trounin.ru

Должно быть очевидно, в одиночку не создашь вороха прекрасных мгновений. Будь хоть семи пядей во лбу, требуется потрясающая гениальность, позволяющая писать так, словно это является для тебя воздухом. Да мало писать, ибо результат всякой жизнедеятельности известен — это отравляющие организм вещества. Примерно так же происходит и с гениальными людьми, вынужденными выбрасывать из себя абсолютно все мысли, невзирая на их качество. Обрадовав читателя предисловием и «Утром жениха и утром невесты», Полевой дополнял первую часть «Нового живописца общества и литературы» по остаточному принципу. Он испытывал необходимость иметь материал, не придавая значения его достоинству. Это надо понимать и так, что неважен продукт, который ты взялся продавать, главное озаботиться его реализацией. Потому и есть частично привлекающее внимание в содержании, тогда как большая часть скорее всего современниками Николая пролистывалась.

Сразу после предисловия издание давало возможность ознакомиться с пасторальной беллетристикой «Новый год», отдельно датированной 1826 годом. Без проявления особой фантазии, сугубо созидая по принципу отражения увиденного, Полевой дал читателю почувствовать ожидание чего-то стоящего. Следом за «Новым годом» располагалось сатирическое произведение «Утро жениха и утро невесты», окончательно настроившее читателя на нужный Николаю лад. Однако, далее возник провал. Развлечь читателя Полевой уже не мог, воспользовавшись тем самым остаточным принципом. Он наполнил издание до должного уровня, и настала пора задуматься о привлечении внимания. И всё же нужно кратко вспомнить, чем Полевой дополнил содержание.

Обличение пороков общества продолжилось беседой «Людские советы. Небольшое драматическое представление, какие разыгрываются перед нашими глазами всякий день». Действие построено вокруг проблем А., спрашивавшего совет у дяди, тёти и друга. Те отвечали ему в нравственно-наставительной манере. А вот следующая работа «Жена и должность, должность и жена. Происшествие выдуманное и никогда небывалое, а потому и представляемое в виде водевиля» уже истинно веселило читателя. Подумать только, чета помещиков приехала на приём к знатному вельможе, надеясь изыскать карьерный рост для отца семейства. Остальное — фривольность осуждаемых женских нравов, превративших действие в фарс.

Следующее произведение — «Снимки с того, что иногда встречается в свете». Полевой взял два события, зафиксировав их для читателя. В первом он показал существование почтенных людей, оказывающихся гнилыми. Во втором — обсудил проблематику синекуры, доступной малому кругу, противопоставляемой действительно важному труду, традиционно оцениваемому крайне низко. Николай открытым текстом сказал, что лучше стать чиновником, тем облегчив существование, гарантирующее безбедную жизнь. Но подобный стиль изложения не совсем нравится читателю. Причина в необходимости самостоятельно раскрывать порочность обстоятельств, нежели видеть их предварительно разжёванными. Полевой словно опасался, будто его не поймут, поэтому неизменно писал открытым текстом.

Произведением «Гостья после бала. Аллегорическая сказка» Николай напомнил про существование совести. Про неё же повёл речь в повествовании «Самые обыкновенные события», где показано, как много не делай для других, всё равно виноватым окажешься. Дополняют содержание «Два письма от Авдея Фомича Прицепкина к Карпу Ефремовичу Ухорезову», в том числе и раздел «Всякая всячина», вместивший разное, особенно примечательное анекдотами про Наполеона. Читателю задавался вопрос: ежели Наполеон так неумерен в аппетитах, то, если он умерил бы аппетиты, был бы он тогда на троне? Кроме того, Николай делится мыслями о том, что такое излишество, учтивость, этикет и о прочем.

Ещё раз нужно повторить, самостоятельно создавать такой объём информации трудно, тем более с требуемой от автора регулярностью. Впрочем, в подобном духе трудились, например, английские литераторы. Правда они прославились написанием протяжённых историй. В случае Полевого оказалось несколько иначе.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Самое яркое произведение первой части «Нового живописца общества и литературы» — это «Утро жениха и утро невесты», где читатель должен был узнать, как ныне стало принято не жениться или выходить замуж, а «сделать прекрасную партию». Как же прогнило всё кругом, ежели создаваемый во имя будущего счастья брак, зиждется на меркантильных принципах. То есть обе стороны ожидаемого супружества словно не замечают происходящего вокруг, неизвестно для чего веруя в удачно выпавший шанс разрешить все проблемы разом, связав себя семейными обязательствами. Вот к тому то и вёл речь Полевой, что ничего подобного не произойдёт. Тут скорее вспомнятся пушкинские строки — я сам обманываться рад — написанные незадолго до сатирического пасса Николая. В схожих ситуациях оказываются оба — жених и невеста. Каждый из них желает выгадать, а не деле становится заложником ситуации. Было бы интересно посмотреть на продолжение совместной жизни таковых людей, но, думается, там сплошная взаимная ненависть.

Итак, рассказчику довелось побывать в Москве. Он — лицо известное. Нет, не так! Он известен по публикациям, тогда как в лицо его могут и не узнать. Вот прибыл он в Москву и сразу же был приглашён к некоему товарищу, тот желал ему выразить своё почтение, по случаю обрадовав ожидаемым событием — он готовится «сделать прекрасную партию». Сие намерение похвально, да рассказчик не понимал — какой резон ему быть причастным, коли он жениха видит в первый раз. И тот, надо сказать, не имел представления о внешности приглашённого к нему известного человека. Ему хватило знания о громкости имени, тогда как цель имел довольно прозаическую. Окажется, жених желал занять крупную сумму. Не поразительно ли это? Выдернуть из жизни человека, чтобы без стеснения потребовать с него денег? Буквально! Потребовать! Слово «попросить» тут вовсе неуместно. Ох уж эти времена и нравы желающих «сделать прекрасную партию», надеющихся после окупить затраты на свадебное торжество.

Рассказчик не был скуп, он бы может и дал взаймы, и может даже под процент. Чего сделать не успел. Жених сразу предупредил его — ему уже знакомый делал предложение, потребовав огромный процент за заём. С таким человеком он решительно не желает продолжать знакомство. А коли и рассказчик не желает ему дать взаймы, то на кой чёрт он нужен? Мягко говоря, пусть идёт, куда прежде шёл. И рассказчик пойдёт, будучи перехвачен неким князем.

Кто же тот князь? Удивительное совпадение — отец невесты. Имея четырёх дочерей, он желает избавиться хотя бы от одной. К тому же случилась радость — её возжелал молодой человек, способный из своих средств покрыть свадебные издержки. Что он сам даст? Помимо дочери самую малость — имение в захолустье и пару тысяч крестьянских душ, а то и вовсе менее того. Что осталось думать рассказчику? О тлетворности сущего — прозябающего в бесцельности, постоянно надеясь выгадать за счёт других, кто в конечном счёте через последних участников цепочки выгадает непосредственно на тебе.

Не позабавил ли общество Полевой? Определённо ему это удалось. Все эти желающие «сделать прекрасную партию» казались ему противными, либо без такового чувства, зато с явным непониманием, зачем закрывать друг другу глаза, при явной необходимости понять — лучшей доли за просто так никто давать не собирается. Безусловно, случается разное. Иная невеста действительно принесёт барыш, да скорее, вместо обещанных за нею крестьян, получишь полный комплект мёртвых душ.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Издеваться над действительностью — это так по-английски. Видеть обыденное и всем привычное, но выставлять его в поражающем воображение идиотизме — отличительная черта именно английского юмора. Тем не менее, учитывая озлобленность Салтыкова, получить от него нечто вроде «Истории одного города» казалось вполне ожидаемым, как и продолжения творчества сугубо в данном направлении. Материал для произведения сам шёл в руки — прошлое России стало для того основанием. Далеко Салтыков не заглядывал, он начал с 1731 и закончил 1826 годом. Местом действия сделал давно им излюбленный фантастический Глупов. Как раз для него и составил летопись, дав ей название «Истории одного города».

Для начала необходимо прояснить для читателя становление Глупова. Населён он недалёкими людьми, неизменно из поколения в поколение остающимися непроходимыми тупицами. Над ними и властвовать никто не желал, опасаясь из-за них же лично оказаться в дураках. Так или иначе, древний Глупов сменился относительно современным городом, затерянным где-то на необъятных просторах России. Сразу Салтыков привёл краткий перечень градоначальников с их особыми заслугами в виде проступков, чтобы уже на этом материале создавать хронику. Читатель должен был изначально понять, кого не поставь над глуповцами, тот мало чем будет от них отличаться, хотя Глупов — возможно один на всю страну, зато достойных оказаться в числе его начальников — вся страна в целом.

Исследователи творчества Салтыкова в один голос проводят параллели между содержанием произведения и имевшим место быть в действительности. Они с упоением отмечают сходство, забывая главное — «История одного города» является художественным произведением, где сатиристическая составляющая лишь позволяет задуматься о наличии сходства, но никак не должна побуждать к поискам оного. Достаточно осознать авторское послание, обязательно пробуждающее в читателе нужду отторгнуть проявление подобного в реальной жизни, далёкой от всякой художественности. В самом деле, Салтыков приукрашивал очерняя, собирая в представляемых внимаю лицах весь негатив, забывая о положительных чертах, очень редко делая исключения.

Кто бы не становился над Глуповым — он заботился о собственном благополучии. Вернее, назвать это заботой о благополучии нельзя. Вести самоубийственную политику, направленную на уничтожение всего — не есть разумный подход к исполнению должностных обязанностей. Став градоначальником, человек берёт повышенные обязательства перед горожанами, чего у Салтыкова не наблюдается. Впрочем, известный своей сатирой на обыденность, Михаил считал допустимым показывать действительность сугубо таким образом. И если читатель видит соответствие с ему знакомыми реалиями — он непременно то отметит, высказав Салтыкову поддержку. И как бы это не казалось странным, человек всегда склонен подмечать отрицательные моменты, стоит ему только на них намекнуть, даже в тех случаях, ежели прежде до того он ничего подобного не отмечал, и может быть и не стал того видеть. Тут можно сказать, что человек нашёл подтверждение, но можно и иначе сказать — он заразился пессимизмом от удручённого жизнью обывателя.

Частично Салтыков пояснял свою позицию по «Истории одного города» в «Письме в редакцию журнала Вестник Европы». Он желал отобразить типичную для русского народа особенность, охарактеризованную шапкозакидательским настроением. Отнюдь, русские не являются глуповцами, но им свойственно ко всему относиться спустя рукава. И если над нами поставят самодура, они того никому не поставят в вину. Пусть тот разваливает их родной край — всё стерпят. Может потому как знают — на смену одному придёт другой, скорее всего хуже предыдущего, отчего предпочтительнее потерпеть находящегося при власти сейчас. Писал Салтыков и самому редактору «Вестника Европы» Пыпину, обижаясь на размещение в журнале критики не до конца понявших созданного им в «Истории одного города» замысла.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Каков народ — такие государи. Так есть ли толк ругать государей народу? Кто из народа в государи не пойди — всё повторится в тех же красках. Изредка случается необычное — в государи выбиваются дельные люди. Но примет ли таких деятелей народ? Люди окажутся ещё более недовольными, в конечном счёте заслужив бытовавшее до того к ним отношение. Салтыков критически относился к государям, потому как сам, по роду деятельности, к оным относился. Не раз он сказывал про творимые государями беспорядки, вернее — творимые ни к чему не обязывающие порядки. Конечно, под государем следует понимать любое лицо, наделённое властными полномочиями, особенного губернаторов, являющихся наместниками правителя. Их-то Салтыков и назвал помпадурами, в сатиристической манере отображая будни сих поместных властителей.

Первое, что возмущало Салтыкова, это текучка кадров. Помпадуры не успевали обосноваться на одном месте, как их тут же переводили на другое. Не ознакомившись с жизнью порученного региона, они портили оставленное им предшественниками. Широкого охвата Салтыков не предлагает, достаточно ознакомиться с происходящими событиями вокруг губернаторского дома. Ежели внутри него царит разруха, что говорить об остальном? Задумал один помпадур перестелить полы, повелел сломать, к тому моменту его заменили на другого помпадура, а того и такой пол устраивает, зато потолок или стены не по душе, и их ломают, да и этого помпадура меняют. Таким образом становится хуже и хуже. Если смотреть в общем, на таком же уровне всё подвергалось уничтожению в масштабах страны.

Так было не всегда. Раньше помпадуры старались сделать нечто, чтобы остаться в памяти людей. Могли чинить дороги, ставить памятники, улучшать благосостояние населения. Сам Салтыков такого не наблюдал. Он являлся свидетелем повального развала. Всякий помпадур стремился урвать побольше, либо вовсе ничего не делал. А где всё-таки находился хозяйственный губернатор, у того копейка рубль берегла, и из малого хозяйства вырастало большое. Для достижения лучшего из возможного требуется всего лишь незначительное преобразующее действие, как результат превзойдёт ожидания.

Порою встречались помпадуры, долго пребывавшие на губернаторском посту. И про них Салтыков ничего доброго сказать не смог. Разве только сравнить с сытыми котами, проводящими дни в ленивой дремоте, отрывая голову от подушки лишь для вкушения новой порции яств.

Создаёт Салтыков и краткую характеристику помпадуров, настолько они друг на друга похожи. Физическая подготовка им для должности не нужна. Их основная способность — умение распоряжаться. От окружающих они требуют обязательной скорой исполнительности, даже от ямщиков. Прочее не столь существенно.

У читателя обязательно сложится впечатление, словно Салтыков испытывал острую необходимость высмеивать действительность. Не имея другого инструмента для воздействия, он остро отзывался о происходившем в стране, всякий раз находя причину для недовольства. И снова стоит сказать, что будучи недовольным сложившимися при правлении Николая I условиями, он сохранил такое же отношение и при Александре II. Стремление Салтыкова к неспособности принять действительность очевидно. Будь помпадуры старательными и умелыми, им всё равно носить имя помпадуров. Такой уж характер у Михаила.

Самое странное, далёкий потомок склонен находить в прозе Салтыкова сходства с обстоятельствами, близкими уже ему. Словно и не прошло тех сотен лет, отделяющих от реалий Михаила. От грусти ли проводится поиск сходства или от сходства мысли с представлениями самого Салтыкова? Впору вернуться к предварявшим данный текст словам. Всё будет так, как оно должно быть, либо станет ещё хуже. Впрочем, у каждого собственное отношение к должному быть.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Сатира — это завуалированное отражение правды? Отнюдь, Булгарин так не считал. Не видел он в иносказании ничего близкого к действительности. Может хочется видеть правду в домыслах, тогда как до реальности в сатире не хватает самого главного — прямого отношения к имеющему место быть. Если брать в качестве примера басни, то сколько в них найдётся правдивых моментов? Наоборот, в баснях отражаются чаяния, которых не может существовать, поскольку они противны происходящим в нашей жизни процессам. Может в иных мирах, где правда и справедливость способны иметь определяющее значение, там найдётся место и прямому пониманию басенных сюжетов. Посему, коли о баснях пришлось говорить, Фаддей посетовал в сторону Крылова, укорив того в излишней подверженности сатире, никак другим образом не понимая граней таланта известного на всю Россию баснописца.

Помимо Крылова по басням известен Фонвизин, пусть и в качестве переводчика. И к нему у Булгарина имеются претензии. Фаддей просто не желал принять людское стремление находить отдушину хоть в чём-то. Нет, сатирой для Булгарина являлось неверное трактование обыденности. Для примера он предлагает суждения иностранцев, для пущей убедительности, касательно русских. Довольно забавно читать такое, о чём и помыслить прежде не мог. А это, между прочим, точка зрения людей из-за рубежа, чаще всего серьёзно ими воспринимаемая. Для нас же то мнение является сатирой. Собственно, точно такой же сатирой иностранцы считают мнение о себе, редко согласные с приписываемыми им качествами.

Фаддей не стоял на позициях необходимости извращать понимание действительности. Сообщать нужно только проверенную информацию, желательно окружая её наиболее правдоподобными обстоятельствами. Тут читатель ему должен возразить, так как беллетристы не могут обходиться без выдуманных сюжетных линий. Да и сам Булгарин некогда придерживался вымыслов, которыми он и далее станет наполнять страницы художественных произведений. Без вымысла не может существовать литературы. Но сатира — это всё-таки какая-никакая правда, только подаваемая под видом истины, оной на самом деле не являясь. Скорее следует говорить о своеобразном понимании жизни, то есть об утрировании.

Есть среди статей Булгарина работа под названием «Истина и сочинитель», она также служила предисловием. В качестве диалога читателю представлены рассуждения о ремесле писателя, стремящегося познать истину, сообщив её другим. Истина оказалась беззащитной перед всеми, не способная постоять за себя. Она всегда покрыта наиболее желаемым писателям покровом, тогда как редким мужам от науки она предстаёт в естественном виде (сугубо филологи и математики могут её зреть таковую). Главным советом истины сочинителю стал призыв умалчивать там, где её образ может оказаться разрушенным, а лучше облачать истину в угодный самим писателям покров. Но сама истина прозрачна и не может быть заметна глазу. Нельзя увидеть того, что не имеет примесей, ибо всякое напластование извращает истину. И потому писателям ничего другого не остаётся, как выдавать за истину её покров.

Из этого следует: говоришь ты правду прямо или пытаешь её сообщить намёками, сообщить действительное положение дел никогда не сможешь. Для этого потребуется подобрать слова, которые изначально являются лживыми. Настоящая правда заключается в молчании. Какими речами не забавляйся, всегда найдутся те, для кого истина сокрыта под иным покровом, из-за чего тебя обвинят во лжи. Тогда останется уподобиться сочинителю сатиры, тем способствуя иносказательному пониманию истины, специально помещённой под покров, чтобы каждый читатель самостоятельно смог увидеть имеющее место быть.

Булгарин всё же подобного не признавал. Его правда оказывалась далёкой от сатиры, именно потому всякий мог обвинить его в предвзятом отношении к настоящему. Но как не говори — всё это есть и останется проблемой философского толка.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Широта души Салтыкова всегда прощала простого человека, являвшегося в его глазах жертвой действующей политической системы. Верил ли сам Михаил в им рассказываемое? Не асоциальные личности отбывали наказание в исправительных учреждениях, а в основном мученики, аки агнцы божии, согласившиеся принять испытание за греховность человеческих побуждений. Но так и должно быть для истинного христианина, своей жизнью доказывающего право на рай после смерти, дабы быть по правую руку от Христа. Салтыков настолько категорично не смотрел на должное каждому бытие, он только порицал чиновничий аппарат, в нём одном видя причину страдания людей, принесённых в жертву обстоятельствам.

Само собой, есть «Талантливые натуры», своей жизнью доказывающие право на проявление народной смекалки и хитрости, пусть и совершаемой по доброте сердечной. Это не отменяет преступности проделываемых ими мероприятий. Ежели не желает человек спокойно созерцать действительность, тогда он должен принять положенное ему наказание. Но Салтыков таковыми восхищается. Особо он выделил четверых, написав о каждом по очерку: «Корепанов», «Лузгин», «Владимир Константиныч Буеракин» и «Горехвастов».

Предпоследний раздел называется «В остроге». Михаил описывает истории, услышанные им в оном месте отбывания наказаний. Перед этим он обозначает отношение людей к арестантам вообще. Человек, попавший в заключение, становится в обществе подобием прокажённого. Хоть вина его и будет искуплена, полноправным он себя ощущать более никогда не сможет. Чтобы оное мнение подвергнуть сомнению, Салтыков привёл рассказы сомнительного содержания.

Допустим, отбывает наказание человек, зарубивший топором девушку. Поступил он так не зла ради, поскольку не стерпел её недоступности. С другими она позволяла вольности, ему же отказывала. Вроде бы и нет теперь вины на нём, как то пытается поведать Михаил, и всё равно сидеть данному человеку, словно он совершил осознанное преступление. Прочие проступки описываются в сходной манере. Выходил Салтыков из острога с ощущением опустошённости от российских законов. Читатель же видит в том мягкосердечие Михаила, слишком доверчивого для своего рода деятельности.

Закрывает «Губернские очерки» раздел «Казусные обстоятельства». Салтыков продолжил оправдывать людей, приведя для лучшего понимания историю «Старец», о человеке, что всегда уходил с насиженного места, когда туда приходили люди. Не мог он терпеть возводимые ими порядки, желая жить собственными представлениями о должном быть. Самое удивительное, люди стремились именно к нему, привлечённые его бытом, пока кому-то из них не приходила идея начинать менять хорошо устроенный уклад. Потому и уходил старец, не имея желания бороться, когда проще всё начать заново.

Воззрения Салтыкова становятся более понятными по очерку «Первый шаг». Не мог Михаил в обвиняемом видеть виновного, так как у каждого преступления есть оправдывающие поступок мотивы. Понимавшие ход мыслей Салтыкова, говорили о нём, сравнивая с Макиавелли. Впрочем, говорить о применение сего повествования непосредственно к самому Салтыкову — неправильно. В продолжении истории от первого лица читателю представляется некий неизвестный персонаж, выросший в тяжёлых условиях и трудившийся в среде чиновников, подставлявших друг друга. Требуется понять, почему главный герой стремился оставаться честным, избегая любого нарушения закона. Сможет ли он преодолеть себя и не совершить первый шаг к моральному падению? Возможно ли, чтобы имея шанс получить взятку, он от неё отказался? И не съедят ли его за свойственные ему принципы? Угодные только ему и никому другому.

Вместо эпилога представлен очерк «Дорога». Салтыков прощается с местом ссылки, возвращаясь домой. Он наконец-то примется за плодотворный литературный труд.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Задав основную тему для очерков, Салтыков в дальнейшем позволил себе прочие сюжеты, обычно остающиеся без пристального внимания. В самом деле, так ли часто люди проявляют интерес к каликам божиим, богомольцам и проезжим, если их присутствие ничем не мешает? Михаил решил напомнить о их существовании, о чём в столице могли позабыть.

На страницах «Губернских очерков» рисуется «Общая картина». Салтыков обозревает положение в деталях, дополняя повествование примерами, вроде историй отставного солдата Пименова и Пахомовны. Кто-то собрался пешком до Святых мест дойти, а кому-то и без дополнительных духовных подвигов ад мерещится. Всему определяется должный фон, служащий основой для рассказов о семействе Хрептюгиных и о госпоже Музовкиной.

После описания положения религии в провинции, Михаил допустил необходимость представить виденное им в качестве драматических сцен и монологов, собрав написанные пьесы в четвёртом разделе. Вполне логично видеть, что первое произведение «Просители» касается чиновничьей темы, к тому же с острым социальным подтекстом: в суд подаётся жалоба против еврея.

Пытаясь разбирать очерки Салтыкова, понимаешь, далее заглавных работ проявлять интерес не имеет смысла. Оставленные Михаилом наблюдения подойдут желающим узнать быт периферии, восполнив пробелы в знаниях. Однако, понимая особенность мировоззрения Салтыкова, можно получить ложное представление о былом. Излишне Михаил показывал действительность, выискивая и прославляя эпизоды человеческих недоразумений. Это не отменяет их существование, но выставляется таким образом, будто живущие на страницах персонажи воплощают собой привычных для России людей. Читателю словно приятно думать, насколько плохо всё кругом, как удачно это выразилось в прозе Салтыкова. И пока он думает так, окружающие его люди стараются тому соответствовать.

Нужно понимать и возраст Михаила. Вернулся он из ссылки будучи тридцатилетним. В нём ещё не сформировался негативизм, он лишь таил недовольство от происходящего в провинции. Потому его соображения, вроде честный тот, кто является бедным, высказанные в «Выгодной женитьбе», являются предвестником жестокого высмеивания обыденности. Сам же Салтыков пишет монолог «Скука», ощущая то же чувство, начинающее преобладать у читателя. «Губернские очерки», изначально высмеивая, стали переходить на оправдательные ноты. Если к чему и была претензия у Михаила, то только к знакомому ему кругу исполняющих функции власти людей.

Пятый раздел «Праздники» совершенно не получился. Не умел Салтыков говорить о радости. А вот шестой раздел «Юродивые» выделился очерком «Надорванные». Наконец-то Михаил показал собственную человечность, выступив перед читателем в виде лица, находящегося в сомнениях: действовать согласно закона или показать присущую ему человечность. Читатель хорошо его понимает. Салтыков должен решить, как поступить с задумавшими поджог крестьянами, решившимися на такой поступок из желания быть сосланными в Сибирь, где им позволят обвенчаться. От Михаила зависело, какое определить для них наказание. Сослать в Сибирь их он не мог, но прояви сочувствие, сделай для людей ими желаемое, как дальняя дорога обеспечена. Читатель обязательно задумается, насколько оправдано потворствовать делающим злое дело, добиваясь тем личной выгоды. С какой стороны на это посмотришь, с той и рассудишь.

Опять же, в Михаиле интерес просыпался, когда повествование касалось его непосредственных обязанностей, тогда как прочее оказывалось изложенным весьма посредственно. Что же он желал поведать читателю в очерках «Неумелые» и «Озорники»? Если и важное рассказывал, оно забывалось, достаточно было ознакомиться с теми же «Надорванными», примечательными именно авторской нерешительностью. Ведь читатель должен сам решать, кому следует довериться, без писательского на то указания.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Сосланный в Вятку, Михаил Салтыков не вёл литературную деятельность. Он собирал материал, которым начал делиться с «Русским вестником» в 1856 году. Цикл наблюдений получил название «Губернских очерков». Будучи объединённым в одно издание, был разделён на девять разделов. «Прошлые времена» и «Мои знакомцы» стали проводниками в мир провинции, приковав внимание столичного читателя к быту ставших далёкими для него проблем.

Далёкими проблемы стали из-за их удалённости. В самой столице сохранялись точно такие же порядки. Но в губерниях, далеко располагающихся от монаршего внимания, происходил подлинный беспредел. Салтыков мог оный лично наблюдать, если не приукрашивал действительность. Огорошить обывателя у него получилось двумя рассказами от лица подьячего, видевшего творимые чиновниками самоуправства.

Причина начала публикации откровенных рассказов объясняется не столько чувством безысходности Салтыкова и его желанием высказаться о наболевшем, сколько смертью Николая I за год до того. Ежели ранее за незначительное свободомыслие ссылали на поселение, как то уже однажды случилось с Михаилом, то теперь в стране позволялось открыто высказывать недовольство.

Только время идёт, а российский чиновник не меняется. Оный сложился задолго до того, как о том хотелось бы думать. Более можно сказать, чиновник в любой стране старается найти выгоду прежде всего для себя, поэтому нет смысла заниматься самобичеванием. Винить следует человека вообще, склонного допускать наплевательское отношение к работе, используя её для реализации собственных потребностей. И если кому-то достаётся место начальника, редкий народный избранник не станет пользоваться даваемыми им преимуществами.

Вот и у Салтыкова на страницах «Прошлых времён» показываются наиболее вопиющие случаи, имевшие некогда хождение и в ином виде встречающиеся сейчас. Например, чиновники могли проиграться в карты, восполняя убывшие средства за счёт населения, устраивая дополнительные поборы, якобы на нужды царя. При этом понятно, если о таковой деятельности чиновников кто прознает, тогда не сносить им головы. Поэтому о завтрашнем дне действующие лица очерков Салтыкова не думают, главное в настоящий момент удовлетворить возникшие прихоти.

Находчивым везде даётся дорога. В тексте приводится случай практически честного отъёма денег у людей, не желавших участвовать в качестве понятых при осмотре трупа. Русский человек оставался крайне впечатлительным, из-за чего готов откупиться, лишь бы не присутствовать на столь неприятной для него процедуре. Знавшие о том чиновники не чурались собирать плату за отказ от участия в оном мероприятии. Надо ли говорить, что если преступник имел возможность оплатить «невнимательность» чиновников, то он так и делал. Остаётся предполагать, каких мер потребовал Александр II для проверки информации, ставшей известной благодаря стараниям Салтыкова. Видимо, слетело много чиновничьих голов, либо множество оных ещё больше озолотилось, так как на взятки вышестоящим деньги собирались всё с того же населения.

Очерки «Обманутый подпоручик», «Порфирий Петрович», «Княжна Анна Львовна» и «Приятное семейство» составили второй раздел. Это скорее сплетни, коими Салтыков решил поделиться с читателем. Ими он разбавил первоначально сообщённый негатив, показав, будто бы и в провинции живут стоящие люди, достойные не порицания, а всяческого уважения.

Некоторые наблюдения Салтыкова кажутся занимательными. Например, хороший человек пьёт водку по той причине, что ему в организме её не хватает, а в плохом её итак переизбыток. Есть в губернии люди, обходящиеся без взяток и решающие проблемы за счёт умения находить подход к населению. Некоторым дамам за тридцать не помешало бы мужа завести, взамен умершего, дабы зазря не пропадали.

Одно сказать можно точно — категоричность заявлений допустима, если будут приводиться примеры обратных человеческих поступков. Дав представление о людях без совести, покажи человека с высокой моралью. Салтыков так и поступил. Но читатель видит более отрицательные примеры, уже серьёзно не воспринимая возможность существования действительно благородных человеческих качеств.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Бороться и искать, товарищи. Не боясь провала, ибо будущее не за горами. Но и в горах случается попасть впросак. Особенно в тех случаях, когда жизнь берутся отразить такие писатели, каковыми стали для действующих лиц «Двенадцати стульев» Ильф и Петров. О чём они рассказали? Про амбиции эмигрантской аристократии, желавшей вернуть оставленное в России имущество. Но как его вернуть, если всё уже освоено и пущено на строительство Советского государства? Оказывается, остались потаённые места. Так за чем дело стало? Вперёд на поиски! Только опасайтесь авторов произведения — они не станут подыгрывать прежним хозяевам Империи.

Ильф и Петров с первой станицы размышляют о бренности бытия. Человеку в действительности всегда требуются только два специалиста — цирюльник и служитель похоронного бюро. Соответственно, первый стрижёт, бреет волосы и рвёт зубы при жизни, а второй — после смерти. Как не планируй время, а когда-нибудь того и другого придётся обязательно посетить. Но до той поры минует нужное количество лет, наполненное разными событиями. Например, на смертном одре тёща может признаться, что на утраченной Родине остались драгоценности, спрятанные в одном из двенадцати стульев. Кому-то идея о похожем придёт в голову, и он задумает написать об этом книгу.

Именно так, методом случайностей, Ильф и Петров нащупали путь к рассказу о приключениях в Советском государстве. Осталось реализовать замысел. На первый взгляд трудно мыслить, ни на что не опираясь. С другой стороны, достаточно изредка размышлять, поскольку финальная цель заранее обозначена. Остаётся отправить какого-нибудь героя за стульями. Лучше отправить сразу двух. Кого? Допустим, законного наследника и эксцентричного священника. Прочее дополнит повествование, ведь впереди много объектов, главное не обнаружить искомое в последнем.

К сожалению, стульев много. Искать каждый из них — занятие муторное. Как же заполнить будни действующих лиц? Ильф и Петров придумают им необходимое, порою значительно отвлекаясь от основной сути повествования, начиная грешить тем, что свойственно начинающим авторам. Вместо лаконичного сюжета, авторы погрузили читателя в тщательное описание передвижений, понимаемых внутренне, но не принимаемых буквально. Допустимо описывать каждый шаг до определённого момента, не сбиваясь на полушаги.

Ильф и Петров сбиваются. На страницах появляется множество лишних моментов, которые допустимо обойти вниманием. Тогда произведение превратится в целенаправленное движение, лишённое сопутствующей шелухи. Если авторам желалось показать развитие трамвайного или шахматного дела в России, то почему бы не создать отдельную историю об этом? Читателю могло быть интересно, пока же он чаще скучает, внимая лишним деталям.

Какова же основная лишняя деталь? Ильф и Петров не определились, кому быть главным героем произведения. Законный наследник и священник выступают на равных правах. Их поиски движутся параллельно, иногда пересекаясь, но окончательно расходясь, обозначая поворотный момент, требующий кого-то из них забыть. Впрочем, помимо амбиций эмигрантской аристократии, Ильф и Петров осознанно показали тщетность интереса служителей культа. Негоже тем и другим претендовать на ими утраченное. Поэтому остаётся смириться с двойной сюжетной линией, требовавшей обязательного воплощения на страницах произведения.

Искомый стул будет в итоге найден. Кому он достался — читатель должен догадаться без дополнительных подсказок. Не пойдёт народное достояние на воплощение мечтаний о личном благосостоянии. Представленный на страницах «Двенадцати стульев» исход желалось видеть воплощаемым и тогда, когда советская власть пала. Живи Ильф и Петров в наше время, то стул обязательно бы достался иным лицам, ибо для понимания этого достаточно оторваться от книги и посмотреть вокруг себя.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Человек писал книгу, потом решил перестать её писать, после вовсе не думал о ней, зато потомки с воодушевлением взялись видеть реальность там, где автором подразумевался лишь абсурд. Булгаков сразу сказал — он рассказывает от лица профана, толком не представляющим театральную жизнь. Коли так, то доверимся непосредственно сказанному. Серьёзное отношение к творчеству излишне провоцирует лиц к нему склонных до самоубийства, потому нужно постараться быть проще, и проще смотреть на творчество других.

Перед читателем «Записки покойника» — другое название «Театрального романа». Сразу ясно, автор записок уже умер. Как становится известным от рассказчика — наложил на себя руки, спрыгнув с моста. Описание обстоятельств получения рукописи, интерес к судьбе её незадачливого автора — самое цельное, выделяемое из повествовательной канвы. Прочее — яд, вредный для посторонних лиц. И так как сей труд стал достоянием общественности — нужно постараться не отравиться авторским сарказмом.

Дальнейшая суть произведения — никто не понимает будущего покойника. Он вроде делает правильно, но никого это не устраивает. Всё начинает казаться абсурдным, когда логически верное отрицается. Привязать к особенному мировосприятию работников театра — не получается. Просто кто-то сошёл с ума, либо у него превалирует чрезмерное отношение к собственной личности. Как в такой обстановке самому не тронуться? Потому главный герой и пошёл на решение, казавшееся ему самым очевидным.

Не стоит излишне разбираться в происходящем на страницах, как и искать адекватных действующих лиц. Люди живут личными интересами, пытаются наладить уважительное отношение к ими делаемому, всё прочее им безразлично. Если у кого лопнет терпение внимать написанному или не получится усвоить события, то нужно вспомнить об истории самого произведения — тогда всё станет гораздо понятнее.

Безусловно, без надобности к недописанной работе Булгакова читатель не притронется. Нужно иметь причину. Например, задавшись целью познакомиться с ещё некоторыми трудами Михаила Афанасьевича, помимо «Мастера и Маргариты». Либо иная цель — понять театральную кухню, ежели найти смысл в ней не получается. Другая цель — что-нибудь почитать о театре. Какие ещё могут быть цели? Просто по совету, а то и наперекор мнению какого-нибудь критика, толком не разъяснившего, чем ему не угодил «Театральный роман».

И вот книга в руках читателя. Он ознакомился с предисловием автора, понял, что держит в руках сразу две книги. Одна — «Записки покойника» неизвестного ему писателя, вторая — «Театральный роман» Булгакова. Они оказались под одной обложкой, обе отредактированы непосредственно Михаилом. К удивлению, книгу следует считать дописанной, так как добротное произведение всегда предоставляет читателю право самому предполагать, чем всё в итоге закончится.

А дабы читатель прикипел к «Театральном роману, Булгаков поступил тем же образом, каким озадачился Чернышевский в «Что делать?», то есть убил человека, тем привив интерес. Странно думать, чтобы читатель загорелся узнать об истинной причине самоубийства автора «Записок покойника», ведь она читается между строк. Да то и не имеет к повествованию существенного отношения. Булгаков высмеивал театральные порядки, чем и обеспечил читательское внимание.

Не станем поступать подобно Михаилу — не оборвём мысль на интересном месте. Подведём внимание к заключению. Более сказанного поведать не получится, не разбирая сюжет на составляющие его элементы. Таковой задачи не ставилось, ибо отношение к повествовательной канве было сразу обозначено. Из текста усвоено, что не зря Булгаков оставил произведение недописанным. Он выговорился, излил обиды на бумагу и успокоился. Нужно уметь смиряться с неизбежным.

Автор: Константин Трунин

» Read more