trounin.ru

Русская сказка во всей красе, такой не сыщешь… не сыщешь нигде. О древности она, про Русь? Экий ты, читатель, в золотых яблоках гусь. Может про русских, какие некогда бывали? Но тех русских нигде и никогда не знавали. Те русские жили в отдалённые времена, им не знакомы с Ильменя племена. Не до Гардарик тем русским было, в окружении народов кочевых русское царство тогда жило. Владело богатствами, каких грекам сыскать не доводилось. Обладало силами, знание о коих пылью покрылось. Тогда случилась история в той чудесной стране, когда отправился Иван-царевич вдаль на коне. Искать отправился жар-птицу, золотых яблок воровку. Вот и ты, читатель, раз в оных сошёл за гуся, проявляй в знакомстве с заметкой сноровку.

Откуда Жуковский изыскал сюжета такого основу? Говорит, брал предания он за основу. А проще сказать — всё в виде единой сказки оформил. Оттого всё тут знакомо, будто не раз народ русский подобное молвил. Однако, подобные сказки — грань одного сюжета. Про него не так много песен в народе кажется спето. А Серый Волк — почитай за новину, ежели его не будь — сгинуть предстояло царёву сыну. Всё прочее — виденное порою в многих местах, о чём сказывать станешь, вскоре устав. Для пущего наполнения Баба Яга накормит и спать уложит молодца, дабы отправлялся на поиски Кощея яйца. Сам умрёт молодец, пав под ударом предательского братьев ножа, после поможет ему сперва мёртвая, потом живая вода. Змея о трёх головах он сможет победить, найдёт способ драчун-дубинку применить. Расстелить сможет скатерть-самобранку, использовать невидимую шапку-ушанку. Сюжетов всяких не перечесть полным числом, в одной сказке у Жуковского таковые найдём.

Что смутит — глупость главного героя. Всегда русский в сказках на дело идёт, могилу себе попутно роя. Как получается счастье обрести? Дуракам неведомы божьи пути! Достигает желанного не по праву — вопреки… Помогают друзья, они же — враги. Вот съел коня у царевича волк, какой из этого выходил путный толк? Ведь сказано было — пойдёшь туда, потеряешь коня. И пошёл Иван-царевич, животину словно не ценя. Мигом Серый Волк проявит свой нрав, съест разом коня, словно вины не сознав. Да вина к врагам русского героя приходит в положенный срок, понимает всякий враг — быть другом русских героев отныне сущность свою он обрёк. Будет помогать, куда не направляйся Иван, за коня теперь Серый Волк окажется сам. Он же будет обращаться в жар-птицу и даже, как ни странно, в красивую принцессу-девицу. Он же — плакать будет над убитым героем, огласит окружающее пространство воем. Он же — останется при Иване насовсем, хотя попрощаться с ним на веки успел перед тем.

Таков Жуковский, сказки бравшийся сочинять, сумевший нечто из старого на новый лад собирать. И вроде бы ничего толком не говорил, зато с широким размахом сказание преподносил. Вышел Иван-царевич на славу, и Серый Волк на славу вышел. В целом, подобной истории читатель в сказках прежде не слышал. Не помешает Баба Яга, вновь убит будет Кащей, хватило бы сказителям разных затей. Можно бесконечно героев отправлять на повторение одних и тех же геройств, не станет то причиной расстройств.

Всё-таки, читатель, как в золотых яблоках гусь, ради тебя созидалась подобная Русь. Вот он — герой, которого следует знать и с умом воспевать… Таким героем каждый русский желал и не перестанет быть желать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Сказок всем в мире известных — малое число. Например, про кота в сапогах разве не знает никто? Кот известен, сюжет сказки — не совсем. Сразу не припомнишь — прославился чем. Или вспомнишь? Может не обо всём. Теперь и с точки зрения Жуковского сказку прочтём. Всё такое же, каким после воплотить на экранах старание проявляли, почти ни в чём от сюжета поэта не отступали. «Кот в сапогах» — Шарля Перро творение, Василий из него сделал стихотворение. Опять же, стихотворением то называть весьма тяжело, говорило бы хоть нечто за него. Писал Жуковский, текст посередине страниц помещая, тем только вид поэзии стиху придавая. Да и не тот важен подход, и в таком виде всякий с радостью сказку прочтёт.

Славное нажил отец состояние: мельница и кот с ослом. Умирая, сыновей радовал сим добром. Старший получит дело жизни его, остальные не получат ничего. Разве осёл и кот — сытой судьбы залог? Хорошо среднему брату — ослиным мясом хотя бы голод отвлёк. А младшему каким образом быть? Котом не сможет себя прокормить. Пусть забирает сапоги и на все стороны света идёт… Что с ним, что без него, хорошего младший не ждёт. Да ведал ли кто, каким удачливым окажется кот в сапогах? А каким счастливым будет его владелец, царским зятем став…

Звали парня — Карабас. Тихим был его шепчущий глас. Ниже травы и тише воды, он бы под кустом сидел во время войны. С таким кашу не сваришь, выйдет пустой кипяток, но Перро предлагал извлечь из сказки некий урок. Получив в наследство кота, думал сын — досталась ерунда. С такой ерундой хоть крест на жизни ставь. А казалось — лучше крылья расправь. С каким треском обрушишься вниз, с тем же успехом будешь маркиз. Требовалось малое — дать волю коту, тот возвысит твою простоту. Не обыкновенный кот достался, который под лавкой мышей сторожит, этот охотиться и на людоедов страшных привык.

В какой стране всё происходило? В каких краях животное к царю ходило? Носило снедь, добытый в поле улов… ещё и обладало необычным для него даром слов. Кролика добудет, сразу на царский стол лично носил, пока его хозяин голодным дни в тоске проводил. Перепёлок изловит — туда же, к царю. Без утайки заявляя лично: дарю! Таким котом был, обычным для тех времён. Вполне понятно, почему царь казался едва не влюблён. Оставался сущий пустяк, оженить на царской дочери хозяина как.

Может сказка о том, как из топора кашу получается сварить? Не имея ничего, сможешь желаемое ты получить. Разве топор роль в варении каши сыграл? На вкус каши никак не влиял. Но без топора солдату из сказки без горячей еды предстояло остаться, а с топором — все рады для такого варева стараться. Примерно схожий с «Котом в сапогах» сюжет, когда добывается великое, к чему доступа вроде бы нет. Скажут крестьяне — владения Карабаса кругом. Пусть и ехал царь в царстве своём. А чей тот замок, с виду ужасный? И там Карабас будет причастный. Хотя, царь тем замком вроде бы в общей доле владел, да Перро на такие мелочи вовсе не глядел. Важно иное, хозяин кота, будучи безземельным и вовсе не маркизом, останется в окончании сказки с правом владеть здешним миром. Такой уж сюжет измыслил писатель-француз! Всё-таки, в колоде карт тоже не единицей считается туз.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В русских сказках намёк есть, несёт содержание смысл и о пользе весть. А какой намёк содержат немецкие сказки? Закроет разве ребёнок уставшие глазки? Как обретёт спокойствие во сне дитя, на отрезанную голову со страха глядя? Где из тела и костей сварят бульон, послужит для сытной трапезы он. Почти сюжет из кровавых мифов о Фиесте, что готов пожирать детей скопом вместе. Как мог, Жуковский в сказках братьев Гримм снизил жестокости накал, нечто похожее на сказание о можжевельнике он показал. Вышло сумбурно, не пойми ради целей каких, да и прикрытием для краткости рассказа стал будто бы стих. Нет, Василий давно за рифму не брался, более десяти лет он в сказках ритмичной прозой увлекался.

По сюжету было так, семья не могла разродиться никак. Не случилось ребёнка, кручинилась мать, не её казалось это — рожать. Кручинился отец, покоя не обретая, думал о судьбе — она такая. Но вот чудо произошло… Или чуда лучше такого не надо? По сказкам немецким ведь ясно, не будет в продолжении слада. Таинственно забеременеет мать, родит ребёнка в срок, конечно, зачав, уколовши палец, под тюльпанным деревом в родах умрёт. Малец будет радовать отца, мужая, не придётся мачехе по нраву, его судьба — она такая. Заманит мачеха к сундуку мальца, попросит яблок со дна достать, и когда тот голову склонит, крышка должна на ребёнка упасть. Сломает хребет, отлетит черепок, отжил своё на белом свете сынок. Чему быть дальше? Сущим глупостям происходить. Ни уму, ни сердцу, ни к чему сказку никак не применить.

Неким образом, когда тело к тюльпанному древу принесут, земли разойдутся, умерший в недрах обретёт приют. Страшно? Ещё бы… После такого заснуть не пытайся, помимо воли в сновидениях от истории такой пугайся.

Для пущей неясности, дабы была мораль, должно случиться так, чтобы разнеслась молва о смерти в самую даль. Птичка начнёт по городку летать, решит правду об убийстве рассказать. Прознают о том все жители того края, о свершившемся непотребстве со слов птички зная. Прознает и отец, когда он наконец-то разуметь начнёт, суровая кара за свершённое мачеху ждёт. Требовалось труп мальца изыскать и дать покой по христианской морали. Да только знали ли о ней во времена, когда сию сказку для германцев сказители неведомых лет сочиняли?

Ответить просто, зачем Жуковскому сказка из немецких земель сталась. С её участием мечта осуществлялась. Мечтал Василий о книге сказок, созданной благодаря стараниям его. Чтобы там хватало всего, он и русские сказки добавлял, которые сам — с умением великим — сочинял. Подойдут сказания из прочих земель, коли поставлена такая цель. Список он завёл, его осуществляя по мере сил, свои изменения в содержания тех сказок вносил. Оно и понятно, насколько смягчил в том же «Тюльпанном дереве» сюжет, где жестокости имеются, там теперь совсем отвратительного нет. Пусть тяжело принять, никак не уразуметь, зато немецкая сказка будет — может даже добрая средь прочих, читатель, заметь.

Ещё бы перевести из французских сказаний, дополнить сказкой из русских преданий, с библейских времён добавить мотив, ничего другого не забыв. Этого мало, было бы куда и для чего спешить, если не Жуковский, другой сможет Василия в деле сём заменить. То домыслы, давайте смотреть наперёд, поэт для воплощения планов силы ещё, конечно, найдёт.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Жить тяжело! Кто так не говорит? Жить тяжело! Путь земной тяготит. Отчего в человеке такая боязнь? Ведь не Христос, крест нёсший на казнь! Словно связаны руки, ноша гнетёт. Просто, приторным кажется мёд. Нет трудностей, способных сломить! И без нужды человек способен прожить. Но каждый раз говорит: ноша моя тяжела. Отчего-то, случается так во все времена. Крест люди и прежде несли, даже за казнью Христа наблюдая, об одном тогда и ныне горько стеная, чего-то хотят, кто-то им должен воздать, но за обретение желанного они не могут соразмерно отдать. Давайте представим, человек способен оказался выбрать долю себе, пусть оная заключается в несомом с собою кресте.

У Шамиссо Жуковский подсмотрел сюжет, им же для русского читателя поэзией спет, немного иначе на сказание Василий посмотрел, другим взглядом взглянуть он посмел. Его герой — усталый путник, может некогда страстный распутник, шёл в гору, уставая изрядно, исходил потом, вдыхая воздух надсадно, покуда на вершину не взошёл, где искомое наконец он обрёл. Пред ним раскинулась равнина, идти ещё далеко. Нести путнику крест показалось тяжело. В чём затруднение? Крест нательный не тяжёл, с оным путник прежде в гору шёл. Если его отбросить, станет легче путь покорять, об ином путник не пожелал размышлять. Мешает крест, откинуть прочь! Да не сможет путник себя превозмочь. Будет ему позволено крест выбрать другой, неважно цены он станет какой.

Как выбрать крест, с которым дальше идти предстоит? Дорогой выберешь — он тебя озолотит. А может жизни крест такой лишит, он грабителей манит, блестит. Выберешь из камня, с камнем за пазухой дальше пойдёшь. Где с таким покой обретёшь? У каждого решения есть отрицательная и положительная черта, никто на вес не измеряет выбранный крест никогда.

Вот и выбирал путник, не умея подходящий вариант отыскать, снова начиная крест из многих примерять. Тот тяжёл, а тот — тяготит, тот — не ценен, а вон тот — дешевит. Почему не отказаться вовсе от креста? А почему не должна опустеть хотя бы немного мошна? Раз положен крест, неси до скончания дней, посему выбирай, покуда позволено, чему быть ношей твоей. Продолжал путник искать, лучшего из лучших не умея сыскать, тогда начинал легче лёгкого желать.

Что выбрал путник? Довольно сносный крест. С таким не станешь известен окрест. Ценности малой и малым размером, соразмерно с жизни уделом. И всё бы путнику показалось тем самым, ознакомься он с наблюдением главным. Не лучше он выбрал крест, не хуже, чем был. Точно таким же крестом свой заменил. И с ним пошёл по равнине с горы, ощущая поступи быстроту. О том не сказывал уже Жуковский, не раскрывая истины сторону. Тяжело было, ибо в гору путник взбирался! Спускаться проще, но выбором путник теперь наслаждался.

Таков о выборе креста рассказ. Он полезен для нас. Ничего не меняется, несмотря на века, людей поступь в той же мере легка. Кому-то кажется тяжёлой, тяготит весьма, о том говори хоть любые слова. Не нужно искать трудности, старайтесь преодолеть, с горы всегда проще, расправив крылья, лететь. Не в кресте ведь дело — не существует креста. Под крестом понималась наша судьба. Тот путь понимался, который кажется тяжёл. Нужно, чтобы человек силы нашёл. Чтобы понял, ничего трудного не существует вовек, но будет сомневаться, ибо человек.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Что пожелать человеку на новом месте? Умерить пыл. Поэтому нужно об этом напомнить, пока сам не забыл. Вот Жуковский донести подобное до Киреевского собрался, когда тот заправлять журналом «Москвитянин» взялся. К чему взор обратить? Конечно, к немецким поэтам. Шамиссо и Рюккерт помогут в этом. Один про Александра сказание сложил, как тот до Эдема и до Индии ходил. Второй — мудростью восточной побудил размышлять способных в Европе, дабы понимали суть, не утопая в болоте.

Шли воины Александра Македонского на завоевание очередного края, в пути пустыни достигнув, от жара изнывая. Им бы напиться, прочее уже без нужды, соглашались на мир без всякой войны. Да разве царя молодого успокоишь порыв? Пусть хоть мрак разольётся, луной солнце закрыв. Найдёт он воду, приободрит на подвиг она. Станет Александру такая нужна. Решит до истока довести воинов, страну ту покорит. Неважно, если кого-то он обозлит. Даже пусть из Эдема вода проистекает, Александр и его завоевать пожелает. Где не возьмёт силой, за золото приобретёт. За него всякий град врата отопрёт. Индия встанет на пути царя молодого, где благ райских было много, встретят воины решительный отпор тамошних царей, придётся отступить Александру от мира покорения затей.

Иной сказ в повествовании про вопрос восточного царя, ведь окружали они себя мудрыми мужами не зря. Захотелось царю прознать, что общего имеют жизнь земная и свет. Вроде бы, кажется, скажи глупость, дай страждущему какой угодно ответ. Отправится мудрец на поиски решения, обойдёт вдоль и поперёк страну, спрашивая женщин, мужчин, юность, отрочество и старину. Каждый отвечать возьмётся на собственный лад, чему мудрец, разумеется, станется рад. Будет с чем к царю идти на поклон, услышать за пролитие мудрости златых монет звон. Однако, услышать довелось ему от нищего басенный сюжет, в котором содержался дельный совет. Сказывал нищий про верблюда, которого отшельник вёл, тот отшельник сам мудрость за горечь обрёл. Обозлил верблюда, тот загнал его под куст, а под кустом яма, повис отшельник, снизу слышен хруст. Как быть ему? Верблюда боится. И на дне ямы клубок под ним змеится. Мыши куст грызут, вот-вот ветка оборвётся, спасению места в басне словно не найдётся. Причём тут свет? Так в басне про то будет ответ. Итогом окажется, куда стремиться не пытайся, быть благодетельным подданным старайся. Лучшее из всего, доступного нам, покориться необходимости давать ответы царям, да далее доступного взору пространства не забегать, чтобы гнева царя избежать.

Говорят, Жуковский писать «Две повести» по совету Гоголя взялся, повторенный заново опыт снова удался. Совместить в единое полотно у Василия получилось, мудрое слово в доходчивое повествование сложилось. Ведь должен теперь Киреевский понять, как надо порывы желать обуздать. Не наводить порядки, продолжая изданию выходить без существенных перемен. Того хотелось Жуковскому, чужих не мог он ведать проблем. Не Василий взялся «Москвитянин» выпускать, потому лично от себя и смел необходимое к понимаю желать. Усвоил ли то Киреевский — не настолько важная суть, о чём хотелось бы всё-таки узнать как-нибудь. Прежде «Москвитянин» под редакцией Погодина выходил, и продолжил, ибо Киреевский ему место спустя полгода уступил. Не сложилось навести порядок иной, потому и сказ пригодился про Македонского — такой же делец молодой. И про истину света сказание сгодилось, деяние Киреевского в яму со змеями обронилось.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Боится смерти человек. Боится! И на себя, умирая, он злится. Ошибся, важного не совершив, напрасно срок земной прожив. Пред ним теперь безбрежный океан, в котором был он раньше капитан. Метал он молнии, грозил расправой, прославился дурнейшей славой. Солёными словами выражения скреплял, чрез сито жизнь он пропускал. Не верил в Бога капитан, ибо веры не имел. Казалось ему: провидение — не его удел. Спуску не давал, держа за горло моряков. Потому зрел бунт, убить капитана был каждый готов. Свершиться урагану — каре божьей быть! — но слёг капитан, ему долго не жить. Не думал просить прощения у небес, придав солёности солидней вес. Тогда явилось к нему покаяние в человеческой плоти… и смог капитан силы для смирения найти. О таком сюжете где-то Жуковский сыскал мотив, показав во строках, как умирал капитан, себя изменив.

Долгую жизнь отвела капитану судьба, познал он океаны и моря, набирая команду в добрый путь, ветру паруса не удавалось сдуть. Теперь он отправлялся в город славный — Бостон, с ударением на второй слог название сего града прочтём, отплыв из лондонских прибрежных вод, груз купеческий судно везёт. Что на борту? Что в трюме прятал капитан? Не надо смущаться, нечто важное там. Нет смысла гадать, не партия чая в гавань Бостона шла. Та партия капитана на смерть обрекла! Грозился, ругался, меч обнажал, дабы никто перечить воле капитанской не стал. Скрипя зубами, команда потакала старому волку, готовя пустить в дело иголку, чтобы капитан не заметил приближение смерти, не находя покоя в круговерти. Да раньше замыслов слёг капитан, неведомую хворь подхватив, и плыла команда судна дальше, про больного забыв.

Не просил капитан на смертном одре милости никакой. Не ждал исцеления, смирился с судьбой. Не несли ему воду, не давали поесть, не думали высказывать лесть. Собачьей смертью умирал капитан, всеми забытый, не чувствуя грехов за собой, гневом к миру налитый. Кто бы спросил о здоровье, к чертям бы послал. Только никто не спрашивал, поправки не желал. Тогда-то и снизошёл до капитана малец, совсем юным возрастом паренёк, ничем от команды судна внешне не отличавшийся, но как с небес ангелок. Стал ластиться к капитану, кормил и поил, надежду на исцеление даже внушил. Правду знал капитан, встать на ноги всё равно не сможет, ещё теперь его чувство обиды за паренька гложет. Как исправиться? Чем облегчить долю себе? Страшно теперь умирать, с костлявой быв наедине.

Бог поможет тяжесть рока унять, надо святые письмена читать начинать. Никогда прежде библейских текстов капитан в руки не брал, теперь же… он с жадностью откровения святых отцов читал. Понимал, осмыслял, наполнялся страданием за тяготы других. Ведь и он, тираном для людей всю жизнь пробыв, оставался перед необходимостью смириться с полагающимся концом, скоро его тело познакомится с морским дном. Уже не ругался, сквернословие уст не касалось, всё плохое быстро капитаном забывалось. Ему бы прощения теперь у команды просить! Грех скверны с тела кто бы помог смыть…

Нет, умрёт капитан, не заслужив добрых слов. За ночь в смирении никто простить не готов. Не слышали стонов, не лилась ругань с одра, вода питьевая поутру как никогда оказалась свежа. Забыт капитан. Хорошо, что по доброй воле оставил мир, ведь иначе кто-то бы капитана во время бунта убил.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Поэма переведена Василием Жуковским в 1843 году

Поэзия в переводе — это только перевод или самостоятельный литературный труд? Ответьте прежде для себя, ответа нет однозначного тут. Если в России Жуковский брался за сюжет, взятый у Шамиссо, частично изменяя повествование, добавляя своё, то сам Шамиссо исходил в переводе от Мериме Проспера. И разве думает читатель, что от замысла оригинала много уцелело? Не скажем за Мериме, ибо Жуковского нам важен сейчас перевод, Василий от строк Шамиссо основное для переработки возьмёт, бережно воссоздав такие же детали, чего от него редко ожидали. Не случилось переработки, и всё-таки от Мериме находить не станем мотива, немецкая поэзия Жуковского на труд литературный соблазнила.

В Италии, где нравы нравам указ, родиться мог подобный рассказ, как отец, чей ребёнок предателем оказался, не долго в муках совести терзался, удалил от дома, вытер с лица матери слезу, образом напоминая в чёрном мраке грозу, отвёл сына, заставив молитву читать, готовый чаду последний урок преподать, вознося руку, не способную измены терпеть, не дававшую врагам уцелеть, убивал дитя, польстившееся за побрякушку предать: сейчас преступника, а завтра — мать. Отец сына убьёт, тело его погребёт, совесть останется чиста, ибо врагом стало дитя.

Читатель спросит: основание каково? Разве предал сын отца своего? Он преступника выдал егерям, что шли по его преступным следам. В чём вина? Вина сына перед отцом в чём? Того у Шамиссо не прочтём. Разве отец с преступником единый делил кров? Убивать единых врагов с ним был он готов? Или дело в ином… Может в Италии за святое считается дом, куда гость заглянул, защиту дабы обрести? И неважно, какие за ним были грехи. Тогда прав становился отец, ошибался в поступках юнец. Или иной был между юнцом и преступником уговор? Ведь гость пришёл открыто, не вор. Платой одарил, чтобы защиту обрести, дабы не смогли егеря по кровавым следам его в доме найти. Раз обещал защищать — умри, не давая стражам порядка проход. Словно не знал сын, какая судьба за нарушение соглашения его ждёт. Пришли егеря, он им двери открыл, главный егерь ему часы подарил, и тогда юнец преступника предал, где он есть — указал. Как к сыну теперь отец должен был относиться? Никак, ибо полагалось чаду с жизнью проститься.

Сложно поверить, но таково об Италии представление, о том дошло до нас не одно о тех днях стихотворение. Суровые нравы, строгость полагалась во всем, о том снова и снова прочтём. Бывают всё-таки порой времена, когда такой становится эта страна. Пусть чаще иначе, ведь Италии нравы разные в веках, грозной бывает она, увы, на устах. В красивых легендах тяжелого характера люди предстают в воображении, как в данном о Маттео Фальконе стихотворении. Остаётся жалеть, в большинстве своём итальянцы может и были такими, да как и прочие ныне народы — предкам славу простили.

Тяжёлый для восприятия сюжет, как его подрастающему поколению показать? Скажут люди: щадить детский разум нужно, от сцен подобных сберегать. Тогда, простите, люди, как нравственность человеку суметь внушить? Пусть увидит, что общество имеет право оступившихся бить. Конечно, сменились нравы, гуманен стался человек, чем, разумеется, на развращение морали он себя обрек, теперь скорее дозволяется предать, обладателем красивой вещи стать, позабыв о долге перед традициями породившей нас земли, насаждая мысли о вседозволенности свои. Что же, Иуда тогда героем должен между нами стать, не имеет право человек, себя продающий, его осуждать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Чего в жизни человека нет, тому обязательно место суждено найти, увидит оно свет, писатель к тому сюжету подойди. Оживут легенды и сказания, всё, что кануло в небытье, в красках предстанут древние предания, о чём прежде не читал нигде. Вот Жуковский за повествование от Фуке взялся, вольной изложив стихотворной строкой, перед внимающим мир сказок раскрывался, шёл рассказ о деве морской. Как некогда пропала у рыбака дочь, смытая с берега бурным потоком, и в самую первую ночь, когда раздался плач о дне таком жестоком, в хижину девочка ясно голубых глаз пришла, счастьем став для стариков, неведанное по следам за собою несла, продолжая жить без мира оков. Как-то рыцарь в непогоду посетит рыбака, подросшую девчонку узрит, исчезнет из его дум о великосветском рауте тоска, девица душу его покорит.

Старинная повесть от мистических тайн переполнялась, чего человек привык бояться, сама природа Ундине подчинялась, могла она с водой легко управляться. Река — её мать, дядя — это ручей, иного можно не знать: голубых Ундина кровей. По нраву рыцарь покажется красавице водяной, с ним переплетётся в чувствительных порывах она, увлечь в пучину могла за собой, укрыть собою могла сестрица-волна. Но голубые очи Ундины иной видели судьбу, с рыцарем в замке на Дунае желала жить, требовалось одолеть сперва красавицу одну, кому рыцарь должен был ещё послужить. О том польётся рассказ, иногда заставляя вздрогнуть от страха, непривычным кажется для нас, когда заготовлена созданиями мрачными плаха. Хороша Ундина всем, человеком ей быть для слуха услады, хотя и без того — она героиня поэм, слагали про деву сию поэты баллады.

Жуковский сюжетом пленился, в течение пяти лет совершенствовал слог, в одном он усомнился, окончить повествованье не мог. Красиво легенда подавалась, создание мрака восставало из водных глубин, всякий раз читателю вспоминалось, как погибал у Гёте в «Лесном царе» сын, где юный ум гнетущей тяжести жуткой ночи не стерпел, ибо сердце мальца трепетало, по дороге юноша в том стихе околел, к концу пути его не стало. Теперь же рыцарь всему тому очевидцем становился, тени шли за ним по пятам, бурный поток к нему устремился, так попал он в дом к рыбакам. Что было дальше, о том лучше лишний раз не говорить, сила природы Ундине дала рыцаря очаровать, смогла дева морская любимца покорить, другого не могла она пожелать. А следом, когда священник молодых благословил, понеслась в мути быта череда лет, не одну Ундину рыцарь любил, потому покинуть предстояло белый свет.

В чём потерялся поэт? Фуке ли тому виной? Почему в красках продолжения нет? Жуковский любил вкладывать смысл собственный свой. Побледнела история разом, видимо за оригиналом поспевать Василий решил, наполняя строчки европейским сказом, русскими чертами ничего не заменил. Разве не было на Руси легенд про дев, которых русалками зовём? Иногда они свисали с древ, в пересказанном из уст в уста сие найдём. Могла русалка Ундиною стать, рыцаря пленить могла, к себе навсегда привязать, не уйти пленённому от неё никогда. Но Жуковский не свернул с проторенного для него Фуке пути, разгорелись интриги на уровне дворцовых страстей, так и предпочёл Василий по пути автора идти, приближая для рыцаря последний из дней.

Что хорошо, так это уверенность в человека с природой единстве. Бояться не следует мрачных проявлений. Все мы дети в мира сего материнстве, не нам страшиться мрака проявлений.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Бывают в жизни огорченья, все они — за прегрешенья. Насладиться волей пожелала душа, рабою страстям послужа, и родился во грехах порок, чему оттягивался срок. Понять то можно, если бы не одно, того прощать не пожелал никто. Вот взялся Жуковский Вальтера Скотта переводить, одной части поэмы «Мармион» позволив отдельно быть, интересовал Василия эпизод, в котором не каждый читатель греховное найдёт. Разве это дело — осуждать за шалость небольшую, нисколько к другим людям не злую? Всего лишь захотела монахиня найти счастье с мужчиной, уединяясь на время ночи длинной. Ведь более того! Не случилось грехопадение. Может было к страсти плотской влечение. За воротами монастыря монахиню остановили, а после того, собрав иерархов, судили.

Кто судил монахиню? Вышедшие из скитов, кому монастырские стены сызмальства давали кров. Не зная о мирской суете почти ничего, потому осуждая крайне легко, плыли иерархи по реке для суда, тем приближая, чему бы не бывать никогда. Таким просто других осуждать, не умея силу страсти познать, в молитвах к Богу всегда обращаясь, ни к чему иному не приобщаясь. Кто бы мальчиком юным, кто девочкой был, когда их в стены монастыря рок заключил, не ведали любви ни к кому ни в какой год, с Богом встречу готовили, о том думая все дни наперёд. Никогда не выходили за стены монастыря, тщательно обеты постоянно блюдя, пока не случилось быть созванными на суд, теперь по реке они туда плывут. Им неведом мир, в который вышли они из-за стен, не дано им знать про множество здешних проблем, чего всё равно не узнают, воротясь от судилища назад, найдя с собственной совестью слад, приговорят к наказанью человека оступившегося, не от слабости любви к Богу греховно забывшегося.

Как наказать блудницу? Достойное наказание выбрать какое? Должно быть всем угодное, нисколько не злое. Не могут монахи человека жизни лишать, но должны для острастки другим наказать. Заточить в келью? То за радость монахи счесть готовы. В золотари определить? А разве то не покаяния основы? Нет, следует с глаз греховодницу скрыть. Как же? В гроб её… крышкой закрыть. Не позволить выйти, будет она обречена, спадёт с глаз блудниц пелена, коли за ослушание живьём похоронить захотят, то сами иерархи благословят. На такое греховодница осуждена, без сил сопротивляться будет она, приняв неизбежное за провидение, расплатой за слабости мгновение.

Что же мораль? К чему вёл повествование поэт? А морали для читателя никакой нет. Есть мораль для того, кто аморальности сторонится, готовый воле божьей покориться. Прочий, кто сего не способен понять, продолжит грешить, этого у него не отнять. Но, коли в монастыре обязался служить, должен последовательным в поступках быть. Раз дал обет, от него не отступай, не считая за ад келью, считая за рай. Ежели должен плоть укрощать, не должен греха ты желать, к тому не стремись, навсегда позабудь, не должно тяготить от постыдного помысла грудь.

Судьбою узника Василий интересовался, образ по поэмам заграничным создавался, и узник по воле своей же может существовать, то сумел Жуковский сейчас показать. Огорчением одним оставалось поделиться, ведь должно мечтаниям разбиться, отринув мирскую суету до скончания дней, принимая добровольно вериги из монастырских цепей. И наказание за ослушание последует обязательно для согрешившего божьего раба, такова его должна быть такой… и только такой… его судьба.

Автор: Константин Трунин

» Read more

У творца всегда много желаний и представлений о том, к осуществлению чего он будет стремиться. Такие планы появляются постоянно, поскольку нельзя заранее предугадать, в каком направлении продолжишь работу. Хватало замыслов и у Тургенева, заброшенные им в силу разных причин. Теперь принимаются попытки увидеть больше в задумках, нежели в их реализации был заинтересован сам творец. В собраниях сочинений можно встретить перечни задуманных и начатых пьес, с раскрытием того или иного смысла, проведения параллелей и увязки в некое полотно, с указанием причин, почему Тургенев не довёл работу до конца. Но особо выделяется ряд пьес, для приличия которые следует именовать сценами, так как далее описания действующих лиц Иван сил не прилагал, либо нечто писал, не оставив о том оригинальных записей, упоминая в письмах, на основании чего тургеневистами и делались выводы.

В 1842 году Иван пытался работать над драмой «Искушение Святого Антония» — действие происходило в заграничном антураже, примешивались библейские сюжеты. С первых строк читатель должен был стать свидетелем чертовщины, так как на сцене полагалось появиться чертям. Работая с азартом, будучи ещё юным литератором, Тургенев мог иметь огромные планы на постановку, для чего старался шире взять перспективу, вмешивая в повествование подобие исторических изысканий. Своеобразием пьесы становился элемент стихотворства. Ведь читатель помнит — Иван Тургенев планировал изначально прославиться в качестве поэта.

В 1844 году работа над драмой «Две сестры», примечательная для тургеневистов возможностью влияния на сюжет «Месяца в деревне». Такого же мнения тургеневисты придерживаются касательно «Вечеринки», обдумываемой Тургеневым в 1848 году.

За 1850 год отметим очень мелкие наброски для комедий «Жених», «17-й №» и «Компаньонка». Тогда же Иван написал сцену «Разговор на большой дороге», изложенную в уже полюбившейся ему манере разговора двух участников повествования, тогда как прочие действующие лица имели малое значение.

Обязательно упомянем сцену «Вечер в Сорренте», относимую тургеневистами к 1852 году. Первая публикация состоялась в Германии на немецком языке уже после смерти Тургенева, затем была опубликована в России и поставлена в театре.

Упомянем ещё статью за 1868 год — «Вместо предисловия». Для немецкого издания Тургенев высказал мысли о своём отношении к созданным им когда-то драматическим работам.

Теперь можно поставить точку в изучении причастности Тургенева к драматургическому искусству. Эта сторона плохо известна читателю, привыкшему знакомиться с крупными прозаическими произведениями или с рассказами, тогда как до пьес ему не случается снизойти, хотя бы по очевидному обстоятельству — имеет о том скудное представление. Что же, отныне, раз возник интерес к творчеству писателя, ежели в руках данный труд, теперь позволительно сформировать собственное мнение, придя к верному заключению в духе: всё-таки Иван Сергеевич имел способность стать важным для страны драматургом, умеющим затрагивать острые для общества проблемы. Впрочем, Тургенев тем же прославился с помощью романов, пропитанных схожим умением открыто говорить, едва ли не опережая события.

Сойдёмся на согласии — Иван выработал умение к повествованию, чему способствовала и драматургия, в числе прочих его работ. Оставалось держать в напряжении читателя, показывая происходящие в России процессы, придавая всему подлинную окраску, пускай и в чрезмерно революционных тонах. Иного быть не могло, учитывая случившиеся в стране перемены, сопровождавшие царствование Александра II. Царь-реформатор, замысливший ряд реформ, сделал всё, чтобы население России обрело свободу от ограничивавших пут, вместе с тем, это способствовало литературным способностям писателей, включая Тургенева, получивших право описывать настоящее. Тут же допускается омрачиться точкой зрения, согласно которой получается, что, давая свободу, в чём бы то не проявлялось, пожинаешь следом за актом творения хаос мироздания.

Автор: Константин Трунин

» Read more