trounin.ru

Некоторые писатели умеют вживаться в описываемых ими персонажей. Делать это умел, например, Флобер, а вот Лев Толстой — не умел. Если Флобер полностью погружался в описываемое, Толстой такого себе не позволял. А вот, к слову говоря, Эдуард Веркин, почитаем нами отныне за того, кто может вжиться в им описываемое. В хорошем смысле, либо отвратительном, пусть читатель сам решает. Но то, что Веркин нещадно себя эксплуатирует — практически точная информация. Он с мыслью о должном быть написанным встаёт, проживает день за персонажей… и на утро всё повторяется вновь. Даже кажется, Эдуард верен заветам Стивена Кинга и Джека Лондона — писать определённое количество слов в день. Только вот где Кинг или Лондон ограничивались двумя тысячами и пятью сотнями слов соответственно, там Веркин немыслимо превышал положенные на то лимиты.

Гораздо важнее не как ты просыпаешься, не чем ты занимаешься, не какие планы тебе предстоят, уступая место соответствующим нуждам действующих лиц. Нужно осмыслить и переосмыслить все их мысли и поступки, затронуть каждую деталь, в том числе самую маловажную. То есть Эдуард охватывает необъятное, показывая жизнь персонажей в том виде, каким никто из нас её не проживает. Ежели кто возьмётся описывать каждый свой день, ему на это не хватит времени. Ведь надо ещё найти время для описания дня. И, более того, написать про это самое описание, про возникающие по ходу мысли. Согласитесь, тогда получится подобие творчества Джона Фаулза. Значит, Веркину есть к чему стремиться! Не очень-то он оказывается усердным писателем. Но обвинять его в халтуре мы, конечно же, не будем.

Читатель найдёт удивительным, прочитав на страницах выражение, осуждающее ряд писателей, способных буквы составлять в слова, после образовывать из них предложения, по итогу создавая массив трудно воспринимаемой информации. Всё-таки есть нечто в Эдуарде, позволяющее осознавать суть присущей ему манеры изложения. Как уже прежде говорилось, Веркину необходимо научиться вычёркивать лишнее. Может быть он воспринимает за правильное перенос в текст абсолютно всего: посмотрел видео — пересказал, мимолётно о чём-то подумал — опять пересказал, ввёл в действие новый предмет — описал ряд его свойств. С таким подходом нужно не книги писать, скорее следует возрождать жанр забываемых текстовых квестов, или мануалы для ролевых игр. Чем вам не умелец, способный привнести в наш мир новую вселенную? У Эдуарда есть для того все задатки.

Мысль кажется отличной! В интерактивной форме произведение Веркина будет пользоваться успехом. Отчего он ещё никого не побудил к созданию онлайн-игр? Или не влился в дружный коллектив, работающий над аналогичным проектом. Впрочем, не книгами ведь Эдуард зарабатывает себе на жизнь. Куда-то он направляет свои таланты. Писательство для него — позыв души. Некоторым людям просто жизненно необходимо выражаться письменными словами. Допустим, рецензировать произведения, создавать критические заметки: не менее необходимое занятие, пусть и чаще всего никому не нужное.

Так чего ждал читатель от второй книги, озаглавленной «Снегом Энцелада»? Наверное, космических приключений, переноса действия в далёкие пространства, явления пришельцев, да хоть бытописание ста сорока шести спутников Сатурна, ведущих между собой бесконечно долгую беседу. Ничего этого не произойдёт. Никаких намёков! Не стал Веркин показывать сходство со стилистикой Курта Воннегута. Обыденное жизнеописание мыслей и поступков действующих лиц, решивших разгадать тайну семнадцатилетней давности. Было бы читателю то интересно. Ему — безразлично. Совсем. Не будем тешить писателя напрасными иллюзиями.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Эдуард Веркин — любопытный образец человека пишущего, то есть писателя. А писатели, как известно, пишут произведения. Кто-то художественные, иным ближе жанр документальной прозы. Проза, она, знаете ли, не поэзия. Но и поэзия, знаете ли, бывает той ещё прозой. Бородатые осьминоги! Адепты пера и чернил, шариковых ручек и карандашей, пишущих машинок и клавиатур. Встают с утра, и пишут до заката. Солнце окрашивает горизонт в причудливые цвета. Это называется словом «заря». Тут можно запутаться, заря бывает и поутру. Писатель — он не жаворонок, вполне себе сова. Какой писатель ляжет спать, не дописав главу? Который видит сюжеты во сне. Проснётся, приступит к написанию, после заснёт. Снова и снова. Круг никогда не замкнётся. Изложение кажется непонятным? Примерно в схожем стиле Веркин как раз и пишет.

Вроде бы хорошо, когда автор с усидчивостью классического французского литератора наполняет произведения бесконечным количеством слов. Только зачем это делать в наше время, когда ценят краткость изложенной информации? Веркин словно сразу пишет набело, никогда не вычёркивая уже написанное. Чему быть в черновом варианте, всего лишь размышлением на тему, для того Эдуард находит место внутри текста. Подумаешь, он тут же начинает рассуждать, каким образом можно выделить текст: жирным, курсивом, подчёркиванием, красивыми точечками по типу ползающих муравьёв. Можно каждое слово выделить отдельно. Кажется, смысловой нагрузки в этом нет. Не говорите только о том Веркину. Он с удовольствием порассуждает о количестве слоёв туалетной бумаги, каким образом её отбеливают, стоит оную каким-либо образом упомянуть. Даже кажется, если провести редактуру за Эдуарда, выделив текст зачёркиванием, два тома сократятся до небольшой книжки.

Благо тема благодатная. Действующие лица оказываются в городе под названием Чагинск. Они специализируются на придумывании легенд. Разумеется, мифология будет крутиться вокруг чаги и адмирала Чичагова. Даже не спрашивайте, каким образом рассказ пойдёт про одноногих жён, мухоморах и Колчаке. Такого рода знакомство с произведением быстро утомляет. Особенно раздражает, если ты хорошо разбираешься в обсуждаемом предмете, тогда видишь, какую нелепицу Веркин вкладывает в уста действующих лиц. Уши вянут!

Помните, каким занимательным было наполнение произведений Ильфа и Петрова? Что ни мысль, то золото. Что ни развитие сюжета, то примечательная деталь. Книги можно разбирать на цитаты. А что у Эдуарда Веркина? Туалетная бумага бывает в два слоя, в три и в четыре, но экономные люди покупают двухслойную и складывают её пополам. Очень познавательная информация. Потомки будут перечитывать, удивляясь. Представляете, узнали у Веркина, наши предки пользовались бумагой для подтирания… и это в век цифровых технологий, мы-то подтираемся гибкими экранами самоочищающихся смартфонов. А вдруг так и будет? Нам ещё в укор поставят. Хотя, чем больше страниц в книгах Эдуарда, тем будет полезнее для потомков. Они пойдут на озеленение планеты, когда научатся бумагу превращать обратно в деревья.

Говорите, в произведении есть сюжет? Возможно он и есть. Кто найдёт, обязательно всем расскажите. А ещё лучше напишите краткое содержание. Вам за это скажут огромное спасибо. Никто не удивится, если под небом Чагинска лежал раненный Очагов, взирая на голубизну неба и белизну облаков, желая обрести вечный покой, устав проживать дни тем образом, каким его заставлял это делать Веркин. Говорите, есть продолжение истории? С ним надо обязательно ознакомиться, чтобы узнать, о чём ещё Эдуард мог написать. Неужели он будет тем, кто смотрит чужие видео, после пересказывая увиденное? Да!

Автор: Константин Трунин

» Read more

2023 год вышел провальным для литературной премии «Большая книга». Единственные, кто выделился, это Водолазкин с «Чагиным» и Прилепин с биографией Шолохова. Остальное — мрак души человеческой. Неужели всё настолько плохо сталось в тот момент? Житейский абсурдист Буйда и абсурдист фантасмагорический Сальников на второй и третьей ступенях почёта. Дмитрий Захаров и Эдуард Веркин подпирают снизу лестницу читательского внимания. Однако, принцип необходимости распределения выразился горестным осознанием, что порою надо выбирать лучших из худших. Так и порешили.

Какие бы не имелись предпосылки у произведения «Комитет охраны мостов», они не могут спасти предложенное читателю изложение. Да и слышал ли кто-нибудь о тех «громких» делах? Дело «Нового величия»? Дело канских подростков? Быть может с ними знакомы журналисты, в силу профессиональной деятельности обязанные находить хотя бы какой-то сюжет для оправдания своего существования. Они из любой мелочи раздуют событие невероятной важности. И им может казаться, словно за этим следит вся страна. Только вот реальность хуже самых смелых предположений. Большая часть населения аморфна к любым потугам журналистов раздувать пламя. Тем более никто не станет делать каких-либо выводов. Чаще всего окажется, люди не хотели спокойно жить, занимались ерундой, их действия восприняли чрезмерно серьёзно, провели расследование, наказали. Журналисты решили — вынесено несправедливое решение. «Они же дети» — могли сказать журналисты. Аморфный житель страны им ответит — лучше наказать за малое, вовремя сдержав поступь «юных шалунов», если они уже сейчас не понимают, где нужно остановиться в мыслях и действиях.

Содержание произведения подаётся сумбурно. Нет смысла говорить про бесконечный поток мата — это дань современности. Тут бы остановиться и попросить законодателей ввести градацию штрафов за чрезмерное привнесение в литературу обсценной лексики. Пусть русский язык богат словесами, но почему авторами огромного количества произведений не используется высокий стиль изложения? Зачем они опускаются до грязи? Пора уже изжить в себе стремление пародировать западную литературу! Не те берёте аспекты в качестве примера для подражания, уважаемые господа писатели.

Может показаться, Захаров сделал попытку понять действительность с позиции зумера. На таком читателя не проведёшь. Как не ссылайся на молодёжные модели поведения, они всегда однотипные, имеющие различия лишь в необходимости становления при несколько отличающихся обстоятельствах. Поэтому на страницах кипит интернет-жизнь, обсуждается происходящее в сети, даже автором анализируется должное иметься отношение у общества ко всему этому. Дмитрий позволил себе укорить интернет за размягчение мозгов. Можно подумать, мозги прежде имели повальную крепость. Человек с рождения склонен к саморазрушению, иначе ему не суметь устоять на ногах. Он всегда совершает поступки, которые ему идут во вред. И когда приходит осознание этого, тогда следует говорить о преодолении порога взросления.

«Комитет охраны мостов» мог быть более содержательным. Без упоминания, какому городу следует быть столицей Сибири, нецеленаправленного освоения бюджетных средств, толкования о политике президента. Захаров писал исследование? Никто, конечно же, его таким не воспринял. В чём-то будучи честным, в другом Дмитрий предпочёл уйти в сторону аллюзий. В таком случае ему следовало написать добротную фантастику, перенеся действие в далёкое будущее, куда-нибудь подальше от Земли. Пусть там происходит ровно то, что мы видим сейчас сами. Всего лишь сходство, не более. Скажете, метод не может быть действенным? Позвольте, а как тогда Декарт пошёл против католичества, в 1634 году написав «Мир, или Трактат о свете»? Плохо в подобной задумке другое — аморфный житель не поймёт намёка на сходство.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Добиться чего-то — тяжело. Удержать это — ещё труднее. Под таким девизом Захар Прилепин предложил посмотреть на жизнь и творчество Михаила Шолохова. Написав однажды «Тихий Дон», писатель до самой смерти стал его заложником. Быв оным и после смерти. Захару ничего другого не оставалось, как на протяжении почти всей биографии проводить сравнительный анализ. Поэтому очень тяжело вникать в текст, когда любое обстоятельство, связанное с Шолоховым, могло иметь место быть на страницах «Тихого Дона». Особенно в ранние годы становления Михаила. Но «Тихий Дон» придётся вспоминать постоянно. Как же так получилось, что главный труд писателя был поставлен ему в укор? Прилепин посчитал — не от далёкого ума хулителей.

Не вникая глубоко в детали биографии, удивляешься усидчивости Захара. Не так просто свести столько моментов биографии под одно, ещё и проявив умение разбирать до мельчайших нюансов написанные Шолоховым произведения. Основной упор сделан на «Тихий Дон», тогда как остальное творчество стало его тенью. Прилепин не раз сообщит, давая Михаилу право считаться талантливым человеком, не всегда находившим силы повторить успех написанного в молодости произведения. Иные литераторы остаются в памяти создателями единственного художественного труда, даже напиши они ещё с десяток романов. У Шолохова были другие примечательные работы, однако Захар раз за разом сводит всё к «Тихому Дону». Он твёрдо уверен, сомнений в авторстве быть не может.

Чем ещё Захар примечает Шолохова? Активной жизненной позицией. Михаил ратовал за казаков, всегда проявлял о них заботу, готов был рисковать жизнью, добиваясь лучших для них условий. Благо Шолохову не отказывали, находился он в высших кругах общества, имел знакомство со Сталиным. Прилепин описывает случай, когда непосредственно Сталин дал указание провести день рождения Михаила. А вот в случае предвоенных чисток Шолохов подвергался преследованию. Захар описал это всё более усиливавшимся охлаждением Сталина к Шолохову, переставшему оправдывать возложенные на него надежды. Требовался умелый литератор, способный писать великие произведения и дальше, желательно в духе Ремарка, чего Михаил уже практически не мог осуществить.

Всех аспектов биографии не обсудишь. Но некоторые из них становятся лишними. Прилепин усердно описывал ряд обстоятельств, не совсем должных присутствовать на страницах данной биографии. Как пример, разбирательство на тему необходимости запрета использования псевдонимов среди советских писателей, венгерское восстание, обстоятельства жизни и творчества Шукшина, и сам разбор обвинений Шолохова в отказе ему считаться за автора «Тихого Дона». Как не говори слова в оправдание Михаила, всё равно не услышат. Если человек нечто вбил себе в голову, не желая соглашаться с адекватным мнением, то он или клинический случай примера ослабленного интеллекта, либо провокатор. Чаще всего именно провокатор, поскольку трудно верить в существование настолько клинически ослабленных.

Остальных тем содержания предлагается не касаться. Прилепин описывает не только положительные черты Шолохова. Михаил не был абсолютно во всём идеальным человеком. Имелись у него черты, которую его не красят. Но у кого нет подобного? Все мы не без греха. В каждом есть определённые моменты, за которые нас одни ценят, а другие ненавидят. Просто Шолохов был крупной фигурой, благодаря чему любой разговор о нём мог сделать имя всякому мнению, особенно заставляющему в Михаиле сомневаться. Захар поддержал Шолохова во многом, иначе бы написал биографию в другом духе.

Осталось определиться самому читателю, сходится ли его образ с тем, каким его воссоздал Прилепин.

Автор: Константин Трунин

» Read more

И всё-таки скажите, для кого и для чего пишется современная русская литература? Массового читателя она не имеет. Тиражи книг заставляют удивляться малому количеству. Писатели с продаж получают шиш и маленькую копейку, из которых они видят чаще шиш. Копейку, и это проверено, им ополовинят, либо вовсе прощают. Особенно, если речь про маркетплейсы. Отследить продажи — нереально. Можешь купить свою же книгу сам — в статистике продаж это не отразится. Значит… Догадаться не так-то сложно. Ничего не меняется в нашем мире. На писателях зарабатывают. Пусть печатают по чуть-чуть каждого отдельно, зато вместе — довольно ощутимо. При этом уже не так важно, насколько книги посредственны. Никому до того нет дела. Пишите любой текст, имея при этом известное в читательских умах имя, тогда издатель будет беспредельно счастлив. Собственно, потому современная русская литература созидается столь удручающим способом. У самого писателя нет стимула создавать нечто подлинно нужное и важное. Сальников с его «Оккульттрегером» — досадное тому подтверждение.

Складывается ощущение, Алексей не понимает своего читателя. Он взялся писать фэнтези, ориентированное по содержанию на подростковую аудиторию. При этом на страницах постоянно встречается мат. Понятное дело, подростки матерятся больше взрослых. Только не те, которые любят читать книги. А если подросток берёт книгу в руки, на ней стоит маркировка «18+»? Получается, читать такое произведение могут люди, прошедшие стадию взросления. Но зачем им читать фэнтези, где нет ничего, способного их заинтересовать? Читатель знает, хорошее произведение данного жанра мягко описывает проблемы мира настоящего. Если подобное у Сальникова и имелось, она утонуло в обилии чрезмерных пустых слов действующих лиц.

Берясь за фэнтези, снова напоминаешь себе — автор волен показывать им описываемое на угодный ему манер, ничего не объясняя. Сальников это воспринял буквально. Если не ознакомиться с аннотацией перед началом чтения, на какой странице поймёшь, что внимаешь не беседе пациентов психиатрической лечебницы, а здравомыслящим персонажам, живущим в отличных от нас условиях? Правда, здравомыслие — сильное преувеличение для описанного автором мира. Если Алексей не посчитал нужным хотя бы ввести в курс дела, обрисовав детали происходящего, редкий читатель вернётся назад, заново знакомясь с содержанием.

О чём же сюжет? Выдуманный мир. Непонятные существа. Не совсем понятные заботы. Бесконечные диалоги. Постоянный мат.

Кому нужны такие произведения, Алексей? Вы ориентированы на узкий круг заинтересованных в чтении ваших книг? Однако же, кто-то из них открыто вам выразил мнение о недопустимости подобного к ним отношения. Читатель желает видеть литературную работу, в которой он найдёт самого себя, подружится с вами придуманными персонажами, погрузится с головой в описываемые события, будет после долго о них вспоминать, станет сравнивать другие произведения с вашим, обязательно напишет сочинение по теме «Мой любимый автор» или «Моя любимая книга». Но вы ведь не этого, Алексей, добиваетесь? Пусть вас экранизировали и вам вручали премии за написанное… Сказать вам честно? Некоторые премии канули в Лету, лауреатов забыли. И вас забудут: с таким подходом к созданию художественных произведений.

Путь писателя — дорога из мучений. В разные времена имелись отличающиеся обстоятельства, редко облегчая писателю труд. Пожелаем творцам текстов побольше сил на выбранной ими стезе. Пожелаем успехов и Алексею Сальникову. Всё может обратиться во прах и всё будет прощено, создай он нечто нетленное. Возможности для того у него имеются, осталось взяться за дело серьёзно.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Годы идут, Буйда остаётся неизменен. Он пишет в том же стиле, ни в чём ему не изменяя. Тот же преобладающий надо всем абсурд. В чём же секрет успеха? Как издавна повелось в любом художественном ремесле, чем непонятнее, тем для более искушённых. То есть нужно видеть скрытые смыслы. И чем непонятнее, тем таких смыслов можно увидеть гораздо больше. Даже возникнут разногласия. Всякое кривое слово будет сразу же перечёркнуто обвинением в скудоумии. Тебе скажут о твоей неспособности понять прекрасное творение рук человеческих. Скажут, насколько отдалённым должно быть искусство от толкования скучного обывателя. Человеку полагается испытывать мучения. Он должен вникать. Для него не подразумевается лёгкой прогулки. И если у великих мастеров абсурда случаются вполне очевидные по простоте вещи, то при знакомстве с очередным трудом Юрия задаёшься вопросом: неужели вот оно, то самое, очевидное и понятное. Увы, «Дар речи» не такой.

Годы идут, Буйда становится менее экспрессивным. Уже нет вакханалии на страницах. Быть может его попросили убавить разудалость в использовании ряда образов, не побуждая читателя к ощущению тошноты. Пусть в действии появится труп. Никто не станет задумываться над наполнением сей человеческой оболочки, разбирать на составляющие части, подвергать экспериментам. Достаточно того, чтобы труп периодически упоминался. Он станет загадкой для читателя. Кто всё-таки убийца? И насколько следовало искать оправдания? И почему труп появился поздно? У Чернышевского всё случилось сразу, читатель был заинтригован. Спасибо, Юрий не назвал читающего дураком. Да и причём тут Чернышевский?

Годы идут, Буйда задумывается над цельностью сюжета. Не просто движение вперёд по прихоти необходимости наполнения строк, целенаправленное развитие событий. Суметь бы отделить одно от другого, потому как Юрий ушёл от прямого изложения, показывая события в разных временных промежутках, постоянно перескакивая от прошлого к будущему, после возвращаясь. В чём-то следовало остаться прежним. Читателю надо напрягаться, пока Юрию захотелось поразмыслить о чём-то другом. Почему тогда после написания нельзя было сложить фрагменты истории в прямой последовательности? Это искусство! Вам должно быть тяжело.

Годы идут, Буйда продолжает упрощать повествование. Но каким образом он сумел пленить современников? Нашедших в «Даре речи» нечто для них притягательное. Этаким образом ещё лет через десять Юрий заберёт главную литературную премию, хотя бы той же «Большой книги». Окажется, вполне можно написать очевидное, красиво его изложив, восхитив абсолютно всех. Почему-то думается, Буйда сумеет поразить воображение. Или это всё надуманно. Новое время потребовало отказаться от до того казавшегося необходимым. Стало нельзя сохранять тот стиль, который в ближайшее время запретят. Однажды законотворцы проснутся, запретив многое из литературных трудов, написанных благодаря имевшимся в предыдущие годы вольностям.

Году идут, Буйда пересматривает подход к литературному процессу. Не скажешь, будто «Дар речи» обладает хотя бы каплей понятности. Всё может свестись к случайности. Говорить увереннее не получится, надо быть постоянным читателем Юрия, изучать его творчество. Но на такой подвиг не каждый согласится пойти. Или спросить о том самого Юрия? Отчего-то кажется, его характер за прошедшие годы не смягчился. Интересно и другое, начал ли Буйда хранить свои труды? Неужели он продолжает творить, не оглядываясь на уже написанное?

Году идут, критик Юрия остаётся точно таким же созерцателем его творчества. И критик не знает, действительно ли Буйда остаётся неизменным. Но дар речи он имеет. Потому и говорит.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В литературе очень часто сталкиваешься с невозможностью продолжить начатое. В голове возникает сюжет, он имеет некоторые формы, но при попытке реализации упираешься в глухую стену извечной писательской проблемы — о чём именно дальше рассказывать. У Водолазкина данное затруднение встречается постоянно. Идею Евгений придумывает замечательную. Быть может лучше писать повести? Или ограничиться формой рассказа? Ведь там можно оборвать повествование в любой момент на полуслове, предоставив читателю возможность самому размышлять, каким действие могло быть дальше. И пусть получишь укор за недописанное произведение — сошлёшься на авторскую задумку. Но к крупному произведению такого отношения быть не должно. Раз взялся повествовать о человеке с гениальной памятью, будь добр наполнить страницы соответствующим содержанием, а не тем унынием, которое читатель оказался вынужден лицезреть.

Какие перспективы могут быть у человека, чья память не имеет границ? Как минимум, удивлять публику способностью к запоминанию. Как максимум, найти применение в узких специальностях. Ну или податься в агенты различных структур. Отчасти всё это есть в произведении. Присутствует демонстрация запоминания, показанная Водолазкиным на примере фотографической памяти. Профессию главный герой выбрал соответственно умению. И агентом он побудет. Правда, быть ему агентом безопасности библиотеки… Как бы вам сказать помягче? Довольно бредовая идея. Отправить за границу искать некий Синайский кодекс… Вроде бы здраво. Но в лице Чагина — сомнительно.

Можно сказать иначе. Сам Водолазкин, в силу профессиональных пристрастий, любит заниматься литературоведением. Он получает доступ к древним рукописям, переводит их на современный язык, всячески это фиксирует в памяти, продолжая работать над всё новым материалом, формируя внутри себя базу знаний. Он должен обладать хорошей памятью. Един ли Евгений с рассказчиком? Понять трудно, учитывая жалобу рассказчика на невозможность удерживать в памяти даже одно трёхзначное число. Да и читатель понимает, хорошая память требует усидчивости. Значит, остаётся единственное допущение.

Водолазкин написал ещё одно произведение, используя элементы магического реализма. Гениальная память главного героя — есть то самое единственное допущение. Иметь такую память невозможно. Как он этим воспользуется? Сугубо его дело. Он не обязан быть никем, кроме как кем пожелает. Знания может растратить на бесполезное времяпровождение. Чагин никому и ничем не обязан. Да и по природе своей с рождения чрезмерно глуп. Он легко верит любым нелепицам. Так ведь и должно быть! Имея в чём-то преимущество, в другом обязательно уступишь. Получилось так, что умея запоминать, Чагин не мог адекватно воспринимать действительность. К чему тогда ему получение информации, раз не способен её осмыслить? Запомнит он арабское начертание текста, сумеет воспроизвести. И?

А ведь как читатель хотел поверить написанному. Сложилось впечатление, будто автор знал человека, про которого взялся рассказывать. Этот Чагин был действительно кем-то известным. Прожил он именно ту жизнь, о которой поведал Водолазкин. Так думалось. Или так хотелось думать. На деле же, Чагин — придуманный Евгением персонаж. Может потому повествование не сложилось в восприятии. Читатель ожидал ознакомиться с совсем другой историей, более захватывающей дух. Вместо чего вынужден был наблюдать за передвижениями муравья, который, как известно, перемещается в пространстве с помощью как раз той самой фотографической памяти. Ему давали те картинки для миропонимания, которым он безоговорочно верил. Либо Водолазкин к тому и вёл повествование, между строк посоветовав читателю беречь присущие ему таланты.

И теперь читатель думает, он обладает гениальной памятью. Только она не в голове, а в наших девайсах. Попробуй вот только вспомнить, где там что находится.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Хорошо, когда находится человек, способный сохранить память о былом и о своём настоящем. Ещё лучше, если он это излагает понятным языком. Ни в коем случае не берётся излагать в форме художественного произведения, где нельзя быть уверенным в любом из описанных событий. Получается не летопись рода… а беллетристика. Просто красиво, или не очень, написанная история. Неужели автор такого изложения желает внимания со стороны? По идее, подобного рода вещи нужно считать семейной реликвией, не придавая огласке. Или имеется элемент некоторого тщеславия? Мало кто может сослаться на дворянство предков. Неважно, насколько оно по итогу оказалось необходимым потомкам. Матвеева такой цели перед собой и не ставила. Будем считать, Анна пыталась проследить взаимосвязь между увлечением предка к написанию дневниковых записей и своим собственным — к созданию художественных произведений.

Читатель может на разный лад оценивать содержание. Кто-то будет изливать восхищение, практически разбивая лоб (что он, к слову говоря, делает постоянно, будто всегда в восторге от любой книги, какая не попадись ему в руки). Другие сошлются на несогласие с автором (и не в силу свойственной им поперечности, скорее адекватно оценивая им доставшееся на прочтение). Кому-то произведение не понравится вовсе (такие вообще непонятно для чего берутся за подобную литературу, должные читать более качественно написанное). Как же всё-таки следует отнестись к произведению Матвеевой? Со скепсисом.

Понятно, раньше дети рано взрослели. В десять лет они могли переплюнуть людей постарше. Не в силу особых способностей. Такие дети есть и сейчас, когда над ними не проявляют опеку. Они в десять лет разумом превосходят родителей. Видимо, к таким относилась героиня, жившая веком ранее. В десять лет она ведёт дневник, излагая мысли вполне здраво. Она ли излагала? Или Матвеева довела до читателя на собственное усмотрение? Но в десять лет думать о составлении летописи рода??? Юный Нестор бы о таком не помыслил. Да и юная Анна Матвеева не могла. Или могла… если у неё был доступ к описываемым ею материалам.

Описание прошлого и настоящего чередуется. Героиня вековой давности может потерять дневник, тогда как в наше время героиня теряет рюкзак. Они одинаково пристыжены окружением. Совпадение? Как знать. Скорее подгонка обстоятельств. А действие продолжается. И чем дальше, тем меньше отмечаешь сходств. Или не замечаешь тяжести жизни героини настоящего. Конечно, обе застали слом империй, время безвластия, тяжёлые десятилетия новых порядков. Да ведь не каждые сто лет такое происходит. Или Матвеева мягко намекает на события, которым предстоит случиться через полвека-век?

Как уже читатель понял, внимать рассказу Матвеевой трудно. Даже можно сказать — не совсем нужно. На страницах постоянно будет мерещиться Улицкая, аналогичным образом применявшая отражение прошлого ей знакомых людей в иносказательном повествовании. Матвеева нашла в себе силы определить место для собственного присутствия на страницах в третьем лице. Интересный ход — подумает читатель. Почему повествование началось не с этого момента? Тогда восприятие истории складывалось бы немного иначе. В любом случае, разделом к пониманию произведения становится её начало. Дальше читатель может утонуть от обилия ему рассказанного.

Самый главный минус книги Матвеевой, содержание полностью выветрится из головы читателя. Неужели кто-то сможет спустя годы говорить и рассуждать об им прочитанном? Безусловно, будут и такие. Книгу спасёт только экранизация. В ином случае она затеряется на просторах рунета… а то и вовсе к тексту будет перекрыт доступ.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Дорога в бездну. Так можно назвать литературный путь Гузели Яхиной. Начав за здравие, буквально ворвавшись в литературный мир с произведением «Зулейха открывает глаза», собрав едва ли не всё, что только могла, добившись экранизации и прочего, Яхина замыслила другой труд — «Дети мои», который был принят столь же радостно, но более холодно. «Эшелон на Самарканд», написанный третьим, практически ушёл в пустоту. Стало ясно, успеху для четвёртого романа не бывать. Не в тот омут Гузель окунулась с головой, дабы кто-то после того проявил к ней прежние симпатии. Зачем она пестовала обездоленных, каждый раз им давая надежду на лучшее? Вот и в «Эшелоне на Самарканд» читателю предстоит наблюдать за передвижением поезда с голодными беспризорными детьми. Их отвезут в благодатный край. Но читатель лишь в конце узнает подлинную сущность такого перемещения. Можно сказать наперёд, если чем они и будут заниматься в благодатном краю, то собирать абрикосы и перерабатывать их в курагу, дабы наполнить ими эшелон, должный отправиться обратно.

Давайте посмотрим, как излагает повествование Яхина. Это можно назвать кинематографическим стилем. Написано так, чтобы после было меньше проблем со сценарием. Не так важны действия, насколько выше всего поставлены диалоги. Действующие лица постоянно разговаривают, чаще выясняя личные отношения, нежели формируя какую-либо картину для читательского восприятия. Потоптавшись в одной главе, аналогичное происходит в следующей. Если читателю интересно внимать несущественному, он получает от такого чтения удовольствие, то есть проводит впустую время, тогда как лучше бы взял иные произведения… хотя бы «Мою жизнь» Льва Троцкого, на которую Гузель ссылается, поясняя некоторые эпизоды. Оно, знаете ли, всегда интереснее узнавать со слов очевидца, правдиво он излагает или привирает. Зато ты точно уверен, там нет художественного вымысла сторонних исследователей, к тому же посвящённых в тему благодаря поверхностному интересу для написания очередной книги.

Пусть на страницах произведения Яхиной происходят конфликты, разгораются противоречия, разыскивается решение возникающим затруднениям, читатель к тому остаётся безучастным. С подобной манерой изложения надо бороться. Или излагать иначе, стремительно развивая повествование, уберегая читателя от скуки. Можно взять за пример творчество Бориса Васильева. Прикасаешься, например, к повести «А зори здесь тихие…», и понимаешь красоту слога, закрывая глаза на кинематографичность и шаблонность повествования. Взираешь на развивающееся действие, вменяя автору в вину множественные нелепости. Однако же, читатель по итогу остаётся довольным, излив на страницы поток из слёз за судьбы девчонок, погибших кинематографичной и шаблонной смертью. Так было надо для сюжета. У Яхиной никто не станет горевать над судьбой голодных беспризорников. Хотя бы потому, что они выступают в качестве статистов, важные самим фактом своего присутствия.

Как быть? Куда двигаться дальше? Это Гузель Яхина решит без нас. Мы же невольно продолжим следить за её литературными достижениями. Никуда от того не денешься. Быть может услышим нечто про жизнь в землях Казахстана, раз часть действия «Эшелона на Самарканд» развивалась в его пределах. Скоро узнаем, куда Гузель хотела бы ещё отправиться. Быть может вернуться на русский север, куда изначально бросила Зулейху. В любом случае, она выберет рассказ про обиженных жизнью. А история человечества такова, подобного найти можно везде и много. Только бы Яхина не ступила на тонкий лёд не до конца ясных реалий современных дней, особенно предпосылок к ним. Тогда дорога в бездну станет для неё безвозвратной.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В какой момент Сергей Беляков посчитал необходимым сойти на рельсы потока сознания? Причём настолько изощрённого, что информация подаётся блоками, когда каждый из них самодостаточен. Читатель вынужден каждый раз начинать сначала, после заканчивать, и вновь приступать к чтению следующего блока. Таким образом сложено всё повествование. В этих блоках собрана едва ли не энциклопедическая информация. Не проще ли было позаимствовать идею Кортасара из «Игры в Классики», заставив читателя не перелистывать страницы, а переходить к чтению следующих друг за другом сносок? Тогда бы и недопонимания не возникло. Либо создать произведение наподобие «Хазарского словаря» Милорада Павича, когда вся информация подаётся по главам, сложенным в алфавитном порядке. Суть ведь от этого не поменяется. Да хоть обратиться к творчеству Василия Гроссмана, взять образом произведения «За правое дело» и «Жизнь и судьба», тогда все бы сказали, насколько Беляков хороший беллетрист.

О чём повествуется в блоках? О футболе, о Сталинской премии по литературе, о прочем. А между ними, или непосредственно в них, происходит становление Георгия Эфрона (сына Цветаевой) и Дмитрия Сеземана. Они действительно рождены вне Советского Союза, теперь проживающие в Москве. Они обуреваемы страстями полового созревания, рвутся понять мир согласно нахождения по разным сторонам способности его познавать. Вся информация была доступна Белякову из оставленных ими же свидетельств. Требовалось свести всё под одно. Тогда-то видимо и произошёл слом в авторском сознании, Сергею хотелось рассказать больше, чем могла вместить книга. Он впитывал новые свидетельства, ими же наполняя страницы. Можно было действительно написать про парижских мальчиков в сталинской Москве, вместо чего взыграло желание набить содержание до отказа. Впору сказать, следовало семь раз отрезать написанное, сократив до подлинно необходимого объёма.

Сколько бы не возмущался данным словам Беляков, со стороны его изложение воспринимается за блуждание в поиске новых обстоятельств. Какая в сущности разница, какие тогда были цены, чем питались люди, какая температура была в разные годы, какие маршалы имели место быть. Достаточно сказать в общем. Но зачем приводить читателя в магазин, ставить у прилавка и перечислять ему все продукты на полках, называть цену на каждый из них. Это всего лишь пример манеры подачи информации. Беляков без спешки перечисляет все обстоятельства, словно тот самый переводчик, который изрядно добавил биологических наименований в «Двадцать тысяч лье под водой» Жюля Верна, не взирая на отсутствие оных в оригинальном произведении. Или Беляков возжелал лавров Дюма и Диккенса, выживавших за счёт количества написанных ими строк?

Что остаётся думать читателю? Проникнуть в чужую душу не так легко. Порою сам человек не понимает, каким его воспринимают окружающие. Можно бесконечно переосмыслять других, не умея понять себя. И другие тебя никогда не поймут, смотря на твою жизнь со своей колокольни. Что оттуда видно? Мелкие штрихи и детали. Были ли такими Георгий Эфрон и Дмитрий Сеземан, какими их представил Сергей Беляков? И настолько ли были они правдивы в излагаемых о себе свидетельствах? На эти вопросы одновременно легко и тяжело ответить. А учитывая чрезмерное расползание автора по событиям тех десятилетий, вполне можно заблудиться, свернув не туда. Лишь кажется, будто так оно и было. На деле — нельзя осмыслить прошлое, взирая на него из будущего. Ныне сложно внять людям, отстоящим от тебя на двадцать лет. Так отчего будет иначе касательно происходившего сто лет назад?

Главное понять, «Парижских мальчиков в сталинской Москве» погубил изощрённый поток сознания.

Автор: Константин Трунин

» Read more