trounin.ru

В литературе очень часто сталкиваешься с невозможностью продолжить начатое. В голове возникает сюжет, он имеет некоторые формы, но при попытке реализации упираешься в глухую стену извечной писательской проблемы — о чём именно дальше рассказывать. У Водолазкина данное затруднение встречается постоянно. Идею Евгений придумывает замечательную. Быть может лучше писать повести? Или ограничиться формой рассказа? Ведь там можно оборвать повествование в любой момент на полуслове, предоставив читателю возможность самому размышлять, каким действие могло быть дальше. И пусть получишь укор за недописанное произведение — сошлёшься на авторскую задумку. Но к крупному произведению такого отношения быть не должно. Раз взялся повествовать о человеке с гениальной памятью, будь добр наполнить страницы соответствующим содержанием, а не тем унынием, которое читатель оказался вынужден лицезреть.

Какие перспективы могут быть у человека, чья память не имеет границ? Как минимум, удивлять публику способностью к запоминанию. Как максимум, найти применение в узких специальностях. Ну или податься в агенты различных структур. Отчасти всё это есть в произведении. Присутствует демонстрация запоминания, показанная Водолазкиным на примере фотографической памяти. Профессию главный герой выбрал соответственно умению. И агентом он побудет. Правда, быть ему агентом безопасности библиотеки… Как бы вам сказать помягче? Довольно бредовая идея. Отправить за границу искать некий Синайский кодекс… Вроде бы здраво. Но в лице Чагина — сомнительно.

Можно сказать иначе. Сам Водолазкин, в силу профессиональных пристрастий, любит заниматься литературоведением. Он получает доступ к древним рукописям, переводит их на современный язык, всячески это фиксирует в памяти, продолжая работать над всё новым материалом, формируя внутри себя базу знаний. Он должен обладать хорошей памятью. Един ли Евгений с рассказчиком? Понять трудно, учитывая жалобу рассказчика на невозможность удерживать в памяти даже одно трёхзначное число. Да и читатель понимает, хорошая память требует усидчивости. Значит, остаётся единственное допущение.

Водолазкин написал ещё одно произведение, используя элементы магического реализма. Гениальная память главного героя — есть то самое единственное допущение. Иметь такую память невозможно. Как он этим воспользуется? Сугубо его дело. Он не обязан быть никем, кроме как кем пожелает. Знания может растратить на бесполезное времяпровождение. Чагин никому и ничем не обязан. Да и по природе своей с рождения чрезмерно глуп. Он легко верит любым нелепицам. Так ведь и должно быть! Имея в чём-то преимущество, в другом обязательно уступишь. Получилось так, что умея запоминать, Чагин не мог адекватно воспринимать действительность. К чему тогда ему получение информации, раз не способен её осмыслить? Запомнит он арабское начертание текста, сумеет воспроизвести. И?

А ведь как читатель хотел поверить написанному. Сложилось впечатление, будто автор знал человека, про которого взялся рассказывать. Этот Чагин был действительно кем-то известным. Прожил он именно ту жизнь, о которой поведал Водолазкин. Так думалось. Или так хотелось думать. На деле же, Чагин — придуманный Евгением персонаж. Может потому повествование не сложилось в восприятии. Читатель ожидал ознакомиться с совсем другой историей, более захватывающей дух. Вместо чего вынужден был наблюдать за передвижениями муравья, который, как известно, перемещается в пространстве с помощью как раз той самой фотографической памяти. Ему давали те картинки для миропонимания, которым он безоговорочно верил. Либо Водолазкин к тому и вёл повествование, между строк посоветовав читателю беречь присущие ему таланты.

И теперь читатель думает, он обладает гениальной памятью. Только она не в голове, а в наших девайсах. Попробуй вот только вспомнить, где там что находится.

Автор: Константин Трунин

» Read more

К чему временные рамки? Прошлое — домыслы историков. Прошлого не существует. Прошлое изменяется по прихоти заинтересованных. Вчерашний день аналогично подвергается сомнению. Всё ли было так, как представляется? Посему предлагается забыть прошлое, перенестись в будущее, словно не существовало ничего, что произошло с человечеством. И само человечество подвергнуть сомнению. Пусть человечество станет проекцией пустоты, воплотив в себе тщету сущего, аки переработанный мусор, отбросив лишнее, обретя полезное. Человек завтрашнего дня — есть призрак, ставящий сомнения выше необходимости.

Должна была случиться летописная катастрофа, вымаравшая из памяти фрагменты истории, чтобы произведение Евгения Водолазкина могло восприниматься адекватно. Событийность на страницах «Лавра» насыщена деталями разных эпох, связанных в единое целое, словно выпал временной пласт. Пусть автор не согласится, но читатель понимает, произошло непоправимое, выразившееся в изменении понимания действительности. Возможные варианты: действует азимовская корпорация «Вечность», оставлен след для сотрудников андерсоновского «Патруля времени», давненько случился техногенный катаклизм ala «Страсти по Лейбовицу», либо нечто такое, что каждый читатель волен представить на своё усмотрение.

Учитывая тот факт, что Евгений Водолазкин — писатель начала XXI века, к тому же литературно ориентированный на Запад, приходится считаться с его желанием детально раскрывать проблематику интимной раскрепощённости (именуемую в узких кругах сексуальным реализмом) и приукрашивать текст отличным от гуманного пониманием жизни (так называемая альтернатива). Третьим аспектом, важным по состоянию на 2012 год, является ожидание автором конца света, дополнившим тяготы пациентов главного героя, массово страдающих половым бессилием.

Сам собой завязывается сюжет, проистекающий из необходимости рассказывать о тяготах понимания происходящего в лице даровитого парня, сходящего с ума от воздержания, готового броситься на первую доступную девушку (уже за то русское спасибо Водолазкину, что не дал волю рукам главного героя и не прельщал юнца мыслями о мужеложстве). И когда девушка зачала, оказал парень ей должное акушерское пособие. И пришлось принять ему страдания за содеянное (может быть по причине осознания неправомерности осуществления помощи без диплома хотя бы среднего медицинского образовательного учреждения). И подался парень, поставив сомнения выше необходимости (смотри первый абзац), бродить по моровой Руси. Отощал он, изменился до неузнаваемости. И вернулся после к родным Пенатам. И словно не жил, существовал во имя цели дожить до конца света.

Насколько поступки главного героя являются отражением его духовности? Тут ответ нужно искать в области психиатрии. Читатель это и сам понимает, видя, как главный герой принципиально отказывается от еды, то и дело считает себя обретшим новую телесную оболочку и постоянно беседует с только ему ведомым человеком, будто бы сопровождающим его всюду. Понятно, Водолазкин наградил главного героя душевной травмой, повлекшей отрешение от обыденности и атрофированное восприятие с ним происходящего. Не так опасно моровое поветрие, не страшит угроза оказаться повешенным: всё пустое (смотри первый абзац). Стремление быть, игнорируя необходимость страдать, аморфно подчиняясь судьбе — не причины для духовного роста. И если главный герой преобразится, значит случится чудо, либо будет задействован обыденный неумирающий всплеск романтизма, живущий в душе каждого писателя

Что до прочего, то «Лавр» — есть вольная фантазия, не требующая авторских объяснений. Водолазкин придумал мир для придуманного им же действия, наполнил придуманными событиями и даже попытался раскрыть суть изложенного перед читателем. Стараться понять, осмыслить и прочее — необходимость в малой мере осознать текст произведения. Осознания всё равно не наступит, так как нельзя осмыслить чужую фантазию.

Автор: Константин Трунин

» Read more