Tag Archives: рюккерт

Василий Жуковский «Рустем и Зораб» (1846-47)

Жуковский Рустем и Зораб

О «Шах-наме» нельзя спокойно говорить! Стоит раз прочесть — не сможешь забыть. Поэма славная сия, богами свыше данная нам, сообщает, как бился за право быть свободным Иран, должный жадный взор Турана долгими веками отбивать, пока не станет сам вражьим станом обладать. Вот тогда-то, когда минует малость лет, раздастся плач ребёнка: Зораб появится на свет. Об этом брался Рюккерт рассказать, желая современника очаровать. Что до Жуковского — он вновь подражал, стихом вольным в свойственной ему манере сообщал. Василий совсем иное читателю поведать не мог, трижды выйдет Зораб на бой с отцом, только бы хоть чуточку ритмичнее оказывался слог, совсем уныло с эпосом знакомиться в варианте таком.

С чего начать рассказ? Откуда изыскать начало? Долгие века Ирана население под ударами Турана стонало. Каждое поколение познало горечь обид, мечтало о времени — враг будет разбит. И вот случилось желанное, пал под натиском Туран, царствовать над ним стал храбрый Рустам. Конечно, у Жуковского Рустем… давайте уж смиримся с тем. Не был царской породы воин сей, но был он многих в Иране смелей, отважным слыл воином, бил врагов без пощады, потому и удостоился от царя Ирана подобной награды. Но долго не властвовал над Тураном, устал от его власти туранский народ. Теперь к иному подводил читателя Фирдоуси, благодаря которому «Шах-наме» поныне живёт. В этот миг Рюккерт интерес обретал, на свой лад он историю ту сообщал. Что до Жуковского — он вновь подражал, стихом вольным в свойственной ему манере сообщал.

Рос Зораб быстро, к двенадцати годам ростом всех превзойдя. Силы был великой, сильнее любого в Туране богатыря. Не знал он единственного — отца своего. Не ведал, мать его любила прежде кого. Кто он — в кого пошёл Зораб? Неужели отец не таким был? Был небольшого роста и слаб… Не мог узнать, а тут Туран с Ираном вновь задумал биться. Юный богатырь смог на полях сражений пригодиться. Он вёл за собой, побеждая в боях, с именем отца он шёл всегда на устах. Ему желалось Иран одолеть, иного не мог он хотеть. Не знал главного, как не ведал Рустем того, сойдутся в пылу борьбы, про друг друга не зная ничего.

Но успела перед войною поведать мать Зорабу, отцом Рустема назвала. Теперь Зораба война сильнее влекла. Наконец ему предстоит свидеться с отцом, славным иранским воином-богатырём. Так почему ничего не поняли они, ведь были они в сражениях близки? В том непонятный момент повествованья, к которому прилагал Фирдоуси старанья. Не ведал Рустем, с кем он выходил биться, ярость в его мыслях не могла с поражением смириться, не уступал ему соперник, некий Зораб, презренный житель Турана, жалкий раб. Когда же Зораб Рустема спрашивал, кем является соперник по бою, тот молчал, думая: лучше от такого богатыря имя скрою. Так и не ведали, пока Рустем подлым обманом Зорабу не нанёс смертельных ран, чтобы Зораб рассказал сопернику, почему он желал покорить Иран: дабы добиться незначительного — отца повидать, его имя назвала ему совсем недавно мать. От имени своего Рустем впадёт в печаль, терять сына такого ему было жаль.

Таков сюжет эпизода из «Шах-наме» — славного эпоса про жителей Ирана, про их желание жить вдали от хищных взоров Турана. Как хватило сил, так Жуковский донёс до читателя историю битвы богатырей, где каждое деяние, хоть и из доброго помысла, самого себя было злей.

» Read more

Василий Жуковский «Наль и Дамаянти» (1837-41)

Жуковский Наль и Дамаянти

Долгие годы не мог Василий найти вдохновение для перевода, не имел способности превозмочь эпохальность индийского стиха, или не мог понять мысли другого народа, или рифма своя для того казалась плоха. Иначе требовалось посмотреть на былое, без ладности окончания строк обойтись, так лучше получится отразить злое, смогут в борьбе с оным силы добрые сойтись. Но о чём писал древний народ? О том Жуковский ничего не знал. Не ведал, какая легенда на брегах Индостана живёт, какой сокрыт от жителей России лал. Ему в том Рюккерт помог, на немецком языке эпизод из «Махабхараты» отобразив, был поэтичен этот слог, но Василий писал, про рифму давно позабыв. Теперь Жуковский высокой речью говорил, в которой поэзию сыскать способен эстет, читателя он тем довольно утомил, но именно так нашим поэтом перевод стался пропет.

О чём в поэме говорится? Сложно о том рассказать. Для того нужно от Василия строк отдалиться, трактовку в прозе прочитать. Станет ясно, как некогда на брегах Индостана, в сердце того необъятного края, может когда-то слывшего за прообраз Турана, существовала страна золотая. С прекрасным там считались, умиротворение в милости богов находя, жизнью райской люди наслаждались, иной радости нигде не ища. Не знали азарта, не пили хмельного, с почтением волю родителей исполняли, не думая о греховном, желая иного, дабы за добрейших людей принимали. В тех краях наверное, ибо иначе быть не могло, погибало всё скверное, умирало в мучениях зло. Но такого не бывает, чтобы без испытаний жить, один из богов тогда о себе напоминает, ему придётся уступить.

В чём уступка? Пред соблазном не устоять. Теперь не простят человеку проступка, не должен он был ему даваемое брать. Взяв в малом, потерял себя и пустил на ветер страну, словно стоял на снеге талом, не ведая, приведёт проступок к чему. Азарт душу у человека забрал, он забыл про добро, став духом во плоти, кидая кости, всё сильнее забывал, не мог от греховных помыслов отделаться, сойти. Но добро победит, ибо всегда оно побеждает, ибо Брахма потому и спит, пробуждением он мир сокрушает. Пробудится и герой повествованья, только по силам ему разрушить чары зла, благими станут вновь его старанья, рада будет его возвращению к благому жена.

Смутный стался пересказ, да яснее того, каким образом Жуковский повествовал, не обрадовавший читательских глаз, не тот — с восточных земель — лал. Излюбленным стилем, который гекзаметром прозвал, излагал на русский Рюккерта стих, многое из творения немецкого поэта убрал, может потому содержанием читателя обделив. Стремился к конкретному отображению? Почему бы не думать именно так. Тогда откажем своему воображению, красивыми картинами пусть завладеет мрак. Раз накинул Василий пелену, не станем её снимать, доверимся поэту своему, не будем немцу доверять. Лучше с оригинала найти перевод, к коему и проявить немного внимания, правда и там читателя несовершенное ждёт, для усвоения эпоса не хватит простого желания.

Хочется забыться, представить иное на миг. А мог ли талант Гнедича раскрыться, если бы его порыв перевода «Махабхараты» настиг? Не Древней Греции бы нам были известны сыны, может и не стали внимать приключениям под стенами Илиона, другой бы нам были понятным причины войны, не было бы милее Кауравов с Пандавами сражения звона. Почему не думать так? Остаётся забыть. Оттого индийский эпос — слабый для воображения зрак, понятным русскоязычному читателю ему не скоро предстоит быть.

» Read more

Василий Жуковский «Две повести» (1844)

Жуковский Две повести

Что пожелать человеку на новом месте? Умерить пыл. Поэтому нужно об этом напомнить, пока сам не забыл. Вот Жуковский донести подобное до Киреевского собрался, когда тот заправлять журналом «Москвитянин» взялся. К чему взор обратить? Конечно, к немецким поэтам. Шамиссо и Рюккерт помогут в этом. Один про Александра сказание сложил, как тот до Эдема и до Индии ходил. Второй — мудростью восточной побудил размышлять способных в Европе, дабы понимали суть, не утопая в болоте.

Шли воины Александра Македонского на завоевание очередного края, в пути пустыни достигнув, от жара изнывая. Им бы напиться, прочее уже без нужды, соглашались на мир без всякой войны. Да разве царя молодого успокоишь порыв? Пусть хоть мрак разольётся, луной солнце закрыв. Найдёт он воду, приободрит на подвиг она. Станет Александру такая нужна. Решит до истока довести воинов, страну ту покорит. Неважно, если кого-то он обозлит. Даже пусть из Эдема вода проистекает, Александр и его завоевать пожелает. Где не возьмёт силой, за золото приобретёт. За него всякий град врата отопрёт. Индия встанет на пути царя молодого, где благ райских было много, встретят воины решительный отпор тамошних царей, придётся отступить Александру от мира покорения затей.

Иной сказ в повествовании про вопрос восточного царя, ведь окружали они себя мудрыми мужами не зря. Захотелось царю прознать, что общего имеют жизнь земная и свет. Вроде бы, кажется, скажи глупость, дай страждущему какой угодно ответ. Отправится мудрец на поиски решения, обойдёт вдоль и поперёк страну, спрашивая женщин, мужчин, юность, отрочество и старину. Каждый отвечать возьмётся на собственный лад, чему мудрец, разумеется, станется рад. Будет с чем к царю идти на поклон, услышать за пролитие мудрости златых монет звон. Однако, услышать довелось ему от нищего басенный сюжет, в котором содержался дельный совет. Сказывал нищий про верблюда, которого отшельник вёл, тот отшельник сам мудрость за горечь обрёл. Обозлил верблюда, тот загнал его под куст, а под кустом яма, повис отшельник, снизу слышен хруст. Как быть ему? Верблюда боится. И на дне ямы клубок под ним змеится. Мыши куст грызут, вот-вот ветка оборвётся, спасению места в басне словно не найдётся. Причём тут свет? Так в басне про то будет ответ. Итогом окажется, куда стремиться не пытайся, быть благодетельным подданным старайся. Лучшее из всего, доступного нам, покориться необходимости давать ответы царям, да далее доступного взору пространства не забегать, чтобы гнева царя избежать.

Говорят, Жуковский писать «Две повести» по совету Гоголя взялся, повторенный заново опыт снова удался. Совместить в единое полотно у Василия получилось, мудрое слово в доходчивое повествование сложилось. Ведь должен теперь Киреевский понять, как надо порывы желать обуздать. Не наводить порядки, продолжая изданию выходить без существенных перемен. Того хотелось Жуковскому, чужих не мог он ведать проблем. Не Василий взялся «Москвитянин» выпускать, потому лично от себя и смел необходимое к понимаю желать. Усвоил ли то Киреевский — не настолько важная суть, о чём хотелось бы всё-таки узнать как-нибудь. Прежде «Москвитянин» под редакцией Погодина выходил, и продолжил, ибо Киреевский ему место спустя полгода уступил. Не сложилось навести порядок иной, потому и сказ пригодился про Македонского — такой же делец молодой. И про истину света сказание сгодилось, деяние Киреевского в яму со змеями обронилось.

Автор: Константин Трунин

» Read more