trounin.ru

Понимание прошлого формируется через случайные события, обнаруженные потомками. Всякий раз то может оказаться забытым, пока не будет обнаружено снова или станет навсегда утерянным. Так случилось, что в VI веке был найден трактат некоего Диогена Лаэртского, о котором никто ничего не знал. Поныне нельзя установить, кем же он всё-таки являлся и существовал ли вообще. Вместе с тем становится лучше понятно, какой ценностью обладают труды компиляторов, ничего не создающих, лишь пересказывая бывшее известным до них. Диоген стоял над этим, умея самостоятельно излагать мысли, на свой лад создавая представления об имевшихся у него знаниях. Как же назвать сохранившийся трактат? Наиболее распространённым принято считать «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов», но для краткости предлагается его именовать «Историей философии».

Диоген критически относился к достижениям греков. Не они первыми начали мыслить, задумываться об устройстве мира и нести полезное обществу. Некогда сами греки относились к варварским племенам, обитавшим вне Греции. Поэтому первоосновы философии следует искать в Вавилоне или у древнеегипетских жрецов, дабы прослыть здраворассуждающим человеком. К сожалению, былое стёрло воспоминания об ушедших эпохах, дав возможность начинать изучение развития человеческой мысли с эллинов, тех самых древних греков.

Первенство среди философов Эллады следует отдать мифическому Мусию, измыслившему богов и возведших их к Единому. Важное место принадлежит Орфею, показавшему богов наделёнными человеческими пороками. Первым же подлинным философом, оным себя назвавшим, стал Пифагор. Мало кто из мужей древности вёл записи, оставшись в памяти благодаря трудам учеников или прочих компиляторов, посчитавших нужным сохранить чужие знания для будущих поколений.

Человек, явившийся для Диогена истинным любителем мудрости, воплотивший представление о важности отвечать коротко на поставленные вопросы, стал первым, чьё жизнеописание украшает начало труда. Имя ему Фалес, он происходил из знатного финикийского рода, занимался государственными делами, после отдавшись душой мудрствованию. В своих размышлениях он опирался на необходимость помочь финикийцам справляться с ориентированием во время плаваний, потому он занялся астрономией, открыв для соотечественников важность Малой Медведицы. Он же разделил год на триста шестьдесят пять дней, а месяц — на тридцать. Он же объявил душу бессмертной, причислив её к неодушевлённым телам. Между жизнью и смертью Фалес не видел разницы. Если его спрашивали почему, то он отвечал, что между ними действительно нет разницы.

В Афинах существовала система наследственного бремени, выраженного в необходимости детей платить за долги отца. Об этом можно узнать, знакомясь с жизнеописанием Солона. Сей мудрец древности первым отказался платить, тем самым освободившись от бремени. Происходил он из Саламина, когда за него сходились в войнах афиняне с мегарянами. Так часто это случалось, что всякое обращение к необходимости новой войны вызывало ненависть в сердцах людей. Было объявлено, ежели кто станет говорить о необходимости снова сражаться с мегарянами, тот будет казнён. Солон предстал в образе безумца и тем зажёг воинственный порыв, после чего Саламин покорился Афинам. Быть данному мужу тираном города, согласись он на то решиться. Дерзости хватало Солону более прочих, поскольку он в глаза Крёзу сказал правду, усомнившись в красоте царя, уступающего в тысячу раз природной прелести фазанов и павлинов.

Говоря о досократиках, часто видишь переписку философов как раз с Крёзом. По этой причине последний царь Лидии воспринимается самым просвещённым человеком того времени. Осталось понять, по какой причине его царство пало под ударами Персидской империи, вставшей с той поры перед необходимостью дальнейшего расширения путём захвата Греции. Сам Диоген к таким мыслям не приходит, ему важнее рассказать о мыслителях. Кратко он сказывает о Хилоне — лакедемонянине, авторе максим; Бианте, такому же «достойному» выловленной в море бутылки, как сказывалось прежде о Фалесе; Клеобуле, сочинявшем стихи в три тысячи слов, составлявшем загадки, мастере кратких речей; Периандре — первом тиране, пришедшем к власти методом её насильственного захвата; Мисоне — лаконце, человеконенавистнике, ценителе одиночества; Эпинемиде, проспавшем пятьдесят семь лет, спасшем Афины от мора; Ферекиде, кто первым начал писать о богах и природе, умел предсказывать, что всегда сбывалось.

Был среди досократиков мудрец Питтак, предпочитавший обходиться малым. Именно он сказал: половина больше целого. Он же отказался от денег, предложенных Крёзом, поскольку имел более ему необходимого. Именно Питтак предложил с пьяного требовать двойную плату за проступок. Он же ещё сказал: трудно быть хорошим.

Последним стоит упомянуть досократика Анахарсиса, эллина по матери, брата скифского царя. Нигде он не считался своим, всюду отвергаемый. И был убит по этой причине, подозреваемый скифами в недобрых намерениях. Заслугой сего мужа является выражение: странно, как это в Элладе участвуют в состязаниях люди искусные, а судят их люди неискусные.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Приключения амазонок продолжаются. Теперь их ожидает Таврида, скифы и сражение за Боспорское царство. Лишённые пояса Ипполиты, они будут его искать, вынужденные бороться с проявлением ненависти к мужчинам. Читатель может ждать активных действий с их стороны, но этого не произойдёт. Крупняков решил показать других обитателей Древнего Мира, рассказав об их жизненном укладе.

Самим амазонкам придётся бороться с внутренней неустроенностью от новых условий. К качке на корабле они привыкнут, находя в ней сходство с ездой на лошадях, а вот со всем остальным понадобится примириться, к чему и привлекает внимание читателя Крупняков. Вне прежних условий амазонки пожелают создать государство, основанное на исстари заведённом уставе. Только это трудно реализовать, не спровоцировав недовольство соседних стран или племенных объединений. Никто не желает умирать за возобновление ритуальных праздников, целью которых является продолжение рода амазонок.

Но воительницы вынуждены жить среди мужчин. И им приходится понимать, насколько трудно существовать, когда против воли к тебе пристают. Благо амазонки умеют сбивать спесь с нахальных ухажёров, отправляя их тела в затяжной полёт за борт корабля ударом кулака в челюсть. Единственное, чем они выделяются среди представительниц женского пола тех времён, они стоят наравне с мужчинами, чаще превосходя их.

Половые различия не настолько важны для сюжета. Значение имеет непохожесть представленных на страницах наций. Древние греки, показанные у Крупнякова одним народом, излишне жеманны, слабы волей и не должны заслуживать уважения, когда речь заходить о способности приспосабливаться к окружающим условиям. В противовес поставлены скифы, чьи обычаи с точностью до наоборот отличаются от греческих. Допустим, скифы пьют вино неразбавленным, а греки разводят его водой. Разумеется, амазонки способны пить вино подобно скифом, уже за счёт этого чувствуя право считаться сильнее греков.

Крупняков не развивает повествование, предпочитая позволять действующим лицам тонуть в разговорах. Они обсуждают будто бы проблемы, действительность которых сомнительна. Так скифы могут киснуть от демографических затруднений, поскольку они вырождаются, ибо не происходит смешения с другими народами. Причина того — доминирование скифов на занимаемой ими территории. Не стоит воспринимать подобное всерьёз, так как объединять скифов в единый народ не следовало, как и греков. Да и не могли скифы мыслить таким же образом, находя оправдание бед в подобного рода измышлениях.

Амазонки не пытаются искать пояс Ипполиты. Они для этого ничего не делают, предпочитая решать собственные насущные затруднения. Им важнее думать о создании государственного образования, должного существовать за счёт поддерживания ненависти к мужчинам. Снова возрождение ритуальных обрядов и более ничего. Прежний азарт угас у Крупнякова, ему приходится повторяться, возвращая читателя к моментам, прежде описанным в первой книге цикла. Приходится говорить об этом снова и снова, ведь на страницах произведения амазонки более озабоченны именно данным аспектом своего дальнейшего существования.

Древний Мир богаче на события, нежели мы думаем. Всё кажется простым, являясь в действительности очень сложным. Если древних греков мы не разделяем на афинян, беотийцев, лаконцев, лакедомонян и многих других, то это равносильно тому, что в будущем наши далёкие потомки будут англичан, французов, немцев, русских, греков и всех остальных обитателей европейского континента называть древними европейцами, не понимания, почему так было много противоречий внутри этого одного народа. Так и Крупняков — мир для него разделён на три части, каждая из которых монолитна. Пускай так. Иначе Аркадий не писал.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Что есть душа? Аристотель скорее отрицал возможность её существования, нежели соглашался. Но почему-то живое разительно отличается от неживого. Может быть причина во внутренней силе, называемой энтелехией? Под оной вполне допустимо считать именно душу. Если это так, тогда необходимо провести исследование, изучив представления древних и выработав собственную точку зрения.

Прежде мыслившие философы воспринимали душу разными понятиями. Кто-то видел в душе атомы, иные воспринимали её в виде огня, воды или крови. Пифагорейцы понимали под душой пылинки в воздухе. Некоторые отождествляли душу и ум. Алкмеон же предложил считать душу бессмертной. Сам Аристотель предположил под душой понимать состояние гармонии.

Вот первейшие вопросы, возникшие в начале рассуждения. Если душа всё-таки существует, то она цельная или состоит из частей? Соотносятся ли между собой души человека, животных и Бога? Все ли души кому-то принадлежат или есть души сами по себе? Душа без связи с телом может мыслить? Движется душа, или она неподвижна? Как душа способна двигать тело? Может душа сама является телом? Или душа воплощает собой число? Как видно, ответить на сии вопросы практически невозможно.

Аристотель решил опираться не на воплощение гармонии, представив душу в качестве энтелехии. Как это понимать? Допустим, если тело является глазом, то его душой тогда является зрение. Для тела человека в таком случае душою считается состояние бодрствования. Получается, душа подразумевает сущность одушевлённых существ. Даже у растений должна быть душа, но отличная от человеческой.

Если душа всё же является причиной и началом живого тела, то за счёт чего она растёт и чем питается? Аристотель склонен к двум вариантам: подобное питается подобным или неподобное — неподобным, за счёт чего и происходит её рост.

Если душа управляет телом, значит она понимает его чувства и ощущения. Вполне вероятно, что душа прозрачная, иначе её было бы видно при свете. Вероятно и то, что душа не имеет запаха, она не производит звука. Это объясняет невосприимчивость человеком души, либо её не существует вовсе. Можно посмотреть иначе, человек не настолько чуток, чтобы услышать или обонять душу, его зрение не позволяет её разглядеть. А может именно душа производит секреты человеческого организма? То есть помогает выделять, к примеру, слёзы и слюну? Коли так, то и вкус души нельзя распознать. Душа может помогать выполнять осязательную функцию.

Из рассуждений Аристотеля нельзя понять, какие выводы он в итоге сделает. Собирая материал, Аристотель его обрабатывал и на его основе высказывал собственные предположения. В ходе рассуждений о душе он не соглашался с возможностью её существования, о чём он окончательно скажет в последней книге сего труда. Единственное, с чем Аристотель согласен более прочего, отождествлять душу и мыслительную способность человека. При этом тело не играет важной роли для существования души, поскольку не нужно размышлять о теле, чтобы его ощущать.

Ежели душа — это ум, тогда проще размышлять. проведя разграничительную линию между человеком и животными. Сразу понятно, умственный потенциал человека неизмеримо выше, он не просто запоминает и узнаёт, как то делают животные, но способен позволять делать умозаключения. Осталось понять, чем душа Бога превосходит человеческую, только Аристотель таких сравнений приводить не стал.

Размышления о душе не дали ответов на беспокоившие современников и потомков Аристотеля вопросы. Наоборот, понимать столь тонкую частицу бытия стало ещё сложнее.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В последних книгах «Метафизики» Аристотель высказал дополнительное представление о первоначалах. Не имеет смысла разбираться в его предположениях, так как всё сказанное останется частным мнением, которому придётся поверить или просто с ним не согласиться.

Так что же представляет из себя сущность? Это то, что воспринимается чувствами, разумом или является субстратом, способным вмешать противоположные понятия. Материя тоже является субстратом, принимающим различные формы. У всего сущего нет единого начала, поскольку А и Б не могут быть тождественны АБ. В основе находится некая вечная неподвижная сущность. Прочее пребывает в постоянном движении, в том числе и время. Движению подвержены даже планеты, пребывающие в оном относительно друг друга и космоса.

Математические предметы не воспринимаются чувствами. Они являются разными сущностями. Два тела одновременно в одном месте находится не могут. Следовательно, математические предметы не существуют, либо существуют особым образом. В сходной манере можно судить обо всём, отказывая ему в праве считаться сущим. Будь то хоть идеи. Не раз Аристотель возвращается к математике. Сильны оказались позиции пифагорейцев, из-за чего потребовалось уделить внимание числам, стремясь опровергнуть их отношение к возможности считаться сущностями, тем более не дав право быть в числе первоначальных элементов.

Ранее начала ничего не могло существовать. С первого мгновения всё сущее состоит из окружающих нас элементов. Вечное подвергается сомнению.

Исследователи трудов Аристотеля решительно поставили книги с вышеозначенным содержанием в конец «Метафизики», будто бы дав ими завершающий штрих прежде сказанному. Поддерживать это мнение равносильно заблуждению. Наоборот, ранние мысли Аристотеля нашли отражение как раз в них. Это наблюдение основано на упрямом негативизме в отношении философии Платона и пифагорейцев, авторитет которых мешал развить представление о мире, обойдя вниманием идеи и числа.

Аристотель тратит силы на опровержение, чего он делать не должен, ежели осознал важность примирения с различными взглядами на действительность. Но с двенадцатой по четырнадцатую книгу в тексте высказывается твёрдая позиция, не имеющая права быть подвергнутой сомнению. Видимо, Аристотель был молод, если не допускал какого-либо иного осмысления им сообщаемого.

В окончании научного труда необходимы выводы, ради которых трактат писался. Этого в последних книгах «Метафизики» не наблюдается. Аристотель всё более осуждает Платона и пифагорейцев, желая отказать их представлениям в праве на существование. Если это не так, то почему Аристотель так тщательно останавливается на эйдосах и числах? Лишь бы доказать, почему они не являются сущностями.

Желательно выстроить «Метафизику» иначе. Сперва показать твёрдые представления о действительности, подведя в итоге к осознанию многовариантности бытия. Тогда заключительная точка будет поставлена в нужном месте, и труд не останется незавершённым, как он выглядит ныне. Стоит предположить о существовании утерянных книг, возвращавших Аристотеля от сомнения во всём к определённому убеждению. Но это не должно быть так, ибо поставило бы на «Метафизике» крест.

Безусловно, искать начало начал необходимо. Всегда будут высказываться разные варианты устройства Вселенной, неизменно находя сторонников, поддерживающих определённое воззрение на мир. Остаётся сожалеть, что у человечества никогда не получится договориться, как именно зародилось сущее и предшествовало ли ему нечто иное, либо точно такое же. Аристотель не смог убедить современников и потомков, он только объединил представления древнегреческих философов, сведя их в едином месте, чем облегчил задачу для определения истины силами последующих поколений.

Аристотель оказал важное значение на развитие проблем понимания устройства бытия. С этим лучше согласиться.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Аристотель называл Метафизику мудростью. Он не говорил, что науку о мудрости следует считать единой, она вполне могла быть разделена на несколько, учитывая количество возможных вариантов. Одна из наук могла заниматься доказательством предположений. Вторая имела бы дело с первоначалами. Но и это такие же обсуждаемые проблемы, как всё сказанное Аристотелем вообще. Размышляй таким образом дальше, как суть Метафизики пришлось бы разбить на все существующие науки, сделав её не инструментом для познания первоначал всего, а определения начал каждой из них.

Так и произошло. Приводя в пример математику, Аристотель отмечает, что не математикам положено разбираться в началах своей науки, отдав право на это философам. Остаётся задаться вопросом: действительно ли метафизические затруднения математики должны исследоваться Метафизикой? Или первоначала математики исходят из другого, нежели призвана изучать непосредственно Метафизика? Приходится заменить данное слово на мудрость, как всё встанет на свои места. Получается, негоже математикам измышлять высшие материи, которые нельзя доказать математически. Пусть над этим размышляют мудрецы, толком не способные понять что-либо о первоначалах, запутывая рассуждениями себя и других.

Пришла пора вспомнить о словах Гераклита: ни о чём нельзя высказать истинное суждение. Это сходно с воззрениями на истину Протагора, допускавшего обратное: что каждому кажется, то и достоверно. Две точки зрения оказались противоположными по смысловому наполнению, но одинаковыми с позиции логики. Анаксагор внёс большую ясность: во всяком есть часть всякого. Знакомясь с такими измышлениями прежних поколений философов, Аристотель не мог не поддержать их, стремясь разное представить общим. Нет разницы, что именно стало первоначалом, ведь им могло стать нечто другое, неизменно породив прочие начала, какие бы породили и его, будь первоначалом нечто из них.

Сочетание несочетаемого порождает споры. Лучше об этом говорить в рамках одной науки, чем допускать недопонимание в каждой отдельно. Именно поэтому и нужна Метафизика, способная согласиться с текущими достижениями и увязать их с прежними представлениями о действительности. А если задуматься, то так ли важно тем же математикам, откуда пошло бытие? Они решают задачи иного свойства, не связанные со столь глобальным и принципиально неразрешимым затруднением. Для математиков метафизический вопрос просто не будет иметь ответа, поскольку не содержит исходных данных, как не содержит и итоговых.

Метафизика остаётся переполненной домыслами. Неизвестно, есть ли край у Вселенной или его нет. Так и было ли начало или его никогда не существовало. С тем же успехом можно измыслить науку о конце сущего, вполне имеющую право именоваться началом следующего цикла. Может лучше не думать, чем вызвано начало всего, а подумать, отчего погибнет известное нам, тем самым породив то самое, в чём так пытается разобраться Метафизика.

Рассуждая, Аристотель не остановился в мыслях на движении. Он не стал придавать сему акту ведущую роль в науке о началах. Тогда как не отрицал, что благодаря движению всё существует и будет иметь место, покуда движение не остановится. Поэтому предлагается внести ясность в метафизику, добавив собственное измышление. Пусть именно движение будет признано породившим всё сущее. Если опираться на теорию о Божественном волеизъявлении, то и оно было порождено движением, ибо Бог творил, а нечто создать без движения нельзя. Даже идея движется, если не относительно себя, то относительно чего-то другого. Опять же, предварять движение могла сама идея, тогда снова первенство придётся отдать Платону.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Изведя себя размышлениями о сущем и не-сущем, Аристотель пришёл к разумному допущению существования всех возможных вариантов одновременно. Опять Протагор оказался близок к истине, позволив быть правыми всем, кто желает оными считаться. Пока происходит борение представлений о действительности, сама действительность не изменится, какими бы верными или ошибочными не были человеческие домыслы. Ежели кто скажет, что перед ним нечто похожее на олово, он никогда не ошибётся.

Аристотель стремился определять многовариантность сущего аксиомой. А как быть с началом начал? Неужели нечто конкретное стоит за созданием всего, при том оставаясь чем-то единственным определённым? Противоречие побуждало Аристотеля придти к согласию, допустив подобие антиномии, доказуемой с противоположных позиций. Но тогда метафизика теряла смысл. Какое назначение должно быть у науки, ежели она побуждает к сомнению и не содержит неоспоримых постулатов?

Кроме того, Аристотель заключил: основа целого — не есть суть целого. В дальнейшем он начал теряться, говоря о таком, что сам же впоследствии назвал нелепостью. Допустим, нечто действует, когда действует, и не действует, когда не действует. Приводится пример того: человек строит дом, значит он его строит, а если не строит, следовательно — не строит. Приходится усомниться в авторстве сих слов за Аристотелем. Лучше предположить, что чья-то рука пыталась доказать несведущим людям логичные явления, теми отрицаемые.

Исправить примитив таких суждений Аристотель смог рассуждением об А и Б: если есть А, значит есть Б. Говорить о таком допустимо бесконечное количество слов, неизменно оставаясь правым, коли никто не может тебя в тексте опровергнуть. Тут авторство слов скорее всего не должно быть оспариваемым, поскольку содержит совсем очевидные вещи, допускающие многовариантность трактования.

Тут же Аристотель сообщает: способности делятся на врождённые, приобретаемые навыком и приобретаемые через обучение. Как известно, европейские философы будут с упорством доказывать сие, но опираясь на нечто одно. Кому-то все способности покажутся врождёнными, другому — только приобретёнными. Непонятно, почему ими не воспринимались слова непосредственно Аристотеля, допускавшего это, будучи верным многовариантности?

Становится ясно, именно многовариантность отныне является главной аксиомой Метафизики. Аристотель более не занимает прежней позиции. Он теперь не отказывает в праве на существование чему-то. Проще согласиться и допустить возможность невозможного, нежели ломать представления, слишком изменчивые и всегда промежуточные. Только утверждать это с полной уверенностью нельзя, ибо говоря в одной книге «Метафизики» так, в другой Аристотель говорил иначе.

Если существует многое, следует предположить существование единого. Понимая глубже, определение единого не будет вступать в противоречие с многовариантностью, становясь одним из возможных предположений. Ведь единое — обязательная часть многого, пусть Аристотель так и не определился, позволительно ли делить целое на составляющие, допустив оное в качестве имеющего право на существование.

В измышлениях Аристотель оставался подверженным сведению чужих взглядов. Сперва осуждая, он пришёл к необходимости примириться с иным представлением о действительности, так как сам не мог привести веских доказательств собственной правоты, опираясь лишь на слова. Окончательную ясность сможет внести Иммануил Кант, разработав трансцендентальную философию, где уместит взгляды Аристотеля, имея для анализа больший объём человеческих представлений о бытии, в том числе и о незнакомом Аристотелю понятии христианского Бога, заставившегося усомниться в прежде представляемых первоначалах, заменив их на Божественное волеизъявление.

Метафизика античных философов оставалась востребованной всегда. Её сохранили для европейцев арабы, пропустив через собственные представления о действительности. Приходится признать, прав тот, кто соглашается со всеми и принимает все варианты трактования настоящего, поскольку не существует единственного верного мнения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Допустимо ли метафизику поставить в один ряд вместе с другими умозрительными науками, к которым относятся математика, учение о природе и учение о божественном? Или метафизика не может быть постигнута умом? Она — не плод мыслей разума, а объект чувственного восприятия? Её невозможно понять, поскольку под метафизикой следует понимать нечто, сообщающее людям привходящее, надставленное над следствием из доступного им познания и опыта. Аристотель неспроста называл это тем, что идёт следом за физикой. Когда мир становится понятнее, требуется разобраться, почему ранее о том не задумывались. Хоть человек и смотрит в развитии вперёд, он не оставит желания разобраться, чего он так и не смог понять в прошлом.

Всё ныне нам известное не может объяснить человеческого бытия. Как у человека вообще появляется стремление к познанию? Вследствие каких процессов у него появилась к тому необходимость? Почему человека не устраивает текущее положение? Ответ понятен. Имеется стремление двигаться, сообщённое всему сущему изначально, коего вне воли придерживается и человек. Он обязан своими действиями вести движение, пока оное не остановится, поскольку Вселенной полагается когда-нибудь остановиться и вернуться в изначальное положение, ибо всё рождается и расцветает, чтобы увянуть и умереть.

Что же есть сущее? Это те элементы, о которых рассуждали до Аристотеля. Под сущим могут понимать даже числа и идеи. Сущее является и воплощением духовного. Значит, под сим стоит понимать многое, ничем его не ограничивая. Материю можно считать сущим. Суть бытия любой вещи — такое же сущее. Получается, вариантов множество, ежели Аристотель пытался об этом поведать, приводя в качестве примера разные формы носа. Как не смотри на сущее — оно является всем, что нас окружает.

Впрочем, Аристотель в противовес сущему измыслил не-сущее, дабы отделить материальное от духовного. То, что создаётся человеческим воображением было отнесено к не-сущему. Так идеи стали не-сущим. Сама метафизика стала таким же не-сущим. По сути, прошлое и будущее стало им. Для нас Аристотель теперь не является сущим, так как его в нашем времени и пространстве не существует.

Из рассуждений Аристотеля выходит: сущее и не-сущее не могут иметь сходных значений. Для примера приводится белый цвет кожи человека. Грубо говоря, быть человеком с белой кожей — сущее, а ощущать себя им — не-сущее. О сходных примерах Аристотель объёмно рассуждает, не давая уяснить, как это следует понимать относительно науки о первоначалах. Если он говорил о существовании и не-существовании, то отчего не ограничился более понятными примерами?

Возвращаясь к сущему. Оно цельное или состоит из частей? Говоря о человеке, не подразумевается разговор о его частях тела и органах, воспринимаемых в совокупности. Одно сущее предшествует последующему сущему? Палец не может предварять всего человека. Аристотель считает: важна каждая деталь. Речь снова не о первоначалах всего, а сугубо о началах нами воспринимаемого. Следовательно, подтверждается ранее сказанное, что «Метафизика» является сборником трудов, объединённых схожей тематикой.

Вследствие вышеозначенного формируется ложное представление о взглядах Аристотеля, должных в течение жизни изменяться, как то случается со всяким человеком. Его труды были объединены без учёта этого. Поэтому крайне трудно составить общее впечатление о метафизике, переполненной порою противоположными по смыслу идеями. Разговор о сущем просто невозможно понять, тем более соотнести его с наукой о первоначалах.

Аристотель задаётся вопросом: возможно ли разделить сущее? Будут ли полученные части самостоятельным сущим? Если от человека отделить часть, останется ли человек сущим и останется ли сущим отделённая от него часть? Если представить части человека сущими, то может ли человек быть сам тогда сущим? Может ли вообще сущее состоять из составляющих его сущностей? Думается, Аристотель заблуждается, уходя в размышлениях излишне далеко, провоцируя всему сущему придать вид не-сущего. Получится так, что бывшее мгновение назад сущим становится не-сущим в данный момент. Тот же человек, отдели от него часть тела, окажется отнесённым к не-сущему.

Вывод из рассуждений Аристотеля может быть один — использование приёмов софистов, желающих доказать угодное им, какие бы доводы рассудка они для этого не приводили в пример правдивости ими предполагаемого.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Труду о первоначалах быть! Аристотель в том твёрдо уверился. Решено посвятить доказательству этого одну из частей трактата. Таковой наукой полагается заниматься только философам. Диалектикам и софистам Аристотель отказал в праве на занятие метафизикой, ибо определил, что первые изучают непосредственно философию, а вторые считают, будто ею занимаются. Причина такого ограничения в необходимости установления аксиом, из которых исходит любая отдельно взятая наука. Путём диалога или суждением ради суждения аксиомы ими обязательно будут подвергаться сомнению.

Нельзя создавать науку на допустимости различных вариантов понимания одного и того же затруднения. Ранее Аристотель не мог определиться, чему отдать приоритет. Теперь он решил заняться проработкой деталей. Отныне не будет, якобы возможное и невозможное существуют одновременно. Даже учитывая убедительность речей Протагора, показавшего беседу оппонентов, где нет единой точки зрения, но оба они говорят правду.

Что же есть начало всего? Определённо точно можно утверждать: это то, откуда берёт начало движение, либо нечто первое, либо созданное по чьему-то волеизъявлению. Пример тому можно искать в греческих полисах, жизнь которых проистекает от начальствующих над ними людей. У всякого начинания есть твёрдая для того причина. Первоосновой начала должен являться бесконечно малый и неделимый элемент.

Задав ход суждениям, в дальнейшем Аристотель забыл, к каким слушателям он обращал послания. Представленное в тексте стало контрастировать с прежним содержанием. Видимо, Аристотель почувствовал себя Прометеем, должным вывести людей из пещер, ибо создаваемое им представление о первоосновах достойно внимания самых маленьких детей, не представляющих жизнь далее стен родного им очага.

Вот о чём говорит Аристотель: что есть природа или естество, без чего нельзя жить, без чего не возникает благо, как преодолевать препятствие через принуждение, как понимать — все вещи едины, что есть сущее, что есть сущность, что тождественно, что есть противолежащее, что есть предшествующее и последующее, что есть способность или возможность, что есть количество, что есть качество, что есть соотнесение, что есть законченное или совершенное, что есть предел, что есть расположение, что есть обладание или свойство, что есть преходящее свойство или состояние, что есть лишенность, что означает «иметь» или «держать», что означает «быть из чего-то», что есть часть, что есть целое, что есть нецельное, что говорится о роде, что означает «ложное», что есть привходящее или случайное.

Ознакомление с содержанием сих суждений не сделает знакомящегося с ними ближе к истине. Любой человек найдёт, какие пункты изменить на угодный ему лад. Разработать аксиомы Аристотель пока ещё не сумел. Высказываемое в прежней мере носит скорее компилятивный характер. Наиболее разумное нашло в высказываниях о понимании первооснов.

Примечательна в мировоззрении Аристотеля опора на существование мельчайших частиц, ограниченных в своей малости некоторым значением. Не допускается возможность существования частиц, не имеющих границ в делении, то есть способные иметь меньшие составляющие до безграничного предела. Это единственное, где оспорить утверждения о метафизическом понимании бытия не получится, поскольку сие предположение скорее всего никогда не сможет быть экспериментально доказано.

Прочее, нашедшее применение в первоначалах метафизики является подобием прописных истин, доводимых для сведения слушателей. Впрочем, сомнительно, чтобы древние греки были настолько несведущими в вопросах миропонимания, что с ними говорят на уровне детей, оскорбляя их интеллектуальные способности. Учитывая же, какими богатыми на слова были современники Аристотеля, практикующиеся в софистике, предлагаемый им вариант метафизики должен был мгновенно опровергаться. Посему неудивительно, почему ценителям научных диспутов и любителям праздных разговоров путь к метафизике оказался закрыт.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Истина всегда формируется на основании прежних истин, не становясь от того истинной. Прежде обсуждаемое и отвергнутое не может становиться основой для нового представления. Требуется коренной пересмотр, коего почти никогда не случается. Всё известное человеку — результат преемственности знаний, подверженных иллюзии, будто новое постижимо, а старое — достойно забвения. Так ли это? Любая философия неизбежно заходит в тупик абсурда, чтобы после приняться за переосмысление снова, идя по сходному с прежним путём развития. Будет ли речь об античных мыслителях или мудрецах Древнего Китая, в итоге всё сведётся к повторению идей Аристотеля, поставившего точку в философии, после чего начинается падение представлений о действительности, пока не наступит время повторения им сказанного кем-то другим, вроде Иммануила Канта.

Надо смиреннее относиться к текущему положению, всегда принимая его за промежуточное. Не нужно допускать категоричности в высказываниях, ибо следующие поколения оспорят тобою сказанное. Стоит взять пример с Аристотеля, не дававшего никому права на первенство. Все перед ним оказывались равными. Он один привёл в равновесие представления предков, дав им право на совместное существование. Не так важно, в чём ошибался предшественник, главное — ему удалось дать тебе пищу для ума, позволяя трактовать настоящее на собственное усмотрение.

Аристотель не отрицает способность людей разными путями постигать информацию. Кому-то хватит математических выкладок, кто-то желает видеть примеры сказанного, третьи и вовсе усваивают материал по рифмованным трактатам. Ко всякому человеку требуется особый подход. И в философии аналогично, склонного верить предположениям пифагорейцев, не убедишь в необходимости принимать прочие версии объяснения действительности.

Есть множество «если», учесть которые в полном объёме невозможно. Какого бы уровня человек не достиг, он всё равно встретит несогласного с его мнением. В силу ли свойственной людям привычки оспаривать до них доказанное или противоречие является второй натурой, истина обязательно подвергается нападкам. Опять же, текущая истина занимает промежуточное положение между недостижимым вариантом понимания истины и той, какой её представляли вчера. Поэтому существует перечень «если», мешающий заключению согласия.

Дабы эти «если» свести к минимуму, Аристотель предложил разработать исходный вариант для понимания первооснов. После данная наука получит прозвание Метафизики, а европейские философы на собственный манер начнут сочинять собственные Опыты, чем затруднят путь человека к началу начал. Ежели нельзя придти к общему мнению касательно частностей, то разве получится таковые уразуметь из-за желания кого-то определённого? Аристотель желал тем внести собственный вклад в измысленное до него предками, чтобы встать с ними в один ряд или вовсе вытеснив их. Он предложил применить для объяснения первоначал аксиому, которую никто не сможет оспаривать, принимая её за данность.

Вместо неоспоримых утверждений, Аристотель начал рассуждать. Он думает: мир познаётся чувствами или разумом? Всё есть единое одно или является множеством единиц? Допустим, вода — это цельное понятие или она состоит, например, из капель. Таким образом Аристотель говорит о неких частицах, подобии атомов или монад. При этом в тексте «Метафизики» есть призыв прибегать к доказательствам, не допуская мифологизирования. Сам Аристотель мог разделить воду на составляющие её общие части, объяснив на свой манер, но разделить полученные части на более мелкие он не мог, хотя до него и были высказывания, касавшиеся неделимых или самостоятельных мельчайших частиц, составляющих сущее. Говоря же о мифологизировании, приходится удивляться, как оного не заметили философы последующих эпох, вплоть до Просвещения, объяснявшие суть бытия Божественным волеизъявлением.

Аристотель предлагает понять сущность и её состояние. Если сущность может быть разделена, тогда она из чего-то состоит. Это что-то разрешено принять за нечто, пусть им станут точки. Тогда линии сущности непременно также должны состоять из точек. В той же мере допустимо взять числа, тела и плоскости. Всё это вполне может подойти, ежели то будет казаться приближенным к понимаю состояния сущности.

Наблюдая за такими суждениями, приходится признать, надо всеми размышлениями Аристотеля превалирует идея. Без её участия в голове человека ничего бы не побуждало к пробуждению мыслей. Но идеи являются приходящими — они быстро рождаются и вскоре уступают место другим. Такое положение не соответствует представлениям Аристотеля о сущности, должной быть постоянно существующей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Жизнь должна пониматься через сомнение. Кто сомневается, тот мыслит. Значит, допускает множество представлений, никакое из них не выделяя. В качестве основы можно взять «Метафизику» Аристотеля, объединившую для потомков все представления древних греков о мире, сходных только в осознании того, что человеку не дано полностью познать окружающее, какие бы он умственные усилия для того не применял. Сам Аристотель не предполагал ничего определённого, выступив в качестве комментатора дошедших до него представлений. Метафизике не полагалось быть наукой о первоосновах, как о ней принято думать сейчас. Более того, термин «метафизика» появился через несколько веков после смерти Аристотеля.

Прежде того, как начинать знакомство с трудами Аристотеля, нужно понять, каким образом следует это делать. Во-первых, работ в оригинале не сохранилось. Во-вторых, основная часть из дошедшего до нас является переводом с арабского на европейские языки. Поэтому, опираясь на столь важную информацию, нужно иначе трактовать, понимая возможность присущих текстам Аристотеля неточностей, если они вообще имеют к нему хоть какое-то отношение. Особенно это касается рассуждений о Боге, могущих быть мыслями переписчиков текстов. В такой же мере это касается абсолютно всего, о первоначальном смысле чего нам никогда не будет дано узнать.

«Метафизика» представляет собой цикл из четырнадцати частей, для большей их важности названных книгами. Общей повествовательной линии они не содержат, как и образующей содержание идеи, которую Аристотель желал бы раскрыть. Неизвестны и даты написания. Стоит предположить, что античные исследователи творчества Аристотеля или арабские переписчики взяли и объединили в единый массив имевшиеся у них сходные друг с другом тексты, создав тем самым называемое нами «Метафизикой». В дальнейшем всё изложенное в сём тексте будет считаться написанным непосредственно Аристотелем, чтобы не предполагать иного, вполне допускаемого необходимостью сомнений.

В первой книге Аристотель говорит — все люди от природы стремятся к знанию. Стоит ли вспоминать миф о защите титаном Прометеем людского племени, выступив тем против божественной воли Зевса? Открыв для человека стремление к познанию, Прометей понёс суровое наказание. Люди же отомстили Зевсу, скинув с себя морок из чар, отказавшись от идеи божественности вообще. Безусловно, ни Аристотель, ни кто другой до XXI века серьёзно так это понимать не стремился. И нет нужды искать в трудах Аристотеля средство по окончательному искоренению религиозного плена, от которого человечество не избавится ещё в течение нескольких тысячелетий.

Аристотель объясняет склонность у человека к знанию за счёт способности запоминать, чем он существенно выделяется среди представителей живого мира. Благодаря памяти человек обретает опыт, тем способствуя развитию науки и искусства. Чем чаще человек занимается определённой деятельностью, тем он лучше её делает. Следовательно, кто опытнее — тот мудрее. Это означает, что суть мудрости — постоянная практика.

Как же человек познаёт мир? Для того он использует силлогизмы — с помощью цепочки рассуждений приходит к требуемым ему выводам. Но для рассуждений нужны причины. За оные Аристотель предлагает считать сущность, материю, источник и итог движения. Для доказательства сего мнения Аристотель приводит почти компилятивную выкладку по достижениям предков. Теперь известно, древние греки искали первоначало бытия в чём-то определённом: Фалес — в воде, Анаксимен и Диоген — в воздухе, Гиппас и Гераклит — в огне, Эмпедокл — во всех этих элементах и в земле, Анаксагор — в уме, Эмпедокл — в способности всех элементов соединяться и разделяться, Левкипп и Демокрит — в полноте и пустоте, Платон — в идеях, пифагорейцы — в числах.

Как видно, изначально древние греки считали первоначалом бытия определённую материю, либо их сочетание. После, когда стало очевидно, что, допустим, вода даёт жизнь, но жизнь не может быть порождена только водой, как не может быть порождена просто материей в любых её сочетаниях, пришлось согласиться с предположением о начале жизни с помощью того, кто умеет обрабатывать материю и придавать ей требуемую форму. Казалось бы, Аристотель обязан был рассмотреть роль богов, чего в «Метафизике» практически не прослеживается. Словно пласт рассуждений оказался вырван, сразу переключив внимание на следующий этап развития человеческой мысли.

Насколько допустимо считать идеи или числа за первооснову бытия? Во времена Аристотеля это серьёзно обсуждалось и требовало усилий, дабы высказать убедительное опровержение. Аристотель не считал необходимым отрицать, считая полезным допускать всё претендующее на прозвание истины. Он дал общее представление, предложив каждому выбрать близкий ему по духу вариант.

Самым логичным решением оказалось считать первоосновой всего саму природу, поскольку любая материя тогда оказывалась первичной. Это породило новые рассуждения, касающиеся всего сущего вообще. Например, Вселенная подвижна или нет? Её следует понимать разумом или чувствами? Есть у неё предел или она беспредельна? Или всё, согласно Ксенофанта, есть Бог?

И всё-таки, правдивой остаётся считать точку зрения Платона об идеях. Ведь именно идеи первичны, тогда как все исходит непосредственно из них.

Автор: Константин Трунин

» Read more