Tag Archives: месмеризм

Николай Полевой «Эмма» (1834)

Полевой Эмма

Животный магнетизм исцеляет. Месмеризм оказался оправдан на страницах повести «Эмма». Как бы не понимал влияние человеческого участия Николай Полевой, он сделал всё, дабы читатель думал, будто излечить психически больного человека возможно с помощью проявления к нему внимания особого рода. Как-то случилось ужасное: склонный к нанесению тяжких увечий, всегда прикованный цепями, человек разорвал привычные пасторальные будни девушки, напугав безумным взглядом и обозначив желание дать волю агрессии. Быть бы чему-то ужасному, не знай читатель — страницы повести пропитаны сентиментализмом.

Нельзя не сочувствовать действующим лицам. Эмма испытывает проблемы с социальной адаптацией, поскольку родилась в семье немцев и не может реализовать устремление по проникновению в духовные таинства православных монастырей. Противопоставленный ей сосед, сызмальства испытывающий муки от проводимых над ним медицинских опытов, наоборот ни о чём не задумывается, существуя подобно зверю. Всё изменится, стоит им встретиться. Животный магнетизм вступит в полагающиеся ему права, влияя на психику душевнобольного человека. Метод Месмера окажется действенным, либо то, что ему пытался приписать Николай.

Безумства соседа быстро утихают, стоит Эмме оказаться рядом. Это вызывает недоумение в глазах окружающих, привыкших видеть его каждодневное буйство. Нужно опасаться за жизнь девушки, ведь она общается с человеком, открыто говорящим о ненависти к докторам, умоляющим разрешить ему убить того, кто проводил над ним опыты. Ценою того станет постоянное смирение, только необходимо позволить малую вольность, так беспокоящую пробудившееся сознание в психически нездоровом человеке.

Не приходится удивляться, наблюдая за исправлением чудовища. Сам ли он стал таким — узнать невозможно. Повстречав Эмму, он подвергнется целебному воздействию от её присутствия, наконец-то испытывав желанное обретение себя, коего он прежде никогда не ощущал. Следить за этим должно быть интересно, повествуй Николай более доходчиво. Как-то так случится, ибо сентиментализм того требует, выжатый от эмоций читатель окончательно упадёт духом, встретив типичное завершение истории, так хорошо знакомое по произведениям подобного жанра.

Одной смерти под силу всё излечить. Каким бы человек не подвергался душевным терзаниям, покой он обретает в единственном случае, когда смиряется с наступлением неизбежного. Не стремясь излишне печалить читателя, Николай внесёт в судьбу действующих лиц непреодолимые обстоятельства 1812 года, известные мрачным вторжением армии Наполеона, шедшей к Москве и сжигавшей поселения. Немудрено оказаться на пути французского нашествия месту действия повести, сравняв его с землёй и вымарав воспоминание о прежде наполнявших сии пределы страстях.

Но печалится всё равно придётся, как бы сентиментализм не продолжал будоражить мысли читателя. Осознать конец двух существ, случившийся в разное время и при отличающихся друг от друга обстоятельствах, но обретших одну могилу на двоих: повод излить слёзы вне зависимости от того, о чём желал поведать автор. Может и тут свою роль сыграл животный магнетизм, сохраняющий силу и в умерших телах. Эмма неспроста привлекала безумца, тянувшегося к ней без осознания необходимости. Они просто стремились слиться в одно естество, чему не могла помешать даже смерть.

Эксперименты Николая Полевого продолжаются. Выделить определённые пристрастия не получается. Он вдохновлялся чужим творчеством и пытался создать нечто подобное сам. Говоря об «Эмме», следует сослаться на Шиллера, упоминаемого на первых страницах, как любимого писателя главной героини. Чтобы проводить параллели, нужно иметь соответствующие знания. К сожалению, тянуться ко всему одновременно невозможно, а имея пристрастие ко многому, просто теряешь связующие нити, не добиваясь требуемого. Но Полевой не останавливался на достигнутом, он продолжал творить.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Виктор Пелевин «Смотритель» (2015)

Интерпресскон-2016 | Номинация «Крупная форма»

Если бы Эдгар По писал рассказы в духе фэнтези, то у него могло получиться нечто вроде «Смотрителя» Виктора Пелевина. Надо полагать, Эдгар По мог размышлять о мистике, вполне принимая её возможность в нашем мире, а вот Виктор Пелевин осознанно нагружает читателя информацией, взятой с потолка, смешав в кучу понимание реальности от лица Месмера с облачными сервисами, которые якобы существуют и хранящийся на них материал принадлежит тебе, но по ощущениям это кажется сказочным сном. Собственно, Пелевин погружает читателя в подобие сна, подменяя действительность иллюзорностью.

Казалось бы, отчего не сочинить симпатичную историю о мире, где вчерашнее событие не является правдой. Оно — ложь, а если кто-то думает иначе, то впадает в самообман. Пелевин всерьёз решил вернуться к воззрениям Месмера, отобразив часть его взглядов на страницах «Смотрителя». С таким же успехом он мог назвать Землю плоской, повторно казнив Джордано Бруно ещё и за это. Почему бы и нет, только Земля у него не становится круглой, поскольку её на самом деле не существует. Надо исходить от понимания, что писателю его история снится. Согласно данной логике сюжет «Смотрителя» изначально придуман, поскольку рассказывает о событиях прошлого, а значит никогда не происходивших.

Отнюдь, «Смотритель» не модернизм, не поток сознания и не новое трендовое направление в литературе. «Смотритель» — это отголосок фэнтези. На страницах произведения не хватает эльфийских ушей, зато присутствует некая потусторонняя реальность, в которой существуют действующие лица. Добавь Пелевин в сюжет накал страстей, как Эдгар По возобладал бы над описываемыми событиями, чего не случилось, снизив понимание происходящего до уровня борьбы на уровне бунта подростков, приоткрывающих страшные тайны взрослого мира, уже не такого манящего, как им казалось, а скорее напоминающего вскоре ожидающее их гнилостное прозябание.

Кажется, образы перед Пеливиным, во время написания «Смотрителя», возникали хаотично, отталкиваясь от понимания попыток осознать вчерашний день. В повествование постоянно вторгаются сторонние элементы, дающие писателю возможность наполнить страницы разной информацией. Читатель вынужден прерываться на прослушивание лекций по разным темам, вроде понимания необходимости мастурбации для профилактики хронического простатита, есть и обширное жизнеописание Месмера, не говоря о постоянно всплывающих словах, знакомых читателю. В кучу Пелевин валит не только звёзд шоу-бизнеса и творений кинематографистов, но и отчего-то, из понятных лишь ему соображений, нагружает читателя отсылками к китайскому классическому роману «Сон в красном тереме», взятым будто из пустоты для заполнения этой самой пустоты.

Пелевин мечтает — это очевидно. Его голову туманят образы. Даже действие «Смотрителя» происходит на облаках. Читатель волен нажать «Play», если пожелает продолжить внимать истории, либо нажать «Stop», когда ему надоест. Можно перемотать дальше, либо отмотать назад — от этого понимание «Смотрителя» не изменится. Пелевин так строит повествование, что не имеет значения, чем занимались действующие лица на предыдущих страницах, поскольку правда всегда впереди. Когда финал становится обозначенным и даны ответы на вопросы — не стоит себя обнадёживать: если закрыть книгу, то рассказанная Пелевиным история превращается во вчерашний день, а значит всё, как и раньше, впереди. Читатель пробудится и продолжит жить в прежнем ритме.

— А как же заявленный император Павел I? — спросит читатель.

Честное слово, чего только не привидится во сне. Вымысел для того и существует, чтобы его пытались разгадать другие. Писателю нет необходимости давать конкретику, дабы другие могли строить собственные предположения. Может и есть Павел I в сюжете, а может его и нет. С таким же успехом на страницах «Смотрителя» могли обосноваться хазары-сновидцы Милорада Павича, по своему вмешиваясь в ход истории. Пора спуститься с небес на землю!

Автор: Константин Трунин

» Read more