trounin.ru

Рассказать о Лермонтове возможно. Двадцать шесть лет Михаил освещал своим присутствием мир, погаснув в несчастливейший из моментов. Его жизнь оборвала пуля, причём неизвестно, принадлежащая сопернику по дуэли или кому-то другому. Паустовский в том не стремился разбираться. Он создал цикл зарисовок, объединённых под названием «Разливы рек». Собирался ли Константин вообще писать подобие жизнеописания? Или у него не получалось найти верный подход к изложению? Начиная с разных моментов жизни Михаила, Паустовский сплёл некоторое подобие истории, должной заинтересовать читателя.

Где успел побывать Лермонтов? Прежде всего на Кавказе. Особенно памятен последний его визит, наиболее известный трагическим исходом. Сама дуэль не представляет интереса. Разбираться с нею можно бесконечно долго, не приходя к желаемым выводам. Важнее увидеть, как себя вёл Михаил накануне. Действительно ли разлились реки? Он на самом деле имел романтические отношения с девушкой? И разве над ним могли подшутить выстрелами из темноты, портя мундир? Всему найдётся место в небольшом повествовании Паустовского.

Есть в сюжете иные примечательные персонажи, будто бы не такие важные. Это девочка и слепой солдат. Появляющиеся периодически, они предвещают неутешительное и неизбежное. Привязанные друг к другу, эти двое не воспринимаются губителями самосознания Лермонтова. Слепота солдата не заставляет думать об ослеплении Михаила. Не физически, но духовно Михаил оказался опустошён. И когда станет известно, что девочка принесла весть о гибели слепого друга, станет понятно, примерно такая же судьба ожидает и Михаила, о чём он вовсе не задумывался.

Константин добавил в повествование элементы мистики. Тёмные сущности окружали Лермонтова, остававшиеся ему неизвестными. А может он боролся с ними, не имея их в действительности. За происходящим на самом деле, Михаил не различал вымысла. Демоны не могли материализоваться, пока он сам их чертами не наделит окружающих. Но и тогда никто не стал бы ему потворствовать.

Так кто же стрелял в Михаила? Официально известно — выстрел произвёл Мартынов. Паустовский уверен — был ещё один выстрел, раздавшийся со стороны кустов. Это слышал сам Лермонтов, им же смертельно поражённый. Но речи о прочих недругах Константин не допускал. Тогда кто ещё мог выстрелить? Читателю останется ссылаться на демонов, круживших над поэтом и наконец-то его забравших. Они же, вероятно, способствовали разливу рек, создав тем требуемую для осуществления их планов обстановку.

А зачем любовная история? Девушка приехала навестить Михаила, тянулась к нему и не желала от себя отпускать. Лермонтов оказался не настолько покладистым, как думалось. Подобный окружению, он дерзил и получал дерзости в ответ. Оказаться вызванным на дуэль или кого-то вызывать — не редкость для того времени. Но с девушкой требовалось обходиться мягче, не воспринимая её сверх положенного. Видимо, демоны съедали Михаила, пробуждая в нём излишние видения, подменяя реальность вымыслом, провоцируя к принятию неверных решений.

Прежде оберегаемый, Михаил лишился защиты. Раньше пули обходили его стороной, словно чья-то рука отводила от него опасность. Накануне дуэли случилась перемена. Лермонтов этого не заметил. Заснув, он пробудился уже на дуэли, так и не ставшую понятной, если трактовать её по изложению Паустовского. Читатель оказался в затруднении, не понимая, каким образом относиться к ему сообщённому. Ожидая объяснения роковому стечению обстоятельств, он ознакомился с зарисовками, лишёнными цельности.

За смертью ничего не следует. Умирая, человек растворяется, уступая пространство другим. Если он сумел оставить о себе память, то она и продолжит жить вместо него. О человеке же допустимо думать, что угодно. Вот Константин и сочинил историю по мотивам.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Короткая жизнь грозит долгой памятью. Изучая деяния людей, оставивших след в истории, порою нельзя сделать других выводов. Сумев с юных лет добиться для них важного, они покидали мир, не привнося сверх необходимого, тем не растрачиваясь на лишнее. И всё равно многие склонны думать, будто талантливый человек должен прожить долгую жизнь. Но нет при этом понимания, как можно бороться за идеалы на протяжении столетия, сгорая душою в три или четыре десятилетия. Выгорая изнутри, таланты теряют способность привносить в мир оригинальное, становясь заложниками прежде созданного. Потому короткая жизнь и грозит долгой памятью, не омрачённой иными представлениями. Человек прожил на славу, тем обретя вечный почёт и признание на долгие века вперёд.

Паустовский увидел в Шевченко пламенного борца за справедливость в отношении крепостных. Будучи с рождения крестьянином, не раз поротый, Тарас желал обратить внимание на происходящее. И быть ему тихим затворником, не ограничивай помещик его стремление к художественному ремеслу. Шевченко желал писать картины, не имея для того единственного — свободного волеизъявления. Он был обязан следовать указаниям человека, которому принадлежал. Само провидение толкало Тараса по пути нахождения требуемых ему связей. Он обретёт свободу, получив поддержку от Брюллова, Сошенко и Жуковского. Но только для того, чтобы новая страсть привела к новым оковам.

Увлечение поэзией Шевченко не рассматривал в качестве важного дела жизни. Если бы не Мартос, заинтересовавшийся разбросанными скомканными бумажками с написанными стихами, не знать нам имени борца, скорее имея представление всего лишь о художнике. И жить Тарасу долго, возможно счастливо, той самой жизнью, не способной подарить требуемую каждому творцу память потомков. Обстоятельства сложились иначе, порывы души принесут страдания. Яркие слова приведут Шевченко к ссылке, где ему запретят писать и рисовать.

Жертва царского режима — иначе не назовёшь жизнеописание Тараса Шевченко в исполнении Паустовского. Уже не первое, созданное в подобном осмыслении. И этот, описываемый Константином человек, отметился кратким существованием, быстро канув в прошлое. Организм не выдержал десятилетних испытаний ссылкой. И не так страшна вынужденность отбывать наказание в далёком от родных мест краю, как запрет на творческую деятельность. Не может человек, склонный к созданию литературных произведений или художественных полотен, проводить дни и годы в бездействии. Именно это подкашивает подобных людей, должных возродиться к жизни после, стоит им вновь обрести свободу.

Когда Шевченко освободился, он застал Россию накануне реформ Александра II. Тут ему тоже повезло, поскольку смерть Николая I не ему одному позволила вздохнуть полной грудью, освобождённому от сковывающих волю пут. Страна погрузилось в брожение от переполнявших людей мечтаний. Тут бы Тарасу встать в полный рост, взяться за поэтические строчки и поднимать дух угнетённого крестьянства, или взяться за масштабные полотна, продолжая создавать монументальные отражения российской повседневности. И он взялся, только за более тихую работу, видевшуюся ему более важной — он принял на себя роль радетеля за самосознание малороссов, должных иметь собственную письменность, дополняющую устный язык.

Короткая жизнь сразу не приносит долгой памяти. Должно пройти время, сойтись обстоятельства, чтобы когда-нибудь потом, кто-нибудь наконец-то осознал, какой важности человек некогда жил. И Тарас Шевченко не так скоро обрёл признание, как того хотелось думать. Даже Александр Пушкин пробыл в забвении порядочное количество десятилетий, пока о нём не вспомнили и уже старались не забывать. Таким образом всё и происходит. Но как бы не хотелось, долгая память тоже имеет свойство сходить на нет. Пока же о Тарасе Шевченко помнят, об остальном остаётся предполагать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Судьбу художника описать сложно, ещё труднее — если он к тому же являлся евреем. Как отразить страдания человека, желающего творить и повсеместно изгоняемого? Достаточно определения принадлежности к иудеям, как все двери закрывались и люди проявляли негативное отношение. Каких успехов не добейся, обязательно начнут укорять за еврейское происхождение. В случае Левитана ситуация получалась совсем невразумительной: не должен еврей так хорошо воссоздавать на холсте русскую природу, он не имеет на то никакого права. Паустовский постарался разобраться, насколько оправданы подобные измышления.

Левитан лишь однажды допустил изображение человека на картине, да и то рисовал его не сам. С той поры он более никогда не допускал присутствия людей в своих работах. Ничего кроме окружающего мира, прекрасного архитектурой и растительным разнообразием. Требовалось изображать максимально правдиво, чтобы зритель отчётливо видел воздух, мог взирать на нарисованное с полным ощущением реальности. Ближе к концу жизни Левитан полюбит изображать дождь. Но всё же важнее понять, почему Исаак так тяжело переносил отрицательное к нему отношение. Может потому он опасался воссоздавать образ человека на полотнах.

Дважды Левитан стрелялся. Не терпел он проявления к нему критики. Зрителя не устраивала туманность его картин. Не хватало ярких красок. Об этом ему прямым текстом сообщалось. Объяснять это присутствием воздуха на полотнах не получалось. А может и не имели к нему претензий, находя причины для недовольства, поскольку не полагалось к работе еврея относиться с восхищением. Обязательно следовало ругать, придумывая всевозможные причины. В случае художественного ремесла затруднений возникать не должно — всегда найдётся момент, трактуемый двояко. Видимо, от эмоциональных переживаний Левитан и не проживёт долго, навсегда закрыв глаза в тридцать девять лет.

Среди друзей Исаака Паустовский особенно выделяет Чехова. Вот он — самый левитанистый из людей. Умеющий шутить, Антон Павлович повергал опасения Левитана в шутку. Нет повода для грусти, когда требуется искать хорошее во всём. Пусть талант Исаака признавали, однако отовсюду изгоняли из-за происхождения, то разве необходимо предаваться хандре? Лучше забыть обо всём и сконцентрироваться на рисовании. Левитан так и поступал, забываясь на природе. Но ему всё равно требовалось найти тихий уголок, где не опасались присутствия рядом еврея. И когда таковой он находил, тогда надолго останавливался и с упоением рисовал. Одним из самых светлых промежутков стал период времени, когда он любовался Волгой, перенося её окрестности на холст.

Сердцу не биться вечно. У некоторых людей оно быстро устаёт. Оно истончается или утолщается, в зависимости от мировосприятия. У Исаака сердце заболело рано, став причиной дополнительных переживаний. Паустовский утверждает, что Левитан осознавал угасание организма и готовился к смерти, продолжая работать, так как только в этом находил отдохновение.

Теперь читатель должен задуматься над категоричностью суждений. Насколько оправдано негативное отношение к людям, любящим всё тебя окружающее? Чем русские художники лучше художников еврейского происхождения? А если никто из них не предаёт этому значения, трудясь лишь на благо художественного ремесла? Разве задумывается зритель, рассматривая картины Левитана, что рисовавший их человек был евреем? Не станет ведь он искать скрытый смысл, пытаясь обнаружить зашифрованные послания? Просто требовалось выражать отрицательное мнение, связанное с общей политикой государства. Вновь Паустовский укорил царский режим в прегрешениях, которых был лишён Советский Союз.

После жизнеописания Исаака Левитана, Константин задумался раскрыть образ ещё одного угнетённого царским режимом — художника и поэта Тараса Шевченко.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Дела былых дней постоянно пробуждают желание о них говорить. Как жили тогда люди? К чему они тянулись? И настолько оправдано их понимание сейчас в положительном или отрицательном мнении? За давностью лет былое не восстановить. Остаётся доверять биографам. Паустовский взялся отразить творческий путь Ореста Кипренского, чей талант с юных лет сравнивали с художественной манерой Рембрандта. Родившись в России, он не нашёл отклика в сердцах сограждан, был преследуем властями, из-за чего предпочёл переехать за границу. В своей работе Кипренский прежде всего придерживался необходимости внимательно подходить к изображаемым им людям. У зрителя должно сложиться впечатление, будто на него с картины смотрит живой человек. Это достигалось за счёт особых мазков, различить которые не представлялось возможным даже через увеличительное стекло.

Местом рождения Ореста Паустовский называет Копорье. В качестве его отца принято считать помещика Дьяконова, хотя он был записан на крепостного Швальбе. Юные годы провёл в Ораниенбауме. Носил фамилию Копорский. Начав обучаться художественному ремеслу, стал именовать себя Кипренским. Девизом жизни избрал стремление к востребованности обществом. Имел целью вращаться в высшем свете, чтобы его имя всегда было на слуху. По не до конца прояснённым причинам, во время царствования Николая I, Орест предпочёл России Францию и Италию. Кипренский любил русскую зиму. Подобного снежного безмолвия больше нигде не найти на планете. Но так как он предпочитал работать в жанре портрета, оценить по достоинству данный факт не представляется возможным.

За возмужанием и ростом профессиональных качеств теряется сам человек. Печальному закату Ореста поспособствует трагический случай с погибшей натурщицей, вследствие чего в её убийстве был обвинён именно Кипренский. Паустовский увидел возмущение европейцев, осудивших Ореста и отказавшихся с ним сотрудничать. Получилось так, что Рим с Парижем придётся оставить и вернуться обратно в Россию. Вскоре его моральный дух был окончательно сломлен, у него случилась лихорадка, и он умер. Таким показан читателю Орест, всегда находивший применение своим способностям. Изначально не признаваемый в Европе, принимаемый в лучше случае умельцем по изготовлению реплик, он достиг требуемой ему высоты.

Разбираться с творческими личностями Паустовский только начал. Будут впереди и Исаак Левитан, и Тарас Шевченко, и Михаил Лермонтов. О каждом Константин расскажет историю, отразив основные черты, через них предлагая понимать описываемых им людей. Как и об Оресте Кипренском, талантливом по умолчанию, без различия, таким он являлся в действительности или нет. Его перу принадлежат замечательные портреты, ныне известные каждому. Например, портрет Александра Пушкина, изображённого закрытым от проблем, нечто обдумывающим, со статуей музы за левым плечом.

Рассмотрение человеческой жизни требует основательного подхода. Паустовский не располагал для того необходимым желанием или временем. Довольно кратко, о многом умалчивая, затронув самое важное, Константин создал необходимое представление о художнике, более обвиняя царский режим в гибели таланта, должного трудиться на славу Отечества до глубокой старости, но никак не погружаясь в депрессию, утрачивая желание существовать.

Именно с осуждения Николая I Константин начинает жизнеописание Ореста Кипренского. Вне пределов России умер русский талант, ценимый повсеместно, кроме родного ему государства. Не сумев реализовать потенциал, сей художник утратил интерес и к российскому обществу. Принявший его с восторгом Париж и Рим, как известно, в последние годы жизни Ореста сочтут его едва ли не персоной нон грата. Осталось сожалеть о безвременной кончине, случившейся неожиданно рано.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Паустовский проявил чуткость к происходящим в мире переменам. Его взволновал рост напряжения в Испании, ознаменовавшийся боевыми действиями, принявшими вид гражданской войны. Как об этом рассказать советскому читателю? В памяти продолжали жить воспоминания о подобной борьбе на территории России. Константин предложил обратить взоры на небо. Какая разница, что происходит на планете, когда безбрежные космические пространства при постоянном возмущении сохраняют спокойствие. Один бунт сменит другой, чтобы вылиться в очередной бунт, недовольный прежде свершившимся. Человечеству остаётся всё это регистрировать и продолжать жить. Однако, кривая человеческих страданий с каждым разом становится всё выше.

Люди постоянно смотрят на небо, отворачиваясь от себе подобных. Совершаются новые открытия, побуждающие к радости. Они не замечают, как обстоятельства оборачиваются против них же. При этом получается так, что все всё прекрасно понимают, находя тому подтверждения. Но проще сидеть в обсерватории, уставившись в одну точку, отмечая передвижения далёких звёзд, нежели потрудиться обратить внимание на сотрясаемые от ударов стены. Почему-то не думают такие астрономы, что если не сегодня, тогда завтра, здание их мироздания обрушится на них же.

Одному из действующих лиц «Созвездия гончих псов» дан сейсмограф. Он сам его изобрёл. Он отмечает на нём малопонятные изменения. Ничего не предвещает беды, тогда как сейсмограф всё чаще отмечает происходящие где-то взрывы. Упавшая на землю бомба — тому причина. Разрушение дома приводит к отклонению стрелки сейсмографа. Убийство человека добавляет мельчайший штрих к общей картине, отражающейся в показаниях сейсмографа. Учёным остаётся фиксировать работу, придумывая всевозможные объяснения, кроме наиболее объективных. И оказывается, что вскоре начинают сотрясаться и стены обсерватории, подвергаемые ударам извне.

Нельзя отказываться внимать происходящим с человеком событиям. Любое молчание и игнорирование — предвестник будущих потрясений. Вместо действительно важных забот, люди тонут в мнимых предпочтениях. Они объявляют высокую стоимость предметам искусства, тогда как им в действительности нет никакой цены. Зачем ценить картины Веласкеса, обречённые на уничтожение. Как и тот же жемчуг, склонную к старению и умиранию роскошь. Об ином должен заботиться человек. Не о благополучии предметов, нужно задуматься о людях, оценивая их выше всяких ценностей. Не представителям человечества погибать в борьбе чьих-то идеалов, существующих ещё меньше времени, чем жизнь одного человека. Пусть лучше гибнут картины и жемчуг, они всё равно примут неизбежно им полагающееся.

Утверждения — такое же временное явление. Вчера думали иначе, нежели сегодня, а завтра не поймут мыслящегося некогда прежде. Но общее стремление человека к справедливости всё равно остаётся неизменным. Хорошо бы именно на это обращать внимание, когда ничего не предвещает грозы. Герои Паустовского слишком поздно придут к пониманию необходимости предотвращать. Их окружат и заставят принять печальный для них конец. Поздно объединять усилия для борьбы, не сумев раньше предугадать должное произойти. А ведь всё всегда идёт по одному и тому же пути, постоянно повторяясь.

Говорят, по звёздам можно гадать. Только зачем? Достаточно обернуться назад, как предстоящее окажется легко читаемым. Не нужны для того телескоп и карта звёздного неба. С той же лёгкостью угадываются ожидаемые волнения в обществе, почему-то остающиеся без внимания. Человеку пора прекратить думать наперёд, не озаботившись чаяниями сегодня живущих. Не когда-то там — действовать нужно уже сейчас. Но ничего подобного не произойдёт. Для принятия решительных мер должны пойти трещины по стенам собственного дома.

Интересно, кого понимал под астрономом и обсерваторией Паустовский? Он явно не подразумевал Испанию.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Пропитавшись жаркими речами рабочих, найдя в их устремлениях положительный задор, Паустовский подпал под согласие с бытовавшим тогда в стране подъёмом самосознания. Начало тридцатых годов XX века — время преображения, подобное короткому пробуждению перед погружением в бездну. Осознав жизнь и метания Шарля Лонсевиля, Константин должен был проникнуться ещё и обстоятельствами близкого прошлого. Речь пойдёт об иностранной интервенции на севере России. Там, в омываемых водами океана землях, развернулся фронт, разделив красных и белых полосой отчуждения в виде вмешательства в происходящее американских вооружённых сил. Кажется, прежде не было такого, чтобы русский шёл на русского, пропитанный гневом за собственное унижение. А ведь так и случилось в 1919 году, когда части белых устали от свинского к ним отношения американцев и согласились обрушить удар на прежнего союзника.

Обелять американцев не приходится. Вели себя они распутно и не собирались совершать человеческих поступков. Всё, что понял Паустовский, так это желание пришедших извне крушить и сокрушать. Без различия, с кем предстоит бороться. Американцы могли бросить гранату в безвинную девочку, находя в том своеобразное удовлетворение противных разуму желаний. Плоть человека стала разменным товаром, где удовольствие покупалось ценой чужого существования. Могли ли с подобным мириться представители белого движения? Пусть красная пропаганда рисует их такими же извергами, однако не настолько, чтобы убивать потехи ради.

Читателю будет представлен Фёдор Гущин — боец, матрос, сигнальщик. Он, опутанный представлениями белых, пропитанный гневом к американцам, склоняющийся перейти на сторону красных, вымолит право выступить против прежних убеждений. Не нужна ему Россия, если над нею раскроет крылья американский орёл, приведённый в сердце страны монархистами. Достаточно одной невинной жертвы, раскрывшей глаза на действительность. Потому Гущин добьётся желаемого и пойдёт убивать, но уже белых и американцев. Легко сломленный, он быстро падёт, забывший о необходимости отстаивать представления, которым дал клятвенное обещание быть всегда верным.

Такую историю требовалось рассказывать с жаром на устах, добавляя в текст идеологию. Не кто-то, а сами белые добровольно согласились влиться в ряды красных, поскольку разочаровались и не имели желания продолжать подобное терпеть. Не абы из-за какой причины, их всего лишь возмутило незначительное происшествие, случающееся на войне постоянно. Девочку могли убить не специально, случай направил гранату в её сторону. Остальное никого не интересовало. Паустовский о том и не рассказывал. Обид хватало за многое, но «Озёрный фронт» касается единственной, словно рождённой для поддержания нужного духа среди людей. Американцы и раньше не способствовали успеху дел у партнёров, значит и теперь не стоит ждать от них человеческих поступков. А ежели ещё и приходят к тебе домой с целью развлечься, быть им сведёнными в могилу.

Читателю придётся проникнуться рассказанной Константином историей. Не всё в ней сказано к месту. Картина повествования постоянно разваливается и её не представлялось возможным собрать обратно. Каждый раз читатель возвращается на место, где лежит труп девочки, пострадавшей от брошенной в её сторону гранаты. Можно простить американцев и действовать с ними заодно, переступая через тела убитых. А можно возмутиться и попросить сменить облик зверя на человеческий. Паустовский постарается это сделать, частично разобравшись в произошедшем. Но человек так устроен, что он постоянно прокручивает в голове некогда шокировавшие его обстоятельства. Как не оправдывай и не ищи требуемых для того слов — перебороть совесть не сможешь. Нужно закрыть глаза и больше их не открывать, иначе не получится успокоиться.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Советское государство побуждало мыслить определённым образом. Прибыв в Петрозаводск для изучения истории Онежского завода, Паустовский узнал несколько историй, его заинтересовавших. Первой из них стали свидетельства о пленном французе Шарле Лонсевиле, отливавшем для нужд России всё, что от него требовали, от кандалов и бюстов до ядер и пушек. Глубоко несчастный человек, пропитанный европейским духом вседозволенности, он оказался зажат в тесные рамки необходимости следовать указаниям, отчего возненавидел государство Александра I, глубоко страдая от невозможности открыто выражать мысли. За попытку изучения бунтов заводских крестьян, он был приговорён к вечному заключению в Шлиссельбурге. И получилось так, что не француз предстал перед читателем, а прообраз красного пролетария, пусть его мысли и расходились с должным быть ему свойственным мировоззрением.

Шарля возмущало многое. Во-первых, рабочих в России пороли. Во-вторых, пороли иностранных специалистов. В-третьих, за проступок могли выпороть и его. Причём пороли обоснованно за халатное отношение к труду и за расхлябанность на производстве. И как не пороть, когда пушка, отлитая специально к визиту царя, при нём же лопнула, не выдержав пробных испытаний. Такое положение дел не нравилось Лонсевилю, винил он напрямую Александра I, не сумевшего создать необходимые условия для труда. К тому же, приходится недоумевать, каким образом Россия одолела армию Наполеона? Ежели она настолько прогнила изнутри.

Повесть о Шарле позволила Константину раскрыть историю завода, основанного ещё при Петре I. Упор делался на самосознание крестьян, обязанных трудиться в невыносимых условиях. Да, их постоянно пороли, как уже известно читателю, но сами условия оказывались невыносимыми. Вместо благоприятной атмосферы для радостного осознания нужности проделываемой работы, крестьяне подвергались худшему из возможных отношению. Разумеется, бунты не заставили себя ждать. Однако, о том упоминать не позволялось, тем более к тому же побуждать нынешних рабочих завода.

Добрых слов читатель не найдёт. Ему показан страдающий человек, волей судьбы брошенный в России с обмороженными ногами. Он будто пленный, но всё-таки опасный представитель с революционными мыслями. Зачем его понадобилось использовать, когда профессиональные качества литейщика пушек толком не пригодились? А за свойственное душе отстаивание справедливости, к нему же стали предъявлять претензии. Нам не узнать, как Шарль вёл себя на допросах. Но ясно, что он умер незадолго до того, как пришло распоряжение о его вечном заключении в тюрьму. И это несмотря на то, что Лонсевиля в России ничего не интересовало, он постоянно просился позволить покинуть страну и уехать домой во Францию. В любом случае, о чём-то Паустовский недоговаривал, если вообще сам знал подробности тех лет.

К любому режиму всегда есть и будут претензии. Царский режим не любили — такое вполне допускается. До Паустовского о трудностях рабочих писал Куприн, лично наблюдавший нечеловеческие условия труда на шахтах. Константин сообщал информацию с чужих слов, передававшихся из уст в уста на протяжении ряда поколений. Неудивительно осознавать, почему чьё-то былое приняло вид красной пропаганды. Другой вопрос, зачем это понадобилось Паустовскому, чьи порывы настроились на совершенно другой лад, временно вынужденные перестроиться на адаптацию чужих рассказов под собственное их изложение.

Читатель понимает важность сообщённой ему информации. Но не понимает, для какой цели понадобилось использовать историю человека, жившего чуждыми России убеждениями и видевшим происходящее согласно личным представлениям о должном быть. Как-то так получилось, что Лонсевиль оказался близким по духу советскому человеку, стремящемуся точно к тому же. Но отчего-то не получается допустить единство ощущения француза времён Наполеона и советского гражданина времён Сталина.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Широкая база очерков показывает талант Паустовского к выражению мнения по интересующим его темам. Он брался за определённое дело и делился суждениями, стараясь оказаться понятным для читателя. Лучше, если точка зрения Константина окажется близкой по духу всем, кто с ней ознакомится. Писать Константин мог о чём угодно, поскольку того от него требовали обстоятельства. Ежели он оказался на строительстве Волго-Донского канала и создании Цимлянского водохранилища, значит должен осветить для советских граждан важные детали данных значимых для страны событий. После очерки будут объединены в сборник под названием «Героический Юго-Восток».

Хотелось бы увидеть рассуждения Паустовского о полезности вторжения человека в природу. Ранее Константин видел пользу в одних местах, отмечая вред в других. Прожив жизнь и набравшись опыта, он более не смеет рассуждать о столь тонком предмете, поскольку понимает, что благо будет сделано лишь для людей, и то с не до конца понимаемыми последствиями. Паустовский просто отмолчался, не заглядывая далее от него требуемого. Сперва необходимо думать о человеке, обо всём остальном будет возможность подумать после.

Ценность Волго-Донского канала очевидна. Он позволит объединить в единую транспортную систему реки Волгу и Дон. Создаваемое для его наполнения Цимлянское водохранилище затопит обширные территории. Это создаст дополнительные проблемы по переселению людей, им придётся первое время жить без воды, так как в колодцах пока ещё будет только песок. Погрузится на дно и археологический памятник — хазарский город Саркел.

Радостными в очерках о героическом Юго-Востоке выглядят моряки, которым предстоит плавать по рекам так, словно они являются морями. Раньше для них передвижение представляло проблему из-за десяти сантиметров, отделяющих судно от мели. Требовалась постоянная осторожность! Теперь же, в будущем, затруднений не возникнет, благодаря увеличению глубины до десяти метров. Не пугает вероятность затеряться вдали от берегов или попасть под разыгравшуюся непогоду — всякий моряк теперь умеет справляться с такими опасностями.

Советский Союз — удивительное государство. Так будут думать потомки. Жившие в той стране люди, каких бы им то усилий не стоило, воплощали в жизнь грандиозные проекты, прежде казавшиеся невозможными и кажущиеся невозможными сегодня и завтра. Из ничего создавалось всё. Достаточно вспомнить первые пятилетки, что в самых смелых представлениях допускали вообразить, как на месте бараков появятся заводы. Это удивляло даже Паустовского, значит становилось событием для каждого жителя советского государства.

Но как строили Волго-Донской канал? Видимо, с большими затруднениями и с ещё большим энтузиазмом. Константину не довелось отразить будни строителей, его тянуло к деревьям и ближе к водной глади, о чём и старался преимущественно писать. Кажется, хватило бы ему лесов и морей, более ничего не требовалось. Чем больше, тем лучше. Он не устанет о них рассказывать, вновь радуя очерками.

«Героический Юго-Восток» теряется среди прочих произведений Паустовского. О нём редко вспоминают, порою вовсе забывая. Тому есть объяснение, связанное с недосказанностью. Не хватает размаха в повествовании, не возникает ощущения возведения значительного объекта. Константин встречал кого-нибудь, тот ему рассказывал о своих мыслях, которые воспринимаются правильными. После следовала работа над очерком, убеждающим читателя в истинности приведённых писателем слов.

Теперь известно, что Волго-Донской канал был достроен, он функционирует, в последнее время испытывает затруднение из-за уменьшившейся глубины. К тому же, деятельность человека причинила вред окружающей среде, выпустив за пределы обитания организмы, куда им прежде не было доступа, повлияв на распространение видов. Но сам факт человеческого подвига нельзя оспорить, пусть и совершённый сугубо для блага людей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Произведения не забываются, если им есть цена. О «Дыме отечества» Паустовский забыл на двадцать лет. Он не должен был любить собственную художественную литературу, удававшуюся ему под видом длинных пространных историй, чаще лишённых определённого смысла. Нужно ли вспоминать «Блистающие облака», написанные под заказ? Или «Романтиков» — романе-хронике личных ощущений от происходящих событий? И всё равно Константин взялся рассказать читателю историю убывших за пределы родной страны людей, ныне озабоченных не созданием блага, а настойчивым желанием раздобыть свидетельства навсегда канувшего в прошлое, к действительности отношения уже не имеющего.

Удивительным кажется наблюдать за действующими лицами, озабоченными поиском неизвестных стихотворений Пушкина. Не даётся объяснения, какая от того возможна польза. Вполне достаточно имеющегося наследия, нежели раздобыть нечто забытое, содержащее ровно такие же свидетельства о былом, как всё известное нам творчество умершего писателя. Исходя из названия произведения, объяснение сего находится быстро: былое уподобилось дыму и не быть ему заново огнём, завтра не станет и этого.

Паустовский описывает будни находящихся в эмиграции людей. Они потеряли отечество и не планируют обретать его вновь. Их заботы эфемерны, лишённые полноты осязания. За случившимися ошибками рисуется будущее без надежд. Найденное отдохновение тает на глазах, грозя обернуться бесконечной погоней за обретением счастья. Не имея утраченного, будет возникать желание найти ему замену. Тем больнее наблюдать, как мнимое благополучие снова покрывается трещинами и грозит безвозвратным разрушением. Однажды потеряв целое, имеешь малый шанс воссоздать его подобие. В том тяжесть доли эмигранта, чьё стремление забыть отечество лишь о нём напомнит.

Возникает вопрос: зачем Паустовскому понадобилось поднимать подобную тему? По всему миру гремит война. Самое время принять участие в создании очерков о разрушении человеческих судеб и рождении надежд на обретение нового понимания счастья в проходящей самое серьёзное испытание стране. О том должен был думать и Константин, добавивший на страницы трагедию Ленинграда, обязанного выстоять блокаду. И он выстоит, к чему в итоге подойдёт действие, вновь напомнив о первом романе, для правдивости обретавшего подобие дум о происходящем здесь и сейчас, позволяя читателю стать не сторонним наблюдателем, а прикоснуться вместе с автором к теперь прошлому, но, в случае произведения, к по-прежнему настоящему дню.

Приходится создавать впечатление лучше, чем оно есть на самом деле. Говоря честно, видишь, как Паустовский сумбурно воссоздавал описываемое им действие из пустоты. Происходящее уподобилось гибкой среде, подвластной воле писателя. Может он тем заполнял свободные дни, далёкие от фронтовых будней, поскольку после краткого периода работы военным корреспондентом был обязан трудиться над написанием пьесы «Пока не остановится сердце», поставленную впервые в Барнауле. Остаётся думать, что перо Константина обязано было быть занятым. Потому и немудрено, отчего «Дым отечества» окажется забыт. Не для того творил Паустовский, чтобы о нём говорили, вспоминая созданную им беллетристику.

И всё-таки, почему именно тема эмиграции? Как Константин воспринимал Алтай, что у него в голове рождались образы покинувших родную страну людей? Может он сам испытывал дискомфорт, каким бы позитивным образом не мыслил? Лишённый ощущения прикосновения к природе европейской части Советского Союза, отдалённый от всех морей мира, он мог понимать собственную оторванность, словно уподобился изгнаннику, без которого Отечество вполне сумеет обойтись. Иных предположений не возникает. В любом случае, «Дым отечества» оказался написан и был опубликован. Гораздо важнее, что происходило с Паустовским дальше.

Автор: Константин Трунин

» Read more

О морях и о морях грезил Константин Паустовский. Везде его сопровождала вода. А может он предпочитал места, связанные с самой неподвластной человеку стихией. Предстоит разгадать ещё множество чудес природы, дабы научиться находить с планетой общий язык. Пока же приходится оставаться созерцателем, прилагая усилия обыкновенного человека для кажущегося действенным обуздания. Разве дело — составлять лоции для передвижения по водной глади? Или угадывать, как изменится погода в ближайшие часы и даже минуты? Не дано людям властвовать над морями, об этом остаётся мечтать.

Паустовский не ограничивается одним Чёрным морем, его взор направлен много куда. Читателю предстоит побывать на Карибах, не минует и необходимость побывать на островах Тихого океана. Когда станет ясно, как слаб человек, тогда наступит время обратиться к черноморскому побережью, пробежавшись по достопримечательностям Крыма. Особое внимание уделяется писателю Гарту (так назван на страницах Александр Грин). Дополнительно предлагается ознакомиться с бунтом на крейсере «Очаков» под руководством лейтенанта Шмидта.

Константин стремится лучше изучить водную стихию. Прежде он уже говорил, насколько ему нравится внимать составленным прежними поколениями мореплавателей лоциям. Но и он сам умел писать оные. То — предмет большого искусства, требующий внимательности к мельчайшим закономерностям. Самое основное, всегда трудно понимаемое, умение предугадывать ветер — редко возможное со стопроцентной точностью. Причина кроется не только в видимых явлениях и понимаемых умом скрытых, порою для ответа полагается спрашивать находящихся вдали от тебя людей. Ведь ветер зарождается далеко, приходит внезапно и уносится дальше. Нужно основательно задуматься, предполагая зарождение ураганов, что весьма важно для передвигающихся по морям и живущим на побережье людям.

Наблюдая за беседой Паустовского с Гартом о ветрах, читатель ещё не знает, с какими людьми вскоре решит говорить Константин. Повествование коснётся судьбы лейтенанта Шмидта, о котором на страницах «Чёрного моря» содержится важная информация. Ещё оставались очевидцы тех дней, хранящие в памяти воспоминание о случившемся в 1905 году восстании. Но кем был сам Шмидт? Паустовский показал его умным и обаятельным человеком, способным давать надежду и вести за собой. Бунт одного дня омрачился последующей казнью. Константин постарался разобраться, почему не удалось избежать высшей меры наказания. Суровая правда в том, что убийства бунтовщика желал сам Николай II, отдавший негласное распоряжение вынести Шмидту расстрельный приговор.

Истории сменяются на страницах, пока Паустовский настраивался на новый беллетристический сказ. Повествование о подводных обитателях переходит к примечательным эпизодам из жизни царских водолазов, неизменно силачей. Следом сразу о мониторах, обеспечивших северянам победу над южанами в гражданской войне Северных Американских Штатов, как таковые корабли захотели взять на вооружение в Российской Империи, не подумав, насколько важно иметь во флоте умелых моряков, а не добивавшиеся успехов суда, бесполезные без боевого духа ходивших на них отважных людей.

Осталось воспеть хвалу крымским красотам и рассказать историю про ещё одно геройство людей, случившееся в годы противостояния красных белым, когда царская армия теснила и загоняла в шахты, чтобы травить подобно крысам, не позволяя выйти на поверхность и остаться в живых. Доведённые до отчаяния теснотой, темнотой, жаждой и голодом, красные искали ходы, надеясь найти выход. И они его обнаружили, наполнили лёгкие свежим воздухом и смешали с пылью притеснителей, воздав за все накопившиеся у них обиды.

«Чёрное море» Паустовского о вышесказанном. Довольно полезный источник знаний, если читатель желает об этом знать. После прочтения лучше усвоится мысль не только о трудности умения понимать происходящие в природе перемены, но и о невозможности уразуметь побуждения самого человека, чья извечная борьба приносит разрушение и не даёт пользы человеческому роду.

Автор: Константин Трунин

» Read more