trounin.ru

Советскому читателю, который не имел возможности познакомиться с творчеством Роберта Хайнлайна и Клиффорда Саймака, произведение Александра Мирера могло показаться за уникальное предположение о допущении вторжения на Землю со стороны инопланетян, используя метод паразитического контроля над человеческим разумом. Но сам Мирер просто не мог не знать про творчество этих американских фантастов. И если «Пересадочная станция» не столь интересна в плане существования на планете некоего портала, служащего за перевалочный пункт для межзвёздных путешествий, то уж «Куколки» Александр точно читал, на свой лад переосмыслив сюжет. Можно даже сказать, Мирер пошёл от противного, если был знаком с «Кукушками Мидвича» за авторством Джона Уиндема, использовав идею наоборот. Что до общего фона, то пресловутую «Войну миров» Герберта Уэллса никто не отменял. Поэтому нужно полагать, будто Александр решил совместить всё под одно, ориентировав чтение на детскую аудиторию. И именно ребёнку дилогия от Мирера подойдёт больше всего, тогда как более взрослый читатель не найдёт на страницах чего-либо способного привлечь внимание.

Что видит читатель? Малопонятную суету и беготню. Зачем? Какие ещё трёх-, пяти- и более угольники? На первых порах сложится впечатление об описании людей с психологическими отклонениями. Вскоре всё станет на свои места. Основное, требуемое к усвоению из вступительной повести — инопланетянами готовится вторжение. Читатель волен совершить неуместное, отправившись за воспоминаниями в исторические документы, проясняя, каким образом монголы собирались нападать на Русь. Подготовка заняла продолжительное время, в основном связанная с интригами самих монголов, изнутри усиливших распрю между князьями. Нечто подобное прослеживается и у Мирера. Только инопланетяне умеют подчинять разум людей, стирая абсолютно все воспоминания. Почему это происходит в форме разведывательной операции — непонятно. Если всё настолько легко, вторжение может пройти без предварительной подготовки. Другое дело, о чём читатель задумывается в любом произведении о контактах с инопланетянами: почему пришельцев должны интересовать именно люди?

И всё же Мирер оригинален в идее не только извратить идею Уиндема, он пошёл далее Хайнлайна и Уэллса, нанеся удар в сердце врага. Советский читатель точно приветствовал идею отправить детей на выполнение смертельно опасной миссии. Они будут действовать среди инопланетян на их территории, выведывая секреты и разрушая основы инопланетного быта. Это своего рода использование сверхспособностей — инопланетяне не могут поработить разум детей. По какой именно особенности? Предположения самого Александра не встретят понимания со стороны читателя. Разве только отсылка к «Войне миров» способна внести ясность — пока человек думает о наличии у него возможностей, основную работу проделают другие обитатели нашей планеты. Просто в детях есть то, чего нет у взрослых. Принимать это нужно без возражений.

Читатель волен иначе трактовать содержание. Допустимо увидеть под личинами инопланетян американцев. Они подчиняют разум некоторых советских граждан, испытывая силы на возможность овладеть мыслительными способностями остальной части населения. Разве такая интерпретация лишена смысла? Надо полагать, под таким видом рассказанное Александром Мирером становилось очевидным для каждого современного ему читателя. За тем исключением, что на страницах вторжение удаётся остановить, тогда как в жизни исход получится гораздо печальнее. Надо ли полагать такую трактовку за истинную? Ответ будет отрицательным.

Примем за данность, Мирер адаптировал для советского читателя собственное видение ряда иностранных произведений. Получившийся результат был воспринят с воодушевлением. С течением времени дилогия стала забываться, совершенно случайно вспоминаемая благодаря тем подросшим впечатлительным детям, имевшим за счастье в юности познакомиться с «Домом скитальцев».

Автор: Константин Трунин

» Read more

История в понимании художественной литературы — всего лишь материал для работы. Как писателю захочется, таким образом будут происходить события. Пусть всё было несколько иначе, а порою и вовсе такого не происходило: это нисколько не скажется на повествовательной манере. Вот взять за пример Марка Твена, решившего написать про события трёхсотлетней давности. Был выбран короткий временной отрезок не самого спокойного для Англии времени, когда королём стал Эдуард VI, так за годы царствования и не сумевший дожить до совершеннолетия. Почему бы не сложить о нём легенду, каковая видимо в действительности имела место, будто короля на время подменили. Осталось дело за малым — сочинить о том увлекательную историю. Что у Марка Твена, конечно же, получилось.

Читатель может сколько угодно негодовать, упрекая писателя в излишне утрированном изложении. Но не стоит забывать — рассказ строился на жизнеописании детей, и подан сообразно их мышлению. Потому необходимо смотреть на устройство описываемого глазами мальчишек. Нет там ничего, кроме завышенных ожиданий от должного быть в окружающем мире. Нищий будет желать прикоснуться к жизни богатых, тогда как богач пожелает развеять скуку играми с ребятнёй. Как же тогда всё подстроить? Марк Твен решил поступить очень просто — мальчик-принц и мальчик-бедняк имеют очень схожую внешность. Даже родная мать не скажет, кто перед нею, если не вспомнит некоторых особенностей поведения. Вполне очевидно, перемена общественного положения произойдёт без проблем. Только о чём повествовать дальше?

Марк Твен решил идти путём наименьшего сопротивления. Действие происходит в Англии, значит все действующие лица должны быть чопорными и благородными. Нищий в образе короля начнёт проявлять заботу о подданных, выносить справедливые указы, при этом нисколько не претендуя на право считаться королём, только и ожидая возвращения настоящего принца, поскольку разумно опасается возможности быть лишённым головы. И наследник в образе нищего продолжает оставаться собой, ни в чём не смущаясь требовать проявления к нему уважения. Повествуй о событиях тех дней кто иной, сюжет мог оказаться про оставшегося при власти лже-короля. Марк Твен составил всё в духе сказочного сюжета о восстановлении справедливости.

А как быть с действительными реалиями? Неужели в Англии столь много благородных и чопорных людей? Читатель не увидит на страницах ни одного персонажа, должного именоваться подлым. Всякий из них надменен в случае необходимости заявлять о праве на уважение его достоинства. Если рассуждать таким образом, всё происходившее в Англии становится непонятным. Остаётся сослаться на детское восприятие. В глазах мальчишек благородства не занимать даже самым подлым людям. В их же глазах справедливость рано или поздно всё равно восторжествует. Юный читатель не понял бы других смыслов, имейся они на страницах произведения. Нужно видеть следующее — Марк Твен создавал идеальное чтение для детей, кому следует развиваться с осознанием должной быть присущей миру справедливости.

Читатель теперь понимает, почему история для художественной литературы — материал для работы. Писатели — не историки, чтобы до мельчайших тонкостей воспроизводить события прошлых лет. Да и кому интересно читать книги, где нет интригующих сюжетных поворотов? А вот читать про мальчика-принца, решившего обменяться социальным положением с мальчиком-нищим, довольно интересно. Даже будь главным героем выдуманный король, ничего в сущности в плане восприятия поменяться не могло. Можно сказать больше — до знакомства с «Принцем и нищим» читатель совершенно не знал подробностей об английских королях прошлого, особенно о правивших в середине XVI века.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Островского попросили написать пьесу-феерию. Ничего лучше, чем взяться за адаптацию им узнанного сюжета про Снегурку он не придумал. Но каким образом обставить сюжет о девушке, созданной из снега? Несмотря на природу своего происхождения, Снегурочке полагалось испытывать желания, свойственные человеку. Вполне очевидно, такие побуждения всегда становятся гибельными. Только кем являлась Снегурочка в действительности? Это образ из представлений славянских народов. Порождение ли она особенности восприятия неурожайных периодов, вызванных поздним наступлением весны, либо своеобразное осмысление застилавшей атмосферу вулканической пыли, особого значения не имеет. Главное требовалось понять, что Островский создал пятнадцатилетний период ослабления солнечной активности, вследствие чего людям приходилось испытывать страдания. Виновный такого будет найден — им окажется Снегурочка. И так как окончание зимы с давних пор связывают с необходимостью сжигания чучела, нечто подобное Александр решил воплотить в том числе и на театральной сцене.

Действие должно происходить давным-давно, где-нибудь в неизвестном месте. Там жили люди под властью мудрого правителя. Вне зависимости от этого, Островский поместил в сюжет силы гораздо высшие — непосредственно образы зимы и весны, в том числе их дочку — Снегурочку. Зима — это Мороз, мужское начало. Весна — начало женское. Возникает конфликт рационального и иррационального — должного быть и отчего бы не быть по-другому. Зима считает необходимым беречь Снегурочку, поскольку среди людей её настигнет кара Ярило-солнца. Весне кажется иначе — Снегурочка достаточно выросла, чтобы испытать так ею требуемое любовное чувство. Как часто в жизни случается — иррациональное торжествует над рациональным, невзирая на обязательно должные случиться последствия.

Что происходит среди людей? Снегурочка подлинно прекрасна. Она пленяет умы и сердца всех парней в округе. Каждый готов бросить свою девушку, только бы быть со Снегурочкой. Они не пугаются её холодности, наоборот своими действиями распаляя жар внутри Снегурочки. В таких условиях Александр мог реализовывать разные сюжеты. Ничего необычного не случилось. Вследствие череды недоразумений, кому-то предстоит погибнуть, прочие продолжат жить, уже согреваясь под лучами солнца. Тут бы читателю вспомнить некоторые ранние сюжеты пьес Островского, где имел место столь же печальный итог повествования. Однако, «Снегурочка» противопоставлена всему написанному ранее, отличаясь и от сюжетной канвы других пьес. Это сказочный сюжет, лишённый возможности быть привязанным к действительности, кроме желания увидеть нечто стоящее надо всеми, вроде извечно протекающих процессов.

В качестве пьесы-феерии, надо полагать, произведение смотрелось выше всяких похвал. Музыку написал Пётр Ильич Чайковский. Действие на сцене развивалось в антураже древности. Всё отдавало пафосом, словно театральное действие времён Екатерины Великой, будто сам Сумароков снизошёл до сюжетов о Древней Руси, какой мы никогда не знали. Если же вчитываться внимательнее, начинаешь замечать особый строй повествования, заставляя воспринимать содержание в качестве драматического произведения. На глазах развивается подлинная драма человеческого существования, обречённая свестись к погибели из-за скудного ума большей части общества. Вообразить в Снегурочке корень всех бед, отдать её в жертву, воспринять появление солнца за закономерное последствие ими совершённого — дикость на уровне первобытных племён. Впрочем, это чувство останется в людях навсегда.

Не стоит обращать внимания на саму Снегурочку. Она — создание юное, краткий миг перехода зимнего времени в весеннее. Она столь же иррациональна, каковой является сама Весна. В ней нет ничего от логического осмысления происходящего. Её погубят пробуждающиеся в ней чувства. Иного Островский всё равно не мог привнести в повествование. Останется додумать очевидное — каким образом объяснить произошедшее со Снегурочкой детям, продолжающим противиться доводам разума.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В чём проблема литературы, описывающей производственный процесс? Чаще всего — концентрация на чём-то определённом, словно ничего другого не существует. Если это детектив, то расследуется одно преступление. Если книга про медиков, каждому случаю долгое и продолжительное описание отдельной главой или целой книгой. Если про школу — рассказ о буднях учителей, готовых заниматься разрешением проблем учеников, ни на что другое не обращая внимания. Если бы литература описывала действительность, кто бы стал читать, как полиция задыхается от обилия сваленных на неё дел, а перед глазами медицинского работника каждые десять минут появляется новый пациент. Читать о таком потоке быстро сменяющихся ситуаций мало кому будет интересно. Вот и среди учителей не может быть такого, будто можно полностью сконцентрироваться на определённом классе, а то и вовсе на единственном ребёнке. Что остаётся делать? Создавать произведение по мотивам имеющего или имевшего место быть, о прочем вовсе забывая.

У Кэндзиро Хайтани был продолжительный период преподавания в начальных классах. Он с полным правом мог писать, поскольку знает о школьных проблемах из собственного опыта. Будем считать, использовал для книги настоящие случаи, если не полностью, то частично. На этой основе должен был быть воссоздан тот мир, с которым читатель теперь сталкивается, начиная знакомиться со «Взглядом кролика». А это особый мир — пространство для молодой учительницы, только начавшей вхождение в профессию. Перед нею дети заводчан, имеющие особо тяжёлый склад характера. Есть среди них такие, кто живёт отлично от других — скорее всего в силу склонности к аутизму. Как до таких детей достучаться? Об этом Хайтани и предлагает задуматься. А так как у молодого учителя нет необходимости заниматься другими детьми, представленными в виде общей кучи, находится много времени для воспитательной работы с проблемными.

На самом деле, проблемный ребёнок будет только один. Читатель не сразу поймёт, как такой мог оказаться в школе. Для них обычно существуют специализированные учреждения. Но нужно принять всё это за условности. Будем считать, в Японии семидесятых годов такое считалось обыденным явлением. Как и тот факт, что учитель одновременно выполняет функцию уборщика. Он ведь всё должен успевать делать.

Касательно ребёнка-аутиста, чьим увлечением является ловля и разведение мух, не всё так просто. Кэндзиро постепенно введёт читателя в курс дела. Окажется, увлечение складывается из работы с любыми другими мухами, кроме домовых. И не всякий читатель знает, насколько прекрасны прочие мухи по своей сути. Это особый мир! Чего только стоят журчалки и пилильщики. Хайтани о том не скажет, но существуют специальные устройства, вроде ловушки Малеза, позволяющей ловить множество насекомых. Нет, представленный вниманию ребёнок гениален. Он знает, каким способом приманивать нужных ему мух, какие действия предпринимать, чтобы они не смогли от него улететь. Благодаря учительнице научится систематизировать и писать их названия красивыми иероглифами, а после и создавать правдоподобные изображения. Что уж говорить за будущее такого ребёнка — дальнейшая его профессиональная специализация вполне очевидна.

Об этом, и не только об этом, Кэндзиро Хайтани в увлекательной форме изложил для читателя. Получилась книга о том, каким образом учитель должен взаимодействовать с детьми, не только обучая их по школьной программе, но и делая из них достойных членов общества. Только вот кажется — действительность в Японии не настолько благоприятная, и нагрузка на учителей огромная. Будем думать, исключения всё-таки случаются. Другое дело, как быстро наступает выгорание, и учитель устаёт бороться с системой.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Сергей Михалков решил обозначить важную для понимания тему — необходимость возвращения советских детей домой. Неважно, каким образом они оказались в Германии, теперь должен быть поставлен вопрос о неправомерности их насильственного удерживания. Для этого была написана пьеса о сиротском доме на территории, находившейся под управлением Британской империи. Там содержалось много советских детей. И главный герой повествования должен был считаться за советского ребёнка, за одним исключением — на которое британцы желали ссылаться более всего — они в тот период не признавали украинцев за отдельную нацию, считая их скорее за поляков. А если это так, тогда Советский Союз не имеет права требовать возвращения таких детей.

Другой аспект повествования — нежелание отдавать даже советских детей. По причине того, что они будут воспитываться в духе советской идеологии. А пока они находятся под контролем, следует всячески унижать моральное достоинство, показывая, насколько неправильно поступают дети, о которых проявляют заботу, кормят, обеспечивают досуг, должные за то демонстрировать ответную благодарность. Например, надо забыть русский язык. Если к тебе хорошо относятся, говори на английском языке — таково требование. Но Михалков не стал оговариваться, какими методами британцы к этому принуждали. Зная об их воспитательных нравах, вспоминая книги Чарльза Диккенса, Сергей правильно поступал, недоговаривая.

Третий аспект — убеждение через введение в обман. Детей убеждают в том, что в Советском Союзе не осталось живых родственников, они там теперь никому не нужны. Могут убеждать, будто их бросили. Так происходило по причине нежелания работать с представителями Советского Союза, либо по злому умыслу, должному быть ясным по прежде изложенным аспектам.

Читатель волен на свой лад соглашаться или искать иные доводы, видя в ему представленном варианте способ обращения к советскому зрителю юного возраста, выраженный представителем как раз Советского Союза в форме пьесы. Но не думается, возьмись за подобную тему британский писатель, будто он иначе покажет тогда происходившее. Вполне очевидно, при повествовании будут расставлены иные приоритеты, где читательская аудитория рассчитана на необходимость противления всему, связанному с социалистическим мировоззрением. И читатель всё воспримет тем образом, исходя из внутреннего желания понять ему сообщаемое. Вот и в пьесе Михалкова такой читатель увидит очернение британских порядков, которые наоборот стремились уберечь советских детей, пусть и не самыми лучшими для того способами.

В случае Михалкова, он показывал действительность в её неприглядном виде. Советский читатель ему в том очень даже поверит. И поверит более по причине согласия именно с такой позицией. Дай ему вышеозначенный другой пример, к нему последует аналогичное отношение. Британцы вообще не скрывают своего отношения к окружающему миру, скорее стремясь подчинить себе, нежели допустить любое прочее. Убедить советских детей в необходимости служения идеалам Британской империи гораздо проще, пока они не стали взрослыми. После они сживутся с новым для них миром, полностью переняв мировоззрение западного человека.

Что для читателя важно — поставлена новая для внимания проблема. Со временем окажется, данная проблема не потеряет актуальности. Лишь за тем исключением, что понятие Советского Союза сменится соотносимым с Россией вообще. И что-то подсказывает, тем детям, на чьё мировоззрение британцы повлияют, впоследствии окажется горько больно, когда с ними совсем перестанут считаться. Но если об этом говорить, содержание пьесы Михалкова станет вовсе неинтересным, учитывая скоротечность политических устремлений Британской империи. Разве только в качестве примера, когда британцы начнут повторять нечто подобное снова.

Автор: Константин Трунин

» Read more

С января по июнь 1885 года Салтыков публиковал сказки в «Русских ведомостях». Он всё-таки желал делиться сатирой с читателем. И отчётливо это понимал. Но и цензура решила бороться с творческими порывами Михаила методом от противного. Зачем запрещать, если после такого действия читатель обязательно найдёт и прочтёт, подумав о наличии там подлинно нужного к осмыслению. При желании можно найти взаимосвязь чего угодно. Поэтому Салтыков не встречал сопротивления цензуры, при этом не давая явных намёков на должное быть соотнесённым с действительностью. Более же прочего Михаила огорчало здоровье, шаткость которого он начал ощущать сильнее.

В январе опубликована сказка «Недреманное око» — повествование о прокуроре, одним глазом замечающего нарушения, другим — оного будто не имея способности разглядеть. Описана жизненная ситуация. Аналогичным образом живёт каждый человек, по склонности мышления чему-то придающий важность, другое не считая за требуемое к вниманию. В феврале — сказка «Дурак»: теперь Салтыков показал нецелесообразность борьбы за идеалы, ни к чему в сущности не способные привести. В том же феврале, но в приложении к «Русским ведомостям» под названием «Книжки Недели», сказка «Верный Трезор»: в прежнем духе написанное повествование, обличавшее власть. На этот раз цензоры думали всерьёз взяться за Салтыкова снова, успокоенные необходимостью попустительствовать, вследствие чего сказка осталась без внимания.

В марте — сказка «Коняга»: можно искать отсылки к борьбе за превозношение скрытых в простом народе способностей. Читателю проще отметить негласно существующую среди писателей-классиков необходимость создать хотя бы одно произведение, полностью описывающее жизнь лошади. В том же месяце — сказка «Кисель»: кушали баре кисель и нахваливали, а после стали кушать французские блюда, посчитав после кисель едой для животных. Искать тут смысл свыше данного? Некоторые исследователи творчества Салтыкова на манер царской цензуры готовы найти взаимосвязь чего угодно. В апреле — сказка «Баран-непомнящий»: сам Михаил сказал про сомнительность им изложенного.

В мае — сказка «Здравомысленный заяц». Аналогичное по содержанию «Карасю-идеалисту» действие. Теперь правду жизни доказывал заяц, считавший за необходимое обязать волков умерить аппетиты, особенно в плане зайчатины. И доказывал бы заяц правоту цветам полевым. Он же счёл за оппонента лису. У читателя может иметься подозрение, будто в этой сказке Михаил за зайца считал своё здоровье, тогда как под лисою понимал пришедшую к нему смерть. Такое предположение делается на основе письменных свидетельств, сопровождавших сказку перед её публикацией. Ежели всё способно оказаться именно так, читатель в очередной раз придёт к мысли о возможности найти взаимосвязь чего угодно.

В июне — сказка «Соседи». Мораль читатель поймёт без дополнительных объяснений. Вниманию представлены два соседа. Один умеет распоряжаться деньгами. Другой — нет. А можно ли второго соседа этому научить? Не получится. Причина вполне банальна. Умел бы тот сосед распоряжаться деньгами, они бы у него были. Читатель обязательно отметит болезненность подобной темы. Как же тогда говорить о достижении социального равенства? Тогда сказку нужно прочитать ещё раз — для закрепления.

В том же июне — сказка «Либерал», написанная в апреле и отложенная издателем на несколько месяцев. Название обязательно привлечёт внимание цензуры. Читатель должен был понять, насколько стремление к смягчению тягот, налагаемых властью на население, разрушительно само по себе. Требуется не реализация либерализма, а выработка иной модели управления. Сам по себе либерализм способен вести сугубо к деградации.

Далее Салтыков брал перерыв практически на год, активно работать над новыми сказками он начнёт во второй половине 1886 года.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как же быть? Печататься нелегально — не дело. Теперь о чём не скажи, всё поймут не так, как о том хотелось бы думать. Извратят любую мысль, предполагая за высказывание против происходящего в стране. Салтыкова оказывалось проще запретить, нежели пропустить самое безобидное его произведение. Вот до чего дошёл Михаил, рассказывая не какое-либо иносказание, всего лишь повествуя в формате сказок. Чего-то не хватало Салтыкову. Если вспомнить другого деятеля прошлых лет, нещадно критиковавшего власть и всё с нею связанное, баснописца Ивана Крылова, то он был скорее обласкан, пользовался почётом и уважением. Читатель может сказать о прежних трудах Михаила, создавших определённое представление о писателе. Однако, Крылов в первых своих трудах ничем не уступал таланту Салтыкова к иносказанию. Остаётся думать, что другие времена требовали более решительных мер к вольнодумцам.

Во втором номере «Отечественных записок» всё-таки была опубликована одна из сказок. Вернее, первая часть сказки «Медведь на воеводстве». По требованию цензуры сразу же вырезанная из издания. Пришлось публиковать в заграничной газете «Общее дело». Читатель вновь может вспомнить одну из басен Крылова, в которой тот нещадно использовал образ Александра I, на сковородке которого весело жарились и подпрыгивали рыбки. Вот и в данной сказке Салтыкова заподозрили в использовании образа царя — Александра III. Якобы царь зверей — лев — у Михаила строжился на медведей-генералов. Как такое можно было вообще помыслить? А если Михаил писал по мотивам, ничего плохого в сюжет не вкладывая? Однако же, Салтыков был сам виноват в таком к себе отношении. Ни в коей мере он не должен был даже намекать на царя, хотя бы под видом льва. Вследствие этого данную сказку в России впервые опубликуют уже в следующем веке — в 1906 году.

А что плохого цензура усмотрела в сказке «Вяленая вобла»? Вовсе её не допустив к публикации во втором номере «Отечественных записок». Михаил рассказывал про высушенную рыбу, чей мозг иссох до такого состояния, вследствие чего вобла отныне по любому случаю рассуждала с помощью одной-единственной поговорки, считая её достаточной для объяснения едва ли не всего на свете. Кто-то ведь мог взять данный приём для собственного практического применения. Читатель должен с тем согласиться, насколько удобно отстранённо рассуждать, создавая тем вид очень умного человека. Пусть другие думают, будто они чего-то недопоняли, когда ты им постоянно отвечаешь в стиле: «Уши выше лба не растут!» Салтыков опубликовал сказку единожды в своём втором выпуске нелегального сборника «Новые сказки для детей изрядного возраста». В царской России официальной публикации так и не случилось.

И вот к декабрю Салтыков решает написать сказку без специального умысла. Просто рассказать историю, должную быть интересной детям, теперь уже самого непосредственно малого возраста. Назвал Михаил эту сказку «Чижиково горе», опубликовав в декабрьском номере «Русских ведомостей». Что про неё может сказать читатель? Некий чиж женился, а затем началась чехарда горестных событий. Неужели такого рода историю действительно написал Салтыков? Поговаривают, эту сказку мало кто осилил до конца, столь она была скучной и неинтересной. Но цензура должна была читать её очень внимательно. Возражений не последовало.

Когда-нибудь это должно было случиться. Михаил Салтыков становился просто писателем. Он застал ослабление цензуры до едва ли не полной свободы самовыражения, в результате случилось так много свободы самовыражения, отчего пришлось сделать цензуру ещё более строгой, нежели она была.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Более для «Отечественных записок» Салтыков сказок не писал. Несмотря на желание опубликовать оные во втором номере за 1884 год, был сразу получен отказ от цензуры. Где тогда их следовало печатать? Сказку «Добродетели и Пороки» Михаил публикует сперва за границей в газете «Общее дело», затем в составе нелегального сборника «Новые сказки Щедрина». Сказку «Обманщик-газетчик и легковерный читатель» — в составе столь же нелегального сборника, но уже во втором его выпуске. А ещё чуть погодя, за тот же 1884 год, обе сказки, вместе с «Карасём-идеалистом», вошли в состав сборника «XXV лет. 1859-1884», изданного согласно подзаголовка «Комитетом общества для пособия нуждающимся литераторам и учёным». Сказки расположились между стихотворениями Батюшкова, Мережковского, Тургенева, первых глав недописанного Львом Толстым романа «Декабристы», сказки от Гаршина и прочих произведений других литераторов.

Смысловое наполнение сказок осталось прежним. Читатель волен читать их как есть, либо переносить ситуацию на действительность. Например, знакомясь с содержанием «Карася-идеалиста», видно повествование про мыслящее существо, не способное понять, почему в мире так много несправедливого. Ему кажется, если жить спокойно и ничего не нарушать, к тебе не может быть претензий. Тебя вовсе не тронут. Однако же, ты можешь не есть других по личным убеждениям, но не получится требовать такого же к себе отношения. Быть может в человеческом социуме это достижимо в силу подчинения воле общественных установлений, в мире зверей такого правила нет. При этом карась вовсе не понимал, почему ему есть рачков дозволено, тогда как его съесть никто не имеет права. Что ждёт такого карася? Читатель сам способен это понять. И если сюжет сказки переносить на действительность, выйдет совсем уж печальная картина: человек находится под чужой властью, должный жить по установленным ею законам, и в любой момент времени он всё равно будет съеден, поскольку такова жизнь.

Мысль развивалась в сказке «Добродетели и Пороки». Пусть читатель представит их за живых существ. Каким образом они способны ужиться в мире? Да и в чём различие между добродетелями и пороками, кроме как установления, что одни из них должны относиться к добродетелям, а другие — к порокам. Если переносить их на действительность, в разных обстоятельствах они способны меняться местами. А самое страшное, при определённых моментах, могут спокойно существовать вместе. И всё-таки конфликт между ними неизбежен. О прочем читателю придётся додумывать самостоятельно.

А вот сказка «Обманщик-газетчик и легковерный читатель», будто и не сказка вовсе. Лишь станет понятно, всё сохраняется в неизменном виде на протяжении довольно продолжительного времени. Как спустя полтора века после Салтыкова, так и за тысячи лет до него: распространителям информации требуется слушатель или читатель. И так уж получается, чем чаще будешь привирать, тем более получишь внимания. Если же будешь говорить правду, потеряешь аудиторию. Поэтому, если нуждаешься в доходе от своего ремесла, становишься вынужден подавать информацию в угодном виде для готового ей внимать. Никто не говорит, будто надо обязательно извращать факты, можно слегка приукрасить имевшее место быть или под другим углом посмотреть на ситуацию. Главное, привлечь внимание читателя. Так уж устроен мир. Это сохраняется при любых обстоятельствах, учитывая желание человека видеть ситуацию в угодном его представлению виде. В конечном счёте, подобное касается любого метода воздействия на внимающего тебе человека, не только художественным или публицистическим словом.

Разве в чём-то Салтыков был неправ?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Самое время вспомнить о сказках, должно быть решил Салтыков, уставший от цензурных запретов. Но где их публиковать? Решил в газете «Общее дело», издававшейся в Женеве. Был придуман общий заголовок «Сказка для детей изрядного возраста», под которым опубликованы «Премудрый пискарь», «Самоотверженный заяц» и «Бедный волк». Михаил едва ли не открытым текстом говорил: «Думайте над своим поведением, люди… Вы ведь люди? Или ничего в вас не осталось человеческого? Вот и поступайте подобно людям. А если того не понимаете, посмотрите на поведение братьев наших меньших». Читатель должен был самостоятельно осмыслить предлагаемый ему текст, больше похожий на басни в прозе.

«Премудрый пискарь» — повествование в стиле переосмысления фразы про «тварь дрожащую». Он похож на любого, кто живёт с постоянной оглядкой на других, боясь совершить неверное движение. Такое поведение оправдано в случае действительной смертельной опасности, но не тогда, когда безосновательно приходится бояться любого шороха. Разве Салтыков боялся говорить о его терзавшем? Он продолжал выражать своё мнение, пусть и в далёких от России местах. Ему закрывали рот. Он же продолжал говорить. Что до пискаря, чья мудрость заключалась в незаметной жизни, означала для него лишь жизнь на дне ямы и полную последующую безвестность. Был ли пискарь вообще? Зададутся таким вопросом не столько после его смерти, сколько уже при жизни. С одной стороны Салтыков призывал читателя к активному выражению жизненной позиции, с другой — читатель прекрасно помнил, чем заканчивали жизнь герои романов Тургенева. Однозначного суждения всё равно существовать не может. Да и нет гарантий, будто окружающие поддержат именно тебя.

«Самоотверженный заяц» — скорее сказка о должном неизбежно наступить. Зная об этом, своими действиями можешь это приблизить. Поэтому читатель вновь задавался вопросом: стоит дождаться смерти в положенный срок, проживая жизнь подобно премудрому пискарю, либо продолжать поступать согласно желанию к реализации внутренних принципов? Очень непростой ответ требовал от читателя Салтыков. Можно встретить мнение, словно Михаил таким образом пытался пристыдить революционно настроенных людей, сперва занимавших активную позицию, после искавших прощение через сотрудничество с властью. Возможно такой смысл и был вложен в данную сказку. Но какова вероятность зайца умереть от старости? Кажется, Салтыков этого не учёл.

«Бедный волк» — иного рода повествование. Если одни предпочитают не высовываться, другие идут нахраписто вперёд, то третьи — премудрые зайцы. Так как перед читателем сказка, вниманию представлен волк, решивший отказаться от насилия над животными, предпочитая питаться растительной пищей. Волком от этого он быть не перестал. Стоит ему появиться рядом с людьми, быть ему тут же убитым. Никто не станет слушать, правда ли он никогда не причинит им зла. Волка убьют в любом случае. И тут читателю оставалось гадать, про кого именно говорил Михаил. Если про должных вершить революционные порывы, добровольно от этого отказывающихся — одно дело. Если про власть, считающую неправильным обходиться жестокими мерами с препятствующими её существованию — дело совершенно другое.

С такими мыслями Салтыков вернулся к написанию сказок. Пока он опробовал должную последовать реакцию через размещение в заграничном издании. Совсем скоро эти три сказки Михаил опубликует в первом номере «Отечественных записок» за 1884 год, что более явится опрометчивым шагом, так как уже к апрелю журнал будет закрыт окончательно. Приходилось думать над тем, как публиковать сказки дальше. Неужели на некоторое время Салтыкову предстояло публиковаться нелегально?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Говоря о творчестве Салтыкова, читатель обязательно упомянет иносказательную манеру писателя. Расскажет и про неуместность такого изложения для будущих поколений. Отчасти это является правдой. Другое дело, если Михаил брался повествовать открыто, сказав, будто бы пишет для детей. А ежели так, то и сюжет его произведений воспринимается за сказочный. И в это охотно веришь, видя в повествовании не глупость кого-то конкретно, а такое, что можно приписать едва ли не всему человечеству. В начале 1869 года Салтыков задумал цикл «Для детей», начав его публиковать в «Отечественных записках». Но три произведения из него Михаил впоследствии включит в сборник со сказками. Поэтому с той поры рассказы «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил», «Пропала совесть» и «Дикий помещик» читатель воспринимает в качестве именно сказочных сюжетов, тогда как прочие рассказы из цикла «Для детей» не вспоминает вовсе.

Чем же Салтыков задумал обрадовать своего юного читателя? Насколько бы странным и абсурдным не воспринимался данный вопрос. Поведать совсем уж о неправдоподобном. Вместе с тем, Михаил отсылал к прошлому, когда подобное возможно могло иметь место быть, особенно во времена крепостного права. Некогда баре не могли ничего делать самостоятельно, поскольку их кормили, одевали и обеспечивали им досуг подчинённые под их власть люди. Им оставалось только проснуться, скоротать очередной день и заснуть. Так неспешно протекала жизнь в окружении сельских пейзажей, в случае нахождения в поместных владениях. Не совсем понятно, насколько такими же могли быть армейские генералы. Но по Салтыкову получается — вполне себе могли.

Поместил Михаил двух генералов на остров, и по их просьбе дал им мужика. Стали те генералы глупые свои суждения высказывать, ни в чём не способные понять тщетность собственного бытия. Они и потом ничего не поймут, когда покинут остров. Столь же странная ситуация возникнет в случае обратной реализации желания помещика, решившего вовсе избавиться от мужиков. Ему-де мешал спёртый воздух, дышать стало нечем. Что по итогу? Ничего не делается, никто не обеспечит досуг, но он, как и в случае с генералами, понять причину того не сможет. Совести у них нет — скажет любой здравомыслящий человек. Или назовёт таких людей олухами. За что Богом им только была дана власть над людьми? Пусть дети сами решат, где в рассказанных историях была спрятана суть. Благо, времена крепостничества прошли, помещики успели вдоволь хлебнуть горя от неумения самостоятельно налаживать быт.

Читатель может делать любые выводы на основе прочитанного. Скажет, словно не имелось прежде разума на Руси, измельчавшего после Петра до полной его утраты, а теперь, в век перемен, начавшего возвращаться назад. Так подумает читатель, ещё не знающий о будущей трансформации мысли у самого Салтыкова, в горьких рассуждениях должного выработать точку зрения о невозможности исправить ситуацию к лучшему. Какими люди были, такими им и предстоит быть. Останутся точно такие же генералы и помещики, пусть названные как-то иначе. Над ними будут точно таким же образом потешаться, выражая горечь от невозможности исправить ситуацию к лучшему. Этого действительно не произойдёт! Иначе почему годы идут, а сказочные сюжеты, как и басенные, переписываются из поколения в поколение, практически не претерпевая изменений? Именно потому! Пока же предлагается на время остановить ход измышлений о бренности бытия, сообщаемого для юного читателя. Михаил ещё не думал писать много сказок — а вот лет через десять твёрдо решится написать целый сборник.

Автор: Константин Трунин

» Read more