trounin.ru

В чём негативное влияние на человека мирного времени? Он развращается, становится самовлюблённым и забывает обо всех, кроме себя. Вот и Филипп Эриа, как раз накануне новой Мировой войны, перед её самым наступлением, написал роман о пресыщенных жизнью людях — про семейство Буссарделей. Их главная забота — накопить капитал, никуда в сущности его не вкладывая, кроме акций на бирже. Что от таких людей ждать? Ничего. Если от них и будет нечто исходить, то лишь безумие. Вот потому и произойдёт история, рассказанная Филиппом Эриа. Придётся сообщать от лица персонажа, мало похожего на прочих членов семьи, этакого третьесортного выродка, на небольшой срок покинувшего Францию и возвращавшегося назад. Что там теперь его ждёт? Кажется, об этом Эриа не знал сам, наполняя повествование по мере продвижения по сюжету.

Сперва Эриа желал дать представление о Буссарделях. Делал то он неспешно. Героиня повествования возвращалась домой, вспоминая многое, как из жизни предков, так и касательно своего пребывания в Америке. Филипп постарался показать различие между европейским и американским образом жизни, почти нигде не находящим точки соприкосновения. Даже в отношении денег. Если в Америке наличность находится в постоянном движении, направляется на развитие экономики и промышленности, то в Европе финансы складируются мёртвым грузом, словно не существует способов, чтобы извлекать не деньги из денег, а нечто другое, способное приносить такие же деньги, и в гораздо большем количестве.

Как помочь европейцам иначе смотреть на действительность? Надо их на пару лет отправить пожить в Америку, как поступила героиня повествования. Она хлебнула всякого, вплоть до ухаживаний с бойфрендами, о чём может не следовало рассказывать, но разве думал о том Эриа, сплетая сюжет из известного ему, но ещё не полностью принявшем вид в качестве литературного произведения. Требовалось внушить читателю единственное — в Америке не всё хорошо, чтобы стремиться быть похожим на американцев… Вместе с тем, в Америке всё довольно хорошо, так отчего бы и не стремиться? Всё это померкнет, стоит возникнуть необходимости описывать причуды богатых.

Собственно, какие скелеты хранятся в шкафах Буссарделей? Сия семья помешана на чистоте крови. Не должно быть тех, кто станет претендовать на их наследство, не являясь членом семейства. Может произойти убийство, только бы отказать чужому ребёнку в праве считаться Буссарделем. Каким образом? Например, член семьи женится, его жена беременеет. Вроде бы в том нет ничего необычного. Да вот не мог сей муж иметь детей, поскольку, вследствие операции, проведённой ему в детстве по поводу туберкулёза половых органов, он должен являться бесплодным. Раз так, то нужно быстро действовать, заранее создавая инструмент для противодействия неблагоприятным для семейства последствиям. Но насколько можно быть уверенным в действиях, ежели не всё мыслимое становится схожим с домыслами о должном быть?

Эриа ухватился за придуманную им нить. Филипп лукаво поведёт читателя по наиболее заманчивому для восприятия пути. Пусть Буссардели ошибаются! Когда-нибудь они горько пожалеют о совершённом ими деянии. Смерть одного из них ляжет на совесть семейства тяжёлым камнем. Дорого им должна обойтись их напыщенность. А по сути, ничего в том нет особенного. Как раньше знать изничтожала родственников, опасаясь делиться наследством, так в века последующие, избавившиеся от дворянства, ничего в сущности не изменилось.

Всё прочее, о чём повествовал Эриа, это наполнение страниц хоть чем-то, каким бы лишним для повествования оно не казалось.

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Навои» переполнен от неоднозначности, как довольно опасной для писателя, посмевшего в советское время создать подобное произведение, так и вполне угодной — превозносящий заслуги правителя, заботящегося о благе государства. Чего не хочется делать, искать те самые отсылки из прошлого в том, что имело место быть в нарождавшемся социалистическом государстве. Ведь беда не от злых намерений, а от скудоумия отдельных представителей рода человеческого, ставших причастными к власти. Некогда над ними сияли два солнца: одно — в виде правителя, другое — в виде Алишера Навои. Всё прочее, окружавшее, было недостойным их причастности. И народ прозябал по собственной глупости, лишая возможности его защищать. И лица от власти ничего не боялись, учиняя поборы и расправы на своё усмотрение. Прежде с подобным было трудно справиться, поскольку не мог правитель рубить руки всем причастным. Что касается Навои — он был в той же мере бессилен. Однако, о ком же всё-таки брался рассказать Айбек? Понятно, про Навои. Но отчего в качестве государственного деятеля, тогда как он известен потомкам преимущественно в качестве поэта…

Айбек шёл по пути наименьшего сопротивления. Он взял за основу типичное для поэтов средневековья явление — плач по бедствующему народу, до которого никак не снизойдёт правитель. Поэтому Айбек постарался показать, отчего подобное происходило. Да, правители не отличались жестокостью. Наоборот, они радели за научные изыскания. При этом в народе видели нечто им непонятное, отличающееся грубостью и невежеством. А раз так, то не стоит опускаться до грязи в крестьянских домах. Вполне может статься, грязи в крестьянских домах не было. Но правители о том не знали. Им следовало открывать глаза. Лучшим средством становились поэты, любившие рассказывать истории правителях древности, почитавших сперва народ, после — всё остальное. Что же, до народа снизойдёт и молодой правитель, внезапно осознавший, из каких плевел можно отобрать подлинное зерно.

Отрицательными персонажами Айбек показал прочую власть, устраивавших поборы, стремившихся обогащать не казну, а себя лично. Действовали они вне воли и желания правителя. А так как власть имущие в глазах государя воспринимались за людей возвышенных, склонных к поэзии и к наукам, к ним не могло быть применено наказаний. Точно устанавливалось, всякая хула на власть имущее лицо — есть наговор. Дабы разбить это представление, опять требовались поэты, способные иносказательно, либо прямо, сообщить правителю о его заблуждениях. Действительно, отчего визиря не любит народ? Может оттого, что истязает и обкрадывает он народ? И в этом крылся один из подводных камней повествования. Уж больно власть имущие похожи на тех работников советской власти, проводивших продразвёрстку с особым пристрастием, стремясь выжать из крестьян всё до последнего зёрнышка.

И вот Навои в образе поэта. Ждал читатель его появления в таком качестве. Трудно судить, насколько газели на тюркском способны превосходить их же, но на персидском. Это повод для спора владеющим двумя языками сразу, так как в любом другом случае — будет перевес на сторону говорящих на тюркских или персидских языках. Что до тех, кому эти языки неизвестны, им без разницы, насколько вклад Навои был действительно велик. Однако, нужно заметить, некогда процветала поэзия на арабском языке, пока не проявили смелость поэты, предпочитавшие персидский, теперь настал черёд для осмелившихся сочинять на тюркском. Как раз Навои и был из тех, кто предпочитал творить не на принятом тогда в обществе персидском, а на том языке, который был близок к языку современных узбеков.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как бы человек не смотрел на мир — он заблуждается. Неважно, кажется ему его восприятие правильным, либо не устраивает происходящее: он всё равно заблуждается. Раскаяние обязательно придёт, если получится осознать прежде содеянное. В самом деле, в обществе принято осуждать нацизм и политику Третьего Рейха, преимущественно за перегибы, допускавшиеся вследствие возникшей ненависти к европейцам, американцам и евреям. Почему это стало возможным? После Первой Мировой войны немцы оказались в кабале, они стремительно нищали, тогда как над ними едва ли не глумились. И это над немцами, считавшими себя на протяжении последнего века сильной нацией, способной справиться с любыми проблемами. Вполне очевидно, почему люди поверили новому лидеру — за которым пошли с воодушевлением. Но немцы раскаялись за свою опрометчивость, а вот европейцы, американцы и евреи продолжают думать, будто не по их вине националисты пришли к власти в Германии.

А каково было юному поколению? Тому, которое росло под давлением пропаганды национализма? Уж на нём должно было сильно сказаться. Виделось так! Но вот в 1960 году Дитер Нолль пишет «Приключения Вернера Хольта», где нет в немцах ничего от того, в чём их склонны обвинять. Никаких симпатий к Гитлеру, нет акцента на приветствия установленным жестом, наоборот, перед читателем индивидуалисты, стремящиеся жить собственными интересами. У кого-то предки славились армейскими традициями, тот и жаждет вступить в ряды вооружённых сил. Следом за ним потянется главный герой — юный парень, чья жизнь ничего не представляет. Потом станет известно про уход отца из семьи — талантливого химика, отказавшегося разрабатывать химическое оружие для массового уничтожения людей.

Ситуация становится понятной. И как Дитер Нолль обставляет повествование? Вполне в духе экзистенциализма, успевшего променять искание смысла жизни на обоснование необходимости становиться человеком. Разве получится стать разумным представителем рода людского, когда кругом война, причём, ты — на проигрывающей стороне, вокруг тебя — хулящие власть, совсем недавно её превозносившие… Сложно сказать. Во всяком случае, Нолль не показывает людей, достойных подражания. Он описывает подростков, чьё стремление — уподобиться взрослым. Для этого они совершают неблагоразумные поступки, на которые только и остаётся закрыть глаза, либо применить суровое взыскание. Не за просто так действующие лица получат недельный тюремный срок, а за довольно опрометчивые поступки, о которых Дитер не постеснялся рассказать.

Остаётся сообщить о войне. Пусть Третий Рейх терпит поражение, противник успешно продвигается к Берлину, то не мешает молодым людям защищать родной для них край. Они обучатся мастерству стрельбы из зенитных установок, а после перейдут в танковые войска, пока ситуация не окажется безнадёжной. Что произойдёт? Юные защитники будут выброшены на улицу, они станут побираться и выживать, стремясь найти хотя бы кроху пропитания. Вот тогда и наступит время для раскаяния… Главный герой у Дитера задумается: какого цвета окружающий его мир? Поймёт и заблуждения матери, с остервенением одобрявшей политику Третьего Рейха.

Произойдёт осознание и главного — не за те ценности боролись немцы. Уничтожение народов обосновывалось стремлением обеспечить превосходство арийской расы. Но зачем отбирались представители из славян для улучшения генофонда? Вполне очевидно, русские могли быть такими же претендентами на чистоту крови, может даже чище немецкой. Обо всём этом предстоит вспомнить, видя крах Третьего Рейха. Пока же, по итогам Второй Мировой войны немцы вновь унижены, но над ними уже не решатся глумиться. Каков будет завтрашний день? Об этом Дитер Нолль вскоре расскажет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Интерес к войне в начале сороковых годов — закономерное явление. Практически все советские писатели переставали быть прежними, создавая произведения в совершенно отличной от до того используемой ими манеры повествования. Можно даже сказать, всё слилось в единый ком, в котором не так-то просто определиться. Сложности возникали и у ответственных за Сталинскую премию. Выбирать приходилось, иногда ориентируясь в общем, не разбираясь в сущности рассматриваемого вопроса. Например, одним из лауреатов стал Леонид Леонов с пьесой «Нашествие». Писал он без особого чувства, поскольку такового обнаружить не получится. Он отражал происходящее, на нём и акцентируя внимание. Действительно, на Советский Союз совершалось нашествие. Прочее никак не рассматривалось.

Для внимания даётся маленький город. В таком городе многие люди друг друга знают, но это необязательно. В любом случае, среди знакомых получается широкий круг людей разного происхождения и призвания. Есть среди них специалисты всевозможных областей, есть и многих национальностей. Допустимо упомянуть про котёл противоречий. Ведь не станут русские спокойно продолжать общаться с местными немцами, так как немцы из Германии решили пойти войной на их земли. Пусть местные немцы никак не могут сойти за сторонников немцев из Германии, в представлении большинства они объединятся. Такова человеческая психология, допуская существование до того невозможного, хотя бы из факта допущения возможности этого.

Но немец не вторгается, он пока ещё намеревается, либо вторгается и медленно продвигается по территории Советского Союза, никак не способный дотянуться до городка, где происходит действие пьесы. А может немец вторгается и уже навис над городом, готовый повернуть жизнь в обстоятельства захваченного поселения. За разговорами действующих лиц этого просто так установиться не получится.

Пьеса не держит в напряжении, не заставляет думать, не ставит перед фактом. Её текст — свидетельство события: происходило нашествие, с которым необходимо как-то сладить. Насколько правдиво изложено, судить очевидцам, испытавшим подобное. Остальным, кто не застал тех лет, пьеса покажется предельно сухой. Леонову не хватало ярких слов для отражения тех будней. Возможен и такой вариант, что ярких слов и не требуется вовсе, причина чего ясна: это со стороны кажется, будто каждое событие сопровождается исторической необходимостью, некоторыми изменениями в самосознании или чем-то ещё. А на деле всё может происходить без конкретики. Вот жил город мирной жизнью, вот зажил в ожидании войны, вот уже в городе бушует война, а вот война ушла дальше, оставив город перед осознанием наступления над ним чуждой ему власти. Сугубо в серых красках, словно тому суждено было свершиться. Только так и необходимо понимать, да разве подобное понравится читателю?

Как быть со зрителем? «Нашествие» — произведение, специально создававшееся для театра. Зритель должен был придти, занять место и внимать со сцены, каким образом происходит нашествие, внутренне понимая, к чему ему теперь следует готовиться. И с такой точки зрения можно посмотреть на пьесу Леонова — в качестве материала, подготавливающим к неизбежно должному наступить, или настраивает на лад сопротивления, учитывая необходимость советского народа вставать на борьбу, не соглашаясь с участью покорённого.

Интерпретаций восприятия пьесы Леонова существует порядочно. Осталось разобраться с самим текстом произведения, с чем и возникает основное затруднение. Описываемое Леонидом отдаёт беспредельной серостью, через которую никак нельзя прорваться. Не даёт содержание понимания заложенного в неё смысла, нужно смотреть шире, чтобы заметить. В сороковых годах необходимость замечать была, в последующие годы жизнь переменилась, потому в понимании обывателя литературное значение «Нашествия» поблёкло.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Повествование имеет подзаголовок «Из апокрифических рассказов о Гоголе». Лесков действительно взялся сообщить поучительную историю из жизни Николая Васильевича. Чем же знаменитый писатель мог ещё прославиться? Как оказалось, преподнесённой моралью. Её суть проста — наглому обязательно будет дано воздаяние, причём такое, от которого у него основательно заболит. Как же так? В обществе бытует иное мнение, согласно которого довольно доходчиво объясняется, что наглым все дороги открыты, тогда как самую малость скромным — приходится испытывать неудобства от нерешительности. Что же, вот потому и сообщал Лесков историю, дабы неповадно было наглецам обирать честных людей.

Имел ли таковой случай место быть? Представим, будто Гоголь действительно путешествовал, заехав на постой к некоему путимцу. Его мучила жажда, он хотел испить молока. Благо ему сообщили, какой вкусный тут сей напиток. И Гоголь пил, всячески нахваливая. Пил ещё, осушая кружку за кружкой. Да вот затруднение — за молоко следует платить. А сколько? О цене заранее с путимцем не договаривались. Тот казался довольным, заранее ожидая солидного прибытку. Раз господа молока откушали, значит должны будут заплатить любую им названную сумму. В этом он был уверен, так как исторгнуть молоко назад в прежнем виде они не смогут. Правда Лесков лукавил, словно путимец ожидал именно согласия с его требованием. Между строк всё равно сообщалось, каким образом поступают с теми, кто решится драть в три шкуры. Вполне очевидно, завысь цену, то получишь одно из двух: солидный тумак, либо удостоишься шиша перед носом. Но Гоголь отличался мягким нравом, не способный ни дать тумаков, ни, тем более, демонстрировать обидные жесты.

Как поступил Гоголь? Лесков наглядно это показал. Пусть путимца гложет совесть. Конечно, Гоголь заплатит требуемую сумму, заодно прибавив, насколько щедр хозяин, за такое молоко испрашивая столь малую сумму, ведь другие путимцы просят в разы больше. Разве не пожалеет путимец о заниженной стоимости на молоко? Явно, следующим постояльцам он закатит цену ещё выше. И, явно, тогда у людей не хватит нервов, отчего они изобьют путимца. Как раз на это и рассчитывал Гоголь, тем преподнося двойной урок. Однако, читатель, так думая, переоценивает Гоголя, заглядывая вперёд повествования. Отнюдь, Гоголь желал проучить наглеца лично, в следующий свой визит рассчитавшись за молоко суммой не более, чем оно в действительности стоит. А может Лесков просто не договаривал о прозорливости Гоголя, поскольку тот не мог не ведать, какой участи удостоится путимец сразу по его отбытии.

Собственно, кара настигнет наглеца. Его взгреют так, что мало ему не покажется. Он и при Гоголе будет держаться за ушибленное ухо, не совсем радостно встречая некогда столь щедрого постояльца. Теперь он готов отдавать молоко и за так, только бы откупиться от всяческой расплаты от недовольных постояльцев. Им полностью усвоен урок, согласно которого получалось следующее: попроси хоть малую толику за оказанную услугу, будешь избит от проявленной наглости. Какой тогда вывод напрашивается из текста произведения? Всему указывай свою цену, не прося больше.

Хотелось бы, знай всякий «путимец» об ожидающей его расплате, чтобы не просил сверх меры, поступаясь с людьми достойно. Но всё это из тех рассказов, в которых мораль кажется столь желанной, тогда как к действительности она отношения не имеет. По сути, апокриф о Гоголе можно уподобить басне в прозе. А басни, как известно, ничем не способны радовать, кроме намёков, которым никто не обязан следовать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Природа зря наделила людей глазами. Чрезмерно многое отдаётся на откуп зрению. Важным кажется лишь то, что приятнее лицезреть, всё прочее подвергается забвению. Особенно тяжело приходится, когда настаёт пора выбирать объект любви, забывая про осмысление необходимости страсти к конкретному представителю рода человеческого. Иногда связь заканчивается трагически, кто-то может погибнуть. Вот тогда и предстоит задуматься, как тлетворно бытие, ставшее привычным. Нужно отказаться от зова плоти, предпочтя ему зрительную слепоту. Следует научиться закрывать глаза на несовершенства мира, в том числе на всё то, к чему не лежит душа. Может тогда человечество познает счастье, но до наступления того времени люди обречены испытывать однотипные страдания, с равной степенью достающиеся каждому поколению.

Райдер взялся отразить для читателя историю человека, пострадавшего от любви. Он настолько любил, что забылся. Объект его любви предпочёл не мучить себя, ни других, отойдя в мир иной. На фоне эмоциональных переживаний легко принять аскезу. Так и происходит. Отныне главный герой произведения уподобился аскету. Да жизнь состоит из череды испытаний, особенно, когда ты являешься литературным персонажем. Не может твоё существование обойтись без потрясений. Плоть надо всячески истязать, чем Хаггард и будет заниматься на протяжении повествования.

Не так трудно противиться желаниям плоти. Собственно, христианская мораль на том и основывается, что нужно уметь обуздывать желания, тем потворствуя божественной воле к смирению человека перед соблазнами. На словах оно так, в действительности христиане ничего подобного не придерживаются. А если кто станет аскетом, на того смотрят с недоумением. Вот и главный герой вынужден был сносить общественное порицание, продолжая идти по выбранному пути.

Для пущей острастки, поскольку надо было как-то отразить недавно увиденное в Египте, Райдер отправил главного героя в Африку, где тот попадает в плен к ортодоксальным мусульманам. Логично предположить, насколько ортодоксы от ислама должны придерживаться метода насильственного распространения религии. Соответственно, если главный герой желает сохранить тело в целости, он должен стать мусульманином. Любое сомнение в необходимости этого — угроза нанесения физического ущерба, вплоть до несовместимых с жизнью ран. К тому дело и пойдёт, не случись главному герою быть спасённым от плена, но уже с изуродованным телом.

Подлинная аскеза возможна при полном согласии, не имея физических и умственных недостатков. Отныне главный герой становился аскетом вне воли. Он может любить, но взаимности ему будет добиться трудно. И так во всех аспектах, каковые его коснутся. Тут бы читателю задуматься, насколько необходимо воздерживаться, если стремление к испытаниям заряжает пространство аналогичным значением, вследствие чего порождается высвобождение отрицательного, становящегося против аскета, тем воплощая в истинную реальность его необходимость борьбы. Легко о том судить, но разве возможно иное суждение?

Предстоит соглашаться с имеющим место быть уже без стремления к аскезе. На близость с любимым человеком можно более не надеяться, если только она не духовная. И жить в дальнейшем, осознавая хотя бы такое счастье, когда кто-то разделяет твои желания, становясь спутником на все оставшиеся дни. К тому и приведёт главного героя путь духа, изначально им выбранный себе на горе. Конечно, всё могло сложиться иначе, пожелай Хаггард рассказать похожую историю, лишь с более благостным отношением действительности к главному герою. Вышло же так, что страданий ему досталось столько, каковых в совокупности не испытывали остальные герои произведений Райдера. Потому, согласно принятого мнения, бойтесь желаний — они имеют свойство исполняться буквально.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Писать во время войны о войне… должно быть тяжело. Сообщать о том, что происходит сейчас — в данный момент — не где-то там, а буквально за окном, есть невозможное к осмыслению действие. Как представить, что рвутся бомбы, враг силится продвинуться вперёд, а силы родного для тебя государства всё больше увязают, отчаянно не желая уступать и пяди земли? А Симонов писал. Не выдавал для читателя сухую хронику, сообщая о передвижениях войск. Нет, он созидал памятник отчаянью рядовых солдат и полевых командиров, пытающихся отстаивать здание за зданием, не представляя, к чему это приведёт в итоге. На данном фоне развивалась история любви двух молодых сердец, должных научиться существовать рядом друг с другом, неизменно сохраняя понимание необходимости отстоять Отечество от вторгнувшегося противника.

Константин уверен — с неизбежностью следует смиряться. Все понимали, им предстоит погибнуть. Они могли переправляться по реке на речном транспорте, осознавая, как скоро по ним ударит вражеская артиллерия. Каждый мог точно высчитать, в какой именно момент по ним угодит снаряд. Так и происходило. Требовалось лишь быть готовым спастись при крушении судна. Не спасёшься сам, тебе помогут товарищи. Такова война, каковую с первых страниц взялся показывать Симонов. Причём, война сложная для восприятия. Не будет простора для передвижения, только ограниченное пространство для манёвров, редко расширенное до размера двух домов. Нельзя ничего сделать, кроме удерживания или захвата ещё одного клочка. Вот и воюй, прекрасно осведомлённый о смерти, поджидающей тебе в момент, тебе точно хорошо известный.

Война действительно не из простых. Командир может требовать выполнять приказ «Ни шагу назад!», сам неистово рвущийся в бой. Таковых хватало в годы сражений с Третьим Рейхом. Как результат — бессмысленная гибель людей, кому лучше бы стоять на смерть, чем оказываться убитыми в претворении чьих-то амбиций. Не из простых война ещё и по той причине, что некуда было бежать. Чего могли стремиться избегнуть люди? Идти на обратные позиции — принять тот же неизбежный исход. Если только животный ужас, при виде обезображенных трупов, побудит бежать сломя голову, не отдавая себе в том отчёта. Тогда за это будут судить. Но не расстреляют и не посадят в застенки — отправят обратно в бой, поскольку некому следить за провинившимся и никто не имеет права напрасно расходовать материал.

Но без чего на войне не обойтись? Это покажется странным — без любви. Ради чего вообще тогда воевать, как не из-за стремления оберегать близких? И так уж случается, близкие люди на войне способны появиться в той же мере. Вне воли, ибо иначе никак, происходит сближение, побуждающее подстраивать мысли под совершенно другие задачи. Два сердца станут желать спасти друг друга, поступая непригодным для мирного времени способом. Лучшее спасение — постараться тому не способствовать. К себе не приблизишь — убьёт вместе с тобой. И не отпустишь, рискуя потерять. Как тогда быть? Очень сложно ответить. Константин Симонов пытался это объяснить, дозволяя мужчине и женщине встречаться и расставаться, пока кругом гремели бои и умирали люди. Могли погибнуть и они сами, чему долго писательская воля сопротивлялась.

Предстоит провести дни и ночи на сталинградских развалинах. Сможет ли Советский Союз противостоять широкомасштабному вторжению, дошедшему до критически важной точки? На момент написания Симонов мог ещё не знать, а когда заканчивал, то стало очевидностью. Советский Союз выстоял, миллионы человек пали: об этом обязательно следовало рассказать. Константин выбрал наиболее пронзительный вариант для повествования.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Драматургия от Симонова продолжала оставаться кинематографичной. Ничего в происходящем не говорит за то, к чему желает подвести автор. Скорее из текста следует извлечь мораль, до прочего внимания не обращая. Берём для примера пьесу «Русские люди». Действие начинает разбег с отвлечённых разговоров, раздаётся сетование по поводу отцов, опозоривших фамилии. Как теперь сыновьям людям в глаза смотреть? Благо или нет, но война способна смыть прошлое, к которому уже не будет смысла возвращаться. Разве важно, чем занимались прежде люди? Особенно, если речь про войну, уровня планетарного. И так уж сложилось, что когда на Россию идут войной, за плечами имеют блеск щитов всей Азии или Европы. Иначе на Русь никогда не ходили. Как тут сказано, таким образом и Симонов ведёт повествование. В итоге внимающему истории предстоит оказаться свидетелем быта партизан, на чьи плечи ляжет задача сохранить мост.

Как же обстояли дела на войне? Без однозначной интерпретации. Симонов это хорошо понимал, в отличии от коллег по цеху, любящих валить со здоровой головы на больную. Не может знать человек, правильно ли он сейчас поступает. Даже совершай он действия из лучших побуждений, дано ли ему предполагать, как было лучше поступить на самом деле? Например, есть мост на территории, оккупированной врагом. По логике нужно его подорвать, дабы сорвать продвижение врага. Дело воспринимается за весьма важное. И для претворения идеи подрыва отбирается человек, он должен осуществить приказ, но план срывается. Как быть? Вполне очевидно, диверсанта-неудачника расстрелять. И тут с логикой не поспоришь.

Однако, война — понятие переменчивое. Сегодня одни идут в атаку и захватывают позиции, завтра — другие. Первые возводят баррикады, вторые их занимают. Баррикады снова захватываются первыми, и сравниваются с землёй. Да нельзя всё подвернуть уничтожению, пускай война к тому и стремится. Если необходимо брать города, они будут уничтожены. Так и мост. Для своих войск он нужен не меньше, чем врагу. Как же быть? Ведь случится непоправимое, тогда своим мост вовсе не увидать. И будешь жить с угрызением совести за упущенную возможность.

К тому и склонял Симонов внимающего истории. Нет правды на войне, поскольку будь она на самом деле — зачем тогда разделяться на два лагеря для объяснения её сути друг другу? Мост будет приказано сохранить, будто враг пожелает взорвать. А ведь мог и взорвать, чтобы замедлить контратаку. Немцы начинали проигрывать ту войну, чему и спешил радоваться Симонов. Константин словно кричал — не уничтожайте имущество советских граждан, теперь оно послужит для уничтожения врага.

Симонов вообще имел желание рассказывать о войне, где тяжесть ответственности не на плечах генералов. Константин повествовал о лицах, наделённых правом командовать, но при этом оставаясь на передовой. Там в бою, вне основной группы войск, возглавляется отряд, действующий по собственному усмотрению, исходя из известной ему оперативной обстановки. Из-за этого невероятно притягательно показывать особенности ведения партизанской войны. По сути, если разобраться, партизаны действуют по собственному разумению, согласно внутренней совести совершая те или иные действия, вполне без необходимости следовать общей армейской линии. Так есть, хотя бы по причине скудной осведомлённости о текущем положении армии.

Что получается? Русские люди ведут борьбу за правое дело, как бы они его не пытались совершить. И за ошибки не следует наказывать сгоряча! Вполне возможно, всякая оплошность просто обязана произойти, тем самым показывая более лучший путь к победе.

Автор: Константин Трунин

» Read more