trounin.ru

Путь Хаггарда в литературу начинался с публицистической работы. Райдер взялся показать исторические и политические процессы, происходившие на юге Африки. Успеха это начинание ему не принесло, наоборот — обременило расходами. Уже написанный труд не брались публиковать, а где согласились, там попросили внести определённую сумму, которую Хаггард так и не оправдал. Сообщить он хотел о ситуации вокруг непростой обстановки, в центр которой Райдер поставил вождя зулусов — Кетчвайо. Вот о нём и о его белых соседях читателю следовало узнать подробнее.

На момент издания книги казалось ясным — зулусы отныне полностью контролируются англичанами. Даже верховным вождём над ними поставлен не зулус, а англичанин — Джон Данн. Но прежде требовалось вообще вспомнить о предыстории. Хаггард в чётких штрихах воссоздал историю возвышения зулусов под руководством Чеки, доведя её до современности. Им в обязательном порядке упомянуто и прошлое земли, занимаемой бурскими колониями. Оказывалось, данные области не имеют истории, причём буквально. Некогда люди Чеки прошлись по ним огнём и ассегаем, убив каждого и уничтожив всё рукотворное. Поэтому создалось небывалое — появилась земля, на которую исторических прав никто не имел, за исключением зулусов, взявших её по праву завоевателей. Англичане сломили такое мнение, в ходе англо-зулусской войны получив контроль по праву сильного.

Хаггард предложил красивую легенду о предсказанном зулусам поражении. Будто бы когда-то они нанесли обиду, в ответ получив весть о должных явиться мстителях с моря, обязанных уничтожить государственность зулусов. Тогда это приняли со смехом, ведь никто и никогда не являлся с моря с целью завоевания. Читатель понимал возможную надуманность данной легенды, скорее сочинённой самими англичанами для подавления морального духа зулусов. Легенду Райдер дополнил описанием обычаев местных племён, вроде принятого в африканском обществе многобрачия. Ещё одна традиция — пока мать кормит ребёнка грудью, муж с ней не контактирует.

Помимо интересов англичан, активно вмешивались в дела зулусов колонии европейцев-переселенцев — Наталь и Трансвааль, в свою очередь представлявшие интерес и для английской короны. Об этом Хаггард ещё успеет рассказать в публицистическом произведении «Последняя бурская война». Пока же следовало уделять основное внимание зулусам, но Райдер о них ближе к середине повествования словно забывает. То согласуется как раз со второй частью названия, поскольку речь на равных ведётся не только о самом Кетчвайо, но и про его белых соседей.

Почему же данный труд Хаггарда прошёл мимо читателя? Тема казалась важной для общества Англии. Два года назад отгремела англо-зулусская война, ставшая откликом зулусов на нежелание окончательной потери независимости. За пять лет до войны англичане решили объединить все государственные образования юга Африки по типу конфедерации, каким образом они поступили в отношении Канады. Следом за войной 1879 года разразилась первая англо-бурская война против Трансвааля. Жар сражений ещё остывал, когда Райдер брался публиковать книгу. Может причиной стал перенос внимания с юга на север Африки, где разгорался конфликт вокруг Суэцкого канала.

Не помогло Хаггарду и переиздание труда в 1888 году. Читатель решительно отказывался интересоваться трактовкой Райдера. По этой, или по иной причине, Хаггард сконцентрирует силы на художественной литературе. Впрочем, нет нужды заглядывать вперёд и заранее делать выводы, не подойдя к знакомству с самими произведениями, над которыми Райдер продолжал трудиться до конца жизни. Главное, Хаггард обозначил ту часть мира, к которой чаще прочего будет обращаться. И этой частью станет как юг Африки, так и весь континент в целом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Заканчивать рассмотрение второй части «Нового живописца…» нужно следующими произведениями: «Пакет писем из подмосковной деревни в Москву», «Ревизоры, или Славны бубны за горами», «Слава, нас учили… дым!», «Хранители закона»; и рубрикой «Всякая всячина», ставшей традиционной.

Полевой уже описывал одно письмо от немца из России к нему на родине, теперь Николай описал сразу «Пакет писем из подмосковной деревни в Москву». Как же пишут дворяне? Русский язык их плох, содержит множественные ошибки. Может поэтому основная часть писем составлялась на чистейшем французском. Адресованы они были Антипу Фёдорову, скорее всего управляющему. Автор посланий дозволял в тексте изрядное количество дерзостей. Само содержание не так важно, как отражение использования французского и русского языка, перемешивая слова друг с другом.

Пьесой «Ревизоры, или Славны бубны за горами» Полевой напомнил о старинной русской забаве сжигать всё мало-мальски имеющее значение, стоит объявиться проверке. Не пожалеют ничего: ни книжных шкафов, ни отдельных зданий, ни даже целых поселений. В действии пьесы ревизоры ехали проверять деятельность судьи Цапкина, жившего до того припеваючи, а теперь начавшего изводиться дурными мыслями, поскольку имелись у него грехи за душой. Первой к нему пришла мысль о необходимости всё сжечь. В дальнейшем благоразумие одержало верх. Есть истина: не так важно лекарство, как умение им лечить. С ревизорами обязательно сладят, так как есть разные способы для их умасливания.

Произведение с сумбурным названием «Слава, нас учили… дым!» — отражение сумбура, приходящего в голову людям, когда дело касается литературы. Одному деятелю довелось побывать в доме человека, чей библиотеке мог позавидовать сам Смирдин. Там тот человек заснул. Что он увидел? Увидеть ему довелось мысли. Например, не все люди смертны, есть истинно бессмертные — это писатели. Они не умирают, живя тысячелетиями. Как так? Думается, причина того должна быть понятной без объяснений. Другая мысль — о значении критики. Какой же от неё толк? Оказывается, критика лечит литературу прошлого воззрениями современности. При этом точного восприятия былого и настоящего быть не может, поскольку правда останется за веком последующим, который обязательно опровергнут века дальнейшие. Примечательным в сне может быть то обстоятельство, что заснуть человеку довелось при чтении книги Вашингтона Ирвинга.

Восточное сказание «Хранители закона» поставило проблематику бюрократии. Правитель одного из халифатов вопросил мудреца, дабы тот ему рассказал, как лучше устроить правосудие в государстве. И рассказал ему мудрец легенду о властителе, что отбыл на войну, оставив вместо себя визиря. Когда же вернулся, застал страну в упадке. Произошло следующее: визирь возвёл в почёт бюрократию, создав множество должностей, ни одна из которых ничего не созидала, скорее регулируя работу других структур, созданных как раз для наблюдения за ними. Только судей стало девятьсот девяносто девять, причём никто из них рассмотрением дел не занимался, скорее созидая законы ради созидания новых законов. Так как деятельность судей считалась важной, для них возводились величественные дворцы. Умея создавать, не пытались исполнять. Как же следует устроить правителю правосудие в государстве? Нужно научиться жить по уже заведённым правилам, совершенствуя действующую систему законов.

Во «Всякой всячине» Полевой писал о следующем. «Кто прав? Кто виноват?» — гласит название первой мудрости: её суть — сколько не применяй силлогизмы, истина ближе не будет. Вторая мудрость «Известие из губернского города». Меценат велел построить идеальный храм в честь богини Гигеи и бога Эскулапа, то есть больницу, описав всё в точности, каким всему следует быть. Он тщательно выбирал исполнителей, положившись на их доброту, ум и честность. При этом он понимал, в каждом из исполнителей есть существенные отрицательные черты. Главное, чтобы больница была практичной, лишённой пышности. Как же вышло на самом деле? Под больницу приобрели обветшалое здание, принадлежавшее, естественно, одному из исполнителей. Отремонтировали до состояния хором, совершенно забыв о практичности. Больным следовало отводить в том храме наивысшее значение, а поставили их на самое последнее место. В целом всё вышло сносно и в чём-то прекрасно. Ведь не будь мецената, больницы вовсе бы не было.

Ещё одна мудрость из «Всякой всячины» — «Письмо Егора Кривопёрова, коллежского регистратора, к председателю уголовной палаты». Писал он, что работает-работает, а благодарности не ощущает. Видимо и Полевой, работая-работая во славу литературы, не ощущал теплоты от читающей публики.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Издавать книжку, вроде «Нового живописца…», не так просто, особенно действуя в одиночку. Полевого этот аспект тоже смущал. Он восполнил авторский дефицит им самим измышленными писателями. Для таковых он отвёл раздел, будто бы представляющий альманах «Литературное зеркало». Над именами Николай особо не задумывался, подписываясь следующими псевдонимами: А. Феокритов, Шолье-Андреев, И. Пустоцветов, М. Анакреонов, Гамлетов, С. К. Конфетин, Обезьянин, г-н Демишиллеров, А. Селёдкин, Безмыслин, Буршев. Некоторые произведения остались без подписи. Смысл создания данного альманаха — высмеивание установившихся порядков в литературной среде. Писатели предпочитали публиковать отрывки произведения по разным издательствам, нигде не представляя сведённого результата их труда. Почему бы им не поступить так и в отношении альманаха от Полевого? Всё равно никто проверять не будет, мало ли кто, где и под какими псевдонимами берётся писать. Но исследователи творчества Полевого вторили его современникам, увидев в этих именах пародию на творчество Дельвига, Вяземского, Баратынского, Языкова и Катенина.

Наполнение альманаха получилось разнообразным. Николай брался за всё, сумевшее приковать его внимание. Так «Литературное зеркало» открывает стихотворение «Русская песня», выдержанное в традициях народного творчества, не лишённое соответствующего пафоса величия Руси. Песню Полевой приписал авторству Феокритова, как и следующие поэтические метания: «Сходство», «Судьба человека», «Зимний вечер» и ещё одну «Русскую песню». Его словами Полевой укорял моду за быструю смену вкусовых предпочтений (быть фраку отныне среди тряпок), затронул проблематику понимания сущности мифического Крона.

Шолье-Адрееву приписано авторство произведений «Эпиграмма», «В альбом книг. Ф. Ф. Б. Г. Д.» и «Эпилог». Сей творец поведал о поэте Органе, что любил пить вино и при этом поэтизировать, на выходе у него получались водянистые строки без какого-либо смысла. Пустоцветову приписаны отрывок из поэмы «Курбский» и элегия «Разуверение». Вместо поэзии Полевой переливал из пустого в порожнее. Различные эпиграммы были приписаны Гамлетову, в которых ярче прочего выглядит возмущение поэта попытками освистать его музу.

Остальные авторы альманаха сообщили по одному произведению. Весомее всех выступил Демишиллеров со сценами из трагедии «Стенька Разин». У читателя уже успело сложиться впечатление, что его взялись познакомить с едва ли не худшими образцами русской литературы. Вот и Демишилеров дал два отрывка, без предварения и завершения им сообщённого. Разин у него уподоблялся Герострату и Нерону, на фоне этого распевалась казацкая песня.

Прочие произведения: «Гроб юноши» от Анакреонова, «Отрывок из поэмы» от Конфетина, «Эпиграмма» от Обезьянина, басня «Паюсная икра» от Селёдкина, «А. Т. Х-ву» от Безмыслина и «Забубенная жизнь» от Буршева. Следующие стихотворения без указания авторства: «Апологи», «Песня рыбака» и «Иголки».

Становится понятно, как тяжело разобраться в эпохе, не имея широкого о ней представления. Если бы не желание сравнивать выдуманных Полевым лиц с действительно жившими в начале XIX века поэтами. С другой стороны, Николай даёт понять, насколько литература зависима от вкусовых предпочтений, порою до возмутительности невообразимых, отчего возникает желание написать пародию. Впрочем, подражание должно быть не оголтелым, а со вкусом составленным, нисколько не уступающим оригиналу, к чему Полевой вовсе не стремился. Он высмеял современников, бездарно написав стихотворения, самой крайностью позволяя выразить предположение.

Пройдут годы и жар былых страстей угаснет. Задор Полевого сойдёт на нет вместе с его собственным именем. Не станем вопрошать, для чего показывать нежелание уживаться с действительностью. Скажем иное! Кто пишет на темы, близкие к вечным, тот будет пользоваться вниманием всегда, а капать желчью на недоразумения современности — даром тратить время.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Отчего человек испытывает светлые надежды на будущее один раз в единственный день, начинающим Новый год? Чем его не устраивают остальные триста шестьдесят четыре дня? Об этом Полевой задумался в 1826 году, когда к нему пришёл знакомый тридцать первого декабря. Разговор между ними мог идти о разном, но речь они повели о насущном, поскольку ни о чём другом в новогоднюю ночь обычно не думается. Казалось бы, что первого января, что первого сентября — даты для русского самосознания идентичные, ведь до Петра новый год начинался как раз в сентябре. Однако, светлые надежды возникают к приближению полуночи. Этим же знаменит промежуток вплоть до второго января. Повсеместно раздаются разговоры о должном непременно всех постигнуть счастье. Хотя, если оглянуться на первое января прошлого года, то ничего, в сущности, не поменялось. Такова уж традиция в человеческом самосознании — верить первого января в достижение лучшего.

«Разговором на Новый год» Николай открывал для читателя вторую часть «Нового живописца…», тем, видимо, приглашая настроиться на требуемый для чтения лад. Каково же послание Полевого? Новый год — хорошее время для мечтаний, но не нужно забывать и об естественном — сей год вполне может для кого-нибудь оказаться последним. Да и не нужны человеку мечты, ибо всё теперь кажется ему подвластным. Ежели он чего желает, то проложит дорогу с тому своими руками, не надеясь на провидение. Лучше не про Новый год разговаривать, а о природе, должной вот-вот стать подвластной человеку. Веку так к LIX человек полностью с нею совладает. То есть Николай дал человечеству прогноз на пять тысяч лет вперёд.

Ещё одно произведение из второй части «Нового живописца…» — «Подрядчик на воспитание. Письмо от Ганца Христиановича Биршвейна к Готтлибу Готтфридовичу Думмнару», якобы обнаруженное Николаем в трактире. Его, вместе с другими вещами, забыл немец, посещавший данное питейное заведение несколько лет назад. Полевой внимательно ознакомился с содержанием письма и пришёл в недоумение. Во всём немец лгал, ни слова не сказав правды. И так бы оно и было, не думай потомок Николая о России первой половины XIX века примерно сходными словами. Однако, Николай ставил это письмо в пример, как иностранцы могут заблуждаться, выдавая нечто за правду. Ничего подобного: уверен Полевой.

Что же, давайте вкратце посмотрим на то письмо. Немец зазывал друга приехать в Россию, отбросив сомнения. Ты не знаешь русского языка? Практически вопрошал немец. Это не беда, по-русски разговаривают лишь мужики. Прочий люд предпочитает изъясняться на французском и немецком языках. Ты беспокоишься о кислой своей физиономии? Ну так и не стоит переживать, за неё тебя и будут ценить. А ежели где твои умения к учительству больше не понадобятся, тобою заинтересуются другие нуждающиеся, коих с избытком. Не бойся и русских морозов. О них немерено надумано. Покупаешь шубу — и мороз на улице не страшен. Заходишь в помещение — отапливают с щедростью. Да и зима — благо для России, ибо в другое время года по местным дорогам лучше не ездить. Боишься истратиться? Уверяю, денег платят много: хватит на весёлое времяпровождение, дороговизны даже не заметишь. В России простой бюргер живёт лучше, нежели зажиточный немец на родине.

Где же Полевой увидел ложь? Впрочем, судить о прошлом необходимо глазами современника тех дней. Ежели Николай возмутился содержанием письма, значит не на пустом месте он это делал.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Продолжая разговор о второй части «Нового живописца…», читатель отмечает злободневность тем Полевого. Как пример, «Небольшие разговоры и заметки дел вседневных», состоящие из четырёх кратких повествований. Первый разговор касается дел помещика Якова Пафнутьевича, из-за скупости которого к автору обратился столярный подрядчик. Отчего помещик отказался платить за труд, прежде обычно проявлявший щедрость? Окажется, результатом работы он доволен. Одно его смутило — цена. По мнению автора, цена вполне по существу выставлена, не выше и не ниже, нежели берут за подобное ремесло другие. С чего помещик взял мнение о жадности столярного подрядчика? Он полностью доверился своему приказчику. И ведь теперь никак не переубедить, хотя суть была прозаическая — приказчик требовал откупные, которых не получил. Автор пытался это объяснить помещику, чем мог ему лишь услужить. Как результат, помещик отказался верить в подобное по отношению к приказчику. Наоборот, он разругался с автором. Какая же тогда мораль? На обиженном воду возят, чего он никогда и не заметит.

Во втором разговоре читателю сообщалась характеристика времени, полученная из анализа современных карточных игр. Вот раньше — замечал Николай — для игры требовалось делать расчёты, прикладывать соображение и одерживать скорее стратегическую победу, нежели рассчитывать на везение. Теперь же все повально играют в Вист и Банк, лишённые мудрости игры, излишне простые: они подойдут для неразборчивого обывателя.

Третий разговор о словах, утерявших исходное значение. Вот есть слово «причуды», и как бы забыто, что оно характеризовало нечто, соответствующее близости к чуду. Либо слово «изверг» — оно явно означало человека, нечто извергавшего. Само собой существовало и слово «низверг» с аналогично схожим осмыслением. Правда низвергов как-то не вспоминают больше, может по причине замены слова «низвергать» другим.

Четвёртый разговор — диалог Прова Яковлевича и Домны Ивановны. Это ведение переговоров о купле-продаже. Домна не желает отдавать имение за желаемую Провом цену. Ему следует самую малость накинуть сверху, хотя бы тысячу рублей, иначе договор между ними может не состояться. Будут задействованы различные убеждающие доводы, только Прову всё то без надобности. Домна не станет изменять позицию, будет стоять на своём до конца. Завершением станет заключение договорённости. Всё-таки согласится Пров добавить требуемую от него тысячу.

Произведение «Делать каррьер» вторит третьему разговору. Полевой рассуждает об изменяющихся в обществе выражениях. Совсем недавно, немногим более полувека назад, в ходу были такие выражения, вроде следующих: «ужесть как мил», «он не в своей тарелке», «делать куры». Ныне они кажутся устаревшими и их стараются не употреблять, чтобы не вызвать улыбку сочувствия на лицах собеседников. Конечно, «делать партию» или строить любовь — благозвучнее, нежели «делать куры», со временем и вовсе ставшее непонятным для русского уха, а то и воспринимаемое за поведение, характеризуемое ухаживанием. Несмотря на неблагозвучность, корни слова «куры» не в русском, а во французском и немецких языках.

К галлицизмам относится и слово «каррьер», нами должно быть понимаемое за «карьеру» или «службу», как ещё более ясное. Собственно, Полевой так и говорит, что ранее «делать каррьер» означало принадлежность именно к армейской или чиновничьей службе. После слово вошло во всеобщий обиход, «делать каррьер» стали все, кто занимается хоть каким-либо трудом. Впрочем, у слова «карьера» будут и иные трактования в последующем, о чём Полевой не мог помыслить. Теперь «делать карьеру» приобрело значение трудиться ради достижения самого высокого возможного результата, который только на данной карьерной лестнице может быть.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Вторую часть «Нового живописца…» цензоры одобрили двенадцатого мая 1831 года. Жемчужиной повествования стал критический рассказ «Вольный мученик», развивавший представление о закостеневшем в России дворянстве, нисколько не изменившемся со времён насмешек Фонвизина. Это прежние митрофанушки, живущие непонятно для чего, неизвестно к чему стремящиеся. В качестве примера на страницах выступил Увар Сарвилович — знатный наследник знатного рода, берущего начало из далёких от Руси земель от самого князя Прибыслава. Такому человеку есть из-за чего гордиться! Наследник древнего княжеского рода. И неважно, что сам он представляет изжившую ветвь, ничего, кроме памяти о славном предке, не имеющую. Гонору в нём хватит, дабы оправдать принадлежность к лучшим людям государства Российского. Но кто же ценит заржавевший дамасский кинжал или вино, перебродившее в уксус? Правда митрофанушки, подобные Увару Сарвиловичу, подобного к ним отношения не замечают.

Как живёт Увар? На широкую ногу. Нет такого бала или мероприятия, которое он обойдёт вниманием. Службой заниматься ему никогда не приходилось, потому ни в армии он не был, ни чиновничьих должностей не занимал. От отца ему достались последние крохи былого великолепия — три тысячи душ. Все крепостные при нём разорились, лишившись и без того последнего. Поправил положение Увар просто, женившись на княжне. Любовных чувств он притом не питал. Были таковые когда-то, имел он чувство к одной девушке, но счёл нужным о том забыть, не способный иначе поправить финансовое положение.

Пусть бы Увар Сарвилович был единственным в своём подобии. Да нет! Подобных ему — вся Россия. И что станет с государством, где таковых избыточное количество? Ясно ведь. Достаточно взглянуть на постигшее римлян и греков. Когда за людьми никто не следит, не куёт из них идеал государственности, они уподобляются дереву без ухода, вырастающему в урода. Брось Увара в пекло необходимости добывать кусок хлеба трудом — вмиг переменится его отношение к жизни. Пока же, покуда ему позволено кичиться предками, он продолжит чувствовать правоту мыслей и поступков.

Полевой выразил уверенность, сообщив, что перед человеком всегда должны быть препятствия. Не может никто из людей пребывать в счастливом созерцании бытия, не подвергаясь горестям и лишениям. Это убивает стремление к достижению лучшего. Создай для человека условие в виде славных предков, которыми можно гордиться, притом самому не являясь даже близким их подобием, и будет он прозябать в никчёмности, грозя разрушить представления о силе страны. Так и в России любят поминать заслуги отцов, дедов и отдалённой родни, самостоятельно из себя ничего не представляя. Никакой потомок не имеет права оценивать свою жизнь по делам предков, и не стоит ни к кому относиться лучше, нежели как к нему по им же содеянному.

Род Увара Сарвиловича продолжит вырождаться. Сам-то Увар сошёлся с княжной, а вот дочь его — с лакеем, сын и вовсе спивается в деревне. Остаётся задуматься, что Увар неспроста живёт на широкую ногу. Может природа озаботилась, вложив в людей механизм, дабы они проматывали у них имеющееся, чтобы лишить такой возможности потомство? Ведь мучается Увар, не живя, только существуя. Он бессилен измениться, и значит к нему следует относиться с сочувствием.

Читатель Полевого уже понял: Николай взялся осуждать дворянство. Не нужны России такие дармоеды. Их следует сделать жупелом, ибо лучшие из них, конечно, заслуживают уважения и почитания, зато основная их часть представлена ничтожествами.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Из цикла рассказов «Потревоженные тени»

В воспоминаниях Сергей не мог обойти Машу, очень ему в юношестве нравившуюся. Она приехала в дом Терпигоревых из монастыря, где пребывала с самого рождения. Её судьба сквозит печалью. Ей — по праву наследования — должно было отойти имение отца, будь для того у неё на руках соответствующая документация. Родная тётка решила её забрать из монастыря и всюду за собой возила. Вернее, скорее она предпочитала знакомить с Машей родню. Это стало важным именно в тот момент, когда дядя, бывший балагуром и душой всякой компании, неожиданно скончался, вероятнее всего в приступе меланхолии, должно быть одолевавшей его по ночам. Брачными обязательствами дядя, вроде как, не обзаводился, детей не имел, а значит временно имение переходило к его сестре, такой же безбрачной и бездетной. Следующим наследником мог стать сын разорившихся родственников, о котором никто давным-давно ничего не слышал. И тут появилась Маша, чьё происхождение известно со слов других, но точно быть установлено не может.

От тётки требовалось единственное — написать духовную. Когда она умрёт, Маша вступит в права на полное владение имением. Между тем, годы шли, духовная не писалась, это дело постоянно откладывалось на потом. Сергей очень переживал за Машу, узнавал как мог, пока не пришлось покинуть родных, уехав на обучение в гимназию. Но и там ему довелось познакомиться с парнем, приходившимся соседом тётке. Тот подробностей всех не знал, однако и он симпатизировал юной Маше. Что же, Сергею оставалось спешно возвращаться домой и стараться убедить тётку сделать от неё требуемое. К сожалению, того сделать не успел: тётку хватил удар, и она вскорости умерла. Дальнейшая судьба Маши выпала из внимания Сергея.

Как же жила Маша? И куда ей следовало пойти? Её лицо обезобразила оспа, прилипшая уже ко взрослой, замужества ей испытать не довелось. Хоть Сергей и предполагал: обездоленная Маша не сможет быть помещицей, свяжет жизнь с каким-нибудь аптекарем и так окончит дни, существуя в серости и унынии. Честно говоря, Сергей забудет о Маше. Вспомнит же однажды, Маша сама придёт в дом Терпигоревых. Теперь её принято называть матерью Марфой, ибо вернулась она в монастырь, там жила и временами объезжала округу, собирая подаяния на нужды религиозного общества. Неужели Маша так изменилась? Иного выбора всё равно не было. И теперь, будучи в зрелых годах, она не вспоминала и не жалела о былом. Да и не могла того делать. Может и Сергей помнит из своего юношества далеко не то, что было в действительности. Он тогда к ней излишне тепло относился, не замечая ничего, кроме собственного чувства.

Самое время посетовать на дворянскую долю. Впрочем, так ли много Марфа потеряла? Грядущая отмена крепостного права не могла сказаться на её благосостоянии мало-мальски лучшим образом. Отнюдь, приобретённое пришлось бы потерять, а то и созидать жизнь с нуля. Конечно, смотря какой ещё муж мог ей попасться. С иным-то горя хлебнула гораздо больше. А так, уйдя в монастырь, она нашла цель для жизни, вполне достойно существуя и делая полезное для себя и других дело. Сам Сергей ни к чему не принуждал читателя, лишь повествуя об утраченных возможностях. Разве трудно было тётке написать духовную? Она любила Машу, проявляла заботу, не сделав для неё самого главного — не обеспечила будущее.

Сергей вспомнил ещё одну тень собственного прошлого. И правильно сделал, решившись о том рассказать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Холодные берега» получили продолжение в виде произведения «Близится утро». Вместе они образуют дилогию «Искатели неба», хотя представляют из себя единую повествовательную линию. Теперь читателю предстояло проследить путь действующих лиц до Иудеи. Особых творческих изысков Лукьяненко не предложил. Он привык писать много и пространно, предпочитая оставаться кинематографичным. Каждая деталь на страницах должна быть раскрыта в полном объёме. Не будет достаточным кратко описать побег из папского каземата — нужно во всевозможных подробностях изложить мысли и поступки оказавшегося в заточении персонажа. Особого значения на произведение это не окажет, зато восторг поселится в душе юного читателя, которому как раз такие подробности больше всего и нужны.

Лукьяненко показывает читателю истинную суть многих религий. Важно не само почитание божественной сущности, при жизни этого почёта лично для себя добиваются посредники в виде священников. Прочее, как правило, значения не имеет. Если тем священникам объявить о сошествии Бога, они это воспримут в штыки. И их понять можно — самозванцы излишне часто заявляют о своих правах. Впрочем, это нисколько не изменяет суть. Тогда Лукьяненко ставит для осознания ещё одну проблематику возможностей Бога. Настолько Высшее существо способно обладать всемогуществом? Не может ли быть так, что сил Бога хватило на создание мира, тогда как после он обессилел? Получается, его почитание происходит по инерции. Но, скорее всего, опять же, почёта требуют священники, тогда как Бог, допустим в христианстве, дал десять заповедей, буквальное прочтение которых подразумевает совершенно иное, нежели излагают последующие поколения людей.

Читатель обязательно спросит, как удалось сбежать действующему лицу из каземата. Будучи голым в темнице, тот никак не мог добиться свободы. И тут Лукьяненко обыграл ещё одну суть религии. Сергей сказал, что рядовые служители пребывают на положении гораздо худшем, нежели иерархи. Чем отличается узник от человека, поставленного его охранять? Ничем. Оба они не выходят из подземелья. Если первого принудили, то второй пошёл добровольно. Когда эта истина будет установлена, то узник сможет сбежать, а его охранник — за ним последовать. И на этом содержательная часть произведения заканчивается.

Главный герой пребывал вдали от основной группы приключенцев. С ними требовалось воссоединиться. Как же он их сможет найти? Сергей посвятил описанию этого действия порядочное количество страниц. Когда же воссоединение случится, компания отправится дальше. Туда, где и полагается сойти Богу, то есть на священную землю. Почему Лукьяненко решил так? Думается, объяснения искать не следует. Просто так полагается. К тому же, Лукьяненко отправил в то место огромное количество людей, страстно желающих узреть сошествие Высшего существа, ведь было сказано, что придёт он в образе мальчика.

Для создания противоречия, Сергей поместил в произведение предсказание о ложности. Получалось, сошедший в образе мальчика окажется не тем, за кого его стремятся признать. Тогда должно возникнуть недоразумение от непонимания. Если не он, тогда кто, ежели тот, кто будет, в той же мере станет ложным? На самом деле, Лукьяненко вёл действующих лиц в никуда. Как случилось давно, так и ныне, истинно сошедший при жизни за такового не считался, а после смерти весть о нём разнесла молва. Собственно, Лукьяненко предложил аналогичный сюжет, только не повествуя на несколько веков вперёд.

Фэнтези, замешанная на религии, выдаваемая за альтернативную историю — бурная смесь, способная напомнить читателю о сущности происходящих с человеком процессах. Оставим таковой характеристику для дилогии из «Холодных берегов» и «Близится утро».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Футуристам почёт и слава, их страстью любое творение получило на существование право. Говори как хочешь, как хочешь слагай, глагольную рифму с глагольной сближай. Делай акценты, где не делал никто, пусть и скажут: такая поэзия — сущее зло. Напрасны старания: футуристы творили, как прежде не творили поэты, не замечали укоров, их чувства потому не задеты. И вот Маяковского фигура выше всех встала, его голова выше карнавала из футуристов стояла. Разве не будут о нём после писать, разве не будут стихи о нём сочинять? Вот и Асеев, ничтоже сумняшеся, применив доступное пиэтического искусства мастерство, показал, что творить способен всякий, тем созидая, разумеется, добро.

Маяковский начинается. Поэт мал. Он из Грузии прибыл. Там кто о нём знал? В Москве Маяковский, в голове не ветер с вершин, тут доступно недоступное, будет себе властелин. Он взирал на горы, и не видел в московских горах гор, для Кавказа такие горы — позор. Плоские горы: страшно смотреть. И люди на них плоские — с плоскими мыслями — читатель, заметь! Готовься встретить лживые речи, подставить спину под удар. И только тут, всё же, просыпался поэзии жар. Низко кланяться нужно? Лучше склонись. А ещё лучше глаза закрой. Закрой глаза и лучше проспись. Встав спозаранку, подумай ещё раз, стоит ли разменивать просторы горной Грузии на Москвы плоский — в бурю страстей — лаз.

Маяковский в Москве. В небе Уточкин. Рифма у Асеева какова? К слову «Уточкин» отчего-то «шуточки». Не беда, футуристы поймут: жар поэзии там и тут. Рубленной строкой повествовать? Так сходства больше получится. Главное, не надо к красоте стремиться, значит, и не надо долго мучиться. А как повествовать, коли за поэму принялся? Подбирать старайся поводянистей слова. Улетай мыслью в небесную высь, зависни на высоких горах. О Маяковском пишешь, кто скажет, что будешь не прав? Всякое простят, не говори по сути ничего, тогда и повествовать сможешь легко. Возьми за ориентир малое от Маяковского только, и не будет от сказанного ни капельки горько. Воспеваем поэт? Тогда он должен быть во всей красе. Понравится такое должно товарищу Сталину, может даже советской толпе.

Маяковский в поэзии как оказался? Ему бы ринг боксёрский под его комплекцию стался. Он и за бумагами другими мог сидеть, отца-бухгалтера надо тоже упомянуть посметь. Но Маяковский — поэт, громко говорящий и пронзающий муз естество. Для него пиэтичным быть — насаживать представления о стихах на копьё. Не дебета с кредитом сведением заниматься, не на ринге с соперником ему разминаться, а с молотом слова тяжёлого крушить окружающий мир, оттого для потомка Маяковский — кумир. Так попробуй о поэте этом рассказать, футуристов не уставая притом поминать. Бурлила Москва, Маяковский бурлил, ритм жизни тогда был такой: Маяковский подобным ему был.

Отгремел Октябрь, жизнь продолжалась, не лучше и не хуже — всё для поэта в прежней мере осталось. Говори много, повествуй до смерти, коли желание есть, о Хлебникове скажи, донеси о нём до читателя весть. На ком сошлись звёзды, кто ось мира крутил? Да, тем человеком Велимир Хлебников был. Ему почёт, он сам осью бытия Маяковского казался. Сказ же у Асеева дальше продолжался. Наступит время поставить точку, заставить себя не сочинять новую для поэму строчку. Может это поэт. Лет через десять вспомнит опять, добавит немного и о Маяковском предпочтёт замолчать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Ромен Гари, Эмиль Ажар, Фоско Синибальди, Шатан Бога — псевдонимы Романа Кацева. Этому человеку было тесно в рамках одного восприятия действительности, он брался смотреть на мир с разных сторон. И даже от своего имени он написал такой литературный труд, который человеку со здоровым рассудком не припишешь. Да и стал он известен читателю лишь в середине второго десятилетия XXI века, до того собиравший пыль. Требовалось ли давать ему жизнь? Роман писал об умертвиях, существующих в загробном мире, пребывающих в счастливом осознании своей мёртвой сущности. Их более не беспокоили прижизненные терзания, не имелось между ними причин для вражды. Они полностью отдались удовлетворению страстей истлевшей плоти. Такой сюжет — фантазия автора: скажет читатель. Что же, поправим читателя: такой сюжет отражает сообщённую Кацевым предысторию — главный герой допился до белой горячки, забрёл на кладбище и там стал очевидцем всему тому, о чём рассказано в «Вине мертвецов».

Нужно понять, каким образом среди экзистенциалистов Франции мог раскрыться талант Кацева. Тут можно подумать, и, вероятно, следует хорошо подумать, взявшись всё-таки за труды, написанные в качестве Ромена Гари. Сам Кацев начинал творческий путь с, как стало модно говорить, аллюзий. Сложно принять сообщаемый им сюжет, хотя бы в силу причины его наполняющих деталей. Умертвиям ведь ничего другого не требуется, кроме реализации базовых человеческих желаний, вроде необходимости удовлетворения самых основных потребностей. Таковым является всё, что поддерживает функционирование организма. Потому умертвиям нужно есть, причём насытить своё брюхо они никогда не смогут. Им нужно справлять физиологические потребности с особо звучным испусканием ветров. А про сексуальный аспект можно было бы и вовсе умолчать, не превалируй он в повествовании над всем. Знаете, кто самый счастливый в мире мёртвых? У кого сохранилась плоть на костях, ибо он может удовлетворять все представленные потребности в максимальном осуществимом для него количестве.

Пожар новой Мировой войны разгорался. Чего не хотел допускать Анри Барбюс, то казалось всё более близким к осуществлению. Третья Республика не предпринимала мер к спасению государства от жадных взоров немцев, которым опять мнился Седан. Юный Роман Кацев, будучи двадцатитрёхлетним человеком, на собственный манер старался остудить пыл бредящей социализмом Европы. Он показал, как в одной могиле спокойно уживаются немец и француз, убившие друг друга на прежней Мировой войне. Зачем им то понадобилось? Разве не мог смертельно раненный позволить продолжать жить другому? И теперь француза пожелали перезахоронить под Триумфальной аркой, но на злобу всем Роман выдаст за француза немца, ибо, будучи скелетами, никто не увидит между ними разницы, удовлетворившись каской, единственным отличающим француза от немца признаком. Так зачем враждовать, если перед смертью все одинаково равны? И читатель обязательно додумает, понимая, вечной жизни не существует.

За действительно важной стороной произведения не разглядишь её значения. Всё тонет в постоянно пускаемых ветрах и удовлетворении сексуального желания. В этом Роман в той же мере оказывался прав. Всему на планете удел — оказаться использованным для человеческого стремления оным обладать. И нет никакого значения, насколько всё это эфемерно. Кто поймёт «Вино мертвецов», тот вынесет самое полезное из его содержания. К сожалению, прочий читатель ничего не заметит, кроме фантасмагории, причём весьма отвратительного наполнения. Как может понравиться поведение столь распущенных персонажей?

Кажется, никто не задумывался, что к пьяному приходят черти, способные научить правильному восприятию бытия. Хотя, это надуманное мнение, поскольку чаще всё случается наоборот. Кацев вполне мог вместо скелетов изобразить жизнь белочек.

Автор: Константин Трунин

» Read more