Tag Archives: литература ирана

Василий Жуковский «Рустем и Зораб» (1846-47)

Жуковский Рустем и Зораб

О «Шах-наме» нельзя спокойно говорить! Стоит раз прочесть — не сможешь забыть. Поэма славная сия, богами свыше данная нам, сообщает, как бился за право быть свободным Иран, должный жадный взор Турана долгими веками отбивать, пока не станет сам вражьим станом обладать. Вот тогда-то, когда минует малость лет, раздастся плач ребёнка: Зораб появится на свет. Об этом брался Рюккерт рассказать, желая современника очаровать. Что до Жуковского — он вновь подражал, стихом вольным в свойственной ему манере сообщал. Василий совсем иное читателю поведать не мог, трижды выйдет Зораб на бой с отцом, только бы хоть чуточку ритмичнее оказывался слог, совсем уныло с эпосом знакомиться в варианте таком.

С чего начать рассказ? Откуда изыскать начало? Долгие века Ирана население под ударами Турана стонало. Каждое поколение познало горечь обид, мечтало о времени — враг будет разбит. И вот случилось желанное, пал под натиском Туран, царствовать над ним стал храбрый Рустам. Конечно, у Жуковского Рустем… давайте уж смиримся с тем. Не был царской породы воин сей, но был он многих в Иране смелей, отважным слыл воином, бил врагов без пощады, потому и удостоился от царя Ирана подобной награды. Но долго не властвовал над Тураном, устал от его власти туранский народ. Теперь к иному подводил читателя Фирдоуси, благодаря которому «Шах-наме» поныне живёт. В этот миг Рюккерт интерес обретал, на свой лад он историю ту сообщал. Что до Жуковского — он вновь подражал, стихом вольным в свойственной ему манере сообщал.

Рос Зораб быстро, к двенадцати годам ростом всех превзойдя. Силы был великой, сильнее любого в Туране богатыря. Не знал он единственного — отца своего. Не ведал, мать его любила прежде кого. Кто он — в кого пошёл Зораб? Неужели отец не таким был? Был небольшого роста и слаб… Не мог узнать, а тут Туран с Ираном вновь задумал биться. Юный богатырь смог на полях сражений пригодиться. Он вёл за собой, побеждая в боях, с именем отца он шёл всегда на устах. Ему желалось Иран одолеть, иного не мог он хотеть. Не знал главного, как не ведал Рустем того, сойдутся в пылу борьбы, про друг друга не зная ничего.

Но успела перед войною поведать мать Зорабу, отцом Рустема назвала. Теперь Зораба война сильнее влекла. Наконец ему предстоит свидеться с отцом, славным иранским воином-богатырём. Так почему ничего не поняли они, ведь были они в сражениях близки? В том непонятный момент повествованья, к которому прилагал Фирдоуси старанья. Не ведал Рустем, с кем он выходил биться, ярость в его мыслях не могла с поражением смириться, не уступал ему соперник, некий Зораб, презренный житель Турана, жалкий раб. Когда же Зораб Рустема спрашивал, кем является соперник по бою, тот молчал, думая: лучше от такого богатыря имя скрою. Так и не ведали, пока Рустем подлым обманом Зорабу не нанёс смертельных ран, чтобы Зораб рассказал сопернику, почему он желал покорить Иран: дабы добиться незначительного — отца повидать, его имя назвала ему совсем недавно мать. От имени своего Рустем впадёт в печаль, терять сына такого ему было жаль.

Таков сюжет эпизода из «Шах-наме» — славного эпоса про жителей Ирана, про их желание жить вдали от хищных взоров Турана. Как хватило сил, так Жуковский донёс до читателя историю битвы богатырей, где каждое деяние, хоть и из доброго помысла, самого себя было злей.

» Read more

Поэзия Ближнего и Среднего Востока: критика

Учитывая количество имеющихся на сайте trounin.ru критических заметок о поэзии Ближнего и Среднего Востока, решено создать данный раздел.

— Джами — Газели, рубаи, кыта, фарды
— Ибн Сина — Газели, кыта, рубаи, бейты
— Камол — Газели
— Насир Хосров — Назидательные главы из «Книги света»
— Насир Хосров «Спор с Богом», касыды
— Низами «Сокровищница тайн»
— Низами «Хосров и Ширин»
— Низами «Лейли и Меджнун»
— Низами «Семь красавиц»
— Низами «Искендер-наме»
— Низами — Газели, касыды
— Омар Хайям — Рубаи
— Рудаки — Касыды, газели, кыта, рубаи
— Саади «Бустан. Глава I»
— Саади «Бустан. Глава II»
— Саади «Бустан. Главы III-IV»
— Саади «Бустан. Главы V-VII»
— Саади «Бустан. Главы VIII-X»
— Саади «Гулистан. Глава I»
— Саади «Гулистан. Глава II»
— Саади «Гулистан. Главы III-IV»
— Саади «Гулистан. Главы V-VII»
— Саади «Гулистан. Глава VIII»
— Фирдоуси «Шах-наме»
— Хафиз — Газели
— Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре»

Камол Худжанди — Газели (XIV век)

Камол Газели

Покинул человек Родину свою, живёт он на чужбине, нет радости с тех пор ему, грустит о Родине в стихах он и поныне. Зачем такому человеку радость, зачем смирение человеку такому? Не будет сладкой сладость, не утолит ночных метаний он истому. В горьких рыданиях пребудет он, рыдать ему вечно, слышится в стихах его стон, о страданиях он говорит сердечно. К единственной он будет обращать стенанья, оставшейся в краю родном, ей будет назначать свиданья, тем представляя себя снова в доме своём. Друзей ему, друзей же нет. Любви ему, но нет любви. Без устали он ждёт ответ, когда ему ответишь ты. И что сказать человеку вдали от тебя? Тому человеку, вдали от тебя, если вас разделяют века, если вы разделены на века.

Крепись, Камол, терпи Тебриз. Потомок твои стихи прочёл: слёзы из глаз о страданьях твоих пролились. На чужбине ты, тебе холодно там, твои слова просты, они понятны нам. Всё чуждо тебе, противна глина, прилипающая к сапогам, удостой же сию глину в мечте той, что несут путники от нас к твоим временам. Ты вместе с нами, ты останешься вне нас, делись тогда, Камол, своими снами, говори о проблемах своих без прикрас.

Завянет былое, должно былое завянуть, останется простое, чего у тебя отнимать не станут. В жизни каждого из нас случается, каждый бывает несчастным, каждый к чему-то стремится, к чему-то тянется, оставаясь без того, оставаясь безучастным. Увидеть цветение розы, одно в этом спасение, винограда обвитые лозы подарят душе новое её рождение. Кто вянет сам, тот не видит красок мира. Кто говорит об этом нам, того судьба простила. Благоухает роза, ароматен виноград, как не заменит стихотворений проза, так и чужбина дома не заменит — это так.

Что человеку делать — пить вино? Что человеку делать, если не помогает оно? Подобным Меджнуну стать, уйдя в пустыню жить к зверям? Пусть Лейли будет ждать, пока ты предаёшься эгоистичным мечтам? А может писать стихи, как Меджнун Лейли их писал? Ведь рифмы не бывают плохи, если между строчек вкладывать лал. И писал ты, Камол, не щадил живота, их потомок прочёл, снова с лица на газели твои упала слеза. Прими от потомка ответное послание: не грусти, Камол, прошло твоё страдание, груз времени в пыль прошлое стёр.

Тебриз не тот, не тот Шираз, не тот в Тебризе в наши дни живёт, не тем подвластен и Шираз. И грусть не та, не так грустим мы, прошли былые времена, иной сутью объединены мы. Дом рядом всегда, даже когда дома рядом нет, грустить приходится лишь иногда, когда иных желаний нет. Куда не глянь, всюду свои. Куда не пристань, люди одни. Одиноким стал каждый, но кругом много людей, понял бы кто из них твой урок важный: лучше быть счастливым на истинной Родине своей.

Ты прав, Камол, Родина такая же поныне, кто правильно твои стихи прочёл, тот правду схожую находит ныне. Любимая твоя страна, чем мила она тебе была? Она забыла про тебя. Про тебя она забыла. Ты жил мечтою о стране, но не было той страны никогда. Ты уподобил ту страну мечте, но мечта мечтою осталась навсегда. Раздавлен был ты, тебя раздавили. Ты принимал удары жизни, жизнь тебя била. Ты думал, тебя спасут, твоими страданиями жили. Ты думал, если горестным слыть, твоя в том будет сила. Твоя ошибка в том, Камол, пускай ты понимал, как Родине не нужен ты. Потомок, верь, тобою сказанное всё учёл. И грустно уже ему — нет ни ностальгии, ни мечты.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Омар Хайям — Рубаи (XI-XII век)

Омар Хайям Рубаи

Стеной отгорожена от человека тайна бытия, за ту стену человеку заглянуть нельзя. На той стене стоят дозорные, словам дозорных верит человек, иначе он не может. И так из века в век. Но что дозорные для пылкого ума, не для него поставлена стена. Не станет пылкий ум бороться со стеной, тем он нарушит собственный покой. Не обличит дозорных он во лжи, он знает — им не по пути. Открыть способен он сокрытое от глаз, о том поведав без заумных фраз. Всё среди нас наглядно, нужно лишь смотреть, кто не желает видеть, того остаётся пожалеть. В чём правда жизни, Омар Хайям из Нишапура? Скажи о правде жизни, Омар Хайям из Нишапура.

«Человек — глина! Человек — пыль!» — держал ответ Хайям пред нами, о сути людской он говорил простейшими словами. Во прах обращается всякий, того не дано избегнуть нам, не нужно придумывать новых истин, то должен знать каждый сам. Кто за человека держит ответ, если не дать держать ответ самому человеку? Невеждой должен слыть, принимающий чуждую ему волю и свыше опеку. Зачем попирать глину, коли являешься глиною ты? Зачем пускать в глаза пыль, коли пылью являешься ты?

Всему определена доля, всё сопровождает рок. Незачем сокрушаться, если что-то осуществить не смог. Во осуществление чуждых тебе идеалов зачем жизнь положил? Ничего не добился, стенал, молился: всё равно опочил. Не пил вино, не кутил, устремлениями полезными тебе жил. Твёрдая воля — она хороша, если тебе и кому-то нужна, но если волю свою, пусть она хороша, ты привить другим пожелаешь — им ли она не будет вредна? Если глину вином поливать — испортится глина? А если растоптать сапогом, тогда не испортится глина?

Из глины возведена та самая стена, за которую заглянуть каждый желает всегда. Чтобы увидеть обратную сторону стены, проститься с жизнью должен ты. Но коли человек к тому моменту обратится в пыль, тем ли боком он увидит истины долгожданной быль? Не повернут ли кирпич иной стороной к жизни тогда? Не увидит ли человек перед вечностью, что он только стена? Ничего не принёс с собой, отправляясь в лучший из миров, ничего не принёс с собой, явившись в лучший из миров.

К чему же печалиться, забудем про стену. Стене найдём мы другую замену. Вместо стены поставим мы стол. За него всех посадим, кто бы к нам не пришёл. Придёт друг — усади рядом и вкушай вместе с ним. Недруг придёт, пригласи сесть и его — другом больше станет одним. Если кто позовёт на молитву, не отказывай тем, как Хайям стащишь коврик, но для тебя там сотня дирхем. Был бы повод грустить, коли чарка полна, когда девица рядом, а мысль любовью пьяна. Нет забот и не может их быть, если заботы ты можешь забыть. Разве перестанешь благие совершать дела, если позволишь себе выпить вина? Жизнь дана свершить деяние великое — плод твоих дум сие деяние великое.

Всё тут сказанное лучше забудь. Ослом в своей жизни лучше побудь. В обществе нужно быть подобным большинству, строить вместе с ними для дозорных стену. Тогда оправдаешь жажду и отправишься пить, тогда никто не сможет тебя укорить. Поступай на благо себе, люди будут говорить — он пьян умом. Поступай на благо людям, они будут говорить — он пьян умом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Насир Хосров «Спор с Богом», касыды (XI век)

Насир Хосров

Что есть для человека Бог? Почему для человека он ничего сделать не смог? Он породил созданий, схожих с собой, бросив их на произвол судьбы лихой. И эти создания, хватает же им сил, делают ради Бога то, о чём он их никогда не просил. Они склонны думать, и в том их беда, ибо думы чаще пусты, мудры лишь иногда. Так не полагается ли человеку спорить с Богом за право жить вне его представлений? Человек рождён, чтобы его мнение отличалось от прочих мнений! Поэтому, иных не может быть точек зрения, человек должен иметь о бытии собственные суждения. Не нужно верить придуманному кем-то ранее, оно — канувшее в прошлое и ставшее архаичным предание.

Равный вес дан всем процессам в нашем мире, но человек стремится понять доступное ему шире. Он мнит себя подобием творца: мнит, будто прижимает его к земле божья стопа. Он раболепствует перед творцом, прижимая к земле прочих созданий пяты сапогом. Уж коли создан человек таким, отчего он помышляет, словно Бог желает его видеть иным? Ведь не падают звери перед человеком ниц, не изменяют своих перед человеком лиц; остаются создания божьи пред творцом в облике, как прежде, так отчего человек подвержен ему одному ведомой надежде?

Создал Бог человека похотливым, желудок сделал ему неприхотливым, тем породил присущие людям грехи: об этом Насир Хосров написал касыды свои. Так почему, ежели человек грешен по воле творца, ему стыдится положено, желать исправить замысел небесного отца? Пусть человек плох, не достоин божественной длани прикосновения, это не означает буквального понимания задуманного творцом и не побуждает добиваться снисхождения. Человек Богом сотворён — этого достаточно знать, прочие толкования человека назначения следует вымыслом признать.

Есть птица, прозванием орёл. Полёт её никто не превзошёл. Парит в небесной выси птица сия, трепет крыльев бабочки замечает издалека. Устремляется схватить бабочку она, никто на такое не способен — только она. И повержена бабочка, бьёт крылом. Разве раскаивается орёл о содеянном потом? Нет в помыслах птицы самоосуждения. Птице неважны о ней других птиц мнения. Орёл не примет чуждых ему уговоров, не даст смирить присущий ему норов, он снова поднимется и снова падёт, ради лова насекомых дан ему полёт.

Смирить волю орла доступно не всякому существу, порою то дано человеку одному. Сбить орла человек способен стрелой: бьёт из лука метко, придавая направление рукой. Повержена птица, падает тогда перед человеком она вниз. Разбивается о камни птица, не сможет более подняться ввысь. В чём секрет человеческой стрельбы? Почему орлы поверженными быть должны? В том нет секрета. Секрет простой — он понятен всякому, кто знаком со стрелой. Чем оперено оружие человека? Перьями орла — они причина успеха. О том не знают орлы, потому предрешена их судьба. Гибель орлы сами себе несут, так будет всегда.

И человек, имеет перья он орла. Под перьями понимается его душа. В чьих руках перья души человека, тот управлять им будет век от века. Не уразумеет то род людей, мало отличный от птиц и зверей. Нужно тонким наблюдателем быть, чтобы в неприметном истину приметную добыть. В чьих руках находится лук? В божьих… или в руках его слуг? И чем отличны божьи слуги от людей, чьи стрелы имеют перья орла? Разве кто-то из них почитает самого орла? В том разобраться должен человек, мнящий о себе такое, чего в действительности нет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Насир Хосров — Назидательные главы из «Книги света» (XI век)

Насир Хосров

Опомнись, человек! Ты, который создаёт себе кумиров! Довольно сладкими речами умащивать чресла писателей, поэтов, мастеров, петь оды по адресу эмиров. Не стыдно, человек, тебе? Ты падаешь на землю пред богами! Богов ты видишь всюду, обожествлять способен и людей, а сам избит ты батогами. Задумайся о жизни — смой насыпанный за шиворот песок позора. Подумай о насущном — внемли себе: сам ли ты захотел превозносить великих силой слова? Послушай умные слова, их говорил Абу Муин Насир Хосров. Он говорил их так, словно не прошло минувших за тысячу лет десяти веков.

Запомни, человек! Ты в той же мере свят, как святы мнящие себя святыми. Тебе доступны таинства из тех же самых мест, сокрытые от взора: представленные сложными — они являются простыми. Зачем тебе источник откровений, покуда откровения в тебе? Кому ты бьёшь поклоны, словно оступился и потерялся пред истиной в кромешной тьме? Не измышляй того, чего на самом деле нет. Не верь тому, кто вряд ли знал когда на твой вопрос ответ. И если веришь беззаветно, и если хочешь верить, открой свой разум для блаженных: гордыню святости ты не тем желал доселе вверить.

Подумай, человек! Ты полагаешь, что выход к свету обрести не трудно. Ты вдруг решил: проблемы — не беда, когда тебе известно, к кому для их решения обратиться нужно. В том есть твоё несчастье, человек! Живёшь ты днём одним, расплачиваясь за один день весь отведённый тебе век. Направлены стопы твои бывают чаще не к тому, кто милость с неба посылает, идёшь ты прямо к ростовщику, тот цену твоей жизни при тебе определяет. И после жизнь твоя — не жизнь. Твоя жизнь — ад, и будет адом после смерти. Но кто бы думал о таком, забывшись в нуждах ежедневной круговерти. Одним росчерком секундным, сделал, человек, ты остаток жизни своей паскудным. Уж если веришь в промысел небесного владыки, зачем вверяешься владыкам пыли гробовой? Их презирать потребно! Ты же продаёшься им телом и душой.

Вспомни, человек! Ты превозносишь многих. Бога чтишь, почёт эмирам от тебя исходит. Ты ценишь тех, кто в нуждах твоих радость лишь для себя одного находит. Ты помолился, тем воздал хвалу небесному владыке, отбил поклоны пред грозным ликом повелителя земного, вознёс в лучах почёта мужей славнейших из страны твоей, и ростовщик тебе едва не заменил отца родного. Но ты не вспомнил о тех людях, которых тебе больше прочих полагается хвалить. Разве без святости, властителей и займов ты не сможешь пары дней прожить? И кто же те, кому обязаны мы все великими делами? Они вкруг нас, они всегда на дне — всегда под нами. Простые люди: одни возделывают поле, другие ремеслом нам создают уют. Но их во все времена не замечали, их и поныне никогда не чтут.

Пойми, человек! Ты живёшь, но жизнь твоя стоит на месте. Потомки твои, как и предки твои, стояли и будут стоять на том же самом месте. Нет движения — из века в век повторяется тебе сказанное. Прошла тысяча лет с оставленных поэтом строк, значит это наблюдение доказанное. Насир Хосров желал, чтобы ты, человек, набирался знаний, чтобы друзьями обрастал, не предавался низким помыслам и не умалял его стараний, чтобы оставался скромным, следил на речью и двуличным не слыл, был добродетельным, делился радостью со всеми и никогда всё тут сказанное не забыл.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Ибн Сина — Газели, кыта, рубаи, бейты (X-XI век)

Таджикская лирика

Человеку не полагается сиюминутной выгоды искать, ему жизнь дана на то, чтобы желания души смирять. Кто он перед ликом вечности? Пыль с сапог! Проживёт свой век, умрёт и воспоминания о нём уйдут сквозь пальцы, как песок. Не понимает человек необходимости жить ради других — удовлетворять только свои нужды он привык. Не так важна любовь живущим на планете, за себя люди предпочитают оставаться в ответе. Ни перед кем не хотят они отвечать, остающееся за гранью бытия не должно их волновать. Что остаётся делать певцам, жизнь созерцающим, в чьих строчках боль и страдание к вечность забывающим? Растает мудрость веков, она тоже песок. Уйдёт мудрость сквозь пальцы, станет пылью с сапог.

Есть в жизни запреты, их нельзя преступать. Но как не преступить, когда их хочется нарушать? Запреты на то людям даны, чтобы душу смиряли, телом были крепки. Одно нарушение мужи от философии допускали, выпить алкоголь страстно они желали. Не для удовлетворения зова плоти, им другое интересно, после чарки вина им размышлять легче, о том они говорят честно. Пригубить напиток запретный любил и Ибн Сина, поэт, не видел он в том источник человеческих бед. Пили вино до него, будут пить после него: вино людям свыше дано, с древних времён оно людям дано.

Если чарка вина услащает мудрых мыслей поток, в другом человек себя держать в руках должен быть готов. Нельзя унижаться, нельзя взывать к другим будучи в нужде, но нужно помогать людям, если они за помощью обращаются к тебе. Лучше в мире жить и знать, насколько твоему присутствию люди рады, тогда всем будет хорошо, и это лучше любой награды. Помнить должен человек — его смерть ожидает. Разве человек об этом не знает? Так отчего кругом него зависть и вражда, не зря ли жизнь была им прожита?

У вечности всему найдётся рецепт простой, человек для бытия — грязи слой. И оттого ведёт себя подобно грязи он, поскольку таковым для вечности рождён. Смириться должен человек! Смириться не желает. Разрушение с собой приносит, иного смысла в суете дней он не понимает. Покуда люди не захотят добиться нового понимания личных желаний, до той поры обречены они жить среди страданий. Необходимо малое, взглянуть на жизнь с конца, глазами старика, а не юнца. Куда теперь стремиться? Устремления пустые. Безмолвие нависло, желания теперь другие: не я познал от жизни наслажденье, пусть ведает пришедшее на смену поколенье — ему и всем, кому после на планете быть, им нужно сообща благими помыслами жить.

Кто молод, тому не страсти нужно создавать, тому необходимо знаниями обрастать. Не будет стыдно на старости лет, будет дело на старости лет. А ежели жизнь прошла и не осталось от жизни ничего, уже никто не в силах исправить прошлое его. Нависнет вечность над человеком, обернётся вечность единственным веком, если вспомнят о некогда жившем существе, значит был он достоин жить в людской молве. И чтобы никто за прожитую жизнь не корил, при жизни полагается трудиться над образом своим сверх всяких сил. Потому умирать человеку спокойно, если после смерти о нём будут отзываться достойно.

Абу Али Хусейн Ибн Сина указанными выше мыслями жил. Кто укорит его? Его есть в чём винить? Он ошибался, на нём позор, которого не смыть? Неспроста потомкам его жизнь ценна. Он — мыслитель, он — учёный муж, известный многим под именем Авиценна. Оставил потомкам Ибн Сина стихи, в них мудрость его — их прочти.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Рудаки — Касыды, газели, кыта, рубаи (IX-X век)

Персидская лирика

Прекрасное есть в человеке то, что нет никого прекраснее его. Какая стать, как держит он себя среди других, как выражает мысли, как в поступках лих. О том потребно стихами говорить, чтобы потомки не смогли забыть. И коли взялся кто судить о делах людских, должен излагать речь в словах простых. Оставим мудрости до лучших дней, о Рудаки поведаем скорей. Кем был сей поэт во славе лет, о том мог знать знавший поэта мобед. Истоки персидской лирики исходят из Панджруда, родом Рудаки оттуда. Писал он о любви, не брезговал вином, хвалил достойных, грустил о забывшихся вечным сном, стоял за справедливость и предпочитал в почёте жить: за это и за многое другое его имя человечество не сможет забыть.

Сказал Рудаки один раз про старость. Писал достаточно о молодости, и о неизбежном поведал малость. В том, что в старости нет прелести — понятно старикам, то не понимают юные телом, не понимал того и Рудаки сам. Но вот излёт, вернулся он домой, он стар, нет в нём прежней силы удалой, во рту зубов давно уж нет, рот открой — попадёт в желудок лунный свет. Сказать успел достаточно, его поэзией должны хвалиться внуки, о прочем дум он не найдёт. Зачем склонённому над землёй пылкого сердца муки? Должна болеть у старого душа, старику полагается о прошлом вспоминать хоть иногда. И поэтому, когда всё сказано о печали, мысли о молодости пылать под калямом ярче стали.

О пери — лишь о ней. О пери — красавице своей. О пери — сводившей с ума. О пери — обольщавшей простака. О пери он, простак, мечтал. О пери он, чудак, писал. Забыты девушки, они создания для любви земной, как Лейли, лишавшей рассудка, наполнявшей разум пустотой. Зачем Рудаки нужна была Лейли? Только для привнесения в жизнь красоты. Если хотелось парить в облаках, пери пребывала в поэта мечтах. О пери, о пери, о пери стихи безустанно писал поэт, предвидя в желудке лунный свет.

Дурман, тишина и шипы, этого обязан был бояться Рудаки. Он думал о благости для всех, он сам являлся благостью для всех. Он видел чиновника чёрную суть, он старался о том намекнуть, он громкие бейты тому посвящал, осознавая — один он бесценный лал. Людей не переделать, понимал Рудаки, подавал пример личный, о том писал рубаи. И ежели избыток мудрости накопить успел, и ежели из-за того поседеть успел, решил Рудаки не запираться в себе, решил подарить избыток мудрости тебе.

Воистину, желательно не жадничать, позволительно для исправления жадности бражничать. И пьяному веселье, и легче смотрит человек на мир: легко лишиться накоплений — деньги не кумир. Не надо бесконечно брать, придёт время после отдавать. Кто не отдаст в положенный срок, какой с того человека может быть прок? Рудаки не призывает добрее становиться, такому знанию годами нужно учиться. Наступит час, придёт осознание истины каждому, придёт каждый к осознанию важному. В тот час, остаётся сожалеть, приходит следом к человеку смерть.

Прожить и не бояться опасностей, не бояться любых встречаемых на жизненном пути неприятностей: люби и тебя будут любить, убьёшь и тебя могут убить, украдёшь и тебя обкрадут, подаришь и тебя дарами обнесут. Всему мера есть, эту меру полагается соблюдать. Кто не соблюдает, о том забудут, того не будут знать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Садек Чубек «Человек из Тангестана» (XX век)

Хорошего писателя рождают обстоятельства. И чем они хуже — тем лучше он выражает свои мысли. Погружаться в историю Ирана затруднительно, особенно Ирана XX века, хлебнувшего достаточное количество перемен, чтобы смело о них рассуждать с поверхностным уровнем знаний. Читателю достаточно понять следующее: непростая политическая обстановка способствовала тому, что в 1918 году территорию Ирана оккупировали британские войска. Именно это обстоятельство становится превалирующим в творчестве Садека Чубека, решившим показать страну в период очередного надлома. Старые традиции отмирают, а новые ещё не установились. Жизнь не отличается сладостью, какие бы восточные деликатесы автор не описывал.

В сборник вышли рассказы: «Обезьяна», «Почему взбунтовалось море?», «Яхья», «В конце осени, после полудня», «Деревянная лошадка», «Вор», «Справедливость», «Человек из Тангестана».

Чубек ставит во главу вопрос свободы и чести. С первых страниц становится понятно — нет выхода из сложившихся обстоятельств. С неблагоприятными моментами можно бороться, но человек заранее обречён на бегство. Не хватает собственных сил, чужих взять неоткуда — приходится справляться самостоятельно. И хорошо, когда ты это способен сделать сам. Животные, допустим, не могут: они привязаны цепью, все их желания тщетны, выйти из замкнутого круга у них никогда не получится. Можно аллегорично воспринимать «Обезьяну» Чубека, представляя в образе свободного от обязательств создания угнетённого человека, всю жизнь проведшего в ограниченной для понимания условной свободе, находясь всё время на привязи. Он получал удовольствия и пропитание, ему были обеспечены сон и развлечения, всё это приходилось отрабатывать незамысловатым трудом. Как бы жизнь не шла, но что-то требовать дополнительно не имело смысла. И вот когда такое создание получило свободу, то оно её не осознало. В животном взыграла его природа, правила которой более суровые, нежели установки поведения для человеческого общества. Получается, Чубек сразу даёт понимание тщетности. Человек тоже крутится подобно обезьяне, но он в отличии от неё стремится к чему-то, лучше представляя себе состояние свободного от цепи создания. Так ему, человеку, кажется. На самом деле, любая свобода — это самоубийство.

Иран, описываемый Чубеком, не поражает воображение. Складывается впечатление, что в этой стране живут одни наркоманы, принимающие возбуждающие вещества: герои постоянно раскуривают гашиш и жуют известь. При этом нет никакого ощущения Востока. Скорее читатель представляет «вшивое» средневековье, когда ничего благоприятного не было, как об этом после воодушевлённо писали представители романтизма. Сам Чубек подчёркивает такое положение дел. Для наглядности он в «Деревянной лошадке» предлагает посмотреть на ситуацию со стороны француженки, влюбившейся в иранца и переехавшей жить в Тегеран. Как же она была опечалена, войдя в дом мужа. Её разум затуманили невыносимая вонь и отвратительные родственники, оказавшиеся не такими, какими она их видела на фотографиях. Ехать в тот Иран ей не следовало. Судьба оказалась жестокой, а представления о Востоке разрушенными раз и навсегда.

Нищета и бедность процветают. Нет великомудрого Бирбала, способного защитить угнетаемых. Люди осознают своё положение, чаще с ним смиряясь, чем планируя пойти на бунт. Для чего им выражать своё недовольство? Разве есть разница, кто сверху. Будь то персидские шейхи или наместники британской короны. У них в подсознании с рождения присутствует рабская покорность. Они рады подстраиваться, принимая заданную модель поведения. Так мальчик Яхья из одноимённого рассказа готов выполнять любую работу, произнося заученный текст. И даже если он его забудет, то беды особой не случится. Ему не так важно, что он именно делает, главное — ему за это платят. Обучать грамоте таких детей никто не планирует, да и нет в этом необходимости. А тех детей, которых родители готовы отдать в школу, ожидает суровая муштра с упором на религиозное обучение. «В конце осени, после полудня» даёт Чубеку шанс показать систему образования, а заодно и различие между бедными и богатыми. Радужных перспектив читатель не увидит. Автор скорее желал показать особенность сложившихся обстоятельств, а не какие-либо отличия людей. Многое зависит от того, в какой семье родился человек. Только и это не принципиально — свободы на самом деле нет.

Аналогично Чубек подходит к понимаю справедливости. Казалось бы, разве не издевательство в подобном обществе думать о таком явлении, как справедливость. Откуда ему там быть? Вора забьют до смерти, не задумываясь над побуждающими того мотивами. Также не станут доставать из канавы лошадь, что оступилась и сломала ногу. Люди смотрят со стороны, позволяя себе лишь рассуждать и сокрушаться над случившимся. Есть в них ощущение желания помочь, но агрессивное начало при этом является преобладающим. Собственно, рассказы «Вор» и «Справедливость» очень похожи друг на друга, но рассматривают происходящее с разных сторон, предлагая при этом одно решение. Виновен ты или просто жертва обстоятельств, должен знать одно — тебе никто не поможет, могут лишь скорее прекратить мучения… не более.

Поселить надежду на лучшую жизнь Чубек себе позволил в рассказе «Человек из Тангестана». Это удивительное произведение, наполненное высокими идеалами, самоуважением, показывающее читателю того, кто может подать пример. Главный герой честен, уважаем и обладает должной силой, отчего может изловить свирепого быка голыми руками. Он вырос на юге Ирана, где особо зверствовали британцы, унижая достоинство местных жителей. Тангестан всегда славился тем, что этот край давал миру честных людей, наделённых хорошими физическими данными, вследствие тяжёлых природных условий. Именно там мог родиться настоящий Лев, готовый убивать, если его достоинство роняют в глазах людей. Чубек не стал направлять выход его агрессии против поработителей — они, при всех их недостатках, всё-таки относились к иранцам как к людям — он задумал расправиться со «всеми уважаемыми» жителями, что отобрали у него честно заработанные деньги, выставив его при этом дураком. Где тут смиришься с обстоятельствами. Вот и вышел человек на тропу войны, вооружившись ружьём и жаждой испить крови обидчиков.

Так есть ли свобода? Кажется, это эфемерное понятие. Сегодня она имеет одно определение, завтра — другое.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Фирдоуси «Шах-наме» (XI век)

Нет произведения более эпического в персидской литературе, сравнимого по влиянию на целые поколения. Страшно сказать, «Шах-наме» насчитывает более сорока тысяч двустиший. Называйте как хотите — эпос, сага, роман в стихах. Я предлагаю другое определение — былины. Большая часть событий рассказывает о древних богатырях, живших ещё до Александра Македонского, прославлявших Иран, они боролись с внутренними врагами, других врагов ведь не было.

Внутреннее строение книги никак не оттолкнёт читателя. Двустишия так ловко переплетаются в рассказ, что вскоре перестаёшь замечать какое-либо отличие от прозы. Удобная форма построения, где первые две строчки имеют десять слогов, вторые — одиннадцать слогов, третьи — десять слогов и дальше продолжается чередование. Упрёк можно высказать только переводчикам — у иных жадно впиваешься в каждую рифму, от других стараешься побыстрее убежать. Но всё равно спасибо. Большая часть «Шах-наме» до сих пор не переведена. Читателю предстоит узнать о создании Ирана, первых богатырях, жизни Рустама. Дальше всё намного хуже, да и интереса как такового нет.

«Шах-наме» в переводе означает «Книга царей». Начата Дакики с целью создать достойное прошлое своей страны перед лицом арабских захватчиков и новой религии. Продолжена Фирдоуси, став делом всей его оставшейся жизни. Исследователи делят книгу на три части: мифологическую, героическую и историческую. Основной сюжет — борьба добра со злом. Иранские правители всегда начинают войну только в ответ на агрессивные выпады. Стоит сделать небольшую оговорку — в далёкие времена весь мир был Ираном. Упоминаемый в книге Туран, основной противник Ирана, тоже входит в Иран, но эту область населяют вольные кочевники, отчего у читателя может сложиться неверное представление о двух воюющих государствах. Нет. Сражение идёт внутри единого государства.

Если верить Фирдоуси, древние иранцы были очень похожи на древних китайцев, не внешностью разумеется, а тем, что всё изобретали сами и на богов не надеялись. Первый царь Ирана Каюмарс уже тогда развязывает войну со злом, мстя за сына. Самое удивительное, чуть погодя иранцы сами призывают на трон араба Заххака, кровожадного правителя, из чьего тела выросли две змеи, кормившиеся мозгами казнённых людей. Заххак сидел на троне тысячу лет, ежегодно пожирая молодых юношей, покуда несколько сметливых поваров не удосужились обмануть правителя, отпустив некоторых юношей на свободу — так появились курды.

Я немного расскажу о сюжете. Вы не серчайте. Просто невозможно запомнить все события, их слишком много. Очень много места уделяется Рустаму. Его дед Сам, отец Заль, мать Рудаба, всем им Фирдоуси уделяет большое количество двустиший, подводя читателя к рождению богатыря. Всё было бы просто, но против любви должны были стать родители. Кто согласится принять в свой род потомка рода Заххака, из которого была Рудаба, кто будет за род, изгнавший их предка с трона. Что интересно, уже тогда иранцы представляли смерть как человека с косой. И ещё интересен любопытный факт — Рустама извлекают с помощью кесарева сечения, так был велик плод.

Рустам — необычный герой. Народ не раз будет ему предлагать сесть на трон, однако Рустам каждый раз отказывается, потому как не имеет на это права. Вместо себя он регулярно садит на трон тех или иных людей. Полноценный серый кардинал. Весьма занимательна история его сына Сухраба, которую так часто любил вспоминать Лев Гумилёв. Отец убивает своего сына. Один из самых непонятных моментов в книге. Я так до конца и не понял замысел Фирдоуси. Либо он с закрытыми глазами писал, либо Рустам был настолько толстокожим, да отчего-то скрытным именно в тот момент, когда его спрашивают о том, кто он и откуда. Убитый Сухраб по нашим понятиям был ребёнком, весьма далёким до совершеннолетия. Мечтой Сухраба было посадить на трон Рустама. Вырос Сухраб в Туране вдали от отца, поэтому даже не знал как тот выглядит. Отсюда всё и пошло. Элемент боя Рустамом с желающим кого-то посадить на трон позже повторится. Тот эпизод также является непонятным.

Вновь любопытный факт — любое место сражения называется майданом.

Другие важные персонажи — Сиявуш и Афросиаб. Сиявуш был сыном Кавуса, того царя, в честь которого в первый раз отказался сесть Рустам и за чьё царство убил Сухраба. Причём битву ту от проигрывал и сына убил подлым ударом кинжала, что не делает Рустама таким уж чистым и светлым богатырём. Сиявуша Рустам взял на своё воспитание и вырос парень честным молодцом, хотя как Рустам, свершая подлости, мог воспитывать честных людей, лично мне непонятно. В ходе дворцовых интриг, оклеветанный Сиявуш уходит в Туран, где правит Афросиаб, не менее харизматичный персонаж. Он чем-то похож на Рустама, только злого начала в нём гораздо больше. Сиявуша он принял, но постоянно опасался. Так и погибнет Сиявуш никогда не свершив злых дел, зато основав несколько городов. Сколько добра не делай, а всегда будешь чужим в ином краю. Рустам частенько в ходе разных карательных операций будет изгонять Афросиаба из Турана, да править вместо него. Только Афросиаб постоянно будет возвращаться обратно, да и Рустам непонятно отчего принимал регалии царя, коли в Иране от них отказывался. Снова неувязка сюжета.

Не подумайте, что тут детальный пересказ. Нет, о многом я даже не упоминаю. Просто говорю об основных событиях. Борьба добра и зла идёт и помимо похождений Рустама. Обо всём не напишешь. Иначе можно смело издавать комментарии к «Шах-наме» отдельной книгой.

Отчего-то земля армян располагается между Ираном и Тураном, хотя географически армяне живут на севере Ирана. Для Фирдоуси — это не важно. Может на армян лучше рифма ложилась. Так вот как-то армянам стали досаждать кабаны, приходящие с туранских земель. Там проблемы армян никого не интересуют. Пришлось им идти на поклон в Иран, где живут самые добрые люди. Было принято послать отряд на помощь. Возглавил его Бижан. Там на охоте влюбился в одну из дочерей Афросиаба, да был заточён в подземную темницу, откуда его разумеется спасёт Рустам. Поворотный момент для Афросиаба — его казнят.

Много позже после этих событий при царе Гуштаспе в страну попадает учение Зардушта (Заратустры) зороастризм. Укрепив новую веру в стране, попытка насадить её у соседей заканчивается неудачей. Сын Гушстаспа Исфандиар в своей жизни совершает семь подвигов, дабы кратким путём добраться до Турана: убивает волков, львов, рвёт изнутри дракона, одолевает сладкоголосую ведьму, Симурга (большую птицу, по сути феникса, вырастившую Рустама), преодолевает снега, безводную пустыню и большую реку. Всё это малость напоминает похождения Синбада Морехода, да чем-то «Одиссею» Гомера. Снова читатель сталкивается не со стремлением праведных иранцев вести открытый бой. Исфандиар лживыми речами и лестной похвалой входит в доверие туранского царя и убивает его.

Туран окончательно покорён. Если нет врага снаружи, его находят внутри. Рустам пожелал посадить на трон Исфандиара раньше срока. Исфаиндиар отказался и вызвал Рустама на дуэль. Было решено биться без привлечения иных людей. В жарком бое они не замечают, как сошлись на майдане их сторонники. Рустам опозоренный и израненный сбегает с поля боя, вместо того, чтобы принять достойную смерть. Ему уже как-никак шестьсот лет исполнилось. Именно про этот случай я упоминал ранее. Рустам встретит Исфандиара потом в других условиях, когда снова заиграет подлость в богатыре и вместо честного сражения, Исфандиар умрёт, напоровшись на колья в яме-ловушке. И как-то так невзначай Фирдоуси решает покончить с богатырём, отыскав его брата Шагада, приготовившего ловушку близ Кабула. Умирая, Рустам из лука убивает Шагада.

Так закончилась мифологическая и героическая часть. Началась историческая. Большая часть переводчиками была пропущена. Они сконцентрировались только на некоторых моментах жизни Ардашира.

Почему добро у иранцев было таким подлым и завистливым? Этот вопрос меня не покидал всю книгу. При Ардаване жил Ардашир, коему предложили должность царского конюха, отчего тот обиделся и сбежал. Собрал войска, сверг царя, сразу пошёл войной на курдов. Потом пошёл на соседнее мирное государство, процветавшее благодаря талисману в виде живого большого червя. На Ардашира правитель того государства никогда косо не смотрел, да и на Иран не претендовал. Своего ребёнка от дочери Ардавана хотел убить, вместе с женой, но один из его мудрецов решает уберечь их, для чего оскопил себя и свой орган в мешочке отдал царю на хранение. Позже, когда больше детей у Ардашира не будет и он станет печален, с радостью встретит новость о живом сыне Шапуре. При всём процветании страны, мир может наступить только от брака Шапура с дочерью одного из мятежников — вновь против. Опять всё делают в тайне от него. Снова Ардашир рад. Крайне противоречивый был царь.

Что действительно достойно внимания, так это завещание Ардашира будущим царям, касающееся правил управления страной. Слова те действительно мудры, но сам он их при своей жизни не выполнял. Вот и его потомки о правилах всегда помнили, да никогда не выполняли и не выполняют.

Кто помнит Византийскую историю, тот будет приятно удивлён, увидев среди действующих лиц Хосрова, названного сына императора Ираклия. Именно он ощиплет восточные границы Византии, мстя за вероломное убийство названного отца. Также читатель вспомнит бунт Кубада, первого реального мятежника, устранившего настоящего отца Хосрова от власти и воссевшего на престол. Обо всём этом Фирдоуси нам не расскажет, ограничится историей о шахматах и нардах. В ответ на просьбу индусов разгадать правила игры в шахматы, один из мудрецов Хосрова изобретёт нарды.

«Шах-наме» можно читать, можно перечитывать, но всегда будешь задавать себе вопросы и удивляться ответам. Столько событий и столько неверных поступков.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 2