trounin.ru

Война — самое ужасное горе, которое только может представить человек. Словно бы на законных основаниях одна часть людей решает себя достойной добиваться разрешения политического кризиса путём убийства и разрушения. Другая часть — не желает принимать то за допустимое, уже себя считая вправе наносить аналогичный урон противнику. А если таких частей более двух, разворачиваются масштабные боевые действия, в результате которых начинают гибнуть миллионы людей. Именно в Первую Мировую войну человечество отметило обострение данной проблемы. Вполне очевидно, почему укрепилось мнение, насколько необходимо избегать таких конфликтов. Но это всё мысли наперёд, когда за короткий срок между двумя Мировыми войнами случится время для осмысления недопустимости столь масштабного кровопролития. Пока же следовало показать, насколько опасными становятся именно современные войны. Жорж Дюамель отразил события с новой для читателя стороны, показав будни полевого хирурга.

Не успевший себя зарекомендовать в качестве деятельного писателя, Дюамель должно быть поразил читателя своих дней. Или тот читатель за четыре предыдущих года успел проникнуться ужасами боевых действий. Каждый знал, как за один день на полях сражений могло погибнуть не менее миллиона солдат. Разве это совместимые потери с возможностью их осмысления? Словно небольшое государство за одни сутки полностью теряло своё население. В 1914 году Адриан Бертран в «Зове земли» пытался осмыслить войну за неизбежное событие. Годом позже — Рене Бенжамен в «Гаспаре» описывал весь ужас боевых действий, пусть в столь же сухой манере изложения. А в 1916 — Анри Барбюс в «Огне» видел рост противоречий, должный обернуться крахом для втянутых в войну сторон. И даже Анри Малерб с книгой «Пламя в кулаке» возвращал читателя к осознанию войны в качестве непреодолимой силы. Оставалось глубже вникнуть в проблематику, посмотрев глазами медика, чем и стала «Цивилизация» за авторством Жоржа Дюамеля.

Дюамель замечает, что на поле боя все находятся в равном положении нависающей над ними смерти. Каждый может погибнуть. Какое бы человек не занимал место в обществе, он погибнет от тех же мук, разделив их с собратьями по оружию. А если не погибнет, будет доставлен в полевой госпиталь, где скорее всего ему не сумеют помочь. В случае опасных для жизни ранений, будут приниматься скорые решения. Кому требуется большой объём медицинской помощи, обойдутся в лучшем случае небольшим вмешательством. Например, никто не станет сохранять конечность, если её проще ампутировать. Но и тут нет гарантий способности человека после восстановиться. Скорее всего последует смертельный исход. Читатель даже не сможет представить, сколько таких солдат проходило через руки полевых хирургов, вроде бы оказывавших помощь, вместе с тем не способных уберечь от смерти.

В минуты покоя между операциями приходилось решать вопросы с захоронением. Главное затруднение — по каким обрядам это совершать. Умерший мог быть католиком или иудеем. Иногда решить на месте казалось невозможным. Приходилось доверять мнению сослуживцев, точно имевших представление, какой веры мог быть умерший.

И теперь читатель должен задаться ещё одним вопросом: что есть цивилизация? Получается, её отличие лишь в гораздо больших человеческих жертвах, и в способности осмыслить ужас непосредственно самих войн. Тогда почему подобное вообще допускается? Именно по причине способности проводить различие, видя в чём заключается смысл гуманности. Читатель скажет, насколько противоречивы данные суждения. Только вот закончится война, и все забудут об её ужасах. Появится смысл рассуждать об этом в случае начала новой.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Если посмотреть на лауреатов Гонкуровской премии за всё время её существования — видишь большой перечень фамилий. И не можешь понять, насколько все эти люди заслуживают внимания. Можно сказать иначе: а заслуживают ли произведения-лауреаты должного к ним внимания? Чаще всего Гонкуровская премия — это признание заслуг в общем. Хорошо, если в тот год было написано знаковое произведение. Иногда лауреаты только начинают входить в пик писательского мастерства… и словно бы премирование должно привлечь к ним внимание читателя. То есть всё это не так просто воспринимать, не имея соответствующей подготовки. Да и даже прочитай все произведения лауреатов Гонкуровской премии, насколько способен окажешься говорить о французской литературе, начиная с 1903 года? Определённые направления для дальнейшего ориентирования выделить для себя сможешь. Не более того. Однако, пришло время осмыслить «Пламя в кулаке» за авторством Анри Малерба.

Этот человек участвовал в Первой Мировой войне, после стал президентом писательской ассоциации ветеранов боевых действий. Говорят и про учреждённую премию его имени, вручаемую за лучшее эссе. Что до непосредственно выбранного в лауреаты произведения за 1917 год, им стала книга «Пламя в кулаке». Читателю предлагалось ознакомиться с бытом военного времени. И более ничего прочего за интерес к произведению не говорило. Насколько вообще оправдано было в те годы выделять среди прочих именно книги с сюжетом о войне? Особенно книги, где показывается преимущественно война, не всегда в каком-то определённом смысле, вроде пробуждения патриотических чувств или осуждения человеческого стремления сводить противоречия к физическому уничтожению представителей других стран. Разве читатель не видел прежде, насколько описание с натуры ставилось за приоритетное?

Конечно, читатель сошлётся на натурализм. Премия достойно заявляет о выборе произведений именно данного плана. Не раз были нападки со стороны критического или читательского сообщества. Ведь количество лауреатов велико, но некоторых именитых французских писателей в их числе нет. В том числе и именитых сторонников натурализма, чей век оказывался слишком короток. Что касается прочих направлений литературы — они игнорируются. Плохо ли это? Совсем нет. Однако, в некоторые времена выбор сводился к определённым писателям, быть может на совсем немного опережавших прочих номинантов. И вот перед читателем очередной лауреат Гонкуровской премии. В случае военного времени вполне очевидно — лучше выбрать современника событий. Но читатель тут бы снова возразил, указав на не столь уж обязательную категоричность в суждениях.

Нет смысла судить и рассуждать. Гонкуровская премия за 1917 год в очередной раз досталась писателю-фронтовику, и неважно — насколько это оправданно, если годом ранее был отмечен званием лауреата Анри Барбюс, более прочих искавший справедливости, не воспринимая необходимость войн для человечества. Положение приводило к необходимости раздуть «Огонь» до «Пламени в кулаке». А о чём именно будет повествовать Малерб — не самое главное. Лишь бы это произведение было о войне, воспринимающее её за важное явление.

Читателю может показаться, толком ничего не было рассказано. Так и есть на самом деле. Иные произведения не оставляют после себя памяти, кроме сохранившегося следа. Анри Малерб действительно писал о войне, но уступил в этом другим своим собратьям по перу, более умело подошедших к отражению событий с полей Первой Мировой войны. Но и они — как бы то не казалось странным — оказываются забытыми, особенно учитывая количество прошедших лет. У Франции впереди ожидались другие проблемы, и интересовать читателя будут уже другие сюжеты. Только бы вспоминали — пока Гонкуровская премия продолжает существовать, точно не забудут.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Страна находится в состоянии войны, немцы рвутся к Сталинграду, накал сопротивления нарастает, а где-то в татарских землях расположился колхоз, находящийся недалеко от боевых действий, но продолжающий функционировать на благо государства. Не идёт речи об эвакуации хозяйства, как то происходило в Белоруссии. Никто даже не помышляет, будто придётся столкнуться с немцем на этой земле. Даже подними хозяйство выше достойного уровня, никто не станет рассматривать вариант с возможностью потерпеть поражение. Такого рода произведение не так сложно помыслить, когда война уже закончена. Гумер Баширов брался повествовать позже. А если так, нет смысла проявлять волнение по поводу судьбы татарского колхоза. Более того, надо рассказать советскому читателю, каким образом данный колхоз стал на голову выше прочих, добившись получения переходящего Красного знамени, более не собираясь его кому-либо уступать.

Но Баширов не может рассказывать об особенностях колхозной жизни. Чего-то ему не хватает. Да и не каждый способен описывать действительность на уровне Галины Николаевой, чуть позже Гумера образцово наполнившей содержанием роман «Жатва». Баширов всё-таки показывал колхоз военного времени. Именно тот период, когда обходиться приходилось малыми силами. Не хватало практически ничего. Может потому читатель с интересом внимал жизни вообще. Например, его вниманию представлен сперва юный музыкант, чьи успехи заставляли гордиться, в числе прочих он отправится на войну, будет искалечен, и будущее его станет сомнительным. Баширов не позволит свершиться несправедливости, учитывая имевшиеся возможности у советских граждан.

Гумер правильно поставил точки над всяким, кто возвращался с войны. Получив ранения, они не могли вернуться к полноценной жизни. Что с ними делать? Для колхоза такие работники — обуза. Не в силу имеющейся у них неспособности, скорее по сломленному духу, отчего они испытывали уныние. Баширов нашёл применение для каждого. Можешь читать газеты? Тогда выходи в поле, знакомь работников со свежей информацией, пока они выполняют трудовые обязанности. Уже тем принесёшь пользу для общества. Главное, суметь принять себя способным давать людям всё, к чему они сами в тот момент не могут проявить внимания. Всякий труд в действительности полезен — словно ещё раз повторяет Гумер Баширов.

Людям могло казаться, кого не отправили на фронт, они продолжают оставаться бесполезными. Будут просить, и им бесконечное количество раз откажут. Особенно это касалось девушек. Не совсем понятно, почему Баширов вводил таких персонажей. Вероятно, труд в тылу не воспринимался за способный помочь одолеть противника. Читатель видит таких персонажей, проявляя сочувствие к их воле. Когда-нибудь желающие будут отправлены на войну, но не раньше, чем принесут пользу непосредственно колхозу. А пока битва под Сталинградом становилась всё жарче. Помочь в столь критичный момент считалось крайне необходимым. Потому и желали отправиться на войну. Хорошо, умные люди знали, насколько важно одолеть противника, но и оставить страну без продовольствия вовсе нельзя.

Ещё важный момент — сплочённость государства. Нет ни слова об интересах кого-то. Наоборот, Советский Союз населяет единый народ, живущий общим интересом. И добивается этот народ лучшего из возможного. Будь оно подлинно и действительно так, не случиться росту противоречий. Или вторжение противника заставило сплотиться для борьбы? На страницах «Чести» всё настолько хорошо, что именно такого должен желать читатель. А ежели кому-то мнится иное, быть тогда большой беде. Но у Баширова мир обязательно должен казаться прекрасным. Переходящее Красное знамя татарский колхоз действительно получит.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Люди должны сами создавать для себя неприятности: девиз повествования от Галины Николаевой. Читатель это понимает с самых первых строк, когда видит упёртого человека, получившего ранение в голову, решив теперь лежать в больнице, никого о том не предупредив. Его родные и похоронили, не получая вестей в течение двух лет. И вот теперь этот человек стремился домой, не подумав отправить письмо о возвращении. Даже в дом он входил, встречая удивлённые взгляды родственников, особенно жены и… другого человека, посчитавшего за необходимое взять семейный быт в свои руки, помогая растить детей. Это лишь первое обстоятельство, которое читатель видит на страницах. И не будь его, кто бы стал читать произведение, по плотности сельскохозяйственной мудрости сравнимое разве только с «Георгиками» Вергилия.

Слог у Галины Николаевой поставлен на отлично. Да и содержание — образец классической русской литературы. Герои действия сами создают себе проблемы, всячески пытаясь с ними справиться. То есть читатель понимает, насколько незаладится жизнь человека, приехавшего домой без предупреждения. Останется дождаться окончания повествования, чтобы понять необходимость нахождения путей для построения не собственного счастья, скорее общечеловеческой радости, поскольку бороться придётся в большей части за становление колхоза. А почему бороться? По очевидной причине — лучшие кадры ушли на войну, толковых управленцев не осталось, вследствие чего всё было развалено. Читатель волен подумать: как такое вообще могло произойти? А как же все те произведения об управлении колхозами, написанные непосредственно в пору самой войны, или об их функционировании в те годы? Взять хотя бы «Честь» Гумера Баширова. Но в том и заключается особенность литературы «хорошего и лучшего» — плохого происходить не может. Однако, читатель негодует: тогда кто разваливал колхозы?

Читатель быстро найдёт ответ, подсказанный самой Галиной Николаевой. Разлад вносили люди старой формации, противящиеся выполнять от них требуемое. На страницах «Жатвы» идёт в применение абсолютно всё, способствующее сельскому хозяйству и животноводству. Действующие лица умело применяют всевозможные принципы обработки земли и возделывания культурных растений, с лёгкостью выводят морозостойкие сорта, повышают удой и качество молока. А если кто идёт в отказ — получает наглядное осуждение. Такие лица обязательно поймут ошибочность заблуждений, не раз до того прилюдно опозоренные, они же примут меры к исправлению.

И читатель всему этому внимает с интересом. Но раз за разом продолжает возмущаться, когда понимает особенность привнесения деталей в повествование. Разве не порождается глупость прежде всего глупостью? Но глуп тот, кто её претворяет в жизнь, или оную будто бы обнаруживающий? И сколько можно подобное использовать для наполнения произведения? Зачем внимать изначально семейному разладу, чтобы он постоянно ширился? Читатель даже в дельном человеке начнёт находить склонность к неуживчивости. Вместе с тем понимая, внимание к «Жатве» строится именно на таких моментах.

Теперь же читатель скажет: а причём тут «Георгики» Вергилия? Разве не помнит читатель про сей замечательный труд римского поэта, по которому многие века после, и даже тысячи лет, занимались тем же искусством сбора дикого мёда. Конечно, по «Жатве» не станут вести сельское хозяйство. Галина Николаева показала лишь принципы, свойственные советским людям, начиная с тридцатых годов, твёрдо считавших за необходимое в кратчайшие сроки освоить абсолютно все доступные им ресурсы. Другое дело, насколько использованные методы сохранились, не уступив место более продуктивным. В любом случае, читать «Жатву» должно быть интересно, и удивляться, насколько автору удалось создать произведение, наполненное столь высоким уровнем читательского желания вникнуть в суть происходящих конфликтов.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Не беспросветный мрак — но всё же! Читатель не сразу поймёт, почему Гладков за вторую книгу, изложенную в жанре беллетризованной автобиографии получил Сталинскую премию, на этот раз первой степени. Что такого он сообщил, отчего был поставлен на один уровень с таким произведением, которое безусловно заслужило награду, «Жатвой» Галины Николаевой. Рассказал Фёдор, прежде всего, о собственном представлении прошлого, каким он лично хотел бы его понимать. И не обязательно, будто он упомнил всё с предельной точностью, учитывая прошедшую с той поры половину века. Читатель увидит, насколько жизнь в России не претерпела изменений. И если по жизни в деревне это казалось вполне допускаемым, то теперь Гладков описывал другие места, где всё сохранялось в прежнем виде.

Что увидел Фёдор в своих воспоминаниях? За пределами деревни жили люди разительно иначе. Они причудливо одевались, отличались своеобразным поведением, могли улыбаться тебе, либо стараться тебя обобрать. Ни в чём герой повествования не был готов к ожидавшим его переменам. Он долго будет удивляться, почему жизнь менялась, а порядки оставались прежними. Вследствие какой причины продолжалось отделение черни от остальной части общества? Читатель ведь понимал — герой повествования относился как раз к той самой черни. Потому плыть им по реке четвёртым классом. И потому не иметь надежд на хорошее к себе отношение. Справедливо ли, должен был задуматься читатель. Заодно размышляя над целесообразностью существования того строя, где имелось подобного рода разделение. Иной читатель вовсе недоумевал, когда понимал, насколько уравнение низвело всех на положение четвёртого класса. Именно в таком духе читатель должен думать, принимая построение мыслей юного героя повествования, с таким непониманием тогда пытавшегося осознать новый для него мир.

Жизнь и не может измениться в какую-либо сторону. Может был краткий период мнимого благополучия, всегда переходящий от оного на прежнее положение. Как в юные годы Гладкова, так и во многие другие времена, не приходилось думать о праве на вольное мнение. Пусть в той же «Жатве» Николаева писала про способность каждого претворять свои мысли в действительность, но только некоторых членов общества, тогда как другие должны были следовать указаниям над ними вставших. В какой форме на это не посмотри, всё зависит от способности определённых людей добиваться соответствующего положения. Вот и кажется, будто баре ушли, вместо них появились другие — назвать кого можно хоть тем же самым словом, либо неким другим. И после иначе не будет. Даже в более поздние годы, когда всё придёт к очередному мнимому благополучию — редкий начальник станет отличным по своим размышлениям от тех же самых бар.

Но это малая часть повествования от Фёдора Гладкова. Он вспоминал, как ему приходилось трудиться. На первых порах делал это неумело, до волдырей на руках. Не мог тогда соотнести порывы сделать качественно и быстро с реальными физическими возможностями. Со временем научится, найдёт друзей по наивному пониманию истинности дружбы, когда скрепляют негласное соглашение посредством соприкосновения кровавыми порезами. Под конец Фёдор предложит читателю осознание пришедшей на Волгу холеры. Период становления героя повествования должен был перейти в следующую стадию. Вероятно, и за неё Гладков обязательно бы получил Сталинскую премию. Но того не случится, поскольку её написание затянулось, публикация книги «Лихая година» состоится только в 1954 году. Если читатель готов продолжить знакомиться со становлением Фёдора — есть смысл обратить внимание.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Сколь стремителен бег времени. Вчера ты жил в условиях ограниченного интернета, экономил каждую минуту его платного времени, порою до получаса настраивал соединение с помощью проводного телефона, прошёл через множество форумных, почтовых и прочих забав, погружаясь в переписку по чату с незнакомцами, участвовал в АДнДшных приключениях, в онлайновых пошаговых стратегиях и симуляторах футбольного менеджмента, не считая блоггинга посредством ЖЖ, либо фотоохоты для публикации на Яру. Чего только не было. А кто-то в это время погружался в мир прозы и поэзии, останавливая внимание на различных проектах, вроде Самиздата или ЛитПричала. Когда-нибудь и это станет данью прошлого. Пока предстоит разговор о дне современном — о том, как приобщился к ЛитПричалу Тимур Тамирхан, написав о том цикл коротких «Причальских былей».

Читатель не сразу поймёт, как отнестись к воспоминаниям о людях, которые нигде и никак ему не могут быть известными. Серьёзно внимать описанию мыслей о пропаже одного из модераторов проекта? Неужели Тимур об этом рассказывает на полном серьёзе? Да ведь так оно и есть. Или про некоего пользователя Виктора Рыбакова… Тамирхан воспринимает его за андроида. Пусть так — подумает читатель. Чем-то писатель всё равно должен удивить. Такая вводная информация может подготовить к чему-то существенно важному.

И действительно. Часть былей показывает Тимура умелым рассказчиком, способным зародить интригу, за развитием которой следишь с пристальным вниманием. Например, про таинственного человека, отправлявшего письма через личные сообщения, после чего каждый раз удаляя аккаунт. Много ли такого случается на проектах, где имеешь счастье находиться? Бывает так, что тебе пишет пользователь под видом девушки из арабских стран, интересуясь твоим мнением об этичности позволительности оказывать услуги интимного плана юношам. Подумаешь себе про извращенца, каковых на просторах интернета великое множество. Но в случае Тамирхана случай особый, названный им «Шифром Цезаря».

В какой-то момент читатель обязательно подумает, насколько мало написано. Почему Тимур не наполнил мир своих представлений о ЛитПричале большим количеством материала. Он имел встречи в реале с прочими участниками проекта, у него всё равно должны были накопиться мысли, которые он оставил при себе. Не хватает более полного раскрытия темы. Кто эти лица, встречаемые от были к были? Почему ничего не написано про Свету, более прочих мелькающую на страницах, словно являвшейся связующим звеном повествования, оставаясь притом всего лишь одним из пользователей проекта? Или должна сперва произойти развиртуализация?

Что более прочего напрашивается, представить повествование в виде «Игры в Классики». Если кто не помнит, Хулио Кортасар придумал написать книгу сносок. Начиная читать первую, приходилось переходить к какой-то другой, указанной автором, для чего книга постоянно листалась и перелистывалась, прочитываемая не в линейном порядке, хотя никто не мешал её взять и прочитать от начала до конца, игнорируя указания автора, либо составить собственный маршрут. Можно было поступить подобно Милораду Павичу, показавшему на примере «Хазарского словаря» способ разделения глав в соответствии с алфавитом, и читатель в случае необходимости мог выбрать соответствующую главу, когда желал понять, о чём автор хотел ему рассказать. Допустим, в ряде случаев читатель нашёл бы главу «Света».

А если размышлять на метафизическом уровне. Думаешь, насколько жизнеспособной может быть литература об интернет-проектах? Неужели в будущем серьёзные дяди будут писать монографии о том же ЛитПричале, проводя изыскания с помощью доступных им инструментов для подобных исследований? Почему бы и нет. Либо ничего этого не будет, но зато кто-нибудь возьмётся за чтение «Причальских былей», воспринимая повествование за аллегорию на саму жизнь.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как удивительно смотреть на мир, понимая, смотреть на него таким образом способен только ты. Никто другой не сможет такого взгляда повторить. Почему? Каждый проживает собственную жизнь, претерпевая совсем другие жизненные обстоятельства. Поэтому постоянно возникают споры и противоречия. Достаточно одной малозаметной детали в понимании, чтобы разойтись по разные стороны. И ладно бы, когда дело касается знакомых людей. В случае проживающих на соседней улице, в соседнем районе, населённом пункте, регионе… градус противоречий только нарастает. Что уж говорить про людей, выросших в разных странах. Они могут смотреть одинаково, но понимать отличным друг от друга образом. Как такое возможно? Это следует считать за последствие становления при различающихся условиях. И так будет всегда, пока существует человек.

Вот перед читателем русский и американец. Один из них смотрит на мир просто, и второй — просто. Но один готов с миром делиться, а второй — готов от мира брать. Возникает взаимовыгодная предпосылка к совместному существованию. Именно так может показаться. Вот просит американец у русского звёздочку, предлагает целый доллар. Русскому не жалко этих звёздочек хоть коробку отдать, даже денег не возьмёт. Как поступит американец? Возьмёт звёздочки бесплатно, после продаст другим американцам по двадцать пять долларов за штуку, ещё и пожалев, как мало он встречался с русскими, иначе давно бы стал богачом. Собственно, Лавренёв наглядно показал, почему русские привыкли отдавать им принадлежащее даром, думая тем нести радость людям. И не понимают русские, отчего над ними смеются, желая у них не просто брать даром то, что они готовы отдавать, скорее отхватив дающие руки по локоть, прибрав попутно ещё что-нибудь.

Но американцы — люди разные. Читатель ведь знает, как формировалась американская нация. Предприимчивость у них в крови, иначе не владеть им занимаемой ими территорией. Есть среди них совестливые люди. Быть может, чьи предки являлись выходцами из России. Иначе трудно объяснить, каким образом у Лавренёва появляется персонаж, считающий долгом чести отстаивать прежде занятую позицию. То есть Вторую Мировую войну американцы выиграли с русскими, данный персонаж получил за то от русских награду. Со временем политические предпочтения изменились. Теперь от того персонажа стали требовать показать русским едва ли не неприличный жест, вернуть награду, навсегда разорвать с ними отношения. Но как это сделать, если совесть не позволяет быть флюгером на ветру? Вчера он считал их за друзей, сегодня — за врагов, завтра вновь станет другом? Причина таких требований вполне понятна — поиск лучших условий для существования. Чего русский человек как раз и не поймёт, задавшись вопросом: зачем?

Что с этим делать? Как это исправить? И нужно ли с этим что-то делать, это как-то исправлять? Должно быть ясно, таковы условия существования человеческого общества. Не бывает так, чтобы два человека смотрели на мир одинаково. Даже сойдись они во многом, в чём-то между ними случится разлад. Лавренёв смотрел на взаимоотношение русских и американцев глобально, не нисходя до деталей. Потому как при тщательном разборе вникать в конфликт станет гораздо интереснее. Вместе с тем, формата пьесы уже не хватит. Читателю достаточно будет знать, что среди американцев в той же мере идёт борьба между «лучшим» и «хорошим», где каждый желает видеть положение государства на гораздо более выгодных позициях, воспринимая достижение такого состояния с разных позиций.

Борьба взглядов нам жить помогает: такую мудрость должен извлечь читатель из «Голоса Америки».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Каким образом люди должны взаимодействовать друг с другом на уровне государств? С одной стороны кажется, будто человечество едино. А на деле? На деле таковым оно никогда не будет. И ничего с этим не сделаешь. Вероятно, в отдалённой перспективе, человечество действительно станет единым, только то настолько утопично, что подобно несбыточной мечте. Или даже антиутопично, поскольку подобное возможно лишь под диктатом беспрекословного подчинения, когда люди уподобятся бездушным телесным оболочкам. Тогда вовсе становится непонятным, почему люди должны друг с другом взаимодействовать. Зачем? Особенно в сфере собственных достижений. Можно поступить проще, взяв за пример западную модель. Согласно оной центр достижений человечества находится под их контролем. Если хочешь быть причастным, принимай условие находиться в их подчинении. Кажется, это является не совсем честным. Однако, другой модели общего для человечества принципа взаимодействия предложено не было. Всякий другой принцип становился посредником, в конечном итоге переходящий на западную модель. А как предстояло быть советским учёным, желавшим приобщения к всеобщему? Как раз об этом и постарался рассказать Константин Симонов.

Читатель спросит, каким образом это вообще может функционировать? Если передашь информацию, например, о новом способе борьбы с чумой, то практически сообщишь секрет биологического оружия. Тут, как минимум, речь пойдёт о государственной измене. В последующем оно так и будет восприниматься, отчего учёные окажутся под постоянной угрозой провести несколько десятков лет на положении заключённых. Но в первые годы окончания Второй Мировой войны западные государства скорее считались за дружественные. Пусть никто не верил в возможность такого отношения в хоть самой малой продолжительной перспективе. Да вот учёные — люди другого склада ума, желающие развивать науку совместно, из-за чего не всегда способны соотнести реальное положение дел с необходимостью заниматься совместными разработками. Правильно будет поставлена проблема: если сообщить им о новом способе борьбы с чумой, на западе сэкономят три года. Почему-то в обратную сторону это не работает. То есть советским учёным никто не станет помогать. Причина чего очевидна — они сами согласились находиться под контролем центра достижений человечества.

Есть ещё одна проблема. Когда представляешь собственные разработки для изучения, можешь оказаться посторонним лицом. Буквально — тенью чужого успеха. В учёном мире к тому не привыкать. Но в случае, когда достижение приписывается руководителю проекта, это практически само собой разумеющееся. Совсем другое, если авторство приписывают учёные из других государств. Получится так, что изначально создавший достижение отодвигается в сторону. Разве не того он сам хотел? Либо твои достижения становятся объектом владения некоего центра достижений человечества, или можешь оставить свои изыскания при себе.

Константин Симонов затронул действительно важную и сложную тему. Ещё не один учёный разобьётся о стену несогласия с принципами того самого центра достижений человечества. Система настолько окажется отлаженной, продолжив манить умы учёных делиться разработками. Оправдано ли это? Учёные должны быть альтруистами, работая во благо всего человечества, создавая нечто для всеобщей пользы, и ничего не требуя взамен. Только на уровне государств согласия по данному поводу не наступит. Будут задействованы совсем другие принципы обогащения научными знаниями. Как не трудись учёные, в некоторые моменты их согласия не станут спрашивать. Получается, вне зависимости от человеческих устремлений, наука продолжит движение вперёд, идя если не прямо, то обходными путями. И пока это могло оставаться на уровне государств, соблюдалось равновесие.

Осталась незатронутой последняя проблема. Многие ли имена учёных сохранила история?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Редкий ныне американский писатель позволяет себе ограничиться книгой в одном количестве, не задумываясь о написании к ней предысторий или продолжений. Таковых книг должно быть минимум три. И неважно, что они могут оказаться довольно посредственными, а сюжетная канва чрезмерно растянута. Так принято. В цикле должно быть минимум три книги. Считайте это за золотой стандарт. А как быть, когда видишь автора вроде Джона Грина, создавшего для читателя исчерпывающее по содержанию произведение? Даже тему он выбрал, о которой не каждый захочет говорить. Читателю предстояло узнать историю больных раком подростков, обречённых на смерть с того момента, как они появляются на страницах.

Как всему этому внимать? С пониманием. Только трудно осознать, когда ты жалеешь о смертности телесной оболочки, принимая оставшиеся тебе жить десять-тридцать-пятьдесят лет. А как быть в случае, если счёт идёт на месяцы и дни? Особенно при условии, если человек не успел начать жить, его организм не смог до конца сформироваться. Этот человек не успел познать радостей бытия, обречённый существовать в осмыслении горькой участи принять неизбежное. В США для таких созданы специальные центра поддержки, им предоставляется возможность общаться со столь же смертельно больными. Именно там начнётся рассказ от Джона Грина. Туда придёт главная героиня, которой даже сделать шаг по ступеньке вверх — невероятная трудность. Понятно, читатель волен обвинить автора в излишнем драматизме. Однако, если не в произведении об онкобольных, то где подобным образом следует рассказывать?

Можно было под другим углом посмотреть на проблему. Джон Грин не стал этого делать. Его герои должны продолжать жить, не теряя ни грамма надежды. Зачем думать о неизбежном, когда нужно жить прямо сейчас? Почему бы не осуществить какую-либо мечту? Для главной героини — желание узнать про судьбу любимых литературных персонажей. Читатель сочувственно поймёт. Привыкли американцы требовать от авторов продолжения историй, не давая им поставить последнюю точку. Вот и главная героиня не понимает, почему писатель не продолжил рассказ. Проблема заключалась в том, что он теперь живёт в Голландии. Попасть туда — целое приключение.

Джон Грин разочарует читателя. Откуда столько ненависти в том писателе, перебравшемся в Голландию? Ему плевать на всех, в том числе на фанатов его творчества. Безразличие распространяется даже на смертельно больных. Впору думать, Джон Грин сам жестоко поступает. Однако, в благодарностях он подтвердит — у рассказанной им истории есть реальные прототипы. Значит, тот писатель действительно существовал, был настолько же груб. Это жизнь — должен подумать читатель. Не везде в мире тебе в ответ улыбаются, чему американцы в той же мере удивятся. Да и к чему говорить о некоем позитиве, если книга пропитана болью и страданиями?

Останется дождаться финала произведения. Читатель готов внимать смерти главной героини. Только сможет ли это описать Джон Грин? И требовалось ли сообщать читателю, если прежде он уже становился свидетелем, как главная героиня едва не умирала? Драматизм происходящего будет в другом — в необходимости смотреть на умирающих вокруг. С первых строк читателю было сказано — среди собиравшихся в центре поддержки существовало негласное соревнование: кто проживёт дольше. Такое вот незамысловатое стремление жить, обеспечивая себе успех хотя бы в этом.

А как иначе рассказать о данной книге? Этого вовсе не требуется. У каждого обязательно появится собственное мнение. Суть всё равно не поменяется. Лишь бы онкобольным помогали, не поворачиваясь к ним спиной.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Что есть путь творца? На этот вопрос рано или поздно должен ответить любой человек, склонный к творчеству. В данном конкретном случае речь шла про способность к созданию музыкальных композиций. Вниманию представлен композитор, не умеющий найти место в окружающем его пространстве. Он всегда творил будто бы для себя, при этом желая найти отклик в сердцах слушателей. Но как это сделать, если ты живёшь в советском государстве? Результат твоего труда людям не нравится, если судить по реакции общества. А вот где-нибудь за океаном ты очень даже популярен. Как быть такому композитору? Ответ довольно простой — к нему Михалков и хотел подвести зрителя в очередной пьесе.

Как же такому творцу быть? Возможно для этого Сергей затевает спор между композитором и художником. Один на разный манер может «Снегурочку» исполнять, другой постоянно иначе создаёт изображения маков. Со стороны кажется — делают однотипную работу. Однако, сами творцы с этим никогда не согласятся. Что зритель должен в таком подходе увидеть? Разве только невозможность понять грань между доступным его пониманию. Вроде бы одна манера создания творческой работы понравится, другая — нет. Тогда же, людям с прочим подходом к мировосприятию, всё может быть с точностью до наоборот. Почему? Чаще всего — случайность. Нельзя заранее предугадать результат, слишком много задействуется смежных факторов, учесть которые невозможно. Но композитору, представленного вниманию зрителя, от этого не легче — не любят его творчество в Советском Союзе.

Почему же так происходит? Ещё одно предположение — оторванность от народа. Пиши какие угодно композиции, если ты духом далёк от происходящего в стране, к тебе никто не потянется. Тогда зачем к композитору приходит пионервожатая и просит рассказать детям о творчестве? Окажется, композитора очень даже ценят, особенно полюбив в военные годы. Как-то так получилось, что в руках танкистов оказалась тетрадка с нотами, пришедшимися им по душе, с ними прошедшими военные годы. Может они не знали, насколько композитор далёк от народа? И не значит ли это, что более всего вершит дело случайность? Не окажись в руках танкистов тетрадка с нотами, так и остаться композитору наедине со своими сомнениями. Всё в мире подлинно происходит по воле случая. На этот раз было суждено стать важным для страны композитором.

Михалков ставил перед зрителем новую задачу — понять изменения в подходе главного героя к творчеству. Будет ли он продолжать создавать композиции в угоду собственным устремлениям, не обращая внимания на народ, либо наконец-то задумается, насколько важно трудиться во имя желающих услышать результат его труда? Так и окажется. О чём ему предстояло написать? Лучшее из им созданного — композицию о Родине.

Теперь читатель подводит итог под прочитанным. Действительно ли творец должен жить ради внимания к его творчеству? Ответить на данный вопрос нельзя. Можно разделить творцов на тех, кто творит ради внимания, и тех, кому важен непосредственно процесс творчества. Тогда забывается отпечаток времени. В прежние годы приходилось творить ради внимания, иначе никто о твоём творчестве не узнает. Не исключено, археологам удастся раскопать творения непризнанного творца, быть которым в числе остатков от безымянных мастеров древности. А так как перед читателем пьеса от советского автора, ещё и получившего за неё Сталинскую премию, вывод будет самым очевидным — кем бы ты не являлся, работником умственного или физического труда, всё тобой делаемое должно служить на пользу всего советского общества.

Автор: Константин Трунин

» Read more