trounin.ru

По сложившейся традиции с первого выпуска «Северной пчелы» за очередной год Булгарин начал «Рассмотрение русских альманахов на 1828 год», продолжая публикации и в последующих выпусках. В седьмом и восьмом выпусках Фаддей разместил юмористическое произведение «Письма странствующего лапландского философа Аслака Аслаксона Сара к друзьям его в Лапландию из разных европейских городов», что было именно юмором, настолько оказывалось абсурдным. В двенадцатом выпуске — отзыв на первое представление комической оперы «Севильский цирюльник» сочинения Россини. В двадцать третьем выпуске опубликован ещё один отзыв — «О концерте, данном 13 февраля членами Музыкальной академии». С двадцать седьмого по двадцать девятый выпуск — пересказ произведения «Корсер» за авторством Олина. В тридцать восьмом выпуске опубликован анекдот без подписи об «Эдинбургском журнале», направленный против «Московского вестника».

В сорок втором выпуске — хвалебная заметка на «Первый дебют Рязанцева, 4 апреля». В сорок четвёртом выпуске — отзыв на «Представление 6 апреля на Малом театре»: это комедии «Обман в пользу любви», «Полночь» и водевиль «Две записки». В сорок пятом выпуске — новая хвалебная заметка «О музыкальном вечере госпожи Шимановской, 9 апреля». В сорок седьмом номере — мнение о «Представлении 11 апреля на Большом театре»: опера «Любовная почта», комедия «Плащ» и балет «Ацис и Галатея». Булгарин словно сделался завзятым театралом, более ни к чему не проявляя интерес.

В шестидесятом выпуске — отзыв на посещение постановки «Сорока-воровка» Россини. В шестьдесят втором выпуске — очередной отзыв на произведение Россини «Итальянка в Алжире». В шестьдесят третьем выпуске — мнение на «Представление 23 мая» под заголовком «Щепкин в роли Арнольфа в комедии «Школа женщин», соч. Мольера, переведенной стихами Хмельницким». В шестьдесят четвёртом выпуске — «Дебют Изидора». В шестьдесят пятом выпуске — «Об игре госпожи Бауер, актрисы Берлинского театра». В шестьдесят седьмом выпуске беспрерывная похвальба продолжилась заметкой «Госпожа Бауер в роли Женщины-лунатика» и в семидесятом выпуске — «О драматическом даровании госпожи Бауер вообще». В семьдесят седьмом выпуске — отзыв на «Первое представление оперы «Элиза и Клавдио», соч. Меркаданте».

В шестьдесят девятом выпуске опубликованы новые «Отрывки из прогулки по Ливонии» под названием «Ревель». Своеобразное продолжение опубликовано в девяносто четвёртом и девяносто шестом выпусках — «Записная книжка профессора здравого смысла в Овейгском университете Модеста Пациенциуса, или Материалы для «Истории глупостей человеческого рода». Ещё в девяносто шестом выпуске размещена рецензия на издание «Государственная внешняя торговля 1827 года в разных её видах».

В сто девятом выпуске опубликовано письмо к Свиньину «Поездка на казённый чугунный завод». Булгарин отчитывался, каким образом завод перенесли со старого место на новое, вследствие невозможности продолжения эксплуатации после наводнения, и рассуждал, насколько важным для России является чугун. В сто двадцать седьмом выпуске — рассказ про «Посещение Александровской мануфактуры».

В сто двенадцатом выпуске — пересказ представления «Коварство и любовь» Шиллера.

В сто тридцатом и сто тридцать первом выпусках — историческая заметка «О Владиславе III, короле польском и венгерском, и подробности о его кончине под Варною, 11 ноября 1444 года». В сто тридцать четвёртом выпуске — «Картина Турецкой войны 1828 года». В сто тридцать восьмом выпуске — «О современных военных русских журналах». В сто тридцать девятом — «О Хамелеонистике». В сто сорок шестом — «Ответ Елагину». Последние три материала представлены в качестве полемики с Воейковым.

В сто сорок девятом выпуске — рецензия на «Басни, песни и разные стихотворения» Суханова, крестьянского поэта из Архангельской губернии.

Для альманаха «Северные цветы на 1829 год» Булгарин написал исторический отрывок в форме панегирика «Пётр Великий в морском походе из Петербурга к Выборгу (1710 года)».

Отдельно следует упомянуть пьесу «Сцена из частной жизни в 2028 году от Рождества Христова». Фаддей решил рассказать, как в будущем нашли его книги и принялись за обсуждение. Это стало подлинной находкой, так как книг такой древности уже не сохранилось, язык автора устарел, ведь буквы изменились и ударение не проставляется, претерпели изменения и нравы. Люди удивлялись тому, что некогда русские с русскими разговаривали не на русском языке. И, конечно же, о Булгарине продолжали помнить, тогда как имена его хулителей стёрлись из памяти.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В первом выпуске «Северной пчелы» за 1827 год Булгарин опубликовал впечатление от посещения «Открытия галереи военных людей в Императорском Зимнем дворце», где были в основном собраны картины кисти Джорджа Доу, по распоряжению Александра I создававшего портреты героев Отечественной войны 1812 года.

В третьем выпуске Фаддей поделился «Предсказанием на 1927 год». Так он поступил по причине, казавшейся ему объективной, так как только ленивый в то время этим не пытался заниматься. Во многом Булгарин оказывался прав. Можно вкратце перечислить, к чему вообще общество должно было подойти через сто лет. Допустим, дамы более не будут брать за образчики моды веяния из тёплых стран, матери сами начнут заниматься воспитанием своих детей, все женщины станут учиться русскому языку с детских лет, и сам язык будет иметь первостепенное значение, звание литератора окажется одним из почётнейших. Можно сказать, Фаддей предсказывал будущее страны, которой России предстоит быть, но уже в некоем другом качестве. Взять хотя бы тех же литераторов, настолько почётных, что они станут бороться за власть. Получалось даже — не монарху стоять над страной, и судьи будут выносить только честные решения, презирая взятки, и адвокаты перестанут разорять клиентов, а славу и успех стяжать начнут те, кто будет трудиться на славу, браки станут заключать по любви. Однако, Фаддей не предсказывал, всего этого он желал быть очевидцем в его 1827 году.

В сорок третьем выпуске — статья «Народные увеселения на Святой неделе». В сорок шестом — повествование «Ах, что ныне за время!» с подзаголовком «Письмо подьячего Задушатина из столицы к сердечному другу Цапцарапкину в провинцию» в котором разбирались дела театральные. В сто третьем выпуске — «Об увеселениях столицы: Письмо в Либаву, к Ал. Никит. Пещурову», где Санкт-Петербург назывался красивейшим из городов и рассказывалось о коронации Николая. В сто шестом и сто седьмом выпусках — статья «Судья по выборам».

Со сто восьмого по сто десятый выпуск (и в некоторых последующих) Булгарин рассказал про «Посещение Императорской Академии художеств». Пришлось отметить странную привычку русских — превозносить иностранное, радушно относясь к собственным творениям. Вот есть Джордж Доу — умелый художник, создавший галерею военных портретов, но разве помимо него нет художников, особенно русских? Посетив Академию, Булгарин отметил, что они есть, но их никто не ценит. Например, Кипренский — отличный художник.

В сто шестнадцатом выпуске — впечатление от посещения «Акробатического спектакля компании Киарини». Со сто двадцать второго по сто двадцать пятый выпуск — новая публикация «Отрывков из прогулки по Ливонии»: «Морские купальни на берегу Балтийского моря, в Западных губерниях». В сто тридцать восьмом выпуске — рецензия на «Практическую русскую грамматику» Греча, она же «Пространная русская грамматика». И это при том, что и к самому данному изданию Булгарин приложил руку в качестве составителя предисловия. Говорить в хулительных оттенках Фаддей не мог, даже имей к тому желание.

Со сто сорок пятого по сто сорок седьмой выпуск — разбор сборника стихотворений Баратынского. Булгарин позволил себе высказаться о наболевшем, поделившись обидой за так часто создаваемые эпиграммы по его адресу. В сто сорок девятом выпуске — «Ответ П.П. Свиньину на замечания его о трудах академика Дова». Ещё упомянем отдельную публикацию — «Нечто о Царскосельском Лицее и о духе оного».

В целом, 1827 год не был богатым на публицистику, может быть из-за путешествия по Ливонии. Но есть вероятность, что часть наследия Булгарина навсегда останется безвестной, поскольку нет точных данных о тех работах, которые он не подписывал.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В 1827 году Булгарин пожелал разбавить скуку столичной жизни. Ему захотелось совершить путешествие в ближайшие земли, где русским духом только пахнет — речь про Ливонию. Перед этим он брался изучить, по каким местам собрался проехать. Он навёл исторические справки, уйдя в изысканиях совсем далеко — к временам походов варваров на Рим. Но если рассматривать Ливонию на данный момент, она состоит из трёх частей: Эстляндия, Лифляндия и Курляндия. Её история делится на три части: до немцев, при немцах, после присоединения к России.

Кто же населяет Ливонию? Сперва Фаддей назвал латышей, то есть древних пруссов, о ком писал ещё Тацит, прозывая эстами и гуттонами. Жили они на территории современной Пруссии, после вытесненные к Балтийскому морю, там их потеснили славяне, финны и аланы, тогда ещё являвшиеся дикими народами. В V или VI веке произошло между ними объединение благодаря действиям аланского вождя Видевуша (или Видевута), введшего законы, сделав главным богом Перуна, а столицей владений избрав Романов на Немане. С той поры латыши прозывались не иначе как витландцами, а непосредственно латышами стали называть тех, кто из них осел, корчевал деревья и занимался земледелием.

Другой народ — финны. Невозможно установить, откуда этот народ произошёл. Раньше они населяли земли от Каспийского моря до самого севера. Под финнами можно понимать следующие народы: ижоры, эстонцы (чудь), ливы, саволаксы, карелы, сами финны, зыряне, вотяки, черемисы, чуваши, мордва, пермяки, вогуличи (предки венгров), остяки, тептереи, самоеды, лотари и прочие-прочие. У финнов было два крупных государственных образования: Финмарк и Биармия. Причём именно в Биармии жил Вайнямёйнен, о котором читатель должен знать по народному эпосу «Калевала».

Третий народ, хоть и причисляемый Булгариным к финнам, — ливы. Самый малочисленный, мало когда вспоминаемый, невзирая на сам факт — благодаря им всю область прозвали Ливонией.

Как же немцы овладели этим краем? Сперва всё происходило согласно дружелюбных соседских отношений. Немцы вели торговлю с народами Ливонии, пока католический монах Мейнгард не задумал обратить местных жителей в христианство примерно в 1174 или 1184 году. Ему пришлось испросить на то разрешение у псковского князя, кому ливонцы платили дань. Мейнгард возвёл церковь, призывая ливонцев обратиться добрым словом. Как известно, доброе начало всегда переходит от благожелательности к чрезмерной настойчивости, что и случилось при преемнике Мейнгарда — епископе Бертольде, взявшемся за меч, испросившем у папы римского разрешения на организацию крестового похода против ливов. Успех пришёл при епископе Альберте, в 1200 году он основал Ригу, стал выдавать рыцарям ленные владения. В 1224 году Альберт учредил рыцарский орден, а в 1228 году Ливония была полностью подчинена: изгнаны русские князья и датские конунги. В 1237 году произошло объединение с Тевтонским орденом. Дальнейшая история Ливонии — постоянные войны со шведами, датчанами, русскими, поляками и неугасаемые внутренние раздоры. Только при Петре Великом статус региона был определён окончательно — в качестве Остзейской провинции Ливония стала частью России. Благом ли это явилось? Булгарин даёт положительный ответ, поскольку при рыцарях не было никакого развития, так как те действовали всегда на эмоциях, никогда ничему не учились.

Что до последовавшего путешествия Булгарина по Ливонии, оно протекало от города к городу, Фаддей беспрестанно посылал письма для публикации в «Северной пчеле». С сожалением он отметил фактическое отсутствие русского духа в регионе, местное население, невзирая на прошедшее столетие, так и не научилось изъясняться на русском языке.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В сто втором выпуске — рецензия на «Басни и сказки» Измайлова. Читателю внушалась необходимость приобретать издание, поскольку его скоро полностью раскупят. В сто третьем выпуске — пересказ театральных представлений: трагедии «Пожарский» и дивертисмента «Возвращение Пожарского в своё отечество». В сто третьем и сто четвёртом выпусках в рубрике «Петербургские записки» статья «Иллюминация» — свидетельство об увиденном на коронации Николая. В сто пятом выпуске — рецензия на «Руководство к познанию всеобщей политической истории» Кайданова. В сто шестом выпуске — мнение очевидца «Маскарад, данный Купеческим обществом 2 сентября». В сто девятом выпуске — «Маскарад 8 сентября». В сто одиннадцатом выпуске — традиционная для Булгарина полемика «Что такое Иран?» — спор с Максимовичем по части географии.

В сто двадцать пятом выпуске — нравоучение «Нежная маменька и наставник, или План модного воспитания». Фаддей обличал глупость галломанов. Он говорил, насколько модно учить детей французскому языку, не обращая внимания, насколько косноязычными те становятся. Неважно, правильно или нет изъясняется человек, главное — по-французски. Умея кое-как говорить, он так и не выучился читать и писать на том же самом французском. Продолжая тему Франции, Булгарин написал «Отрывок из путевых записок французского путешественника», опубликованный в выпусках со сто двадцать восьмого по сто тридцатый и в сто тридцать четвёртом, сто тридцать пятом. Фаддей будто бы обнаружил сей отрывок случайно, теперь желает им поделиться с читателем «Северной пчелы». Самое первое впечатление иностранца — в России всё дорого. Второе — в услужении у русских излишне много иностранцев. Третье — извозчиками являются только русские, причём ездят неоправданно резво. Четвёртое — многие знают французский язык, говорят на нём скверно, порою извращая слова до неузнаваемости. Вместе с тем, путешественник отмечал, насколько в русских людях меньше агрессии, нежели во французах. Есть мнение и про гастрономические пристрастия: русские всегда ставят на стол несочетаемые блюда.

В сто тридцать втором выпуске — рецензия на вторую главу «Евгения Онегина» за авторством Пушкина. О данном произведении все наслышаны, желают читать продолжение. Булгарин не уверен, насколько это оправданно. Судя по первой главе выходило, что рассказ ведётся о молодом повесе, теперь же сообщалось, как главный герой мучится хандрой и проводит время в деревне. Пока ещё вовсе нет понимания, каким человеком он окажется. В сто тридцать восьмом выпуске — хвалебная рецензия на «Сказки» Измайлова. Со сто сорок восьмого по сто пятидесятый выпус Булгарин публиковал критический разбор на «Абидосскую невесту» за авторством Байрона, большую часть уделив несостоятельности переводчика, извратившего смысловое наполнение стихотворной повести.

Дополнительно нужно сказать про публикации Фаддея в других изданиях. В первом выпуске «Сына отечества» он разместил рецензию на «Варрус, VI эклога Виргилиева» в переводе Воейкова. С четырнадцатого на пятнадцатый выпуск «Северного архива» — ответ на письмо под названием «Грипусье в настоящем виде, или Непризнания французского журналиста», и рецензия на издание «Путешествие из Оренбурга в Бухару в 1820, полковника барона Мейендорфа». Обычно среди работ Булгарина ещё упоминается «Письмо М.Я. фон Фоку».

Отдельно нужно упомянуть статью «О цензуре в России и о книгопечатании вообще». Фаддей взялся судить, насколько абсурдна цензура в нынешнем виде. Порою получалось, что писателю прямо указывается, как должны поступать действующие лица. Например, не допускались поцелую, следовало сперва героям произведения пожениться. А если дело касалось переводов, там могли сохраняться похожие требования. Вместе с тем, в России есть читатели, кому литература безразлична, и те, кого никогда не сможешь оторвать от чтения. Фаддей замечал ещё и следующее — лучше запретить писать под псевдонимами, многие произведения стали выглядеть излишне политизированными.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В первом выпуске «Северной пчелы» за 1826 год опубликована заметка «Мои недостатки, или Исправление с Нового года». Булгарин сообщал, каким образом он встречает и провожает год, неизменно обещая заниматься определёнными делами, постоянно сам себя обманывая. Он мог желать завести книгу доходов и расходов, сдерживать себя, стараясь всегда оставаться в плюсе, но до сих пор подобного замысла не осуществил. В пятом выпуске — «Отрывок из сатирического словаря»: одна из любимых забав Фаддея — придумывать значение для слов. Например, он придумал, что «брак — это азартная игра, в которую мужчины заведомо проигрывают». В шестом выпуске — рецензия по поводу «Календаря муз на 1826 год», где более перечислялись сами произведения, вошедшие в данный альманах. В седьмом выпуске — аналогичный разбор, теперь карманной книжки «Урания» за этот же год, и опубликован «Отрывок из жизни и мнений нового Тристрама, сочинения де Санглена».

В девятом выпуске — отзыв на «Письма Морского офицера, служащие дополнением к Запискам Морского офицера. Часть первая». Булгарин вспомнил, насколько удачным получилось основное издание, теперь вот дополняемое. В одиннадцатом выпуске — рецензия на «Военное красноречие» Толмачёва. В тринадцатом выпуске в разделе «Некрология» Фаддей сообщил о смерти Рихтера. В четырнадцатом выпуске высказался статьёй «Отечественные искусства», где размышлял над поощрением художников, и рецензией на «Досуги сельского жителя» Слепушкина, поэта из крестьян. В пятнадцатом выпуске — рецензия на произведение Вальтера Скотта «Аббат, или Некоторые черты жизни Марии Стюарт, Королевы Шотландской». В семнадцатом выпуске — рецензия на тему издания «Драматический альбом для любителей театра и музыки на 1826 год». В двадцатом выпуске, совместно с Гречем, опубликована рецензия на сборник Баратынского «Эда. Пиры».

В двадцать пятом выпуске — статья «Мясопустная философия», основное содержание которой заключалось в рассуждении о важном значении соблюдения поста, вместе с тем и о любви людей хорошо кушать. В тридцать третьем выпуске — некролог «Музыкант Иван Яковлевич Миллер»: сей композитор ставился по значению на один уровень с Моцартом. В тридцать девятом выпуске — рецензия на «Апологи» Дмитриева. В сороковом выпуске Булгарин поделился впечатлением о посещении «Концерта 31 марта». В сорок первом выпуске ещё одно впечатление — «О духовном концерте (8 апреля)». В сорок третьем выпуске — положительный отзыв об альманахе «Северные цветы на 1826 год».

В пятьдесят первом выпуске — статья «Наблюдения под качелями». Фаддей взялся размышлять, каким нужно быть журналисту, насколько ему следует быть готовым изменять содержание статьи, к тому же никогда не пользоваться воображением. В шестьдесят восьмом и шестьдесят девятом выпусках — «Ответ почтенному защитнику географических карт», о содержании которого читатель может догадаться самостоятельно. В восемьдесят седьмом выпуске — рецензия на «Указатель главнейших достопамятностей, сохраняющихся в мастерской и оружейной палате» за авторством Свиньина. Булгарин напоминал про скорую коронацию Николая, должное случиться прибытие в страну иностранцев, кому это издание покажется необходимым.

В восемьдесят девятом выпуске — рецензия на «Ивангое, или Возвращение из Крестовых походов» Вальтера Скотта. Русскоязычному читателю это произведение знакомо ещё и под названием «Айвенго». Фаддей справедливо замечал, насколько сей труд интересен и скучен одновременно. Такое мнение Булгарин объяснял очевидным наблюдением — читатель не оценит детального описания быта далёких стран, ему совсем неведомых. Но книга Скотта была любопытна и тем, что более в произведениях нет лишь приторности, поскольку на страницах стал появляться разбойничий люд.

В девяносто пятом выпуске — рецензия на издание «Об искусстве и художниках». В девяносто шестом и девяносто седьмом выпусках — последний ответ на антикритику, розданную при номере сто восемьдесят шестом «Русского инвалида». В девяносто девятом и сотом выпусках — рецензия на «Письма к Эмилии о мифологии» за авторством Демутье, содержание которой свелось к разбору неточностей переводчиков.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как же хочется верить, что человек способен на многое. И ведь он действительно может достичь абсолютно всего, чему непременно когда-нибудь предстоит случиться. Пока же доступно вниманию стремление к познанию выдающихся деятелей от науки. Вадим Сафонов взялся за исследование трудов людей, предпочитавших себя отдавать изучению живой природы. Кого он мог взять за основу основ? Каждому то известно наверняка — Дарвина. Но будет обидно считать, будто бы именно Дарвин первым сделал вывод о способности организмов изменяться со временем. То кажется совершенно надуманным, но стало преимущественно важным и неоспоримым. Данную особенность подмечали и в древности, и в более поздние века, как задолго до рождения Дарвина, так и его современники. Сафонов даже поддержал общий курс на поиск первооткрывателей в России, для чего привёл в тексте соответствующие выкладки. Однако, в его сборник наблюдений вошли и другие труды, в которых он наглядно показывал способность человека добиваться всё более лучших результатов.

С Дарвина Сафонов перешёл на понимание учение Менделя, тщательно разбираясь, в чём именно состояла заслуга этого монаха, каким образом он оказал влияние на формирование науки о наследственности. Сафонов считал за причину успеха — неторопливость и усидчивость. Мендель не спешил получать результат, скрупулёзно проводя исследования, вследствие чего пришёл к выводам, которых не могли добиться другие. После понимания учения Менделя читатель должен был ознакомиться с жизнеописанием Тимирязева. Но перед пониманием его вклада в науку, Вадим описывал трудность становления учёного, революционера по взглядам, кому не позволили закончить высшее учебное учреждение. Всё это не помешало Тимирязеву продолжать научную деятельность. Ежели Мендель изучал принцип наследственности, изучая непосредственно плоды гороха, то Тимирязев основывал своё учение на влиянии солнечного света, имя которому фотосинтез, хотя не он был первым, кто заинтересовался данным процессом.

Важный вклад в изучение живой природы внёс Мичурин. Сафонов приписал именно ему учение о способности организмов к сосуществованию в виде одного организма, хотя прочий читатель склонен назвать это культурным паразитированием. Идеи Мичурина соответствовали ожиданиям советского гражданина, поскольку учение подразумевало возможность осуществления небывалого. У Мичурина получалось до того невозможное — разводить растения в непривычной для них среде. То есть он мог теплолюбивое растение культивировать в условиях севера. Он же мог создавать различные гибриды, вроде груши и лимона. Продолжая рассматривать этого учёного, Сафонов переключал внимание читателя на Лысенко, будто бы продолжателя. Однако, в последующие годы теории Лысенко были признаны лженаучными, но в сороковые годы они казались Сафонову правдоподобными.

Как уже было сказано, «Земля в цвету» — сборник наблюдений, состоящий из статей, написанных в разные годы. Поэтому не кажется удивительным продолжение наполнения сборника в последующих переизданиях. Сафонов ещё успеет рассказать про картофель, с трудом принятый жителями Европы, поделится наблюдением — насколько всё-таки прихотливо это растение, чьё разведение в степи некогда казалось вовсе невозможным, причина чего в скором вырождении плодов, всё более мельчавших от урожая к урожаю. Но и это оказалось преодолимо, благодаря научным изысканиями Докучаева и Вильямса, занимавшихся пониманием почвенной проблематики.

После ознакомления с текстом читателю только и оставалось сделать вывод — насколько хорошо, когда человек стремиться улучшать всё, к чему прикасается его рука, добиваться осуществления прежде невозможного. Не придётся сомневаться, человек не остановится на достигнутом, невзирая ни на какие затруднения. Всё-таки, нужно это уметь понимать, ощутимый вклад и в прежние годы вкладывал не каждый, а избранные члены общества, к тому проявлявшие стремление, чьи имена мы поныне помним.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Если заниматься анализом текста через определённое представление о должном быть, то получится именно так, как того будешь желать. Был ли связан Грибоедов с декабристами? В том нет сомнений. А был ли Грибоедов сам декабристом? Нельзя исключить такую вероятность. А есть доказательства подобного мнения? Точных сведений не сохранилось, но по предположениям процент допустимости велик. А можно подробнее? Для этого нужно обратиться к труду Нечкиной. Перед рассмотрением вопроса о Грибоедове, аналогичного разбора удостоился Пушкин. Теперь следовало установить, насколько высока вероятность последовавших трагических исходов жизни Грибоедова и Пушкина. Не приложил ли руку к этому царь Николай? Всё возможно. Только, опять же, в рамках предположения.

Нечкина сразу оговорилась — пишет труд на основании интереса к декабристам. Её занимали именно события, приведшие к восстанию на Сенатской площади, и происходившее после. В данном понимании можно рассматривать свидетельства о биографии любого современника тех событий. Кого не возьми, тот так или иначе был причастным к декабристам, мог разделять их мнения, либо им противиться. Даже может сложиться впечатление, будто декабристы настолько широко вели деятельность, что про них ведал каждый в Российской Империи. Так ли было на самом деле? Насколько точно можно предполагать, будто делами молодых людей всерьёз интересуются взрослые? Мало ли какая блажь приходит на ум подрастающему поколению, особенно в возрасте, когда принято идеализировать действительность, сметь ожидать свершения подвижек к мнимому лучшему. А если исследуемый человек был таким же молодым? Тогда он обязан проникнуться духом движения людей, восставших в период междуцарствия. Опять же, быть молодым и симпатизировать идеям сверстников — не связанные друг с другом понятия.

Действительно, Грибоедова рассматривали в качестве лица причастного, его заключали под стражу и опрашивали. Но никаких мер к нему не применили. Не сохранилось и свидетельств, подтверждающих причастность. Что остаётся? Нужно проанализировать тексты произведений. И там Нечкина находит всё для неё требуемое. Опять же, страстно желающий найти искомое — обязательно находит подтверждение правоте мыслей. Разве не является содержание комедии «Горе от ума» явным доказательством? Ведь едва ли не каждая строка служит отражением увлечения Грибоедова воззрениями декабристов. Именно к такому выводу стремилась Нечкина, пристально рассматривая творчество писателя, пытаясь угадать, насколько замысел произведения был подсказан участниками будущего восстания. Пусть не с точной уверенностью, зато с некоторой определённостью выработать мнение о взаимосвязанности одного с другим точно должно получиться.

Допустим, декабристы были против крепостного права. Что можно выяснить из текста «Горе от ума»? Нечкина уверена: Грибоедов стоял на позициях необходимости избавить Россию от крепостничества. Остаётся непонятным, насколько художественное произведение способно служить в качестве инструмента, из которого получается вычленить точку зрения человека, оное написавшего. Неважно, каких позиций придерживаются действующие лица, скорее должные явить для читателя разносторонность мышления, чем побуждать к принятию определённых решений. Как не суди о литературном произведении, оно подвергается трактованию с какой угодно стороны, найди для того соответствующие слова. Нечкина желала увидеть выражение схожести взглядов декабристов и Грибоедова — при её доводах получилось в том убедиться. При этом, сама же Нечкина говорила о неопределённости в суждениях. Допустить она оказывалась способна, и её нить рассуждений должна трактоваться однозначным образом.

Как не строй доказательства, нет явных свидетельств в пользу причастности Грибоедова к декабристам. Он мог находиться в среде будущих революционеров, симпатизировать идеям. Проще будет сказать, что Грибоедов жил и творил рядом с декабристами, как жил и творил тогда каждый современник тех событий.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Борис Мейлах, литературовед-пушкинист, в начале публицистической деятельности решил сконцентрироваться на важном труде, за каковой считалась любая статья, касающаяся Ленина. Мейлах брался рассмотреть литературный процесс, обращая на него внимание со стороны точки зрения Ленина, так и в качестве информации, влияющей непосредственно на Ленина. Требовалось установить, как происходило развитие, с какими преградами сталкивалось, как оные преодолевало. Для этого Борис написал несколько монографий, в итоге объединив в виде единой исследовательской работы. В состав сборника вошли следующие исследования: «Ленин и литературное народничество», «Ленин и вопросы культуры и литературы в период революции 1905-1907 гг.», «Литературно-эстетические вопросы в период 1908-1910 гг. и борьба Ленина с философской реакцией», «Статьи Ленина о Льве Толстом (история создания и проблематика)».

С кем следовало сравнить подход Ленина к осмыслению действительности? Может показаться, Ленин сам по себе приходил к выводам, до него мало кому казавшиеся возможными. Это далеко не так. Мейлах посчитал допустимым наглядно доказать, каким образом Ленин находился под впечатлением от литературной деятельности Салтыкова-Щедрина. Недаром ведь этот писатель, жёстко критиковавший современную ему власть, подвергся тщательному анализу советских литературоведов. Но прибегал ли Ленин к использованию аллегории? Может и стал бы, создавай критику в форме художественных произведений. Всё же нужно указать на другую особенность творчества, считал Мейлах, показывая, как Салтыков-Щедрин использовал устоявшиеся образы из литературы прошлых десятилетий, заставляя их жить сегодняшним для писателя днём. Как всё это надо соотносить с исследовательскими работами непосредственно Мейлаха? Тут стоит учесть сложность восприятия в построении текста.

Борис пропитан научным подходом к изложению. Он строит повествование вокруг фактов, цитат и высказываний, создавая тяжёлое полотно, где всё им сообщаемое должно приниматься за подлинное положение вещей. Это будет верным, если, всё приводимое Мейлахом, должно интерпретироваться именно таким образом. Но так как в центр изложения поставлены произведения Ленина, то и выводы нужно делать с пониманием данного обстоятельства. То есть не так важно, как складывалось на самом деле, важнее проследить формирование мысли непосредственно у Ленина.

Мейлах сообщил о призыве Ленина к писателям, обязанным писать литературу для пролетариата. Пора забыть о барстве, как и похоронить прошлый век под забвением. Всё это имело важность вчера, тогда как ныне нужно идти к другому будущему. Особенно это стало ясно после событий 1905 года. Если прежде Ленин был одним из многих, кто формировал критическую массу, теперь он превращался в одно из основных лиц, способное влиять на умы и настроения. Но были и другие деятели, кто претендовал точно на такие же права. Взять хотя бы Дмитрия Мережковского — пророка революции. Однако, Мережковский утонул в символизме, тогда как Ленин призывал к конкретным действиям. Тот же Мережковский не сумеет поддаться на призыв работать во благо пролетариата, а кто сможет — тем дадут место у подножия писательского Олимпа.

Отдельно Мейлах рассмотрел взаимоотношение между Максимом Горьким и Лениным, но более основательно исследовал влияние на Ленина философии Толстого.

В качестве вывода можно вынести суждение, что Ленин постоянно находился в литературной среде. Вся его деятельность — изначально являлась литературной. И понимать Ленина нужно в качестве талантливого публициста. И исследовать его творческое наследие нужно с помощью методов, доступных литературным критикам. Только в Советском Союзе подвергать сомнению идеи Ленина не следовало, особенно рядовым лицам. Да и сможет ли кто заново осмыслить труды Ленина? Кажется, это должно стать делом жизни, иначе не стоит и браться.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Венгеров подошёл к пониманию творчества Ивана Лажечникова со стороны взвешенной позиции, обойдясь без восхваления. Да и были ли такие особенности, за которые Лажечникова следовало превозносить? Говорить о том, что Иван участвовал в обороне страны от вторжения Наполеона? Так ведь тем прославился едва ли не каждый, ибо отсиживаться в стенах имения тогда было не принято. А вот рассказывать о заграничном походе — как раз труднее всего. Сам Лажечников неоднократно сокрушался о потерянных записях, которые вёл, будучи на службе. Венгеров заставил усомниться в словах Ивана. Подлинно ли Лажечников сокрушался? Или может Иван навсегда похоронил свидетельства о возможном постыдном прошлом? Кто читал «Походные записки русского офицера», тот видел, насколько текст лишён самого важного — описания жарких сеч. Пусть Иван писал, как однажды едва не погиб, спасённый по счастливой случайности, тогда как значительная часть текста касалась тем скорее бытовых. И вот с этим Венгеров полностью соглашался, добавляя от себя, каким на самом деле являлся для Лажечникова заграничный поход: бесконечные кутежи, танцы, обильные пиры и заигрывания с иностранными принцессами. Только вот читателя это не совсем должно интересовать, так как Лажечников всё-таки более памятен историческими произведениями в духе романтизма.

Венгеров посчитал обязательным сослаться на Белинского, будто тот очень ценил творчество Лажечникова, в чём-то хваля за патриотизм, в чём-то за отстаивание позиции по ненужности в России крепостного права. Собственно, говоря про патриотизм, Венгеров начинал повествование, стараясь отразить именно эту позицию. Как не воспринимай творчество писателя, его личность всё-таки имеет некоторое значение. В целом, Венгеров не стремился придерживаться ровной повествовательной линии, часто отступая от основного рассказа, свободно сбиваясь на описание вторжения Наполеона, либо о том, как французский император спешно отступал. Таким образом Венгеров продолжал повествовать, смело делая широкие отступления, о чём бы он не брался сообщать.

На первые литературные опыты Лажечникова Венгеров предложил закрыть глаза. С кем не бывает! Из-под пера Ивана вышла «Спасская лужайка»? Вроде бы нет никакой ценности в произведении, но и не за это Лажечникова оценили. Только отчего не увидеть, каким писатель станет впоследствии, стараясь с первых шагов проследить путь? Венгеров того делать не захотел. Он посчитал такую трату времени лишней, делая акцент на романах Ивана. К чему должно быть приковано внимание читателя? Пожалуй, к роману «Последний Новик» — к будто бы первому историческому роману в исполнении русского писателя. Так ли это? Видимо, Венгеров решил внушить последующим поколениям, будто это действительно так, совершенно позабыв про не менее примечательные литературные художественные труды, вроде «Юрия Милославского» за авторством Михаила Загоскина. Но мнение было высказано, возражений не последовало, и до сих пор не получается определиться, кого считать первым. Впрочем, того совершенно не требуется. Потомок в одинаковой степени никого из классиков исторического романа не ценит, имея на слуху лишь несколько имён писателей, творивших в начале XIX века.

Начав хвалить, Венгеров вскоре это делать прекращает. Он посчитал, что «Последний Новик», «Ледяной дом» и «Басурман» — вершина творчества Лажечникова, тогда как всё прочее не заслуживает внимания. С таким мнением можно согласиться, поскольку век романтизма в России закончился намного быстрее, чем того следовало ожидать. Русский реализм быстро вытеснил сентиментализм и романтизм, намного опередив мировую литературу, в том числе и ещё не скоро должный зародиться во Франции натурализм.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Какой труд Константина Аксакова принято считать за основной? Видимо, речь про «Опыт русской грамматики». Только стоит ли его за таковой принимать? Впервые данный труд опубликован после смерти автора в составе трёхтомника, изданного Иваном Аксаковым. Перед публикацией он тщательно проверялся лингвистами, чтобы не допустить в печать несуразностей. Опасение Ивана должно быть понятным, Константин оставил черновик, текст которого не структурировался. Более того, труд не являлся законченным. Для ознакомления была доступна лишь первая часть. Значительное место отводилось вопросу превосходства церковнославянского языка и сравнительным характеристикам между разными языками.

С первых строк Константин говорил про Бога, давшего людям слово. Каким оно было? На каком языке Бог говорил с первыми людьми? Вполне очевидно, на единственном. Уже после, в связи с расселением человечества, один язык разделился на разные, и чем далее во времени, тем всё более отличаясь от некогда единственного. Следовательно, из единственного должны были выделиться праязыки, одним из них следует считать церковнославянский, общий для всех славян и при том для них чуждый. Но Аксаков всё-таки брался рассматривать русский язык, не забывая то и дело ссылаться на праязык.

Зачем вообще сравнивать языки? Этим занимается целое направление лингвистики — сравнительное языкознание, родоначальником его являлся современник Константина — немец Франц Бопп. Впрочем, анализировать языки пытались во все времена, даже в самые древнейшие. Если далеко не ходить, достаточно сослаться на Екатерину Великую, любившую заниматься сравнением слов из разных языков, стремясь сделать вывод о близком родстве абсолютно всех национальных говоров. Похожую работу провёл и Аксаков, но уже не в части «Опыта русской грамматики», а в качестве сравнительного взгляда на языки индоевропейские и им соплеменные, где проводились постоянные ссылки на труды Франца Боппа. По сути, это стало не самостоятельным исследованием, а критическим осмыслением.

Возвращаясь к русскому языку, Аксаков думал разобрать на составляющие каждую букву, вычленить из неё звук, обсуждая и его значение. Особо Константин выделял твёрдый знак, он же «ер». Такой буквы, не имеющей звука, не было ни в одном языке мира, за исключением того же болгарского. Константин видел определённый сакральный смысл в её использовании именно в русском языке, особенно в тех положениях, где она не несёт какого-либо значения. Впрочем, если уж и говорить о сравнительной лингвистике, то схожее значение твёрдости на конце слова сохраняется в системе пиньинь (запись символами латинского алфавита китайских иероглифов), где слог, оканчивающийся на «ng» имеет твёрдое окончание «н», тогда как оканчивающий просто на «n» смягчается — «нь». Получается, китайский «g» на конце слога аналогичен дореформенному твёрдому знаку в Российской Империи, поставленному в позицию на конце слова.

Разобравшись с важным значением «ера», Константин показал, каким образом слово в русском языке разделяется на предлог, корень, суффикс и окончание, далее углубляясь в разбор более сложных понятий, вроде рода, числа, падежа, склонения и прочего. Далее имени Аксаков не тронулся, поэтому он не разбирал ни глагол, ни прилагательное, ни выбрав из прочего.

Может показаться, Аксаков стремился сделать грамматику проще, чтобы её смогли понимать все, настолько отвлечёнными были его рассуждения, скорее похожие на философические размышления, вместо лаконичной демонстрации возможностей языка. Но дабы это понять, нужно уже обладать умением чтения, иначе каким образом знакомиться с трудом Константина? Так или иначе, начатое дело до конца Аксаков не довёл. А если бы и довёл, сомнительно, чтобы его наработками стали пользоваться.

Автор: Константин Трунин

» Read more