trounin.ru

Попрано прошлое. Когда исторический момент требовал, тогда страна объединилась, а когда потребовалось разделиться, тогда прежде происходившее перестало иметь значение. То было в октябре 1993 года — силовые структуры получили разрешение на применение насилия в отношении населения. Так случился ещё один военный гражданский конфликт в России. Мирное население было растерзано, его права в расчёт не брались: всё сугубо ради поступи в новое светлое будущее, более не коммунистическое, но такое же светлое. Юрий Бондарев решил смело отразить события тех дней, уделив им первую главу произведения «Бермудский треугольник». О чём он писал дальше, можно не брать во внимание, он выговорился по беспокоящим его проблемам общества девяностых годов.

Чем не «Заводной апельсин»? Общество исповедует тотальную жестокость. В людях не осталось человеческого, лишь звериная натура выдаёт в них представителей животного мира. После ознакомления с первой главой «Бермудского треугольника» пропадает желание думать о чём-то ином, кроме сопровождающей человека несправедливости. Нет любви и привязанности, а есть остервенелая жажда причинять боль, насиловать души и убивать себе подобных. Думается, Бондарев излишне драматизирует события. Не получается верить в представленное на страницах. Откуда такой порыв возник у Юрия? Из каких источников он черпал информацию?

На глазах читателя в отделении полиции происходит такое, чего, пожалуй, не совершали с людьми в концентрационных лагерях. Разумно думать, как выродилось общество, если забота о нём оказалась в руках извергов. Сотрудники силовых структур истязают и убивают ребёнка, насилуют женщину, ставят под сомнение честность добропорядочных граждан. Повествуй Бондарев в подобной манере до последней страницы, понимание мира в корне бы изменилось в сторону бесконечных депрессивных тонов. Но первая глава заканчивается, вместе с ней отступает жестокость, начинается обыденная жизнь безработного гражданина России.

Бондарева отныне беспокоит упадок моральных ценностей в повседневности. Нет более чести, долга и прочих важных для человека качеств. Есть желание нажиться, желательно за чужой счёт: кто честный — того ограбят, кто не хочет делиться — того заставят, кто решил отсидеться вдали от всех — того достанут. Нужно жить согласно меняющимся представлениям о действительности, но это противно задумывающемуся над высшими материями. Как переступить через себя и забыть о принципах? Не каждый человек на такое способен. Именно поэтому появляются те, кому совесть позволяет пользоваться другими, и те, у кого совесть действительно есть.

Случилась катастрофа в мировосприятии. Для Бондарева это очевидно. Некогда человек боролся против врага-агрессора, теперь борется против врага внутреннего. Осознать такие перемены трудно. Для их понимания одной человеческой жизни недостаточно. Будь Бондареву двести лет, он смог бы примириться с произошедшим. Подобное в истории случается регулярно. И ещё не раз повторится. Больно же от того, что перемены происходят на твоих глазах, причиняя боль непосредственно тебе. Не Россия одна страдает, так происходит повсеместно. Где тут не опечалиться и не впасть в чёрную хандру? Проще махнуть рукой, чем бороться. Борьба не даст ничего, она лишь приблизит следующий виток социальных потрясений.

Страшно другое. Общество успокоится, станет жить в согласии, забудет о потрясениях. Будет казаться, так должно быть всегда. Но однажды произойдёт новый надлом, повседневность обернётся кошмаром. Горячие умы можно остудить лишь книгами, которые рассказывают о бедах прошлых лет. Пусть люди смотрят, к чему может привести активная гражданская позиция, попирающая сложившиеся устои. Можно много раз повторять следующее: благими намерениями вымощена дорога в ад.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Человек — не птица, не рептилия и не рыба, поэтому ему трудно рассказывать о них. Он может поделиться наблюдениями над ними. И не более того. Так думал и Игорь Акимушкин, составляя описательный перечень живых существ планеты. Из раза в раз он рассказывает про особенности взросления и размножения организмов, добавляя для любопытствующих любопытные же факты. Где-то Игорь считает нужным вспомнить вымерших животных, посвящая им больше текста, нежели ныне живущим. Систематизировать Акимушкин тоже не старался, стараясь рассказывать в общем, путано и беспорядочно углубляясь то в одних представителей, то в других.

Особенность изложения информации построена по принципу: сперва о чём можно много рассказать, про остальных хватит беглого упоминания. С кем человек сталкивается чаще, чьё упоминание на слуху, что представляется воображению без посторонних источников информации, то интересует Акимушкина в первую очередь. Редко он рассказывает про особенности строения тела, чаще предпочитая сообщать о поведении животных, поскольку птицы, рептилии и рыбы живут по другим правилам, передвигаются в других средах и имеют отличные от человека механизмы познания окружающего мира. В чём заключается различие, о том и следует рассказывать — девиз Игоря.

Этология — наука тёмная. Ежели человек в себе разобраться не может, то он честно пытается это делать в отношении прочих представителей животного царства. Кажется, проще понять поведение птиц, рептилий и рыб, так как они предсказуемы и подчиняются определённым инстинктам (как и человек, но сейчас не о нём речь). Например, очень многие виды стремятся размножаться там, где сами родились. Для этого они преодолевают невероятные пространства, гибнут и всё-таки делают всё для обеспечения возможности рождения потомства. Акимушкин не обходит данное обстоятельство вниманием, в красках повествуя о перелётах птиц, нересте рыб, акте самопожертвования угрей.

О естественном отборе Игорь более не рассказывает. Он и без того мало рассказывает, стараясь поведать обо всех представителях, постоянно ограничиваясь и не говоря лишнего. Где можно написать сводную характеристику, там он так и поступает. Кому интересна конкретика, тому предстоит найти специализированную литературу по нужной ему теме. «Мир животных» Акимушкина предназначен для другой цели — эта серия энциклопедий позволяет читателю повысить эрудицию, знать больше обычного. Но, как и прочий текст малого объёма о конкретном предмете, быстро улетучивается из памяти, словно никогда не читал.

Зоологи могут укорить Игоря в опускании важных фактов. Коли птица называется дятлом, значит всюду добывает паразитов из-под коры клювом. Такое складывается впечатление, если хоть чему-то придавать в тексте значение. Знакомство со сторонними источниками прояснит гораздо больше о дятлах, нежели Акимушкин пытался сообщить. Важнее ознакомиться с приспособляемостью кукушек, откладывающих яйца в чужие гнёзда, нежели распространяться о существовании дятлов, к деревьям отношения не имеющих. Читатель задумается — а есть ли кукушки, сами высиживающие потомство? Упоминания об этом в тексте нет.

Акимушкин в меру богато описывает мир пернатых, но рыб, земноводных и пресмыкающихся практически обходит стороной. Может нет в их поведении ничего интересного? Они предсказуемы, и значит достаточно всех скопом описать? Возможно причина кроется в том, что человеку мало о них известно. А если известно больше, то такая информация будет интересна специалистам. Как описать Акимушкину, допустим, змей? Он их описывает в общем, после кратко об особенностях наиболее примечательных представителей и совсем уж мало про прочих.

Подрастающему поколению труд Игоря Акимушкина всё-равно подойдёт. Нет ничего увлекательнее, нежели знакомиться с миром, в котором ты живёшь.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Раскол» | Книга №3

Поговорками текст полнится, фрагменты истории художественно обработаны, действующие лица о чём-то размышляют: так прошли перед читателем три романа Владимира Личутина о реформах Никона. И не стало читателю известно больше, нежели он знал, кроме слов диковинных, тогда на слуху бывших. И всё привело к тому, к чему должно было привести. Как был Никон у Личутина Христа воплощением, им и остался. Это Никона и погубило — возвысил голос на царя, ниже себя наместника божьего поставил. Что же делать царю осталось, как не заточить зазнавшегося монаха в монастырь? Что делать царю с реформами Никона, требуются ли они кому-нибудь? Фанатично верующие наложат руки и без всяких понуканий. Посему осталось Личутину малое — поставить в расколе православия точку.

Страна будет бушевать, ибо привыкла за последние века власти крепкой над собой не знать. Каких сумасбродств не совершали цари, каких дел наделают в будущем. Тишайший отметился попранием представлений народа о религии, его сын народ в крепостное рабство загонит и подчинит воле императора духовных лиц. Вот и население страны достойно таких правителей, совершая поступки невразумительные, идущие против их же представлений о христианстве. Повально начали запираться в избах и сгорать от собственной рукой поджигаемых хат. Жуткое время требовало отчаянных мер, что и требовалось отразить в произведении. Да нет ничего подобного. Будут действующие лица по углам сидеть и разговоры с прибаутками вести.

Восстают у Личутина люди прежнего верования. Восстают не из-за борьбы с неправильными иконами или прочих причин, а сугубо из ненависти к ведущим сытую жизнь, дальше кормушки не заглядывающих. Коли кушает патриарх сытно, то ему и реформы ненавистного Никона безразличны. Ежели его в том укорят, он будет недоволен и накажет правдолюбов. И будут страдать люди, отказавшиеся смириться с действительностью, каковые находятся всегда.

А что Никон и Аввакум? Говорят они, наговориться не могут. Не между собой, их судьба развела. Что царь? Жена у него умерла, печален он. Сказался ли на ком-нибудь из основных действующих лиц раскол? Практически никак. Радение за веру привело к нежданным последствиям. Кто радел за имеющееся — сослан. Кто хотел вернуть исконное — отстранён. Все желали добра. Все столкнулись с неприятием — очагами восстания и хулой в свой адрес. Что же Личутин? Он в однотипной манере сказывает, будто бы погружает в события прошлого, чего совершенно не чувствуется.

Достоинства произведения читателю очевидны. Если не получается ничего измыслить про сюжетную составляющую, а приходится ссылаться на исторические обстоятельства, то это ни в коей мере не красит представленный писателем вниманию цикл. Проникнуться прошлым не получилось. Использование вышедших из употребления слов, обильное насыщение текста пословицами — не даёт требуемого результата. Автор представил себя на месте некогда живших лиц, думал и руководил их поступками — вот и всё, чем примечательна трилогия «Раскол». Получился расширенный комментарий к прошлому, будто летопись ожила и происходящее отступило на задний план, уступив место на страницах диалогам.

И всё-таки «Раскол» стал литературным событием. В 2009 году трилогия отмечена премией «Ясная поляна», а в 2011 — премией Правительства Российской Федерации. Значит оценили — увидели нечто важное для художественной литературы, важное вообще для культуры живущих в России. Может въедливый читатель пристально удосужится прочитать все книги из цикла и сделает полезные для всех выводы, сообщив о том подробной рецензией, а не пространной критикой.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Царство Зверя» | Книга №1

Будучи воспитанными иначе, дети не понимают родителей. Иные условия взросления накладывают отпечаток, побуждая отказываться от ценностей предыдущих поколений, неизменно после приходя к тем же самым выводам, но уже сталкиваясь с непониманием со стороны собственных детей. Для осознания этого необходимо пройти через ряд испытаний, усмирив пыл стремления к назидательности. Тот, кто не сможет превозмочь наставительный тон, обязательно будет сметён. Так случилось и с Павлом Первым, желавшим царствовать и правящим претенциозно. Он отказывался от прошлого, не хотел возвращения к старым традициям и всегда боялся потерять власть, понимая, настолько трудно её удержать, когда на неё имеются претенденты. Примером того стоял перед ним образ отца Петра Третьего, свергнутого Екатериной Второй. И как не возродиться страхам, если уже его дети пропитаны идеями Руссо и Вольтера?

Как не бояться детей, способных нанести удар в спину? Не прошло и ста лет с памятных событий: царевич Алексей недоброе мыслил против родителя своего Петра Первого. Всё наглядно просматривается наперёд, нужно лишь иметь верных людей рядом, способных помочь в трудностях и внести ясность в туманные представления о действительности. Только таким людям надо верить, а Павел Первый не доверял даже себе. Он мог укорять и грозить, не намереваясь совершать решительных поступков. Его воля распространялась на солдат, чья судьба его не интересовала. Выслужиться перед Павлом было нельзя, оттого никто не пытался искать у него милостей. Поданным осталось устроить заговор и передать власть царевичу Александру.

Дмитрий Мережковский сразу ставит перед читателем основную проблему. Представленным им царь — самодур, сторонник шагистики и явный претендент на место в психиатрической лечебнице. Всё говорит за умственную несостоятельность Павла. Слишком долго он боялся матери, чтобы оставаться в здравом уме. Он подобен ребёнку: груб с окружающими, стремится познать устройство механизмов, лишь не боится получить ремня, поскольку не осталось тех, кто на это был бы способен. Не могут ведь дать ремня ему сыновья Александр и Константин, не имеют на то соответствующих прав. Не думал Павел, что ремень могут применить другие и другим способом, удавив царствующего божьего избранника, аки Иоанна Антоновича малого, без вины заколотого.

Будто Павел Первый мог быть зверем, зверски обращаясь с поданными. Будто не мог стать зверем Александр, обязанный быть таким же зверем и с такими же проявлениями зверства. Он видел поступки отца и знал о деяниях бабки, как знал о сложных обстоятельствах наследования престола среди его предшественников. Но невозможно терпеть нрав Павла, понимая, к чему приведут поступки безумного царя, с каждым днём всё сильнее забывающего необходимость поступать на благо государства. Был ли у Александра выбор? Мережковский не позволил ему самостоятельно принять решение, поручив правосудие придворной челяди, слишком ценившей жизнь, нежели способной поступаться личным мнением в угоду служения поставленному над ними.

Поведав о печальной участи Павла Первого, Мережковский мог намекнуть современникам на Николая Второго, развязавшего губительную для Российской Империи войну с Японией, потерпев в ней сокрушительное поражение; допустившего события 1905 года, изменив тем отношение к самодержавию. Не зря Дмитрия после публикации призвали к ответу, завели судебное дело, усмотрев в пьесе дерзостное неуважение к высшей власти. На то и дано людям умение мыслить, дабы остужать пыл зверствующих недалёких правителей. Кто без ума, тот погибнет от безумия. Зверь с умом всегда удержит власть. Павел Первый пал, значит чего-то ему не хватило.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Существенный недостаток труда Игоря Акимушкина — невозможность понять, говорит он о том, что знает или пересказывает со слов других. Также невозможно понять, насколько хорошо он разбирается в самих животных, о которых взялся рассказывать. Временами им поднимаются такие вопросы, на которые сто лет назад уже Чарльз Дарвин твёрдо знал ответ. А иной раз Акимушкин и вовсе производит впечатление человека, отрицающего эволюцию животного мира, допуская понимание естественного отбора, но полностью игнорируя отбор половой. Если подходить с позиции того, что Игорь писал для детей, то достаточно сослаться на раздел о слонах, если же благодарить Акимушкина за популяризацию биологии, то придётся признать его заслугу — работу он проделал значительную, действительно наполнил её множеством любопытных деталей из жизни братьев меньших и братьев размером больших.

Чёткого разделения нет. Повествование начинается с Австралии, где обитает загадочное животное утконос, ставившее в тупик учёных всего мира, поскольку, по правилам логики, такого создания на планете существовать не может. Отталкиваясь от утконоса, Акимушкин переходит к прочим животным, стараясь охватить большинство из них. Рассказать предстоит о многих, в том числе и тех, которые вернулись обратно в океан, а также про научившихся летать. Сложность изложения для Акимушкина состояла ещё и в той особенности животного мира, что в природе имеются схожие существа, ничего общего кроме схожести не имеющие. Дабы не утомлять читателя, все похожие животные идут рядом с соответствующими оговорками.

Из текста наглядно следует понимание начитанности автора, изучающего интересующий его предмет не с натуры, а по книгам. Он не говорит о личных впечатлениях, не приводит примеры из собственной практики. Вместо этого на страницах присутствуют цитаты из прочих авторов, например из произведений Даррелла и Гржимека. Их периодически случается такое обилие, будто Акимушкин предпочёл дать возможность высказаться очевидцам, чьему мнению стоит обязательно доверять. Ещё один важный момент, текст не имеет чёткой схемы изложения, то есть Акимушкин рассказывал согласно наитию, где-то ограничиваясь историческими предпосылками, а где-то перечисляя забавные свидетельства из жизни животных. Получается, как хотелось Игорю рассказать, так он и писал, уделяя внимание фактическим наблюдениям свидетелей, среди которых он сам так ни разу и не отметился.

Надо заметить, к печали читателя, добрая часть приведённых для знакомства в тексте животных находится на грани вымирания. Их так мало осталось, что недалёк тот день, когда о них будут помнить лишь по книгам зоологов-современников. Если человек не заинтересован в разведении животных, это не приносит ему прибыль или не служит для выполнения прочих целей, то таким существам в будущем будет отказано в пребывании на планете. Множество раз Акимушкин сетует на китайскую медицину, чьи потребности, в первую очередь, ведут к вымиранию видов. Игорь в открытую не говорит об эффективности или надуманности рецептов китайских лекарей, его беспокоит сам факт уничтожения животного мира, когда, допустим, от носорога браконьеры берут рог и более ничего.

Пугает не только это. Акимушкиным приводятся свидетельства, согласно которым человек постоянно уничтожает животных по прихоти, не пропитания ради и не из необходимости убивать во имя чьей-то жизни. Именно акцентирование на данной проблеме красит труд Игоря. Может дети задумаются и, став взрослыми, не станут губить природу, выбрав приоритетом собственное благополучие. Но сколько бы не сменилось поколений, разумности у людей так и не появилось. Как животный мир истреблялся, так и будет истребляться дальше. Грустно, обидно, только иного пути у человека нет — он должен остаться один, сохранить годных ему представителей, а прочие, кто приспособится, составят компанию.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Раскол» | Книга №2

Чем человек славится? Делами ли своими, али иное важным является? Не дано человеку славу одним успехом стяжать, не вступи он в ссору с противником. И чем сильнее окажется соперник, тем польза от его имени больше станет. Коли предал Иисуса Иуда за монеты звонкие, разменяв на кровь душу свою тошную, представив перед людьми таковую, сугубо ему данную, избранность, так и Никон в землях царства Русского, аки Иуда, верования предков с грязью вымешал, грехопадение личное принявши, остаток жизни в тягостных думах пробыл. Снова Личутин, Владимир Владимирович, берётся за продолжение, сказ начав о расколе православия, подводит читателя под событий развитие, перемен в обществе отражение, царских симпатий сменчивость, мнительности патриаршей неистовой, Аввакума редкого упоминания удостаивая.

Отчего так Никон мечется, что покоя нет ему? В дела рук он истово верует, твёрдо знающий правильность пути избранного. Крест нести не потребуется. Но Личутин иначе думает, на свой лад крылья срезая избраннику божию. Мысли адовы лезут Никону в голову, сомневается патриарх в содеянном, крепко задумывается над тягостью сотворённого. Христос ли он всамделишный? Не надумал ли он про себя лишнего? Заблудилось пришествие в людских сомнениях, яму вырыл невольно Никон праведный, плюнув в колодец с водою чистою. Не простят теперь веры очернения, песком омоются и с верой новой свыкнутся. Колодец другой людям вырыть не получится, худшим сиё окажется попранием, нежели реформы Никона.

Что же царь не скажет Никону, не укорит его в смущении православия? Не до того наместнику божию, прочими забавами он увлекается: на медведя в одиночку с кинжалом охотится, кречета на дичь прочую натравливает, растения в огороде для пропитания выращивает. Всё равно нет в Никоне готовности к послушанию, кулаки у патриарха на монахов чешутся. Мнение противное имеющих со свету сжить желать начинает.

За метаниями лиц государственных быт прочих важных лиц исторических опускается. Малость позволяется читателю за мучениями оных подсматривать. Будто не противился воззрениям Никона протопоп Аввакум ему противопоставляемый, соратник патриарха по кружку ревнителей благочестия. Будто с пустого места и по ощущению собственному, ибо не во благо понимания промысла божия свершился раскол между единомышленниками, о чём хотелось бы узнать в подробностях. Не той мыслью тешится читатель, об ином Личутин собрался сказывать.

Речами повествование переполняется. Самобичеванием словесным герои занимаются. Понимают же, не вернуть содеянного. Но верят в благоразумие людское, должное прибегнуть к искоренению ереси. Не устоять патриарху богопротивному, падёт он под гневом божиим. Да сохраняет устойчивость Никон, ниц повергая в нём сомневающихся. Отправляет в дорогу дальнюю в числе прочих и Аввакума, на муки обрекая продолжительные. И сам Никон в Личутина представлениях мыслями изводится, забывши о Христа воплощении.

В силу своего понимания истории некогда произошедшее на страницах писателем сказывается. Не проста беллетристика под пером Личутина, в очередной раз обилием словес переполняемая. Кратким образом и доходчиво всё могло быть изложено, чего проделано не было. Льются стороной события, внимания не приковывая, покуда читатель чуждую ему беседу подслушивает. Не желают мужи на страницах проявить более умения уста разговорами осушения, изводя слюну вязкую на сплёвывание и рукавами после подбородок утирая замаранный. Что до креста несомого, в название вынесенного, то крест тот на плечи каждому взвален, будь то путь праведный или путь в блужданиях. Быть тому кресту на могиле в конце пути поставленным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Христос и Антихрист» | Книга №3

Есть такой литературный приём — всегда придерживаться диалогов. Действующие лица постоянно говорят друг с другом, в результате чего страницы заполняются текстом. Через их беседу становятся понятны предпосылки, ныне происходящее и о чём поведёт автор речь в следующих главах. У Дмитрия Мережковского всё именно так, за исключением одного момента, раскрываемого через чтение дневника. Так как произведение разделено на десять книг, то и читателю следует ждать десяти плодотворных разговоров с редкими подключениями второстепенных персонажей, добавленных для пущей острастки, дабы показать зверский облик царя со стороны иностранцев и сектантов раскольнического толка.

Главные действующие лица — Пётр I и его сын Алексей. Согласно Мережковскому, Пётр брал лучшее у Европы и планировал повернуться к ней после спиной, забыв заранее озаботиться укреплением тыла. Тыл же подпирал Алексей, сторонник прежних порядков, готовый развалить начинания отца, повернув жизнь страны вспять. Как с таким наследником сладить? Это является основной причиной раздоров, побуждающих Петра неистовствовать и пытаться найти решение. Конец у истории трагический, как в действительности и следует согласно свершившейся истории. Читателю предстоит пройти через процедуру отторжения великой роли Петра для России, узнать перечень его пороков и придти к самостоятельному решению касательно правильности решений царя.

Жизнь не переделать, свершённого не исправить — остаётся судить о былом, занимая определённую позицию. Толка от того, правда, никакого не будет, кроме бесплотных словопрений. Что было бы, будь Пётр I менее склонным к переменам и более радел за Русь по старинке? И почему ему не придерживаться широких реформ, коли его отец допустил деяния Никона? Обсуждать допустимо и осуждать допустимо, побуждать к обсуждению и осуждению допустимо. Только зачем это делать с той степенью ненависти, которую Мережковский питал к личности царя?

Пётр I причинял людям боль, сам боясь боли. Давил всех словно насекомых, боясь настоящих насекомых. Боялся умереть и не передать власть продолжателю, настраивая против себя окружение. Обо всём этом читатель узнаёт из текста, а также о многом другом. Для этого Мережковскому и понадобилось задействовать приём дневника, написанный фрейлиной, чтобы с его помощью отразить реалии петровской России. Кроме того, в повествовании имеется ещё один дневник, якобы написанный царевичем Алексеем, противоположный по содержанию предыдущему.

Алексей у Мережковского — самая противоречивая фигура. Он горький пьяница, живёт в своё удовольствие и ничем не озабочен. Каким образом он в мгновение протрезвеет, возьмётся за ум и станет болеть за отца — непонятно. Пил бы и спился, околев в канаве, согласно построению сюжета, не случись с ним невероятное, поставившее на путь истинный, всё равно приведший к смертельному исходу. Нарисованная картина получилась сочной, берущей за душу. И что с того?

Пропитая страна дурнела и совершала бездумные безумные поступки, запираясь в четырёх стенах и пытаясь показательно себя спалить. Кроме спонтанного поведения царевича и, разрушающего старые порядки, царя, Мережковский дополнил повествование раскольниками, живущими вдали от первых лиц государства и совершающих такие же сумасбродные поступки. Через них, как и в случае с дневником фрейлины, Мережковский осуждает политику Петра I, раскрывая язвы обычных людей, зверевших наравне с правителем, готовых уничтожить делаемое для их блага. Никто и никогда не примет перемены без сопротивления — не принимают их и обыватели. Оттого положение Петра усугубляется.

Кто уговаривает совершить поджог, всегда стремится уйти от ответственности, но в пылу борьбы обречены сгореть все. Сгорит царь, царевич и народ. И пусть на пепелище пробивается молодая трава — источник новых перемен. Человеку не дано спокойно созерцать действительность, вот и страдает, обречённый страдать до скончания времён.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Раскол» | Книга №1

А не сказать ли рассказ рассказов, сказанный рассказами связанными? Да не нагрузить ли читателя сведениями историческими? И без особого на то умысла, сугубо потехи ради. Представить лиц деятельных под личиной нового их понимания. Государь, по традиции, наместником Бога останется, а патриарх православный самим Христом, вновь на Землю спустившимся, будет. Изломают они икон множество, загубят веру тысячелетнюю. Коли одному на ум пришло к истокам вернуться, поправ мнением общественным, то будет раскол. О нём и пишет Владимир Личутин трилогию, озаглавив первую книгу «Венчанием на царство».

Кто царствует? Кто царь всея Руси? Михаил ли Фёдорович, али Алексей ли Михайлович? Отчего царь скромно кушает, постится по восьми месяцев? Отчего дюже люто неистовствует, табак вкушающих узрев? Воля неволит правду внушать. Воля велит на вид невольных ослушников ставить. Таков Романов Личутина. Таковыми будут царские дети и внуки. Их сущности потребно исправлять имеющееся во благо государства. Тот ли назван Тишайшим, кто взбаламутил религиозные чувства народа? Тот ли назван Великим, кто обрёк народ на полуторавековое крепостное рабство?

Алексея венчают на царство, наступает поступков новых время. Приходит Никон, патриархом назначенный свыше. Сим пастырям божиим, служителям господним уделяется внимание. Прочие лишились внятности — обделены яркими характеристиками. Противодействующий Аввакум затёрт в междустрочиях, ибо пуст в помыслах. Важно слов с устаревшими значениями присутствие, вроде извлекаемых вложенных вещей из предназначенного для их вложения влагалища. Важность дат под сомнение поставлена — так ли счёт вели на Руси?

Облекает Личутин словами произведение. Слов обилие — словословие. Словоречиво и словоохотливо, словно сложенно слоями сложными. И внимать, и вникать приходится, иным способом текст не усвоится. Углубляется автор в историю. В том ли месте он углубляется? Углубление кажется маленьким — глубина его недостаточна. Но зато как было засыпано, углубление это начатое. Вырос холм, где была раньше впадина. И откуда лишнее набрано? И осядет ли должным образом? Как же много в насыпанном примесей. Хорошо, не унавожено. Хорошо, роман исторический. Хорошо, коли беллетристический.

Краткость изложения — не про Личутина. Но стоит отметить — произведение знаковое. На разных уровнях его приметили. Государственную премию выписали. И «Ясной поляной» проза Личутина также отмечена. За что — решим после: прочтения долгого трилогия требует. В первой книге, читатель усвоил уже, сказ начинается. Царствовать сел Алексей, при нём Никон возвысился. Что за сим последует, название цикла читателю явствует. Пока один Никон зверствует, иконы курочит, не опасаясь гнева божьего. И не последует гнева, значит позволено. Укрепится Никон в решимости.

А как быть с книгой сей исторической? Сколько в ней правды и вымысла? К чему подводит автор читателя? На что намекал пред грозою Отечеству? Раскол ли Личутину виделся? Падение государства великого? Реформы зловредные выставить решил он таким вот иносказанием? Стоит искать нечто большее, нежели описание лиц давно умерших? Оттого ли таким неестественным текст произведения кажется? Всё сие дальше будет рассмотрено, оставим мы на потом эти мысли будто бы здравые.

Внимать и вникать — важные правила. Без них не беритесь вы за Личутина. Не пугайтесь словословия, сами ищите верное место для углубления. Верить автору — дело последнее. Помните и не питайте надежду. Никто не скажет верных суждений, до них дойти предстоит самостоятельно. Версия Личутина — только лишь версия. Было иначе, даже если в хрониках сходное писано. И вот завершение, достаточно кажется.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Пётр I не только породил своими указами крепостное право, но он же низвёл в угоду нуждам государства церковный патриархат. Лишь в 1917 году, будучи на распутье, религиозные деятели смогли вернуться к прежней системе, волей судьбы поручив управление делами православной церкви Тихону, в миру известному под именем Василия Беллавина. Владислав Бахревский взялся донести до читателя перечисление возникших проблем, выразившихся в трудности понимания дальнейшего существования религии во в мгновение ставшим арелигиозном обществе и в невозможности найти общий язык с представляющими власть большевиками.

Бахревский представил Тихона в образе ратующего за справедливость добродетельного человека, с болью принимающего творимые людьми зверства. Подобный образ согласуется с представлениями о церковном служителе, таковым и обязанным быть. За сим портретом была утрачена личность самого Тихона, вышедшего под пером Владислава излишне представленным в идеализированном варианте, лишённым предрассудков и действующим согласно желанию его таковым видеть со стороны. Возможно, Тихон таковым и был на самом деле, тогда Бахревского нужно похвалить за верно воссозданную историческую фигуру в рамках беллетризированной биографии.

Владиславом не ставилась задача отразить личность первого патриарха после восстановления патриаршества, читатель мельком узнаёт про прошлое Тихона, в том числе и о его деятельности в Северной Америке, в остальном внимание сосредоточено на событиях после 1917 года. Повествование построено более с упором на хронологическое перечисление событий, на некоторых из которых Бахревский останавливается подробно и показывает их с точки зрения патриарха. Рассказать есть о чём, как про изменение правил орфографии и введение нового календаря, так и об активной деятельности большевиков, желавших извести церковных служителей и саму церковь. Тихону было суждено несколько раз сидеть в застенках, быть допрашиваемым и оказаться перед угрозой смертельного приговора, чего ему удалось избежать.

Православной церкви предстояло принимать самостоятельные решения, ей никто не мог помочь и она не могла на кого-нибудь опереться. В тяжёлые времена масштабных перемен нужно было искать средства для спасения религии. Лучшим вариантом, как и прежде, стало сотрудничество с властями, ровно как это было на протяжении двухсот предыдущих лет. Тихон это понимал, и со слов Бахревского, думал в первую очередь о благе для православия, ради чего требовалось подчиняться и терпеть. Терпел и Тихон, вплоть до смерти, обстоятельства которой до сих пор под сомнением. Владислав позволил себе дать читателю повод для размышлений, внеся в повествование симптомы, мало похожие на официальную причину смерти патриарха.

Тихона не раз пытались убить, доказательства чего Бахревским прилагаются. Судьба хранила этого человека, пока он не позволит церкви пережить опасный для её существования период. Как знать, не стань Тихон патриархом, каким образом могли сложиться дела православия? Владислав наглядно показывает разгул среди священников, свободно попиравших религию, обходя прежние запреты, сообразуясь попустительством дозволяющей так поступать власти. А ведь Тихон мог и не стать патриархом, выбранный волей случая, может быть и против собственного на то желания. Кому-то требовалось озаботиться нуждами церкви, стать примером её совести и поддерживать моральный облик православия, что Тихон в меру собственных сил и старался делать.

Пример Тихона показателен, он должен быть примером для всех религиозных деятелей без исключения. Необходимо быть истинно верующим, заботиться о вере и удерживать паству от искуса, не подвергаясь и самому при этом тому же искусу. Нельзя забывать о прежних перенесённых печалях, ведь всё может повториться снова, и тогда никто после не поверит в истинность помыслов, помня про излишнюю тягу к помпезности и агрессивное стремление к захвату новых территорий. Понадобится новый Тихон. И хорошо, если судьба снова выберет похожего на него человека.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Избыток наличности — верное средство сформировать для последующих поколений правильный образ прошлого, задав ему направление в будущее. Прозябающие таланты так и будут прозябать, если не поднять их с колен. Требуется малое: сытно накормить и дать возможность творить с удовольствием. Не случись в русской истории мецената Саввы Мамонтова, так говорить, допустим, о Васнецове и Шаляпине не пришлось бы. Упоминать других не требуется — это не так важно. Главное: созданная Саввой атмосфера для творчества, представленное для проживания имение. Мамонтов не предъявлял требований, не собирал картин — он получал от своей деятельности эстетическое удовольствие.

Мамонтов был мечтателем. Его творческие способности ограничивались идеями о благополучии последующих поколений. Он всегда брался за проекты, которые для его современников не представляли интереса и экономически оказывались провальными. При этом все понимали, насколько это будет важно в последующем. Посему Мамонтов постоянно находился в поиске важных решений, не подозревая, как лично на нём его проекты скажутся впоследствии. Об этом и рассказывает читателю Владислав Бахревский.

Представленная вниманию биография Саввы Мамонтова выполнена в той же манере, что и биография Виктора Васнецова. Бахревский создаёт художественное произведение, наполняя текст всеми атрибутами беллетристики. Деятели прошлого думают, ведут беседы и страдают от различного рода неприятностей. Отличие биографии именно Саввы Мамонтова состоит в пресыщении повествования от присутствия разных лиц, на единых правах соседствующих на страницах. Фигура Саввы иной раз теряется и отходит на столь дальний план, будто он сам является второстепенным действующим лицом.

Помимо Мамонтова в те времена вёл активную деятельность меценат и собиратель картин русских художников Павел Третьяков, своими усилиями создавший одну из самых больших коллекций изобразительного искусства в Европе, позже передавший её в безвозмездное пользование властям Москвы. Деятельность Третьякова была отражена Бахревским в биографии Виктора Васнецова. Теперь Владислав раскрывает для читателя новые моменты его жизни. Ныне заслуги основателя Третьяковской галереи неоспоримы — пусть его пример даст повод задуматься всем пресыщенным деньгами людям. Никто не запомнит олигархов, крупных бизнесменов и прочих ветрогонов, думающих о накоплении капитала и вложении средств в любые заграничные предметы роскоши, имеющие необоснованно завышенную стоимость.

Рассказав читателю о Третьякове, Бахревский снова возвращается к Мамонтову, чтобы чуть погодя перейти к другой личности. Часть из приведённых в тексте лиц показана в срезе отношения к ним непосредственно Саввы, ставившего крест на всех, кто его предавал. Одним из утративших доверие Мамонтова был Шаляпин, ушедший от него туда, где могли обеспечить возросшие потребности оперного певца. И как бы Шаляпин тепло не отзывался о Савве впоследствии, Мамонтов так и не смог себя пересилить. Он готов был оказывать помощь, рассчитывая на взаимное уважение. Если к нему относились негативно, то подобное к себе отношение стерпеть мог не каждый меценат.

Читатель может усомниться в заслугах Саввы Мамонтова, да и Павла Третьякова тоже. Их деятельность оказалась бесцельной, поскольку вскоре большевики ликвидировали Империю и основали Союз Советских Социалистических Республик, разрушив былое и словно футуристы переиначили понимание прекрасного. Пусть стало так. Важнее иное — имена выкормленных Мамонтовым и Третьяковым творцов ныне у всех на слуху, самим меценатам за это честь и хвала. Бахревскому спасибо за напоминание о важных заслугах, отчего-то забытых и редко вспоминаемых. Осталось найти меценатов наших дней. Где вы? Кто ваши птенцы? Как они себя чувствуют? Довольны ли вы своим вкладом в искусство?

Автор: Константин Трунин

» Read more