trounin.ru

Людьми движет стремление к защите родного дома, но стоит ли его защищать? Ветхий, утлый, обречённый обветшать сильнее прежнего, он пробуждает желание к противлению. Этим пользуются все, в том числе и власть. Поднять население на борьбу проще, пробудив требуемую для того агрессию. Лучший способ — внушить необходимость защиты интересов государства перед лицом мешающих тому обстоятельств. Однако, человек не желает смотреть на проблему шире, представив в качестве родного дома всю планету в целом. Обязательно возникает стремление к обособлению, равносильное пещерным предрассудкам. Кто он — противник государства? Чаще всего под ним понимаются другое государство и населяющие его люди, думающие точно о таком же родном доме, который они стремятся оберегать. В пылу страстей значение приобретает сила событий, имеющих значение сейчас, и никогда не представляющих важность в последующем, если не зайдёт речь об искусственном пробуждении утихших в прошлом противоречий.

В 1870 году вспыхнула франко-прусская война. Давно французы не стояли перед унижающими их достоинство обстоятельствами. Они терпели власть монархов, соглашались служить императорам, брались и сами воплощать на практике республиканские идеалы, но столкнуться с немцами и потерпеть от них поражение — схожее с кошмаром видение. В 1871 году случится непоправимое — Франция уступит Пруссии, утратив над собою власть последнего единоличного правителя — Наполеона III. Несмотря на то, что французы не стремились поддерживать государя, они всё-таки оказывали сопротивление вторгнувшемуся на их земли агрессору. Никто не согласится отдать родной дом без боя — не собирались того делать и французы.

Теперь, вспоминая, каким образом тогда обстояли дела, замечаешь, насколько по-скотски французская власть относилась к защитникам страны: ни нормального обмундирования, ни продовольственного снабжения, ни предоставления годного для оказания сопротивления вооружения. И при этом, надо полагать, французов пытались убедить силой необходимости защищать родной дом от агрессора. Это понимали все, в том числе и Салтыков, чей нрав нашёл порцию слов для возмущения от претерпевания людьми страданий. Кажется, России Михаилу стало мало, он наконец-то открылся для всего мира, наблюдая одинаковую ситуацию, куда бы не приходилось ему обращать свой взор.

Должен возникнуть вопрос. Почему интересы государства возникают на основе заинтересованности граждан, но при этом граждане государство вовсе не интересуют? Казалось бы, на первое место должен быть поставлен человек, так как из одного формируется множество. На практике выходит иначе, множество принимает вид расплывчатого понятия «большинство» — одного из инструментов влияния власти, где руководство исходит от малого круга лиц, к множеству отношения уже не имеющих, поскольку они вспоминают о присущих им личностных качествах, за счёт чего и создаётся извращённое представление о происходящем с властью в действительности.

В таких рассуждениях легко потерять нить, забыв, что читателю в данный момент важен непосредственно Салтыков. Михаил справедливо возмущался, не видя смысла в любых патриотических измышлениях, ничем не обоснованных, кроме понимания того власть имущими, считающими себя вправе творить им угодное, забыв о нуждах рядового человека, вспоминая в редкие моменты, вроде стремления обратить внимание на определённые государственные нужды. И тогда ветхость родного дома грозит обрушением, для виду приукрашенного лоском.

Если интересам власти ничего не угрожает, повсеместно разливается самодовольство. Жизнь приобретает характер спокойно протекающей реки, чьё течение никого не волнует, покуда не произойдёт разлив. Но и тогда самодовольство не получится пересилить. Нужно всегда на всё обращать внимание. Понятно, это вызовет дискомфорт у людей, готовых прощать власть за отсутствие инициативы.

Остаётся заметить, как трудно достичь состояние идеала. Ежели власть не вмешивается — плохо, а коли проявляет внимание — тогда ещё хуже. Только не стоит забывать, когда затягивается мир, значит вскоре случится война, причём с печальными последствиями для предпочитавших придерживаться мирных позиций. Чем не пример — Франция?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Салтыков загонял себя всё глубже в дебри истинных человеческих ценностей. Его тон становился категоричнее с каждой последующей статьёй. Приходится удивляться, как доведённое до состояния трухи, общество продолжало существование. Во главе всего становилась анархия, согласно которой позволялось претворять в жизнь любую приходящую на ум мысль. Не подозревал Салтыков, как достижение идеала способствует развитию последующего этапа, выраженного невозможностью превзойти совершенство, вследствие чего развивается падение нравов, готовых восхвалять любую безвкусицу. Может пусть лучше человек уподобится снова зверю, нежели примет ангелоподобное состояние? Ежели посмотреть на это обыденным взглядом, то увидишь, насколько близок человек к моральному росту, поскольку быть зверем ему стало надоедать.

Европейское общество ломалось. Шёл отказ от романтических представлений, уступающих позиции реализму. Пока в России желали понять, как подобное разделение вообще возможно, в той же Франции прослеживается чёткое разделение культурных ценностей, проходивших через определённые эпохи. Русский человек изначально видел жизнь во всём её многообразии, покуда европеец прикрывался ширмами определённого мировоззрения. Склонность к такому так и не изменилась. Объективно оценивая культуру Запада, Салтыков приходил к неутешительным выводам. При этом, непонятно зачем, стремился приложить чуждое мировосприятие непосредственно к сложившимся в России порядкам.

Двигавшаяся к реализму, Европа пугала Михаила, поскольку реализма всё равно не было. Оставался тот же самый романтизм, теперь понимаемый извращённо. Литература и прочие искусства оставались для Запада оторванными от действительности, существующими в определённых рамках, дальше которых им зайти невозможно. В России подобного произойти не могло, сугубо из-за неприятия ширм, ограничивающих свободу понимания действительности. Коли предстояло создавать произведение, оно находило воплощение в наиболее естественной форме.

Но так как Салтыков излишне настроился критиковать происходящее, он запутался, принимая чужое за своё. Вообще, сохраняя честность в суждениях, замечаешь склонность людей подстраивать под мысли всевозможные домыслы. Желалось Михаилу описывать упадок морали, гнилость общественных устремлений: тем он и занимался, готовый применить даже абстрактное представление в качестве руководства для восприятия происходящего повсеместно.

Вместе с тем, Салтыков стремился связать устоявшееся в России положение, связанное с недавней отменой крепостного права. Он считал, будто русский человек привык к рабской покорности, потому продолжающий принимать поставленную над ним власть в качестве неоспоримого авторитета. Михаила не интересовало, насколько русский человек действительно склонялся к необходимости доверяться батюшке-царю, включая чиновников всех мастей и своеобразных налоговых служителей, под коими изначально подразумевались баре. Вообще, история крепостного права не настолько уж проста, поскольку как таковое он сформировалось уже в имперской России, до того не являясь существенно важной особенностью социума Руси.

Про того ли Салтыков говорил русского человека, готового терпеть любое к нему отношение? Не свежи ли в памяти крестьянские бунты? А как быть со Смутным временем? Или с иными процессами, протекавшими задолго до установления над Русью единой государственности при Иване III? Так или иначе, Михаила не устраивало текущее положение дел, для чего он находил соответствующие слова. И не так уж важно, насколько оправданным являлось высказываемое им негодование. Казалось бы, царь-реформатор Александр II сделал всё, чего хотело население России, жившее под пятой царя-угнетателя Николая. Пора бы возрадоваться! Салтыков так не считал. По его мнению получалось, что недостаточно возвести мост для безопасной переправы, нужно осушить непосредственно реку. И ежели такое осуществить, то понимал ли Михаил, какие проблемы возникнут в последующем?

Кажется, проще созерцать и не чинить препятствий. Моста через реку вполне достаточно — это вызывает меньше всего разрушений. Возвести плотину или осушить — создаст ряд новых проблем. Допустимо найти и иное средство. Например, каждый может переходить реку вброд по угодному ему разумению, а иные освоили прочие технологии, позволяющие вовсе не замечать естественных преград. Осталось того же пожелать всему человечеству, которому пора прекратить заниматься самоедством.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Писателем должен быть тот, кто умеет выражать жизненную позицию. Свою или чужую — дело десятое. Но кто станет слушать таких деятелей пера? Салтыков уверен: излишне много развелось людей, умеющих выражаться литературно. Причём сам же Михаил то примечает: никого из них не слушают. А не видел ли в том он ослабление цензурных рамок? Александр II позволил каждому писать по угодному человеку разумению, отменив прежде бытовавшую необходимость проходить через сито цензорских правок перед публикацией. Непонятно и огорчение Салтыкова, считавшего неправильным, когда к мнению писателей не прислушиваются. Разве не знал Михаил, что подобного никогда и не было?

Читавшие «Божественную комедию» Данте, знают, литературное произведение создаётся для воплощения в жизнь определённых принципов. Допустим, тот же Данте желал единственного — унизить политических оппонентов. Он прямо им указывал — гореть им всем в аду. Всё прочее стало антуражем, который отчего-то и является ныне определяющим для понимания содержания его произведения, хотя то в корне не является правильным. Литературоведы и ценители творчества Данте закрыли глаза на очевидное, именно на то, что писатель желал донести. Значит и Данте не был услышан. Никто не желает, дабы его политические или иные амбиции сравнивали с дорогой, ведущей сих деятелей прямиком в преисподнюю.

Салтыков развивал мысль, разделив общество на склонных придерживаться происходящего, соглашаясь с проводимыми в жизнь изменениями, и на тех, кто вынужден принимать текущее положение дел, не имея действительных сил для оказания сопротивления. Отклоняясь от представлений Михаила, обязательно приходишь к заключению, находя сравнение с людьми, которые употребляют мясо и их противников. Говоря проще, одна часть общества согласна жить, потребляя всё без раздумий, а другая часть — никак не может смириться с общим курсом, согласно каких-то внутренних побуждений, вроде истинного стремления оспаривать происходящее в настоящем или действовать наперекор, к чему Салтыков прежде уже сводил свою мысль.

Всему этому была дана лаконичная оценка французским словосочетанием «savoir vivre», буквально означающим «умение жить». Не тот на коне, кто блюдёт благочестие и заботится о процветании общества. Отнюдь, власти таковое поведение редко свойственно. Всякая реформа направлена в иную сторону, пусть и из лучших побуждений. Это раньше ценились качества, вроде целомудрия, благородства, высоких порывов души. Если они вообще когда-то были свойственны человеку. Теперь Салтыков отмечал иное. Ныне одобряется воровство общественных достояний, уничтожение культурных ценностей, возведение в культ золотого тельца. Опять же, стоит задуматься, не было ли такое всегда свойственно человеку? Надо полагать, не вчера и не сегодня завелась гниль в обществе. Михаил искренне желал видеть падение нравов здесь и сейчас, закрыв глаза на прошлое.

Разве можно пробудить положительные качества в людях, взывая к их природному благородству? Салтыков считал такое возможным. Он стремился облагоразумить каждого, указывая на необходимость изменить мышление текущего дня. Нужно стать честным с самим собой, тогда наступит долгожданная благодать. Определённо точно можно утверждать про утопичность мировоззрения Михаила, взявшегося осуждать, до конца не понимая, каких перемен стремится добиться лично он. Порицая, Салтыков стремился к достижению идеала. Но разве не мог он понять, насколько шаток человеческий разум, не привыкший мириться с имеющимся? Природное благородство обязательно будет опорочено, а так о нём хоть кто-то уважительно отзывается.

Вследствие этого, как не относись к текущему моменту, он мало отличим от имевшегося в былом. Таким человек являлся и семь тысяч лет назад, так зачем пенять именно на один конкретно взятый эпизод?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Говоря о власти, нельзя однозначно со всем соглашаться, будто совершаемое ею будет делаться во благо всего общества в целом. Отнюдь, во власть приходят обыкновенные люди, имеющие склонность к воплощению в жизнь близких к их собственным устремлениям идей. Получается, уберегая настоящее от худшего варианта развития, пришедший во власть человек трактует необходимость перемен сугубо собственным на то желанием. Но когда было, чтобы власти добивались люди без принципов? Каждому из них свойственна и необходимость создать имя, которое будет неизменно связанно именно с ними. И нет ничего хуже, когда к власти приходят нарциссы, любящие заниматься самолюбованием, испытывающие ко всему пагубную страсть к самовосхвалению.

Это не черта определённого этапа развития общества. Таковым человек являлся всегда. Он был лёгок на подъём ещё в древнейшие времена, без затруднений побуждаемый выйти из пещеры и отправиться на охоту. Ничем не лучше он стал после. Но тут-то и видел Салтыков несоответствие потребности к осуществлению с практическим смыслом применения замыслов отдельных личностей. Как раз вследствие этого молодым людям отказывают во вхождении во власть, поскольку их горячий нрав наломать дров приведёт к печальным последствиям. И тут же возникает другая проблема — чем старше человек, тем он сильнее видит необходимость в сломе устоявшегося мнения. Золотой середины при этом не получится найти, поскольку человек всегда находится в одном из двух состояний.

Вспомнив Канта, заключим, что одни люди не имеют опыта для получения права претворения идей в жизнь, другие — нагружены опытом, отчего излишне строго подходят к существующим жизненным устоям. А вспомнив труды древнегреческих мыслителей, многажды пересмотренные философами от Декарта до Лейбница, заметим, человек может рождаться без опыта, либо с опытом: о чём сломано достаточное количество копий. Получается, Салтыков мог рассуждать в любом угодном ему виде, неизменно становясь источником провокационной информации. На его представления о действительности без осложнений способно наложиться полностью противоположное мнение, высказанное в столь же однозначном утвердительном тоне.

Конечно, Салтыков делился мыслями, потому как ему требовалось трудиться на литературной ниве. Не может литератор сидеть сложа руки. Невольно возникает чувство, пробуждающее воспоминания о человеческой неуживчивости. Сомнительно, чтобы Михаил настолько критически относился к происходившим в России процессам. Он их принимал и не противился их проведению в жизнь. Само стремление сопротивляться — лишь отражение человеческого стремления выступать против, когда ничего подобного в действительности он и не мыслит. Выражение мыслей — это достаточно тонкая материя, редко основанная на твёрдых убеждениях. Скорее тут следует говорить про неизбежность высказывания суждений, к которым изначально не было побуждений. Просто однажды, начав размышлять, мысль породила суждение, характерное для текущего момента, не должное трактоваться с определяющим знаком отношения к жизненной философии, пронесённой через года.

Что получается? Смея советовать не противиться имеющемуся и должному быть вскоре установленным, нельзя забывать про склонность людей к неоправданному мышлению, оказывающему разрушительное воздействие на происходящее. Остаётся смириться и побуждать общество к внутреннему конфликту. Салтыков с таким призывом не стал бы мириться. Нет, он громко вещал, заставляя цензоров резать его тексты, убирать лишние связующие слова, обратно сцепляя предложения, придавая им иное смысловое наполнение. И это ещё больше угнетало Михаила, давая ему стимул для выражения новых мыслей, безустанно обвиняя всех, кто мешал его творческому процессу. Активная жизненная позиция делала из него борца, хотя Салтыкову следовало стать философом. Ведь будь он философом, не передать тот пласт нравственного противления, в каком стали бы тонуть мы, забывшие, как нужно относиться к имеющему место быть.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Забить гвоздь в крышку гроба «Современника» у Салтыкова получилось. Вскоре он на долгое количество лет перейдёт в журнал «Отечественные записки», где продолжит публиковаться. Михаил задумал написать цикл статей «Признаки времени», с которым он окончательно определился в 1866 году. Как показывает жизнь, сюжет на злобу дня всегда найдётся, для того не требуется делать специальных изысканий. Достаточно посмотреть на власть, как необходимая мысль возникнет сама по себе. Салтыков это определил саркастическим замечанием, определив, что у каждого времени есть свои отличительные черты, которых лучше не придерживаться, ибо быть тогда обязательно осмеянным. Не сейчас, так после потомки поймут всю нелепость прежде бытовавших порядков.

Разве не смешно держать бочку с водой на чердаке? Особенно зимой. А сажать картошку вместо зерна — разумно ли? Понятно, у всего есть определяющее их необходимость объяснение. Проявляя заботу, государство создаёт неудобства. С таковым боролись и будут бороться люди, не желая соглашаться с изменением привычного для них порядка. Они будут негодовать, находя причины для самооправдания. Только получается немного иначе, нежели мыслил Михаил. Ему было смешно всё это наблюдать здесь и сейчас, тогда как в будущее он и не заглядывал. Стараясь найти разумное осмысление, он стремился обратить на то внимание общества. И к чему бы он не склонялся в своих думах, обязательно находил наглядное обоснование важности учиться терпеть ниспосылаемые сверху несуразные установления.

Что делает власть? Она создаёт данность, побуждая каждого стремиться к её принятию и исполнению. Это и есть признак времени. Всё новое всегда принимается в штыки. Такова суть человека — ничего не принимать, стараясь найти отговорки. Ежели посмотреть на ситуацию с другой стороны, видишь, насколько необходимо вносить в жизнь разнообразие, чаще всего под предлогом лучшего из доступного на текущий момент. Каким бы то не казалось вопиющим недоразумением. В любом случае придётся принять, поскольку исторически было установлено — ежели случается нечто плохое, оно лишь уберегло от более худшего.

Но Салтыков не собирался мириться. Он продолжал сопротивляться. Всё его не устраивало. Какой же он тогда желал видеть идеал? Или его образ мысли не допускал внесения изменений в существующее? Недовольный политикой царя Николая, где было чему возмущаться, он сохранял скептическое отношение и к реформам Александра II. Может ему нравилось сопротивляться цензуре? Только и тут Александр дал послабление, позволив каждому говорить, что он думает, с одной оговоркой: сперва следовало обдумать, стоит ли об этом открыто говорить.

У власти есть и такой инструмент влияния, который формирует общественное мнение, заставляя людей на подсознании соглашаться с им предоставляемой информацией, либо видеть в ней невозможное к осмыслению. На практике такое явление не представляет сложностей. Достаточно внушить важность задуманного мероприятия, как каждый сопротивляющийся станет подниматься на смех. Рано или поздно придётся согласиться с новшествами, до той поры оставаясь в качестве яростно противящегося человека. Обычно находится яркое определение, называй его оппозицией, или каким-нибудь другим словом, вроде выражения «поступать из принципа».

Помимо ранее опубликованных Сенечкина яда, Русских «гулящих людей» за границей и Завещания моим детям, в цикл «Признаки времени» вошли следующие статьи: Новый Нарцисс, или Влюбленный в себя; Проект современного балета, Литературное положение, Легковесные, Наш savoir vivre, Хищники, Сила событий, Самодовольная современность. У Салтыкова могли найтись слова на любое событие. Он даже царю мог не простить слов, если тот относился ко всему с позиции своего происхождения. Михаил не был склонен считать, будто обстоятельства рождения должны хоть как-то способствовать самоутверждению, в том числе и первых лиц государства.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Что теперь называется журнальной полемикой Михаила Салтыкова касательно расхождения во взглядах с Фёдором Достоевским, непосредственно полемикой не являлось. Если братья Достоевские могли выражать мнение в собственном периодическом издании, то таковой возможности Салтыков был лишён. Своё значение имела и цензура, не пропускавшая к печати острые выпады Михаила. Суть обоюдного разговора сводилась к продолжавшему будоражить умы разделению общества на западников и славянофилов. Достоевские отстаивали идеи почвенничества, призывая придерживаться обозначенных для русского человека рамок. Коротко говоря, что полезно для немца, то русскому всё равно не пригодится. Вот в русле подобного течения мысли и возникали разобщающие обстоятельства.

Большая часть полемических работ при жизни Михаила так и не была опубликована. Редкие статьи всё-таки печатались, но чаще без подписи. Следовательно и согласно этому нельзя использовать слово «полемика». Перечень следующий: Неизвестному корреспонденту, Литературные мелочи, Стрижи, Заметка, Журнальный ад, Литературные кусты, Но если уж пошла речь об стихах; Гг. «Семейству M.M. Достоевского», издающему журнал «Эпоха».

Время написания статей различается. Находятся рассуждения в духе негативного отношения к нигилизму. Салтыков не скрывал своей категоричности. Ежели кто-то в представлениях о должном быть опирается на «ничего», следовательно не станет предосудительным назвать данного индивидуума «ничтожеством». Смотря глубже, понимание нигилистов и должно строиться, исходя из меткого замечания Михаила. Нет нужды полемизировать, поскольку всё сводится к оскорблениям. Салтыков порою переставал понимать необходимость сдерживаться. Будто он не знал, насколько вчерашние представления имеют свойство быстро изменяться, становясь едва ли не противоположными к следующему дню. Отсюда вывод: не следует спешить и делать скоропалительных выводов, так как единожды сказанному придётся следовать до конца жизни, дабы не прослыть переменчивой натурой.

Не стоит искать политические аспекты, заставлявшие цензоров отказывать статьям Салтыкова в публикации. Михаил допускал излишне много грязи, не стесняясь оскорблений. Ежели сказанное слово растворится, сохранённое по воспоминаниям других, то напечатанное навсегда останется в памяти потомков. В этом Михаилу не очень повезло — деятельные исследователи его творчества не стеснялись публиковать всё им написанное, представляя читателю в изначальном виде, то есть без цензурных правок. По их мнению образ Салтыкова получался более верным, но, здраво рассуждая, он извращался в угоду стремления понять некогда жившего человека таким, каким он не был известен современникам.

Впрочем, Салтыков и не мог быть полностью понимаем современниками. Не все интересовались литературной или журнальной жизнью. Это легко понять, стоит проанализировать текущее положение дел. Много ли человек знает о происходящем на страницах периодических журналов? Что уж говорить про нарождающиеся литературные таланты, чаще всего читаемые узким кругом лиц. Можно возразить, сославшись на перемену интересов. Но так и во времена Салтыкова его современников интересовало аналогичное, но никак не страсти вокруг почвенничества. Безусловно, людей беспокоили проводимые Александром II реформы, изменявшие настоящее в совершенно отличную форму, казавшуюся невозможной в государстве во главе с монархом — обладателем абсолютной власти.

Нет, тут не укор в адрес Михаила. Он жил и дышал тем временем, какое выпало на его долю. Он знал о чём говорил, переживая за происходящее и желая лучшего. Только и он не мог сдерживаться от жаркие слов, считая себя вправе говорить на повышенных тонах. И это в стране, где никогда не спрашивали простых граждан, чего они хотят, что считают целесообразным. Но поскольку Михаил выражал мнение, то приходится ему внимать, обязательно о том рассуждая.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Всё — пустое. Размышления неизменно упираются в осознание бесполезности человеческого существования. За какой предмет обсуждения не берись, обязательно приходишь к осознанию неизбежной потери смысла. К чему человек не стремись, всё равно им делаемое обратится в ничто. Собственно, таково мировоззрение нигилистов. По своей сути, это самоубийственная философия, не позволяющая обществу развиваться. Необходимо остановиться и более ничего не предпринимать, так как будет только хуже. Сомнения отметаются, стоит вспомнить, какие возникают страдания, если кому-то задуматься об улучшении собственных или общих условий существования.

Точно не установить, когда Салтыков написал «Письма издалека», озаглавленные им «Современными призраками». Цензуру они не прошли, вследствие чего не были опубликованы. Вполне вероятно, что датировкой их написания следует признать время размышлений над возникшим в стране течением молодёжной мысли, выражавшего сомнением касательно важности преобразований. Относить к более поздним годам не имеет смысла, тогда от нигилизма в памяти останется лишь роман Тургенева «Отцы и дети». Но это может быть ошибочной точкой зрения, так как под термином «призраки» можно понимать иное.

Собственно, что есть «призрак»? Нечто отошедшее в прошлое, не имеющее права на продление существования. Но он продолжает оставаться на прежде занимаемых позициях, отказываясь признавать случившиеся перемены. Такой «призрак» питается былым. Он живёт, вместо того, чтобы признать бессмысленность терзающих его суждений.

Нигилисты — сами по себе призраки, но и они способны стать именно «призраками», заключёнными в кавычки. Их срок недолог, как бы они не хотели вносить вклад в происходящее в стране. Когда-нибудь наступит момент, что пришедшие им на смену уподобятся такому же «призрачному» состоянию, к осознанию чего они в той же мере не смогут подойти.

Кого ещё допустимо отнести к «призракам»? Видимо тех, кто желал увидеть наступление свершившегося, понял пришествие этого и сразу оказался бесполезным. Всё дело его жизни прошло под девизом борьбы, опасной и не дававшей надежду на победу. Теперь желаемое достигнуто, мысль устремилась вперёд и готова помочь в осуществлении десятилетиями вынашиваемых идей, да пыл былого задора отныне воспринимается бесполезным, тем самым обесценив прежние стремления. Так появляются «призраки» иного понимания, место которым в прошлом.

Знакомясь с подобными рассуждениями, читатель обязательно задумается о надуманности человеческого существования вообще. Всё, ради чего существует человек, обречено быть отторгнутым в последующем. Какого блага не добивайся — быть тебе на свалке истории. Впору опечалиться, проникнувшись духом упаднического настроения. Какой тогда смысл в делаемом, если завтра ты станешь эпизодом былого, чья деятельность никому отныне не нужна? Важно принять неизбежность этого. Призраком суждено стать каждому, требуется лишь вовремя уступить дорогу следующим мыслителям. В конце концов, когда-то и им предстоит свыкнуться, стоит столкнуться с непониманием идущим на смену уже им.

Развивая мысль Салтыкова, читатель обязан придти к пониманию «призрачности» во всём. Во всякой материи, какой бы она не являлась важной. Вплоть до высших идеалов, либо до таких высот, оспорить которые не представляется возможным. Собственно, цензоры могли придти в недоумение от арелигиозной позиции Михаила, прежде им высказанной в ряде произведений. В самом деле, почему не упомянуть Бога? Разве он не создал человека по образу и подобию? И он же вскоре вышел из понимания собственных творений. Грубо говоря, уподобился «призраку», некогда имевшего определяющее значение, а теперь подвергаемого сомнению. Ничего в том странного нет, таким был создан человек, обязанным стремиться к улучшению имеющегося, вплоть до отказа от идеалов прежних поколений.

Свои размышления Михаил продолжил в статье «Как кому угодно», опубликованной в «Современнике». Также им написана статья «В деревне», вновь затронувшая идеализацию крепостной жизни.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Противление — есть дорога без перспектив. Пока часть общества стремится поддерживать порядок, считая худой мир лучше доброй ссоры, другая часть всё делает, лишь бы разгорелась добрая ссора и похоронила худой мир, будто бы тем способствуя приближению к лучшему из возможного. В действительности получается так, что никто не желает уступать, усугубляя положение до критического. Исходя из этого и предстоит судить читателю, прав ли был Салтыков, активно выражая позицию или ему следовало умерить пыл, находя всевозможные средства, позволяющие трактовать настоящее хоть и не заслуживающим права на существование, но и не должным быть уничтоженным.

Собственно, Михаил с марта по октябрь 1864 года писал, явно не надеясь оказаться услышанным. Цензоры всё больше вносили правок в предлагаемые им для публикации очерки, делая невозможным их размещение в «Современнике». Либо положение сложилось, не дозволяя существования прежних воззрений. Общество развивалось, отказываясь от представлений вчерашнего дня. Нигилисты уже не воспринимались важной силой в России, уступая тем, кто и должен приходить на смену утомлённому от перемен поколению. Иначе быть и не могло. Бурное течение жизни требовало соответственного отношения. В России зарождалась сила, вроде бы полезная, и при том не способная самоорганизоваться. Отныне казалось глупым заявлять о непричастности. Как вывод: философия Пиррона умерла, пришла пора начать развитие мысли с самого начала.

Салтыков не публиковался. Ныне о им написанных очерках известно по проводившимся в советское время исследованиям его творчества. Восстанавливалась информация, поднималась документация, считывались сохранившиеся гранки, благодаря чему теперь становится ясным, о чём современники Михаила могли не догадываться. Вполне вероятно и суждение, согласно которому должно быть ясно очевидное — излишне придавать значение статьям в периодических изданиях. Ежели Салтыков о чём-то сказал, то с ним соглашались и отказывались принимать за объективную версию. И, скорее всего, редко когда писатель доносит мысли до всего общества, тем более если речь идёт о конкретном периоде, ограниченного сроком от месяца до полугода, и даже больше. Поэтому вполне разумно не придавать значения невысказанным суждениям, без существования которых общество смогло существовать, двигаясь к неизбежно должному наступить будущему.

Не получив страниц для публикации в марте, Михаил развивал мысль в апреле. Может тем он занимался вплоть до октября, о чём не сохранилось свидетельств. Но и октябрь не принёс нужного для Салтыкова результата: опубликоваться вновь не получилось. Активная линия противодействия лишала Михаила возможности доносить до читателя мысли об истинно происходящем, как то понимал непосредственно Салтыков. Да и не мог Михаил отказаться от убеждений, став на защиту царских реформ. Кажется, к чему не веди деятельность правительство во главе с Александром II, оно не сможет принести блага. А если и принесёт, то всегда найдутся противники избранного курса, находя в нём неблагоприятные последствия.

По крайней мере, стало ясно — Михаил осознавал слом эпохи. Уходили в прошлое нигилисты, уступая место деятельному поколению. Это должно радовать, только в словах Салтыкова не удастся заметить радужного подъёма чувств. Всё равно Россия катилась к упадку, как не пытайся с таковым явлением совладать. Почему-то не смущала Михаила цикличность подобного в истории государства: сперва становление, после достижение могущества, затем остановка в развитии и крушение, вплоть до смены всего имевшегося прежде. Оттого-то и нельзя добиться благополучия, способного существовать неопределённо долго, ибо за ним обязательно последует крах. Как не рассуждай, обязанного произойти избежать не получится. Думается, Салтыков просто о том говорил, не желая стать свидетелем истинного развала всего ему знакомого и понятного.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Никакое мнение не бывает полностью подтверждаемым. Всегда изыскиваются доказательства, трактуемые требуемым образом. В феврале 1864 года Салтыков ещё раз задумался о судьбах крепостных в раскрепостившейся России. Ему говорили, как стало плохо, как прежде было лучше, насколько стало невозможно жить, что очевидно согласно пониманию произошедшего и имевшего место быть несколько лет назад. Так-то оно так: подмечал Михаил, видя противоположное. Нет, не прост мужик, постоянно тянущий лямку и напивающийся вдрызг при первой возможности. Сей мужик таков же, каким является его барин. Разница лишь в том, что крестьян больше, их социальное положение хуже, вследствие чего и жизнь их заметнее глазу. Тогда как баре не менее пьянствуют, и на улицах в подобном состоянии если их и встретишь, то не придашь значения.

Но какой мужик в быту? Он не является грязной скотиной, мыслями пребывающий в питейном заведении. Отнюдь, русские — люди с чистой душой. Это в Европе садились принимать пищу, не озаботившись помыть рук. В России крестьянин всегда заботился о благости того, чем собирался заняться. Вкушение еды — особого рода действие. Такую же важность имела молитва, предшествующая трапезе. И разве всё так плохо в России, коли барин спокойно ел с крестьянином за одним столом? Тут читатель должен попросить Салтыкова остановиться, поскольку идеализация прошлого очевидна. Но Михаил всего лишь уравнивал крестьянина и дворянина, не видя в них различий, скорее акцентируя внимание на схожих стремлениях, в том числе и к греховным помышлениям.

И всё-таки одно особое различие имелось. Крестьянам всегда трудно давалось существование. Им никто ничего безвозмездно не давал, и за оказанные услуги порою предпочитали с ними не расплачиваться. Это кажется, будто извозчик с лошадью способен оказаться обеспеченным человеком, тогда как за минусом расходов, он оказывается на положении находящегося в нужде. Посему, хоть на десять раз пересчитывай чужой доход, всё-таки не скупись помочь, какими бы средствами ты сам не обладал: такие мысли пытался передать Салтыков на страницах «Современника».

На самом деле в Российской Империи происходил повсеместных упадок. Михаил не желал видеть иного, воспринимая действительность в мрачных тонах. Сто раз скажи, что всё зависит от личного мировосприятия, то не поможет тем, кто настроен видеть негатив. В любой отрезок времени находятся отрицательные моменты, заставляющие думать о деградации морали или закате государственной деятельности. Однако, пессимизм иначе поймут потомки, на иной лад трактуя события прошлого. Пока же для Салтыкова казалось очевидным: Россию ждёт неминуемый крах.

Объясняется такое суждение Михаила обыденно. Покуда обычные люди живут плохо, каждый день проводят в тяжёлом труде, до той поры положение не исправится к лучшему. Процветание государства создаётся за счёт общего подъема, начиная от рабочих и крестьян, заканчивая ростом экономики, совершенствованием инфраструктуры и налаживанием производства. Если где-то возникает слабое звено, то вся цепь, ведущая к благополучию, обрывается. Следовательно, нельзя построить процветающее государство на горе граждан, так как нужда не способствует возникновению благосостояния. Разве не так, уважаемый читатель?

Сделав несколько шагов вперёд, легко увидеть, отчего завершится история Российской Империи. И Салтыков, конечно, оказался прав. Только есть множество нюансов, не позволяющих столь утрированно рассуждать о протекающих процессах. Роль угнетения населения важна в ожидании грядущего краха, но и про другие факторы не следует забывать. Желаемое не следует принимать за действительное! И, всё равно, всякое суждение основывается на неверно понимаемых фактах. Не быть такому, чтобы возникало единое видение.

Перечень очерков за февраль 1864 года, опубликованных в «Современнике» таков: Деревня зимою; Впечатление, производимое деревней на путешественника; Мужицкое житьё, Тонкие обстоятельства помещиков, Заключительные размышления.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цензурная реформа ожидалась с нетерпением. Неужели в Российской Империи каждый сможет писать, не сталкиваясь с необходимостью преодолевать выстраиваемые против препоны? Салтыков мог то только приветствовать. О чём бы он не писал, то подвергалось обязательному исправлению, вследствие чего до читателя не доносились истинные суждения. Приходилось проявлять изобретательность, однако то служило во вред. Всякий намёк, даже если он таковым не являлся, подвергался настойчивому требованию быть исправленным, либо вычеркнутым. Кажется, упадок русской мысли и русской литературы был близок к завершению. Недалёк тот момент, когда русское слово снова окрасится в золотой цвет. Впрочем, оно итак отливало всеми красками, лишённое гнёта цензуры, какой она была при Николае I.

Литературная жизнь успокоилась. Острые выпады казались редкостью. И Салтыков ожидал перемен, не смея потревожить думы власть имущих. Как знать, продолжи Михаил осуждать, пиши на злобу дня, как Цензурной реформе не случиться. Вполне понятно, что лучше не допускать до внимания читателя опасных суждений, нежели за оные сурово наказывать, но осознавать бесполезность этого, так как люди ознакомились и выработали собственную позицию. Потому Салтыков предпочёл удалиться в рассуждения о литературе, в чём довольно затруднительно оказаться неугодным государству.

Внутренне ощущая необходимость снижения критики, таковое же Салтыков отмечал повсеместно. Впрочем, не так всё казалось просто. Ежели человек молчит, значит его заставляют молчать: такая логика казалась Михаилу наиболее правдоподобной. С чего активист перестанет занимать активную позицию? Ему несвойственно уходить в тень и выжидать. Однако, и Михаил ушёл в тень, вроде бы к тому никем не побуждаемый. Цензура его не щадила, но и он понимал необходимость сохранения здравомыслия. Какой толк выражать мнение, если за него в итоге пострадаешь? Не в том суть борьбы, чтобы оставить след, а в том, дабы твоё движение позволяло двигаться всему обществу разом. Ведь прежде Михаил становился легко преодолеваемой преградой, втаптываемой, дабы не мешал. И лучше уж быть втаптываемым в грязь, постоянно оставаясь на виду, нежели оказаться запертым в клетке или сосланным с глаз долой. Подобное Салтыков на себе испытал, и сомнительно его желание подобное повторить.

Затихнув сам, Михаил видел общее затишье. Чем он мог это объяснить? Разве только общей пассивностью русского народа. Но почему и каким образом? Самолично осуждая нигилизм в начале 1863 года, теперь — в начале 1864 года — он осуждал, наделяя русское общество общим критерием, не собираясь находить для него нового определения. А не мешала ли ему соринка в глазу, которую он принимал за бревно? С чего бы кто-то должен был успокоиться и сбавить накал страстей? Для того необходимы серьёзные меры воздействия, подобные применяемым Николаем I. Привыкнув к старым порядкам, мышление Михаила не принимало либерализм Александра II. Всё равно не мог утихнуть дух деятельного человека, получившего право выражать личную точку зрения. Так о каком затишье может идти речь, если общество бурлит, встречая реформу за реформой, обретая всё больше даруемых царём гражданских прав?

Январь — это следующие очерки Салтыкова в «Современнике»: Размышления по случаю нового года; Открытия, им принесённые; Нечто о понижении тона, Нечто о независимости, Нечто об изобилии гениев, Заключение и слово в мою собственную защиту. Как видно, мысль не позволяла остыть разуму. Дай писателю право выражать мнение, как он всегда найдёт о чём сказать. В том и состоит его призвание, чтобы о чём-то постоянно говорить.

Автор: Константин Трунин

» Read more