Рубрика: Беллетристика

Пребывая на итальянском острове Капри, Горький получал вдохновение от лицезрения местных порядков. И видел такое, к чему сам исподволь стремился. Его буревестник парил над морем из человеческий волнений. Как в России, таким же образом в Италии, рабочий люд не находил успокоения от постоянной нехватки средств для обеспечения минимальных нужд. Пролетарий Апеннинского полуострова жил впроголодь, не имея способности обеспечить необходимым семью. Его детям не хватало даже на макароны. Как об этом не рассказать русскому читателю? Но Италия — страна таких нравов, что не всегда можно понять, как итальянцы вообще допустили, чтобы им кто-то мог диктовать волю? Настоящая жизнь всегда отличается от той, какая приходит к нам из легенд. Это касается и итальянского народа, известного по справедливым и жестоким нравам, отчего-то ставших уделом преданий.

«Сказки об Италии» — цикл из двадцати семи рассказов, опубликованных в следующих изданиях: «Запросы жизни», «Звезда», «Киевская мысль», «Новая жизнь», «Одесские новости», «Правда», «Просвещение», «Путь», «Русское слово», «Современник», однажды в «Сборнике товарищества Знание». По содержанию они касались непосредственно итальянских легенд, исторических зарисовок и фактического отражения современных для Горького реалий.

Если про нужды пролетариев наполнение сказок в рамки легенд не укладывается, то дополнительное содержание — этому вполне соответствует. Горький показал, как отец может убить сына уже за то, что тот обнажил способность предавать, нарушая законы гостеприимства, ни с чем другим не соотносясь, кроме кодекса честного человека, должного наказывать соразмерно преступлению. Показан в сказках муж, чья жена созналась в поступке его же отца, искавшего и находившего ласки невестки, вследствие чего муж убил отца, затем схожим образом расправившись с оказавшейся неблаговерной. В другой легенде парня убивают и отрезают ему руку за то, что он оскорбил честь девушки, посмев применить к ней физическое насилие.

Читателю следовало обязательно задуматься, куда делись те итальянцы, сурово воздававшие за унижение? Отчего теперь итальянец соглашается лечь на трамвайные рельсы, только тем требуя справедливого к себе отношения, никак не отправляясь убивать обидчика? Об этом мог думать и Горький, вспоминая, как часть социалистических партий в России стремилась придерживаться крайних мер, отвечая пролитием крови за всякое действие власти, казавшееся им несовместимым с должным происходить в стране. Если продолжать мысль, то не в Италии отец оказывался способен убить сына, и не сын — отца. Отнюдь, за жарким пылом итальянских легенд прояснялось непонятное осознание того, что пылкий нрав свободы предков привёл к закостенению мысли потомков, тогда как в России обуздание крепостным правом смиренного народа привело к его озлоблению, к возможности итальянским легендам найти место в реалиях Российской Империи.

Изменил Горький и отношение к матери, показав совсем иную женщину, нежели в романе «Мать». Женщина, покорная воле сына, уступила в рассказе место человеку, способному принимать твёрдые решения, вполне осознавая, насколько сын недостоин жизни, окажись он предателем устремлений и идеалов не только её, но и всего народа в целом.

В духе такого созерцания действительности находился Горький на острове Капри. Он соотносил былое, настоящее и старался разглядеть будущее. Что ему при этом виделось — о том говорится в цикле «Сказки об Италии». Только после читателю становилось ясно, когда все рассказы объединялись под одной обложкой, насколько былое одной страны являет текущее положение другой, хотя всё кажется смешанным в не совсем правильных пропорциях. А может ни о чём подобном Горький не думал, сложив повествование так, как ему показалось необходимым.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Как во время войны с Германией не вспомнить пример из русской истории, как Иван Грозный Ливонский орден взялся уничтожать, укорив немецких рыцарей в несоблюдении договорённостей, отказавшихся платить дань за заключённый пятьдесят лет назад мирный договор. Именно об этом брался повествовать Костылев, оставив позади успехи царя против астраханских и казанских татар. Кем же предстал Иван Грозный перед читателем? Справедливым государем, ратующим не только за успехи Руси, но и за справедливое отношение к каждому среди его подчинённых. Такое автору кажется вполне уместным, если считать, что потомок всегда стремится проецировать своё настоящее на былое. Костылев не совсем соглашался с правом царя на единоличное правление, но крайне осуждал предпосылки к коллективному управлению. С этим мнением читатель не раз столкнётся, знакомясь с текстом произведения.

Раз за разом Костылев разыгрывает ситуации, где царь ратует за общее дело, чему постоянно мешают бояре, к тому стремления не имеющие. Если царь желал облагодетельствовать общество, добиться лучшего из возможного, то бояре всякий раз тому противились, чаще по недалёкости ума. Как пример, бояре предпочитали упиваться собственной значимостью, толком из себя ничего не представляя. Им было безразлично, каким образом вести войну, какого качества должны быть ядра для пушек, и сами пушки для них значения не имели, лишь бы боярам стоять во главе войска, отдавая бездарные распоряжения. Костылев ни разу не сбавил подобной риторики, постоянно напоминая читателю, насколько тяжело жилось людям при царизме, где вина за государственные неудачи исходила не от государя, привыкшего ратовать за народ, а от его приближённых, незаслуженно наделённых правом владеть и повелевать кем-то, невзирая на то, что сами считались за царских холопов.

Значительная часть повествования — рассказ от лица простого человека, постоянно находящегося близ царя, имеющего с ним возможность разговора, принимающего наказания за правильный образ мысли. Изначально этот человек стремился быть пушкарём, к чему имел склонность. Да трудно дельному мужу быть полностью угодным при режиме, когда над ним способен возвыситься деятель, ничем не примечательный, кроме происхождения. Как против такого не направляй мысль государя, высечен окажется дельный муж, тогда как дворянин подобного наказания избежит, ибо не полагается смерду возвышать взор на того, кто выше его по ранжиру. При Грозном это должно было казаться именно таковым, ведь ещё не наступили дни, когда царь окажется на пороге безумия по смерти первой жены.

Что ещё примечательно в повествовании, так это тот образ, какого в русских постоянно боятся немцы и прочие народы, вступающие в войну с Россией — русского обязательно уподобляют человеку, способному упиваться жестоким обращением с поверженным врагом. Собственно, такой образ постоянно самими русскими писателями опровергается, тогда как сходных характеристик удостаиваются враги государства, причём с приведением примеров соответствующего зверства. Нужно думать и так, что схожие примеры приводились и среди народов, вступавших в войну с Россией. В этом нет ничего особенного, поэтому такого рода доводы всегда нужно воспринимать с определённой долей скепсиса. Ливонцы показаны у Костылева зверьми во плоти — находившимся у них в услужении крестьянам, ежели те совершали побег, причинялась калечащая мера, вроде отрубания ног. Вполне логично видеть иную ситуацию в русском стане, где ничего подобного будто бы не происходило, и не должно было иметь места.

К концу первой книги трилогии Иван Грозный лишается жены. А это непременно означает, что должен начаться эпизод, наиболее примечательный с исторической точки зрения.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Что же показал в итоге Шукшин? «Конец Разина» принял вид романа, либо таковым был изначально, сокращённый до размера повести. Теперь читатель мог познакомиться с будто бы полной версией, скорее воспринимавшейся за отдельное произведение. Шукшин вольно словословил, растекаясь мыслью по древу. Вольная казачья жизнь отчего-то оказалась подавленной царским повелением. Видимо, хватило правления Алексея Тишайшего, чтобы взять в узду нрав казаков, до того всегда вершивших собственную волю, ни с кем не советуясь. Как-то так оказалось, что ещё в сороковых годах казаки смело воевали с турками без дозволения царя, умея числом в несколько тысяч воинов побивать отборные десятитысячные турецкие войска и сочувствовавших им европейских наёмников, как к семидесятым годам казаки не могли спокойно уйти грабить персов, чтобы по возвращении им это не поставили в вину и не заставили вернуть награбленное. Вот тогда и разыгралась дума у казаков, не способных стерпеть таковой несправедливости от царских посланников. Оставалось теперь это доходчиво изложить.

Разин у Шукшина преимущественно бессилен. Как он не поступай, постоянно оказывался лишённым способности встать выше обстоятельств. Показателен случай с персидской царевной, каковую излишне часто обижали, чему Разин не мог помешать. Стоило наступить ночи, как царевна кричала от испуга, поскольку к ней пробирался некто, так и остававшийся неизвестным. Что делал Разин? Рвался отправиться в погоню, но осознавал тщетность поисков.

Так Шукшин продолжал строить повествование. Разин постоянно оказывался лишённым способности добиваться желаемого. Да и желал ли он чего-то? Выступать против царя не думал, разве только заявить о праве на прежнюю казацкую вольность. Излишне давно казаками как раз и становились те, кто не желал иметь связи с российской государственностью, уходя в сторону границ, где оказывался в числе подобных себе. Казаки никогда не спрашивались с русскими князьями и царями, действуя по собственному выбору. При этом, раз так исторически сложилось, казаки продолжали ощущать над собою власть правителей Руси и России. Похоже, Разин пытался настоять на том, чего казаки лишились. Вот под данной точкой зрения лучше всего подходить к роману Шукшина.

Любая иная трактовка не может быть применима. Да и не стремился Шукшин ничего иного отражать на страницах произведения. Конечно, определяющая фраза, вроде того, будто бунтарь пришёл дать людям волю, может ввести в сомнение и породить необходимость размышлять с определённых позиций. Только того не видно. Разин ни у кого не находил поддержки, кроме близкого круга казаков, считавших, что их право на волю подвергается чрезмерному влиянию со стороны царских посланников, считающих за дозволенное трактовать желание царя. Никогда прежде казакам царь не был указом, и теперь его мнение должно оставаться без силы. Но времена менялись, раз уж действия Разина принято считать за восстание. Совсем недавно подобные деяния казаков считались за набег, периодически случающийся, ведь казаки не делали различия между теми, кого они отправятся грабить.

Следует признать исторический роман Шукшина крайне неудачным. Не должен был Василий писать крупные прозаические произведения, тем более о том, чему свидетелем не мог являться. Либо следовало показывать Разина и его соратников в ключе, близком самому Шукшину и тем, кого он знал. Быть может иметь тогда читателю превосходный образец ещё одной стороны Василия. Остаётся сожалеть, раскрыться Шукшин через исторический роман не смог. Вполне остановимся и на таком мнении — это была проба пера, не получившая продолжения в силу недолгой жизни писателя.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Сколько не делай хорошего — сделаешь больше плохого. Это объясняется наглядно, хотя бы с помощью литературного труда Берды Кербабаева. Перед читателем туркменский народ, ещё не скинувший путы царизма. Царизм был настолько бесчеловечен к туркменам, что дал этому народу свободу от рабства над самим собой, позволил участвовать в битвах на полях сражений Мировой войны, построил в пустыне железную дорогу. Теперь туркмены смогли вздохнуть спокойно, найдя управу на местных царьков, они оказались способны на равных сражаться с европейцами и, самое главное, отныне один вагон заменял караван из ста верблюдов, доставляя к нужному месту не за месяцы пути, а всего лишь за один или несколько дней. Обрадовавшись этому, вскоре туркмены озлобились на царизм, поскольку их лишили рабства, стали призывать на войну и отказали в праве на продолжение существования по собственному усмотрению. Вот потому и было сказано: сколько не делай хорошего — сделаешь больше плохого.

Кербабаев сообщал о событиях, ни в чём не сомневаясь. С первых страниц он показал туркменский народ, продолжающий оставаться под давлением традиций. Пусть на их земли пришли русские, распространяя власть царя, это не отменило прежних привычек, вроде необходимости выдавать юнцов за зрелых женщин, а то и вовсе мужчине полагалось жениться на сёстрах жены, если та преждевременно умирала. Туркмены действительно желали участвовать в Мировой войне, куда их не призывали, требуя поставлять коней, изредка допуская до битв джигитов. Но что та война туркменскому народу? Они знали, или им о том сказали, — царь скрывает правду, ни в чём не сознаётся, закрывая взоры туркмен пеленой. Даже ясно стало туркменам — царь проигрывает войну немцам. Кербабаев позволял иметь о том твёрдое убеждение. Иного и не могло быть, учитывая, что над книгой Берды начал работу много позже описываемых событий.

Странно видеть, когда одно не сходится с другим. Ругая за определённое, хваля за прочее, туркмены вскоре поменяли представления о должном быть, предпочитая ругать абсолютно за всё. При этом Кербабаев продолжал описывать, насколько преобразилась жизнь туркмен при царизме. Вместе с тем, Берды оказывался склонен считать, что получив лучшее из доступного, Российской Империи следовало оставить край туркменского народа без попечения, будто бы дозволяя вернуться назад порядкам мусульманства, своеобразно понимаемого местными царьками.

Продолжая повествовать, Кербабаев напрямую подступит к 1917 году. Если кто не знает, гражданская война имела место быть и среди туркмен. Велась она с тем же переменным успехом, как оно происходило в Сибири — белое движение подавляло выступления красных. Отдельный акцент Берды сделал на царьках, коим желалось сохранить власть, чего большевизм их мог лишить. Царьки соглашались выступать под чьим угодно руководством, пусть даже англичан. Они оказывались способны вернуться к прежнему быту, пусть сами подпав под чужую власть. Тем и закончит Кербабаев повествование, благодаря чему будет выдвинут на получение Сталинской премии по литературе.

В 1955 году Берды дописал третью часть «Решающего шага», полностью отступив от беллетристической модели изложения, предпочтя выступить в качестве историографа. Он сухо излагал обстоятельства былого, сообщая факты и делясь собственными предположениями. Читателю становилось известно, каким образом протекали события гражданской войны в краю туркменского народа. И это уже не имело существенного значения, особенно в последующие годы, когда позиция Кербабаева ставилась под сомнение и не признавалась за относящуюся к подлинно происходившему. Тем не менее, вклад в понимание жизни туркмен начала века Берды всё-таки внёс.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Исправительная система существует, чтобы исправлять. Так ли это? Многие ли люди стали на таковой путь, полностью искупив вину согласно закона? Попробуем в этом разобраться, ознакомившись с произведением Пономарёва и Гончаревского. Авторами история преподносится в виде жизнеописания от первого лица человека, тюремного сидельца со сталинских времён.

Рассказанной истории вполне можно поверить, если бы не вольная фантазия авторов, начинающая затмевать основное содержание однотипными поворотами сюжетной канвы. Изначально читателю представлен рецидивист, волей судьбы ставший на преступный путь, выражающийся осторожным языком, дабы ничем не оскорбить нежные уши романтизирующих о зоне особ. Он — сирота, по нелепой случайности попавший в карцер, затем в колонию для малолетних преступников. Дальнейшая его жизнь — постоянный беспредел. Он совершал преступление, садился в тюрьму, бежал, снова совершал преступление… и так до бесконечности. Периодически он думал остепениться, завести семью и не возвращаться к противоправной деятельности, неизменно пребывая в уверенности — такому не бывать, поскольку он беглый, значит за ним придут. Впрочем, когда вина будет полностью искуплена, он окажется свободен от заточения, старые привычки к беспределу возьмут своё. Отсюда вывод — исправлять природные порывы отдельного человека практически всегда бесполезно.

Думая, как ещё привлечь внимание читателя, авторы пошли по совсем уж шаткому пути, то и дело сбиваясь на мясные страсти. Иначе этого нельзя назвать. Стоило герою произведения увидеть крупные формы любой женщины, каждый раз у него мутился рассудок, пробуждалось неистребимое желание к обладанию. Этому авторы потворствовали, сперва стесняясь описывать амурные похождения, всё более набираясь опыта и не ограничиваясь в стеснительности выражаться. И чем дальше произведение продвигалось, тем всё меньше становилось тюремной тематики, в основном наполняя страницы чем-то вроде рассказа эротомана. Ладно бы, главному герою попадались женщины разные… Так нет же, неизменно с крупными формами. При этом, все — как одна — много старше, сочувствующие судьбе сидельца, готовые потакать воплощению его сексуальных желаний.

С середины произведения повествовательный язык авторов становится жёстким. Им надоедает играть со словами, образно описывать конкретные органы и слагать из прочих выражений определённые обсценные. Может они посчитали, что читатель достаточно ими подготовлен, чтобы продолжать внимать похождениям главного героя. К сожалению, похождения с середины повествования как раз заканчиваются, прерываясь амурными похождениями в качестве самых ярких событий, где бы они не происходили. Однажды авторы совсем позабудут о берегах, придумав для действия пленение главного героя. Тогда-то у читателя полностью пропадает вера в ему рассказываемое. Всякое произведение должно иметь окончание, за которым следует угадывать дальнейшую судьбу персонажей. Пономарёв и Гончаревский такой границы беллетристического искусства предпочли не замечать.

Вернёмся к основному вопросу, который хочется понять по данному произведению. Способен ли человек стать законопослушным гражданином, либо просто придерживаться принципов общепринятой человеческой морали? Главный герой «Записок рецидивиста» к тому постоянно стремился. Он сам себе пытался доказать возможность этого. Пока он находился под надзором исправительной системы, проверить предположение не мог, горько сожалея, что государство не желает понять способность человека осознавать совершённые грехи и более к их повторению не стремиться. Вероятно, желая внести ясность, авторы позволили главному герою избавиться от пут исправительной системы, получив шанс на обретение права на жизнь, достойную честного человека. Об этом мог подумать и читатель. Но! Или человек не способен исправиться в принципе, либо он не имеет возможности быть иным до той поры, покуда другие продолжают совершать противоправные действия, в том числе и против него самого.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Есть мнение — трилогия Шишкова про Емельяна Пугачёва осталась незавершённой. Увы, Вячеслав успел дописать произведение до конца, ещё в начале работы над третьей книгой твёрдо решив свести присутствие главного героя к минимуму. Поэтому читатель должен быть готовым к тому, что предстоит внимать не истории падения казацкого восстания под предводительством лже-Петра, а похождениям афериста Долгополова. На фоне будет появляться Пугачёв, будут показаны причины, побудившие башкир выступить против регулярной армии, но Шишков раз за разом предпочтёт возвращаться к Долгополову, чья жизнь пройдёт в декорациях бунта, продолжаясь и после казни зачинщика крестьянского сопротивления власти.

Долгополов с малых лет старался быть в центре событий. Мимо него ничего не проходило, во всяком деле он старался принять участие, быть сведущим абсолютно во всём, знать детали всех процессов, начиная с уровня города и до размера Российской Империи. Будучи таким с рождения, он продолжит таковым оставаться до смерти. И быть ему успешным человеком, не мешай обстоятельства. Читатель с первых страниц увидит Долгополова в качестве пострадавшей стороны. Вроде бы дельный купец, который умел извлекать пользу из всякого предприятия, вновь и вновь терпел неудачу. Благодаря такому подходу, Шишков находил повод продвигать Долгополова вперёд.

Но причём тут Долгополов? Являясь обладателем пробивного характера, сей деятель сумеет найти общий язык с императрицей, он же проявит себя в качестве имперского лазутчика, способного внести разлад в ряды казаков. Только действовать Долгополов окажется вынужден в качестве человека из ниоткуда. Стремясь к лучшей доле, он будет возбуждать против себя ненависть, что в итоге окажется для него губительным. Ведь невозможно прикрываться за чужими лицами бесконечно, когда-нибудь ты настолько примелькаешься, не имея больше способности скрыться, обязательно становясь известным кому-нибудь из тебя окружающих.

Может Шишков своим повествованием стремился показать, насколько Пугачёв оказался слаб перед деятельностью лазутчиков? Действуя на доверии масс, Емельян за счёт того успешно сопротивлялся, покуда не стался неспособным бороться с внутренним разрушением доверия к нему. Вячеслав всячески пытался обойти вниманием очевидный факт — не мог Пугачёв устоять перед армией всего государства, когда к месту восстания стали стягиваться регулярные войска. Для пущей красочности в сюжете появится Кутузов, тогда ещё молодой. Выполнявший ту же функцию — подрывал доверие казаков к личности лже-Петра, смело идя на контакт с населением, выступая в качестве всё того же лазутчика, лично узнавая, с чем предстоит столкнуться армии на позициях бунтовщиков, заодно подготавливая почву для облегчения продвижения войск по территории тех, кто начинал сочувствовать царскому режиму.

Где-то там, на некоторых страницах, Пугачёв будет схвачен, причём кем-то из тех, кого он считал за верных ему. Никак не мог Шишков найти слов, чтобы дать объяснение подобному действию со стороны прежних соратников, неизменно связав с разрушительной деятельностью лазутчиков. Потом последует казнь, без какого-либо пафоса. Емельян претерпит мучения, каковых избежали прежние бунтовщики, чья голова просто отсекалась, тогда как Пугачёва четвертование коснулось в полной мере (согласно текста произведения).

Другое дело, купец Долгополов, неизменно становившийся главным героем третьей книги, постоянно добиваясь успеха, он неизменно терпел поражение, заново начиная идти по головам, чтобы снова возвыситься и пасть. Послужив одной из причин поражения Пугачёва, Долгополов не сумел добиться положения в обществе и солидных накоплений, к чему всегда предпочитал стремиться. Память о прежних грехах обязательно наполнит ему о необходимости влачить жалкое существование.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

На войне правда остаётся за той стороной, которая одерживает победу. И не так важно, каких идеалов придерживаются противоборствующие силы, всё равно правда окажется правдой, как к ней не относись впоследствии. Но — одно дело говорить о войне, когда боевые действия в разгаре, другое — по окончании. Так получается, что написанное после — пропитано пониманием уже свершившегося. С этим ничего не поделаешь. Однако, люди умирали в той борьбе, становясь жертвами обстоятельств. На смерть шли и те, от чьих усилий зависел будущий успех или провал. Например, служба в разведке — одна из опаснейших на войне. Редкий человек задумывается, какие проблемы могут возникнуть у разведчиков. А ведь они случаются и бытового характера. Что же, Эммануил Казакевич, пройдя войну в качестве причастного к разведотделу, смог поведать, какие препятствия преодолевали бойцы Красной Армии.

Казакевич постарался понять, как война воспринимается человеком, далёким от осознания её подлинной сущности. Серьёзность повествования Эммануил спрятал за действующими лицами, фамилии которых ласкали слух несерьёзностью, вроде боевых товарищей Травкина, Мамочкина, Барашкина, Бугоркова и прочих. Все они готовятся к совершению разведывательной операции, проходя тренировки и концентрируя внимание на необходимости отдать долг советскому государству. Они знали — обратно им не вернуться, так как концентрация врага на границе велика, несмотря на постоянное отступление немцев на запад. От разведчиков многого и не требовали, лишь сообщить, в каком квадрате ими будет замечено присутствие немцев. Однако, и этого было достаточно, чтобы более никогда не вернуться назад.

Не забыл Казакевич и про любовные чувства. Каким не будь бойцом, всё равно продолжишь хранить теплоту к представительницам противоположного пола, особенно таким, какие отвечают тебе взаимностью. Не обойтись без обид! Уходя в разведку, должен брать с собой в качестве радиста её, она на том станет твёрдо настаивать. Да как поведёшь на верную смерть самое ценимое тобой существо? Этот момент вышел у Эммануила особенно пронзительным.

Не каждый желал выполнять разведывательные операции. Зачем умирать, ежели находишь возможность этого избежать? Самая банальная причина — болезнь. Нужно громко и натужно кашлять, чем обратишь внимание на появившиеся проблемы со здоровьем. Никто больного товарища в разведку не возьмёт, зная, чем грозит приступ кашля в окружении у врага. Только надо поставить перед читателем на вид особенность положения, натужно кашлял товарищ во вред себе же. Как с такими поступать? Во время войны вопрос разрешался радикально, до больничной койки дело могло не дойти.

Долго запрягая, Казакевич всё-таки отправит разведывательный отряд на задание. Найти им полагается не абы какие цели, присутствие которых и без того представлялось. Отнюдь, ценою жизни действующие лица выяснят, что по позициям Красной Армии готовится нанести удар танковая дивизия Вермахта, получившая прозвание «Викинг».

Как ещё усилить читательское восприятие пагубности войны? Эммануил надавил на самое больное для советского народа — на осознание, что в рядах Третьего Рейха сражались пролетарии. То есть те, кто был с советским народом за одно, оказавшийся вынужденным поддаться пленительным речам лидера национал-социалистов. Как быть, если с таким столкнуться разведчики? К сожалению, ибо война того требует, пролетарий будет убит.

Положительных эмоций от повествования Казакевич не оставит. Действующие лица обязаны погибнуть — их жизни ничего не стоили на войне, несмотря на ими предпринимаемые попытки для обретения победы в противостоянии Советского Союза и объединённых сил Европы под руководством Третьего Рейха.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Как доблестная Красная Армия шла на Берлин? Пожалуй, о том известно ещё меньше, нежели про то, как русская армия противостояла Наполеону, изгнав силы объединённой Европы из России. Но как-то Красная Армия одерживала верх, ни в чём не уступая сопернику. Неужели солдаты Третьего Рейха не сопротивлялись, постоянно отступая? Отнюдь, боевые действия были не менее ожесточёнными, мало в чём уступающие оборонительной способности воинов Советского Союза. Рассказать бы об этом читателю! Отчасти помощь оказал Олесь Гончар, написавший трилогию «Знаменосцы». Повествование коснулось как раз тех лет, когда война перешла в следующую стадию — к заграничному походу.

Трилогия состоит из следующих частей: «Альпы», «Голубой Дунай» и «Злата Прага». По названию каждой из них можно судить, где развиваются события, о чём автор берётся сообщить. Сперва действие пойдёт через горный перевал. А что такое война в горах? Великая особенность! Ничего подобного советские воины не видели. Им было трудно понять, каким образом участвовать в боевых действиях на местности, многим сокрытую от глаз. Особенно тяжело приходилось миномётчикам, чей наработанный навык им ничем не помогал. Намётанный глазомер всякий раз оказывался ошибочным — в горах иначе следует рассчитывать расстояние до цели.

Что ещё встретили советские воины в Альпах? Например, они находили солдат Третьего Рейха, преимущественно из славян, оставленных прикованными цепями, давая из оружия лишь пулемёт. Хочешь или нет, но обязывался бороться за жизнь, иначе окажешься убитым советскими воинами, про которых ходили среди немецких солдат такие слухи, что проще пустить пулю в висок, нежели подвергнуться издевательствам.

«Голубой Дуная» — это пастораль Румынии… Трансильвания. Вторая часть «Знаменосцев» примечательна возрастающим пафосом советской морали. Происходит знакомство будущих братских народов с порядками социалистического государства, будто так зарабатывалось требуемое доверие. Советский Союз предлагал людям не жалкое существование, а стать достойным человеком, получив образование, невзирая на происхождение. Вот оно удивление — получить образование может даже крестьянский сын.

В третьей части трилогии война перейдёт в пределы польских и словацких земель. Теперь читатель начинал видеть войну на страницах, тогда как до того особых боевых действий Гончар не описывал. Зачем-то Олесь позволил себе осуждать немцев, будто бы они специально при отступлении уничтожают мосты, тогда как те являются прекрасным творением рук человеческих. Серьёзно ли Гончар брался так рассуждать? Или предпочитал осуждать, вызывая гнев у советского читателя, будто тот не понимал, на какие жертвы должны идти люди, когда поставлены в безвыходное положение.

Обязательно следовало рассказать, как поляки и словаки будут поступать с теми, кто во время оккупации сотрудничал с немцами. Вполне очевидно, всё отобрать и раздать обездоленным. Неважно, каким образом поступок должен оцениваться, он заранее считается за позорное действие, достойное порицания, причём с последующим дележом.

В целом, «Знаменосцы» не создают положительного впечатления. Гончар рассказывал о том, чему свидетелем стал сам. А видел он не очень много, иначе рассказывал бы с большим азартом. Пусть он служил с сорок первого года, побывал в плену, бежал, вернулся в армию и продолжил наступление, на страницах «Знаменосцев» это отражено слабо. Положение кажется исправленным за счёт двух Сталинских премий, вручённых сперва за первую и вторую часть, а потом — за третью. Разделить трилогию на части не получится, нет для того особой надобности. «Знаменосцы» — цельное полотно, каким и должно восприниматься. Не хватает самого очевидного — штриха в виде взятия Берлина.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Есть в жизни преступника момент, когда он страстно желает вернуться к обычной жизни, но продолжает находиться под грузом ответственности. Система наказаний для того и предназначена, чтобы преступники становились на путь исправления. Но есть иной момент — за любой проступок должен нести соразмерную плату, вне зависимости от того, насколько ты смирился с неизбежным. Вроде бы с Александром Грином случилось полагающееся — он исправился. Ему претит идти в ногу с эсерами, он более не призывает к выступлению против власти. Вместе с тем, за ним числится преступление с полагающимся наказанием. С 1910 года Александр под следствием, годом позже в ссылке, ещё год спустя срок сокращён до двух лет. Поэтому с 1912 года Грин становится свободным человеком. Однако, время оказалось упущенным, творческая продуктивность снизилась.

Тяжело говорить о своеобразии написанных работ. Для неподготовленного читателя, желающего видеть в рассказах Александра повествование, способное пленять, наступает пора разочарования. Кажется, Грин исписался. Либо нужно понимать иначе, Александр хоть как-то пытался с собой совладать, не растеряв умение художественным словом осмысливать действительность. В любом случае, не зная жизненных обстоятельств писателя, обязательно будешь иметь предвзятое мнение. Нужно подойти с пониманием, подбадривая Грина, хотя бы так продолжавшего находить силы для появления порывов к творчеству. Редкий читатель задумывается, насколько писателю тяжело сконцентрироваться на ремесле, будучи морально подавленным.

1911 год — это всего пять рассказов, три из них опубликованы в журнале «Всемирная панорама»: «Лунный свет», «Лесная драма», «Слова». В журнале «Пробуждение» вышел рассказ «Система мнемоники Атлея». Во «Всеобщем ежемесячнике» — «Позорный столб». Грин всё больше предпочитал уходить от действительности, показывая существование вне пределов, доступных гражданину царской России. Предпочитал Александр надеяться и на лучшее, пусть даже на смерть, но только в окружении счастливых для умирающего обстоятельств.

Александр всё чаще писал длинные рассказы, выходившие из-под его пера в виде пространного наполнения. Искать нить повествования становилось неимоверно трудно. Но Грин не мог желать останавливаться на рассказах, обходя вниманием хотя бы литературу более крупного размера, вроде повести. Читатель способен принять за повесть рассказы «Синий каскад Теллури» и «Жизнь Гнора», опубликованные в «Новом журнале для всех» за 1912 год. Подводило одно — наполнение. Никак не удавалось вычленить из текста больше, нежели одну-единственную идею, да и та оказывалась лишённой необходимости осмысливания.

Во «Всемирной панораме» Грин размещает рассказы «Заяц», он же «Тоскливый заяц», он же «Пассажир Пыжиков». Другой рассказ для данного издания стал библиографической редкостью — это «Из памятной книжки сыщика», он же «Злодей Ван-Гот и сыщик Петушков выслеживают друг друга».

В третьем и четвёртом выпуске журнала «Новая жизнь» публиковался рассказ «Приключения Гинча». Рецензенты посчитали необходимым взять его за базис для понимания подхода Грина к изложению. Так или иначе, порою критическая масса давит пустыми словами, вообще лишёнными смысла.

Третий выпуск журнала «Русское богатство» — повествование «Ксения Турпанова».

В двадцать седьмом и сорок седьмом выпуске «Синего журнала» Грин разместил рассказы «Тяжёлый воздух», он же «Лётчик Киршин», и «Гостиница Вечерних огней», он же «Рассказ из лично пережитого».

Журнал «Солнце России» опубликовал рассказ «Зимняя сказка» и «Четвёртый за всех».

Три рассказа вышли на страницах журнала «Неделя Современного слова»: «Проходной двор», «Рассказ о странной судьбе», «Лужа Бородатой Свиньи». Там же Грин опубликовал стихотворение «Первый снег».

Читатель может посетовать на отсутствие пристального внимания к произведениям двух последних лет. Оправдание для критика тут единственное — незачем разводить пустые мысли, если автор не стремился заставить читателя задуматься над содержанием рассказов.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Однажды Грин задумался, как сделать так, чтобы человек не творил зла, поступая на благо себе и другим? Ответ казался лишённым сложности. Для этого потребуется простое, заставить всех людей вести себя благочинным образом. Но как? Допустим, такое получится осуществить. Тогда возникает новый вопрос: неужели человек научится жить в ладу с себе подобными? А не сойдёт ли человек с ума, окружённый умиротворением? Вот в этом Александр и постарался разобраться с помощью рассказа «Имение Хонса».

Давалось представление о поместье, где хозяин озаботился необходимостью добиться совершенства. Самое для него очевидное — необходимо создать благоприятную обстановку. Он избавился от всего мрачного, начиная с обстановки и мебели, заканчивая нравами прислуги. Если оттенок окружающей среды оказывался тёмным, он его вымарывал. Сугубо светлые тона, глядя на которые должно наступать спокойствие в мыслях. И прислуга всегда отвечает вежливо, выполняет поручения пунктуально, ни в чём не вызывая гнева со стороны хозяина.

В это имение прибывает рассказчик, друг хозяина. Ему не нравится излишнее количество светлого в интерьере — это словно давит его. Казалось бы, без признаков мрачности — не видишь отрицательных черт. Но глазу тяжело не иметь чёткого ориентира, который будет выделяться на общем фоне. Может в том был просчёт хозяина поместья, забывшего или намеренно отказавшегося от контраста, хотя бы в мелких чертах. Ведь и спокойная обстановка способна породить взрыв эмоций, к чему Грин и вёл повествование.

Планы хозяина были фантастического размаха. Он не намеревался ограничиться имением. Пока он проводил эксперимент в малом, дабы убедительнее его слова казались прочим. С одним у него не получалось справиться, всему мешало наступление ночи. Хочешь или противься тому, но мрак обязательно опускался на поместье, чем вызывал расстройство самочувствия у хозяина. Он начинал неистовствовать, теряя контроль и становясь кем угодно, только не добродушным человеком.

Грин привёл для примера помрачения иное. Случилось так, что слуги занимались непотребным делом. Бешенство овладело хозяином, он утратил понимание действительности, начал крушить окружающую обстановку, едва не убив рассказчика. Становилось понятным, стремясь к бесконечному добру, становишься способен уподобиться исчадию ада, готовый жарить на сковороде грешников с такой жестокостью, которой не обладают черти.

Читатель скажет, будто Грин проявил чудеса фантазии, приведя пример, не вполне похожий на имеющее место быть в действительности. Отчасти это так, если не вспомнить любое начинание, обязательно из благого переходившего в состояние отвращения от него. Опять же, достаточно взять любой политический режим, имеющий корни, направленные на улучшение жизни людей, в итоге становящийся тем, путы чего человек желает скинуть. Либо привести в пояснение христиан, некогда повсеместно гонимых, к шестому веку сами превратившиеся в гонителей, готовые огнём и мечом уничтожать всё, чему они дают характеристику ереси. Так обстоит не только с христианами, практически любая религия призывает к нетерпимости к сторонникам иных конфессий.

Получается, сколько не стремись к абсолютному идеалу, добиться желаемого не сумеешь, либо он переродится в нечто худшее. Пусть обязательно существуют контрастные явления. Если не нравятся мрачные оттенки — оставь хотя бы одну деталь тёмного тона. Противишься оппозиционным течениям — не подавляй полностью. Чужое мнение отличается от твоего — оно само себя изживёт, главное не подкидывать дров в пекло спора о существенном. Но взрыв негодования случится обязательно, как ему не противься, это уже ни от каких сопутствующих факторов не зависит. Вполне вероятно, согласно рассказа «Имение Хонса», побудительной причиной может оказаться гомосексуальная связь сторонних персонажей.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее