Tag Archives: шамиссо

Василий Жуковский «Выбор креста» (1845)

Жуковский Выбор креста

Жить тяжело! Кто так не говорит? Жить тяжело! Путь земной тяготит. Отчего в человеке такая боязнь? Ведь не Христос, крест нёсший на казнь! Словно связаны руки, ноша гнетёт. Просто, приторным кажется мёд. Нет трудностей, способных сломить! И без нужды человек способен прожить. Но каждый раз говорит: ноша моя тяжела. Отчего-то, случается так во все времена. Крест люди и прежде несли, даже за казнью Христа наблюдая, об одном тогда и ныне горько стеная, чего-то хотят, кто-то им должен воздать, но за обретение желанного они не могут соразмерно отдать. Давайте представим, человек способен оказался выбрать долю себе, пусть оная заключается в несомом с собою кресте.

У Шамиссо Жуковский подсмотрел сюжет, им же для русского читателя поэзией спет, немного иначе на сказание Василий посмотрел, другим взглядом взглянуть он посмел. Его герой — усталый путник, может некогда страстный распутник, шёл в гору, уставая изрядно, исходил потом, вдыхая воздух надсадно, покуда на вершину не взошёл, где искомое наконец он обрёл. Пред ним раскинулась равнина, идти ещё далеко. Нести путнику крест показалось тяжело. В чём затруднение? Крест нательный не тяжёл, с оным путник прежде в гору шёл. Если его отбросить, станет легче путь покорять, об ином путник не пожелал размышлять. Мешает крест, откинуть прочь! Да не сможет путник себя превозмочь. Будет ему позволено крест выбрать другой, неважно цены он станет какой.

Как выбрать крест, с которым дальше идти предстоит? Дорогой выберешь — он тебя озолотит. А может жизни крест такой лишит, он грабителей манит, блестит. Выберешь из камня, с камнем за пазухой дальше пойдёшь. Где с таким покой обретёшь? У каждого решения есть отрицательная и положительная черта, никто на вес не измеряет выбранный крест никогда.

Вот и выбирал путник, не умея подходящий вариант отыскать, снова начиная крест из многих примерять. Тот тяжёл, а тот — тяготит, тот — не ценен, а вон тот — дешевит. Почему не отказаться вовсе от креста? А почему не должна опустеть хотя бы немного мошна? Раз положен крест, неси до скончания дней, посему выбирай, покуда позволено, чему быть ношей твоей. Продолжал путник искать, лучшего из лучших не умея сыскать, тогда начинал легче лёгкого желать.

Что выбрал путник? Довольно сносный крест. С таким не станешь известен окрест. Ценности малой и малым размером, соразмерно с жизни уделом. И всё бы путнику показалось тем самым, ознакомься он с наблюдением главным. Не лучше он выбрал крест, не хуже, чем был. Точно таким же крестом свой заменил. И с ним пошёл по равнине с горы, ощущая поступи быстроту. О том не сказывал уже Жуковский, не раскрывая истины сторону. Тяжело было, ибо в гору путник взбирался! Спускаться проще, но выбором путник теперь наслаждался.

Таков о выборе креста рассказ. Он полезен для нас. Ничего не меняется, несмотря на века, людей поступь в той же мере легка. Кому-то кажется тяжёлой, тяготит весьма, о том говори хоть любые слова. Не нужно искать трудности, старайтесь преодолеть, с горы всегда проще, расправив крылья, лететь. Не в кресте ведь дело — не существует креста. Под крестом понималась наша судьба. Тот путь понимался, который кажется тяжёл. Нужно, чтобы человек силы нашёл. Чтобы понял, ничего трудного не существует вовек, но будет сомневаться, ибо человек.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Василий Жуковский «Две повести» (1844)

Жуковский Две повести

Что пожелать человеку на новом месте? Умерить пыл. Поэтому нужно об этом напомнить, пока сам не забыл. Вот Жуковский донести подобное до Киреевского собрался, когда тот заправлять журналом «Москвитянин» взялся. К чему взор обратить? Конечно, к немецким поэтам. Шамиссо и Рюккерт помогут в этом. Один про Александра сказание сложил, как тот до Эдема и до Индии ходил. Второй — мудростью восточной побудил размышлять способных в Европе, дабы понимали суть, не утопая в болоте.

Шли воины Александра Македонского на завоевание очередного края, в пути пустыни достигнув, от жара изнывая. Им бы напиться, прочее уже без нужды, соглашались на мир без всякой войны. Да разве царя молодого успокоишь порыв? Пусть хоть мрак разольётся, луной солнце закрыв. Найдёт он воду, приободрит на подвиг она. Станет Александру такая нужна. Решит до истока довести воинов, страну ту покорит. Неважно, если кого-то он обозлит. Даже пусть из Эдема вода проистекает, Александр и его завоевать пожелает. Где не возьмёт силой, за золото приобретёт. За него всякий град врата отопрёт. Индия встанет на пути царя молодого, где благ райских было много, встретят воины решительный отпор тамошних царей, придётся отступить Александру от мира покорения затей.

Иной сказ в повествовании про вопрос восточного царя, ведь окружали они себя мудрыми мужами не зря. Захотелось царю прознать, что общего имеют жизнь земная и свет. Вроде бы, кажется, скажи глупость, дай страждущему какой угодно ответ. Отправится мудрец на поиски решения, обойдёт вдоль и поперёк страну, спрашивая женщин, мужчин, юность, отрочество и старину. Каждый отвечать возьмётся на собственный лад, чему мудрец, разумеется, станется рад. Будет с чем к царю идти на поклон, услышать за пролитие мудрости златых монет звон. Однако, услышать довелось ему от нищего басенный сюжет, в котором содержался дельный совет. Сказывал нищий про верблюда, которого отшельник вёл, тот отшельник сам мудрость за горечь обрёл. Обозлил верблюда, тот загнал его под куст, а под кустом яма, повис отшельник, снизу слышен хруст. Как быть ему? Верблюда боится. И на дне ямы клубок под ним змеится. Мыши куст грызут, вот-вот ветка оборвётся, спасению места в басне словно не найдётся. Причём тут свет? Так в басне про то будет ответ. Итогом окажется, куда стремиться не пытайся, быть благодетельным подданным старайся. Лучшее из всего, доступного нам, покориться необходимости давать ответы царям, да далее доступного взору пространства не забегать, чтобы гнева царя избежать.

Говорят, Жуковский писать «Две повести» по совету Гоголя взялся, повторенный заново опыт снова удался. Совместить в единое полотно у Василия получилось, мудрое слово в доходчивое повествование сложилось. Ведь должен теперь Киреевский понять, как надо порывы желать обуздать. Не наводить порядки, продолжая изданию выходить без существенных перемен. Того хотелось Жуковскому, чужих не мог он ведать проблем. Не Василий взялся «Москвитянин» выпускать, потому лично от себя и смел необходимое к понимаю желать. Усвоил ли то Киреевский — не настолько важная суть, о чём хотелось бы всё-таки узнать как-нибудь. Прежде «Москвитянин» под редакцией Погодина выходил, и продолжил, ибо Киреевский ему место спустя полгода уступил. Не сложилось навести порядок иной, потому и сказ пригодился про Македонского — такой же делец молодой. И про истину света сказание сгодилось, деяние Киреевского в яму со змеями обронилось.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Адельберт фон Шамиссо «Маттео Фальконе» (1836)

Жуковский Матттео Фальконе

Поэма переведена Василием Жуковским в 1843 году

Поэзия в переводе — это только перевод или самостоятельный литературный труд? Ответьте прежде для себя, ответа нет однозначного тут. Если в России Жуковский брался за сюжет, взятый у Шамиссо, частично изменяя повествование, добавляя своё, то сам Шамиссо исходил в переводе от Мериме Проспера. И разве думает читатель, что от замысла оригинала много уцелело? Не скажем за Мериме, ибо Жуковского нам важен сейчас перевод, Василий от строк Шамиссо основное для переработки возьмёт, бережно воссоздав такие же детали, чего от него редко ожидали. Не случилось переработки, и всё-таки от Мериме находить не станем мотива, немецкая поэзия Жуковского на труд литературный соблазнила.

В Италии, где нравы нравам указ, родиться мог подобный рассказ, как отец, чей ребёнок предателем оказался, не долго в муках совести терзался, удалил от дома, вытер с лица матери слезу, образом напоминая в чёрном мраке грозу, отвёл сына, заставив молитву читать, готовый чаду последний урок преподать, вознося руку, не способную измены терпеть, не дававшую врагам уцелеть, убивал дитя, польстившееся за побрякушку предать: сейчас преступника, а завтра — мать. Отец сына убьёт, тело его погребёт, совесть останется чиста, ибо врагом стало дитя.

Читатель спросит: основание каково? Разве предал сын отца своего? Он преступника выдал егерям, что шли по его преступным следам. В чём вина? Вина сына перед отцом в чём? Того у Шамиссо не прочтём. Разве отец с преступником единый делил кров? Убивать единых врагов с ним был он готов? Или дело в ином… Может в Италии за святое считается дом, куда гость заглянул, защиту дабы обрести? И неважно, какие за ним были грехи. Тогда прав становился отец, ошибался в поступках юнец. Или иной был между юнцом и преступником уговор? Ведь гость пришёл открыто, не вор. Платой одарил, чтобы защиту обрести, дабы не смогли егеря по кровавым следам его в доме найти. Раз обещал защищать — умри, не давая стражам порядка проход. Словно не знал сын, какая судьба за нарушение соглашения его ждёт. Пришли егеря, он им двери открыл, главный егерь ему часы подарил, и тогда юнец преступника предал, где он есть — указал. Как к сыну теперь отец должен был относиться? Никак, ибо полагалось чаду с жизнью проститься.

Сложно поверить, но таково об Италии представление, о том дошло до нас не одно о тех днях стихотворение. Суровые нравы, строгость полагалась во всем, о том снова и снова прочтём. Бывают всё-таки порой времена, когда такой становится эта страна. Пусть чаще иначе, ведь Италии нравы разные в веках, грозной бывает она, увы, на устах. В красивых легендах тяжелого характера люди предстают в воображении, как в данном о Маттео Фальконе стихотворении. Остаётся жалеть, в большинстве своём итальянцы может и были такими, да как и прочие ныне народы — предкам славу простили.

Тяжёлый для восприятия сюжет, как его подрастающему поколению показать? Скажут люди: щадить детский разум нужно, от сцен подобных сберегать. Тогда, простите, люди, как нравственность человеку суметь внушить? Пусть увидит, что общество имеет право оступившихся бить. Конечно, сменились нравы, гуманен стался человек, чем, разумеется, на развращение морали он себя обрек, теперь скорее дозволяется предать, обладателем красивой вещи стать, позабыв о долге перед традициями породившей нас земли, насаждая мысли о вседозволенности свои. Что же, Иуда тогда героем должен между нами стать, не имеет право человек, себя продающий, его осуждать.

Автор: Константин Трунин

» Read more