trounin.ru

Крашевский — классик польской литературы, живший и творивший от начала и до конца XIX века. После себя он оставил богатое наследие, включая большое количество книг по художественной обработке истории родной страны. Для стороннего наблюдателя Польша никогда не представляла ничего особенного, находясь где-то в середине Европы, иногда исчезая с карты, иногда заново появляясь, а то и соединяясь с другими государствами в унии, меняя очертания, но не меняясь изнутри. Если и пошли откуда-то демократические поползновения по континенту, то это было не плодом деятельности США, а стало личной заслугой польского народа, издревле привыкшего диктовать волю своему государю, а самого государя выбирать на каждой элекции после смерти предыдущего правителя. Но обо всём этом ниже. Сейчас стоит лишь сказать, что Крашевский просто обязан хотя бы один раз удостоиться внимания каждого читателя, ради поднятия престижа этого писателя в глазах людей, достойного такого вне всякой меры.

Под обложкой восьмого тома собрания сочинений содержатся два произведения: «Божий гнев» и «Дети века» — не имеющие между собой ничего общего, кроме имени автора. Если «Божий гнев» рассказывает о событиях после польской интервенции на Русь до шведского потопа, то «Дети века» — это рассказ о современниках писателя, утративших связь с исторической реальностью. Предлагаю рассматривать в отдельности.

I. «Божий гнев». Юзеф Крашевский строит сюжет книги ровно по тем правилам написания, которые характерны для многих произведений других писателей его времени, впрочем и для всех последующих тоже. То есть взятый за основу сюжет перекликается с историческими реалиями, но придумывается параллельное действие, связанное с любовными похождениями одного из героев. С мужской точки зрения — это просто заполнение свободных мест на страницах, удлиняя таким образом наполнение. Это не критично. Главное — перед читателем разворачивается картина первых лет правления Яна Казимира и чего-то вроде гражданской войны, где роль основного нарушителя спокойствия берёт на себя Богдан Хмельницкий, устраивая постоянные совместные с татарами вылазки для того, чтобы урвать себе кусок получше.

Казалось бы. незадолго до этого, Владислав IV был призван на московский стол, дабы править всей Русью, отчего всё-таки отказался, посчитав такую идею нецелесообразной. Русь немного погодя снова наберёт силы, а Польша, пребывая в составе Речи Посполитой, окажется в весьма щекотливом положении, о котором Крашевский постоянно говорит вскользь, называя его шведским потопом. Произошёл ли он до Яна Казимира, во время или после, но одно ясно — польский правитель желает прибавить к своему титулу наименование короля шведского. Что именно вообще подразумевалось под божьим гневом, прояснить так и не удастся. Им может оказаться не только нависшее завоевание Швецией, но и бунтующий Хмельницкий.

Сюжет плавно перетекает от элекции нового короля до кровопролитных схваток, где на помощь Речи Посполитой приходят военные отряды с разных концов Европы, считающих важным охранять пограничные рубежи, покуда татары не продвинулись к ним ближе. Не скажешь, что описание батальных сцен поражает воображение — это вещь вообще специфическая. Но пыль за зубах читателя будет хрустеть точно, как и мерещиться множество отрубленных конечностей, да головы с вытекающими мозгами — это реальность войны, где Крашевский решил обойтись без излишней романтизации, показывая весь трудный процесс по обороне государства от чужеземных захватчиков.

В книге есть существенный плюс. Читатель лучше понимает вольнолюбивый нрав поляков: «Это была эпоха морального упадка, такого, можно сказать, бесстыдства, что подобные вещи никого не смущали. Каждый без совести и сожаления рвал на клочки злополучную Речь Посполитую, которой нечем было платить войскам». Конечно, каждый имеет право на своё мнение, но когда решается судьба государства, тогда шляхта проводит совещание сама с собой, игнорируя призывы короля к новому нападению на практически добитого противника, решая разойтись по домам. Ян Казимир буквально плачет от такого положения дел, где от его мнения ничего не зависит. Совсем немудрено, что Польша позже практически исчезнет с географических карт, будучи разделённой между соседями.

«Он готов поддаться Москве, продаться туркам, союзничать с татарами, а душу отдать сатане, лишь бы погубить нас. Домогается Киева, завтра будет домогаться всей Руси и проведёт границу в самом сердце Речи Посполитой» — так говорит Крашевский о Хмельницком, чья фигура опосредованно предстанет перед читателем. А уж как будут понимать такое отношение автора к атаману казацкого воинства — личное дело каждого. Может и хотел Хмельницкий для себя урвать кусок пожирнее, только Крашевский ограничивается лишь уподоблением Хмеля буйной голове, живущей по законам истинного казака — грабить соседей, жить лихо и собираться на новое дело. Кроме внешнего врага на глазах читателя созреет враг внутренний, что подобно Роберу Артуа убежит к сильному соседу, провоцируя того на войну, после чего страна-обидчик практически потеряет суверенитет.

Историей Польши надо интересоваться. К сожалению, читатель больше расскажет о Франции, нежели об исторически важном соседе.

II. «Дети века». Проблема отцов и детей Крашевским поднимается в порядке слома старых традиций, когда застоявшийся уклад жизни пришла пора менять на новый. Трудно представить, чтобы при всей любви к свободным действиям, в Польше могли существовать причины для изменения сложившегося положения дел. Оказывается, Польша в XIX веке испытывала точно такие же проблемы, которые свойственны всем европейским странам того времени: постепенно отпадает нужда в титуле, всё большее значение приобретает владение денежной наличностью, быть ячейкой общества становится всё более тягостным, покуда в каждом молодом человеке всё больше просыпается тяга с собственному благополучию и шансу молвить грубое слово родителю, касательно всех его дум насчёт твоего будущего.

С первых страниц кажется, что автор водит читателя из одной семьи в другую, показывая ни с чем не связанные события. Складывается впечатление, будто Крашевский хотел показать каждый порок в отдельности. Но уже ближе к середине повествования все линии переплетаются, а утерянные связи выходят на поверхность. Если бы не изложение в виде прозы, то в голову приходит ассоциация с добротно построенной пьесой, где каждому акту своё место, а каждому диалогу — свет с нужной стороны.

Псевдогении, что миру дают только псевдогениальность; болезнь души, выраженная ленью и отказом от труда: одна из историй, где приёмный сын выказывает неуважение к приёмному отцу, посылая того лечить кого-нибудь другого, покуда строптивый дух юнца имеет право выражаться стихами и заслуживает более лучшей доли. Круговерть домыслов о происхождении, любовные похождения к богатой незамужней женщине, кичливость собственной важностью — всё это проходит перед глазами читателя. Покуда не станет окончательный расклад наиболее ярко отражать реальное положение дел — никакого конфликта между поколениями не существует: просто от исходных корней побеги бегут на новую территорию, чтобы повторить всё сначала.

Так и протекает повествование «Детей века», где каждый тянет одеяло в свою сторону, стараясь добиться более лучшего для себя, плюя на всех окружающих. Мораль из всего дошла до нас в неизменённом виде, показав наличие надуманной извечной проблемы, которая всё-таки часто портит жизнь, но редко какой родитель умеет грамотно пустить рост своего побега в нужном направлении, а умелых садовников, способных провести грамотную обрезку — никто просто слушать не станет. Молодость — это время для проб и ошибок, уже пройденных предыдущими поколениями, но никто не оборачивается назад. Стоит ли вспоминать поговорку о том, как поступают умные и дураки, учась на ошибках.

Автор: Константин Трунин

Дополнительные метки: крашевский божий гнев критика, анализ, отзывы, рецензия, книга, Józef Ignacy Kraszewski, Boży gniew czasy Jana Kazimierza, Dzieci wieku, analysis, review, book, content