trounin.ru

К пятой книге притч Сумароков смело подошёл, и сразу в наставительном тоне речь он повёл, обратился к проблеме, известной с древних дней, она про пьяных, собой гордых, людей. «Пьяница-трус» — имя притчи, данной сперва, дабы знал читатель — поступь пьяниц легка. Они готовы на медведя с голыми руками напасть, уверенные, от их напора зверю суждено пасть. А как на самом деле? Мало ли случилось дураков, в пьяном угаре не пожавших обещанный другим улов. Вот и у Сумарокова притча мудрость подтвердила — пьяного храбреца пьянка и убила. И, дабы читатель лучше уразумел, он увидел, как вмиг герой притчи прозрел. Только поздно трезвеют, не умея вернуться назад, став жертвой, пусть и глупости, но всё-таки павших от медвежьих лап.

Не везде Сумароков последовательным был. Уж очень род мужской он ценил. «Совет родительский» решил дать, ему есть о чём людям сказать. Коли дети умом не вышли, смириться ли с тем? Таки дети, конечно, источник проблем. Но жене не объяснишь, она ведь мать, всякую глупость постарается оправдать. Женщина глупа: Сумароков решил. Неразумное дитя под защитой, сколько бы бед он не сотворил. Ещё больше дров наломает потом, в иных баснях о том мы прочтём.

«Больной и медик» — о насущных делах. Человека всегда в вершимых грехах. Есть больной, болеет, не может пойти на поправку. Советует медик пить ему в отварах готовую травку. Да нет результата, чахнет больной. И вот помирает, недовольный судьбой. А медику как? Вылечить не сумел. Что же, иное он после смерти больного запел. Не по силам ему оказалось лечить, но не проблема — другим он ещё сможет полезным побыть.

Иногда Сумароков притчи на свой лад пересматривать брался, похоже, очень он выделиться среди баснописцев старался. Известный сюжет про град осаждённый, где каждый мужчина был к смерти приговорённый, там порешил правитель осаждающей стороны, дабы несли женщины за стены, чему рады быть вечно должны. И понесли жёны мужей, скарб позабыв, однако у Сумарокова жена оказалась не из таких. Мужа ещё сумеет найти, поэтому со златом и серебром решила пойти. Не оценили поступок сей осаждающие войска — повесили женщину, не нужна роду людскому такая змея. Название притчи «Выкуп мужей», пусть знакомится читатель — другим скажет о ней.

Ещё про мужей и жён притча есть. Мудрости она словно лесть. Попробуй «Волосок» испрямить — не хватит и сотни лет. Но хватит и менее сотни лет, смотря как хотеть. Тому в подтверждение притча «Ворона и лиса», известная по творчеству Крылова она. Хорошо, что известна, все думали — Иван взял для своих целей сюжет, поскольку у Сумарокова близкого по словосочетанию сходства нет. Совершенствование — вот о чём думал Александр, может как некогда писавший трактат «О природе» древний грек Анаксимандр. «На ель ворона взромоздясь»? Что же, писал Крылов, похоже нисколько от ценителей басен не таясь. Словно в притче «Статуя» — сделана на вид и красивой кажется всем, никто не ведает о создателя её в процессе борьбы за совершенство проблем.

Будто зная наперёд, Сумароков притчу «Олень» сочинил, там олень от охотников быстро уходил, прибился к стаду быков, в загон их попав, будто уйдя от смерти оков. А куда идут быки, когда подходит срок? На скотобойню, чему олень воспротивиться уже не смог. Опять же, бояться брать чужое, как испугаться бежать, что сделал «Заяц», оставшись под кустом лежать. Хорошо, вроде спасён, опять на краткий миг, лев и под кустом кушать зайцев привык.

Это всё лирика. Искать причину розней не нужно. Забудьте о ссорах, живите дружно! Всё равно всем безразлично, это лишь ряд избранных людей ворчит, вечно надо некоторым знать, отчего нечто не где надо лежит. Вот притча «Война орлов», в ней птицы воюют, причину вражды не зная, такой и люди подвержены, ни в чём орлам не уступая. Но есть такая забава — «Кулачным боем» зовётся, вроде варварство, но ценитель оной непременно найдётся.

Вообще, если про человека вести разговор, знает, как из ничего сделать топор. Как в народной сказке про кашу из топора, где варится каша, даже когда доступна только вода. От Сумарокова новый пример — притча «Топорище» дана. Пришёл мужик в лес, а рубить нечем, топор вроде есть, но без топорища — будто нет топора, и стал мужик просить у леса клочок древес, погибель тому же лесу клича. И вот готов топор, мужик стал рубить, потому и мудрость даётся — не помогай другим себя топить.

Вновь об отношении женщин и мужчин — в притче «Клятва мужняя» от затруднений ответ один. Нужна ли жена, когда с нею хуже во много раз? Подумать лучше следует, пока не потерял второй по счёт глаз. В любом случае, как не живи, «Надгробием» будут следующие слова твои, что не делай, к чему не стремись, тебя не станет, потому лишний раз не суетись.

Худо написано, плохо с рифмой у поэта? А знает ли читатель, с чем связано это? Сумароков объясняет: чтобы чертей гонять. Можно и дьявола! Подземная курия не любит всех, кто берётся плохо сочинять. Сей «Рецепт» в притче одноимённой даётся. Может где-то он и со смыслом, ему положенным, сойдётся. Вот почему поэты хвалят обычно ослов? А кто, если не осёл платить за строчки с рифмой готов? Притча «Поэт и богач» как раз о том, впрочем, хорошо Сумарокову так говорить, ежели он был в ладах со своим кошельком. И ладно, если не «Филин» поэт, тогда бы он точно наделал порядочно бед. Вот сюжет, там филин подумал, будто он отныне павлин. Всякое случается от таких дум тогда с ним.

Притча «Учёный человек и невежа» продолжила с читателем разговор, дабы тот понимал, когда следует затевать о творчестве спор. Учёному человеку не надо мнений чужих, ему хватает рассуждений своих, но всякий способен ему помешать, якобы может он более учёного человека знать. Да был бы интерес слушать невежд, нет на мудрость от их речей надежд. Но мудрость чаще одинока, не поддерживается толпой, всякий способен заявить, будто он доволен и глупым собой. Таким Сумароков притчу «Медведь и пчела» досочинил, в которой медведь отведать мёда решил. Покуда кусает медведя разрозненно всяк, это не влияет на его изысканья никак, да вот стоит воспротивиться ему миром всем, и не станет изысканий совсем.

Вот притча «Пастуший сын и коза», разыгралась в рифмованных строках гроза. Сломал сын пастуха козе рог, иного сделать он не мог. Теперь просит козу, дабы не выдавала его за проступок отцу. У отца всё-таки были глаза, так и сказала ему коза. Вроде бы понятно, правда не каждому дано уразуметь. На поверку обыденное начинает вид непонятный иметь. Взять для примера «Эзопа», есть притча о нём. Играл Эзоп с детьми, за глупость мы то не сочтём. Ведь не глупый Эзоп, знает мудрости суть, всякий без лука останется, кто будет тетиву сильно тянуть.

Глупость такова. Поделать ничего нельзя. О том есть притча «Мальчишка и часы» — она полезна весьма. Малец не знал устройства часов, думал, бегают мыши внутри, потому и применил он познания детские свои. Взял палку и начал колотить, мышей хотелось ему внутри часов убить. Плутни такие в детях неспроста, Плутоса в том есть, определённо, вина. Притча «Геркулес» данность сию подтвердит, специально Геркулес о том с Олимпа возвестит. Впрочем, глупость бывает и от белокурых волос, с помощью притчи «Уборка головы» то понять удалось. Сумароков всё не мог петиметров простить, любящих французское он в удобный момент оказывался способен оскорбить.

Есть притча «Петух», про храбреца, самого настоящего петуха. Шла свара меж кур — куры дрались, без петухов могли вполне обойтись. Стоило стихнуть жару, ворвался петух, улёгся к тому моменту куриный пух. Стал порядок наводить. Где раньше петух был? Отчего жар свары сам прежде не остудил? Ведал петух, как кур успокаивать опасно, потому и не лез, поступил он разума согласно. Иное дело, коли про «Астролога» притчу напомнить, ведал тамошний делец о грядущем, умел разрешить споры сердец. Одна незадача — дом астролога горит. Отчего-то он не ведает, хотя на пять лет вперёд знает, чему быть.

Притча «Вор и старик» — сумбура полна. Задумал вор воровать среди бела дня — такая у него дума. Возопил старик, обнаружив кражу, вор обронил, опасаясь угодить под стражу. Глупость? Глупость. Об оной притчи можно бесконечно сочинять. «Голуби и коршун» расскажут о глупости опять. Голуби избрали над собою коршуна царём, и кушает теперь коршун голубей десятками ночью и днём. Имеется и глупость иного масштаба — притча «Мздоимец» о ней. В ней сказывается, как мздоимец решил построить больницу для людей. Славный поступок, так кажется, однако там не поместятся все, кто от мздоимца пострадал, так окажется.

Не надо чтить урода, ежели ослом его породила природа. Строгость Сумараков огласил, ему явно не хватало для обретения спокойствия сил. «Недостаток времени» — притча об отсутствии пользы от тунеядства, возможно хуже всякого людского коварства. Задумает такой лежебока убить курицу, что золотые яйца несёт, думая, много разом богатства обретёт. «Золотые яйца» — притча как раз о том, ещё раз о вреде тунеядства прочтём. Иной тунеядец, в устрицу за лакомством полезет, мыши подобно, будто без усилий желаемое добыть смеет. Об этом притчи «Мышь и устрица» сюжет, а может и не об этом, лишь Сумароков знал ответ.

Глупая «Иссея» променять пастуха на Аполлона решила, ибо слышала — сердцу бога она оказалась мила. Да не знала простого, что Аполлоном давно стал пастухом, но ради себя же Иссеей оказался брошен он. Потому вот притча «Голубь и голубка» даётся для размышлений, от неё не будет к далёким мечтам искушений. Коли задумал добиться далёкой цели, знай, не сможешь оставаться на мели. Обязательно вглубь будешь обязан нырнуть, иначе не начинай, с первым испытанием закончишь избранный путь.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Поэзии подвластны думы молодых, взрослея — иным взглядом на мир взираешь, не видишь в строчках кратких убеждений своих, за скрытыми образами явного не ощущаешь. Взрослел и Карамзин, уже не столь на стихи его слова щедры, другие интересы им владели, для поэзии отныне — он воплощение Федры, другие ставил для такого воплощения цели. Посему рассмотрению подлежит остаток стихотворений, писанных зрелым умом, уже редко в качестве повода для развлечений. Их и прочтём.

Год 1797 с «Разлуки» начало берёт. Без милой тошно жить, читателю Николай сообщает. «Покой и слава» продолжает мысли полёт, читатель ему не доверяет. Чувства внимающего давно задеты, причина кроется, когда внимаешь, как писал Карамзин «Хор и куплеты, петые в Мароннской роще друзьями почтенного хозяина, в день именин». Всё это уходит в прошлое, «Исправление» вторит тому — прошло время сложное, пришла пора забвение дать этому всему. Понял Николай, к чему стремления направить, дав наблюдение за странником, что жаждет отдохнуть, и за влюблённым — в забвении жаждущим себя оставить, «Желание» — даёт Карамзину новый в жизни путь.

Поэзия — действительно для юности даётся. Ведь жил когда-то «Тацит», воспевавший Рим. В его стихах всякое найдётся, но разве город из его стихов не был гнилостью полним? Убийство, воровство — не спутники ли человека? Без них и Рим не обходился. Да не понимает юнец старческого смеха, который в апатию впал, но в разуме пока не растворился. Есть грех ещё, он подражательством зовётся. «К шекспирову подражателю» написал Николай воззвание. Что творческим порывам от пересказа чужого даётся? Какое к творчеству оно пробуждает желание?

1798 год — в огромном забвении, накал поэзии почти угас, стих «Куплеты из одной сельской комедии, игранной благородными любителями театра» положение спас. То проба пера, от скуки спасение, нельзя забыть о поэзии навсегда, не сразу покидает поэта вдохновение. Но о чём поэт не пиши, право имеет писать, «Протей, или Несогласие стихотворца» рассказывает, как надо право такое за собой на такое мнение закреплять, благо не абы кто — Карамзин подсказывает.

1800 год — лишь «Меланхолия»: Делилю подражание. 1802 год — прежде всего «Гимн глупцам». Показал Николай старание, набрался мудрости сам. Глупцов много, их невежество поражает, они знают обо всём, чего из самых мудрых не знает, и говорят с высоким пафосом глупцы о том. В том же году писана «Эпитафия калифа Абдулрана» — владыки восточных земель, хозяина великого стана, царствовавшего счастливо всего лишь десять дней. И тогда же баловству поддался, увлечённый затеей своей, такому увлечению кто только не придавался — опять, читатель, поверь — писал он «Стихи на слова, заданные мне Хлоей: миг, картина, дверь». «Стихи к портрету И. И. Дмитриева» дополняют года того картину, и «К Эмилии» высокопарное обращение. Но не станем кривить на лице мину, хотя бы такое к стихам возвращение.

1803 год басней запомнился «Филины и соловей, или Просвещение», пускай из Карамзина баснописец так и не оформился, иногда он разбивал и такое о нём мнение. В самом деле, отчего филины боятся дня? Они ведь летают в светлое время суток. Может они боятся, нечто в тайне храня, к чему обыватель бывает крайне чуток? Не бойтесь дня, в тени найдётся уголок, ежели нечего скрывать — не бойтесь выдать себя, такой вам от Николая урок. Другая притча от 1803 года гласит — «Берегом» она зовётся: каждый из нас ценит тот миг, когда в тихую гавань пробьётся. О поиске себя стих «К добродетели» стоит читать, если о грустном, то «Стихи на скоропостижную смерть П. А. Пельского» внимание обратить : кто бы мог из ныне живущих знать, что завтра не станет того, с кем мог накануне ты говорить.

«Песнь воинов» за 1806 год — сложена в пору тяжёлых годин, тогда Наполеон будоражил Европу. Новый для континента мнился властелин, вдохновлять людей на борьбу с ним — значило об Отечестве проявлять заботу. И в 1814 году ликование — Наполеона нет у власти! «Освобождение Европы и слава Александра I» про отражение жадной до России французской пасти, в отражении заслуг императора Российского и сынов государства ему верного.

В 1819 году проснулся в Карамзине поэт придворного свойства, что взялся воспевать всё связанное с царским двором. Может от какого-то то случилось расстройства, а может он привык соглашаться, обласканный Александром-царём. «Время» без жалости разрушает былое, а мы разрушаем время своё, да от себя не денешься, затаив злое, главное — расставаться со злобой легко. «К портрету Её Императорского Величества Государыни Императрицы Елизаветы Алексеевны» тогда же Карамзин четверостишие сочинил, пленён он ею, словно чувства его задеты, он был к её Величеству очень мил. В 1820 году повторился — «Государыне Императрице Марии Фёдоровне, в день её рождения» долгих лет пожелал, четырёх строчек ему хватило для выражения мнения, на том он путь свой стихотворца завершал.

Есть ещё два стихотворения, даты они не имеют, но то можно установить. Но чего делать потомки не смеют, о том и нам лучше забыть. «Его Императорскому Величеству, Александру I, Самодержцу Всероссийскому, на восшествие его на престол» сказано от подданного государства, царю верного, в лучшем виде, в каком для оды Карамзин слова нашёл. В тех же оттенках «На торжественное коронование Его Императорского Величества, Александра I, Самодержца Всероссийского», от того же подданного государства, царю верного.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Входящий в общество людское, способный талантами блеснуть, писал Карамзин стихотворение любое, если просили хотя бы о чём-нибудь. Так 1796 год — обильный на краткое обозрение бытия, ежели просил народ, не жалел Николай строчками делиться никогда. Отдельно «Опытная Соломонова мудрость» стоит, написанная для пользы собственных разумений, не таким подходом к творчеству Карамзин, увы, знаменит, не потому он для россиян тогдашней поры гений. Всё прочее — вокруг любви, ибо любовь — движет поступками человека, требовалось отразить чувства чужие и свои — русского человека и даже древнего грека.

«Надежда» дарит утомление читательским глазам. Желается полёт, а видится тяжесть притяжения. Не устал ли Карамзин в подобном духе писать сам? Копируют друг друга его стихотворения. Нет, не лжив Николай, как бы иное не говорил, в стихе «К бедному поэту» об ином поведано было, не тот поэт, кто правду в строчках сообщил, а тот — кому приукрасить удаётся лживо. Лучше говорить о материях далёких времён, вроде примера в стихе «Отставка» сообщённого, оттого поэт и не бывает удручён, античного жителя показывая на душевные терзания обречённого. А когда пора говорить о веке современном, тогда «Прощание» вполне подойдёт, все мы пребываем в состоянии временном, чему покойник лишь объяснение найдёт.

О любви «Лилея» — Лизу с лилией сравнил. О спорщике «Никодим» — ну и чёрт с ним. И сразу «Любовь ко врагам», там себя осудил, решил быть перед читателем собою самим. Ему двадцать лет, едва ноги таскает, похож на скелет: от этого страдает. Смотрит в очки, носит парик, любовь иссушила тело, он — одно слово — старик, осуждающий себя за дело. Тут же «К неверной» писал, готовый умереть, от страданий устал, не может упадка сил преодолеть. И сразу «К верной» в словесах рассыпался любезный. Ох, и ветрен юный Карамзин. Истинно лживый поэт — для общества полезный. Чувствам над своими лишь он — господин.

Познавший мудрость Соломонову, испытавший от осознание оного удовольствия, направил Николай корабль жизни в «Долину Иосафатову, или Долину спокойствия». Там всегда тишина и покой, там от любви отдохновенье, там нет злобы, дружелюбен волка вой, кругом блаженство — такого о лучшей доли представленье. Минута размышлений, и брошено всё в пекло страсти, «Триолет Лизете» — из о любви стихотворений, «К Лиле» — и тут любовные напасти.

Задор юнца, чем не пример? Всякую девушку можно назвать среди всех первою, так есть в «Im-promtu графине Р*, которой в одной святошной игре досталось быть королевою». Кроме задора — ничего, почти тишина, благо складывать строчки Николаю легко, лились потоком из него слова. Он мог «К лесочку Полины» обратиться, обратившись не к нему, а к хозяйке его. Прелестями Полины он смог насладиться, наслаждаясь её лесом, будто и не сказал про неё ничего. В тему сложил объясняющее стихотворение, ибо не желает любить, но слаб человек, о том «Клятва и преступление», любить обречён, отпущенный для того ему краткий век.

Когда особо муза посещала, бумаги не было при нём, «Надписи на статую Купидона» — пусть места мало — наносил Николай острым пером. Объяснение дать? Карамзин сам даёт: «Дурной вкус» для того надо читать, о Никандре, что в себя только влюблён. Отчаянья нет, мы живём по кем-то написанному сюжету, стих «Два сравнения» сложен для понимания, плачем и смеёмся, радуемся — может быть — лету, либо жизнь наша — наоборот — это сказочные предания. «Вопросы и ответы» — не требующие вопросов и ответов, не нужно равнодушным быть, да мечутся души в сомнении поэтов, не зная толком, как лучше им на свете жить.

А далее кратко, ибо в две строчки когда Карамзин писал, он вполне ясно — не превратно, метко о его волновавшем сказал. «Характер Нисы» — милое постыло. «Эпиграмма» — для вора свет является бедою. «Истина» — в любви всё лживо. «Мыслят и не мыслят» — живя, жить не хотят, умирая, жизнь делают мечтою. «Надгробие шарлатана» — кто пыль в глаза пускал, сам пыль теперь. «Перемена цвета» — девушка Лина дурна, ибо румян в городе нет. Стих «Непостоянство» — о Лине вторым напоминаем стал, читатель поверь. «На смерть князя Г. А. Хованского» — погиб славным на исходе данных ему свыше лет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Совсем юный Карамзин, годами молод, но позволил он себе рассуждать о жизни, будто прожил и имеет право мудрыми речами потомков наставлять. Он мысли почерпнул из книг священных, древней христианства, дабы современников призвать к уму — разумное они должны соблюдать. И первым делом, ибо человек живёт мечтою, нужно оной жить всегда, только зная — другим свою мечту нельзя передать. Как взять любовь, что видится чувством важным, несомым сквозь года, за которое люди в прошлом воевали, и будут в будущем воевать. Стоит пройти трём годам, видится иное, словно порванными оказались сердечные нити, чему казалось никогда не бывать. Так и с мечтою — утихнет она, разбившись подобно волне о скалу морскую, ведь каждая последующая волна будет об ином мечтать. Оттого человек живёт вне лада, пребывая в поиске лучшего из миров, предпочитая не жить в покое, а в мучениях при жизни умирать.

Узрел Карамзин, он истинно стар, ведает дороги направление, ежели верит, коли взялся о том рассуждать. Отрёкся он от пути, отказался стремиться, ведает теперь, знает, нужно дни в спокойствии кончать. Стремление — благо, а вместе с тем и горе людское, каждому предрешено во гробу быть, и не важно, станет он во благо мирным или пожелает воевать. Кровь лить — занятие без пользы, за кров сражаться — кого-то в праве на дом лишить: третьего не дано — каждый волен сам из двух судеб выбирать.

Всё к лучшему тянет руку род людской, борясь за то, покоя не ведая, желает всякий обрести многое, предпочитая слов древних значение забывать. Без перемен не достигнуть лучшего, не случиться ничему, прозябанием скрашивать отведённый срок, потому и начинает человек окружающее под себя менять. Сколько случилось перемен — не сможешь с точным определиться числом, а человек опять понимает — предстоит ему иные причины для счастья искать. Из столетия в столетие, из века в век, из года в год и каждую секунду, планы строит род людской, не имея сил заведённые порядки сломать. Нет призыва остановиться, запретить стремление к счастью или иначе посмотреть на делаемое человеком, кроме необходимости на бесплотность круговорота порождающего беды указать.

За осуждением не найдёшь сил подкрепиться в словах, потому как нет способа определиться, как вечных проблем избежать. Кажется, есть люди скупые, не тратятся они, проживая умирают, хотя могли при жизни счастливыми стать. Тут есть подвох, ибо скупой — почти идеал, когда берёшься судить, чего не можешь взять в голову, ибо трудно понять. Выбор сделан, ему следует человек, без агрессии и не требуя от мира чего-то себе, каким и стоило каждому стать. Однако, скупых осуждают, смеются над ними, в чём есть суть, да и как не ругать? Что же, мир сложен, дорог проложено немало, осталось определиться и по более верной для души шаг направлять.

Слеза всё равно упадёт — слёзы должны землю орошать. Кровь прольётся — кровью суждено мечи обагрять. Старость настанет — старости нельзя избежать. И смерть настанет — от смерти не дано убежать. Пройдёт молодость, появятся морщины — иному не бывать. Остаётся право делать выбор — хоть дорог и много, но из двух путей выбирать. По пути воина — страдания людям причинять, либо по пути землепашца — своё добро всем кто в нужде раздавать. Кому потребен иной путь — не сможет найти — он противен человеку: с человеком не может противный человека сути человек существовать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Не для других, всё больше для себя, не ведая причин к иному пониманию стихотворений. Карамзин писал, неизменно поэтизировать любя, отражаясь в свете посетивших его когда-то откровений. Такое творчество — личного понимания предмет, к нему с суровой меркой никогда не подходи: нет высокого искусства в некоих попытках, потому как нет. Человеку всего лишь требовалось заполнять пожиравшие отпущенные ему временем дни. В год 1795 Николай вступил, уже порядком именитым, если кого он похвалил, тому не грозило статься забытым. Только одно обстоятельство продолжает существовать — это каждого писателя обязательство белые листы текстом наполнять.

О том «К самому себе» Карамзин обращался, пылая внутренним жаром. Он и в «Песне» ни к чему быть близким не старался — краса красавиц не нужна и даром. Но не совсем, всего лишь на мгновенье. Николай — создатель дилемм — был кем-то вдохновлён на сие стихотворенье. Карамзин мог под грома раскатами «К Мелодору» писать, чужую славу признавая, пусть другим в той же мере позволено будет сердца людей пленять, мелодичностью мир окружающий наполняя. А мог Карамзин самолюбивых творцов укорить, «Хлою» им припоминая, что без любви не могла жить, поклонников ежедневно меняя. Таковую девицу легко укорить в мнимости её чувств любовных, когда положено иметь один объект для обожанья, не будь обстоятельств для того условных, хоть и достойных порицанья. Любить можно многих, забывая потом: приятных людей и убогих, опрятных и того, кто вкусом обделён. Хлоя истинно любила, да вот не встречаемых ею людей, собственную персону она ценила, и тех, кто ценил её за то ещё сильней. Написано продолжение будет к сюжету сему — «Ответом на стихи одной девицы» названо оно. Люби других, покуда верность не хранишь никому, а когда полюбишь на всю жизнь, полюбит он другую, ибо так для тебя суждено.

За шестую книгу «Илиады» Николай брался: «Гектор и Андромаха» — рифмованный перевод. Насколько сей подход ему удался? О том ценитель Гомера скажет, когда пересказ Карамзина поймёт. Укоров никаких, почему бы и за рифму не взяться, оной положено в будущем сердца россиян пленять, пока же оставалось этим восхищаться, даже если всё можно и с первых строчек понять. В контраст вступило стихотворение «Послание к женщинам», повествующее об обратном. Ежели Гектор отправлялся сражаться за доблесть Трои сам, то герой современности Карамзина думал сугубо о приятном. Конечно, доблесть — хорошо, бренчать заслугами приятно, но если с войны вернуться не суждено, как у дам прелестных плоды успехов пожать? Это троянцы за дом бились, ахейцев пытаясь изгнать, ныне традиции прошлого позабылись, теперь полагается сперва порывы сердца ублажать.

И вот новый контраст. «Последние слова умирающего» Николай вольно довести до читателя решил. Сам себя никто не предаст, покуда всякий для чего-то определённого жил. А если задуматься, то для чего? Страдания придумывать, за убеждения бороться? Добиваясь этого, ещё не оставался дальше жить никто, так и не достав содеянное со дна вырытого им для того колодца. Всему цена равна, как не пытайся увидеть иначе: «Любовь и дружба» обоюдно важны, «Печаль и радость» не подскажут, что из них слаще, «Страсти и бесстрастие» схожим ценны. О каких не пиши переживаниях, обязательно окажешься противоречив, не сразу, много после, и то в воспоминаниях, успеешь убедиться на ошибках своих.

Порядочно оставил Николай поздравлений, надписей изрядно, из них для потомков часть сохранилась. Они доступны в виде коротких стихотворений, всё благодаря собирателям, иначе бы забылось.

«Стихи на день рождения А. А. П-ой» — тобою мир украшен, ты родилась весной. «Триолет Алете» на четырнадцать исполнившихся лет — согласно правил, по которым сложен триолет. В две строчки — дабы была рифма — на дверке «Надпись к дамской табакерке, на которой изображены мраморный столп и цветок» — название длиннее придумать кто-то смог. «Надпись к портрету жестокой» — любезен ей не я: беда-бедой. Есть за этот же год «Эпитафия» о том, как умерший жил в мире сём, он жил, а пожив слёг, мир для него оказался жесток, чего ему понять не удалось, и это всё не зря к слову пришлось.

«Делиины слова» — любовная чехарда. «Нескромное эхо» — в ответ на отказ любить, слышишь только любить. «Дарования» — академизму снова да. «К Алине» — на смерть мужа: пришлось ему опочить.

Выше прочих поставим «Выбор жениха», там про Лизу, что не знала, за чьей спиной ей быть. У девушки судьба не легка, ежели неизвестно, с кем под одной крышею жить. С богатым мужем не будет видимых проблем, со знатным генералом — проблем в той же мере не должно возникать, но хочется любить и оказаться с тем, к кому хочется любовным чувством пылать. И выберет обыкновенного парня она, думая, им любимой стать, да нет продолжения у стиха, потому о бытовых проблемах остаётся гадать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В год 1793 про «Волгу» Карамзин запел, течение великой реки доставило удовольствие ему, он не к читателю, он к Волге обращаться смел, что воды несла к свету, и никогда во тьму. По берегам когда-то кровь лилась, мечи гремели, покуда россы власть не взяли над рекой, от истока до устья больше биться люди права не имели, тогда Волга и обрела покой. Так нечего сражаться, когда мирно лучше жить, на «Кладбище» всем суждено оказаться, не дано Богом человеку вечно жить. Уж не на россов ли власть решил намекнуть Николай? Лучше под единой десницей дружбой крепиться. Сколько оружие не поднимай, без труда пахаря не сможешь миром насладиться!

«Молитвой о дожде» Карамзин отразил печаль по засухе случившейся. «Песнь божеству» — в ответ на утверждение, будто Бога нет. «Послание к Дмитриеву» — про молодость скоро зрелостью сменившейся. «К соловью» обратился, дабы пел, когда в очах поэта гаснет свет. «Надгробной надписью Боннету» уважение швейцарскому учёному Николай отразил. «Странность любви, или Бессонница» — стих про забаву забав. «Любезной (в день её рождения)» дал понимание, насколько он бывает мил. И даже баснописцем себя в тот год умелым показав. «Соловей, галки и вороны» о чём? Немудрено там дело. Всего-то галки с вороньём прогнали из лесу птицу, певшую умело.

И напоследок «Ответ моему приятелю, который хотел, чтобы я написал похвальную оду Великой Екатерине». Ведь понимать Карамзин правильно умел, как тяжело похвальные стихи слагать, если говорить о государства властелине. Её заслуги всем понятны, она ценима всяким повсеместно, и коли заслуги её ясны, то и без стараний юного поэта Екатерине много от чьих слов бывает лесно.

В 1794 году Николай «Послание к Александру Алексеевичу Плещееву» сложил. Мол, житьё на Земле не рай, никто ещё не ушёл в мир иной, будто жил не тужил. Вспомнить можно себя, но лучше смотреть на других, не один человек идёт средь прочих бредя, не видя горестей чужих. Да разве можно грусти предаваться? Какой тогда от жизни толк? Всему положено случаться, покуда голос твой не смолк. Хлебнули горя даже с Олимпа боги, каких только неудач не терпели, но они действовали, не зная тревоги, и не успокаивались, не добившись назначенной цели.

Есть такое творение: «Приписание к г-же N, которая желала, чтобы я списал для неё сии две песни». Показал в нём Карамзин своё старание, без какой-либо в адрес госпожи Эн лести. Поведал основное — про цепи птиц и людей. Кто-то вырваться на волю мечтает, места не находя. Но разве рвётся на свободу соловей? Или знает сей птах лучше прочих себя? Ведома должна быть притча ему, Сумароковым сочинённая, про хитрость кошек, утверждающих будто ты в плену, но стоит выпорхнуть, и в их когтях твоя голова окажется отсечённая. И вот «Две песни» отдельно читателю даются. Ясна должна быть суть сих стихотворений. В жизни способы жить всегда найдутся, ты не перечь, коли не рождён для прений. Скажут влюбись — влюбляйся, жениться велят — тут же женись, огорчаться захочешь — огорчайся, но помни — всё равно пройдёт твоя жизнь. Есть ещё «К ней» стихотворение, мимолётное оно, просто творение, упомянуто должно быть всё равно.

Взять эпический размах Карамзин пытался, богатырскую сказку «Илья Муромец» думал сочинить, о том огрызочек остался, чтобы читатель понимал, чем она могла быть. Там сообщалось не о римлянах и греках, там русские всем заправляли, и пожинали они плоды своих успехов, бед особо никаких не знали. А может и была проблема среди русских, кто бы знал, ведь есть начало сказки, далее вступления Карамзин ничего не написал, оставив всё же будущим поэтам яркие подсказки: о волшебнице намёк, на дядьку Черномора. Думается, читатель уразуметь уже довольно смог, кому обеспечил тем Николай место для творческого простора.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Искать не надо приключений. Они не там, где мнится оных след. Они внутри, их видит скрытый гений. И видит гений в этом много бед. Что приключения? К чему? Расправить крылья и лететь? Ясно то и Карамзину, но и ему впечатлений хотелось иметь. Отправился в Европу, сойдя за своего. Но деньги кончились, в родном краю он снова. Под свежим ощущением всего, не смог он вымолвить друзьям-писателям и слова. Он нем… мычит, он мучится напрасно, желая одарить друзей поэзии строкой. И даже думал рифмой ежечасно, но славы достигал он прозою одной. Был «Граф Гваринос» — чудо среди суеты, а прочее… закрыть глаза нам лучше. Поэт из Карамзина — создание мечты, так потому глаза свои не мучьте.

Но скажем немного про лесть. Есть у Карамзина торжество родных пенат. Он — юный — излил «Военную песнь», и кажется тому был очень рад. Величие россов грезилось ему, недаром он Хераскова хвалил. Понравилось стихов сложение и самому, недаром потратил на сочинение сил. То год 1789 — свершений важных год, иных стран очевидцем становился Николай. Но палестины не забыты, раз о них поёт, великим должен быть и породивший край. Потому допускает обращение к славянским божествам, на них уповать приходится порой, не сравнится с российской равниной Европы горам, не одолеет русский холод Атлантики и Африки зной. И дабы это чувство закрепить, в Женеве «Осень» Карамзин писал. Но лучше уже не могло быть, душой Швейцарии русский человек никогда не принадлежал.

Упущен год 1790 — от него обращение сохранилось одно. К «Филлиде» Карамзин речь направил. Филлиде важным показаться то могло, а прочих целей Карамзин тогда не ставил. Немного богаче год 1791 — разжился поэтическим стремлением Николай, с одним необходимым к огласке допущением: нет рифмы там — читатель знай! — и принимай стихотворение то стихотворением.

Кто говорит, что Карамзин — поэт сентиментализма? Не в раннем творчестве, однако. Он с юных лет певец академизма, подобно Сумарокову античность поминает всяко. К кому бы не обращался Николай, там молний блеск весь освещает небосклон, и гром гремит, хоть в Плутона бездну повергай, и издавай усталости от слов обилия протяжный стон. «К прекрасной» стих? Так зри Пелопоннес. Слушай, пока глас поэта не утих, придавая поэзии словесами отягощающий вес. Баллада древняя «Раиса» — подтвердит мысли направление, о чём бы Карамзин не сообщал. Фантазия породила стихотворение, кто бы ныне теперь ей внимал.

Гимн вину — «Весёлый час»: хочешь пить — скорее выпей. Пей скорее! Пей сейчас! Просто выпей. Выпей! Выпей! Станешь весел, грусть уйдёт. Есть заботы? Нет забот. Пусть и нет теперь работы. Поддался веселью Карамзин, допуская грех в думы людей, дал раздумьям он зачин, разудалостью своей. К тому же, «Песнь мира» Николай сочинил, заиграла струнами лира, чтобы читатель понятливей был. Призвал Карамзин о распрях забыть, лучше к друг другу хорошо относиться — нужно человеку человека любить, не опускаясь до визгливого до драчливости свинства.

1792 — год очередной. Карамзин на рифму скуп, и на поэзию в общем скупой. Главное, Николай в стихах не груб. «К милости» Екатерины-царицы обратился, что на четвёртый десяток лет правленья пойти решила. На академизма словословие он не скупился, лишь бы поэзия его царей не утомила. Следом «К богине здравия» хвалу пропел, призывая с небес на землю спуститься, коли в поэзии худо-бедно умел, и не на такое сможешь решиться. «Эпитафии» на смерть девочки по заказу составить решился, особого старания не прилагая, матери чада умершего один моностих пригодился, как и всякому умирающему, кто покидает белый свет об Апокалипсисе зная.

Написал Карамзин, к тому же, песенку «К Д.» — о древности мотив, «На разлуку с П**» — о ладности забыв. Стихотворение «Прости» — отразило страдание души, мучимой ужасно: лучше жить в пещерной тиши, не терзаясь напрасно. И вот «Весеннее чувство» — печали забыты: скоро наступит сердечных переживаний буйство, и будут грустные годы радостью смыты.

Автор: Константин Трунин

» Read more

О славе прошлого пора бы спеть, и петь, сил не жалея, душа должна от слов рифмованных взлететь: такая у Карамзина затея. Он был в пути, он вдохновлён, подвластны сердцу Франции мотивы, он сказками жонглёров окружён, не мог унять свои порывы. Про Гвариноса-графа услышан был рассказ, как за короля отважно бился, о том поведал Карамзин в тот самый час, пока героя образ не забылся. И вот теперь, когда остыло время, когда истёрлись деяния мужей, мы вспомним, что несла Испания недавно бремя — от арабских не могла избавиться цепей. В те годы граф Гваринос гарцевал, познавший горечь Ронсеваля, но не за то героем после стал — его судьба совсем другая.

В цепях Гваринос — разделил участь Испании граф, среди мусульман пленником стал. Он не бился за свободу, считая, что в убеждениях прав — от благородства, а не потому как устал. Бежит только трус или нарушающий клятву преступник, Гваринос не мог согласиться на подобный шаг — он слову верен, от слов он не отступник, уважения друзей достоин, и уважает за то его враг. В цепях Гваринос — не мнит о побеге. Цепи мешают свободно дышать. В мыслях граф на Родины бреге, во сне его обнимает любимая мать. Останется в тюрьме — решётка мила, свет скудный позволяет зреть, такова пока Гвариноса судьба, об иной доле лучше думать не сметь.

Откупись Гваринос! И скачи домой! Смирись Гваринос! Не противься! Аой! Или женись на девушке из дома арабских царей, тебе не раз предлагали жениться, скинешь тяжесть сковавших твоё тело цепей, сможешь прелестью востока насладиться. Нельзя! Не согласится Гваринос предать Франции идеалы. Он рыцарь от Бога — на милость Всевышнего он уповает. Не нужны ему красавицы-арабки, злато и лалы. Объятия ждущей его дома девушки — лишь это сердца смягчает.

Семь лет Гваринос скрежет слышал за спиной, вдыхал он запах душных казематов, он песню напевал — аой! — и тело сотрясалось от в молчании душой излитых песенных раскатов. И вот услышал звуки голосов арабских, о чём-то спорили они, забавы обсуждали деяний царских, их выполнить- бессильные — никак арабы не могли. Тогда всё понял граф, увидел руку Бога, ведь если выкупа всё нет и нет согласия иного, нужна тогда другого образа подмога, а способов к тому не так уж много. Пусть меч дадут, посадят на коня! Готов Гваринос к подвигам опять. Никому не уступая, и цепью больше не звеня, готов французский рыцарь удаль показать.

Таков примерный сказ, поведанный Карамзиным. Гваринос-граф не просто удаль показал, он разметал врагов и устремился вдаль. Героем во Франции стало больше одним. О том сообщает неведомый жонглёр, пропевший то, что сохранила старь. Может и не случалось такого, узнать теперь не дано. Карамзин вдохновился на строчек сложение, прочее не имеет важности теперь всё равно. Главное, есть о графе Гвариносе стихотворение.

О славе прошлого приятно петь — наследие такое у французов сохранилось. Испанцам суждено такое же дарование иметь — с ними много разных событий интересных случилось. Что же, отчего и русским, благо пример предстал пред ними, расширить мир, не дав остаться ему узким, наполнить в духе поэзии сказами своими? Идея появилась, осталось реализовать. Так гражданам России мысль явилась, которая дала им смысл самих себя познать. И было бы прекрасно, если жажда прошлое поэтизировать цвела. Это очень важно, и это не пустые слова.

Автор: Константин Трунин

» Read more

О глупости можно и дальше притчи слагать, о них ведь и глупое допускается сказать. В притче «Хвастун» похвальба за границей достигла предела. В притче «Новое лекарство» от пьянства уберечь не сумело. Где это видано — горести в вине топить? От такого лечения только дураком и быть. В притче «Лягушка» захотела статься быком, надулась для того, да вот лопнула потом. В притче «Мышь и бык» случилась глупость не хуже, там мышь быка укусила и скрылась из вида. Бык злобой пылал — его мышь оскорбила. Он стерёг её, словно пристало гиганту думать о вшах… подумал бы лучше о для него насущных делах.

Всякому свой удел, выше него не лезь. Хорош, если собьют просто спесь. Могут ведь пожрать, не оставив места живого. Но для глупого создания в том нет ничего такого. Как в притче «Кошка» ловила мышей — за то хвалили её. Советовали, дабы умение заменила она своё. Хватит ловить мышей, пора отправляться охотиться на львов. Кто бы к такому совету оказался готов? Если умна кошка — удовлетворится славой ловца мышей. Ежели нет, тогда славы ловца львов точно не добиться ей.

Глупость не перебороть. Голова тому мешает. Как избавить от тягот таковую никто не знает. Как в притче «Совесть боярская» взыграла совесть боярина, кому надо было татарина идти бить, чего он не хотел, не понимающий, зачем ему к тому причастными быть. Ему известна Москва, может Тула знакома, но Рязань… не видать сего града из окна его дома. Коли так, то нечего за неё бороться, не надо Руси за счёт спасения далёкой земли показывать удали своей высокое свойство. Глуп боярин, знал бы он лучше, что Туле не стоять долго. Мудрость эта, пожалуй, высшего толка.

Есть притча в четыре строки «Общая судьба». Она довольно проста. Что моё некогда было, то у меня для тебя жизнь попросила, но наступит завтрашний день, попросит жизнь у тебя для других, потому и нужно понимать, насколько требуется сохранять преемственность благ таких. Впрочем, не к тому Сумароков вёл, он сказал читателю, где в человеке засел его истинный осёл.

Вот притча «Мыши и кот». Мыши кота решили убить. Да мышам ли кота убивать? Мышам то неизвестно, не дано им такого знать. А знать нужно, ибо цена не в красе или силе природой сообщённого естества, как в притче «Олень и собака» та истина преподнесена. Любовался олень рогами, ноги кривые хуля. Когда же убегал, то рогами запутался, значит ноги он ругал зря. Ему бы ценить то, отчего он нравственно страдал, тогда он красу рогов своих не признал. Такой же сюжет в притче «Сосна и хворостина», где сосну оценили за те качества, которые она возносила. Потому не стало сосны, срубленной топором. Теперь и ценить не за что, не узнать её нипочём.

В притче «Ёж и змея» пустил ёж змею обогреться в норе. Понятно должно быть, пришлась нора по нраву змее. Уже не ёж просил её удалиться, теперь змея вынуждала ежа с норою проститься. Отчего всё так? Очень легко объяснить. С притчей «Ослепшая фортуна» усвоишь, кому суждено удачу приманить. Некогда фортуна выбирала — разборчивой слыла. После дурак выбил фортуне глаза. С той поры слепа она, слеп и выбор её. Посему не ищи для призвания удачи в себе ничего. Призывать и Юпитера можно на помощь. В притче «Посулы» разбойник именно так поступал. Юпитер не слышал обещаний, может устав верить им. Тогда не к нему, к Плутону разбойник глас посылал.

Есть ещё притча «Посулы Эскулапу». Муж болел, готовый сто быков за здоровье отдать. Того жена не хотела слышать, волю супруга не собиралась она признавать. Зачем сто, не отдаст и быка одного. Её здоровье крепко, потому быков не получит никто. Всякое случае, в притче «Кургузая лисица» случилось лисе потерять хвост, чему не нашлось печали. Стала лиса советовать, признаваясь, как хвоста движения мешали. Избавляйтесь от хвоста: давала всем лисица совет. Сему хитрому способу превозносить недостатки, мода следует не одну тысячу лет.

Не легко за чужое дело браться! По притче «Портной и мартышка» то стало лучше казаться. Задумала мартышка портного искусство исполнить на себе. Результат понятен. Лучше мечтать стараться во сне. Или подобно сюжету притчи «Пугливая лягушка» поступать — быкам бегущим дорогу стараться уступать. Нет, бежали мимо быки, никак не мешая другим, но лучше в стороне стоять, существованием дорожа своим. Мало кто такого придерживаться будет, тогда притчи «Лисица и ёж» напоминание он не забудет. Задумала лиса отведать ежа — вкусной показалась ей сия еда. Исколола морду, так мяса и не вкусив, могла ведь и не делать усилий бесплотных таких.

В притче «Услужливый комар» случилось карете застрять. И комар взялся в том помогать. Искусал всякого, пока не тронулась карета в путь. Значит комар помог. Сомневается ли в том кто-нибудь? Или вот притча «Тяжёлый комар». Там комар в кроне дуба поселился, тут же ветер налетел, и дуб тот повалился. Кто свалил дерево? Комар! Тем он сам хвалился, и хвалиться он тем не переставал. В притче «Кукушка и ребята» решила кукушка гордиться, кукованием заполняется лес. Разве станут её голосу подражать? Значит есть в том людей интерес. Сумароков строг, про бездарей возглашая. Проще хвалить доступное тебе, высокое искусство за тяжесть исполнения всё чаще отвергая. Притча «Сова и зеркало» про обыденность сообщает. Сова красива, и в зеркале красоту свою наблюдает. А не понравится, так зеркало разобьёт. Не хватало ей будто больше забот.

«Отчаянная вдова» — притча о том, как умерший муж деревянной статуей пришёл в дом. После случились холода, отправилась статуя тогда на дрова. Отчаянными выглядят и «Деревенские бабы» в притче о них, они голосят всех громче о проблемах своих. Взялись бы бабы сами всё делать, за что произносят укор. Вот бы посмеялся на селе про их дела каждый двор.

Для ума полезно притчу «Скупой и кружка» прочитать, дабы просящих о чём-то натуру узнать. Случилось одному задумать людей провести, серебряную кружку он оброненную в воду просил проходящих найти. Не отказывал никто, кружку прибрать желая, с мыслями о серебре они погружались, ныряя. Когда всплывали, кружки не найдя, не находили и одежды, за доверчивость себя кляня. Для ума пригодится и притча «Слепой и зрячий». Вот её сказ: колотил слепой зрячего в ночи, пока не настал зрячего час — стоило пробудиться солнцу, слепой преимущество потерял, уж тогда-то зрячий ему бока и намял. Ясно должно быть — держись доступных возможностей тебе, не окажешься тогда ты в беде.

Пригодится уму и притча «Жалостливая девушка» — про женскую она суть. Может начнут юнцы разбирать достающийся в их распоряжение путь. Принимала девушка подарки — к ней парень любовью пылал. Взаимностью не отвечала — любви накал её скорей забавлял. Такая девица отравит мужскую душу, не дав ничего взамен. Спрашивается, доколе следует соглашаться? Иных разве не хватает проблем?

«Мышачья просьба» — ещё притча о глупости одна. Пожалуй, жизнь очень сложна. Как её не облегчай, легче не станет. Никто никого в том никак не обманет. Желали мыши короля, чтобы всем их желаниям соответствовал он. Как не старались, выбор их был обречён. Не устраивали короли, пока не стал королём кот, тогда и поняли мыши, может и читатель поймёт. Похожий сюжет в притче «Дворовые птицы и куропатка», где птицы гоняли зверя не под стать сараю, обижали его, собирались против в стаю, и выпорхнул обиженный, незачем ему среди столь дикого зверя жить, лучше в небо подальше от свар подобных воспарить.

Дабы четвёртую книгу притч завершить, о последней притче нужно сообщить. Имя ей «Мид», на Мидаса она намекает, того царя, что ушами осла обладает. Случилось цирюльнику уши увидеть, как тут же разнеслась о них молва. О чём бы добром… но толпа, увы, толпа.

Автор: Константин Трунин

» Read more

О всех притчах трудно рассказать, с каждой книгой Сумароков не перестаёт нас удивлять. Всё равно не получится одолеть их все разом в один присест, тут не о Крылове речь — басни Крылова за пару часов и малое дитя съест. Попробуй осилить множество сюжетов, дать оценку им сумей. Пожалуй, нет для читателя к выполнению просьбы сильней. Если брать для примера четвёртую книгу притч, там оных пятьдесят восемь дано. Придётся согласиться, знакомиться с ними не так-то легко. Пусть краток Сумароков, главное к сути подводит он, потому приходится сетовать, что потомку притч его сюжет плохо знаком, либо знаком, но о Сумарокове никто не вспоминает. Надо бы помнить, но нельзя забыть, чего никто не знает.

Взывал прохожий к Зевсу, дабы бурю тот отвёл, но знал бы, что тогда бы он обрёл: в кустах сидел разбойник, стрелу в него пустил, ветер стрелу ту с цели сбил. Так вот о том и речь, что мирись с неугодным тебе, поживёшь ты тогда на радость всем и самому себе. Притчи «Прохожий и буря» о том сюжет: не ищите помощи, как бы не случилось от помощи бед.

Змея, что цирюльником была, убить решила не кого-нибудь… слона. Притча «Змея и слон» как раз о тех жизни эпизодах, когда надо в желаниях придерживаться разумных подходов. Убьёт она слона, а дальше как быть? Слону, убитому, останется упасть и змею раздавить.

Вот кошка и лиса. Одна полезна дома, другая — нет. Только собакам безразлично, возьмут они за лисой да за кошкой след. Куда не старайся бежать, спасения трудно сыскать, был бы повод морду от мыслей к телу близких задирать. Притча «Лисица и кошка» напомнит, как прока мало от хотений, просто будь готов к возможной перемене мнений, лучше с недругом найти общий язык. Впрочем, зверь с зверем в природе дружить не очень привык.

Низкий умом пред высшими низок, а пред подобными себе дюже высок. Как в притче «Заяц и лягушки» бежал косой, покуда убегать он мог. Его лягушки хвалили, завистью хоть полнись, если бы не понимание, что от трусости в том беге у зайца поджилки тряслись.

Любят люди говорить: на его бы месте я. Слов не стыдясь, говорят. Для таких людей у Сумарокова притча «Александр и Парменион», где о том же галдят. Это как вообразить собою Александра, Македонским кого мы зовём. Но, хотелось бы знать, он тут вообще-то причём? А дело такое: за других судить не берись. С такими мыслями лучше простись! Добейся того же, тогда и сможешь сказать. До той поры лучше будет молчать.

Притча «Генрих IV и вдова»… в общем, не делите того, чего не дано справедливым судом поделить никогда. В притче «Пучок лучины» есть совет держаться друг друга, тогда не будет в одиночества туго. «Змея согретая» о змее на груди, как не согревай — она вонзит в тебя клыки. Притча «Шалунья» про такую особу, что по-французски говорит, не зная, какой смысл за каждым словом иностранным стоит. «Медведь-танцовщик», как медведь приехал к своим, где-то погостив, стал порядки тамошние наводить… да ему сказали: не надо нам наставлений твоих.

В притче «Господин-лжец» барин попросил слугу поправлять, ежели где врёт. Что же, у слуги от поправок не замолкал рот. В притче «Невеста за столом» невеста ела, а наевшись, более невестой быть на свадьбе другой навек перехотела. В притче «Слепой и безногий» сошлись, соответственно, слепой и безногий, порешив, что безногому ноги нужны — они есть у слепого, а слепой не может сам идти: без глаз проблем в мире много. Так лучше соединить усилия, в недостатках достоинства обретя, весьма поучительной оказывается мудрость сия.

«Друг-невежа» — о медведе сказ, он с мужиком дружил. Как-то мух отгонял, ну и по роже мужицкой хлопнул изо всех сил. Что тут пенять, коли старался друг. Хорошо, ежели от такой заботы мужика хватил только испуг. Притча «Паук и служанка» всё про того же паука муку, не может он усвоить простую науку. Как не плети красоту, не хвастайся ею: сметут в один миг, по достоинству не оценив твою затею. «Красильщик и угольщик» — притча об оценке мира: про то, как оценивают, довольствуясь лишь внешним видом. Ежели чёрен снаружи, значит и душа черна. Ежели красив — и душа красна. Хотя чаще бывает наоборот, попробуй в том переубедить народ.

Вот притча «Ось и бык» гласит: кого везут, тот строит господина, а кто тащит… ну, скотина — он, и есть скотина. Так ось скрипела всю дорогу, тяжко ей трудиться, трудно колёса крутить. Бык молча тащил повозку, не думая жалоб предъявить. В самом деле, лучше молчать, выполняя порученное дело, нежели ничего не делать, зато кричать о тяжести труда своего громко и смело.

Про собак устанешь притчи сочинять. Однако, «Собака на сенокосе» — притча про собаку опять. На носу пир, но не до того, надо сено охранять, в пустую лаять приятней всего. Коли про еду, то притча «Жар и стужа» гласит: муж дома голодный, зато у любовницы сыт. Немного о другом, в притче «Возница пьяный» хлестал лошадей, без дела — так ему веселей. И ещё одна про «Французский язык» — о наболевшем для русского прежних веков она гласит. Во Франции достаточно язык знать, как все дороги открыты. Ни науки не надо, ни прочих сует. А в России учиться полезному люди привыкли, да от знаний русскому толку не было и нет. Кто французским владеет — почёта достоин. Очень заметно, Сумароков этим весьма недоволен.

Притча «Арапское лето» о солнце представление даёт. Солнце везде одинаковый жар раздаёт. Так думали девицы, понимая явно, одинаково повсюду должно быть холодно и жарко. «Посол осёл» — притча про возмущение граждан страны одной, куда прислали посла с ослиной душой. Рассудили все — ослов итак порядком у них, и без таких послов понятен должен быть сей стих. Ежели так, то притча «Дурак и часы». С солнечными часами свои сверял дурак, и понял он, отстают солнечные часы. Бывает и так. Либо ещё об одной глупости притча «Цыганка». Женщина обратилась с просьбой помочь, желает ребёнка, никак его сделать с мужем невмочь. Рассудила цыганка о бессилии своём, женщине цыган — лучший помощник в деле таком.

В притче «Брат и сестра» брат мотом был, никто его им перестать быть не убедил. Сестра сказала — мотом не будь, он ей ответил — любить позабудь. Потому мотом в притче брату суждено навечно остаться, каждому своим страстям дано предаваться. В притче «Ребята и рак» случилось раку укусить кого-то из ребят, за то его наказать решили. И знаете как? Утопили беднягу, далеко не отходя. Понимала ли, какой поступок совершила, ребятня?

«Муж — пьяница» — ещё о глупости притча. Жена решила придумать, как мужу с водкой проститься. Только заснул, она его в гроб положила, и, само собой, почти похоронила. Опечалился муж, в гробе очнувшись? Отнюдь, водку затребовал, так ни разу умом в нужную сторону не повернувшись.

Автор: Константин Трунин

» Read more