trounin.ru

Бывает на душе поэта мрак, и вроде он — не есть простак, но как же хочется творить, при этом кем-то выше быть. Тогда идут вперёд приёмы, пиши о том хоть правил своды, и получаешь превосходный результат, тому поэт сверх меры рад. Решил Жуковский Гебеля сюжеты донести: своим слогом перевести. Василий взял — метрический гекз, показав — не может его обойтись без. И полилась из уст античного толка речь, сумел поэт в нужную форму стих свой облечь. Разговор зашёл про необычное событие, похожее на славное открытие, был найден молодого человека труп, какой редко ищущие найдут. Свеж лицом тот умерший в недалёкий час, не отвести от юноши нашедшим глаз, да никто его прежде в сих местах не видал, только один человек его знал. Невеста в умершем жениха признала, он пропал — она искала, минуло порядочно зим, лицо старухи сплошь из морщин. Как труп без тления в шахте пребывал? Никто того не знал. С почестями захоронили погибшего шахтёра — сказ о том стал предметом разговора. Гебель «Неожиданное свидание» краше показал, Жуковский гекзаметром переводить стал.

Есть ещё перевод, «Две были и ещё одна» — Василий так назовёт. Читателю «Красный карбункул» вспомнится, схожий нарративом сюжет наполнится. Дед решил внучкам истории сообщить, будто было — в лжи деда ведь не уличить. Кто бы ведал о прежних временах, для потомков — что прах. Может имело место, а может и нет, не в тех оттенках познаётся человеком свет. По себе привыкли люди судить, и им предстоит былью для потомков быть.

Вот из Саути перевод даётся, про Марию речь ведётся. Жила девица — золотые очи, ясные уста: для любования словно она рождена. И довелось девице не к тому трепетные чувства проявлять, начала дивчина страдать. Как-то пришлось в ночь отправиться к замку, принести ерунду сущую — некую склянку, увидела там, как убийцы тело несли, обсуждая планы свои. Вдруг сдуло шляпу с трупа, поднесло к девицы ногам. Когда её разглядит, безумной предстанет на страницах нам. То шляпа жениха её, он убит, потому с той поры дивчина молчит.

Другая история из Саути следом на гекзаметр клалась, как одному человеку лихость удавалась. Не спрашивал у жизни, каким образом существовать, если хотел — шёл убивать. Невинный прохожий смерть обретал, потому как один человек обогащения ждал. В сумбурном мыслей потоке, сведённом к невнятной суматохе, познает убийца закон божьего провидения, лишится разума, лишится и мнения.

Последняя быль — ещё перевод из Гебеля Жуковский решил сообщить. Довольно занятный, надо читателя изумить. Некий товарищ приехал в голландский край, а там говорят так, что хоть уши больше открывай. Вроде слышен немецкий разговор, но для немца — словно сущий вздор. И к кому не приставал с вопросом прибывший, слышал ответ — за правду для него слывший. Думалось, то фамилию местного богача сообщают, раз всё к его владениям тут приобщают. Чьи корабли в порту — его. Чьи тюльпаны? Он — владелец всего. А вот процессия с гробом идёт… удивление — знаем, чей труп земля ждёт. Но из этого последует другая мораль, как бы не было читателю того жаль. Воистину, человек может всем обладать, только ничего с собою не сможет забрать. Любое припишут имени определённого лица… Об этом скажем — сие есть пыльца. Владей без боязни, запомнив одно, обобранным будешь, всё равно потерянным окажется всё.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Баллада переведена Василием Жуковским в 1831 году

Судьба жестока. Как же быть? Может, постараться изменить? Возвести стену — укрыться? В самый дальний угол забиться? Другого на погибель толкнуть? В бездну пусть иным уготован будет путь? Как не поступи — избежать нельзя. Не дано человеку обратиться в ферзя. Ежели суждено погибнуть — смерть без роптанья принимай. Остаток дел поскорее кончай. Родню предупреди, дабы не томилась в злобе на молчанье. Так будет легче пережить расставанье. Но кто к худшему исходу готов? Мало таких на свете голов. Ещё меньше тех, кто смерть близкого согласен принять. Непременно он согласится самое дорогое отдать. А как быть с тем, когда тебе говорят — ты умрёшь, если поступишь образом определённым. Выбор оказывается не простым — всегда сложным. Когда есть возможность худшего избежать — так и надо поступать.

Чрез испанские земли, где арабы некогда власть держали, пять монахов в Марокко спешили — королеву Ураку повстречали. Та набожной была, истово верила в промысел божий, потому рада была, ежели заходил к ней и калика перехожий. А тут пожаловали пять святых отцов, облачённых в одеянье чернецов. Сказали королеве Бога служители, почти мёртвые они — скоро не жители, поведали про стремление в земли неверных слово христово нести, суждено им там смерть в муках жестоких обрести. Будут лежать кости убитых, солнцем палимые, ожидая быть перенесёнными в земли родимые. И кто первым из королевских особ на них взор обратит, недугом болезным будет к ночи убит. Смерть и Ураке суждено окажется принять, потому пусть думает, как судьбы избежать.

Вот ушли монахи неверных в веру истинную обращать, случилось им вскоре расправу в Марокко принять. Белеют кости в жарких песках, собакам на поедание желал отдать тела монахов шах. Но никто не касался святых отцов, дикий зверь бежал из тех песков. Пока не сжалился человек, взявшийся мощи в Коимбру доставить. Тем поступком он смог себя перед единоверцами прославить. Теперь кости близ царства Ураки, её зовут скорбь к подвигу монахов проявить. Не хочет идти королева на погибель. Как ей быть?

Как не пытайся королева с судьбою вступить в спор, всё равно её ожидал смерти приговор. Окажется, запоздал король на ловитве — не ему умирать. Королю и не полагалось жребий раньше срока принимать. Умрёт Урака — души монахов восстанут от мощей, может явятся в призрачном обличье прямо перед ней. Как не противься — прими положенное. Исполни обязательство, Богом на тебя возложенное.

К чему бы эта баллада не писалась, Жуковский её откровением принимал. Не такой ли ответ он сам для себя в муках от любви погибшей искал? Тому свершиться в любом случае — с ним или без него. Так полон грусти он тогда отчего? Узнай счастье с любимой, браком возьми, понёс бы на могилу мёртвой ныне цветы. Лучше считать — всем дарован определённый удел. Значит, на лучшее Василий надеяться не смел. Умерла любовь, должна мир покинуть, теперь Жуковский обязан в мыслях остынуть. Или не она — он умереть должен. Но провидения удел уже исполнен. Не воротишь ушедшего вспять, лучше с обидой удары судьбы принять. Благо, есть люди, чьи к творчеству устремления — рождают подобные стихотворения.

Проще чужую мысль понять, пропустив через собственные переживания. Поймёшь тогда, чего твои на самом деле стоят старания. С другим трудно справиться — неизбежное принять. Человек такой исход постарается подальше от себя держать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Есть в миру про епископа из Майнца сказание, будто тот перед Богом проступок совершил, справедливое за то понёс наказание, в жесточайших муках на свет иной отходил. Решил про данный случай Саути рассказать, на редкость — вышло без мертвецов. Но мёртвые будут, если сюжет баллады знать: будет знатный у мышей улов. Жуковский решил выполнить вольный перевод, внеся изменения на личное усмотрение, со многими балладами он выбирал такой ход, сочиняя, в действительности, собственное стихотворение.

В веке десятом, как предание гласит, в году не богатом (будь он забыт), разразился голод — нечего есть: умирали стар и молод. А тут такая весть! Прознали, есть богатей… С жиру бесится поп! Так амбары набей, не оскудеет во веки твой род. Жил поп запасливый — скаредный жадоба: к другим безучастливый… Он точно — слуга Бога? К нему миряне с мольбой, еды просили горсть. Он гнал поганой метлой, разве бросит кость. Докучали ему, день и ночь просили. Так будет мало самому, истощались терпения силы. Как поступить? Пожертвовать одним сараем. Просящих толпою пригласить, ускорить встречу с раем. Заполыхает амбар, засовы закрыты: таков епископа дар, грехи молящих смыты. Заснёт сладким сном Бога служитель… в последний раз он будет спать. С утра наводнят мыши его обитель, будут всё в округе пожирать.

Мыши — божье наказанье! За проступок — кара они. Так гласит из древности преданье, известно и в наши дни. В голодный край пришла напасть — оголодали звери. Всякая тварь на человека разевала пасть. Бывало, людей ели. Немудрено, как мыши вышли из нор, желающие пропитание искать, устроив новый разор, оставшееся начав пожирать. Ничем не гнушались, доедая остатки, любой пищей наслаждались, казалось — камни мышам сладки. Не так саранча страшила, в той же мере пожирающая всё, она сама голодным пропитанием служила, ибо мышей не ел никто.

До епископа мыши добрались (амбары опустели), уже в его дом вгрызались, зерна словно не ели. Пожирали мебель и книги, припасы поглотив, не говоря про ковриги, ненасытными быв. Гляди: набросились скопом, рвать готовы облаченье, наедятся вдоволь попом — дано Богом угощенье. Жизнь спасая, спешно дом покинет поп, место одно зная, там его мышь не найдёт. Есть дом, окружённый волнами — спрячется в нём, за крепкими стенами. Мыши бросятся вплавь. От них нету спасенья! Свечку за упокой скорее ставь — ради Бога умиротворенья.

За грех пришло воздаяние — съеден церкви служитель. Пусть и о жестокости предание, зато для священников — оно наставитель. Каждому полезно о случае с епископом майнцским знать, не оставляя в нужде терпящих горе, ведь придётся всеобщие страдания разделять. Всё равно узнаешь, что это такое.

Мораль каждый найдёт на собственный лад. Одни епископа за жадность осудят. Другие ответят: не спасёт всех единственный сад. Третьи — пыл спорщиков остудят. Когда голод, ведь не станут люди кормить мышей. Если холод, не кричат ведь: мышей обогрей. Всё равно выйдут из нор, стремясь найти пропитание, устроят тот же разор, любое складывай о том после предание. Накорми народ, завтра снова голоден он. Потому так скудно живёт, запасы делать не склонён. Вот и страдают все, обделяя даже мышей. Питаться зверям где? Если не милостью людей. Твёрдо не скажешь, снова вступая в спор. Как себя накажешь, заставляя мышей выходить из нор? Одно потребно — человеком оставаться! Человеком непременно нужно быть стараться.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Эта история у Саути среди финнов происходила, но Жуковский заветам оссианским верен, ему не так важно, где по легенде действие было, лишь бы стих должным образом оказался оценен. Представить полагалось читателю замок в далёком краю, окружённый водой — глубины неизмеримой: не прятал там жирный пингвин грузную тушу свою, никем из животных за водопой не ценимой. Обходила озеро вся божья тварь, людей мрачность места не пугала, может оттого и сложилась встарь — легенда, как беса сия вода привлекала. Жертвой Доника падёт, дочь замка правителя, в её теле сатана место найдёт, тем заставив сложить легенду сказителя.

Ничего странного, если Саути поэзию знать. Мертвец где-то обязательно сокрыт. Мёртвые среди живых любят обитать, ни какой в том не стыд. Только зачем сила дьявольская решила тело девицы похитить? Отчего девица вмиг умерла? Неужели, просто ради стремления чувство самолюбия насытить? Посмотреть, как в счастье девица жила. Собиралась она семейную радость обрести, к свадьбе приготовления шли, оставалось любимого к алтарю подвести, как потекут благостные в супружестве дни.

Нечистая сила в момент прогулки вмешалась, когда бродили молодые вдоль воды. Девушка упала, может опросталась, её кожа побелела, губы бледны. Стала странной она, замкнутой чрезмерно, иной жизнью зажила: от испуга наверно, неспроста тогда наземь легла. Кожа бледной оставалась, окрасился синим оттенком рот. Тут бы жениху одуматься, да он желает жениться. Любовь в нём с прежней силой живёт, в сей слепоте не может от невесты отрешиться. Станет ясно ему, кто в девице поселился, он на брачной церемонии за руку возьмёт, как беса дух от невесты тут же отделился, была рука холодна как лёд.

Погибла любовь, девушки не стало. Церемония закончилась трауром тогда: тело на глазах угасало, уже не была девица бледна. Несколько недель жил под её обликом бес, был он на редкость искусным кукловодом, в тело он запрет на тление внес, мог пребывать в нём год за годом. Не думали люди, почему девица ест мало, отчего собаки её сторонятся. Теперь всё ясным стало. Как раньше не смогли догадаться?

Тревожит то, как догадаться не могли… Неделей ранее цвела! Делилась планами, плела цветы. Теперь — внезапно умерла. Можно ли поверить… особенно, ежели любил. Как назад время отмерить? Понять, где беду пропустил. Недаром Жуковский взялся за балладу со столь печальным сюжетом, горе сходное он пережил, его муза не простилась с поэтом, он сам её невольно отпустил. Кого винить? Разве свою персону. С прощанья прошёл малый срок. Недавно отъехал от её крова к родному дому, весть пришла: она уже не живёт.

Не живёт она? Возможно, в самом деле? Цвела в благоухании — в ожидании родов пребывала. В её душе птицы ведь пели, столь страшного исхода сама не ожидала. Но смерть пришла, никогда о том не предупреждая, в тридцать лет любовь Жуковского умерла, совсем юная и довольно для него молодая. Тут балладу Саути и следовало начать переводить, таким образом души успокаивая грусть, всё равно никогда не сможет Василий забыть, оказалась утраченной прежней жизни суть.

Да, мрачные воды человека окружают. Никто не селится в водах тех. Воды злобу на людях вымещают. Войти в ту воду — человеку грех. А если воды пожелают, истерзают душу без стеснения. От их влияния души всегда умирают — в том нет у человека сомнения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Жестока смерть — жестоко наказанье, живи в грехах — забудь про покаянье. Иди по жизни твёрдо, стирая окружающих в пыль. Как знать, воспримут твою жизнь за наважденье, а может за быль. К тебе обратятся, проклиная тебя. Ты — чудовище: исчадие зла. Твой прах смешают с грязью, память извратят. Так лишишься рая, прямиком отправившись в ад. Может жил ты, а может и нет. Кто о том скажет, спустя минувшее количество лет. О тебе расскажут, и не раз, не два, не три. Смешав правду с вымыслом, сам пробудись: посмотри. Вот Саути, он прошёлся по твоей судьбе. Вот Жуковский, вторил ему, оценив его стихи по себе. И стало прошлое иным, оно превратилось в ужас ночной, теперь вздрагивать приходится, если слышишь вой. Если запах серы мнится рядом, значит близко тот, кто поставлен над адом.

Как обстояло дело? Старушка умирала. Она боялась смерти, её проклинала. Сама была проклята, ибо аду служила. Не может быть среди мёртвых её могила. Она — ведьма, умерев, обязана служить владыке света. Люциферу! Ежели не понял читатель это. Сатане, дьяволу, первому падшему Бога служителю, отказавшему — во власти над людьми — небесному родителю. У него есть теперь слуги, они обязаны быть рядом с ним. Огонь их тела не пожрёт, не обратит горение в дым. Ослабнет пламя: и оно в услужении у Люцифера. Так будет, пока сильна в то людская вера. Слуг владыка ада забирает сам, вверяет каждого бездны цепям, чего старушка не желала принимать, она хотела обычной смертью умирать.

Её сын — служитель Бога, он поможет ей. Захочет старушка из храма цепей. Пожелает лечь в гроб, оказаться под защитой божьих слуг. Пусть они поют молитвы, покуда по три дня и ночи пройдут. Только тогда, когда тела коснётся тлен, старушку более не одолеет ада плен. И будут петь молитвы божьи слуги, пытаясь от Люцифера спасти. Не позволят никому в двери храма войти. Не может бесовская сила, ни прочий помысел чертей, одолеть засовы, проникнуть за пределы божьих дверей. Так и будет! Две ночи продержится обитель, в храм не проникнет ни один ада воитель. Но третья ночь… веки поднимите! Убедитесь наконец, внимающие, что не спите. Сам дьявол, затмивший свет, снимет цепи с гроба: ему препятствий нет. Чего боялась старушка, того не получилось миновать. Будет годы вечные в аду с сатаной пребывать.

Жуткий сюжет, но как умело он сообщён. У Жуковского быстро, с удовольствием прочтём. Василий напугал изрядно. Как не бояться истории такой? А вот в Англии судьба баллады была иной. Смеялись над Саути, уж больно сказочный рассказ. Ничего мрачного не увидел читателя глаз. И переводчиков из разных стран — охватывал похожий обман. Лишь в России, Жуковского благодаря старанию, нашлась жизнь другому пониманию. Стоять над мёртвым, едва ли не тризну справлять, почести и хвалу ему воздавать, хотя он того не достоин, жизнь проживший, словно ада воин, в ад бы и отправился, отчего стараются уберечь, дабы в саван белый облечь, положить в гроб и земле придать, не позволяя сатане над ним торжество взять. Это знакомо в России, есть иной сюжет, довольно схожий содержанием, но становится он — увы — как и у Саути, сказочным преданием. Один Жуковский силы нашёл рассказать в антураже мрачном. Признать то не трудно… очень удачном.

Автор: Константин Трунин

» Read more

За баллады Саути браться: видеть гибель детей. Топить их желают! Такая затея затей. Вновь дитя безвинное, вышел жизни срок. За него руки взялись того, кто убить младенца смог. И Жуковский, по нраву ему приходилось сие лицезреть, умел за перевод без боязни браться: смел сметь. Перевёл на свой лад, как ему захотелось. Сказал, что нельзя убивать, каких бы целей к тому не имелось. Но как не убить, когда человек всегда за власть убивал, невзирая, насколько стар соперник иль мал. Если мешает, следует устранить, ведь редко совести муки будут томить. Иное дело — стихотворный сюжет. Совесть заест, иных вариантов развития действия нет.

У Саути «Лорд Вильям», у Жуковского «Ромуальд» сперва, позже «Варвиком» балладу воля поэта нарекла. Варвик — на втором слоге ударение. Так удобнее, краше выглядит стихотворение. Что с первых строк случается? Кощунство. Утоплен младенец! Таково мира сего совершенство. За какую провинность? Мешал он власть принять над царством. Прежде был убит его отец схожим коварством. Теперь он — Варвик, — кому положено власть принять. Для того и пришлось, сначала брата, потом сына его убивать. Отныне владыкой Ирлингофа стал Варвик, только радости был ему отпущен краткий миг.

Не готов для власти — не бери, откажись. Иное в жизни дело найди: им насладись. Какая цель быть господином дворян? Всё равно владеешь толпою тех же крестьян. С той же лёгкостью самого скоро к смерти приговорят, будет уготована дорога павшему в пекло бездны, то есть в ад. Но не к тому подвести внимающего балладе следовало поэту. Убивать глупо! Как донести мысль получше эту?

Довольно просто донести, так доносили с древнейших времён. Пусть преступник будет совестью измучен, ею удручён. Не эриний преследование, не их ножи видеть за спиной, просто переживаниями за содеянное будет нарушен покой. Собственными руками, на жизнь родных покусившись, над обстоятельствами одержавшим верх притворившись, пожиная успех, запираясь в четырёх замка стенах… содрогаться придётся в ужасающих снах. За убийство полагается месть, без мести умерших не обойтись, потому нельзя от них укрыться, не получится от воли мертвецов спастись.

Видит призраков Варвик, его воображение сильно, он слышит младенца крик, что тянет Варвика на дно. Бежит Варвик, не умея скрыться, с каждого угла слышит: дано тебе с жизнью проститься. Где спасение искать? На воде… подальше… посреди реки. Да разве не смогут призраки и тут к нему подойти? Как же случится смерть Варвика? Отчего исчезнет под ним плот? То уже фантазия поэта, раз он к такому исходу балладу ведёт.

Тут бы сказать: какая мораль? А была ли мораль в ту далёкую старь? Тяготило ли людей, как они боролись за власть? Может убивать — древнему человеку во сласть? Это поэты веков последующих, спустя полтысячи лет, придумывали, как убийц наказать, измыслить для того разных бед. Даже совесть пробудить, дабы не дремала в бездушных властелинах она. Пусть кажется, так убийцы переживали всегда. Раз жизнь чужую прервал, должен страдать. О чём же ещё тогда баллады поэтам писать?

Василий не сходит с пути, продолжая превозносить излюбленную тему. Вновь смерть правит балом, под овации выходит на сцену. Собран урожай впечатлений, пора уходить, и смерть уходит, поскольку сможет Жуковского опять вдохновить. Благо, есть поэты, вроде Саути: мрачное любившие. Благо, есть поэты, вроде Жуковского: умело и вдумчиво переводившие.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В преданиях немецкой земли, давних по истечению лет, историй можно много найти: можно найти любой ответ. Как не обратиться к былому, пройти дорогой других? Не подавишь зовущую к поэзии истому, родится во строках о прежде бывшем стих. А если знаком во красках изложенный слог, от поэта, пусть английских кровей, преподнесёшь опоздавшим урок, лирикой удивляя своей. Ежели так, другого автора выбирал для перевода Жуковский, чей талант уважал. Это Роберт Саути, взявший за канву сюжет бесовский, как рыцарь в жертву демону дитя отдавал. Василий опять не точен, не желает только лишь переводить. Стих должен быть монолитен и прочен, дабы собственным творением он мог побыть.

Изменены имена, не звали героя Адельстаном, осталась общая канва… и Рейн, порой окутанный туманом. За красотою края кроется краса людей, прекрасен замок Аллен, красив и тот из лебедей, что причастностью к действию славен. Не имеет значения, из каких побуждений действовал Адельстан, всё равно останутся разные мнения: под воздействием чего он был обуян? Отчего приплыл, какие цели имел, почему оказался населению Аллена мил, как в жарких сечах с ними уцелел. Всем пришёлся Адельстан по душе. Была ли душа у него самого? Замыкался рыцарь часто в себе, словно не интересовал никто.

Какая тайна его сердце точила червём? Кто он — человека подобие? Посмотришь со стороны: при жизни обречён. Не поставлено ли где над могилой надгробие? Но Василий паладином Адельстана прозывал, тогда это воин света иль тьмы. Никто пояснять точно не стал, ограничившись представлением из суеты. Не знала ничего об Адельстане даже жена. Девушка местная — Лора. Красавица на зависть, принадлежать паладину стала она, для того хватило еле заметного слова. Может Адельстан был прежде свободен от оков, до прибытия в замок вольным, стал он к ожиданию худшего готов, когда ребёнка рождения оказался достойным. Тогда и замирал читатель, неизвестного ожидая, о чём поведает дальше поэт-ваятель, пишущий, со смертью играя. Две огромные руки — из «Адельстана». Они — демона черта. Ими была воля паладина обуяна, им он должен отдать своё дитя. Так будет жертва принесена, не воспротивься Лора, она призовёт на помощь Вседержителя — Творца, не выдержав судьбы укора.

Сюжет не прост для понимания, загадочностью переполняется. А если приложить старания? Немного туман над Рейном проясняется. За таинственностью не видишь полную картину, от домыслов голова кружится, автор не сообщил и половину, так проще — антуражем призакрыться. Читатель, взглядов приземлённых, склонный находить в мистическом суть, не ищет понимания способов сложных, объяснить постарается как-нибудь.

О судьбе человека поведано во строках, насколько тяжела рутина, рождённый некогда на небесах, его окружает земная тина. Пришёл из неизвестных до того краёв, о чём никто не ведает совсем, вне воли стал жить вдоль берегов, ставший разрешителем бытовых проблем. Есть сложная преграда — редкого человека не касалась она. Не бывает в семьях слада, если родилось между ними дитя. Мрачность начинает одолевать мужчин, женщины на это смотрят иначе. Каждый день — причина новых кручин, отчего на душе тяжелеет тем паче. И хочется, поскольку не видишь выхода проще, броситься прочь. Да не станешь бродить, подобно балладному герою, по роще, не станешь звать идти с собою жену в ночь. Кто одолеет миг таких несчастий, других проблем познать успеет, для адельстанов же не будет более ненастий, такой рыцарь ничего всерьёз не одолеет.

Автор: Константин Трунин

» Read more