trounin.ru

Если посмотреть на лауреатов Гонкуровской премии за всё время её существования — видишь большой перечень фамилий. И не можешь понять, насколько все эти люди заслуживают внимания. Можно сказать иначе: а заслуживают ли произведения-лауреаты должного к ним внимания? Чаще всего Гонкуровская премия — это признание заслуг в общем. Хорошо, если в тот год было написано знаковое произведение. Иногда лауреаты только начинают входить в пик писательского мастерства… и словно бы премирование должно привлечь к ним внимание читателя. То есть всё это не так просто воспринимать, не имея соответствующей подготовки. Да и даже прочитай все произведения лауреатов Гонкуровской премии, насколько способен окажешься говорить о французской литературе, начиная с 1903 года? Определённые направления для дальнейшего ориентирования выделить для себя сможешь. Не более того. Однако, пришло время осмыслить «Пламя в кулаке» за авторством Анри Малерба.

Этот человек участвовал в Первой Мировой войне, после стал президентом писательской ассоциации ветеранов боевых действий. Говорят и про учреждённую премию его имени, вручаемую за лучшее эссе. Что до непосредственно выбранного в лауреаты произведения за 1917 год, им стала книга «Пламя в кулаке». Читателю предлагалось ознакомиться с бытом военного времени. И более ничего прочего за интерес к произведению не говорило. Насколько вообще оправдано было в те годы выделять среди прочих именно книги с сюжетом о войне? Особенно книги, где показывается преимущественно война, не всегда в каком-то определённом смысле, вроде пробуждения патриотических чувств или осуждения человеческого стремления сводить противоречия к физическому уничтожению представителей других стран. Разве читатель не видел прежде, насколько описание с натуры ставилось за приоритетное?

Конечно, читатель сошлётся на натурализм. Премия достойно заявляет о выборе произведений именно данного плана. Не раз были нападки со стороны критического или читательского сообщества. Ведь количество лауреатов велико, но некоторых именитых французских писателей в их числе нет. В том числе и именитых сторонников натурализма, чей век оказывался слишком короток. Что касается прочих направлений литературы — они игнорируются. Плохо ли это? Совсем нет. Однако, в некоторые времена выбор сводился к определённым писателям, быть может на совсем немного опережавших прочих номинантов. И вот перед читателем очередной лауреат Гонкуровской премии. В случае военного времени вполне очевидно — лучше выбрать современника событий. Но читатель тут бы снова возразил, указав на не столь уж обязательную категоричность в суждениях.

Нет смысла судить и рассуждать. Гонкуровская премия за 1917 год в очередной раз досталась писателю-фронтовику, и неважно — насколько это оправданно, если годом ранее был отмечен званием лауреата Анри Барбюс, более прочих искавший справедливости, не воспринимая необходимость войн для человечества. Положение приводило к необходимости раздуть «Огонь» до «Пламени в кулаке». А о чём именно будет повествовать Малерб — не самое главное. Лишь бы это произведение было о войне, воспринимающее её за важное явление.

Читателю может показаться, толком ничего не было рассказано. Так и есть на самом деле. Иные произведения не оставляют после себя памяти, кроме сохранившегося следа. Анри Малерб действительно писал о войне, но уступил в этом другим своим собратьям по перу, более умело подошедших к отражению событий с полей Первой Мировой войны. Но и они — как бы то не казалось странным — оказываются забытыми, особенно учитывая количество прошедших лет. У Франции впереди ожидались другие проблемы, и интересовать читателя будут уже другие сюжеты. Только бы вспоминали — пока Гонкуровская премия продолжает существовать, точно не забудут.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Мы верим в то, во что хотим верить, и во что нам позволяют верить. Доведись Лео Таксилю жить при других обстоятельствах — не миновать ему инквизиции. Как тут не вспомнить труды Декарта, Ньютона и Канта, не находивших возможности открыто говорить против необходимости соглашения на божественное мироустройство. Использовались различные ухищрения, вроде фантастических миров или увязывания мысли с волей Бога, или воспринимая самого Бога за нечто отдалённое, но продолжающего оставаться центральным элементом всего сущего. Но то мужи учёные, умевшие рассуждать! Таксиль поступил гораздо проще, решив искать в Библии противоречия. Он стал критиком мифологических сюжетов, как сказали бы ныне. Насколько оправдано столь серьёзно воспринимать кем-то написанное до тебя? Впрочем, Лео был вынужден поступать именно так, следуя сложившимся жизненным обстоятельствам. А ежели кто подумает, будто до него таким образом не могли мыслить, тем необходимо вспомнить о религиозной составляющей Великой Французской революции.

Насколько вообще Ветхий Завет известен рядовому читателю? В значительной массе — самое начало, где говорится о сотворении мира, грехопадение Адама и Евы, вплоть до убийства Авеля. Что описывается после, набор разрозненных обстоятельств. Где-то там случится потоп, в каких-то ситуациях Бог насылает прочие кары небесные, и вот вырисовывается линия, следуя которой по ряду ответвлений предстоит дойти до рождения Иисуса Христа. Что на этом пути именно случилось? Рядовой читатель только и может развести руками. Поэтому, обращаясь к труду Лео Таксиля, должен быть готов внимать переосмыслению библейских событий, толком о них никогда прежде не имея представления. Насколько было оправдано так глубоко погружаться? Значит, автор посчитал за нужное перечислить все самые малость важные для него обстоятельства.

В какой же мере читатель вообще готов верить в представленное его вниманию в Ветхом Завете? Зная о том, что Библия — есть переосмысленная мифология евреев, читатель её за таковую и принимает. Поэтому какой смысл искать несоответствие действительности по мифологическим преданиям? Отчего-то не нашёлся ещё автор, с таким же усердием опровергающий, допустим, мифы Древней Греции. Кто-нибудь уличил Гомера в составленной им «Илиаде»? То есть труд Таксиля должен восприниматься за подобие критического разбора литературного произведения. Всем ведь известно, насколько Дюма вольно обращался с историческими фактами? Но кому есть до того дело? В случае религии — дело как раз есть. И это случается всякий раз, когда религия поднимается на уровень влияния, навязывая человеку необходимость веры в определённое, а затем она начинает стремиться обратно к низведению до состояния неприятия — именно в начале этого стремления появляются люди, подобные Лео Таксилю, считающие за необходимое в максимально короткие сроки данный процесс ускорить.

Никто не оспорит слов, написанных в «Забавной Библии», кроме религиозных деятелей. Читатель, кому интересна религия сама по себе, возьмётся за изучение уже истории самого христианства. Поймёт, насколько всё было много раз переосмыслено, как рождались и умирали религиозные течения, про великий церковный раскол, и про дальнейшие расколы, когда уже сами верующие обвиняли друг друга в несоблюдении религиозных обрядов. И тогда читатель сам придёт к вполне очевидному для себя выводу. А если читатель склонен видеть окружающий его мир, умеет понимать происходящее, для него «Библия» останется именно мифологией еврейского народа. Тогда не появится желания искать противоречия в текстах. Этому просто надо верить. Ежели это так — право на веру есть у каждого. Главное, в таком случае, не запрещать другим верить в более близкое их миропониманию.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Гонкуровская премия 1915 года — это книга о войне. И написал эту книгу Рене Бенжамен. Он стал первым автором, чьи заслуги в описании ужасов боевых действий были сразу отмечены. Годом позже такой же участи удостоится обладатель премии за 1914 год, пусть и написавший своё произведение раньше, но и опубликовавший вместе с тем позже. Но насколько разнилось содержание этих трудов? Можно смело сказать: различий — минимальное количество. Читатель должен был ознакомиться с бытом воевавших людей, познать все тяготы и невзгоды. Впрочем, в ходе Первой Мировой войны только счастливчикам удавалось долго воевать, тогда как основная масса доживала до первого боя, после которого отправлялась в лазарет, либо в лучший из миров. Вот и Бенжамен описал человека, чья жизнь решилась менее, нежели за сутки. Изначально лучезарный и жизнерадостный, к концу повествования — ничуть не сломленный, только уже получивший ранение, несовместимое с возможностью принимать участие в новых боях.

Что следует сказать про содержание произведения? С прошествием лет должны найтись слова. Только каким образом их получится применить к литературному труду Рене Бенжамена? Лауреаты Гонкуровской премии всё никак не могли себя обозначить. Читатель даже волен вопросить: когда премию начнут давать за поистине проницательные произведения, способные остаться хотя бы на слуху у современников и потомков? В том и проблема непосредственно Гонкуровской премии — её неизменный принцип награждать единожды никак не позволяет найтись нужному мнению. И всё-таки, с таким подходом премия была обязана соответствовать самым ярким событиям тех лет, когда вручалась. Собственно, в годы Мировой войны премию обязаны были получать непосредственно произведения, касающиеся как раз событий военного времени. Если бы так оно было на самом деле. По крайней мере, в годы войны давали за романы о войне — с этим читатель не может поспорить.

Вероятно, у Бенжамена имелись и другие достойные внимания произведения. Как же о том судить, ежели его самое важное творение, если исходить с позиций Гонкуровской премии, писалось под впечатлением от пережитого на полях сражений. Автор оказался на больничной койке, за ним ухаживали сёстры милосердия, он стал вспоминать, какой для него оказалась война, и какой она станет для главного героя произведения. Раз автор на больничной койке, там же окажется главный герой. Как тогда сложится дальнейшая жизнь? Об этом рано было рассуждать. Не знал своего будущего и сам Рене Бенжамен. Да и не ставил он цели размышлять о будущем. Пока ему казалось важным отобразить реалии современных для тех дней способов ведения войны.

Знакомясь с творчеством писателей-современников Первой Мировой войны, читатель желает видеть одно из самых страшных оружий того времени — боевые отравляющие вещества. Произведение Рене Бенжамена данный интерес восполнить не сможет. И читатель понимает почему — излишне массового применения не имелось. А поскольку солдату отводилось пробыть участником нескольких сражений, то и не всякий познавал на собственном опыте, что это такое, оказаться под ударом ползущего по земле смертельного облака. Без того хватало ужасов, способных сводить людей с ума.

Читатель волен укорить за сухое изложение сведений о произведении Бенжамена. В таком случае читатель волен самостоятельно ознакомиться с литературным трудом автора. Он увидит всё то, о чём ему уже сообщено. Останется разделить печаль главного героя, изуродованного войной. Можно разделить и радость, поскольку человек продолжит жить. Требовалась ли его жизнь хоть кому-то впоследствии, ведь будет ещё одна Мировая война, когда герои Первой войны проявят симпатию идеологии Третьего рейха. Но это будет потом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Европа погрузилась в до того ей прежде неведомую войну. На полях сражений и раньше умирали миллионы солдат, но редко это случалось за один единственный день. Теперь миллион убитых за один день — обыденность. И умирали люди, порою не успев осознать собственного участия в бою. Кто переживал накал битв, тот навсегда проникался ужасом произошедшего. Вполне очевидно, подобного рода война не могла пройти мимо тех, кто был наделён талантом писательства. Среди таких, кто сражался, с трудом пережив смертельные ранения, оказался и Адриан Бертран. Но война всё-таки стоила ему жизни, через три года после ранения в грудную клетку он умрёт. Пока же, находясь среди воюющих, он оставлял заметки, должные впоследствии принять вид произведения «Зов земли». О публикации речи не шло, ознакомление читателя с книгой пришлось отложить до более спокойного времени. Только в 1916 году «Зов земли» стался опубликован, тогда же он удостоился права быть награждённым Гонкуровской премией, в той же мере отложенной на два года.

Всё повествование от Бертрана — война. Ничего другого читателя не должно было интересовать, как ничего другого и не может происходить, кроме боевых действий. На страницах могли проявиться различные чувства действующих лиц, но Адриан о таком писать не решался. Того и не требовалось — пусть с начала и до конца читатель внимает самому основному, чем только и мог жить при таких обстоятельствах человек. Ничего не поделаешь со случившимся, придётся описывать кошмар обстоятельств. Ведь всё складывалось таким образом, что жизнь кипела на полях сражений, тогда как подлинное сражение за жизни велось в лазаретах. Нескончаемым потоком несли раненых для их спасения, толком не питая надежды на благостный исход. Да и сражался ли кто за человеческие жизни в лазаретах? Можно обезуметь, столкнувшись с правдой действительности, когда надежда заключается в истязании человеческой плоти. Бертран не пожалел слов, описывая ампутацию конечностей, сопроводив раздирающими душу подробностями.

Конечно, Адриан писал сухо. За яркостью описываемых им сцен оставалась пустота художественности, ничем не заполняемая. Можно с чувством важности говорить о перенесённом авторе потрясении. Можно рассуждать, насколько пагубным становится для человечества участие в боевых действиях. Можно даже призывать людей к благоразумию, более никогда ничего подобного не допуская. Но насколько это будет оправданным? Сам Бертран не знал, и не мог предполагать, какой будет доля Европы спустя ещё два десятилетия с небольшим. Он лишь описывал события, ставшие для него определяющими. Будучи молодым человеком, не мог он спокойно относиться к происходящему. Впрочем, говоря об ужасах войны, в каком бы то масштабе не происходило, ни в каком бы из периодов существования человечества, можешь в тех же красках описывать происходящее, как то делал Бертран. Это аналогичная пляска смерти, фатальные ранения, душевная травма. Так было и будет, с чем ничего не поделаешь.

Говоря про войну, Адриан мог делать акцент на ужасе. Но стремился ли он образумить род людской? Требуется ли просить людей жить мирной жизнью, не причиняя такого рода страдания себе подобным? Думается, Бертран говорил о случившемся, вполне понимая, повлиять на человечество он не сможет. Смотря в проблему глубже, он даже мог понимать, что война для человечества жизненно необходима, так как иначе люди становятся нежизнеспособными. В том и заключается парадокс человеческого существования — нужно соответствовать требованию природы, то есть бороться за создание лучших из возможных условий, лишая таковых других. Такой уж он — зов земли.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Знаком ли читатель с французскими островами? Если он прежде мог иметь знакомство с островом Уэсан, на котором происходило действие произведения «Девушки дождя» за авторством Андре Савиньона, то теперь он может познакомится с бытом жителей острова Нуармутье, что расположен на том же западном побережье, но в более густо населённом районе. Если читатель имеет представление о реке Луара, то её путь заканчивается как раз там, где возвышается над водной гладью остров Нуармутье, обречённый быть под водой, обнесённый дамбами, потому продолжая существовать. На этом острове не должны были жить люди, вследствие чего каждый день они проводят в борьбе за существование, сражаясь с морем. Да и без моря они существовать не смогут, так как являются рыбаками. Именно это нужно знать, приступая к знакомству с произведением Марка Элдера, на страницах которого смерть не воспринимается чем-то особенным. Просто об умерших на том острове не принято вспоминать.

Однако, жизнь кипит на острове и в его окрестностях. Смерть моряка на промысле — обыденное явление. Вернётся человек домой или нет — не имеет никакой важности. Когда он покидает берег, ему одна дорога — утонуть. Но моряк на берегу — совсем другое. Теперь человек обретает все качества, присущие людям. Он начинает страстно желать жить, ему важно владеть чем-то, он становится озабоченным за преуспевание в завтрашнем дне. Теперь человеку мнится, будто он один имеет право решать, чему и каким образом следует происходить. А ведь на острове имелись предприятия, занятые в обработке добываемого посредством рыбного промысла. И там трудятся люди, желающие благоприятного для себя существования. Если кто кому перейдёт дорогу, то не далёк тот день, когда здание, либо корабль будет объят огнём. Остаётся думать, что не будет житья на Нуармутье и пришлому человеку, кого со света сживут гораздо раньше, чем он поймёт, какая опасность его окружает.

Так как же умирают люди на страницах произведения Марка Элдера? Никак. Об этом становится известно из сухих строк, уведомляющих читателя о произошедшем. Это как весть от пришедшего в дом путника, знающего о событиях поверхностно, но которым всегда рады. Достаточно и того, что кого-то настигла смерть на рыбном промысле, когда обстоятельства произошедшего утрачивают значение. Да и смерть при других обстоятельствах — не настолько важное событие, чтобы разбираться, особенно нисходя до мыслей людей, достойно или позорно встречавших неминуемо должное для них наступить. Тут бы впору сослаться на древнегреческих трагиков, предпочитавших присылать к действующим лицам гонцов с известями, дабы поведать, кто и какой смертью пал… Кому желалось домыслить детали события, тот это делал без чужой помощи.

Что касается манеры изложения Марка Элдера, о том нужно судить самим французам. Им же нужно озаботиться, чтобы обладатели Гонкуровской премии не становились забытыми, если они считают за важное говорить о праве французской нации на определяющее значение для всего человечества. На деле же всё складывается иначе, потому как сами французы не до конца осознают, кому и за какие заслуги Гонкуровская премия вручалась. Впрочем, говорить об этом не имеет смысла, учитывая особенности премиального процесса, не совсем справедливого к писателям. Тут уж лучше сообщить, что вручение премии — есть награда за заслуги в общем, тогда как какое-то из произведений — лишь венец творчества или лавр надежды на блестящий литературный путь. Такие мысли вполне допустимы к лауреатам на первых порах существования премии.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Может показаться, Савиньон взялся описывать один из туземных островов, некогда находившихся под контролем Франции. Да, местом действия является остров, но не туземный, а находящийся в двух часах плавания от европейского континента. Или читатель должен думать, будто в тех краях продолжали сохраняться пещерные традиции? Разве такое возможно? С древнейших времён остров обязан был вызывать интерес у всякого, кто северными морями направлялся в Средиземное море, либо наоборот. Как римляне, так и викинги, должны были оставить след на острове. Однако, по Савиньону получалось, что на местных жителей это не наложило отпечатка, они остались такими же, какими были на протяжении тысячелетий до того. Но всему предстоит меняться, такая судьба ожидает и остров Уэсан, куда уже стучится европейская цивилизация, готовая поделиться всеми теми пороками, которые ей присущи.

Сложно поверить, но жители острова Уэсан продолжали жить общинными интересами. Если кто-то забивал свинью, то все устремлялись в его дом, чтобы получить свою часть. Просто на острове не знали способов, позволяющих сохранять мясо свежим, отчего приходилось делиться со всеми. И в дом гости входили, никогда о том не уведомляя хозяев, потому как дверь не имела запоров. А если кто прибывал на остров, ему готовили ту самую свинью, и он, думая вкусить неизведанное для него ощущение, горько разочаровывался, так как туземцы готовили отвратно. Может тогда на острове можно увидеть традиционное музыкальное искусство, понаблюдать за ритуальными танцами? Вполне, но придётся затыкать уши, поскольку вся музыка ограничивается своеобразным извлечением звука из морских раковин. Что до танцев… то и их можно себе представить без лишних описаний.

Может стоило побывать на Уэсане ради красоты местных девушек? Вполне так. Если не из-за красоты, то согласно местным нравам. Так уж сложилось, «туземки» обладали вольным нравом, никогда ни к какому из мужчин не привязанные. Они сами выбирали, когда и с кем им уединиться. Последствий у интимной связи не случалось, женщина продолжала оставаться свободной в дальнейшем выборе мужчины. Такого рода информация должна была обескуражить читателя тех лет. Однако, Савиньон мог таким образом внести своё слово в пользу продолжающего нарастать движения феминисток, ещё и выказывая одобрение в пользу суфражисток. Либо Савиньон мог подразумевать иное, приглашая европейских и американских женщин переселяться на острова, подобные Уэсану, где они вольны жить той жизнью, какая им кажется более правильной.

Что до названия произведения, то оно связано с приметой, бытовавшей у жителей материковой Франции: если на берег ступит девушка с Уэсана, жди вестей о скорой непогоде. Опять же, читатель это волен интерпретировать так, будто всякая женщина, исповедующая свободные нравы, несёт следом за собою грозу, от которой ничего хорошего ждать не следует.

Каким же образом Уэсан преображался? Когда на остров прибыли европейцы, они принесли свою культуру, скорее выраженную не благими помыслами, а в выработке у местных жителей пристрастия к алкоголю и табаку. И пусть теперь на Уэсане играет приятная для слуха музыка, вкусовые рецепторы внимают ярким гастрономическим ароматам, а в глаза бросается иной стиль в одежде и архитектуре, вместе с этим пришлось врезать замки в двери, отказать гостям в их праве на часть разделанной свиной туши. Хорошо это или плохо? Ответить трудно. С одной стороны, жизнь не должна стоять на месте, с другой — жить без боязни за завтрашний день ничем не хуже.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как часто родители возлагают надежды на детей! Ведь и рожают с целью продлить род, надеясь найти в ребёнке собственное продолжение. Но не всегда всё складывается удачно. Чаще получается обратное — дети разочаровывают. Бывают случаи, когда ребёнок впитывает лучшие черты отца или матери, порою перенимая только худшие, но чаще — становится не тем яблоком, которое должно падать от яблони, а чем-то другим, словно взращенный чужими руками. Почему так происходит? Всё зависит от среды, в которую попадает подрастающее чадо. Именно среда формирует в человеке привычки, к обеспечению которых он и продолжает стремиться. Например, сын не пойдёт по стопам отца-фермера, поддавшись прелести комфортной жизни в городе. Но никто и не заставляет детей делать выбор в пользу родителей, только очень трудно осознать и принять факт, когда от тебя отказывается плод твоей же любви.

У Шатобриана показана обыкновенная ситуация, которая легко раскрывается с помощью любых художественных средств. Обладай Альфонс умением рисовать, написал бы картину, где отец стоит у свежей могилы, взирая вдаль, никак не верящий, что сын не пожелал приехать на похороны матери. Будь он скульптором, тогда бы изваял фигуру непокорного в гордости человека, попирающего ногами прежнюю жизнь. Пиши стихи, Альфонс сочинил бы горькую поэму о представителях молодого поколения, ослепших от суеты красивой жизни без обязательств. Но Шатобриан написал произведение, где использовал больше средств, чем могут себе позволить художники, скульпторы и поэты. На страницах оживали образы, по которым читатель должен был судить, насколько допустимо позволять жизни стремительно меняться, если старое в ней перестаёт цениться, уступая значение совсем мимолётному, в чём для человека нет никакой нужды.

У Альфонса сын не ценит родителей. Он живёт собственными радостями, ни в чём не собираясь воздать отцу с матерью. Пагубный путь приводит его к краху, из-за чего родителям приходится переживать. Если отец находит силы крепиться, соглашается продавать имущество, лишь бы вытащить сына из ямы, то мать, не отличающаяся крепостью здоровья, подобного удара пережить не может: она умирает. И насколько должно быть горестно отцу, оказавшемуся в одиночестве перед неизбежным? Он будет стараться помогать сыну, тогда как тот продолжит проматывать финансы родителя, никак не способный отдавать отчёта действиям. Как раз к тому и будет Шатобриан подводить читателя — к осознанию необходимости задуматься над поступками: родителям стремиться поставить детей на ноги, соглашаясь терпеть их вольность, либо всё-таки держать детей в строгости. Но разве есть силы, способные помешать человеку на всё смотреть иначе, когда он окружён совсем другой средой, нежели сопутствовала жизни его отца и матери?

С другой стороны, нужно думать и над поступками сына. Может следует взывать к совести молодых людей, должных забыть о личных интересах, обязанных обеспечить спокойствие на душе у родителей? Или ничего этого не требуется? Или можно уподобиться растению, когда дерево лишь разбрасывается семенами, ни о ком не проявляя заботу? В любом случае, нужно смириться с вольностью сознания выросших детей, стараясь прилагать усилия только тогда, когда близко наступление непоправимых последствий свободолюбия.

Завершить историю Шатобриан мог двумя способами. Согласно первому: сын одумается и начнёт помогать отцу. Согласно второму: сын будет наказан обществом. Как бы не случилось, читатель сможет извлечь мораль. И это самое главное, что требуется от литературы, претендующей на большее, нежели служить чтением ради развлечения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Мир жесток — и не надо пытаться на это закрывать глаза. Жестоки люди друг к другу, и быть добрыми они никогда не станут, поскольку это противоестественно звериной природе человека. Но людей можно образумить, обязать соблюдать законы, пригрозить наказаниями. Тогда человек одумается, ещё и обязанный соблюдать принципы гуманности. Медленно из человека начнёт выветриваться его звериное нутро, но только до той поры, пока он находится под контролем. Позволь ему оказаться вне условий необходимости слыть человечным, над ним возобладает ярость, он примется уничтожать, словно никогда и не слыл за цивилизованного. Полностью избавиться от звериной сущности не получится, поскольку человек обязан оставаться животным, так как не является камнем или растением — всё равно будет убивать и кромсать, только бы обеспечить продолжение существования. Гораздо сложнее, вместе с тем и проще, дело обстоит в дикой природе, где действует единственный закон: убивай или беги, тогда будешь спасён, либо убит.

Луи Перго составил сборник из восьми рассказов. В каждом он рассказывал о каком-либо животном. Первым героем повествования стал лис Гупиль, последним — сорока Марго. Помимо них в рассказах действуют охотничья собака Миро, петух Шантеклер, курица Пикоре, крот Никталетта, ласка Фузелин, заяц Руссар, белка Геррио, сойка Жако, лягушка Рана, ворона Тьеслен и кошка Митис. В числе персонажей задействованы и люди.

Как Перго решил повествовать? Он не стал скрывать от читателя, каким образом устроен мир. Лис не будет добрым к тем, кого может съесть, без жалости способный расправиться с петухом, ради чего он и собирался разорять курятник. И лис привлекает внимание охотника, для которого не является средством продолжения существования, а всего лишь обладателем красивой шкуры с мехом. Каждый у Перго способен убивать, не придавая значения совершаемым поступкам. А кто из животных не имеет склонности к убийству? Таковых и не существует вовсе. Если не себе подобных, и не с целью хищничества, то убийство проявится в другой форме, о которой человек и вовсе не задумывается. В конце концов, покушение на что-либо, способное ощущать силу жизни, уже должно считаться убийством, в том числе и покушение на насекомых и на растения.

Одно отличает животных от человека — они не понимают, почему поступают жестоко. Может быть по причине отсутствия иной возможности для обеспечения способности существовать. Если лис не убьёт петуха, иным образом он не сможет найти способ пропитания. Но и давать лису право питаться по собственному усмотрению — никто не позволит. Ситуация складывается безвыходная. Тогда почему человек продолжает стремиться к жестокости, причём ничем не должной быть оправданной? Теперь человек легко добывает пропитание, не прибегая к насилию. Для наглядности Перго показал, чем человеческая жестокость отличается от звериной.

Одного не хватало Луи — ладности изложения. Читатель мог ожидать повествование в духе Джека Лондона, с тем же знанием очевидца описывавшего не только борьбу человеческих характеров, но и безжалостное отношение животных друг к другу. Но для Перго в том не было необходимости, да и талант беллетриста в нём только готовился раскрыться. Всё-таки лауреатом Гонкуровской премии он стал, будучи двадцативосьмилетним, до того сумевший издать два сборника поэзии, оставшихся незамеченными. Можно сказать, Перго получал аванс из признательности в надежде на раскрытие способностей на протяжении оставшейся жизни. К сожалению, через пять лет Луи будет убит на полях Первой Мировой войны.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В 1909 году сразу два писателя становятся лауреатами Гонкуровской премии, создававшие литературные произведения под псевдонимом Мариус-Аре Леблон. Это кузены Жорж Атена и Эме Мерло. Вместе они представили важную для Франции проблему — рассказали о быте креолов. На данную тему они писали и прежде, но внимания не привлекли. Причина подобного выбора для сюжета — происхождение писателей, выходцев с острова Реюньон. На этом допустимо прекратить обсуждение произведения, как бы странным то не могло показаться. Невзирая на важность описываемого на страницах, жюри Гонкуровской премии вновь остановило выбор на произведении, остающимся вне читательского интереса.

Содержание будет иметь важное значение для людей, имеющих похожий опыт переселения из одного места в другое, когда прибываешь в среду, едва ли не полностью отличающуюся от для тебя привычной. Неважно, переезжаешь ли ты жить из африканской деревни в китайский город или с острова в Индийском океане в Париж, а то и вовсе из Европы в Америку. Но проблематика содержания от кузенов Леблон и вовсе должна восприниматься за обыденную, пусть двоюродными братьями и использован принцип радикального осмысления ситуации. Пусть даже француз едет из провинции в столицу государства — ему будет непривычным её быт. А как быть с французом, если он — креол, по сути являющийся настоящим французом, приезжает жить в место, в котором он должен восприниматься своим? Вполне очевидно, обязательно возникнут трудности.

Как построено повествование на страницах произведения? У читателя должно сложиться впечатление полного погружения, если получится разобраться в описываемом. Для убедительности кузены Леблон используют примитивный язык, доведённый до обеднения лексики. Примерная ситуация получается, если приходится общаться с человеком, плохо знающим твой язык или использующим диалект, имеющий существенные отличия. Вследствие этого довольно трудно установить, о чём тебе хотят сказать, либо возникает культурный диссонанс, не позволяющий воспринимать слова, произносимые вне привычных для тебя правил.

Получается полотно, напоминающее лоскутное одеяло. Вроде сообщается нечто вразумительное, только без детального прочтения и при поверхностном ознакомлении, поскольку усвоить суть всё равно невозможно, чёткость описываемого не складывается. Читатель так и не поймёт, к чему и о чём ему предложили знакомиться с такого рода историей. Смутно ясно — происходящее о жизни креолов, какие они встречают затруднения, с каким усилием стремятся разобраться в происходящем, насколько озабочены поиском понимания, как пытаются найти верные ответы на вопросы с помощью других креолов.

Можно даже отдалиться от произведения кузенов Леблон, представив, каким образом это может происходить в действительности, ведь речь идёт о Франции. А что есть Франция — государство, с терпением готовое служить промежуточным звеном между едва ли не всеми процессами на планете. Франция готова считать французом всякого, кому желается считаться французом, уважать французские традиции, владеть французским языком и жить в согласии с французами. И даже окажись, что такого желания у людей нет, французы постараются проявить понимание. Такое мнение вполне соответствует действительности, хотя бы по той причине, что как таковой единой французской общности никогда и не существовало. С седой древности французами кто только не становился, непременно после громко говорящий о своей принадлежности к Франции. Берись за любую сферу жизни, везде французы кажутся монолитом, крепко спаянным в одно целое. А если разобраться, то трудно найти на планете людей, столь же уверенных в благости сочетания несочетаемого. Главное, чтобы Францию уважали и делали всё для её блага, тогда каждый обретёт право считаться французом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Гонкуровская премия — это премия для кого? Впоследствии станут утверждать, что лауреат получает читательское признание, вырастают продажи книг… и только. Никакого удовлетворения премия не приносит, кроме самого факта. Да и её условия — сомнительные явления, не позволяющие оценивать ни произведения, ни писателей, так как всё получается в совокупности. А как быть, если писатель известен в слишком узких кругах? Узких до предельной степени — тиражи книг не выше трёх-пяти сотен экземпляров. Если говорить о книге, заслужившей Гонкуровскую премию в 1908 году, с оной и вовсе ознакомилось в Париже малое количество человек, если каждому из членов жюри досталось по экземпляру — уже хорошо. Кажется невероятным, однако про «Написанное на воде» за авторством Франсиса де Миомандра говорят именно так. Даже обязательно считают нужным добавить, насколько награждение премией осталось незначительным событием, поскольку читательского интереса так и не последовало, как и тиражей. В итоге издание затянулось, в результате чего и важность награждения утратила значение.

Миомандр подлинно писал на воде. Подобный стиль всё чаще встречался в произведениях французских писателей. И он продолжит культивироваться. Вникать в содержание неимоверно трудно, не имея способности подлинно разобраться, о чём всё-таки взялся автор рассказывать. Скорее такое произведение можно охарактеризовать стремлением познавать окружающий мир через собственные чувства и эмоции. Для этого требовалось создавать не художественную прозу, а философские трактаты, чего французские писатели предпочитали избегать, подавая содержание размышлений в форме беллетристики. Поэтому у Миомандра текст требует глубокого анализа и соответствующих размышлений, к чему никто не желает стремиться. Проще оставить столь путанную книгу в стороне, не разобравшись в особенностях её наполнения.

Дело не в сложности восприятия. Художественная литература — есть искусство, должное быть понятным читателю. Если художник может изобразить картину, вплоть до неподвластных пониманию образов, то всякий сможет найти, какие слова сказать об увиденном. Даже создай художник полотно из неясных образов, геометрически правильных или неправильных фигур, хоть оставив части картины без прорисовки, достаточно будет взгляда, чтобы вынести суждение. Касательно художественной литературы такого сделать нельзя. Если истина не лежит на поверхности — она не будет усвоена, либо её поймёт ограниченный круг современников, тогда как потомкам понимание останется недоступным. И как тогда быть с произведением, оставшимся невостребованным в дни его написания, вплоть до ближайшего времени затем? Спустя век труд Миомандра вовсе остаётся за пределом осознания, навсегда канувшим в прошлое, славный лишь единственным — будучи награждён Гонкуровской премией.

О чём мог писать автор на страницах произведения? Например, о девушках со светлым оттенком волос, к которым он стремится проявлять симпатию. Чаще симпатией дело и ограничивается, никто никого никуда приглашать не собирается. Таким образом происходит касательно остального, описанного на страницах. Куда-то следует идти и чем-то заниматься, но никто не предпринимает действий и вскоре обо всём том забывает. Оттого и писано по воде, будто вилами, согласно русскому выражению, где вилами по воде писано.

Не встретила книга Миомандра положенного внимания. Не удостоилась даже критических разборов. Ежели кто и брался рассуждать, то ограничивался общими словами, называя книгу хорошим произведением, которое не может подвергаться критике, сугубо из-за невозможности критического осмысления. Разве не пишутся таким образом критические заметки о книгах, сказать по поводу которых ничего не получается? Следовало оставить в стороне и «Написанное на воде». Может у Миомандра есть другие хорошие произведения? Во всяком случае, Гонкуровскую премию он получил практически в самом начале своего творческого пути.

Автор: Константин Трунин

» Read more