trounin.ru

Человеку не полагается сиюминутной выгоды искать, ему жизнь дана на то, чтобы желания души смирять. Кто он перед ликом вечности? Пыль с сапог! Проживёт свой век, умрёт и воспоминания о нём уйдут сквозь пальцы, как песок. Не понимает человек необходимости жить ради других — удовлетворять только свои нужды он привык. Не так важна любовь живущим на планете, за себя люди предпочитают оставаться в ответе. Ни перед кем не хотят они отвечать, остающееся за гранью бытия не должно их волновать. Что остаётся делать певцам, жизнь созерцающим, в чьих строчках боль и страдание к вечность забывающим? Растает мудрость веков, она тоже песок. Уйдёт мудрость сквозь пальцы, станет пылью с сапог.

Есть в жизни запреты, их нельзя преступать. Но как не преступить, когда их хочется нарушать? Запреты на то людям даны, чтобы душу смиряли, телом были крепки. Одно нарушение мужи от философии допускали, выпить алкоголь страстно они желали. Не для удовлетворения зова плоти, им другое интересно, после чарки вина им размышлять легче, о том они говорят честно. Пригубить напиток запретный любил и Ибн Сина, поэт, не видел он в том источник человеческих бед. Пили вино до него, будут пить после него: вино людям свыше дано, с древних времён оно людям дано.

Если чарка вина услащает мудрых мыслей поток, в другом человек себя держать в руках должен быть готов. Нельзя унижаться, нельзя взывать к другим будучи в нужде, но нужно помогать людям, если они за помощью обращаются к тебе. Лучше в мире жить и знать, насколько твоему присутствию люди рады, тогда всем будет хорошо, и это лучше любой награды. Помнить должен человек — его смерть ожидает. Разве человек об этом не знает? Так отчего кругом него зависть и вражда, не зря ли жизнь была им прожита?

У вечности всему найдётся рецепт простой, человек для бытия — грязи слой. И оттого ведёт себя подобно грязи он, поскольку таковым для вечности рождён. Смириться должен человек! Смириться не желает. Разрушение с собой приносит, иного смысла в суете дней он не понимает. Покуда люди не захотят добиться нового понимания личных желаний, до той поры обречены они жить среди страданий. Необходимо малое, взглянуть на жизнь с конца, глазами старика, а не юнца. Куда теперь стремиться? Устремления пустые. Безмолвие нависло, желания теперь другие: не я познал от жизни наслажденье, пусть ведает пришедшее на смену поколенье — ему и всем, кому после на планете быть, им нужно сообща благими помыслами жить.

Кто молод, тому не страсти нужно создавать, тому необходимо знаниями обрастать. Не будет стыдно на старости лет, будет дело на старости лет. А ежели жизнь прошла и не осталось от жизни ничего, уже никто не в силах исправить прошлое его. Нависнет вечность над человеком, обернётся вечность единственным веком, если вспомнят о некогда жившем существе, значит был он достоин жить в людской молве. И чтобы никто за прожитую жизнь не корил, при жизни полагается трудиться над образом своим сверх всяких сил. Потому умирать человеку спокойно, если после смерти о нём будут отзываться достойно.

Абу Али Хусейн Ибн Сина указанными выше мыслями жил. Кто укорит его? Его есть в чём винить? Он ошибался, на нём позор, которого не смыть? Неспроста потомкам его жизнь ценна. Он — мыслитель, он — учёный муж, известный многим под именем Авиценна. Оставил потомкам Ибн Сина стихи, в них мудрость его — их прочти.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Прекрасное есть в человеке то, что нет никого прекраснее его. Какая стать, как держит он себя среди других, как выражает мысли, как в поступках лих. О том потребно стихами говорить, чтобы потомки не смогли забыть. И коли взялся кто судить о делах людских, должен излагать речь в словах простых. Оставим мудрости до лучших дней, о Рудаки поведаем скорей. Кем был сей поэт во славе лет, о том мог знать знавший поэта мобед. Истоки персидской лирики исходят из Панджруда, родом Рудаки оттуда. Писал он о любви, не брезговал вином, хвалил достойных, грустил о забывшихся вечным сном, стоял за справедливость и предпочитал в почёте жить: за это и за многое другое его имя человечество не сможет забыть.

Сказал Рудаки один раз про старость. Писал достаточно о молодости, и о неизбежном поведал малость. В том, что в старости нет прелести — понятно старикам, то не понимают юные телом, не понимал того и Рудаки сам. Но вот излёт, вернулся он домой, он стар, нет в нём прежней силы удалой, во рту зубов давно уж нет, рот открой — попадёт в желудок лунный свет. Сказать успел достаточно, его поэзией должны хвалиться внуки, о прочем дум он не найдёт. Зачем склонённому над землёй пылкого сердца муки? Должна болеть у старого душа, старику полагается о прошлом вспоминать хоть иногда. И поэтому, когда всё сказано о печали, мысли о молодости пылать под калямом ярче стали.

О пери — лишь о ней. О пери — красавице своей. О пери — сводившей с ума. О пери — обольщавшей простака. О пери он, простак, мечтал. О пери он, чудак, писал. Забыты девушки, они создания для любви земной, как Лейли, лишавшей рассудка, наполнявшей разум пустотой. Зачем Рудаки нужна была Лейли? Только для привнесения в жизнь красоты. Если хотелось парить в облаках, пери пребывала в поэта мечтах. О пери, о пери, о пери стихи безустанно писал поэт, предвидя в желудке лунный свет.

Дурман, тишина и шипы, этого обязан был бояться Рудаки. Он думал о благости для всех, он сам являлся благостью для всех. Он видел чиновника чёрную суть, он старался о том намекнуть, он громкие бейты тому посвящал, осознавая — один он бесценный лал. Людей не переделать, понимал Рудаки, подавал пример личный, о том писал рубаи. И ежели избыток мудрости накопить успел, и ежели из-за того поседеть успел, решил Рудаки не запираться в себе, решил подарить избыток мудрости тебе.

Воистину, желательно не жадничать, позволительно для исправления жадности бражничать. И пьяному веселье, и легче смотрит человек на мир: легко лишиться накоплений — деньги не кумир. Не надо бесконечно брать, придёт время после отдавать. Кто не отдаст в положенный срок, какой с того человека может быть прок? Рудаки не призывает добрее становиться, такому знанию годами нужно учиться. Наступит час, придёт осознание истины каждому, придёт каждый к осознанию важному. В тот час, остаётся сожалеть, приходит следом к человеку смерть.

Прожить и не бояться опасностей, не бояться любых встречаемых на жизненном пути неприятностей: люби и тебя будут любить, убьёшь и тебя могут убить, украдёшь и тебя обкрадут, подаришь и тебя дарами обнесут. Всему мера есть, эту меру полагается соблюдать. Кто не соблюдает, о том забудут, того не будут знать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Проклясть любовь нужно человеку, это чувство мало присущее нашему веку, некогда сводившее с ума людей, от него превращавшихся на глазах в зверей. Безумными становились мудрецы, полоумными — поэты и певцы: раньше дичал всякий тот, кто о любви помыслить мог. Теперь не так, на влюблённого махнут: «Дурак! Не по тому пути он к счастью личному идёт! В любви он счастье никогда не обретёт!» Ныне спорят, как же так? Ну почему же сразу он дурак? «И я любил, но не до безумия, разумным был, не доходил до полоумия!» — таким ответом нам ответит всяк, кто любил, не зная, отчего любви источник для него иссяк. Да в том была любовь у человека разве, оставившая след в душе подобно язве? То краткий миг, прошедший сам собой, он не любовь. Любовь является рекой: она разрушит все преграды, она — подобие награды, её достичь и обрести, что оазис долгожданный найти. Лишь та любовь переживёт влюблённых, обязательно к близости склонных, не сумевших связать судьбы согласно воле сердец, не позволив им встать под венец. Примеров в истории с избытком таких, о печальной участи разлученных молодых, рассказал о подобном и Низами, разложил арабскую легенду на двустишия свои.

В песках Аравии родился мальчик Кейс, его появления заждался отец-шейх, всё был готов отдать он за то, чтобы воспитать сына своего. И сын родился, счастливым стал отец, нарадоваться не мог он воле небес, готов был озолотить в его край пришедших, радости отца слова приятные нашедших. Мальчик рос: красавец, умница, мудрец. Горя не знал с ним отец. Но — будь проклята любовь, от такой любви к гибели родителей готовь — повстречал в медресе Кейс девушку Лейли, чью красу отец с матерью от безумцев берегли. И надо было тому случиться, Кейс обезумел и не смог забыться. Тем себя он оградил от любви: испугали родителей Лейли его пылкие стихи, не устрашилось племя Лейли угрозы войны, позор связи дочери с безумцем они перенести бы не смогли.

Читатель спросит, отчего не успокоится воображение его? Почему такой печальный вышел о любви сказ? Почему не живут такие люди ныне среди нас? Позволь, читатель, тебе ответить. Они живут, их трудно не заметить. Но нет развития их отношений, их любовь — череда сношений. Забудем беды наших дней, не станем укорять людей, другие ценности, хоть и кричат: «Ячейка общества — семья, то есть одной пары брак, рождение детей — всё это должен дать стране гражданин!» Их двое, но жена — одна, и муж — один. Забудем! Забудем беды наших дней. Узнаем о чужой любви — о ней нам сказ поведал Низами. О любви Меджнуна и Лейли, читатель, прочти.

Меджнун — «безумец», гласит нам перевод. Его прозвание нам смысл его помыслов несёт. Кейс обезумел от любви, он горевал и не знал покоя, он не замечал голода, не ощущал палящего зноя. Ушёл в пустыню, там слагал стихи, базарная толпа доносила их до слуха Лейли. Красивая легенда выходила из-под пера Низами, писавшего её всю ночь до зари. С каждой строчкой безумнее Меджнун становился, пока окончательно от мира не удалился. В том есть проклятие любви, забыл Кейс обязательства свои, забыл родителей, забыл друзей, жил гибельной привязанностью своей. Что говорить безумцу о необходимости уважать отца, когда он поступает не лучше, нежели свинья.

В любой истории есть смысл определённый, определённым целям общества предпочтённый. Любил Межднун Лейли, она его любила; он забыл родителей — она родителей забыла; он стал странником среди песков — она не чтила пожелания отцов; он был безумен и бродил, не он один о любви слёзы лил — она ждала и не могла дождаться, она безумной могла статься. Они любили, будем так считать, не знали Лейли и Меджнун, как им ближе стать. В том главное несчастье двух влюблённых, заложников предубеждений сложных, ведь можно было их свести, забыть о распрях во имя их любви: мог Меджнун безумие смыть, зятем лучшим для тестя быть.

Цените родителей, даёт Низами совет. Любите любимую, краше её нет. Не забывайте про тех, кому вы нужны. Любить нужно — прочие чувства не менее человеку важны. Когда развеется морок, оглядитесь вокруг, вдруг плачет о вашей потере друг. Не впадайте в безумие и помните о всех. Не помнить о родителях — вот величайших грех. Не помнить о друзьях, что ходить впотьмах. Не любить единственную свою, значит обречь себя на одиночества тюрьму. Нужно быть человеком среди людей, иначе подобно Меджнуну найдёшь дом среди диких зверей, не справишься с давящей душу хандрой, так и умрёшь — не поняв замысел судьбы простой.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Позволь человеку судить о былом, о власти вспомнит, о богатстве и о том, как властители стяжали славу, как утопали в роскоши, как правили по праву. Не вспомнит человек о чувствах людей былого, о пламенной страсти некогда юнца молодого, как душа томилась мукой, не как в старости потом казалась скукой, не во благо государства интересов, не в угоду до земель и денег жадных бесов. В истории найдётся множество тому подтверждений, не осталось у потомков в том сомнений, жили правители, пылали душой, лишали отцов и народ надежд, забывших про покой.

Жил некогда Хосров Парвиз, повергал он силою врагов всех ниц, о нём слагал рифмы Фирдоуси, но о его любви нам рассказал лишь Низами. Пленим он оказался армянской красотой, не мыслил рядом красавицы другой, томился и искал любовь вдали от дома, владела помыслами с ума сводящая истома. Свободен был от государства дел, пока отец его, Ормуз, сасанидов империей владел. Тогда не знали персы мусульманства, огню поклонялись, чурались христианства. Но коли овладела любовь тобой, то предрассудки кажутся слепых игрой. Хватило Хосрову знания о существовании Ширин, он понял, что с нею может быть он один. Так всё было или нет, Низами даёт на то в стихах такой ответ, кто не познал страданий и не совершал ошибок, тот глуп и на раздумия не шибок.

Потребно человеку любить, любовью человек должен жить. Ежели нет чувств любовных, рассудок пребывает в предпочтениях грозных. Желает человек такого, чего бы век не желал такого. Не человека, так пусть любит животину, не животину, так созданную руками картину, полагается любить и за любовь сражаться, дабы грозным страстям не поддаться. Всё равно человек будет любить, никогда после не сможет он любовь забыть. И если полюбил однажды, прочее для него перестанет быть важным, предастся мечтам о счастье, выйдет солнце из-за туч, уйдёт ненастье. Но и солнце опускается за горы, и человек закусывает удила, видит сквозь шоры. В жизни не бывает идеальных обстоятельств, не может человек жить без предательств, забудет о порывах прежних, забудет о чувствах нежных, прагматичным станет, на ноги твёрдо встанет, посеет семена раздора, не подумает, что ждёт его расплата скоро.

Любил Хосров Ширин, Ширин Хосрова любила, они искали друг друга, судьба им гнездо уюта свила. Но кто Хосров и кто Ширин? Почему Ширин должна быть с ним? Хосров томим, он измышляет власти всласть, и кто, как не он, помог отцу с трона пасть? И где Ширин, когда Хосров над всеми властелин? И где любовь, что стало с некогда близкими людьми? Вместо благости сомнения одни. Любовь — на время услада, жизнь не терпит лада, противоречия обладают умами, люди вершат дела судьбы сами. Что Хосрову красивая жена, когда под угрозой вторжения страна? И что Ширин прежняя любовь, когда полюбит другой достойный её вновь? В том поучительный урок всем нам, в том познавательный пример всем нам.

О многом в красках поведал Низами, отразил он и страдания свои. Погибла им любимая Афак, на шестнадцать лунный лет попал поэт во мрак. Любви желал, любви не видел, не клял других, ни кого не обидел, принял испытание, попал в услужение, султану сельджуков посвятил стихотворение. Погибнет и Хосров в строках, мучеником любви став, после погибнет страна, выбор сделав сама. В прошлом потому надо видеть больше, нежели из интересов политических стену. Как бы не был правитель велик, заслуг его хватает на краткий миг, как бы не горела огнём его душа, разрушат всё те, кто желает власти и денег, источников людских горестей и зла.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В последний раз шлёт Лукреций салют, он должен верить — не только глаза Меммия прочтут его труд. Будет пылиться на полках монашеской обители поэма поэта, будет критическая рецензия в стихах ей спета. Сказано многое, ясным стало понимание окружающего, «О природе вещей» — работа философа для современный мир не принимающего. Что терзало душу древних мудрецов, что никак не могло пробиться через заблуждающихся в истине простаков, что пронесено оказалось сквозь века, то и поныне, и в будущем будет беспокоить всегда. Переосмыслят взгляды на действительность учёные мужи, придумают теории, отстоят взгляды от еретической лжи, но верить в исходный смысл бытия не сможет человек никогда. Мир кажется сложным — надумана сложность. Нужно пытаться думать — у людей есть такая возможность.

Не даёт человечеству развиваться вера в богов, препоны возникают на протяжении последних тридцати веков. Мысль не может развиться и уйти в необъятное, отчего-то воспринимаемое кощунственным, почему-то неприятное. Ограничил себя человек в познании Вселенной, обязан верить в богов непременно, покоряться решениям творца, во всём видя проявление дел от его лица. Не может человек обрезать пуповину, взбунтоваться и стать независимым, пугает такое развитие кого-то, кто стремится видеть человечество ограниченным. Лукреций то зрел, не разбираясь в сути, не пробовал он вникать, избегал потрясений и социальной мути. Не мог Лукреций кривое слово сказать, понтифик Цезарь мог на него повлиять. Покуда цари держали паству в узде, до той поры вера в богов сохранялась везде.

Осталось уповать на логику, стараясь объяснять, авось найдутся способные истину понять. Кому требуется заявить о взглядах — заявит, обладающий хитростью — лишнего говорить не станет. Что в том, если гром гремит и молния сверкает, когда в небесах некий процесс протекает? Разве люди желают знать, отчего пугает их мир окружающий? Страх, как боль, страждущим ощущения инструмент доставляющий. Земля ходуном, наводнение катастрофическое — всё говорит, что существует нечто мифическое. И чтобы не было на жизненном пути преград, достаточно воззвать к небесам, исполнить обряд.

Как быть с болезнями, откуда они? Почему слоновостью страдают египтяне одни? Почему определённой местности присуще своё отклонение, разве и тут стоит искать божественное проявление? Оставим богов, о них сказано, Лукрецием иное про болезни доказано. Лукреций видит, как ветры, дуя, несут заразу в местность другую, никого не минуя. Подует от Египта на Рим, придёт слоновость к ним, подует на египтян от римских земель, заболеют они болезнями римлян, верь в то или не верь. Никто не упрекнёт Лукреция в лишних измышлениях, он в то верил и не терялся в сомнениях.

Пытайтесь найти всему объяснение, полагайтесь на себя, имейте собственное мнение. Не поможет человеку высшая сила, ибо она, как прочее, от мельчайших частиц всегда исходила. А ежели так есть на самом деле, человек должен понимать, какие ему полагается преследовать цели. Но человек, он тонет в крови, мстительными помыслами осуществляет желания свои, стремится утвердить власть, борется за территорию и ресурсы, лишь бы жить всласть. Мира секреты, тайны Вселенной, вера во что-то, жизнь в оболочке бренной — мало кому хочется думать, многим хочется бездумно жить и редко кому требуется самую малость полезным быть. Радует осознание свершившего факта открытия человеком восприятия, утрата им веры в религиозные наказания и проклятия, в будущее люди войдут, не боясь кары небес, ибо первым словом стало слово «Прогресс».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Не устаёт Лукреций слать приветы мужам славным, до сих пор не оставаясь в словах пространным. Кроме частиц понимания, есть у него для Меммия иные послания. Интересно не строение мира лишь, им уже никого не удивишь, нужно говорить о масштабном, прошлом человечества славном. Насколько отмерить поступь назад? Почему прошлое близко, словно не было никогда преград? Может действительно всё возникло в те времена, когда Уран обуздывал Хаос, мифологического отца? Или причина прозаически проста — человек не умел писать тогда? А научившись буквы соединять, смог воспоминания о битве за Трою собрать. Так повелось, более память не подводила, что было до того — увы, невосстановимо.

Уже во времена Гомера, о том давайте говорить смело, в богов не очень верили и одними преданиями их значение мерили. Даже Юпитер, громовержец-небожитель, отошёл от страстных дел, когда Ниобу оплодотворить сумел. Сменило пятое поколение людей четвёртое, оно кровожадное, склочное и до сибаритства охотное. Не касаются боги его судьбы. Боги не касаются прежней похвальбы. Может боги умерли, как умирает всё другое, утратили значение — мнение такое. Пятое поколение обрело способность жить без указки, но в богов продолжает верить, как с детских лет верит в сказки.

Остаются сомнения в происходящем вокруг, вполне нечто божьей волей может оказаться вдруг. Когда заходит ситуация в тупик, человек заботы о себе в другие руки перекладывать привык. Отвечать за происходящее должен кто-то другой, лучше могущественный, властный, большой; кому по силам вершить неподвластное человеческим умам и не быть обязанным при этом нам. Рабская покорность, натура муравья, так проще жить, оберегая себя. Что доступно богам, покорно им, человек способен воспроизводить разумом своим.

Разве могут люди верить в богов? Могут! Как верят в существование полубогов. Верят в химерических созданий, верят чему угодно из собственных мечтаний. Так проще. Труднее объяснить допустимость того, в чём человек не способен разобраться легко. Допустим, как Луна меняет свой вид, что за переменой её стоит? Ясно, богов веление небесному светилу, произведённое однажды и поныне имеющее силу. Эпикур тому дал объяснение доступное, поместив между Луной и Солнцем тело крупное. Загадкой в мире меньше стало, но воображение людей в прежней мере играло.

Любит человек всякое воображать, он может в единую плоть человека с конём связать. И не важно ему, если конь зрелости достигнет, а человек ещё в алфавит не вникнет. И неважно, если конь околеет тогда, когда человек хотя бы отчёт своим действиям научится отдавать иногда. Как мёртвое тело таскать потом за собой? Смерть одной части тут же грозит смертью другой. Нет человеческому воображению предела, вообразить он способен то, чего природа породить не смела. Размышляя около сего нелепого примера, о нелепости многого можно говорить умело.

Судьбою человека управляет человек, так думал Эпикур — неизмеримо мудрый грек. Лукреций его мысли подхватил, о том Меммию в подробностях и поэтично изложил. Природа вещей стала ближе, нежели раньше, о происходящем с нами мы можем говорить без фальши. Всему научился человек самостоятельно: писать, строить, шить, изобретать старательно. И если кому дано вершить его судьбу, то никак не находящемуся вне понимания существу. Фантастические примеры вероятны, только они будут объяснены — они будут понятны. Тогда натура муравья заново переосмыслит себя, найдёт оправдание сущему, научит людей покорности — для человека это к лучшему.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Шлёт привет славным мужам Лукреций снова, первый среди равных он берёт слово. Не всё человеку видеть дано, об этом написал Лукреций давно. Но есть в нашем мире такие явления, вера в которые наводит на сомнения. Понять, как частицы наполняют природу, представляют собой воду, воздух, породу, вполне вероятно, это в рамках разумного. Если попытаться мыслить глубже — сойдёшь за безумного. Отчего бы и нет, кто осудит за то, ведь в человеке они есть всё равно. Не будем мыслить вне рамок доступных, найдём предмет спора для не настолько искусных.

Всякая вещь, человек в том числе, содержит нечто таинственное в себе. Того мы не видим, можем только гадать, по косвенным признакам о присутствии этого знать. Речь о душе и духах предметов, призрачных, в бреду заметных, силуэтов. Они, тоже, состоят из частиц мельчайших, в понимании мира — величайших. Могут такие частицы сознательными быть, если об этом как потомку Лукреция судить. А могут живыми не быть, проекциями призрачными в призрачном мире слыть. Человек их ощущает, потому и предполагает. Пример должен быть простым: от огня — жар, от полена — дым.

Сам человек имеет душу внутри, располагающуюся где-то в груди. Прочему подобно душа из частиц состоит безусловно. Смотрит на мир через глаза человека, стареет с телом, живёт не больше века. Душа телом управляет — с ним рождается и с ним умирает. Мысли ли тут Лукреция или не его? Знакомясь с трудами древних придумаешь себе много чего. О чём будут думать люди потом, обсуждалось задолго философами античных времён. Знать о душе, пытаться понять её суть — это не то, что ныне лишь просто взвешивать труп как-нибудь.

Заболевает душа или тело сначала? Если страдает тело, то и душа бы страдала. Или душевные муки иметь, не значит телом болеть? Связаны вместе, из частиц состоят, при лихорадке обоюдно горят. Душа удручена при отравлении, несварении и при давления повышении. И, прожив достаточно лет, душа и тело покинут сей свет. Всему предстоит умереть — принять смерть нужно уметь. Боится человек расплаты за грехи, боится в аиде продлить мучения свои.

Лукреций уверен — нет жизни после смерти. Если хотите, в оную верьте. Кербер, фурии, тартар — измышления трепетных натур, лично им грозящих прижизненных и посмертных фигур. Выдумано для острастки населения моральное ограничение, чтобы боялись и к разрушению общественных ценностей не допускало их сомнение. Для пущей надобности люди придумали и ввели в употребление смертные наказания и тюремное заключение. Отбыв наказание при жизни своей, бывший преступник должен стать честней, но отчего-то, испив чашу горя раз, гореть обязан под землёю впотьмах.

В чувствах нельзя полагаться на зрение, слух, обоняние и тактильное ощущение. Запах не тот, что в нос проникает, вкус не тот — голова об этом знает, глаза не видят правду окружающего мира: сомнениями полнится человек — в этом его сила. Нужно научиться понимать и всему место отвести, сомнения позволяют правду с вымыслом соотнести. Жизнь надо понимать так, будто человек — моряк, он находится на корабле, плывёт в кромешной мгле, чаще спит, нежели стоит у борта и понимает — кругом суета; ясно ему — корабль в движении, сам человек — в сомнении, покуда не сделает он шаг вне палубы судна, ничего нового ему не будет нужно; стоит оказаться за бортом, на дно пойдёт в самомненье своём, либо с чьей-то помощью достигнет берега, тогда он начнёт жить более уверенно; но вот стоит человек на берегу и понимает — упустил мечту: корабль был воплощением надежды всех, вёл по райской лестнице людей наверх; и увидел после человек, как тонула мечта, напоровшись на скалы, пробило обшивку корабля и никого на нём не стало; лишь тот, кто посмел до берега доплыть, тому суждено дальше жить, он восстал над заблуждениями разнеженной толпы, к тому же должно стремиться человечество — то есть мы.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Второй раз салют шлёт Лукреций славным мужам, снова стремится открыть он истину нам. Для него, поэта античного, наука переполняется светом, доступным пониманию людей при этом. Как смогли древние греки тайны природы уразуметь, отчего римлянам о том же мечтать не сметь? Нет загадок, есть ложные предположения, но потомки исправят и эти досадные недоразумения. Чтобы всё доподлинно постичь, нужно шишек обязательно набить. Лишь ума способности задействовать могли люди прошлых лет, иных возможностей для них нет.

Как получается так, что солнечный свет в мгновение пересекает небосклон? Жар быстро распространяется, сразу чувствуется он? Есть тому объяснение, Лукрецию оно известно, читатель из книги узнает о том, если ему будет то интересно. Но отчего солнечный свет не минует земли твердь, имея намерение её обогреть? Тянет поверхность к себе практически всё: и предметы тянет, и свет, и много чего ещё. Одно непонятным остаётся уму, отчего часть явлений предпочитает высоту. Огонь всегда наверх стремится, может в его основе легчайшая частица?

Мир стремится к разнообразию везде, сходных черт почти не найдёшь нигде. Касается это людей, животных, даже мелочей. Из чего пространство состоит, имеет, безусловно, разнообразный вид. Будут смеяться учёные тысячелетия спустя, сами не зная над чем, сами ничего не найдя. Предполагали древние философы частиц округлые и крючковатые формы, понимая, их версии весьма условны. Округлая частица может быть на вкус сладка, с крючками — вызывает жжение языка. Рассыпаться могла первая из них, другая цепко держаться среди своих. Свойства условны, их не перечесть, достаточно версии Лукреция один раз прочесть.

Применимо понимание о разнообразии ко всему, хоть к жидкому веществу. Легко понять, почему вода столь проста, почему масло тягучее всегда. Не стоит смотреть на вещь целиком, сперва разбери и думай только о частицах потом. Вдруг где-то такое знание пригодится, окажется наполненным скрытого смысла. А если не примут и не поймут, тогда другими средствами наполнение мира найдут. Понятно, не хватит человеку для того двух тысячелетий, погрязнет он в нуждах сиюминутных — ничего ему не светит. Удовлетворятся люди изысканиями древних, умнее прочих из им современных.

Мыслей полёт у Лукреция в книге такой, что не знаешь, подойти к ним со стороны какой. Вроде по делу, но кто бы подумал, в кучу свалить поэт античный всё вздумал. Говорит он, сам утверждает, будто природу вещей доподлинно знает. Многое он самолично решил разобрать, Меммию сущее в подробностях обрисовать. Объяснить меценату, и не только ему, в мире под солнечным светом, что есть к чему. Например, цвет вещей — почему он разнится? И есть ли цвет, может и за него отвечает частица? И почему в темноте цвета нет? Есть ли на данный вопрос в мире ответ?

Не судит Лукреций в масштабе глобальном, он старается говорить об универсальном. Из малого большое произрастает — не поняв малое, никто иное не узнает. Не нужно считать расстояние до Луны, в созвездиях отыскивать приметы судьбы, лучше взирать на вблизи располагающееся, казалось изученное, ничего нового не предвещающее. В том заблуждение людей, они всегда считают себя умней, не стремятся превозмочь лености порок, желая, однако, продлить пребывания в нашем мире срок. Пока человек на Бога будет продолжать опираться, не сможет от невежества он отказаться. И если не сам человек, то кто-то мелкий внутри, заявит ему права на планету свои.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Салют шлёт Лукреций славным мужам, желает рассказать, до чего дошёл он сам. Что побудило его к тому? Настала пора дать объяснение всему. Жил до Лукреция философ Эпикур, был сей грек неизмеримо мудр, его труды восхитили поэта, решил воздать почести он ему за это. Много загадок от нас хранит природа, оставаясь неизменной год от года. Дабы понять суть вещей и значение, нужно изжить вековое сомнение. В шести книгах, к Меммию адресованных, Лукреций обрёл среди потомков заинтересованных, он изложил в стихотворной форме представление о мире, может потому мы их и не забыли.

Всё доступно объяснению! Это утверждение подлежит постоянному повторению. Пусть римляне не так сильны в научном знании, то не мешает в мира понимании. Греков наследие с недавних времён доступно им, не каждый римлянин в уме своём справился бы с ним. Поможет Лукреций, он протянул руку, популяризировав для соотечественников древнюю науку. По счастливому стечению обстоятельств поэма «О природе вещей» доступна и нам, будем верить, что Лукреций писал её сам. Не добавили и не убивали в тексте монахи ничего своею рукой? Спасибо, что дошла до нас хотя бы такой.

Отрицая значение для человека богов, для Венеры Лукреций не жалел хвалебных слов. Оттого ли, что Венера покровительствовала римлянам с давних дней, обязан был спасением ей бежавший из Трои Эней? Принимая на веру слова Эпикура, Лукреция всё равно бунтовала натура. С прочим он соглашался и верил всему, но из богов продолжал ценить Венеру одну. Создал веру в неё поэт для себя, в том вдохновение постоянно ища, возводя хулу на религию всю, пестовал лишь богиню свою. Кроме Венеры, она ведь любовь, нету богов. Читатель, переворот в сознании готовь! Пока кончать с религии гнётом, предаться насущным нашим заботам. Разве религия способна дать объяснение происхождению мира, без упоминания всюду демиурга-кумира?

Чем религия не причина людских заблуждений, кровавых древности во имя её преступлений? Не ветра ли жаждали аргосцы в Авлиде? Не к богам ли взывали они по этой причине? Не они ли человека хотели убить, чтобы попутного ветра добыть? Пример простой, другие можно не вспоминать, достаточно о прошлом помнить и события прошлого нам знать. Прочь суеверия, нет вам места в мире людей, знающий истину не испугается незримых вещей.

Незримое — есть основа всего. Как знать, может незримое — есть существо? Лукреций не смотрит на сей предмет столь глубоко, ему и без этого хватало всего. Из чего-то видимое состоит? Что за звуки человеку говорит? Запах из-за чего получается нам понять? А тепло и холод как удаётся ощущать? Не частиц ли мелких в том вина? Отчего-то ведь высыхает вода. Если промокла одежда, так отчего? Может делится на что-то ещё зримое нам вещество? Как быть с материей, либо материалом, с течением времени, стираясь, становясь малым?

И если не о частицах будет речь, даже пусть рассыплется спустя десятилетия хоть самый крепкий меч, то разговор коснётся пустоты, понятной должной быть до простоты. Будь мир полон чего-то, как же всё двигалось, не пропуская кого-то? Значит есть пустота, дающая место движениям, в том числе и склонных к передвижению сомнениям. Звук сквозь стены проникает, вода сквозь землю протекает, также и с весом тел — любой бы доказать сие сумел. Возьмём мы для примера шерсти клок и свинца такого же размера кусок, и сразу истину установим, доказанной наличие пустоты постановим. Ведь почему шерсть легче свинца? Более него пустот имеет она.

Есть мельчайшие частницы, невидимые глазу, есть пустота — об этом нам Лукреций рассказывает сразу. А далее пора углубиться в конкретику, не забывая про размер стиха и поэтику. Получилось так, что Эпикур — он, напомнить стоит, был неизмеримо мудр — вложил в уста Лукреция истину новую, до наших дней остающуюся спорною. Согласно трактата «О природе вещей», мельчайшие частицы — Универсумы по натуре своей. Они миры, а более понять живущим не дано, всё сущее ими наполнено, лишь это важно нам одно. Насыщен мир их неизмеримым числом, сам мир не имеет ограничений в развитии своём. Не существует границ, должен понять человек, нет центра у Вселенной, и не будет даже в самый просвещённый век.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Понять поэта может каждый, стараний для того не надо никаких, а кто-то сам порадуется, однажды, свои мысли рифмой изложив. Но как же быть с поэтами, чьи речи полны от иностранных слов, для понимания которых не хватает знаний в области иностранных языков? Как оценить старания грузина, понять его грузинский слог? Как оценить его соседа армянина, армянский ежели понять не смог? Как должное отдать всем тем, слагает кто на непонятном языке? Как избежать читателю проблем? Или забыть, не создавать проблем уже себе? Всегда поможет подстрочный перевод, примерно доносящий суть стиха, вот только смысл в поэзии совсем не тот и форма подачи для поэзии совсем не та. Пускай возьмётся за обработку истинный поэт, пусть и без знания оригинала, не примет белый чёрный цвет, важнее отразить подобие душевного накала. И вот грузинский слог понятен нам, понятен слог у армянина, как будто поэт писал всё это сам, сия методика с трудом, но всё же применима.

Михаил Дудин выбрал тех, кто связан с Россией был духом, прошлое их объединило всех, разъединив национальным слухом. Николоз Бараташвили радел за русскую державу, в ней видел Грузии судьбу, предвидел возвышение и славу, чему слагал поэзию свою. Аветик Исаакян заботами мира преполнялся, он в образах искал всё то, чего, лишённый, по свету метался. Эдит Сёдергран, мелодичность её поэзии поймёт ценителей ценитель, там рифма редко проскользнёт, дочерью Санкт-Петербурга она была, писала же на радость шведам шведским языком.

Вот перед читателем Бараташвили, умерший рано, в двадцать восемь лет, его при жизни не ценили, а том как ценят ныне — сведений нет. Скорее нелюбим он в Грузии грузинам, любовь его к России им претит. Любил Россию он по тем причинам, которых теперь больше нет. Сменились годы, извелись враги, над Грузией, как прежде, реет гордый флаг, грузины, должно быть, оправиться смогли, преодолеть оранжевый, окутавший их, мрак. Нет дум о катастрофе пред страной, не разверзается пред нею вражеская пасть, Бараташвили — певец Грузии иной, той, что могла исчезнуть и пропасть. Он с грустью рифмовал, он дам пленительных любитель, он молод был и он того не знал, что быть ему когда-нибудь забытым. Меланхоличен Николоз, природу воспевал, её вершины, думал, будто понимал, что все они едины. Единство мнимо, на миг доступно пониманью, оно сегодня зримо, завтра приводит к расставанью.

А вот поэт Армении Аветик Исаакян, символистов знаки собиравший, объехал порядком стран. Писал из разных мест, был родиной томим, и рифмы в поэзии его передвигались вмести с ним. Кто из читателей вникать начнёт в красу его стихотворений, поймёт, какой Аветик в поэтическом деле гений. Не просто так переводить Исаакяна брался Блок, возможно находивший суть, возможно даже между строк. Писать в масштабе уровня Вселенной, о чём Аветик думал непременно, досталось кажется лишь Блоку одному, Дудин взялся отразить скучнейшую мирскую суету. Не повезло, бывает и такое, полезные свойства нашли и у Алоэ. Найдут полезное и в творчестве Исаакяна исследователи, допустим, из даосского храма.

Что скажет читатель о творчестве финской поэтессы Эдит Сёдергран? Мыслей извлечение. Влекомое желанием дать людям такое, над чем им предстоит долго, очень долго размышлять. Поэту под силу поэзии любой вид придать. Восхищение, дикий восторг, стакан полный, сапог с дыркой, эксперт к знатокам сего зван. Просто творение. Нет, не простое, поэзию следует лучше знать. Рифму необходимо искать. Удивление, дикое чувство, пол ровный, стакан с дыркой. Подсказка дана вам. Пропало сомнение. Мнение позволительно любое. Читателю решать, насколько он готов с этим схожему внимать. Охлаждение, дикая апатия, стих годный, рифма с дыркой.

Автор: Константин Трунин

» Read more