Метка: воспоминания

Аксаков не был страстным собирателем бабочек. Просто однажды, когда делать было нечего, а между учебным процессом случился перерыв, он с однокашниками поддался увлечению поиска и создания коллекций из пойманных ими бабочек. Дело то не настолько считалось им важным, что написанные про это воспоминания он не публиковал, оставив то на усмотрение наследников. Так всё и обстояло. Прежде Сергей не оговаривался, будто ловил бабочек, чему он всегда предпочитал ружейную охоту, ужение рыбы и собирание грибов. Но ежели из-под его пера вышла работа о некогда с ним случившемся, значит нельзя такому оказаться без внимания.

Особых знаний у Аксакова не было. Как правильно ловить? Главное, не повредить крылья. Как оформить на лист? Наиболее лучшим из доступных фантазии способом. Бабочка должна лечь красиво и радовать глаз. Научить сему увлечению никто не мог. Каждый из описываемых в воспоминаниях делал то согласно собственному разумению. Сергей даже не скрывает, что допускал множество ошибок. Он мог принять за редкий вид бабочку, в действительности широко распространённую. Потому он вскоре с радостью осознавал, насколько бесполезно печалиться, ежели сам сумеет добыть похожий экземпляр.

Друзья Аксакова не останавливались на бабочках. Они собирали абсолютно всех встречаемых ими насекомых. Тут стоит говорить сугубо о соревновательном духе, стремлении показать себя с лучшей стороны, всеми доступными способами превзойти товарищей. Сергей не поддерживал их устремления, не считая нужным нисходить до маниакального преследования всего, что на свою беду обладает способностью передвигаться по земле, воздуху, либо воде. Может о том он просто предпочёл не распространяться. Хватит воспоминаний об определённом, тем более учитывая специфичность увлечения.

Аксаков пытался полностью понять, как устроена бабочка, каким образом гусеница через куколку принимает форму взрослой особи. И опять он честно признаётся в неспособности понять закономерности. Готовый к получению определённой бабочки, он становился свидетелем рождения другой, а то ему представало некое насекомое, никак не похожее на бабочку. В природе достаточно интересного, должного быть познанным. Сергею вовремя сказали, каким образом паразиты проникают в куколки, отчего личинки пожирают её изнутри, после чего они и нарождались на свет, чем безумно огорчали Аксакова.

Одним словом, хватало особенностей, захватывающих внимание читателя, ежели он склонен к проявлению подобной же страсти по собиранию бабочек. Ему окажется полезным чужой опыт, где описываются самые частые ошибки. Вполне допустимо поверить, что Сергей мог совершенствоваться в увлечении, став умелым собирателем коллекций, может не только бабочек, но вообще всего живого. Да не стремился он к тому. Поэтому, стоило учебному процессу возобновиться, он отставил собранных бабочек в сторону, более никогда не думая их ловить. Думается, читателя Сергей не обманул. Ему должно было хватать других увлечений, к которым он привык с детства, к которым пронёс пристрастие через всю жизнь.

Так получилось, что о себе Аксаков стал писать достаточно поздно, будучи уже зрелым человеком, познавшим достаточно, чтобы не скрывать, к кому и как он относился. Пусть его критиковали, выдвигали обвинения и укоряли за недопустимость излишне откровенных суждений, Сергей частично согласился, всё же понимая — возразить ему практически некому. Он — свидетель былого, важного быть сохранённым. Каким бы жестоким оно не казалось — нет причин скрывать происходившее. Как знать, всё ли о себе самом Сергей рассказал правдиво. В откровенности ему не откажешь. Так или иначе, жизнь его подходила к концу.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Русский и иностранец в одном лице — Николай Карамзин. Знающий о России, решил прикоснуться к образу жизни живущих за пределами родной ему страны. Что там? Блестящее общество и образ для подражания? Или адово место, побуждающее наконец-то захлопнуть прорубленное Петром окно, покуда не полезла оттуда разномастная нечисть, вроде постоянно пребывавшей шантрапы, не нашедшей места среди собственных сограждан. В Германии Карамзина принимали за немца, во Франции — за англичанина. И даже в Англии и Швейцарии никто не верил в его происхождение, готовые отказываться от признания данного факта вплоть до последнего из возможных аргументов. Но достаточно было зачитать эпические стихотворения Михаила Хераскова, как сомнения исчезали. Карамзин действительно русский, а язык его народа — достойный права называться поэтическим.

Всякая корчма служила Николаю возможностью переосмыслить увиденное и испытанное. Он садился за стол и писал друзьям, считая необходимым информировать близких ему людей. Не скрывая чувств и эмоций, Карамзин делился через письма увиденным и услышанным. Пока он не истратит всех имеющихся в наличии средств, до той поры продолжит познавать заграничную жизнь. Одно огорчало более прочего — нравы извозчиков. Не он первый такое обстоятельство отметил, привыкший к лихой езде русских кучеров. В Европе извозчик всегда медлил, непременно посещая каждое питейное заведение на пути, пропадая по часу и более. При этом никак нельзя было поспособствовать ускорению сего процесса или искоренению сей дурной привычки — все путешественники оказывались заложниками ситуации.

Города и веси сменялись перед его взором. Практически нигде он надолго не останавливался. В Германии и Швейцарии предпочитал встречаться с литераторами, сразу покидая поселения, уже не испытывая к ним прежнего интереса. И вот перед ним Франция, страна контраста. Некогда Фонвизин подивился местным нравам, отметив бедность крестьян, чьё положение много хуже участи крепостного России, он же не мог смириться с постоянной грязью и вонью французских городов. Примерно такого же мнения и Николай Карамзин, дополнительно упомянувший в письмах пикантную деталь — француженки до ужаса некрасивы.

Самая длительная остановка пришлась на Париж. Сей город кипел от бурления страстей. Через каких-то два года королю Людовику XVI отрубят голову. К тому всё собственно и шло, если вчитываться в послания Карамзина. Мог ли Николай пропитаться аналогичным духом революционной борьбы? Вполне. Таковым настроем Россия пропитывалась на протяжении предыдущих поколений, воспитанных той самой шантрапой. Именно чернь губила Францию, готовая в будущем уничтожить и Россию. До того требовалось ещё дожить, чему Карамзин успеет побывать свидетелем.

Вслед за Францией путь лежал в Англию. Основное лондонское впечатление — прелесть англичанок. Правда и им далеко до русских красавиц, чьи лица украшает зимний румянец. Немудрено видеть столь пристальное внимание к противоположному полу. Совсем недавно Карамзину исполнилось двадцать три года. И он уже научился писать проникновенные письма, заставляющие восторгаться ладностью слога спустя столетия. Особенно удивительно то, что в сущности ничего с той поры не изменилось. Стоит русскому путешественнику отправиться по следам Николая — он испытает схожие впечатления. Только вместо великих литераторов тех дней, он встретит современных уже ему, если вообще будет испытывать к оным интерес.

И вот у Карамзина осталась пара гиней. Он спешно засобирался в обратную дорогу, нашёл корабль, договорился с капитаном и уже не сходил, пока не оказался в пределах Российской Империи. Но ему всё-таки хотелось, чего осуществить так и не смог.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Писать мемуары трудно. Нужно показать истинного или подложного себя, в том числе представить настоящими или выдуманными знакомых тебе людей. Много хуже, если являешься в меру известной широким кругам личностью. Прежде Аксаков будто бы писал выдуманную историю. Теперь же решил выйти из тени. Хотя все прекрасно понимали, что изменились только имена, тогда как Багров-внук просто поменял фамилию. То объясняется ещё и тем, как Аксаков подходил к изложению событий. Снова ключевым моментом становится страсть Сергея к ужению рыбы. Приходится мириться с данной особенностью сего автора. Не мог он обойти столь сильно интересующее его увлечение.

Аксаков рассказывает про юные годы. Сперва он обучался в Казани, а потом занимался с преподавателями по индивидуальной программе. Обосновывается это проблемами со здоровьем. Но — всё есть лирика, отдаляющая внимание от действительно интересных занятий, ожиданием которых Аксаков постоянно томим. Не нужны ему науки, мало интересные в силу свойственной им скучности. Куда лучше предаться мечтам о ружейной охоте и собирательстве грибов, либо вспомнить факт, согласно которому Аксаков осознаёт надуманность всего окружающего. Казалось бы, незыблемое не может потерпеть крушение. Однако, даже любимая с детства сказка про аленький цветочек оказывается хорошо известным в Европе сюжетом про красивую девушку и безобразного монстра.

И всё же Сергей понимал необходимость получения образования, осознавая трудности в постижении знаний. Ему требовалась абсолютная тишина, желательно с закрытыми окнами и дверьми, чтобы он не услышал или не увидел чего-то, способного отвлечь его внимание. Стоило заголосить птицам или мелькнуть их образу перед глазами, как Аксаков забывался, не способный более концентрироваться на изучаемом предмете. Хорошо, что данное обстоятельство понимали учителя, дававшие время успокоиться и собраться с мыслями, дабы продолжать заниматься изучением русского языка, литературы и математики.

Наклонность Сергея к писательскому ремеслу толком в им совершаемом не прослеживалась. Скорее он мог стать актёром, нежели автором художественных произведений. Впрочем, говорить так преждевременно. Ещё не стало понятно, способен ли Аксаков измыслить нечто своё, не связанное с им увиденным или испытанным. Переиначить ему известное — ещё не значит одарить мир достойным похвал предметом искусства. Как не относись к подобным устремлениям — нужно постараться доказать хотя бы какую-то полезность.

Почему же «Воспоминания» получились менее примечательными, уступив по интересности даже «Детским годам Багрова-внука»? Сергей не утратил желания сообщать интригующие моменты прошлого. Ему мешало осознание груза ответственности, давившего небывалым весом. Уже не сошлёшься на то, что описываемые им люди умерли или достаточно постарели. Теперь придётся упоминаемым в тексте лицам смотреть в глаза и искать способы для возобновления общения. Таковое тогда было время, не позволяющее чрезмерного проявления вольности. Слово «честь» не являлось пустым звуком. Оказаться среди презираемых не хотел и Аксаков.

Но раз написано, значит нужно публиковать. Обойдя острые углы, поставив в центр повествования себя, Сергей унижался теперь сам, не отвлекая внимание читателя на других. Ежели кто и появляется в повествовании, он описывается в положительных тонах. Один Аксаков становился на ноги — трудно понять каким образом. Сергей так и сообщает: ноги у него были больными, отчего он не мог учиться наравне со всеми. Из-за этого и оставалось ему постигать учебные дисциплины в малом, отдавая предпочтение иным занятиям, получающим значительное количество места в воспоминаниях.

Далее сообщать о становлении казалось сомнительным действием. Врагов наживать Аксаков явно не хотел.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Время советское — бремя тяжёлое. С какой стороны к нему не подходи, найдёшь положительные и отрицательные черты. Всё зависит от мировосприятия. Эдуарду Кочергину мир не виделся в светлых оттенках. Он — отобранный у родителей, помещённый в детприёмник, не знающий ни слова по-русски — оказался презираем и тянулся обратно к маме, сталкиваясь с необходимостью выживать. Был он тогда юным, на дворе стоял 1939 год, Европа погружалась в хаос Второй Мировой войны. Впереди страшные годы упадка. Никакого подъёма в мыслях, сугубо мрачное небо над головой и множество обозлённых людей. Такого могло и не быть, но автор описывает самого себя, прошедшего через испытания, дабы наконец-то ощутить тепло взгляда потерянной некогда матери. Он совершенно забудет польский язык, взращенный при таких обстоятельствах, в которых ему пришлось научиться многому, законопослушному гражданину совершенно бесполезному.

Читатель скажет: Кочергин нагнетает обстановку. Откуда такой пессимизм? А ведь совсем недалеко отстоит 1937 год, ознаменованный расстрельными полигонами. Ратовавших за социализм, борцов первой и последующих волн бросали в застенки и убивали, дабы они не мешали процветанию диктаторского режима. В подобной обстановке не могло существовать народного подъёма, если только не шли на передовую кроты, вышедшие из темноты и пошедшие отстаивать право сей темноты на существование. Но люди жили и боролись, сохраняя прежде страну, какое бы будущее ей не грозило. Это было лучше, нежели оказаться растоптанным немецким сапогом. Причём сапогом такого же социалистически настроенного народа, только с приставкой «национал-» вместо суффикса «-демократ». Они были движимы диктаторским режимом другого порядка, такие же озлобленные на капиталистический мир, поставивший их на положение пребывающих у ведра с человеческими испражнениями.

До всего этого юному Эдуарду не было дела. Ему полагалось выживать. С весны до осени он бродил на свободе. Зимой залегал в детприёмник очередного города на пути. Он вёл собственную борьбу, ведшую не к воплощению идеалов и не к защите чуждых ему интересов, а к теплу материнского взгляда. Жизнь ничего не стоила, если он не преодолеет отделяющего от цели пространства. Ведь мальчик обязан претерпевать неприятности, пускай и действуя не так, как от него ожидают. Обязанностей ни перед кем он не чувствовал. Да и как почувствуешь, если взрослые люди проявляли к нему интерес с единственным желанием, явно интересуясь не способностями мальца. Их манила пятая по счёту точка его организма. Вновь и вновь заставлявшая Эдурда опережать события и бежать дальше, бросая всех, с кем он подвязался дружить. Требовалось иметь голову на плечах, а не доверие к протягивающим руку помощи, затаившим мысли до ближайшего тёмного угла.

И опять читатель скажет: не прав и тот, кто говорит в поддержку слов Кочергина. Что же, чем таким людям не указать на Юрия Бондарева? Да, сперва батальоны просили огня, потом раздавались последние залпы, начиналась жизнь юных командиров, резко обрываясь советской поствоенной действительностью, раскрытой в том числе и в романе «Тишина». Схожее мрачное небо на головой, дополняемое вязким ощущением привкуса парши во рту от слизанного кожного гноя. За стремлением видеть образцовых советских граждан, видишь усталых и замученных людей, влачащих существование из-за необходимости дожить положенный срок до конца.

Рассказанное автором на эмоциях передаётся читателю, обязательно должного ответить ему взаимностью. Не так важно, каким всё было на самом деле тогда, как сильно былое оказалось приукрашено. Это личная история Эдуарда Кочергина. Он рассказал, как ему показалось важнее.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Встречи с некоторыми людьми становятся незабываемыми, причём неважно когда и при каких обстоятельствах. Лажечникову довелось учительствовать Виссариона Белинского, поступившего для обучения в основанную Иваном мужскую гимназию. Об этом говорится в биографиях Лажечникова, но редко упоминается в работах о самом Белинском, ровно как и тот населённый пункт, где это случилось: он теперь называется Белинским, но никак не Лажечниковым. Для русской литературы до сих пор считается уникальным явлением, чтобы имя критика продолжало высоко цениться, несмотря на количество прошедших лет. И вот в 1859 году Лажечников решил написать биографию Белинского, в итоге ограничившись лишь заметками для оной.

Сказать, чтобы Белинский из себя что-то в 1823 году представлял — не скажешь. Уроки он пропускал, занимался плохо. Единственное выделявшее его обстоятельство — он превосходно писал сочинения на заданную тему. Таковы основные воспоминания Лажечникова, тогда как в следующих заметках Иван стремился понять жизненный путь Виссариона.

Судьба литературного критика тяжела. Как же Белинскому удалось достигнуть величия, когда он ни о чём подобном при жизни и помыслить не мог? Жил он бедно, занимался подённым трудом. Он входил в журналы и объединения, выходя едва ли не сразу. Он оставался временщиком, чьё место легко занималось любым другим литератором. Многие могут прослыть за критиков, разбирающимися в литературе, поэтому-то Белинский и не мог найти твёрдую опору. Собственно, он и умер от чахотки, уставший от постоянно встречающихся ему затруднений.

Стремясь лучше понять творческий путь Виссариона, Лажечников сам изредка брался за литературную критику. Пожалуй, самый основательный его вклад — разнос книги Погодина о действиях Ермолова и всего прочего, касающегося войны с Наполеоном. Иван имел право о том говорить, так как являлся свидетелем тех событий. Он наглядно показал, где автор заблуждается. Ещё бы, перепутать оторванные конечности — такое надо суметь вообразить. Ладно бы правую с левой перепутал, так он ведь руку от ноги отличить не умеет. Критический разбор принял вид собственных воспоминаний.

Иван припомнил жестокости русской армии. Касались они морального духа солдат, ибо не допускали создания неверного представления у жителей заграничных стран. Ежели кто допускал насилие над местным населением — того обязательно казнили. Как подвергали смертной казни и всех, кто сопротивлялся, либо к этому побуждал. Никакого грабежа тем более не допускалось. Остаётся недоумевать, почему русские продолжают считаться варварским народом по отношению к европейцам, до подобной сдержанности в своих развратных порывах никогда не нисходивших?

А как быть с такими обвинениями от потомков, будто выполняя приказы Ермолова, один из генералов тем доказывал собственную неспособность самостоятельно принимать решения? Лажечникова это сильно удивляет. Не в том ли заслуга человека, сумевшего грамотно выполнить требуемое и тем добившегося положительного результата? Неужели нужно было предпринять нечто другое и расписаться в неумении принимать правильные решения? Воистину, иным людям лишь бы огульно обвинить, для чего они найдут множество причин.

Действительно, высказывать мнение о чём-то трудно. Ещё труднее найти для такого мнения спрос. Каждый имеет собственное суждение, чтобы соглашаться с кем-то ещё. Человек изначально категорически настроен, ничего не принимая на веру, когда не желает ничему верить. И таких людей большинство. Остаётся надеяться на несведущих в определённом вопросе, готовых принять высказанную автором точку зрения. Если бы Лажечников мало знал о войне с Наполеоном, он не был бы столь категоричным, однако ему есть о чём поведать, исходя из собственного жизненного опыта.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

В 1819 году Лажечников впервые встретился с Пушкиным, когда тот готовился к дуэли с Денисевичем. Понимая талант сего человека, Иван не мог допустить, чтобы поэт погиб от руки недостойного. Он предпринял всё возможное, дабы призвать стороны к благоразумию и разойтись без обмена пистолетными выстрелами. Так и случилось. Факт кажется примечательным прежде всего для самого Лажечникова, так как в перечне из двадцати семи назначенных дуэлей кажется и вовсе незаметным. В том же 1819 году Пушкин трижды выходил на дуэль, стреляясь лишь однажды. Вполне вероятно, что солнце русской поэзии могло умереть именно от дуэли с Денисевичем, поэтому Иван до конца жизни хранил тёплые воспоминания о собственном поступке, продлившем годы Пушкина.

Их дружба носила характер редких встреч. Они не находили возможность пообщаться с глазу на глаз. Вернее будет говорить, что Пушкин совсем не стремился сближаться с Лажечниковым, не питая к нему особых чувств. Доказательством тому служат письма, где ясно говорится о невозможности найти время. Хотя Пушкин и бывал в тех местах, где жил Иван. Он каждый раз ссылался на обстоятельства, порою совершенно надуманные, лишь бы найти причину для отказа от встречи.

Лажечникову было важнее получить от Пушкина признание в качестве писателя. Он хотел отправлять ему один из романов частями, получая лестные отзывы. Известно, насколько Пушкин стремился снизить градус противоречий, находя добрые слова для характеристики данному ему для прочтения произведения. Он отметил певучесть языка, что особенно ценно, когда говорит от лица поэтически настроенного человека, но осудил низкую историческую достоверность, поскольку сам стремился к отражению реального положения дел в сочиняемых им произведениях. Впрочем, Пушкин сам работал в разных жанрах, согласно бытовавшему тогда в литературе разнообразию в выборе сюжетного наполнения, основанного на различных вкусах читающей публики.

Беседа двух писателей — всегда борьба взглядов. Не видят они точек соприкосновения, обязательно имея разные представления. В качестве разъединяющего фактора послужило творчество Тредиаковского, противного Лажечникову из-за кажущейся ему лживости. Пушкин же, наоборот, не стремился очернять представителей пишущей братии, обязательно находя положительные стороны их творчества, как некогда поступил и с Иваном, дав ему в меру лестную характеристику, и поныне приводимую в качестве основного критического взгляда современника, разумно подошедшего к осмыслению исторической беллетристики Лажечникова.

Теперь, спустя тридцать шесть лет, Иван вспоминал о минувших годах, отдавая должное Пушкину, ценя его во всём, даже несмотря на общее охлаждение общества, в связи с николаевским запретом едва не забывшего творчество Александра Сергеевича. Но стоило Николаю I умереть, как имя Пушкина снова появилось на устах, требующее принесения некогда так и не высказанных почестей. Среди таковых оказался и Лажечников, сообщивший читателю о событиях знакомства с Пушкиным и о некоторых фактах из их совместной переписки.

Несколько незначительных фактов стали важными для общего понимания творчества не только Пушкина, но и самого Лажечникова. Вполне вероятно, что Иван испытывал на себе недовольство общества, уставшего от его романтических представлений. Читательской публике казалось необходимым похоронить литературу прошлых лет, ежели она не соответствовала требованиям современного для неё дня. Если где-то романтизм продолжал будоражить умы, то литература России успешно сделала шаг вперёд, наконец-то отвязавшись от тенденций западной литературы, совершив качественный шаг, показав требуемое направление для дальнейшего развития. Куда, к слову, вскоре устремятся и европейские писатели, пока ещё продолжавшие жить убеждениями прошлого.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Не всё светло, что таковым кажется. И не всё темно, если того желается видеть. Отнюдь, окружающая действительность серая до безобразия. И с этим приходится считаться, принимая без возражений. Остаётся единственное — поделиться мыслями обо всём увиденном, чему стал свидетелем. Хотя Даррелл и прежде не скрывал от читателя дум, он решил поделиться сокровенными историями, способными задеть чужие чувства. Но зачем скрывать правду, какой бы нелицеприятной она не была. Да, люди убивают друг друга из-за крамольных интересов, порою делают это по прозаическим причинам, бывает они же женятся, а то и совмещают веру в божественный промысел, допуская вероятность поклонения богам азарта. Придётся рассказать и о таком, с чем читателю нужно смириться.

Но для начала о светлом. Отец Джеральда рано ушёл из жизни, оставив жену и четверых детей. Дальнейшая судьба хорошо известна по написанным Дарреллом мемуарам, в том числе и трилогии о юных годах на Корфу. Но ранее не было упоминаний, будто его мать грустила от одиночества и искала мужского внимания. Теперь же оказалось, что иногда она о том задумывалась. Вернее не она, а дети, будто бы страдавшие от невозможности испытать на себе Эдипов комплекс. Якобы они не могут стремиться к лучшему, пока не станут ревновать мать к человеку, заменившему им отца. Не угадаешь, где в тексте юмор. Случалась ли подобная ситуация вообще? Во всяком случае вскоре становится ясно, насколько детям желалось иметь отчима, а матери пылать чувствами к мужчинам.

Продолжить Джеральд предлагает менее светлой историей. Как-то во Франции он пировал, и к нему прибилась свинья в ошейнике. Сразу он понял необходимость вернуть сего зверя хозяину. Он это обязательно сделает, узнает много интересного, найдёт ароматный трюфель и растворится в безвестности, пока не настанет час вернуться назад. Вот тут-то и исчезает налёт сказочности, всегда недоговариваемый читателю: кто-то умрёт, кто-то предаст, а кого-то отправят в тюрьму. Кто бы об этом подумал, слушая историю о ласковой свинье и добряке Джеральде.

И совсем уж мрачной становится история про английского пьяницу, допившегося до галлюцинаций. Не зная об особенностях склада ума, Даррелл не станет жалеть алкоголь, делясь припасами. Получается нечто вроде детектива, только истину ему откроют посторонние люди, а более подробно пропойца расскажет о себе сам. Вот тут-то и ожидает читателя история хладнокровного убийцы, вешавшего людей повсеместно, где ему приходилось бывать. Немудрено после жить в горькой печали и испытывать угрызения совести. Причём не за то, что убивал людей, ибо они заслуживали смерти, а за необходимость примириться с волей сограждан, считавших его поступки противными обществу. И это при том, что он брался за столь грязную работу по их же настойчивой просьбе. Читатель наверное уже догадался — речь о палаче. Но Джеральд знает, о чём он ещё не поведал. Дело в припасённых напоследок верёвке и зрительных местах. Вот тогда-то и можно будет поставить точку во всех воспоминаниях, позабыв о необходимости прибегать к созданию художественных образов.

Прочее в сборнике автобиографических рассказов «Мама на выданье» имеет ещё меньше оттенков, уподобляясь серости обыденной жизни. Может подуматься, будто Даррелл приготовился стать крепким беллетристом, раз взялся повествовать в столь интригующих тонах. Уже не истории о приключениях, заботы о состоянии дикой природы и рассказы для детей, а полноценные повести, достойные пристального внимания.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Предания о деяниях предков закончились, пришла пора рассказывать о себе. Лаконичный слог сменился пространными историями, где основное место отведено истерикам представленного главным героем Сергея Багрова и излюбленному им занятию по ужению рыбы. Всё прочее имеет малое значение, уступающее постоянным капризам и восхищению от единения с природой. Полностью верить рассказанному не следует, учитывая количество прошедших лет и тот факт, что рассказчик помнит даже такое, как его младенцем кормила грудью кормилица. Надо настроиться на такой лад, чтобы не допускать полного сходства между Аксаковым и Сергеем Багровым.

Остаётся удивляться, как талантливый рассказчик Аксаков умудрился растерять понравившееся читателю умение. Живые и яркие персонажи уступили место заботам мальчика, живущего переездами из Уфы в принадлежащие семейству деревни, где он занимался различными увлечениями, ему весьма приходившимися по душе. Помимо ужения рыба, доводилось собирать грибы и принимать участие в охоте. Обо всём этом рассказано подробно.

Чувство собственничества пожирало юного Сергея, желавшего видеть приятное во всём окружающем. Он не соглашался расставаться с понравившимися ему местами, строил козни и видел в людях зверей, стоило им сказать слово против. Даже на рыбалке, где каждый способен показать мастерство без посторонней помощи, Сергей умудрялся заботиться о том, сколько рыбы наловит сам, в том числе и в тех случаях, если другим понадобится ему оказывать содействие. Но Сергей замечал подобное старание, огорчаясь будто бы от всего сердца.

Вместо участия в жизни семьи, главный герой повествования занимался наблюдением со стороны. Ему более нравилось смотреть за ледоходом, нежели задумываться о чём-то ещё. Он пока ещё мал, чтобы размышлять. Обыкновенный ребёнок, желающий больше взять, нежели поделиться. Позже он возьмётся за ум и переосмыслит нужды, о чём остаётся думать, наблюдая за упорным чтением всего творчества Хераскова и переживаниями за мать, чьё здоровье опасно пошатнулось и стало причиной для постоянных волнений.

Забавы отойдут на второй план, хотя от ужения рыбы Сергей не будет отказываться. Он поведает о смерти деда, отставке отца и переезде в деревню, теперь уже окончательно. Уфа останется позади, тогда как впереди продолжение наблюдения за бытом семьи. В то же время Аксаков сообщит о сказке про «Аленький цветочек», помещаемый в приложение к рассказу Сергея Багрова, дабы не разбавлять воспоминания прочими сюжетами, к теме повествования отношения не имеющими.

В итоге детство оказалось расписанным едва ли не по дням. Рассказчик помнит о каждой мелочи, уделяет внимание всякой детали, порою совершенно лишней. Опять он отправляется удить рыбу, в новых красках описывая процесс. Удивительно, ведь каждый поход на рыбалку въелся ему в память, нигде не повторяясь. Неужели Сергей настолько был влюблён в процесс ловли, ежели пронёс через жизнь всё то, о чём поведал на страницах. Или он многое домыслил, поведав о других историях, имевших место в недалёкие для него времена? В любом случае, важности от того не прибавится.

Рождённому слабым, чудом поставленному на ноги, Сергею Аксакову было суждено прожить жизнь, имевшую большое значение для литературы Российской Империи. Его имя часто встречается среди отметок цензоров, одобрявших к публикации книги. Причастный к сему искусству, он сам писал. И так стало, что основной интерес представляют его воспоминания, написанные как бы от лица вымышленных персонажей. Он сам создал для себя биографию, не требуя составлять жизнеописание. Кто ещё мог рассказать о себе таким образом, словно ничего не скрыв.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

И в мерзости найдётся прелесть. Особенно то заметно по восприятию детства, чаще мерзкого, но в воображении обычно воспринимаемого в светлых тонах. Разум взрослого может проанализировать былое и выдать негативную оценку, тогда как неизменно останется представление, будто всё не так было плохо. Опираясь на стихотворение Набокова про мёртвого пса, Надежда Гусева изыскала в собственном прошлом тридцать эпизодов, предоставив их на суд читателя. Ничего позитивного, но ничего и отрицательного — тогда советское государство послужило перегноем для новой жизни. Вот в те годы и училась в школе Надежда, о чём она и рассказала в сборнике воспоминаний «Зубы-жемчуга».

Редкий человек наберёт такое количество примечательных случаев из школьных будней. Все они давно слились в один ком, не требуя быть отдельно рассмотренными. Но иногда хочется потревожить покой, разбередив зажившие раны. А может Надежда не успокаивалась, желая исповедоваться, рассказав о так её до сих беспокоящем былом. И захотелось ей более того, она понимала важность придать прошлому налёт осознания неизбежности. Не столь мерзкими оказываются оставшиеся позади дни, есть в них своя прелесть — требующая дополнительного раскрытия.

Надежда не скрывает от читателя, насколько являлась сообразительным и начитанным ребёнком. По интеллектуальным способностях она превосходила одноклассников, добивалась побед на викторинах, но порою случались обидные промашки, редко связанные с нею самой. Как же не поведать о случае на географии и упавшем на пол карандаше, из-за которого она получила двойку по знанию предмета и за поведение, хотя специально злить учителя не планировала. Были и пробелы в знаниях, связанные с естественными науками, вроде физики. Не всякий соберёт радиоприёмник — не могла и Надежда. Потребовалось старательно во всём разбираться, прежде чем из определённого количества предметов собралось требуемое. Пусть в итоге радио заработало — так и осталась неясной природа сего явления.

Представший перед читателем автор — не ангел: за обиды она мстила разрушением школьного имущества, спокойно могла переесть порученные к раздаче ученикам аскорбинки, не чуралась присвоить неведомо кем оброненное кольцо, могла в душе посмеяться над робостью подруги. Ангелов в её окружении вообще не было. О том не может быть и речи, если воспоминания касаются подростков. Жестокие к окружающим, они больно ранят, ибо возраст требует именно такого поведения. Стоит оговориться, как прилипнет кличка, причём на всю оставшуюся жизнь. Насмешки возникают по всевозможным поводам. Достаточно придти в школу с чем-то необычным, и быть опозоренным. Да не только одноклассниками, своё слово скажет какой-нибудь учитель, не способный задуматься, насколько он, по способности мыслить, соответствует выбранной им профессии.

От налипших воспоминаний не избавиться. Рассказывая о них другим, придётся смириться с некогда происходившим. Но вместе с тем выходит так, что воспоминания — единственный способом показать склонность к литературному труду, ведь иногда нет иной возможности, если не делиться мыслями. Неважно насколько отрывается внутренний мир, чаще наглухо закрытый. Никто не говорит об искренности, проверить которую не представляется возможным. Достаточно знать, в каком тоне автор рассказывал о прошлом, дабы решить, чему следует верить, а в чём необходимо сомневаться. В случае Надежды Гусевой важно отметить склонность автора не обелять себя, чаще очерняя.

Остаётся сожалеть об ушедшем времени. Сделанного не воротишь, того и не хочется делать. Всё осталось в прошлом, оно уже не повторится в будущем и никак не влияет на настоящее, значит о том допустимо сказать и забыть, более не позволяя памяти жить с грузом прожитого.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Понимание жизни исходит от предъявляемых к окружающим тебя процессам требований. Достаточно смириться с происходящим, дабы уже в том найти счастье. Порою приходится высказывать недовольство, будто тем способствуя улучшению имеющегося. На деле всё должно восприниматься проще — нужно найти такой уголок планеты, где твои представления о должном быть найдут отклик в сердцах проживающих там людей. Для Екатерины Марголис таковым уголком оказалась Венеция, заменившая понимание Отечества. Просто получилось так, что пребывание в городе на воде — много лучше, нежели осознание существования в пределах Советского Союза и России, где человек никогда не ценился в качестве человека, а становился воплощением единицы, обязанной служить сомнительным идеалам. Выразить душевную боль Екатерина взялась через произведение «Следы на воде». Она заручилась поддержкой Полины Барсковой, Людмилы Улицкой и Михаила Шишкина, показав им фрагменты написанного труда.

Для начала требовалось рассказать о себе. В памяти оживают картины Пражской весны и оттепели, перед глазами страницы «Доктора Живаго» и разговоры родителей о неприятии советской действительности. Отец Екатерины не выражал одобрения политике власти, называл Ленина убийцей, но считал необходимым смириться и жить не высовываясь, находя в том возможность для жизни без эмоциональных потрясений. В такой обстановке происходило становление мировоззрения Екатерины, вынужденной мириться, пусть и выражая недовольство близким людям. Естественно, лучшим выбором стал исход, когда из Латвии наметился путь в иную реальность, далёкую от стремления к коммунистическим идеалам. Так Екатерина окажется в Венеции, где увидит, как люди стремятся соответствовать возлагаемым на них ожиданиям, а не показывать собственную исключительность, возводя стены вокруг себя, чем будто бы способствуют той самой исключительности.

Венеция — удивительное место на Земле. Тут множество достопримечательностей: снаружи и внутри. Город живёт согласно занимательных правил, где бесполезно говорить про принцип передвижения без колёс. Местные жители предпочитают слушать звуковые сигналы, информирующие об уровне воды, ибо иной раз требуется надевать резиновые сапоги, поскольку улицы могут быть затоплены по колено. Важнее же духовное преображение, происходящее в венецианских стенах. Изменяются американцы, боснийцы и русские, либо приходят уже такими, так как нашли соответствующее их представлениям место.

Екатерина Марголис не сообщает, насколько изменилась сама. Скорее следует думать, таковой она была всегда. Её тяга помогать людям нашла отражение в деятельности, в которой значение имела склонность к благотворительности. Екатерина стремилась помогать тем, кто лишался физического и душевного покоя. Например, она собирала деньги на лечение онкобольных детей. Может поэтому текст сопровождается заметкой о деяниях Галины Чаликовой, стоявшей у истоков благотворительного фонда «Подари жизнь»: человеке, жившем ради других, и умершем, не сумев перед Богом найти признания заслуг, забравшим её, может быть для себя, наоборот оценившим старание, посчитав количество сделанного достаточным.

Многое вместили страницы, включая истории о венецианских евреях, узниках концлагерей, больных онкологическими заболеваниями, даже подробный пересказ произведения Германа Гессе «Сиддхартха», не считая восхищения творчеством Пастернака и Бродского. Имеются в тексте сны Екатерины, добавленные для одному автору понятной надобности. Всё это создаёт портрет Екатерины Марголис, всегда живущей для кого-то и один раз посчитавшей нужным это показать, выразив мысли о наболевшем.

Важно поверить сказанному, тогда не будет возводимых напрасно обид. Ведь человек — такое существо, не способное доверять созидающим добро. Не соглашаются принимать чистоту помыслов и католические священники, находившие в добром начале Екатерины обязательное устремление ко злу, выраженное через прикрытие богопротивного желанием делать благо.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее