trounin.ru

Читая публицистику Булгарина, можно сделать наблюдение, казавшееся отражением отнюдь не века XIX, а скорее времени будущего. Но Булгарин может тем предвосхищал, а может подобное было всегда, только данного рода литературных изысканий осталось крайне мало. Впрочем, и в древности жили компиляторы, благодаря чьим стараниям нам доступны, как пример, труды Эпикура. Касательно занятия Фаддея схожего вклада в культуру человечества отметить не сможешь. Кому какое дело из потомков, какие ошибки допускали в периодических изданиях? Не станем излишне осуждать, понимая, каждый занимается тем, чем ему кажется нужным, полезным, либо он не имеет иного для себя выбора. Собственно, в семнадцатом выпуске «Литературных листков» Булгарин разместил рецензию на «Новости литературы», издаваемые Воейковым и Козловым, рассказав читателю, что он там вычитал, какие сделал выводы, в чём собирается уличить авторов.

В восемнадцатом выпуске опубликовано возражение на ответ господина Фёдорова, напечатанный в №53 «Отечественных записок». Фаддею не понравилось, как усомнились в правильности применённого им эпиграфа, но сказать об этом он считал необходимым, сохраняя на лице выражение спокойствия. Булгарин доводил до сведения читателя недовольство Фёдорова его высказыванием, посчитав нужным принять таковую точку зрения, поскольку его аналогично по многим вопросам не устраивает мнение оппонента.

Совмещённый двадцать первый и двадцать второй выпуск — это «Письмо к приятелю о наводнении, бывшем в С.-Петербурге 7 ноября 1824 года». Фаддей отобразил всё, чему довелось ему быть очевидцем. Наводнения словно никто не ждал, будто не случалось Неве выходить из берегов. Не насторожила горожан ночная буря, хотя стёкла вылетали из рам, не приняли всерьёз сигналов на Адмиралтейской башне. К утру каналы стали переполняться от воды, случилось то самое наводнение, стоившее горожанам нервов. И пока в Петербурге начинали беспокоиться за имущество, соседние деревни уже утонули: там люди спасались, каким только получалось образом. При вести об этом горожане побросали имущество и думали лишь о спасении. К вечеру вода отступила, что не означало спокойной ночи. Правительству требовалось принимать срочные меры, чтобы дать людям надежду и озаботиться устранением последствий и недопущением распространения болезней. Дополнительно к письму Булгарин привёл выкладки о наводнениях в Лондоне, Париже и самом Петербурге за последние века. Оказывалось, сие природное явление не является редким — оно случается излишне часто.

В том же выпуске Фаддей разместил «Краткие возражения на обвинения П.П. Свиньина, на иронию издателя «Дамского журнала», на притязания ко мне В.К. Кюхельбекера и на «Афоризмы любомудрия» князя В.Ф. Одоевского». Деятели от литературы всё более ополчались на Булгарина, вследствие чего ему приходилось с ещё большим усилием возражать.

В следующем выпуске опубликована сцена из общественной жизни «Подписка на журналы», являющаяся к тому же «Письмом к издателю из губернского города». Предлагалось ознакомиться с ситуацией — автор письма желал подписаться на всевозможные журналы, планируя быть в курсе всех событий. Знакомые на него посмотрели с недоумением, не считая за целесообразное напрасную трату такого количества средств. Лучше бы автор потратил деньги на благотворительность: говорили они ему. Оставалось ответить схожим предложением, пусть знакомые распродадут предметы роскоши, перенаправив вырученные средства на обеспечение нужд малоимущих. Зато жена автора письма радовалась — мужу останется время сугубо на чтение, он не будет выходить из дома, не станет играть в карты, а сами газеты можно потом пустить на выкройки. В том-то и беда, оставалось заключить, каждому важно знать дела ближнего круга, тогда как до проблем мира важности особой нет: не знай про происходящее вне страны, ничего не потеряешь.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В девятом-десятом выпуске «Литературных листков» Булгарин поместил повествование «Талисман, или Средство жить без денег». Действительно, как прожить, не имея гроша за душою? Очень просто — таким будет авторский вывод. Достаточно дружить с теми, кто располагает деньгами, благодаря чему получится существовать, будучи совершенно бедным. Приводимый на страницах человек отнюдь не слыл за бедняка, он осознанно отказался от родительских накоплений, ни разу не зарабатывал, зато за прожитые им тридцать лет он опрятно одевался, хорошо ел и жил при отличных условиях, при этом умело находил подход к людям, никому не дозволяя унижений в свой адрес, способный лично дерзить кому угодно, кроме, вполне очевидно, тех, кому следует в соответствующее мгновение упасть в ноги, либо иначе проявить участие. Впрочем, ума герою повествования не совсем хватило, так как гонора был излишне завышенного. А умей он подлинно находить общий язык — продолжал бы существовать самому себе в радость.

В том же выпуске опубликована статья «Разговор о Дамском журнале». Булгарин посчитал нужным сказать, насколько ценит каждого читателя «Литературных листков», с какими претензиями они к нему не обращайся. Оспаривать мнение такого читателя, влиять на него или как-то противопоставляться Фаддей отказывался.

В одиннадцатом-двенадцатом выпуске заметкой «Новое значение старых слов, или Беседа у человека прошедшего столетия» Булгарин возвращался к личности Архипа Фаддеевича, коему было уже за восемьдесят лет, будто бы имевшему дурную привычку говорить правду в глаза. Если к нему обращались «почтеннейший», то Архип Фаддеевич вздыхал, понимая, теперь в значение данного слова вкладывают совершенно иной смысл, нежели в его молодые годы. Поменялось буквально всё. Прежде порядочным называли человека, кто прилежен и честен, примерный сын и добрый отец. Ныне порядочным является тот, кто хорошо ведёт себя в обществе, умеет одеваться, поддерживает беседу. Воспитанными ранее считались учтивые люди. Ныне за воспитанного принимается всякий, способный говорить на французском языке и сочинять дурные французские стихи. Изменилось понимание доброго малого, доброго человека и прочего, и прочего.

В том же выпуске Фаддей составил ответ на замечание издателя «Дамского журнала», допустившего выражение «полемические битвы». Булгарин смело возразил, сославшись на синонимичность сих слов: полемика и битва являются довольно близкими понятиями. Там же Фаддей составил очередной перечень возражений отзывом издателя «Северного архива» и «Литературных листков» почтенному издателю «Отечественных записок» (ad interim) Б. М. Фёдорову.

В пятнадцатом выпуске продолжил обозревать «Мнемозину» и написал письмо Гречу, рассказав, как его позвали присутствовать на освещении корабля, должного отправиться в американские колонии (заметку об этом следует именовать «Поездкой в Кронштадт»).

В шестнадцатом выпуске Булгарин на полном серьёзе брался осуждать современных поэтов. Его заметка «Литературные призраки» повествует о якобы вымышленных лириках, бравшихся утверждать, насколько легко им удаётся творить. Среди них был единственный поэт, считавший необходимым учиться поэтическому ремеслу, дабы вкладывать в творения багаж накопленных знаний. И читатель понимал, к чему пытался его подвести Фаддей. Действительно, свободный стих настолько становился популярным, отчего академическое стихосложение уходило в прошлое. Оно и понятно — проще создать подобие, нежели полноценный труд, продуманный от и до.

В том же выпуске произведение «Очки». Для читателя показывались две точки зрения на один и тот же предмет. Отчего-то люди не могли сойтись во мнении. Позже выяснится, представленные вниманию обозреватели смотрели на им предлагаемое через очки. Только тот, кому нравилось, смотрел через прозрачные стёкла. А вот видевший всё в мрачных тонах, взирал соответственно через затемнённые стёкла.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В 1824 году публицистическая деятельность Булгарина свелась к работе над «Литературными листками». Более нигде он не оставлял заметок, сосредоточившись на собственном издании. Уже первый выпуск предваряли две статьи Фаддея: «Новый год» и «Нравственная математика». Булгарин говорил читателю о существовании традиции встречаться с друзьями накануне нового года, подобное случилось и на этот раз. А о чём говорить знакомым людям, особенно если речь про мужскую компанию? Вполне очевидно, они стремятся делиться свидетельствами и фактами. Например, Булгарин напомнил про летоисчисление, перенятое у византийцев, и объяснил, почему в ряде жизненных моментов новый отсчёт времени продолжает опираться на сентябрь — подобное повелось от римлян. Дополнительно Фаддей поведал про китайских математиков, подлинно считавших одинаково богатыми того человека, у которого есть несколько миллионов, и того, у кого столько же миллионов, но со знаком «минус».

Прежде чем говорить о статье из второго выпуска, названной «Свидание Зерова с самоучкою, или Разговор о всякой всячине», обязательно поясним — излюбленный Булгариным персонаж Архип Фаддеевич был по фамилии Зеров. В целом же, статья продолжила прошлогоднюю традицию уличать «Отечественные записки» в искажении фактов.

В том же втором номере опубликована рецензия на «Стихотворения» Ивана Дмитриева. Выступать с резкой критикой Булгарин не стал, вероятно по причине издания книги Николаем Гречем. Зато — касательно вступления от Вяземского — Фаддей позволил высказаться с более полным спектром эмоций.

В третьем номере статья «Опыт сатирического словаря для людей так называемого большого света» — часто встречающееся у русскоязычных авторов желание приметиться оригинальным определением для слов. Допустим, чем является «ложь»? Это то, что используется в логике вместо силлогизмов.

В четвёртом номере в разделе «Литература» изложение по поводу неприятия немецкого переводчика из Петербурга, бравшегося доводить до сведения своего читателя произведения русских писателей. Начинание следовало бы признать похвальным, если бы этот господин — фамилия его Ольдекоп — не приписывал в текст излишне много собственных вымыслов. В шестом номере эта критическая заметка получит продолжение в качестве «Ответа издателю «Благонамеренного» на его изъявление благодарности издателю «Литературных листков». У немецкого переводчика находились как защитники, так и хулители.

С пятого по шестой выпуск Булгарин описывал «Прогулку по тротуару Невского проспекта». Невский проспект он решил назвать лучшей улицей в мире. Да вот не получишь удовольствия, прогуливаясь среди толпы неизвестных людей. Ведь Петербург — не древний Рим и не античные Афины, где прохожие рассуждали о политике, гимнастике и искусстве пения, проводили словесные соревнования по софистике, именуемые ими за философию. Если в Петербурге прохожие чем-то заняты, то желанием на других посмотреть и себя показать.

Непосредственно в пятом номере помещена критическая заметка на собрание сочинений в стихах и прозе «Мнемозина», издаваемое Одоевским и Кюхельбекером.

Заметка «О прелести» с посвящением прекрасному полу — одна из статей в седьмом выпуске. Фаддей рассуждал, каким образом он понимает под прелестью грацию, находя оную в баснях Крылова и Дмитриева. Там же диалог «Человек и совесть» — про желание выходить из дома без совести, поскольку она будет мешать. В разделе «Литературные новости, замечания и прочее» Булгарин закрывал обсуждение басен Дмитриева, начиная воспевать вышедший трёхтомник сочинений Крылова.

В том же разделе, но уже в восьмом выпуске Фаддей хвалил Вячеслава Озерова за «Сочинения» в двух частях, посчитав нужным укорить Измайлова — ему не понравилось составленное им предисловие. Другая заметка из того же раздела — сухое уведомление о публикации перевода на польском языке книги Головнина «Замечания об Японии».

Ещё в восьмом выпуске помещена заметка «Прогулка в Екатерингоф». Булгарин хвалил русскую натуру, коли чего пожелавшую, тут же добивающуюся исполнения. Вот есть набережная в Петербурге, появившаяся сразу по надобности. О подобной мечтают в Париже не одно десятилетие, только ничего не делая для осуществления замысла.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1822 год был бедным на публицистические работы, возможно это связано с переосмыслением Булгариным своей деятельности. Всё-таки именно к этому году относятся первые выпуски «Северного архива» — издания, которое Фаддей самолично редактировал и выпускал. Возможно, одним из авторов текста двадцать третьего выпуска являлся сам Булгарин, но конкретно сказать невозможно, так как текст служил скорее предуведомлением для читателя о предстоящей на протяжении последующего времени публикации работ Лелевеля. Посему, негласно та статья называется «Предисловие к статье: Лелевель Иоахим. Рассмотрение «Истории государства Российского» господина Карамзина». Другая статья за тот же год — это возражения на ответ господина Анастасевича, помещённый в сорок первой книжке «Сына отечества».

В 1823 году Булгарин серьёзнее отнёсся к творческой деятельности. Он основательнее подошёл, работая над содержанием «Северного архива». Уже в пятом выпуске Фаддей публикует «Краткое обозрение русской литературы 1822 года». Булгарин предварительно оговаривался, выражая сочувствие русской литературе — презираемой едва ли не большинством, кто способен проявить к оной внимание. В России скорее предпочтут французскую беллетристику, нежели снизойдут до внимания слогу на русском языке. Художественными произведениями Фаддей не собирался ограничиваться, он смотрел шире.

Булгарин похвалил Греча за «Опыт краткой истории русской литературы», снисходительно принял «Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов» Раевского, затем более сухо отзываясь про «Краткое начертание всемирной истории» Ивана Кайданова, «Хронологическую историю всех путешествий в северные полярные страны» и «Древние государственные грамоты» Берха, «Памятники российской словесности XII века» Калайдановича. Далее шли переводы, информация о географических, статистических изданиях, про путешествия, словесность. Восхитился «Кавказским пленником» Пушкина и «Шильонским узником» Байрона в переводе Жуковского. Рассказал о новых журналах.

Другая статья из «Северного архива» — рецензия на польский перевод книги Николая Греча «Опыт краткой истории русской литературы». Вместо попытки осмысления перевода, Фаддей детально разобрал предисловие от переводчика, попутно объяснив, насколько поляки не имеют склонности видеть различие в словах «русский» и «российский», считая их за слова, имеющие одинаковое значение.

В качестве приложения к «Северному архиву» с 1823 года Булгарин выпускал издание «Литературные листки». В первом выпуске Фаддей разместил заметку «Ответ на статью, помещённую в №19 «Новостей литературных», издаваемых при «Русском инвалиде» под заглавием «Замечания на краткое обозрение русской литературы 1822 года», напечатанное в №5 «Северного архива». Булгарин вновь сетовал, насколько высший свет оторван от понимания русской литературы, насколько губительно писательское ремесло для человека, выбирающего для творчества именно русский язык. Дополнительно Фаддей привёл свидетельство, что из миллиона способных читать, большинство к книгам не прикасается. Иначе каким образом объяснишь тираж изданий, не превышающий пяти тысяч?

С первого по пятый выпуск в «Литературных листках» Булгарин публиковал цикл очерков «Письма о Петербурге». Фаддей составил нечто вроде путеводителя с размышлениями. Он обсуждал с читателем, почему в России настолько любят летом выбираться за город. Может по той причине, что лето умещается в три-четыре месяца, вследствие чего и нужно пользоваться моментом. Выйдя из города, Булгарин продолжил озирать Петербург с реки, про себя думая, как ещё за сто двадцать лет до сего момента в сих местах не имелось того града, теперь именуемого Северной Пальмирой. В последующих выпусках Фаддей рассказывал об увиденных им зданиях, описывал местность.

Статьёй-письмом от читателя «Отечественных записок» к издателю «Северного архива», Булгарин вступал в полемику с изданием «Отечественные записки», постоянно уличая его сотрудников в отсутствии профессионализма, они писали о том, чему в действительности не было подтверждения.

Пьесу «Несколько явлений из характерной комедии под заглавием Лотерейный билет, или Люди так как они есть» к числу статей относить не станем. Булгарин показал, как в семействе Мотиных не умеют жить по средствам. Ежели отец ещё как-то ощущает почву под ногами, то мать живёт мечтами о Париже, не желая смириться с действительностью, зато надеясь обрести счастье с помощью удачи в лотерейном розыгрыше.

Произведением «Самоучка, или Журнальное воспитание» Булгарин продолжал нравственно наставлять читателя. Теперь рассказывая про знакомого, живущего в восьмидесяти верстах от Петербурга. Знакомый воспитывает сына так, что тот не имел представления о России, не говоря уже о русской литературе и культуре. Да мало того, если о чём сын знакомого и ведает, то опирается сугубо на сведения из «Отечественных записок». Сделав такое предуведомление, Фаддей продолжил разносить содержание данного издания, конкретными примерами объясняя, насколько ошибочны сведения, приводимые в «Отечественных записках». Схожая по содержанию статья выйдет ещё раз, уже под названием «Поправка ошибок в №42 «Отечественных записок».

К сожалению, выпуски «Сына отечества» за 1823 год с публикациями Булгарина считаются библиографической редкостью, поэтому ограничимся перечислением опубликованных статей: ответ на антикритику в №66 «Русского инвалида», «Осада Сарагоссы» (отрывок из книги «Воспоминания об Испании»), письмо к издателю «Сына отечества» с исправлением опечаток в публикации «Осада Сарагоссы», ответ господину Воейкову на его критику, помещённую в №76 «Русского инвалида», «Смерть Лопатинского».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Публицистика Фаддея Булгарина не поразит читателя глубиной. Скорее она даст представление о том, каким человеком он являлся. И не получится найти положительных сторон. Наоборот, Булгарин никогда и ни с кем не собирался соглашаться, выступая против обвинений, готовый постоянно отвечать на выпады против него, согласный и нападать первым, если где видел заведомо ложные умозаключения или извращение фактов.

Первые публицистические работы на русском языке Фаддей помещал сперва в издании «Сын отечества». За 1820 год он опубликовал три статьи: «Краткое обозрение польской словесности», «О славнейших древних и новых библиотеках», в том числе замечания на статью, помещенную в №45 «Сына отечества» под названием «Возражения на некоторые места в статье «Академия художеств», сочинения господина Отто Игнациуса. Все эти работы ныне считаются библиографическими редкостями.

В 1821 году Булгарин продолжил сотрудничество с «Сыном отечества». Опубликовано всего три статьи, две из которых не могут быть найдены в свободном доступе: «Ответ на письмо к господину Марлинскому, писанное жителем Галерной гавани» и «Нечто о переводчиках Гомера». Третья статья публиковалась в нескольких выпусках издания, поскольку содержала обширный материал, суть которого ясна из названия — «Взгляд на историю испанской литературы».

Читатель «Сына отечества» ещё не имел представления, почему автор статьи с таким пристрастием относился к литературе с самого запада Европы. Кто знаком с Булгариным лучше, тот понимает, каким образом Фаддею довелось побывать в Испании. Описать содержание статьи можно просто — краткая характеристика литературы, практически неизвестной для русскоязычного читателя. Оттого становилось интересно, когда упоминался драматург Лопе де Вега, создатель двух тысяч двухсот пьес и двадцати одного миллиона стихотворных строк. Сообщалось и о творчестве другого значимого для Испании драматурга — Кальдерона де ла Барки. После следовало перечисление поэтов с упоминанием их лучших произведений. Булгарин всерьёз намеревался провести изыскания вплоть до современного ему дня.

В журнале «Благонамеренный» за тот же год опубликовано две статьи. Вернее, одна из статей являлась письмом к Александру Воейкову, представлявшая подобие критической заметки на «Учебную книгу российской словесности, или Избранные места из русских сочинений и переводов в стихах и прозе» за авторством Николая Греча. Булгарин заключал, что сия книга предназначалась для простых людей, должных овладеть умением грамотно писать на русском языке. Вторую статью для «Благонамеренного» проще назвать художественным произведением. Фаддей охарактеризовал сей труд историческим анекдотом, взятым из рукописи, приготовленной к печати под заглавием «Воспоминания об Испании». Сама статья называлась «Геройством испанки». Читатель подводился к пониманию того, почему испанский народ не стал мириться с властью французов, подняв общее восстание.

Упомянем ещё три статьи, опубликованные в журнале вольного общества любителей российской словесности «Соревнователь просвещения и благотворения». Сперва Фаддей брался судить за всех философов разом, составив заметку «О метафизике наук». Он брался серьёзно осуждать мыслителей древности и последних веков, не признавая авторитет Иммануила Канта, считая всякое упоминание метафизики за игру словами, будто философам совсем более нечем заняться было.

В этом же издании Фаддей опубликовал дополнительные отрывки из рукописи под заглавием «Воспоминания об Испании». Но основной труд того года для сего издания — статья «Известие о древнейших историках польских, и в особенности о Кадлубке, в опровержение Шлёцера, сочинения Лелевеля», должный приниматься более за перевод, нежели за самостоятельное сочинение Булгарина. Точка зрения Шлёцера не нравилась полякам, поскольку тот опирался более на Нестора, игнорируя непосредственно польских хронистов. Проблема заключалась ещё и в том, что поляки начали относительно поздно составлять летописи, если брать для рассмотрения того же Кадлубека, из-за чего их слова о древности как поляков, так и славян вообще, могут походить на вымысел. Опять же, есть мнение, будто Шлёцер приписывал польским хронистам то, о чём они никогда не сообщали.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Порою писать невыносимо хочется, и сказать о своих мыслях имеется огромное желание, и даже пытаешься этим заниматься, и вроде выходит нечто сносное. А на деле… На деле ничего не получается. Как же так? Неужели такое возможно? Как тогда быть с тем, что творческие изыскания получали одобрение на самом высоком уровне? Всё-таки, насколько бы странным не казалось, вымучивая «Первые радости», Константин Федин нашёл поддержку в лице круга людей, ответственных за подготовку списков для присуждения Сталинской премии. Не станем искать причин, побудивших найти слова для необходимости включения литературных трудов Федина в число лауреатов. Сочтём это исторической данностью.

«Первые радости» — роман о событиях, случившихся в годы, последовавшие за войной с Японией и предшествовавшие Первой Мировой войне. Тогда общество беспокоил единственный вопрос: когда же государь соизволит дать народу больше власти? Вот за пять лет до того имели место быть события кровавых расправ 1905 года, теперь подобного допускать не следовало. Общество будоражила мысль о возможностях, власть с подозрением относилась абсолютно ко всем. Вот об этом и брался повествовать Федин, не имея определённых представлений о том, как равномерно расположить события. И получилось у Константина создать многослойное творение, где каждый слой описывался отдельно, оказавшись в итоге под видом единого произведения. Вполне допустимо даже уподобить роман Федина каше. Однако, каждый слой представляет самостоятельную ценность. И внимать им следует, не придавая значения другим слоям в доступном вниманию содержании.

Как понравится читателю история про взятку? В царской России существовало негласное правило — принимающих решение требовалось склонять на свою сторону денежным вознаграждением. Но не всё так просто. Казалось бы, оказавшись не у дел, должен получить деньги обратно. Не тут-то было, да и как станешь доказывать дачу взятки? Считай, что сделал добровольный взнос, не запросив соответствующих документальных подтверждений.

А как сцена с беседой людей на реке? Вроде бы удят рыбу, при этом разговаривая обо всём на свете. Иной собеседник вспомнит, как основывали Петербург, каким образом царь Пётр обещал отсель грозить шведу, как он ходил на Лифляндию. И тут же будут воспоминания о детских годах, собеседники сами себе напоминали о счастливых или может наоборот годах, добровольно или может принуждённо, занимавшиеся посадкой деревьев.

Доступна читателю история и про писателя. Его в воскресный день попросили явиться в полицейский участок. Он под подозрением за написание и распространение революционных прокламаций. Попробуй сойти за честного человека, отвечая служителям правопорядка, говорящим с тобой елейным голосом, будто к тебе они не имеют претензий, но обязаны найти виновного, окажись им хоть даже случайно приглашённый в полицейский участок писатель, хотя бы даже и в воскресный день.

Чтобы обозначить время повествования, Федин поместил в роман подробную историю о пропаже Льва Тостого из Ясной Поляны. Со всеми подробностями, какие только могут быть, Константин созидал полотно, отражение волнения буквально каждого человека в Российской Империи, разделяя всеобщее опасение судьбою писателя, имевшего влияние на умы современников.

Как видно, читателю предлагаются разные слои, уместившиеся в описание событий 1910 года. Это не хроника, скорее отражение части процессов, имевших место в тогдашней жизни. Может тем самым «Первые радости» в исполнении Константина Федина должны были способствовать выработке определённого мнения, или читателю следовало обзавестись представлением, почему революция обязана была в скором времени свершиться. В любом случае, читатель сам решит, насколько ему пришлось по духу данное произведение.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Есть две точки зрения. Первая отстаивает необходимость участия государства в жизни граждан в значительной степени, другая — считает допустимым только минимальный уровень вмешательства. Существует и третья точка зрения, отказывающаяся признавать необходимость существования государственных структур, потому являющаяся деструктивной и нецелесообразной к разумному осмыслению. Так какой вариант лучше? Он зависит от мировосприятия и от множества сопутствующих факторов. Чаще прочего оказывается, что люди не способны существовать самостоятельно без поддержки со стороны. Раз так, тогда роль государства приобретает огромное значение. Однако, государство само в себя не включает функцию сквозного контроля, не имеет способности добиваться осуществления требуемого. Не умея самостоятельно существовать, человек продолжает возлагать надежды на государство, тогда как над самим человеком находятся подобные ему же, взирающие на государство с желанием получения собственных выгод. Потому и возникают в обществе потрясения, когда власть обвиняется в бездействии, хотя само общество состоит из граждан, мешающих проведению указаний власти. В том и заключается парадокс государства: в нём нуждаются, его распоряжения на местах не выполняются, а простой человек живёт так, словно в умах сограждан поселилась анархия.

Обратим внимание на произведение Леона Фрапье. Описывая жизнь человека, стремящегося к успеху, он поставил его перед необходимостью смириться с действительностью. Главная героиня не видела причин для скорого падения. Она получила образование, вышла замуж. Оставалось найти хорошее место, нарожать детей и получать вознаграждение в виде признательности семьи. Однако, замужество не задалось, свидетельства об образовании стались бесполезными, пришлось устраиваться в учреждение, где находились на воспитании малолетние дети. Способная обучать, главная героиня не найдёт подлинной реализации знаниям. Единственное, что от неё потребуется, следить за подопечными, в малой степени проявляя о них заботу.

Человек, подающий надежды, кому следует заниматься квалифицированным трудом, является главной героиней «Детского сада», моющая полы, вытирающая пыль, занимающаяся работой, к которой можно допустить всякого. Единственное, в чём получится находить отдохновение, это способность влиять на детей, оказывать им моральную поддержку, заботиться о волевых качествах. Главная героиня становится воспитателем, тогда как ничего подобного от неё не требовали. Считалось, что дети сами как-нибудь образуются, главное за ними следить, чтобы ничего критического не случилось.

Зачем такое учреждение? Вероятно, как о том можно подумать, дабы дети находились под присмотром. Собственно, к тому всегда и стремились учреждения подобного типа. Требовалось делать так, чтобы ребёнок находил занятие, не вредил своему организму, минимально социализировался. Пусть Леон Фрапье не говорит про то, насколько детским садам важно заниматься воспитанием детей, формировать представление о настоящем, вырабатывать способности к обучению. Не тогда, но немного позже, будет установлено, каким образом в человека нужно вкладывать знания. Получается, в детском саду поздно проявлять заботу о способностях детей, так как упущен момент. Основы важных знаний следовало давать в яслях. Таким образом получается, главной героине и не требовалось прилагать усилия, ибо от неё ждали внимательного отношения к подопечным, не более того.

Если нужно заключение, тогда оно прозвучит следующим образом. Не надо надеяться на других, если планируешь осуществление чего-либо. Коли желаешь воспитать умного ребёнка, занимайся этим сам, либо полностью контролируй процесс обучения, ни на кого не возлагая надежды. Перекладывать ответственность бесполезно, потому как это не имеет смысла. Так и с государством — не пытайся от него ожидать больше, пока сам не озаботишься претворением лучшего в жизнь.

Автор: Константин Трунин

» Read more

О «Шах-наме» нельзя спокойно говорить! Стоит раз прочесть — не сможешь забыть. Поэма славная сия, богами свыше данная нам, сообщает, как бился за право быть свободным Иран, должный жадный взор Турана долгими веками отбивать, пока не станет сам вражьим станом обладать. Вот тогда-то, когда минует малость лет, раздастся плач ребёнка: Зораб появится на свет. Об этом брался Рюккерт рассказать, желая современника очаровать. Что до Жуковского — он вновь подражал, стихом вольным в свойственной ему манере сообщал. Василий совсем иное читателю поведать не мог, трижды выйдет Зораб на бой с отцом, только бы хоть чуточку ритмичнее оказывался слог, совсем уныло с эпосом знакомиться в варианте таком.

С чего начать рассказ? Откуда изыскать начало? Долгие века Ирана население под ударами Турана стонало. Каждое поколение познало горечь обид, мечтало о времени — враг будет разбит. И вот случилось желанное, пал под натиском Туран, царствовать над ним стал храбрый Рустам. Конечно, у Жуковского Рустем… давайте уж смиримся с тем. Не был царской породы воин сей, но был он многих в Иране смелей, отважным слыл воином, бил врагов без пощады, потому и удостоился от царя Ирана подобной награды. Но долго не властвовал над Тураном, устал от его власти туранский народ. Теперь к иному подводил читателя Фирдоуси, благодаря которому «Шах-наме» поныне живёт. В этот миг Рюккерт интерес обретал, на свой лад он историю ту сообщал. Что до Жуковского — он вновь подражал, стихом вольным в свойственной ему манере сообщал.

Рос Зораб быстро, к двенадцати годам ростом всех превзойдя. Силы был великой, сильнее любого в Туране богатыря. Не знал он единственного — отца своего. Не ведал, мать его любила прежде кого. Кто он — в кого пошёл Зораб? Неужели отец не таким был? Был небольшого роста и слаб… Не мог узнать, а тут Туран с Ираном вновь задумал биться. Юный богатырь смог на полях сражений пригодиться. Он вёл за собой, побеждая в боях, с именем отца он шёл всегда на устах. Ему желалось Иран одолеть, иного не мог он хотеть. Не знал главного, как не ведал Рустем того, сойдутся в пылу борьбы, про друг друга не зная ничего.

Но успела перед войною поведать мать Зорабу, отцом Рустема назвала. Теперь Зораба война сильнее влекла. Наконец ему предстоит свидеться с отцом, славным иранским воином-богатырём. Так почему ничего не поняли они, ведь были они в сражениях близки? В том непонятный момент повествованья, к которому прилагал Фирдоуси старанья. Не ведал Рустем, с кем он выходил биться, ярость в его мыслях не могла с поражением смириться, не уступал ему соперник, некий Зораб, презренный житель Турана, жалкий раб. Когда же Зораб Рустема спрашивал, кем является соперник по бою, тот молчал, думая: лучше от такого богатыря имя скрою. Так и не ведали, пока Рустем подлым обманом Зорабу не нанёс смертельных ран, чтобы Зораб рассказал сопернику, почему он желал покорить Иран: дабы добиться незначительного — отца повидать, его имя назвала ему совсем недавно мать. От имени своего Рустем впадёт в печаль, терять сына такого ему было жаль.

Таков сюжет эпизода из «Шах-наме» — славного эпоса про жителей Ирана, про их желание жить вдали от хищных взоров Турана. Как хватило сил, так Жуковский донёс до читателя историю битвы богатырей, где каждое деяние, хоть и из доброго помысла, самого себя было злей.

» Read more

Долгие годы не мог Василий найти вдохновение для перевода, не имел способности превозмочь эпохальность индийского стиха, или не мог понять мысли другого народа, или рифма своя для того казалась плоха. Иначе требовалось посмотреть на былое, без ладности окончания строк обойтись, так лучше получится отразить злое, смогут в борьбе с оным силы добрые сойтись. Но о чём писал древний народ? О том Жуковский ничего не знал. Не ведал, какая легенда на брегах Индостана живёт, какой сокрыт от жителей России лал. Ему в том Рюккерт помог, на немецком языке эпизод из «Махабхараты» отобразив, был поэтичен этот слог, но Василий писал, про рифму давно позабыв. Теперь Жуковский высокой речью говорил, в которой поэзию сыскать способен эстет, читателя он тем довольно утомил, но именно так нашим поэтом перевод стался пропет.

О чём в поэме говорится? Сложно о том рассказать. Для того нужно от Василия строк отдалиться, трактовку в прозе прочитать. Станет ясно, как некогда на брегах Индостана, в сердце того необъятного края, может когда-то слывшего за прообраз Турана, существовала страна золотая. С прекрасным там считались, умиротворение в милости богов находя, жизнью райской люди наслаждались, иной радости нигде не ища. Не знали азарта, не пили хмельного, с почтением волю родителей исполняли, не думая о греховном, желая иного, дабы за добрейших людей принимали. В тех краях наверное, ибо иначе быть не могло, погибало всё скверное, умирало в мучениях зло. Но такого не бывает, чтобы без испытаний жить, один из богов тогда о себе напоминает, ему придётся уступить.

В чём уступка? Пред соблазном не устоять. Теперь не простят человеку проступка, не должен он был ему даваемое брать. Взяв в малом, потерял себя и пустил на ветер страну, словно стоял на снеге талом, не ведая, приведёт проступок к чему. Азарт душу у человека забрал, он забыл про добро, став духом во плоти, кидая кости, всё сильнее забывал, не мог от греховных помыслов отделаться, сойти. Но добро победит, ибо всегда оно побеждает, ибо Брахма потому и спит, пробуждением он мир сокрушает. Пробудится и герой повествованья, только по силам ему разрушить чары зла, благими станут вновь его старанья, рада будет его возвращению к благому жена.

Смутный стался пересказ, да яснее того, каким образом Жуковский повествовал, не обрадовавший читательских глаз, не тот — с восточных земель — лал. Излюбленным стилем, который гекзаметром прозвал, излагал на русский Рюккерта стих, многое из творения немецкого поэта убрал, может потому содержанием читателя обделив. Стремился к конкретному отображению? Почему бы не думать именно так. Тогда откажем своему воображению, красивыми картинами пусть завладеет мрак. Раз накинул Василий пелену, не станем её снимать, доверимся поэту своему, не будем немцу доверять. Лучше с оригинала найти перевод, к коему и проявить немного внимания, правда и там читателя несовершенное ждёт, для усвоения эпоса не хватит простого желания.

Хочется забыться, представить иное на миг. А мог ли талант Гнедича раскрыться, если бы его порыв перевода «Махабхараты» настиг? Не Древней Греции бы нам были известны сыны, может и не стали внимать приключениям под стенами Илиона, другой бы нам были понятным причины войны, не было бы милее Кауравов с Пандавами сражения звона. Почему не думать так? Остаётся забыть. Оттого индийский эпос — слабый для воображения зрак, понятным русскоязычному читателю ему не скоро предстоит быть.

» Read more

Можно ли привести пример писателя, писавшего в Советском Союзе произведения на историческую тематику, не используя слов для очернения прошлого? Если брать для рассмотрения эпопею от Мухтара Ауэзова о жизненном пути Абая Кунанбаева, то как раз подобное и видишь. Мухтар явно не говорил с осуждением о бытовавших у предков традициях, но он выступал категорически против. Читатель то довольно быстро поймёт, особенно ознакомившись с внутренним повествованием про горькую судьбу старика, потерявшего сына, для которого осталась единственная отрада в мире — сноха. Не понимая его устремлений, люди станут осуждать старика, обвиняя в сожительстве с женщиной, которую ему следовало не держать при себе, а отдать замуж. На общем собрании решат повесить как старика, так и сноху. А когда шея старика не поддастся, то его сбросят со скалы и закидают камнями. Зверство традиций прежних поколений казахов очевидно, осуждение видно невооружённым глазом. Как же протекали юные годы самого Абая? Читатель должен смириться, Абай окажется сторонним наблюдателем на всём протяжении первого сказания о нём.

Абаю будет тяжело вставать на ноги. Не любя отца, согласно традиций он обязан относиться к нему с почтением. Причём даже тогда, когда возненавидит. Ведь именно отец первым предложит повесить старика со снохой за будто бы прелюбодеяние. Согласно мусульманских требований есть наказание за подобный грех — это смерть. Почему тогда Ауэзов станет показывать Абая радетелем за иное осмысление бытия? С первых страниц читатель видит юношу, прибывшего домой, находясь до того на ученичестве в медресе, где познавал основы устройства общества с позиций их принятия мусульманами. Мухтар же покажет Абая человеком, которому противно поведение отца, будто он поступал не по правилам веры, а опираясь на пережитки прошлого.

К одному человеку Абай стремится — к матери. Теплоту её отношения он принимает через желание видеть таковое, тогда как сама мать останется к нему холодной, согласной принимать сына в объятия, скорее по необходимости проявить хотя бы такие материнские чувства. Ауэзов найдёт этому объяснение, описывая любовь матери к сыну, не имеющей возможности стать для всех очевидной, поскольку мать ни в чём не отличается от отца Абая, будто бы за время брака привыкшая во всём походить на мужа.

Если абсолютно все события, описываемые Ауэзовым, имели место быть на самом деле, то далеко не обязательно, чтобы авторская позиция совпадала с действительностью. Ежели опять напомнить про старика со снохой, увидишь вероятность другого развития событий, согласно которым наказание оказалось не надуманным и жестоким, а по результату длительного рассмотрения с привлечением четырёх очевидцев прелюбодеяния. Однако, Ауэзов желал наставить Абая на путь отторжения принятия имевшей тогда место действительности. Не должен был он поддерживать жестокое обращение с людьми, находя в том противное. Не должен был Абай стать муллой, раз порицал мусульманские традиции. Но как-то требовалось показать надлом в мировоззрении, чтобы просветительская деятельность Абая исходила из других предпосылок, из-за чего Ауэзов и создавал повествование, находя самое верное представление о будущем литераторе и мыслителе.

К окончанию первой книги Абай ещё не владел грамотой, несмотря на годы, проведённые в обучении. Но Абай уже тянулся к мирским знаниям, желая овладеть и мастерством поэзии. Мухтар к тому и вёл читателя, дабы стало понятно — мир нужно познавать с помощью тонких материй, а не через грубость устоявшихся представлений о должном быть.

Автор: Константин Трунин

» Read more