trounin.ru

Если пытаться вчитаться в то, чему с пафосом придаётся огромное значение, ничего подобного сам не замечаешь. Скорее расценишь никчёмным. Это поддаётся объяснению. Во-первых, современнику проще понять, описываемое писателем, он способен проследить, из чего исходил и к чему стремился автор. Потомок того сделать не в состоянии, поскольку не может понять проблем прежних десятилетий и столетий. Во-вторых, нарождавшиеся поколения ещё могли осмыслить и как-то целесообразно интерпретировать, находя даже более того, о чём писатель сам смел помыслить. Остаётся осторожно отнестись к созданному Максимом Горьким, достойно взвешивая им содеянное, но не переоценивая.

В 1906 году в Париже Максим опубликовал небольшую заметку «Послание в пространство». Уже согласно названия ясно, Горький обращался ко всем и ни к кому одновременно. Подобные тексты легко поддаются пониманию именно в том ключе, в каком угодно читателю. Если читатель откажется вникать в текст, он его и не сумеет раскрыть.

Тогда же и там же напечатан рассказ «Солдаты», опубликованный в России только в 1915 году, уже под названием «Патруль». Другой рассказ, образующий дилогию, «Из повести», напечатан в Женеве в 1908 году. В России публикация всё никак не могла состояться. Название для русского читателя звучало иначе — «Омут». Могло сложиться впечатление о вымученности, настолько содержание рассказов оказывалось лишённым смыслового наполнения и доходчивого изложения. Эти работы вполне можно признать за подготовку Максима к чему-то большему, чего не свершилось. Вполне допустимо сравнить с циклами очерков, типа «В Америке» и «Мои интервью», которые Горький доводить до конца не пожелал, отвернувшись от них, создав малое из того, о чём изначально помышлял. Страдало и смысловое содержание сказки «Товарищ», написанной за 1906 год.

К 1907 — Горький составил повествование «9-е января», планируя рассказать о революционных событиях 1905 года. Текст печатался за пределами России, так как сообщал о неоднозначных событиях, воспринимаемых царским правительством в качестве неугодных к упоминанию. Непосредственная редактура происходила на протяжении последующих двадцати-тридцати лет. Несмотря на это, «9-е января» останется сугубо частью собраний сочинений, никак не претендуя на большее. Вероятно, Горький полнился иными планами, чтобы серьёзно относиться к работе на заказ. Текст ему заказывали для историко-революционного календаря. На халтуру он и предоставил халтурное измышление.

В 1907 — Максим выполнил ещё один заказ, написал очерк «Как я первый раз услышал о Гарибальди». Исполнялось сто лет со дня рождения итальянского революционера, в Риме планировался к публикации сборник, посвящённый юбилейной дате. Вклад Горького оказался едва уловимым. Максим представил минимум текста, сообщив, как в возрасте тринадцати лет услышал про рыбака, бросившего клич на борьбу с врагом: тем рыбаком и был Гарибальди. Собственно, если у Горького имелся постоянный читатель, он должен был уже начать привыкать к отстранённости Максима от текста. Мысль писателя витала вне малой прозы, может тому причиной явилась работа над романом «Мать».

Конечно, творчество Максима Горького следует оценивать в комплексе. Трудно это делать, не зная дополнительных деталей, которыми он делился в письмах и в публицистических заметках. Однако, для того творчество Горького и изучается, чтобы со временем получилось сформировать единое взвешенное мнение, учитывающее значительную часть из того, к чему читателя было позволено допустить. Хотя и есть оговорка про постоянного читателя, да существовал ли подобный среди современников Горького? Особенно такой, какой выискивал в периодике тех лет всё, к созданию чего мог приложить руку Максим.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Лучший способ написать о тебя беспокоящем — выдумать. Художественная литература потому и является вымыслом, поскольку позволяет воссоздавать ситуации, которые никогда в действительности не произойдут. В умелых руках подобный инструмент превращается в оружие, позволяя воздействовать на читателя. Раз так, значит нужно таким шансом пользоваться. Сообразуясь с этим, Горький написал цикл интервью, в действительности не имевших места. Среди собеседников Максима оказывались все те, кто может влиять на людей: от царей и миллионеров до способных скрывать правду ложными сенсациями. Все интервью публиковались в России, либо вне её, чаще в виде отдельных брошюр. Вследствие этого, вполне очевидно, Горький старался будоражить людей, открывая для них особенности повседневности, о которых они могли и не знать.

Два интервью — «Король, который высоко держит своё знамя» и «Русский царь» — касались царских особ. Европейские правители будто нисходили до Максима, довольные оказываемой им милостью. Они говорили радушно, зная цену своим словам. А вот Горький старался очернить их устремления, предлагая понимать ими содеянное с противоположным смыслом.

В схожем духе говорится в интервью «Прекрасная Франция». Конечно, Максим мог видеть во французском народе нечто прекрасное, ибо французы не раз за прошедший век поднимались на борьбу за свободу, равенство и братство, достигнув ощутимых результатов. Что мог на это сказать Горький? Ему бы выразить сочувствие французскому народу, что всегда впереди планеты всей, только плетущийся позади. Проще говоря, кто старается опередить других, тот чаще просто пытается догнать остальных, тогда как жизнь идёт по кругу. Но Максим пытался рассуждать совсем не о том.

Злободневным Горький предстал в интервью «Один из королей республики», показывая устройство современного мира, где нельзя одобрить чужого действия, покуда помнишь, что аналогичным образом могут высказать упрёк уже по твоему адресу. Отчего не признать Христа? Оказывается, поступи так — придётся признавать всех незаконнорожденных. Пример приведён согласно библейского сюжета, но таковых ситуаций хватает с избытком. И Горький был против стереотипов. Нужно признать право каждого на достоинство, без каких-либо исключений.

Не менее злободневно выступил Максим в интервью «Жрец морали». Ему будто бы довелось беседовать с человеком, формирующим общественное мнение. Оказывалось, всё подстраивается под определённые события или происшествия, максимально отвлекая внимание людей от должного их обеспокоить. Ведь известно, человек глупеет, стоит рядом с ним оказаться ещё одному человеку, не говоря уже о толпе, в которой человек вовсе превращается в животное, подчиняющееся стадным инстинктам. Если человеку в толпе бросить кость — он за неё начнёт бороться. При этом не так важно, настолько в действительности нужна ему та кость. В это же время человек оказывается отвлечён от судьбоносных событий, которым он не успевает уделить внимания. Правда Горький пошёл по верхам. Максиму показалось достаточным примером, если кто-то опростоволосился, то одновременно такая же оказия случится с другими, чем разбавит общественное порицание. Всему этому вторит интервью «Хозяева жизни».

Осуждал Горький и миллионеров. Зачем им столько денег? Им их разве есть куда тратить? Они обкрадывают всех и вся, лишь бы у них самих оказалось больше наличности. Едят столько же, сколько способен съесть нищий. И вещи их не стоят тех сумм, сколько они за них готовы платить. Просто так получается, что когда избыток денег, стоимость жизни повышается, сугубо из-за роста наценок прихлебателей. Но и этого Горький не сумел понять, всего-то сетуя на нецелесообразность извлечения прибыли из прибыли, дабы тем снова извлечь прибыть из прибыли.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Всё-таки есть у Горького один рассказ об Америке, позволяющий утвердиться в мысли, что есть среди людей подлинные люди, до сих пор понимающие, какое место должен занимать человек. И оно не такое, под которым понимается право считаться царями природы. Отнюдь, человек остаётся зависимым от создающихся для его существования условий, он от них неотделим. Отчего-то человек об этом постоянно забывает. И живёт так, словно всегда сможет жить, безалаберно относясь к действительности. Что же, предел запаса планеты прочен — это позволяет людям творить безумства. Когда-нибудь непоправимое случится, а пока нужно смотреть и восхищаться мировоззрением таких представителей человечества, к числу которых относится горьковский Чарли Мэн.

Кто он? Прежде всего, обыватель. Да не простой. Скорее его следует именовать созерцателем. Он не вносит разрушения в окружающий мир больше, нежели ему требуется для удовлетворения простейших нужд. Он не станет убивать волка лишь из-за того, что тот оказался рядом с жилищем. И лису не тронет, пока её мех не приобретёт самых ценных качеств. И птиц он не станет изводить, нисколько не считая того необходимым. Чем ему мешают птицы, падающие с неба на кур? Нет в том никакой беды. Не следует злиться на других, если сам не способен оградиться от опасности. Такой мудрости не понимали соседи Чарли Мэна, довольно хилые и мало приспособленные к настоящей жизни люди.

Почему соседи стали требовать от Чарли Мэна избавить их от бед, ими ожидаемой? Они видят хищника, вышедшего из леса, — сердца сразу наполняются трепетом. Пришёл хищник отведать от них, от детей, лишить покоя и уйти за то безнаказанным. Волка непременно следует убить, пусть и не имел волк в желаниях ничего близко подобного. Чарли Мэн — мудрый охотник, он не станет выполнять требований людей, пока не увидит к тому истинной необходимости. За это Чарли Мэна начнут презирать и воспринимать за сумасброда. Обязательно следует задуматься, как объяснить человеческую силу управлять природными процессами, если она подразумевает всего лишь осознание людьми слабости перед тем, чего они взялись опасаться. Чарли Мэн того не думал бояться, взвешенно подходя к пониманию должного быть совершённым действия.

А вот если Чарли Мэн начинал охотиться — то он делал мастерски. Ему не требовалось стрелять зверей дробью, почём зря убивая и портя шкуру. Нет, Чарли Мэн выбирал самое красивое животное, охотиться на которое собирался никак не менее месяца. Он изучал повадки зверя, заманивал на свою территорию и всячески старался, дабы животное угодило в ловушку как раз там и тогда, как и задумает Чарли Мэн. Кропотливый труд по охоте за животным обязательно завершится с положительным результатом. Вот так и должна выглядеть подлинная охота, нисколько не имеющая сходства с той, каковой её склонен считать иной слабовольный человек, чьё право на чужую жизнь даётся ему с помощью оружия (к тому же не им изготовленного). Сугубо надо благодарить умственные способности. Как раз потому и является человек царём природы, ибо некогда одолевал нрав животных сообразительностью.

Чарли Мэна окружающие не понимали и не поймут. Для них он останется чудаком. В море, переполняемым акулами, он — жалкий человек, прощающий волков и хищных птиц, живущий с ними в мирном соседстве. Тогда как люди рядом с ним, мнящие себя акулами, навсегда останутся овцами, чего им всё равно не получится объяснить.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Благими помыслами вымощена дорога в ад — вечно актуальное объяснение несостоятельности человеческих желаний. Зачем люди стремятся к лучшей жизни? Ответ очевиден — чтобы лучше жить. И так уж повелось считать как раз Америку — раем, куда следует стремиться всякому, желающему возвыситься над одолевающими его несчастьями. На деле всё обстояло иначе. Как раз то место, куда так манит — является смертельно опасным. Как муха не видит стекла, как мотылёк летит на пламя огня, и человек готов принять на веру всё, к чему требуется проявить сомнение, воспринимая не с ожиданием лучшего исхода, а в качестве жупела. Например, Максим Горький пришёл в ужас ещё на корабле, видя, на берег какой страны ему предстоит сойти. В 1906 году он посетил Америку, ужаснулся тамошним порядкам, написав по свежим впечатлениям цикл очерков «В Америке».

Основной очерк — «Город Жёлтого Дьявола». Слегка поэтически, Максим повествовал о представавших перед ним картинах. Кругом него множество мигрантов, должных быть уподобленными муравьям. Они прибыли в Америку с надеждой разрешить груз проблем. И никто из них не представлял, с какой действительностью им предстоит на самом деле столкнуться. Хорошо было Горькому, он ехал с определённой целью, никак не в качестве рабочего. Случись так, быть очеркам Максима более злободневными. Он же говорил именно поэтически, пытаясь воссоздать словом удручающую картину американского быта.

В Америке точно нет счастья, нет и обилия богатых. Чего не отнять у американцев — это бедности. Беден тут не каждый второй, а почти каждый, за довольно редким исключением. Нищих на улице избыточное количество. Если с чем их и сравнивать, то с мешками, набитыми крупой.

Второй очерк — «Царство скуки». Настолько скучным показалось пребывание в Америке Горькому, повсеместно однотипным и лишённым разнообразия, что это само о себе оказалось должно напомнить. На самом деле Максиму имелось о чём сетовать. Но он не распространялся, посчитав необходимым ограничиться точкой зрения стороннего наблюдателя. Разве нужно читателю знать, с каким презрением к нему отнеслись американцы? Читатель о том и не узнает, зато увидит Америку в мрачных тонах, где особенно жалко выглядит рабочий люд, забытый даже больше, нежели в России.

Третий очерк — «Моб». Моб — характерное для Америки движение, направленное на вычленение из себе подобных посторонних элементов, имеющих отличие. Само слово «моб» может означать просто толпу людей, имеющую характерные черты. Всё прочее, способствующее вычленению чуждого элемента. Иногда достаточно человеку иначе поворачивать голову, чтобы его отказались считать частью американского социума. На то и направлено понятие «моб», может не совсем толкуемое именно в таком значении, особенно спустя прошедшие годы.

После ознакомления с представленным образом Америки, читатель тех лет должен был согласиться с точкой зрения Горького. Однако, разве Максим не извинялся за мягкость? Он толком и не создал ничего про Америку, оставив скудный набор очерков, не считая такого же скудного вороха из рассказов.

Остаётся понять, как восприняли самого Горького в Новом Свете. Вполне очевидно, писатель-социалист не мог вызвать подъём воодушевления среди американских дельцов, уставших от борьбы с пролетариатом. Казалось бы, именно за это Максиму должны были отказывать в расположении. Так оно и происходило. Только каждый в том увидел собственное объяснение. Кто-то действительно воспринял приезд Горького за вероятность создания нагнетания революционной обстановки, ведь мог он написать воззвание и для американского читателя, в духе всё того же «буревестника». Сами американцы это объясняли неприятием отношения Горького к браку — приехал он к ним не с официальной женой, а с женщиной, которую он за таковую выдавал. Впрочем, подобное рассуждение всё-таки кажется сомнительным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Хватит ходить вокруг да около. Пора писать о пролетариате. И тогда из-под пера Горького вышла пьеса «Враги». Данное произведение вполне можно было принять за прокламацию идей социал-демократов. Во главу угла ставились интересы трудового народа, должного пользоваться полагающимися ему правами и благами. Вместо того, чтобы видеть в человеке труда примерного члена общества, мысль русского власть имущего человека, к коим теперь относились и капиталисты всех мастей, зиждилась на словно продолжающем существовать крепостном праве. И неважно обстоятельство, согласно которому в капиталисты могли выбиться бывшие крепостные, если имели к тому склонность. Важно наличие большинства, не способного ходом мысли обеспечить существование за счёт собственных возможностей. А так как всякий технический прогресс порождал пролетариат — людей, лишённых собственных инструментов труда, — с их нуждами всё равно приходилось как-то считаться. Однако, их скорее пытались обуздывать, нежели им потакать. И вот Горький писал о ситуации, когда рабочие открыто заявили о своих правах. Впрочем, таковое имело место в январе 1905 года, омрачившееся кровавой расправой над с виду мирной демонстрацией.

Горький не обязывался наделять капиталистов качествами человеколюбия. Отнюдь, таковых он не должен был допускать. Всякий капиталист — есть жрец бога наживы. И не стоит забывать про Молоха, поклонение которому десятью годами ранее в одноимённом произведении описал Куприн. Капиталист требует удешевления производства, следствием чего становится максимальная прибыль. Поэтому нужды рабочих вовсе не рассматривались. Главное, чтобы человек мог позволить себе существовать — не более того. Прочие расходы на его содержание рассмотрению не подлежат. О том можно было бы говорить бесконечно, особенно вспоминая про такое понятие, каковым является инфляция. Получается, сколько не добавляй заработную плату, на неё рабочий сможет позволить меньше прежнего. Это и есть капитализм в чистом виде — один из основных его инструментов. Как же быть?

Бороться за права бесполезно. Услышан ты всё равно не будешь. Скорее к тебе применят меры воздействия. Так устроена действительность, дабы держать человека в узде. Может оно совершается и на благо, поскольку человек по природе склонен к разрушению окружающей его материи. А если к тому будет иметь склонность большинство — это приведёт к вырождению. Всему этому ещё предстоит случиться, ибо череда русских революций приведёт к свержению абсолютизма в пользу диктатуры номенклатуры, где для пролетариата всё равно места не найдётся. Но так можно рассуждать, наперёд зная о должном случиться. Горький о том мог только предполагать.

Раз события стали разворачиваться, значит их ничего не сможет остановить. Разве не усмиряли оружием власти пыл восставших в 1905 году? А как быть с крейсером «Очаков»? Участь матросов которого омрачилась едва ли не полным физическим уничтожением. Однако, холоп до той поры холоп, пока не смеет поднимать глаз на властелина. И у Горького такого ещё не случилось, чтобы рабочие посмели бороться с первопричиной. Даже думается, повинным в их несчастьях если кого они и могли увидеть, то поставленного над ними жестокого управляющего. А мало ли примеров, когда добродушный хозяин и не ведал о зверствах подчинённых, расправлявшихся с рабочими? Но и тогда попробуй проявить неповиновение, как то воспринималось за проявление стремления к бунту. Получался замкнутый круг. Хотя, если разобраться, требовалось заменить одно звено на другое, как рабочие могли быть усмирены.

И кто получается врагом? Сами для себя и оказываются противниками. Стоит одному рабочему возвыситься на другими, после чего он изменяется до неузнаваемости. Приходится заключить, что рабочим требуется уравнять всех под себя, либо ничего у них в итоге не получится.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Русские авторы XIX века любили переносить место действия в некий город, называя его для удобства N или NN. Чаще тот город оказывался из множественных населённых пунктов России, не столь уж отличимых друг от друга. Дабы не задевать ничьих чувств, созидалась определённая территория, куда можно было переносить события, обычно правдивые. Таким же образом поступил Горький, дав представление о заштатном городе, который продолжал жить присущей ему размеренной жизнью, чьё население нисколько не соотносило происходящее в стране с их как-то к тому приближающим. Пусть в столице ходят стены от народных волнений, того не чувствуется в провинции. Провинция даже не поймёт, ежели нечто всё-таки случится. И в обратном случае — проблемы провинции никак не способны задеть чувства того же столичного жителя.

Как предстоит судить далее? Горький внёс очередную порцию разлада в жизнь измышленных им литературных персонажей. Был взят среднестатистический русский город, куда приехали люди извне, стремящиеся видеть иные порядки, более для них привычные. На этой почве Горький только отмечался в качестве описывающего особенное явление для самосознания русского человека, тогда как не только литература России, но и всего мира строится на борьбе из противоречий, возникающих в переломные моменты неприятия до того бывшего чуждым. Веком ранее активно высмеивалась любовь ко всему французскому. И тогда всякий мог оказаться варваром — деревней — коли не знал языка французов. Годы перевели прежние непонимания в иную плоскость. Теперь можно измыслить всякое, в том числе и продолжающее оставаться явным неприятие стремления к перемене в сложившемся укладе.

Скажи точно, расставь точки в нужных местах, преподнеси действие, чтобы зритель сумел прочувствовать: следовало наказать Горькому. Но кто ему указ? Понимая, насколько тяжело воздействовать на человека, он покажет едва ли не единственное разрешение угнетающих человека страстей. Решение то не самое лучшее, скорее показывающее скудность человеческой способности совладать со складывающимися против него обстоятельствами. И скажет это Горький так, отчего зритель продолжит не до конца осознавать, к чему его пытались подвести. Конечно, вооружившись спасительным средством в виде мыслей прежних поколений зрителей и читателей, нынешний читатель вынесет суждение, основанное сугубо на их восприятии. А что он мог сказать сам? Практически ничего, ведь всё исследовано до него — ему лишь молча соглашаться.

И выходило так, что требовалось определиться, кого считать варварами. За оных можно принять людей извне, поскольку они вносят разлад в до них сформировавшуюся среду, либо людей, живущих в данной местности не первый год, своим существованием доказывающих, насколько сложно их сдвинуть с пути в бездну. На самом деле, никто из них варваром не является. Всё зависит от умения анализировать действительность. Ведь кто говорит, что перемены случаются к лучшему? Ещё ни одна прогрессивная мысль не приводила человеческое общество к счастью, предварительно не уничтожив тех, кто мешал установлению новодела. Но и достигнутое счастье оказывалось мнимым, приносящим разочарование, поскольку постоянно появляются идеи, как добиться гораздо лучшего. К чему это приводит? Только к приумножению горя.

Что же теперь делать? Как быть русскому народу? Происходящее в стране всё больше пугало. Сложный 1905 год обещал нечто небывалое — бывшие крепостные получали возможность становиться господами. Хоть Горький о том не стал говорить, но становилось понятно — реформы Александра II способствовали изменению самосознания русского человека. Ежели Тургенев видел, насколько ничего не меняется, оставаясь в рамках крепостного права, то уже Салтыков-Щедрин, Лесков и Достоевский смели рассуждать, оставшись под впечатлением от преступной деятельности студенческих политических организаций. Теперь и Горький задумывался о продолжающем развиваться процессе. Вот и размышляй после этого: давать ли волю правдолюбам, чья правда им же и снимет первыми голову с плеч.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Говорить о проблемах народа, не являясь представителем того самого народа, — любимое занятие человека. Но человек вообще любит говорить о том, что его не касается, свято веря: думает о том он правильно. И Горький склонялся к мысли, будто происходящее в России — есть отражение времени. Но разве рост самосознания одной части населения способен отражать весь процесс мысли полностью? Проблемы рабочих и крестьян — оставались проблемами рабочих и крестьян, тогда как остальным жителям страны до них не было никакого дела. Проще говоря, каждый живёт присущими лично ему интересами, не способный понять нужды других: в силу неумения принять чуждые ему жизненные обстоятельства. Собственно, и Горький, к чему бы он не склонялся, если о чём и мог размышлять, то сугубо о порывах революционно настроенных людей. При этом не имело значения, кто и в чём нуждается на самом деле. Да и сам Горький принимал облик страдальца, на которого ополчилась царская власть. Будучи заключённым в Петропавловскую крепость, он написал ещё одно произведение для драматургии — пьесу «Дети солнца».

Горький представил ситуацию, где описывает людей, далёких от повседневности. Допустим, пусть одно из действующих лиц живёт интересами науки. Оно будет думать — именно наука способна помочь человеку достичь осознания счастья. Ничего другого к тому человечество не подвигнет. Хорошо, раз Горький брался о том рассуждать. Как тогда быть с теми чаяниями, которые он питал сам, создавая представление об идеальном люмпене? Неужели следовало думать, будто нищий человек достигнет счастья, пытаясь воздействовать на власть имущих? Неужели принятие конституции в стране поспособствует укреплению позиций рядовых граждан? И разве не думал Горький, что люди без профессионального образования, сами нищие духом, смогут свершить нечто великое? Или всё случится по сложившейся исстари традиции? Когда на смену одним приходят другие, полностью их заменяя и ничего в принципе не изменяя в сторону улучшения.

А ведь изначально Горький должен был помышлять о замечательной идее описать торжество невежества народных масс над деяниями просвещённой части населения. Не мог он не помнить о декабристах, думавших искоренить бедность, дабы все в России стали богатыми. Но такой ход рассуждений присущ возвышенным морально людям, коими декабристы и являлись в своей основе. А если представить себе нищего, способного перевернуть устройство государства с ног на голову, то и он тогда будет стремится избавиться от бедности? Или всё случится — так как случилось после семнадцатого года? Бороться будут уже с богатыми, желая всех сделать одинаково бедными. Горький это понимал, и может даже видел счастье достижимым через нечто другое, нежели показали события начала 1905 года. Теперь, когда низы сумели продавить царскую волю, приходилось думать наперёд и соотносить представшее возможным с уже ставшим невозможным.

Ситуация складывалась в России так, что закрывать глаза на происходящее не получалось. И пусть возмущалась малая часть населения, зато делала это решительно, вследствие чего складывалось ощущение их доминирования. Как не подхватить подобную волну? Если желаешь продолжать оставаться революционером — должен поддерживать сей всплеск народного возмущения. И пусть ничего в тебе нет от тех, кто возмущается, и к ним ты никогда толком не относился, зато можешь смело говорить — твои же слова истолкуют в требуемом временем ключе. Так рождались «Дети солнца», где достижение счастья казалось возможным, но явно не для всех. Потому и позволял Горький раздаваться отголоскам жара нищенствующей братии, желающей справедливых условий для труда и такой его оплаты, чтобы хватало на проживание и пропитание.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Очередное вхождение Горького в мир драматургии — пьеса «Дачники». Зритель должен был увидеть тонущий в мраке мир, отчаянно пытающийся найти отблеск былого великолепия. Всякое действующее лицо обязывалось жить иллюзиями прошлого, пытаясь отыскать навсегда канувшее в забвение. Вроде все подобные слова о литературных произведениях — пустой звук. Так в большинстве случаев и оказывается. Но как громче сказать о драматургических изысканиях Горького, если он брался отразить мысль, обволакивая её в разговоры о пустом? Понятно, данный приём поможет ему в наполнении длиннотами крупных произведений. Однако, пьеса и без того коротка, чтобы лишать её содержательности. Если кто и будет вспоминаться при знакомстве с «Дачниками», то всё тот же Чехов.

Обстоятельства постановки пьесы не столь примечательны сами по себе, сколько происходившее в стране. Россия стояла на пороге революционных порывов возмущающегося народа. Вскоре власть открыто выступит против актов неповиновения, устроив кровавую расправу. А тут Горький с «Дачниками». Где же быть спокойствию? Показывать на сцене сомневающихся людей, пытающихся наладить жизнь, забывающих о насущном — было ли правильно? Само повествование сводилось к бесконечным пробам проведения мероприятия, никак не складывающегося. Всё из-за того, что поставить действие брались не совсем готовые к его проведению граждане, хотя вину следует возложить непосредственно на Горького, чьими руками ожидаемая постановка представления терпела крах. В жизни всё могло пойти иначе, но автором истории является один человек, которому и предстоит решать, каким образом будут поступать действующие лица.

Действие внутри действия ломает восприятие пьесы. Успех возможен в случае, когда зритель видит превосходство внутреннего действия над внешним. У Горького превосходства не имелось, причём в оном следовало отказать и внешнему действию. Получалось, написано о посредственностях, пытающихся доказать нечто такое, чему они окажутся рады. Как бы Горький не утрировал, он просто отказал группе людей в их праве на придуманное ими счастье. Ведь разве не мог понять зритель, насколько определённые круги привыкли создавать представление о лучшем из возможного, стороннему наблюдателю представая в убогом виде? Всё могло стать таким же у Горького, в чём действующим лицам сталось отказано. Требовался определённый наставительный тон, свидетелем которого и полагалось быть зрителю.

Можно пробовать читать и перечитывать, либо смотреть и пересматривать, не находя цельного зерна. Обязательно потребуется трактовка кого-то ещё. И чаще находятся те, кто из года в год и из десятилетия в десятилетие повторяет сказанное другими. Да, Горький наполнил произведение «дачниками», обязательно должных быть взятыми в кавычки. Эти ревнители прошлого будут стремиться видеть настоящее без перемен. И будет среди собравших человек, готовый поразить сердце зрителя словами, выдающими в нём передового мыслителя. И на его противостоянии основной массе можно создавать любое угодное суждение, чаще осуждающего характера для большинства действующих лиц.

Горький посчитал нужным оговориться о силе слов писателя. Это мимолётное размышление, как всё прочее, ставило происходящее в узкие рамки. Читатель всегда понимает, повествование складывается, как того желает автор. Станет описываемое похожим на правду или сведётся к явной выдуманности — сугубо проблема восприятия текста. Возразить или внести изменения нельзя, лишь рассудив о допустимости иных вариантов развития событий. И Горький складывал действие так, дабы зритель твёрже убеждался в невозможности продолжать строить мир из того, что уже спешно разрушается. Какой смысл защищать отжившее, способствующее неминуемому краху? Значит, нужно мыслить шире и допускать до существования и то, к чему не всегда есть стремление у ответственных за наведение порядка в стране.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Написав пьесу о мещанах, Горький продолжил создавать драматургию, теперь обратившись к образу нищих, либо люмпенов — как их будет называть правильнее. О подобных людях он писал и раньше. Ничего не изменилось и теперь. Зритель принуждался следить за разговорами о насущном. Всякое действующее лицо бралось рассуждать, отражая определённые суждения. Основные мысли оставались прежними. Снова призыв к необходимости терпеть происходящее, ибо когда-нибудь всё встанет на свои места. Ведь не мог Горький открыто призывать к революции, предрекать кровавые события, просто обязанные последовать в ответ на предпринимаемую царским правительством внутреннюю политику. Любая попытка к этому обрекалась на столкновение с цензурой. Да и не мог Горький видеть, будто революция действительно свершится. До первого всплеска народной ярости оставалось три года — к исходу войны с Японией. Поэтому зритель следил всего лишь за разговорами, и более ничего.

Говорить о тяжёлом положении пролетариата впервые начали не русские писатели. К этой теме стали обращаться давно, что особенно ярко прослеживается по английской литературе. Именно в Англии — колыбели первого крупного и стремительно развивающегося технического прогресса — особенно остро встала проблема рабочего человека, вынужденного уступать своё место машинному производству и умирать от голода на улице. На такие же темы во второй половине XIX века обратят внимание французские и американские авторы. К тому же будут склоняться и русские писатели, но пока продолжавшие быть занятыми осознанием отмены крепостного права. Поэтому люмпены России особые — они стались специально обиженными царской властью, изначально лишённые всего, вне каких-либо обвинений причастности к капитализму.

Немного погодя, в 1903 году Джек Лондон опубликует сборник очерков «Люди бездны», где расскажет об испытанном им во время пребывания среди английской нищеты. А Горький уже с 1900 года задумался над написанием цикла пьес, где ключевая роль будет отводиться тяжести русского народа, загнанного в условия тотальной нужды и осознания беспросветности будущего. Он и писал «На дне», используя для названия более расширенный вариант — «На дне жизни». Ниже человек в России не мог упасть, если не говорить об окончательной деградации личности. Пока имелась возможность проводить дни в ночлежках, до той поры население России могло надеяться на самое малое, пускай и призрачно возможное.

Будущее действительно беспросветное. Некоторые действующие лица умрут насильственной смертью, придя к тому без желания или с горьким осознанием совершения именно подобного шага. До этого перед ними не раз возникнет вопрос, ответа не подразумевающий, однако, всегда находимый. Довольно осознать самое обыденное объяснение — никто никому ничем не обязан. Достаточно брать за пример французов, начиная с событий Великой революции то и дело задумывавших строить коммуны, всякий раз терпя крах. Социалистическая идея построения коммунизма продолжала беспокоить людей и в начале XX века. И по век XXI человек смеет думать, будто кто-то обязан потакать его прихотям и проявлять заботу о его благополучии. Что же, пиши хоть об обитателях ночлежек, хоть о влачащих жалкое существование работниках, получающих мизерную плату, философская риторика останется одинаковой — безусловно утопической.

Вот и действующие лица пьесы «На дне» заняты мечтаниями. Впору можно вспомнить Эмиля Золя, писавшего в одном из произведений, как людям хотелось просто работать, хотя бы за кров и еду, лишь бы иметь крышу над головой и не умереть с голода. Как оказывалось, на всех нуждающихся рабочих мест не имелось — не брали даже даром, вследствие чего люди ставились перед осознанием неизбежного.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Максим Горький — драматург. Возможно ли? Его первый опыт на ниве написания пьес оказался очень удачным. Но что в том повинно? Действительный ли писательский талант или особое состояние русской драматургии тех лет? За образчик спешили брать всякое, за оный слепо принимая и в последующем. Только, если иные драматурги пожинают славу без дополнительных домыслов, содержательность пьес Горького отражала сугубо определённый момент, который ему хотелось особенно высказать. Произведением «Сцены в доме Бессемёнова», в дальнейшем получившем название «Мещане», Горький говорил о текущем, воспринимаемом людьми за бесконечное. Можно оценить данное литературное старание иначе, проведя сравнение со смысловым наполнением «Отцов и детей» за авторством Тургенева.

Слава шла впереди Горького. Он стал таким явлением, к чьим словам будут обязательно прислушиваться, стремясь найти во всём им произносимом отсылки к действительному. Стоило «Мещанам» быть опубликованными, как за первый год было продано шестьдесят тысяч экземпляров. Таковые сведения приводит ряд источников. Вскоре пьеса получила Грибоедовскую премию, вручаемую за драматическое произведение, вызвавшее наибольший интерес у зрителя. Для первого опыта написания пьесы — лучшего и нельзя желать. Остаётся ещё раз задаться вопросом: насколько содержание соответствовало должному его восприятию? Что говорить, ежели имя Горького звучало громко. О чём он не поведай — ко всему будет приковано внимание. При этом нет никакого значения, насколько хорошим выйдет изложенный сюжет. При желании возможно найти всё, чего не надумай увидеть.

Самое очевидное в содержании — желание менять устоявшееся. Безусловно, устоявшегося в принципе не бывает. Никаких застойных явлений в человеческом обществе не происходит. Всё всегда развивается и стремится к переменам. Есть единственное исключение — этого можно не заметить, ежели прожил мало, либо берёшь для рассмотрения слишком короткий отрезок времени или излишне утрируешь рамками одной материи. А когда берёшься судить в общем, соотнося местные процессы с глобальными, тогда находишь возможность судить шире. Персонажи Горького тем и спасаются — они верят в наступление должного произойти. Грубо говоря, верят в появление на горизонте «звезды пленительного счастья».

Есть и другие персонажи, иначе смотрящие на жизнь. Своё значение оказывает груз из опыта. Кто-то просто не желает изменять устоявшееся, иные устали ждать, скорее боясь разрушить и без того хрупкое состояние покоя. Как тут не показать проблему конфликта поколений? Впрочем, чего не желают отцы, того всегда хотели деды. Поэтому, беря ситуацию через поколение, не всегда можешь заметить несоответствие взглядов уходящего и нарождающегося человечества.

Трудность работы над «Мещанами» осознавал и сам Горький. Ему требовалось нарабатывать умение создания драматических произведений. Прекрасно известно, насколько пьеса должна доводить до зрителя нужную информацию, всем сценам полагается быть взаимосвязанными и порождать друг друга. Как раз к этому Горький и не стремился. Информацию он, разумеется, закладывал в текст. Про взаимосвязь лучше просто умолчать. Не будет ошибкой привести в пример Чехова, часто грешившего в пьесах длиннотами. Однако, зритель желает зрелища, получая с раскрытием идеи множество посторонних событий. Поделать с этим ничего нельзя — авторитет автора оказывается выше написанных им произведений. В случае Горького понимаешь — его авторитет становился трудно оспорим.

Важен и факт пребывания Горького в заключении, что не могло не оказать побуждающего действия. Имея три написанных акта, испытывающий трудности с написанием четвёртого — заключительного, Горький взялся за дело и довёл «Мещан» до точки. Пьеса вышла вымученной, таковой становясь и для читательского восприятия — её приходится вымучивать.

Автор: Константин Трунин

» Read more