trounin.ru

История читается приятней, когда в стихах до нас она дошла, и тем нам кажется опрятней, хоть вымыслом подчас она полна. Пусть прошлое напоминает мифы, не сходится с былым поэтов текст, ведь в прозе в строчках тоже элементы правды скрыты, там тоже трактование с аналогичной переменой мест. Не в том вина народного творенья, что сохранились летописи ведших их людей, то не испортит впечатленья, скорее сделает историю полней. Лишь версии поэтов помнить будут, так повелось с давнишних лет, детали обязательно забудут, к прекрасному тянуться должен человек.

О чём печалиться испанцам, коль прошлое их славится давно? Не раз сдавали край родной пришедшим чужестранцам, но возвращали всегда назад своё. О том в народе складывали песни, романсами их принято считать. Одни герои почивали в лести, других приятнее считалось унижать. К чему им было возвышать Родриго, вестготского последнего царя? Его унизили учтиво, любовь его проклятием клеймя. И отчего народу не любить Кампеодора Сида? И почему душевно не сказать о подвигах Гонсалеса Фернана? Вот только позабытой оказалась знаменитая коррида, но и без неё народом песен сложено немало. Жестокий Педро, дель Карпио Бернардо, инфанты Лара — также основные лица. Испанское наследие громадно. Потомкам есть, чем насладиться.

Не должен нравиться Испании Родриго, согласный сжечь страну дотла. Не зря на ум идёт «интрига» — созвучное определение поступкам короля. Он воспылал симпатией преступной, не мог сдержать свой нрав в узде. В междоусобных тяжбах страна ослабла, став доступной, дав путь на север вражеской орде. Нахлынула из мавров высокая волна, вестготы земли потеряли, казалось — это навсегда, обратно завладеть получится едва ли. Испанцы дали слабину, осталось сетовать на неудачи, Родриго приписали всю вину. И не могло быть никак иначе. Сложились обстоятельства такие, не в том была вина его, и до него цари другие, похожие поступки совершали всё равно.

Когда согласие не достигается в стране, тогда рождаются герои, висят их черепа порою на стене иль украшают царские покои. В них бунту благородный дух подвержен, не могут успокоиться они, словно каждый из них Родиной отвержен, что не позволяет им выражать желания свои. Причина не всегда нужна, главнее внутреннее чувство, обида далеко не так важна, как выпирающее буйство. Согласным быть — не тот удел испанского народа, они не думают про вред, порою важной выступает прежде честь их рода, но чаще каждый мнит себя достойным собственных побед.

На том ряд исторических событий построен. Упор на личность был всегда. Тот нам запомнился, как воин, чья мотивация проста. Король в темницу поместил отца, разбойник бросил семя на чужбине. Вот начинается история с конца, имея продолжение в достойном славы сыне. Покуда жажда мести не утихнет, до той поры пылает сердце храбреца, убить он может или пламенем объятый вспыхнет, не пожалев и жизни короля.

События былого нам теперь понятны. Важней считалось честь блюсти. Достойные поступки быть должны приятны, чтобы не хотелось глаз от текста отвести. На то и дан в наследство нам испанский Романсеро — пример для доблести потомков, Читать его беритесь смело — читайте с выражением и громко. А если вдруг желание возникнет читать романсы о простом, скользить не надо взглядом, строчки быстро пропуская, их надо достойно воспринять с умом, поэзия в Испании тогда была такая.

Автор: Константин Трунин

» Read more

При внимательном чтении трагедий античных авторов читателем определяется важная особенность — сюжеты повторяются, либо взаимно дополняются. Благодаря этому потомкам проще ориентироваться в событиях Древнего Мира. Может оказаться, что до нас дошли именно те трагедии, эпические моменты которых наиболее нравились поздним составителям сборников наследия предков. Прочие трагедии были навсегда утрачены. И это при обилии написанного! По плодотворности ни Эсхил, ни Софокл, ни Еврипид друг другу не уступали. Только Еврипиду повезло более, нежели двум другим великим эллинским трагикам: сохранились в полном объёме восемнадцать произведений, в виде кратких фрагментов или только упоминаний о них ещё семьдесят.

Как Эсхил и Софокл, Еврипид также уделял внимание сказаниям о событиях Троянской войны и её последствиях, особенно выделяя линию Атридов, начиная с заклания Ифигении в Авлиде, вплоть до окончания мытарств Ореста в Тавриде. Им же дополнительно проработан образ Электры, вышедшей замуж за пахаря и воинственно взиравшей на мать, самолично готовой свести с ней кровавые счёты за убитого отца. Точка в предположениях о судьбе героев прошлого была поставлена окончательно. Прояснилась вся цепочка происшествий, завязавшаяся вследствие божественного вмешательства. По сохранившимся трагедиям Еврипида к такому выводу придти нельзя, необходимо дополнительно читать труды старших поколений трагиков.

Тесно связана с темой Атридов история Елены. По Еврипиду с неё снимается ответственность за главную роль развязывания Троянской войны. Вновь боги играют судьбами людей, обманывая их и меняя действительность на своё усмотрение. Так, оказалось, Елена провела годы противостояния в Египте, подобно Ифигении, перенесённая за пределы конфликта интересов между микенцами, связанными клятвой воспитавшего Елену Тиндарея, и троянцами. О её судьбе Еврипид рассказывает и в трагедии про Ореста, делая неповинную жену брата отца жертвой неистового гнева.

Не будь Трои, о чём тогда было писать античным трагикам? Есть ещё вдохновляющие эпизоды из истории города Фивы, тесно связанные с царём Эдипом, невольным мужем собственной матери, породившим детей, чьим проклятием стала братоубийственная война, получившая прозвание в трагедии Эсхила «Семеро против Фив». Еврипид раскрывает причины, побудившие сыновей Эдипа стать непримиримыми врагами, а после уже о том, как лучше похоронить тела погибших участников осады, дабы не стали они кормом животных, а были погребены по бытовавшим тогда правилам.

Построение всех трагедий Еврипида имеет сходные черты. Неизменны: раскрытие сути действия в прологе, развитие истории, отвлекающие хоровые партии, поясняющие речи корифея и сообщающий известия вестник. Этого вполне достаточно, чтобы предположить, что в сходной манере были написаны утраченные трагедии. Впрочем, потомкам важнее не манера изложения, а содержавшиеся в них события прошлого, ныне принятые за негласную историю. У любого мифа имеются настоящие предпосылки, прочее же не столь существенные детали, поэтому-то и важно, о чём писали древние авторы.

Написано на основании трагедий: Электра, Елена, Финикиянки, Ион, Орест, Вакханки, Ифигения в Авлиде, Просительницы, Троянки. Часть из этих произведений не удостоились упоминания. Например, «Ион» схож с историей про Эдипа в плане запутанности, главный герой озабочен поисками неизвестных ему родителей. «Вакханки» повествуют о Дионисе, виновном в буйстве девушек.

Таково наследие Еврипида. Остаётся надеяться на случайные находки. Вдруг где-то мирно покоятся тексты авторов древности. И вдруг когда-нибудь случится возможность ознакомиться с полным собранием сочинений Еврипида, Софокла и Эсхила. Но, увы, читатель начала XXI века, скорее всего, останется с уже имеющимися трагедиями. Может оно и к лучшему, не придётся расстраиваться. Утраченное может оказаться посредственным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Обиду затаил Гильом на короля, вернувшись из похода без добычи, не досталась ему в собственность земля и доходов новых он нигде не сыщет. Нет средств у Гильома на прокорм коня, лишился он заслуженной награды, страданиями наделив себя, достоин оказался лишь баллады. О том жонглёры с радостью пропели, как волю проявлял Гильом, как добивался доброй цели, как вёл беседу с королём. Он отказался от ряда привилегий, ему претит чужое брать. Чужое брать — нет хуже преступлений. Гораздо лучше у врага отвоевать. Отвоевать — вот лучшая награда, достойная геройских размышлений, о том и ведает всем нам баллада про применение древнейшего из ухищрений.

Отправился Гильом отбить испанский город Ним, в ту пору мавры им владели, казалось ничего нет с ним, купеческие на уме затеи. Поехал бравый воин торговать? Али коня троянского телегой подменил? Не стоит даже узнавать, враждебный город он в итоге покорил. Да Ним и не казался неприступным, всегда легко врага водить за нос, тогда всё обязательно становится доступным, когда замыслил важное всерьёз. Пусть семь годин град мог держать осаду, встречать противника в лицо, осталось маврам скрыть досаду, но Ним попозже к ним вернётся всё равно.

А может не было похода такового и не было беседы с королём, истории неведом сей манёвр Гильома — Гильом тут как бы ни при чём. Но храбр он был и кровь его — бурливая река, хитёр он был и ум его прославил на века. Он благородным был и короля достоинство хранил. Он проявлять заботу не забыл, обиду для других он не сносил. Не мог Гильом принять чужое в дар, добиться уважения важней, чем становиться центром свар, служить раздором королей. Не надо милости герою, не надо выделять надел, позвольте ему блеснуть собою, покажет он насколько смел.

Не требуется слов обильных посторонних, рассказывающих о приключениях Гильома, достаточно бесед спокойных и мечей сражающихся звона. Король не станет храбрецу отказывать в отваге, он сам такому рад. Уж лучше воевать, чем утопиться в браге, распространяя бражный смрад. И враг не заподозрит хитрости Гильома, ведя беседы с ним о том и сём: кто не ведает войны закона, быть покорённым обречён. Сюжет простой и мысли не содержит мудрой, хвала героям — основная суть, толпе подвыпившей, к геройству чуткой, поможет к вечеру заснуть.

Что же до хитрости Гильома, о ней ещё Гомер давно сказал, покуда враг оставлен дома, тот не герой, кто крепость чуждую не взял. Как с первых строк скрипит телега пред вратами короля, так скрип её распространяется границы дальше, скрипит телега, не испугавшись показать себя, тем скрипом добиваясь фальши. А что до прочего — о прочем говорить возможно, язык устанет восхвалять достойных, иначе о достойных сказать сложно, да и не надо нам времён спокойных.

Чем чаще в мире беспокойство, тем примечательней народу жить: такое уж у человека свойство, героев из всего подряд лепить. А коли тихо станет повсеместно, унылая пора придёт, такое, если честно, добра никак не принесёт. Давайте нос поднимем от земли, увидим светлое в проказах, проблемы общие — мои или твои, заключены в правительства указах. Зачем искать счастливую судьбу, когда доступна заграница, тащи туда свою арбу и не давай себе лениться. А если хитрость проявить, благим поступком прирастить чужое, народу это не забыть, забудешь сразу о покое.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Словами, друзья, не разбрасывайтесь зря. Их, друзья, применяйте любя. Они, слова, ценность несут. Умные это примут, поймут. Что слово одно — важность есть у него? А если нет слов? Прольётся ли кровь? Может лучше молчать? Если бы знать. Понять мудрость сию никому не дано. Попытайтесь, друзья. Или вам всё равно? Обратитесь к прошлым векам, прислушайтесь к умным мужам. Поищите стихи на фарси, вы найдёте стихи Низами. Этот мудрый поэт, прав он был или нет, к справедливым поступкам людей призывал, в каждую строчку он вкладывал лал. Как не слушали при жизни его, так не слушают после смерти его.

О тайнах однажды сказал Низами, поэтично отразил желанья свои. В сих тайнах сокрыт секрет бытия, их достиженье — людская мечта: чтобы бедняк жил без нужды, чтобы правитель жил без войны, чтобы учёный жил без забот, чтобы влюблённый счастливым быть мог, чтобы каждый знал обо всём этом, не становясь прежде поэтом. Восточная мудрость о том говорит, на знании данном Восток и стоит. Много приписывают желаний молве, разрозненной в мнениях пёстрой толпе, чаянья жизни важны мало кому, каждый знает только правду свою. О том ли писал стихи Низами? Важны ли людям стихи Низами?

Двадцать речей сокровенных известно. Каждой речи указано место. Сперва личной мудрости ода хвалебная, поэту для вдохновенья очень потребная. Многим другим пожелает автор добра, умилостивить слушателя наука тонка. Слову поэт скажет нужный эпитет, ему он более лести отыщет. Про немоту сказать не забудет. С немотой разве благо кто-то добудет? Без похвальбы не открыть людских глаз, веки сокроют правду от нас, в уши тогда ничего не проникнет, мудрость, погибнув, в безмолвии сникнет. Слушайте сердце — оно не глина с водой, тот жизнь поймёт, кто подходит с меркой простой.

Но вот Низами, хитрец Низами, прости потомков, поэт Низами, видны ныне нам устремленья твои. Ты говорил, что молчание худо, что лучше молчать, тогда люди счастливы будут. А сам, Низами, хитрец Низами, оставил потомкам наставленья свои. Ты убедил бедняков в их праве на бедность, важнее сытости бедному честность. Нельзя власть имущим мешать беднякам, растущим повсюду сродни сорнякам. Люди заботу всегда позабудут, гордостью люди напитаны будут. Нельзя бедному люду дать важный совет, придёт порицающий мудрость ответ. Это лучше других понимал Низами, принимаем мы наставленья твои.

Главное — что? Не мешать бедняку. Пусть он молча тянет лямку свою. Помощь ему никогда не нужна, ему важней, чтобы процветала страна. В такой стране жить будет легче ему. В такой стране будет легче ему. Не станет давить на плечи ярмо, не коснётся налог сумы его. Не станет правитель проблемы решать, народ, обирая, в бедность вгонять. Не станет правитель в военные тяжбы вступать — народу от этого будет легче дышать. Важнее всего слово одно — прозвано справедливостью оно. Когда справедливость станет важна, тогда и жизнь стать легче должна. Разве не был мудр Низами? Людям важны стихи Низами.

Правда трудна, правду не любят, в тюрьму посадят, жизнь правдолюба загубят. Вступать в конфликт велика ли задача? Какая от конфликта с властями отдача? Не лучше ли писать о проблемах народа? Вот где для духа поэта свобода. Скажи про трудности крестьянского быта и имя твоё уже не будет забыто. А если в тюрьме коротать оставшийся век, так и не вспомнят, кем был человек. Дарованье Низами нам всем очевидно, оно сохранилось — уже не обидно. Пережило творчество поэта разную смуту, как хорошо — пережило разную смуту.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Гильом Оранжский, чем он знаменит? Служил он королю отважно. Никто его не укорит. Да и не то потомкам важно. Минули годы с давних лет, истёрлись памятные даты, кому теперь держать ответ, кому герои умершие святы? Покуда Карл Великий править мог, его решенья уважали, и вот правленья вышел срок, Людовика на трон призвали. Не обладал Людовик нравом короля, за мягким телом крылась собственная воля, но не становятся властителями зря, его потомки ценят за иное. Жил в годы те Гильом Оранжский, храбрейшим из храбрейших слыл, то отправлялся он в поход испанский, то нос ему под Римом недруг отрубил. На семь поэм хватило его дел, семь песенных сюжетов, Гильом воистину был смел, семи он был достоин жестов.

Для скучающих жонглёры пели, не думая о завтрашнем дне, люди чудом сохранить сумели, предназначенное подвыпившей толпе. Единый есть сюжет, события разнятся, зато на прошлое нам пролит свет, глазами можно пробежаться. Поэтизировано знатно, наврано притом, регентово царство с малым королём. Хоть король не малый, за тридцать-то годков, певец попался шалый и может из врагов. К таким недоразуменьям, дабы время не терять, проявим мы смиренье, сюжет хотим узнать.

О многом разом скажут, сказители былые, о прочем нам укажут, источники иные. Гильом найдёт управу на недругов своих, кто будет не по нраву и кто достоин слов любых. Он сарацинов одолеет, нормандцев усмирит. Он никого не пожалеет, вассалов силой убедит. Такое отраженье — краткий пересказ, проявим же терпенье, продолжим мы рассказ.

Чем мусульмане христианам насолили? Зачем война случалась между ними? То шли их покорять, по морю крестоносцы плыли. То пытались их изгнать, засевших крепко в Риме. И Папа Римский тоже страдал изрядно, ибо он, кто теперь поверит, собакой оказался наречён. И Папа не в накладе, он знает как ответить, с угрозами он сладит, своё всегда приметит. Посыпятся упрёки в сторону врага, заполнят тогда строки бранные слова. Припомнят Мухаммеду, как верил он в Христа, как кушал он свинину и пил порядочно вина, как прибыл было в Мекку, как было изменился. С седьмого теперь веку конфликт усугубился.

И кажется случайным фрагмент подобного спора. Не станем делать тайны, таких моментов много. Покуда Гильом будет дела свои вершить, жонглёру не убудет религию пилить. Адам и Ева, яблоко и Ной, завета Ветхого раскрыта тема и темы нет иной. Не ждёшь такого от эпического сказа и едкости не ожидаешь тоже, а ждёшь хвалебного рассказа и героизации персонажей может. Соединили в кучу, наверное сойдёт, сюжетов взяли тучу, наверное пойдёт. И жест явился, «Коронованием Людовика» назвали, читатель и не удивился, и удивился бы едва ли. И вот Людовик коронован, и жизнь наладила ход свой, никто ещё пока не скован и волен за него стоять горой. Король одобрит начинанье, достаточно ему на это намекнуть, так обстоит и данное преданье, ему с пути чужого не свернуть. Есть где проявить отвагу, Короткий Нос её проявит, Гильом добудет себе славу, в истории он след оставит.

Одно из сохранившихся преданий, пускай разрознено оно, покажет уровень тех знаний, что ныне знать нам не дано. Сменились поколения людей, о прошлом мнения сменились, уже не скажешь о былом смелей, детали дней тех позабылись. Написанное помнить нам дано, каким бы не было на самом деле, иного не узнаешь всё равно, такую песню нам жонглёры спели.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Аристофан, прозванный «отцом комедии», писал иным образом, нежели первые трагики. Его беспокоили проблемы повседневности, редко связанные с прошлым. Боги также редко появлялись в его произведениях, как и герои древности: основная роль отводилась современникам. Если некие события Аристофана не устраивали, он их высмеивал, либо предлагал оригинальные рецепты для изменения ситуации к лучшему. Сохранилось одиннадцать комедий — предлагается остановиться на пяти из них: Всадники, Облака, Тишина (Мир), Лисистрата, Лягушки.

Названия произведений основываются чаще на наименовании участников хора или по имени занимающего важное место в сюжете персонажа. Во «Всадниках», «Облаках» и «Лягушках» хор состоит из всадников, облаков и лягушек соответственно. «Тишина (Мир)» вернее было называть «Ириной», нежели отражать перевод буквально. «Лисистрата» осталась без дословного перевода, хотя «Разрушительница войны» смотрелось бы куда понятнее.

Аристофан не всегда говорит прямо. Он мог подразумевать под персонажами определённые слои населения, как простой люд, так и властителей или представителей торгового дела. Читателю редко бывает смешно внимать остротам действующих лиц. Скорее изобличаются пороки общества, что Аристофаном не подаётся в виде шуток. Возможно, его современники приходили в восторг от откровенности, сообщаемой со сцены. Спустя тысячелетия всё это понятно рядовому обывателю, уставшему находить в делах власть имущих и обладателей крупных состояний точно такие же поступки, с тех пор не претерпевшие изменений.

Не раз предпринимались попытки отобразить в художественной литературе милость верхов к низам. Аристофан и это показал, вплоть до того, что милость оказывается показной и не несёт никаких перемен, кроме кратковременного эффекта доверия, используемого в годный для того момент, после возвращаясь к прежним взаимоотношениям обособленности верхов от низов. Выходит поучительно и наставительно.

Аристофан не был связан рамками, его герои дерзки, предпочитают думать о личном счастье и практически никогда не стремятся им делиться с окружающими. Даже больше, они специально пытаются постичь искусство кривотолков, стараясь этим умением избавиться, допустим, от обязательства платить по счетам. Такое поведение всегда приводит к печальным последствиям. Но разве для древних греков это было проблемой? Тем, кто софистикой умудрялся и на хлеб с маслом зарабатывать. Они из любой ситуации выходили сухими, пускай и бежав из горящего дома, подожжённого разгневанной толпой.

Платить по долгам нужно — таковая обязанность издревле знакома человечеству. Не бывает благоприятного избавления от необходимости возвращать взятое у других. Какие бы не подрастали дети, они не поймут, покуда ближе не познакомятся с необходимостью закрывать бреши в бюджете, если не свои, так доставшиеся от родителей. Ещё Аристофан усомнился в божественной помощи касательно таких дел. Верь хоть в Зевса, долги от этого меньше не станут. А не верь — хуже не будет.

Читатель согласится, мирная жизнь всегда отягощена вследствие пресыщенности, отчего верхи забывают о народе, а народ погрязает в нужде. Как же быть, если разразилась война? Верхам понадобился народ, народ же мечтает о возвращении к мирному состоянию. Женщинам ещё хуже — их отцы, мужья и дети погибают. Аристофан придумал интересный способ, обладающий большой вероятностью примирения враждующих сторон. Он заключается в том, что женщины откажутся вступать с мужчинами в интимную близость, покуда не будет достигнуто мирное соглашение. Занимательно? Пожалуй.

Много нового читатель узнает о древних греках. Говорите про их гомосексуальные связи? Где же они??? Какой именно древний грек о них рассказал, положив начало сим суждениям? Мужчины были весьма зависимы от женского влияния, восхищались наготой выбритых мест и могли лишиться рассудка, если их и дальше будут игнорировать женщины. Предложенный Аристофаном способ определённо имел под собой основание, не стал бы он из ничего создавать столь удивительное средство для мира во всём мире, отчего-то до сих игнорируемое большинством.

Другая новость — древние греки не настолько почитали богов, как принято думать. Не страшились гнева Зевса быть испепелёнными на месте, как и не опасались других божеств, снисходительно их вспоминая от случая к случаю. Пренебрежительно они относились и к соотечественникам. Аристофан с грязью смешивает именитых философов и трагиков, делая их обыкновенными участниками комедий. Эсхил, Софокл и Еврипид дерутся на одной сцене? У Аристофана именно так и происходит. Эзоп не останется безучастным. Словно ничего святого не имелось.

Думалось, комедия — это смешно. Оказалось, комедия — это иносказательное отражение действительности. Запомните!

Автор: Константин Трунин

» Read more

Они как черви. Их сердца — червивы. Их души — червяною влагою переполнены. Не видят света такие черви, не дал им Бог ни разума, не уследил за ними Творец, ни дал им и чувства ответственности, ибо с детей спроса быть не может. Вот и отчебучивают поныне молодые люди сумасбродства, чудом избегая гибели от несуразной глупости. Не устояли они в ветхозаветные времена от искуса отведать плод запретный, понеся следом бремя тяжёлое вне сладкого детства потерянного. Не могут устоять и сейчас, из поколения в поколение идя на смертельный риск, попусту идеализируя и вступая в конфликт. Сохранился и первоначальный искус в целости, яблоком на близость поменянный. Трагедия Шекспира о том тоже сказывает.

Две части единого целого, предметом острым до рождения разделённого, в пространстве времени суток лунного их окружающего, стремятся слиться заново. Два создания, с сердцами пронзёнными, сушимые влагою из ран истекающей, совершают в темноте движения, телами естество сквозь себя проталкивая. Так читателю видеть хочется, другими образами не воспринимается слёзная драма града итальянского. Вероной исторгнута потомкам на память история юности — пылких влюблённых из домов враждующих. Подобной сей пылкости примеров есть множество, подальше от Запада — бездна сокрытая. На Западе же чаще замалчивается — незачем пастве верующей аморальные случаи ведать.

Раз Шекспир взялся поставить трагедию, он её вымучит, добавит страстей обязательно. Вышли у него герои спесивые, днём завтрашним только живущие, в день тот завтрашний не заглядывая. Что ожидает их, как обернётся история — важности мало, иной ко всему интерес. Коли родители, князя прислужники, люди из вольных и к власти причастные, знать не желают иных княжьих подданных, в том нет вины — есть проблема из давности, пороками прошлого в жизнь привнесённая. И ежели вдруг в роду кого-то из них объявятся люди чуткие, чьё сердце не стало покамест каменным, а разум коснулся лишь края волос, тогда грозит разразиться буря опасная, ибо искус разрушит устои до них заведённые, выгнав за двери, как Еву с Адамом из рая… И что из того?

Стена не опасная, она поддаётся, её одолеет пылкий юнец. Балкон не высокий, он низко находится, шёпот девицы отчётливо слышен. Ромео любил? Джульетту? Отнюдь! Любил он другую. Божился и клялся. Женился бы? Да! А Джульетта? Она — его часть. Посему суждено быть им вместе. Мешает одно — ветрогонность Ромео. Он пылкий, ему нипочём все преграды на свете. Не будет Джульетты — полюбит другую. Не будет другой — он вернётся к Джульетте. Зачем только лишние сцены вводить, уж лучше наполнить ядом кубки с водою, кинжалы на видное место положить. Готово к трагедии действо с вступленья, там хор поёт, словно древние греки собрались послушать. И будет мораль. Без морали никак.

Слепая натура с червивой душою. Недаром помянуты черви повсюду. Созданья без глаз, им глаза не нужны, они понимают куда им стремиться. Погибель придёт. Увы! Стремленья червей — зов природы и только. Их молодость зрима… да кто бы решился, зреть на червей в пору разных годин. Червяк молодой, не познав ничего, может сам утопиться, хоть будет не прав. Он утопнет итак, станет жертвою под принуждением чуждых условий и жизни своей, познав её толком и толком не познав ничего. Сгореть ли рано, сгореть ли поздно, сгореть самому или пусть поджигают другие, ответов не даст никогда и никто, поэтому печальней на свете, отнюдь не повесть про малые страхи эти, а самая жизнь печалит червей, покуда они на поверхность не вышли.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Опустим предпосылки Реконкисты, былого не исправить никогда, поговорим о деятельности Сида, испанского героя навсегда. Кем был сей муж, Родриго Диас де Вивар, Кампеадором прозванный в народе? Он дворянин, вассал, Кастилии примерный гражданин и прочее в подобном роде. Честнейший человек, заслуживавший большего почёта, нежели имел, и, к сожалению, за честный нрав в опале у правителя он побывать успел. Его сослали за пределы государства, с ним запретили людям говорить, свою семью ему пришлось оставить и в южном направлении отбыть. Так говорится в песне сложенной о нём, народу лучше знать деяния героя, как с маврами он бился, как поладил с королём, как он лишил предателей покоя.

Не так легко подняться из опалы, когда лишился ты всего, когда друзей уж нет, растеряны заслуги, а за плечами только вера в мощь коня и больше ничего. Но есть храбрейшие из храбрых, достойные служить достойному побед, не за награды, не за славу, не за почести, готовые достойный дать ответ. Набрав отряд таких героев, чья сила полнится отвагой, Сид ощутил былую силу, окреп морально, стал на юге свой. Уже не он ходил под королём, не он обязан был ему служить, он валенсийской вотчиной владел и продолжал Кампеадором в молве народной слыть.

При всех заслугах и умении самостоятельно с врагами воевать, Родриго Диас де Вивар не мог Отечество оставить и власть Альфонсо над собой не признавать. Он верен королю, заслуга в том героя, он потому герой, что в мыслях не допускал иного. Он потому герой, что народ в нём видел воплощение себя, обманываемого проходимцами под видом приближённых короля. Он потому герой, что нашёл средство для управы над бесчинствующей сворой, несправедливой и для себя во утешение расправой скорой. Лишь тот герой, кто при обидах, где для мести кровной должен быть исход, верит в справедливое решение и ждёт его, как ждёт уставший ждать народ. За то воспет был в песне Сид Кампеадор, а прочее, пожалуй, вздор.

Предание в народе сложено и краше никто не сможет сочинить, Сид верен королю, он жаждет справедливости и продолжает этим жить. Воюет он, громит врагов, он наживает горы злата, к нему идут служить, за ним идут рубить, потом живут богато. Всё так, так было, правду нечего скрывать. Другое дело, к королю Сид столь достославной лояльности мог и не соблюдать. Наоборот, Родриго Диас де Вивар в пору запутанных годин, решал в угоду нуждам, кто именно над ним быть должен господин. Иль сам он над собой хозяин, иль Мутавид, эмир над Сарагосой, иль вновь Альфонсо, иль кто иной считал Эль Сида правою рукой. Не так-то просто нам судить о прошлом, настолько же запутанным, как в наши дни, тогда тоже воевали в союзах вместе и редко выходили на бой одни.

Славных лет минуло время, прошлое в былом, а хочется таких героев видеть снова, и памятник им под окном. Они верны Отчизне, верность ей хранят. Не так им важно, кто там сверху, простят иль не простят. Их могут не понять! А кто понять способен в нахальной пустопорожней грязной на язык поганой злобе? На откуп поколениям грядущим надо поступать, лишь им решать — хулить иль уважать. Всё прочее пустое — жизнь пуста, и памятник пустой и истина черна.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Друзья, «Песнь о Роланде» у меня для вас припасена. О славе ли песня сложена сия? Кто в ней герой и каковы его страданья? Как соотносятся с историей подобные преданья? Отсель ведут французы счёт годам? По праву сильных, дав отпор врагам? Великий Карл — правитель тех времён, по праву рождения царствовать начал он, отправил армию за край родной земли, там многие из храбрых полегли. До нас дошли свидетельства тех дней, известны имена смелейших из людей, но правды в этом может и не быть, заслуги прошлого всегда любили возносить. Уж коли шли отцы на бой в пору тяжёлых лет, то и сыны пойдут — иного выбора, пожалуй, нет. Никто не вспомнит после о войне иначе, чем о героях, чьи заслуги слаще. Сиропная отвага и приторная честь — из них слагается в народе песнь. А что до правды… правду не узнать: в хмелю жонглёров каждый мог героем стать. А ежели Роланд сказания достоин, о нём и речь, решим, какой он воин. Аой!

Великий Карл, за двадцать лет до императорских регалий, бил саксов всюду, где его не ждали. Он к Папе в Рим с почтением ходил и королевство лангобардов покорил. И снова саксов всюду бил, пока по зову в Сарагосу не отбыл. Испания тогда под гнётом мусульман стонала, их дрязги все она познала. Как прежде ведала о дрязгах готов, теперь увязла в чуждой веры ей заботах. Про Пуатье забыли мусульмане, зачем иначе христиан позвали? Великий Карл убыл с неисчислимой ратью в путь, но от Сарагосы пришлось обратно повернуть. От сих и зачинается роландово сказанье, про гибель яркую повествованье. Аой!

В трактирах разное жонглёры ведали о деле том, правдиво излагали и врали, разумеется, притом. События былого искажать стремился всяк, и верить в писаное будет лишь простак. Оставим ратной сечи песнь на совесть им, заняться лучше нам другим. Пусть в дошедшем до потомков варианте много похвальбы, читатель внемлет суть свершившейся канвы. Роланд был предан, если предан был, он отомстил, погибелью других достойно опочил. О сём и сказывали людям балагуры, рассказывая живо, как с натуры. Пред взором образ мусульман вставал, их христианский воин побивал, вставал и образ хитрецов-друзей, на гибель отправлявших лучших из людей. В сём эпосе рождалась вера всех потомков, чьи кони шли на бой в доспехах звонких, они сражались и несли свой крест в Иерусалим, в них дух Роланда был непоколебим. Аой!

История иная в настоящем, она не связана с былым. Все представленья о деянье вящем, рушими объяснением простым. Роланд — герой, ему на утешенье, минуя Ронсеваль, название ущелья, был встречен вражескую силой, казалось мусульман, и был смертельно ранен там, но басками — и в этом весь обман. Тот, за кого стяжали славу рыцари потом, чьё имя принимали за набатный звон, кто побуждал их подвиги свершать, а тело, душу, сердце — трепетать, не мог оставить бренный мир и умереть без обоснованных тому причин. Аой!

Века минули. Вымарана память. Кому сегодня лучше памятник поставить? Забыто прошлое. Иные времена. Найти героев не проблема — их ведь тьма. И пусть заслуги мнимы, пусть пусты. Перекричать не сможешь глас толпы. Народ поверит, и тогда… родит героя навсегда. Народу нужно кем-то жить, и это никогда не изменить. Аой!

Автор: Константин Трунин

» Read more

Вергилий, создатель пособий по сельскому хозяйству и животноводству, переквалифицировавшийся в поэта эпических песен, прочно вошёл в перечень обязанных быть прочитанными авторов. Его пример нам всем наглядное доказательство, как привычное и банальное превратить в великое и вечное. Кажущееся обыденным, пропускаемое мимо внимания, в будущем обязательно пригодится потомкам, как средство познания некогда происходившего. Многие поэтические произведения стали источником таковых сведений, среди них работы Вергилия по праву занимают одно из ведущих мест, когда речь заходит о Древнем Риме.

В первых работах поэта читатель отмечает обилие пасторальных эпизодов. Вергилий скорее отражает ему известное, нежели стремится поэтизировать быт обитателей сельской местности. Перед взором возникают пахари, животноводы, пасечники, садоводы. Все тонкости их профессионального ремесла становятся известными читателю, вплоть до правил пересадки. разведения, борьбы с болезнями и точного указания на момент сбора. В плане понимания дальнейшего падения Древнего Рима и тёмных веков Европы, подобного рода информацию было больше негде найти, поэтому старания Вергилия стали благом. Иначе кто бы объяснил людям хитрости разведения овец и выращивания винограда, опираясь не на сам факт получения результата, а с оглядкой на свойства почвы и фазы Луны?

Можно читать стихотворную форму Вергилия с улыбкой, не находя для себя ничего полезного. Разве читатель осознает преимущества разведения пчёл, крупного рогатого скота и лошадей, пытаясь стать ближе к поэзии древности? Вергилий никого не превозносит, словно пиши он в наше время, то его герои боролись бы с эрозией почвы, колорадским жуком, соблюдали агротехнику и правила безопасности труда на производстве. Именно таково содержание поэм «Буколики» и «Георгики». Ничего особенного — пособие в доступной для понимая форме. Опять же, для тёмной Европы это имело существенное значение. Может быть, когда человечество снова погрузится в невежество, простота строк Вергилия обретёт важное значение.

Иначе воспринимается «Энеида». Данное произведение относится к героизации римского народа, чьи предки могли быть выходцами из Трои, потерпевшими поражение от греков. Вергилий взялся рассказать об этом подробным образом. Опирался он, правда, на произведения Гомера и древнегреческих трагиков, едва ли не полностью перенеся написанное ими в свой труд, дополнив действие новыми моментами.

Из текста следует, что Эней, опечаленный доверием троянцев, поверивших хитрому Улиссу, осознавал к чему может привести принятие в дар деревянной фигуры коня. О чём никто не знал на самом деле, оказывается было на уме у части населения Трои. Историю не перепишешь, как и «Илиаду» Гомера, но её можно дополнить новой информацией, чем Вергилий и воспользовался, создавая первые строчки «Энеиды». В дальнейшем для работы была использована «Одиссея»: Эней шёл по пятам за Улиссом и останавливался в тех же местах, претерпевая аналогичные испытания, лицезрея на последствия деяний хитрого грека. Эней также побывал в чертогах Харона. Получается, Вергилий остался верен себе, переиначивая общеизвестное.

«Энеида» оживает с прибытием Энея в италийские земли. Легко предположить откуда Вергилий брал материал для дальнейших похождений Энея, чья суть свелась к выполнению пророчества и борьбе с италиками. Поскольку Рим в I веке до н.э. постоянно был сотрясаем гражданскими войнами, то истоки следует искать в одной из них. Но так ли это важно? Вергилий создавал эпическое произведение, достойное римлян. Стоит ли сетовать на заимствование сюжета из других произведений? Римляне привыкли брать от завоёванных народов всё самое лучшее, редко привнося своё. Так поступил и Вергилий, его примером вдохновятся поэты последующих поколений, например Овидий.

Автор: Константин Трунин

» Read more