Александр Островский «Свои собаки грызутся, чужая не приставай!» (1861)
Когда вдохновение покидает, желание писать остаётся. О чём сообщить? С разных сторон Островский подошёл к пониманию бытовавших в России нравов, а теперь остановился. Может он не знал, к чему обращать взор. Да и до того ли ему было? Реформы Александра II обещали скорые перемены. Если отмена крепостного права казалась осуществившимся делом, то относительно ослабления цензуры такого сказать было нельзя. Однако, пьесы, бывшие прежде запрещёнными, ныне дозволялись к постановке на театральной сцене. Появлялась необходимость заново осмысливать тексты и находить им применение в визуальном воплощении. Александр уже приобрёл вес в драматургии, закрепляя своё положение основательно. Но как под грузом пристального внимания создавать новые произведения? Островский поступил опрометчиво, взяв прежде изложенное, показав под тем же углом восприятия, но в немного отличающихся декорациях.
Перед читателем снова Михаил Бальзаминов. Далее можно слово с слово пересказать восприятие пьесы «Праздничный сон — до обеда». Отличия найти получится сугубо в деталях, тогда как смысловое наполнение осталось неизменным. Тот же лёгкий на отношение к жизни главный герой, мечтающий о богатстве, готовый верить всем приметам, только бы они обещали ему требуемое. Опять говорить про сновидения — утомить зрителя. Хватит других человеческих наблюдений, заодно позволяющих расширить кругозор, касательно этих самых допущений.
Как знать, действительно ли стоит увидеть правую сторону месяца на небе, как поймёшь — скоро случится нечто удивительное? Иными представлениями о должном Бальзаминов не жил. Не произойдёт и перемены миропонимания. Бальзаминов пребудет точно таким же. Вместо выработки новых моральных аспектов, Островский продолжил описывать похождения главного героя, так и не позволил ему добиться благоприятного исхода. Таким образом Александру ничего не стоило взяться за жизнеописание Михаила ещё один раз, составив повествование в тех же самых тонах. Лишь бы зритель не устал внимать однотипному сюжету.
Так бы тому и быть. Не случись Островскому ознакомиться с критическими отзывами. Прямых укоров не последовало — открыто выступать против драматурга никто не мог пожелать. Александру указывали на очевидную слабость пьесы, которую если с чем и можно сравнивать, то с первым произведением о Бальзаминове. Сравнение оказывалось не в пользу второй версии похождений главного героя. Да и осталось непонятным, зачем Островский описывает уже рассказанное. Бальзаминов продолжал оставаться холостым, а количество примет следовало пропорционально увеличивать. Вот и всё, о чём надо знать зрителю или читателю, смотря кто на этот раз проявит интерес. Может Александр понимал, начиная работать над последним похождением Бальзаминова, дабы показать благоприятный или негативный исход мечтаний главного героя.
Впоследствии трилогия будет восприниматься за единое полотно, каждая пьеса будто дополняет прочие. Так оно и могло быть, благо по хронометражу три пьесы способны составить непрерывное действие. Единственное, Островскому тогда бы потребовалось убрать из повествования сцены, облегчая содержание. Но кто об этом способен думать наперёд, ещё не зная, какими творческими изысканиями он будет заниматься в будущем. Когда трилогия станет явно завершённой, ещё и растянутая на несколько лет по написанию и постановке на театральной сцене, у писателя обязательно появятся новые планы, вследствие чего не возникнет желания обращать внимание на некогда им написанное.
Говоря прямо, без излишнего проявления почитания к таланту Островского, вторая часть похождений Бальзаминова сталась лишним литературным трудом, вторившим прежде написанному и не вносившим права на иное осмысление. Остаётся надеяться, Александр больше не станет заниматься самоповторением.
Автор: Константин Трунин