Tag Archives: поток сознания

Наринэ Абгарян «Зулали» (2016)

Абгарян Зулали

Высоко-высоко в горах, где женщины истекают кровью от месячных и сходят с ума мужчины от проблем различного происхождения, там творятся страшные вещи, о которых лучше не рассказывать, если не желаешь сообщить ещё раз о том, о чём прежде уже делился со страницами. А вдруг получится зацепиться и раскрыть содержание произведения шире? На это и остаётся уповать, каждый вечер усаживаясь за написание очередной истории. В голове формируются навязчивые образы, приходившие в воображение вчера, неделю назад и на протяжении последних лет. Это не то, чему следует уделять внимание. Но куда-то пробы пера определить необходимо. Так появляются сборники рассказов, ничем не примечательные, кроме самого факта их наличия в перечне написанного автором.

Вот перед читателем Зулали, некогда притягательная девушка, теперь же нечто несуразное, у одних вызывающая отвращение, у других, как у Абгарян, симпатию. Подобное действующее лицо схоже с ранее задействованными Наринэ персонажами. Стоило ей это понять, как повествование оборвалось, дабы сюжет произведения «С неба упали три яблока» вновь не повторился. И тут кровянистые выделения из мочеполовых путей, только на этот раз хотя бы известно, в чём их причина. Нужно отбросить начинание и искать вдохновение в ином. Пока поиски будут продолжаться, сам собой получится сборник, за неимением лучшего заслуживший право на публикацию. Либо имелся контракт с издательством, о чём остаётся предполагать. Ибо, если действительно контракт, тогда всё понятно и до крайней степени печально.

Двигаясь на ощупь, хватаясь за идеи, Наринэ прилагала усилия, но не могла сдвинуться с мёртвой точки. Она предалась унынию и неизменно использовала литературный приём, называемый потоком сознания. Её несло, словно по бурному течению реки, без надежды оказаться на берегу, приводя к прежнему итогу в виде водопада. И падала тогда Наринэ, не имея сил найти больше слов, поскольку из-за борьбы с потоком силы иссякли, заставляя вернуться назад, вновь броситься в реку, чтобы повторить прежний путь. И снова водопад разверзался в качестве неизбежного окончания повествования.

Осталось единственное — рассказывать о себе. Страницы наполнялись воспоминаниями давно минувших лет, отчего пробуждалась надежда и появлялось желание продолжать сочинять истории. Каково оно — расти? Какие они — годы до школы? А какие они — годы первых впечатлений от школы? И чем приходилось заниматься — будучи в школе? Ведь приятно поделиться событиями, особенно учитывая мнимость оставшихся в памяти деталей. Многие ли вспомнят про первый класс? Абгарян помнит довольно подробно, и вполне вероятно — о чём-то домысливает самостоятельно, пробуждая у читателя желание знакомиться с излагаемыми подробностями.

Ложка мёда борщ не наполнит вкусом. Нужно отдельно подходить к понимаю автобиографических историй, если они таковы на самом деле, и потока сознания Наринэ, заблудившегося среди кривых зеркал. Всегда допустимо предполагать и фантазировать — это право никто не отнимет у человека. А ежели человек — писатель, значит ему следует искать вдохновение, либо придумывать, каким бы образом это не получилось. И не беда, хоть сколько не наполняй канву, так как мысль рано или поздно остановится на должном быть обнаруженным. Не всегда в конце пути водопад, течение может успокоиться и вынести в благодатный край. Никто не знает, когда то произойдёт, поэтому приходится стараться искать. Остаётся верить, будто Наринэ так и относится к творческому процессу.

Промелькнул сборник рассказов, укрепив во мнении. Предстали действующие лица перед глазами и навсегда пропали.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Александр Иличевский «Перс» (2009)

Иличевский Перс

Иличевский подобен мачехе, заставившей Золушку отделять одну крупу от другой, поступив сходным образом с читателем, смешав воедино множество всего. Читатель, как и Золушка, справится с порученным ему заданием, и оставит внутри себя такой же неприятный осадок, поскольку не было существенной необходимости противиться тому, чего не миновать. Претензия к Иличевскому одна — неумение сокращать написанный материал, вследствие чего повествование загромождено лишними элементами.

Как прежде, Иличевский пишет так, как он в тот момент думает. Не идёт речи о том, чтобы выстроить текст в хронологическом порядке. Это противно представлениям Александра о художественной литературе. Необходимо сперва заинтересовать читателя, что и было сделано. Далее осталось отправиться за рублём в Москву, где главный герой будет рассказывать о присущей ему крутости, богатом опыте работника нефтяной промышленности и о детстве, проведённом в Баку. Не стоит думать, как это всё связано с самим Иличевским, возможно представлявшем именно себя на его месте.

Каждый найдёт свою прелесть в «Персе». Если читатель ценит историческую информацию — его вниманию представлен город Баку, связанный становлением с именами семейств Нобелей и Ротшильдов. Любителей восточных мотивов заинтригует охотничий интерес арабских шейхов к охоте на птицу хубара. Считающие важным внимать историческому наследию писателей получат жизнеописание Велимира Хлебникова. Но ключевой сюжетной линией предлагается считать то и дело проявляющиеся на страницах произведения эпизоды детства главного героя, которые и следовало оставить, переместив остальное в какое-нибудь другое произведение.

Мысли мыслями, но ведь должно быть объяснение желанию Иличевского рассказывать, выдерживая определённый объём. Может издательством поставлено условие в обозначенный срок отдать на редактуру чётко обозначенное количество авторских листов? Тогда немудрено видеть желание писателя раскрывать перед читателем не столько сюжет, сколько энциклопедическую информацию. Действительно, почему бы не взять ряд узкоспециализированных книг, вольно изложив их содержание своими словами?

Такой подход оправдан, но способен внести непонимание, если видно, как, говоря о чём-то, автор подменяет действительное собственными представлениями. Допустим, футуризм для Иличевского связан с будто бы устремлением творцов в будущее, тогда как футуристы ничего подобного не имели в виду, желая лишь создавать новое, прежде невиданное. Тот же Велимир Хлебников, каким бы его не представлял себе Иличевский, сразу воспринимается не таким, каким он подаётся в «Персе».

Читатель понимает: манера изложения Иличевского — поток сознания. Об этом уже было тут сказано, но другими словами. Поэтому не стоит удивляться, когда представления о Голландии трансформируются из детских фантазий в реальность, при задействовании воспоминаний о раскуриваемом в юном возрасте сене. После таких сюжетных пассов читатель не удивляется, внимая размышлениям о подводные лодках и разработке методов по их обнаружению, а также думам вокруг ДНК и построении на её основе стихотворений.

Не станет странным потом осознавать, как некогда прочитанная книга полностью выветривается из памяти. Секрет художественной литературы всегда скрывался под нагромождением всего, дабы привлечь внимание к определённому сюжету. Говоря о чём-то, писатель должен заставлять читателя забыть о несущественном, ибо скажи он кратко о нужном, то и это будет вскоре замещено прочим нагромождением информации. Иличевский не стремился к определённости, поэтому не стоит после пытаться вспомнить о чём именно он писал. Тем более не стоит озадачиваться, почему именно о чём-то определённом он сообщал на страницах произведения.

Годы пройдут, представления о литературе могут измениться. Исследователи творчества писателей начала XXI века придумают термины и станут делить авторов на группы. Для Иличевского тоже найдут место — он не будет одинок.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Леонид Зорин «Скверный глобус» (2006-08)

Зорин Скверный глобус

Цепочкой монологов Зорин старался донести до читателя нечто, так и не ставшее понятным. Есть исключения: история крёстного сына Максима Горького и фрагменты собственной биографии. Всё остальное — повод размышлять, показывая умение говорить хотя бы о чём-то, если сказать нужно, но не о чем. В сборник «Скверный глобус» вошли следующие произведения: Он, Восходитель, Письма из Петербурга, Выкрест, Медный закат, Островитяне, Глас народа. Их лучше понимать в качестве объединённых одной идеей, реализованной с помощью потока сознания.

Начинается авторский монолог и заканчивается. Читатель готов подвести краткий итог для последующего составления развёрнутого мнения. Готов, но определиться с пониманием прочитанного у него не получается. Не становится лучше и после прочтения второго монолога, а также третьего и четвёртого. В голове сформировалось чёткое представление об отсутствии необходимости представлять. Сослаться получается лишь на поток сознания особого толка, должный быть свойственным творцам, чей возраст миновал отметку в восемьдесят лет.

Зорин при повествовании не опирается, расползаясь мыслью по древу. Он ведёт речь об одном, чтобы перескочить на другое. Для Леонида не существует важности, случись им описываемое сто лет или пятьдесят лет назад. Всё одинаково перемешивается, становясь понятным ему одному. Любая последовательность отсутствует. Эпоха сменяется эпохой, тогда как человек в прежней мере живёт событиями текущего дня. Зорин мог отразить это, основательнее вжившись в образ мысли людей прежних лет, ведь на страницах возникают персонажи, начиная от времён Петра I. Леонид опустил такие мелочи. Исторический фон — просто обстоятельство, на фоне которого допустимо поразмышлять.

Некоторым исключением становится Зиновий Пешков — реально существовавший человек. Зорин частично отразил его биографию. Читатель узнаёт о первых впечатлениях, знакомстве с Горьким, желании пробиться в обществе и о службе во французском Иностранном легионе. Непростую судьбу непростого человека непросто описать, если к тому же подходить к этому, используя непростую писательскую технику. Зорин позволил себе размышлять так, что сегодня утром его герой воевал при Арасе, днём вспоминал о событиях молодости, а к вечеру уплывал в фантазиях к берегам Новой Зеландии. На следующий день ситуация повторялась, подменяя Арас африканским климатом Марокко. Очень трудно ориентироваться в потоке сознания, а с подобной подачей это сделать ещё труднее.

Не лучше обстоит ситуация с футурологическим этюдом «Островитяне» и московским романом «Глас народа». К Зорину остаются прежние вопросы. Разгадывать содержание, как и раньше, приходится с приложением больших усилий. Невозможно понять, чем так мила Леониду Итака. Легче понять, отчего проявляется интерес к Москве. Но это не делает произведения Зорина понятнее. Безусловно, при необходимости составить положительный отзыв, можно найти нужные слова, только для их выражения придётся уйти в аналогичный поток сознания.

Понятнее Зорин становится с помощью прощального монолога «Медный закат». Не всем читателям из XXI века знаком фильм «Покровские ворота», сценарий к которому как раз и написал Леонид Зорин. Поэтому особого воодушевления не возникает, так как ничего другого не может привлечь внимание. Возникающий на страницах композитор Хачатурян разбавляет общее удручающее впечатление, неизменно исчезая из повествования, отчего воспоминания Зорина снова теряют важную составляющую.

«Скверный глобус» действительно скверный. Из названия правды не выкинешь. Он впитал в себя излишне надуманное и в основном бессодержательное. Должный стать объёмным, глобус Зорина принял вид плоскости. Теперь его не получится использовать даже в качестве светильника, поскольку им теперь предстоит отгораживаться от света.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Дина Рубина «На солнечной стороне улицы» (2006)

Рубина На солнечной стороне улицы

Хорошо смотреть на мир глазами ребёнка! Когда не ощущаешь суету жизни, пропустив весь негатив. Пусть плохо будет кому-то другому, но не тебе. И об этом обязательно следует написать. Вкус узбекской лепёшки, удачный торг в лавке старьёвщика, яйцо на месте памятника Ленину, еврейские корни — личные светлые моменты жизни, требующие быть высказанными. Конфликт дочери с отсидевшей матерью, будни ташкентского базара — чёрная полоса чьих-то чужих будней, желающая быть рассказанной. Слитые воедино истории образовали повествование из идущих потоком мыслей. Название им дано «На солнечной стороне улицы».

Дина Рубина взирает на собственные радостные моменты и подмечает неудачные моменты других. Без чёткого разделения — действительным потоком сознания — на читателя обрушивается множество деталей прямиком из прошлого. Приятно видеть радующегося автора, с воодушевлением вспоминающего о былых днях. С сарказмом и превознесением своей личности, Дина Рубина смешивает фрагменты выпавших на её долю испытаний с историями людей попроще, шедших на ухищрения, лишь бы не оказаться среди обитателей социального дна. Со стороны автора это не совсем честно — показывать читателю жизнь человека, не покидавшего солнечную сторону улицы, отводя остальным место в тени.

Произведение контрастирует действующими лицами. Пока Дина Рубина сияет солнцем от доставшегося ей умения сходиться с людьми, другие по сюжету вынуждены испытывать неприятности, грубя родным и обманывая честных граждан. От белой полосы действие продвигается к полосе чёрной, где замирает, пробуждая у читателя бурю отрицательных эмоций. В качестве разрядки выступает Дина Рубина, вспоминая о всём хорошем, что ей довелось испытать. Читатель успокаивается, настраиваясь на позитивный лад.

Достаточно задуматься, чтобы увидеть в такой манере повествования не нагнетаемое и ослабляемое напряжение, а желание автора показать, насколько ему хорошо живётся, когда другие вынуждены страдать. Дина Рубина могла спокойно вспомнить былые дни, отразив случившиеся перемены, без использования сторонних историй, воспринимаемых фрагментами иного художественного произведения. Следовательно, так было задумано. Пусть кто-то радуется, находясь на солнечной стороне улицы: отдыхает душой и телом за всех, кому в жизни не повезло.

У Дины Рубиной есть умение рассказывать короткие истории. Так зачем она их старается объединять в единую канву? И почему её остальные персонажи даже близко не приближаются к счастью, пребывая даже не в тени, а в непроглядном мраке? Разве можно говорить о светлых моментах прошлого и тут же показывать примеры черноты? Кому верить: детским воспоминаниям или попытке взрослого оценить прошлое? Ежели хорошо было одному ребёнку, отчего иным детям суждена на страницах неустроенная жизнь?

«На солнечной стороне улицы» от Дины Рубиной — это тонкая игра с реальностью, где только автору положено счастье: разрешено обманывать, искать выгоду, испытывать наслаждение от складывающихся обстоятельств. Прочим действующим лицам такое запрещено — их участь: быть обманутыми, стараться обмануть, претерпевать горести. Хотя все находятся в одной плоскости, окружены единым пространством, освещены всё тем же солнцем, но автор не склонен ни с кем делиться счастьем, предпочитая упиваться несчастьями, скрупулёзно описывая насилие над их личностями.

Неужели описанные Диной Рубиной герои проживут жизнь, вспомнив после, какое светлое у них было прошлое? Даже с самым главным — с названием — автор поступил эгоистически, позволив всем находиться на солнечной стороне улицы. Однако, если Дина Рубина описала в отрицательных судьбах личные переживания, имевшие место быть с ней самой, тогда в её адрес не должно звучать укоров. Если бы так…

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Шишкин «Венерин волос» (2004)

Шишкин Венерин волос

«Венерин волос» Михаила Шишкина напоминает книгу, где обложка одного автора, зачин — другого, середина повествования — третьего, концовка — четвёртого. Только у Шишкина собрано множество историй вместе, но без указания первоисточника. Читатель находит в тексте произведения анкеты швейцарских иммигрантов, видит пересказ повестей Курицына о Дракуле и Эдгара По об убийстве на улице Морг, не считая иного, о чём каждый может сложить собственное представление. Общая идея отсутствует, как и какой-либо связующий сюжет. Всё представленное на страницах — просто текст, не несущий какой-либо смысловой нагрузки.

Что можно вообще сказать о такой книге? Допустимо разобрать её на составляющие, наиболее приятные или неприятные восприятию. Искать центральную тему не следует, так как это будет означать попытку привязать недействительное к действительному. Проще обозначить «Венерин волос» книгой-тавтологией, повторяющей уже кем-то сказанное, чтобы сказать об этом ещё раз, дабы красивее звучало.

Шишкин мог вложить определённый смысл, показать желание быть услышанным, хоть и за счёт чужих мыслей. Этого не произошло. Вместо дельного, наблюдается описание бездельного. Нельзя уловить здравое, когда оного нет. В безвременном всякое вне времени. Представленные на страницах проблемы — не проблемы, а вымысел хворой фантазии. Шишкину того в упрёк не поставишь — он лишь скрепил чужое под своим именем.

Так сразу и в лоб. Стоит читателю приступить к ознакомлению, как он оказывается в окружении прежних тем. Всё те же человеческие страсти вокруг мутной воды, отправленной из сливного бачка в недра канализационных труб, сопровождаемые исторгнутым негативом. Может показаться, будто Шишкин возводил хулу на Россию, показывая её отрицательные стороны. Но не может быть хулой то, что находится в трубах желтостенного дома.

Не о России говорил Шишкин. Он рассказывал о западных ценностях, представив их со стороны отрицательного их понимания русским человеком. Разве можно очернить белое там, где белое является чёрным? Сей плевок не в душу сделан, он выпестован под нужды иного миропонимания. Обыкновенное явление для западной культуры — не есть обыденное явление для прочих. Да вот русским людям мнится, будто белое для них черно, как то мнится и самому Шишкину. Разве стоит ронять слёзы над участью подвергшихся влиянию извне, когда порывы их души направлены к этому самому вне?

Читатель продолжает путешествовать по страницам. Он переходит от анкет к другим темам. Шишкин продолжает подтверждать свою относительность к Урану. Солнце от него далеко, как бы он к нему не продолжал стремиться. Не хватает таланта к собственному сочинительству, от чего «Венерин волос» обогащается информацией сомнительной полезности. Не художественный текст порою представлен, подменяемый описанием чего-то, случайно оказавшего под рукой. Написать про тюрьму и нравы петухов? Почему бы и нет. Чем больше текста, тем пышнее литературное тесто.

Каждый сказывает, как он умеет. У Шишкина получается так, как о том поведано выше. Плохо или хорошо? Скорее плохо. Почему же не хорошо? И не может быть хорошо. Нет ничего хорошего в том, чтобы видеть хорошее в чужом хорошем. Отнюдь, не в Шишкина в хорошем. А в том, в чём Шишкин увидел хорошее, решив переложить на страницы собственных произведений. На такое мнение последует возражение — так он тем дал новую жизнь старому. Действительно, Шишкин дал жизнь старому, но не сказав, какому именно старому он даёт жизнь. Получилось, словно «Венерин волос» вполне себе самостоятельное произведение, таковым не являясь.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Елена Чижова «Время женщин» (2009)

Чижова Время женщин

Два момента в литературе являются спорными: чтение авторской переписки и откровенный разговор о чьей-то жизни. Если знакомиться с чужими письмами — признак дурного тона, то внимать исповедям — считается допустимым. Но все ли исповеди являются достойными внимания? Допустим, собралась группа людей и занялась разговорами — говорят обо всём, что им на ум приходит. Ежели ход всей беседы записать и придать после ей вид художественного произведения, то его нельзя назвать полноценным. Однако, ряд авторов использует подобного рода приём, сообщая читателю нечто важное, но при этом не должное выйти за пределы круга рассказчиков.

В случае «Времени женщин» Елены Чижовой получилось следующее: имеются беседующие героини, каждая из них рассказывает определённую историю, периодически сбиваясь на поток сознания. Судьбы героинь переплетаются, благодаря чему Чижова постоянно возвращается в прошлое, будто решила пояснить ранее упущенные моменты. Кроме того, героини сами создают себе проблемы, а так как это один из авторских приёмов, заставляющий читателя негодовать от, мягко говоря, приступов тупости у действующих лиц, то возведение неадекватности ставится в угол всего описываемого. Не стоит удивляться происходящему на страницах — иного быть не могло.

Основная сюжетная линия касается женщины, чья жизнь показывается с постыдной беременности её матери. Прочие истории отражают эпизоды советского прошлого. Чижова рассказывает о настолько разном, о чём только и могут говорить люди, когда все темы исчерпаны, а расходиться рано. Лучше прочего рассказывать об обидах: кому-то не нравится местная детская поликлиника, тогда это учреждение удостоится порции критики. Женский разговор неисчерпаем, поэтому у книги Чижовой не может быть конца. Обсуждению подвергается всё, вплоть до евреев.

Вдоволь наговорившись на отвлечённые темы, Чижова вспоминала основную сюжетную линию: как жила девочка первые годы, что происходило с её матерью, чем они занимались дальше. Важен ли данный текст? Может кому-то он покажется интересным, или «Время женщин» станет напоминанием о днях ушедших. Ничего другого читателю произведение Чижовой не даст. Аналогичный сюжет доступен всем, стоит присоединиться к беседующим людям, как узнаешь о судьбе людей, о чьей жизни и не думал узнавать, но в таком случае станешь участником живого действия и получишь возможность узнать более сообщённого.

Драматизация желательна в любом художественном произведении. Без проявления сочувствия, не ощутишь причастность к описываемому. И пусть автор делает из действующих лиц идиотов, трепетная душа удовлетворится хотя бы намёком на необходимость обронить слезу. Пусть та слеза — отражение собственной глупости. Некоторым людям требуется переживать, словно они не понимают искусственности представленных на страницах жизней.

Постойте! Вдруг окажется, что Чижова использовала фрагменты воспоминаний настоящих людей? Тогда вдвойне стоит укорить Елену. Вместо отражения человеческого бытия в радужных оттенках или в смене белых и чёрных полос, читатель внимает бесконечной депрессии, где всё плохо и лучше никогда не будет. Всем понятно, люди рождаются для страданий, и данные страдания они должны принимать с воодушевлением, так как это посылаемые судьбой испытания, преодолев которые станешь тем, кем положено быть. Да вот только, отчего-то, людям подавай счастье, и ничего кроме счастья. Словно не знает человек — не быть ему никогда счастливым, покуда он очерняет действительность. Тому Чижова способствует: её героини прожили жизнь, не поняв, зачем жили.

Есть негласный список запретных тем, о которых лучше не говорить в кругу собравшихся, если это не является целью беседы. У Чижовой все пункты оказались востребованными.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Шишкин «Взятие Измаила» (1999)

Шишкин Взятие Измаила

Надо читать больше качественной литературы. Например, творчество раннего Чака Паланика, а если Паланик не нравится, то беллетристику Михаила Шишкина, но и он не всем понравится, поскольку Шишкину до Паланика как Урану до Венеры, то есть они где-то рядом, крутятся вокруг общего, находятся в одной плоскости и имеют много сходных черт, только Венера близка к Солнцу, а Уран необозримо от него далеко. Собственно, Шишкин — это Уран.

Чем примечательно произведение «Взятие Измаила»? Во-первых, это поток сознания. Во-вторых, это сведение многих монографий под одну обложку. В-третьих, автор стремится к бесконечному описанию плавания фекалий в разбавленной мочой воде, где-то на уровне сливного отверстия унитаза. В-четвёртых, абсурд часто берёт верх над разумным. В-пятых, читателя обязательно будет тошнить при чтении, если читатель адекватный человек, которому полагается тяжело переносить наблюдение за человеческими страданиями и глумлением над телом себе подобных. В-последних, на произведение дано изрядное количество хвалебной критики. Откуда последняя взялась? Будем считать, что причина в надписи «Русский Букер», неизвестно почему воспринимаемая гарантией литературного качества.

Не полагается о первых пробах пера говорить в отрицательных словах. Но это применимо к писателям, только-только взявшимся творить, из которых неизвестно, что получится. Михаил Шишкин состоялся — его регулярно отмечают на различных мероприятиях и дают призовые места. Тогда уже позволительно негативно отзываться о стоящем данного негатива, ведь Шишкин не сойдёт с намеченного пути, заслужившего одобрения. Он скорее повергнет отрицательную критику во прах, ехидно усмехнувшись потугам того, кто даже близко не сподобился добиться сходного с ним положения. Всему своё время, господин Шишкин, время рассудит, кому владеть умами триллионов, а кому быть известным благодаря хотя бы такому упоминанию.

Вернёмся всё-таки к произведению «Взятие Измаила». Почему читатель думает, будто критик возвысился выше Олимпа, позволил себе стать пьющим нектар перед вкушающим амброзию? Очень просто. Шишкин поступил сходным образом. Он повергнул представления о настоящем вверх дном, сведя для личных нужд управление судьбами славянских и египетских богов, к которым он проявляет сомнительной низости уважение. Пусть боги не так важны для сюжета, место им Михаил определил, поставил под нужды повествования, чем недоступный ему медовый напиток сделал доступным.

Но богам отведена скромная роль, став наравне с ними, Шишкин позволил себе опуститься до низких человеческих потребностей, удовлетворяя возникший у него интерес приобщением к знаниям, для чего он читал сам, пересказав прочитанное прямиком на страницы «Взятия Измаила»: как строить печку, как жили индейцы Сиу, как делать слепки следов, как трупу ректально измерить температуру тела, как мигрируют трупные пятна, как скоро появляются трупные мухи, какие зверские наказания существовали, к каким животным человек испытывает сексуальные влечения. И когда градус читательского напряжения начнёт зашкаливать, тогда Шишкин одумается и встанет на рельсы сюжета, заранее для того поведав историю о случайной дефлорации не так повернувшимся доктором, чтобы после уже не останавливаться и губить человеческие жизни, к своему несчастью оказавшиеся раздавленными под нажимом его потерявшего остроту пера.

Что до Измаила, то Измаил окажется взят. Измаил не мог быть не взят, он был обречён на взятие. Когда сыр манит мышей — они устремляются к нему. Прогрызают стены и овладевают сыром. Их не остановит и положенная на их пути книга с описанием сего действия. Они прогрызут книгу, лишь бы добраться до сыра. А разве мыши не похвалят сыр? Похвалят. Так он же дырявый, скажут люди. Зато ради него стоило совершить отважный поступок, ответят мыши. Что понимается под сыром? Спросите у мышей, коли они взялись его нахваливать. Не сыр они грызли! Не будем портить аппетит. Важно, что понравилось. И вам понравится, если вы… его распробуете.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Бутов «Свобода» (1999)

Бутов Свобода

Любите поток сознания? Тогда не проходите мимо «Свободы» Михаила Бутова. Связи в повествовании найти не получится, поскольку происходящее на страницах переливается от одного к другому. Один элемент остаётся постоянным — рассказчик. Прочее бежит с листа на лист, стремясь перед глазами разбежаться в разные стороны. Концентрация внимания не поможет: улавливать суть при её отсутствии — бесполезное занятие.

Чем занимается главное действующее лицо в произведении Бутова? Пребывает в поисках чего-то. Только цели перед ним не стоит. Если нужна работа — ищет её. А как найти то, чего искать не желаешь? Ждать, пока такая работа сама тебя найдёт. В случае Бутова — находит. Есть одно Но! Действующее лицо не желает на кого-то работать. Данное лицо ранее имело над собой начальника, более иметь дело с руководителями не желает. Оно и само способно управиться — было бы требуемое такому делу занятие.

Повезло действующему лицу — нашёлся человек, готовый дать ему работу и не будет при этом контролировать процесс. И работа занялась. Так и трудиться во славу православного книжного издательства, не одолевай лицо мания фотографировать московских львов. Откуда такая возникла? Мечтой детства оказалась. А коли обязательства для действующего лица не являются обязательными для исполнения в угоду чьего-то желания, то легко понять, отчего в его жизни случались затруднения. Свобода — она такая: хочешь — работаешь, не хочешь — ищешь способ заработать.

Лишь на первых порах повествование кажется логичным, а действующее лицо цельным. Распад сюжетных линий приводит к распылению изначальных акцентов. Или среда изменилась, переломив представления о должном, либо автор забыл сообщить об особенностях повествования, толком не выделяя текущих событий, побуждая события просто случаться, без всякой на то надобности. Назад читатель может не отлистывать — действующее лицо постоянно пребывает в промежуточном состоянии, не связанным с ранее произошедшим и с готовым случиться дальше.

Мгновенно манера изложения может быть перестроена. Мытарства действующего лица легко уступают место занимательным рассказам о травле тараканов с прочтением инструкции и логическими выводами ожидаемого эффекта от применения отравы, вплоть до наглядного наблюдения за получившимся результатом. Насладившись убийством насекомых, действующее лицо станет подслушивать матерные разговоры женщин за окном. А когда и это надоест, возьмётся рассказать историю девушки, связанной с человеком, бравшим в долг и тратившим деньги на неизвестные нужды, после долг не возвращая, чем наделил эту девушку проблемами, с которыми она будет разбираться на страницах «Свободы». Ну и напоследок Бутов расскажет про бомбу, как действующее лицо собиралось везти её в Армению.

Фантазия ли всё рассказанное или есть связь с реально происходившим? Не так важно. Михаил чрезмерно погрузился в поток сознания, выуживая из него требуемую для изложения информацию. Не стал задумываться над правильностью подачи материала, представив его таким, каким читатель может наблюдать. И ежели читателю интересно мнение о «Свободе», то оно представлено честно, сообразно представлению о литературном модернизме. Был сразу поставлен вопрос. Согласившийся читать, ознакомился и вынес собственное мнение.

Последний вопрос о том, как поток сознания соотносится с российскими реалиями. Неужели некуда идти России, если её представители пишут о бесцельном существовании? Вполне вероятно, такое время было ранее, тогда таковой вопрос снимается. А может свобода под тем и понимается, что цели у человека быть не должно — он имеет право жить согласно личным представлениям, забыв о прошлом и игнорируя будущее.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Рут Озеки «Моя рыба будет жить» (2013)

Озеки Моя рыба будет жить

Поток сознания — выбор ценителя. Что понимается под потоком сознания? Это когда автор пишет обо всём, что ему приходит в голову. У него нет представлений о развитии сюжета, есть только желание написать литературное произведение. И он пишет. Придумывает от чего оттолкнуться, а там уже куда вынесет. Он может читать энциклопедию и делиться об этом своими мыслями с читателем. Он может смотреть телевизор, соответственно делясь увиденным. Он, в конце концов, может листать учебник по квантовой физике и черпать вдохновение из теории суперпозиций. Всему найдётся место на страницах, было бы у писателя желание продолжать работу над произведением.

Собственно, теория квантовых суперпозиций — идеальное решение для потока сознания. Писатель берётся за заведомо противоречивое суждение и будто бы старается придать происходящему на страницах логичность. Но чего никогда не было, того никогда не было. Оно, разумеется, было. И всё-таки его не было. Нет, оно, конечно, было в другом виде. Читатель обязательно поймёт задумку автора, и поймёт, как мало он понял. Обосновать происходящее в произведении всегда проще фантастической развязкой. Российский читатель должен помнить о знаковом детективе братьев Стругацких, в котором загадочность происходящего объяснилась ими же выдуманной логикой.

Что представляет из себя произведение Рут Озеки «Моя рыба будет жить»? Это подобие забав начинающих писателей, посещающих соответствующие курсы, где их просят писать по заданным словам. Может у Озеки заданных слов вовсе не было, всё-таки её работа отнесена к потоку сознания. Однако, определённое представление о сюжете Озеки всё же имела, раз позволила самой себе выловить дневник в прибрежной волне и проникнуться переживаниями писавшей его девушки-японки. И тут у Рут возникло большое затруднение, поскольку появилась необходимость придумывать детали, характерные для жителя Японии.

Из этого проистекает повальное стремление западных писателей превращать литературное произведение в пропаганду собственного мировоззрения. В качестве примера можно назвать «Щегла» Донны Тартт, аналогично исписавшей страницы всеми возможными пороками её родного общества, нагрузив главного героя изрядной долей отрицательных качеств, вынужденного попадать в различные неприятности. В такой же манере Рут Озеки вымещает особенности японцев на семье хозяйки дневника. Что читатель думает о японцах? Всё это имеется в произведении «Моя рыба будет жить». И не только…

XXI век объединил население планеты — национальная идентичность постепенно отходит на второй план. Все люди страдают от схожих проблем: шаткое положение экологии, боязнь оказаться жертвой фанатизма, использование личной информации в унижающих достоинство человека целях. Об этом Озеки рассказывает тоже. Не скупится на слова, пишет обильно, поскольку знает, что западное общество оценит подобное старание. Общество вообще любит тех писателей, которые мусолят общеизвестное. И чем общеизвестного больше, тем значимее вес произведения, так как каждый прочитавший сможет выразить мнение, имея для того весомый предлог.

Но озадачить читателя квантовой физикой, поведать о научных парадоксах — это не разговор о последствиях трагедии Фукусимы. Свести повествование к тому, чего не было, что существует, что может существовать и не существовать одновременно — излишняя нагрузка на представления о качественной литературе, должной воспитывать человека, а не делать из читателя бездумного потребителя, потреблявшего продукт ради того, чтобы понять, что он, возможно, ничего не потреблял, и, что он, возможно, стал на ступеньку ближе к сокровенным тайнам Вселенной, и, что он в действительности остаётся тем, чьё мнение о прочитанном преимущественно останется положительным, если он не осознаёт, как его сознанием легко манипулировать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Хулио Кортасар «Игра в Классики» (1963)

Кортасар Игра в Классики

Кортасар призывает к иррациональности. Он отрицает логическое построение сюжета и советует читателю следовать прилагаемой схеме чтения. Ничего нового при этом Хулио не изобрёл, озадачив читателя лишь расширенными сносками, оформленными в виде отдельных глав. Поступить ему так пришлось в силу ещё более банальных причин — место обычных сносок занимает перевод часто встречающихся иностранных слов. Если таковое можно считать подобием детской игры Классики, то следует тут же приступать к чтению, памятуя о свойственной Кортасару манере изложения — потоку сознания. И не стоит думать, будто сути в произведении Кортасара нет. Иррациональность позволяет Хулио многое, в том числе и сомневаться в написании написанного, как читателю — в прочтении прочитанного. Коли тростник способен мыслить, значит на такое способен и человек. Впрочем, надо ещё доказать, что человек именно мыслит, а не раскачивается на ветру, воображая иллюзию жизни.

Тростник действительно способен мыслить. Кортасар аналогично способен подходить к пониманию действительности, прибегая к иррациональности. Возможное всегда возможно, покуда кто-то считает, что это является возможным. Никто ещё не доказал обратного. И никогда не докажет! Когда дело касается художественной литературы, тут уж держите Кортасара всем миром — в его силах перевернуть представления о насущном. Но пока читатель не познал суть творчества Хулио, ему стоит заварить мате и жадно пить сей обжигающий напиток. «Игра в Классики» подождёт — её можно начинать с любой главы, желательно с примечаний, можно с конца или с середины. Всегда есть возможность прочитать произведение с начала, либо любым иным способом. Важно помнить про иррациональность, тогда Кортасар становится понятнее: сугубо в рамках осознания непостижимости предлагаемого автором текста.

Форма подачи материала — податливая составляющая творческого процесса. Творец всегда окажется прав, преподнося творение в определённом виде. Он мог оформить иначе, придать конкретный смысл смыслу и указать на сочетание происходящих в сюжете событий с внешним (закнижным) миром. Определённо, нечто подобное у Кортасара имеется, ежели читатель попытается до этого дойти или доплыть, лишь бы не догоняя уезжающую крышу.

Кто в конечном счёте оказывается ленив? Читатель, не понимающий, зачем ему прыгать по тексту, или писатель, оказавшийся излишне ленивым, чтобы грамотно отредактировать написанное? Кортасар предпочёл не вносить правки в нужные места книги, свалив написанное позже и разнообразные мысли кучами в конце, приписав каждой куче номер.

В итоге читатель поймёт, что «Игра в Классики» представляет из себя набор слов из разных языков: испанский, латынь, французский, немецкий, английский, итальянский. К тому же, Хулио предпочитает преобразовывать слова, придавая им невероятные сочетания, мало доступных понимаю широкого круга людей. Действующие лица в произведении мусолят философию, литературу и всё прочее, никуда не переходя и оставаясь на одном месте. Для контраста Кортасар позволяет себе рассказать о путешественнике, чьё путешествие сводится к отсутствию путешествий. Так и разговоры героев повествования сводятся к разговорам при отсутствии необходимости говорить.

Иррациональность не поддаётся доводам рассудка, в ней нет логики, она выше разумных объяснений и противна разуму вообще. Иррациональность идеальна для потока сознания и отлично дополняет желание читателя лучше понять литературный модернизм. Иррациональность объясняет всё сущее и ей же стоит занимать определяющее место в человеческом обществе. Может быть и Кортасар отдавал иррациональности право верховодить на страницах произведений, понимая, как мало смысла во всём присущем человечеству. Но всё же читателю хочется видеть больше логики и иметь возможность приобрести новое, а не уподобляться мыслящему тростнику, продлевая иллюзию на отпущенный ему срок цветения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 2 3 4 5