trounin.ru

Как жизнь прожить? К чему стремиться? Раз суждено со смертью примириться… Не дано вечно существовать, бренно бытие. Долгого существования не сможешь обрести нигде. Ежели так, зачем жить продолжать? Разве только в муках неизбежного ждать, либо уповать на сладость доступного тебе, если не живёшь в нищете. Подумал Дмитрий над этим, легенду на восточный мотив сочинив, представил, будто Гаутамы путь прошёл, Сиддхартхой побыв. Там — в неге дворцовых палат, где пребывать до скончания рад, обретал величие юноша голубых кровей, никогда не ценя каждый из дней, он упивался лаской ветров, вкушал меда — еду богов, пока не пришлось ему за стены дворца ступить, и понял юноша — иным ему отныне быть.

У каждого человека собственные двери в мир есть, но должен он себя внутри стен своего дома обресть. Для кого-то дом — палаты дворца, для иного — из нечистот гнильца. Не выглянешь в окно, не почувствуешь смрад, или тот запах, которому вне твоего дома кто рад. А если посмеешь выйти, впечатлений не сочтёшь, новым образом думать про бытие начнёшь. Так и сталось с юношей из дворцовых палат, вышел за стены — кругом старики лежат, всякий из них тяжко вздыхал, часу их смертному юнец кротко внимал. Понял юноша — люди умирают за стенами дворца… Почему же нет со смертью борца? Отчего не берутся люди защищать человека от доли последнего часа? Где сокрыта драгоценная неупиваемая чаша? Объяснили юноше — смерть не дано преодолеть, нужно её неизбежность принимать уметь.

Опечалился юноша, Дмитрий на семь дней в стены дворца его определил. Какими думами эти дни юнец не жил… Думал о многом, жизнь бесполезной считая. Зачем существовать, последнего часа ожидая? Ни к чему увеселения… плоть зачахнет пусть. Одолевала юношу неослабевающая грусть.

И вот вышел юнец за стены дворца снова, хотя бы тело его оставалось здорово. Старость неизбежна, попробуй дожить, несгибаемым оставаясь быть. Но встретил юноша человека, в болезни страдальца. Чем болел? Мало ли чем, хоть не было бы пальца. О бренности тела узнал тогда юнец, ещё печальнее брёл он во дворец. Совсем ослаб в думах за следующие семь дней, мысленно прощаясь с бренной оболочкой своей.

Как быть? Куда бежать? Ведь невозможно бытие принять. Зачем такое человеку существование? Порождён, дабы претерпевать страдание? Нужно понять, кто бы объяснил, пока юнец руки от горя на себя не наложил. И случилось должное, выйдя из дворца, встретил он бредущего мимо старика. Тот старик не печалился от горькой доли, не чувствовал босыми ногами жара земли и боли, не обращал внимание на несовершенство тела, его сущность словно летела. К старику юношу должен быть обратиться, наконец-то в правде жизни раствориться.

Сказал старик простое: не хочешь жить — помоги существовать другим, не веришь в долгую жизнь тела — продли жизнь тела иным. Нет в тебе радости — других развесели. Не имеешь неги — для других сладость найди. Положи существо своё на алтарь, будь для каждого в бренном мире за ларь, из тебя должны люди черпать, обязаны собой твою жизнь продолжать. Тем и живи, не задаваясь вопросами сути бытия, существуй обыденно — окружающих любя.

Разве не красивую сказку Дмитрий поведал? Читатель мудрости довольно отведал, испил приятной влаги изрядно. Как иначе, получилось у Дмитрия складно. Ему бы и далее так повествовать, но лира тише начинала звучать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Стяжатели со стяжателями власть над мирянами не поделили, это вкратце… ежели о расколе православия забыли. Среди стяжателей и протопоп Аввакум был, чей путь в бездну сего деятеля от религии низводил. Сквернословил священник, светильника в нём не признаешь теперь, но пострадал Аввакум, сожжён стался — как бесов зверь. Потому ряд потомков видел на протопопе мученика крест, чей прах топтал Никона пест. Такого же мнения Дмитрий Мережковский держался, Аввакум в поэме на край света отправлялся, так и не согласившийся с судьбой, ни в чём греха не видя за собой.

Что есть светильник? Это тот, кто Бога благодарит за испытанья. Так полагается, не видит святой человек в том наказанья. А если Бог молчит, не позволяя жить в нужде, тогда светильник найдёт, как ограничиться: чем и где. Разве произносил Аввакум благодарности за данное ему право страдать? У Мережковского такого мы не сможем прочитать. Не прочтём и в Аввакума воспоминаниях, в той же мере исходил протопоп в горький стенаниях. Нещадно обделённый, брошенный в каземат — такому никто не окажется рад, а верующий человек Бога благодарит, ведь не оказался он Вседержителем забыт. Что же, стяжатель потому и стенает, ибо наслаждений в жизни лишь и желает.

Как относились к Аввакуму? Впроголодь держали. Мало того, чресла протопопа на холодном лежали. Куцая солома — подстилка простая. Она и еда… Аввакум другого хотел, иного желая. Ревнитель благочестия — Аввакум, все устремления сего мужа — пустой шум. Куда не смотри — кругом несчастья поджидали, но ангела небесного глаза искали. Дмитрий позволил в каземат войти Христу, протянуть к страдальцу руку свою, вознаградить страдания жданным освобождением, да только на край света отправлением.

Что характерно, довольно весьма, не питал Аввакум веру в силу Христа. Не позволил Мережковский к Богу мольбы протопопу обращать, дал право о тяжёлой доле стенать. Не уповал на спасение религии адепт, не видел исходящий от святости свет, без Бога мыслил провидение, желал, дабы снизошло умиротворение. Таков протопоп, и путь его тяжёл, в поэме Дмитрия на край света он всё же пошёл. Иначе не могло оказаться, предстояло Аввакуму в муках с жизнью расстаться.

Обстоятельства иначе складывались, к чего Дмитрий отражению не стремился, пусть протопоп уходил в путь последний, из которого Аввакум не возвратился. Раз так — с бурлаками лямку обязан тянуть, из Тунгуски воды почерпнуть, узреть великий Байкал: ясно — каторжанин страдал. Повествование обязательно закончится костром, Аввакум будет жестоко казнён.

И вот вопрос: за правое ли дело страдал? Ответ Дмитрий читателю так и не дал. Его герой — мученик в вере в нечто такое, обернувшееся для него во злое. Опущены детали, сквозит пустотами повествованье, наполнено муками страдальца от Мережковского преданье. Не зная жизни раскольника, не составишь представление о нём, благо, есть «Житие», в котором от первого лица о мыслях протопопа прочтём. Читать оное и Дмитрий должен был, но текст, видимо, мало его впечатлил.

Всякий волен верить в то, во что ему желается верить. Мир наш общим аршином всё равно не измерить. Картина общая не сложится — каждый смотрит на свой лад. Иногда человек не сладкому, а горькому бывает рад. Нет нужды воспринимать действительность в плоском виде, тогда никто не будет в обиде. Нужно допускать существование одновременного всего. Да разве согласится на такое кто?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Людей любить? Да где такие силы найти… Себя забыть — за безумного проще сойти. «И хочу» — Дмитрий провозгласил, отказываясь род людской понимать, чужим он себя вообразил, не ему с любовью дела мира принимать. «Напрасно я хотел» — снова Дмитрий сказал, жизнь за людей отказываясь отдать, другой борьбы в восемьдесят седьмом году искал, ибо не готов оказался умирать. Поэт бессилен, «Любить народ» ему не дано, «Тишь и мрак» одолели, ничего не меняется в мире всё равно, какие не ставь перед собою цели. Лучше пусть солнце вспыхнет, выжжет планету за раз: «Как летней засухой сожжённая земля» — провозглашал поэт. Простым казался ему наступления апокалипсиса час, жил, второго пришествия Христа ждя.

«Над немым пространством», «Июльским вечером» — кругом пустыня без краёв, как не охладишь жар солнца веером, так не найдёшь в сердце человека любовь. Всё — есть мошек рой, кружащийся вокруг светила: поглотит глупых летний зной… Да разве это было? Оттого оставалось вопить — «Покоя, забвенья», смерти проще покориться, пусть сгинут напрочь мгновенья, нужно от жизни забыться.

«Совесть», «Порой, когда мне в грудь отчаянье теснит» — Дмитрий вспомнил о доле поэта. Не стесняясь, он громко говорит, не находя так жданного ответа. Видел Дмитрий — толпа в волнение приходит, к ногам люди припали. Тогда отчего нищим поэт по земле бродит? Почему ему ничего за труд не давали? «Пророк Иеремия» — вот с кем Дмитрий сравнивать себя брался, кому хотелось от людей бежать, но из любви к Богу при невежах пророк остался, во имя Бога будет страдать.

«Христос воскрес» — на день пасхальный говорят. Воистину воскрес: гласит ответ. Да разве в геене огненной те не горят, чьими делами омрачается свет? Дмитрий смело говорил, когда не станет властелинов и рабов, не будет звона мечей и оковы с человека снимут, тогда и он отвечать окажется готов. Только того понимания люди не скоро достигнут.

«Сегодня в заговор вступили ночь и розы», «Чёрные сосны на белый песок» — читателю мнятся исходящие от Дмитрия грозы, молнии куёт поэта молоток. Однако, спокойствие его взяло, воля музы к пасторали поэта увела, стало в мыслях на краткий миг светло, согласно текста «По ночам ветерок не коснётся чела». Любовью зажил, ибо любить не переставал, лени с усердием предавался, от лиры боевой и он уставал, у Дмитрия «Ласковый вечер с землёю прощался». Хоть где-то, пусть не среди людей, небо он гробу уподоблял, таких он придерживался идей, мир другим не принимал.

От любви до смерти — стих один. «Задумчивый сентябрь» — как раз о том. Не надо доживать до седин, чтобы пожать печали стон. Увидел поэт уборку листвы, с понятным ему действом сравнив — готовит убор для гроба дитяти мать. В представлениях говорил поэт, о многом забыв, хотел действительно сугубо так понимать.

«Кроткий вечер тихо угасает», «В сиянии бледных звёзд» — беспросветная тоска Дмитрия одолевала. «В этот вечер», «Природа говорит мне» — всё в той же тоске. Лира поэта мрачные лишь звуки извлекала, если чему и служа, то опровержению мнения о чистой доске. Кто закладывает в человека печаль? Ведь Дмитрий отчего-то постоянно мрачен. Или иным образом приобрёл в характере сталь… Разум его сызмальства негативом охвачен.

Есть ещё стихи: «Здесь, в тёплом воздухе», «На Волге», «Смерть Надсона», «На даче». Посметь Дмитрий сказал отчасти правильную вещь: хорошие поэты долго не живут. Тогда пусть посмотрит на поэзию Мережковского читатель иначе, не скоро вечный покой его мысли обретут.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Душа места никак не находила в год восемьдесят шестой, «Скажи мне» — Дмитрий обращался. «Печальный мёртвый сумрак» завладел поэта душой, с пером чуть не попрощался. «С потухшим факелом» взирал Дмитрий вокруг, угас огонь его маяка, сердце могло замереть вдруг, не возобновив ход никогда. Но просыпалась снова в поэте сила, каплей в безбрежном океане себя ощущал, сочинил стих «Когда безмолвные светила», об ответах на множество вопросов он ещё не знал.

Есть мексиканская легенда «Солнце» — про охладевший диск звезды, как будто выше неба стало донце, дни ночей стались холодны. Как тут же разразился голод, мор пошёл по Земле, умирал и стар и молод, не виделось тепла нигде. Герой тогда нашёлся, иного в землях мексиканцев не бывает, идя до края света — в бездну упёрся, принести в жертву тело желает. Бросился в черноту обрыва, достигнув ада и постигнув свет, его душа людей любила, таких больше словно нет. Знаком герой? Сыскать попробуй в десятках тысяч миль. У писателя Максима родится такой, поведает сказку о нём старуха Изергиль.

«Часовой на посту должен твёрдо стоять», «В путь» — об убеждениях Дмитрий говорил. Одному нужно место службы не покидать, другой против ветра выступить решил. «Пощады я молю», «Признание» — весна наступала. К одному поэт прилагал старание, чтобы его улыбкой девица награждала. Сильным Дмитрий ощущал естество, какое бывает разве в Боге, раз слагал стихи на свой вкус он легко, вроде такого — «Мы идём по цветущей дороге».

«Ты читала ль преданья» — Дмитрий жаром страсти пылал, готовый терпеть страданья, какие бы Вседержитель не послал. Как некогда христиане умирали, не боясь оказаться в лапах зверя, цену жизни они осознавали, в лучшую долю в ином мире веря.

«О дитя, живое сердце», «По дебрям усталый брожу я в тоске» — мистических коснулся Дмитрий берегов. Тонул он в болоте, никто не спасал, очутился на дне, слышать хохот надсадный русалкин готов. То о любви, ведь в каких тенётах увязнуть поэту? На такую тему стихи «Не думала ль ты», «Давно ль желанный мир я звал к себе», «Ищи во мне не радости мгновенной»: бледный и безмолвный бродит Дмитрий по свету, ожидая взора любимой, желанной, благословенной.

Вот поэт погрузился в очарование востока, индийский эпос его манит. «Ариванза» — жизнь влюблённого жестока, «Орваси» — в сходной манере гласит. Царь Пупурава любимую искал, и сказано так, словно в Древней Греции театр ожил, ведь мифами тогда Дмитрий себя потешал, сцену противостояния одного актёра многоликому хору он в рифмах сложил. На том же основании поведал легенду «Жертва», а о «Будде» дописать стихотворение не смог, в чём Дмитрия муза пребывала мертва, начав, поэт быстро замолк.

Есть поэма «Дон Кихот», основанная на Сервантеса сюжете, никак не перевод, просто Дмитрий разукрасил сказание в угодном ему цвете. Есть и поэма «Страшный суд» — про трубящих ангелов перед вратами. Желающие символизм (им требуемый) найдут, прочие скажут — упивайтесь вам угодным сами.

Есть ещё мусульманское предание — «Аллах и демон» оно наречено. Особого рода в стихах изваяние, согласно действия там странно всё. Замыслил Бог создать мир страдающих людей, в пустынном космосе он отыскал приют, стал созидать пространство десницей своей, но не все ангелы этого ждут. Был один, выступивший против Бога промысла, отказавшийся принимать из страдания мир, повёл он рати из-за домысла, о недопустимости такого заявил.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Жизнь плоха, но лишь для тех, кто плохо поступает. Жизнь легка! Мало кто о том подлинно знает. Вот есть «Кораллы» — труженики моря: живут не для славы, им неведомо горе. Умирая, они залог успеха несут, об окружающем мире проявляют заботу, на их окаменелых останках приют другие найдут, без благодарности за вековую работу. Так начинал восемьдесят четвёртый год поэт, «Всё грёзы юности» ему мнились, думал посвятить остаток лет, дабы люди плодами его дум насладились. Для того сложил стих «Порой», представ в образе Прометея, готов был помогать в беде любой, предлагать советы людям смея.

«Блажен, кто цель избрал» — Дмитрия изречение. Был бы тот, кто за лучшее погибал, не выражая в деянии своём сомнение. Негоже рыдать — не помогает людям плач. Пора бы данность сию знать, каждый сам себе в бессилии палач.

«От книги, лампой озаренной», «Поэту наших дней» — снизил Дмитрий накал слов. Не поможешь человеку, не скинешь с общества цепей, слушать поэта никто не готов. Когда-то давно может и возвышался стихотворный глас, относилась к нему толпа с вниманием. Теперь задор тот навечно угас, остался поэт с собственного мира пониманием.

«С тобой, моя печаль, мы старые друзья», «Развалины» — ворон Дмитрию мнился. Кому-то от костра окалины, кому-то и данный стих в чём-то в те годы пригодился. Из Анри Казалиса «На птичьем рынке» перевод: орёл взирал на голубя с презреньем. Думал: как эта птица, в клетке воркуя, живёт, да ещё с таким великим наслажденьем?

Тогда же Дмитрий некролог «Вечер» по Надсону сложил. «Южная ночь» — об умирании в объятьях солнца ночи. «И вот опять проносятся, играя» — пробуждению весеннему Мережковский радости не проявил. «В полях», «Усни», «В сумерки» — от такой лирики трепетать должны у читателя очи.

Из Бодлера «Осень», ещё свой отрывок «Пир», недописанные «На тарпейской скале», «Искушение». И в заключение подарок сладкозвучных лир, от «Сна» у Дмитрия сохранилось впечатление. Шёл бой кровавый повсеместно, укрыться можно разве лишь в лесу, но нужно обо всём всегда говорить честно, лес пребывал в том же самом кровавом бою.

В восемьдесят пятом году Дмитрий не менее плодотворно творил, в прежних думах пребывая. «Пройдёт немного лет» — он говорил, о будущем единственное зная: какие усилия не прилагай — в веках пыль останется, но при этом полагай — памятью по тебе холмами равнина затянется.

«Он сидел на гранитной скале» — стих про демоническое создание, что завистью к людям живёт, ведь какое не прояви он к обретению покоя старание, всё равно никогда не умрёт. В духе сего стих «Больной», как чахнет поэт над стихами, проводит бесцельно каждый день он свой, меряет мир людской шагами.

Другие стихи писал: «Весна», «Когда вступал я в жизнь, мне рисовалось счастье». Сбивалась на романтику лиры струна, если в душе спадало ненастье. «О жизнь, смотри» — про жизни тяжесть, чего слаще нет. Потому и радость, славно жил тогда поэт.

В горах бывал Дмитрий, оттого «На высоте», «В Альпах», «Даль». К тому же стихи «Франческа Римини», «После грозы», «Меня ты, мой друг, пожалела», «Потух мой гнев». Нисколько Мережковскому случившегося не жаль, он и у подножия готов лежать, и рычать готов — как лев.

Из Бодлера перевёл стихи «Голубка моя» и «Альбатрос», сказывал про гордую птицу моря, о слабости которой знает всяк матрос, её потуги на палубе смеха удостоя.

С поэмой «Сакья-Муни» проснулся у Дмитрия интерес к мистериям востока. Видеть предлагалось изваяние бога в пыли. Наступало время интереса к иным представлениям о бытие у Мережковского, ещё отрока. Успеет сочинить на восточный мотив поэмы свои.

Легенда из Данте «Уголино» — ещё один сказ. Про преддверие последнего адова круга. Там тиран Пизы проводил никак не кончающийся час, ему оказывалась, до ужасной боли, истязающая мука.

Из прочего: «Юбилей Плещеева», «Предчувствие», «Там, в глубине задумчивой долины», «Изображения на щите Ахиллеса», «Смерть Клитемнестры».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Поэтом стать не трудно, всяк уже поэт. Пишешь ли грузно, мало ли тебе лет, способен лаконично излагать, рифмуешь с мастерством великим, всё равно должен знать, останешься лириком забытым. Почему? Ведь стих, что Богом данный. Душа поёт, ты вторишь ей. Выходит снова в рифмах славный, красивый, без лишних затей, образец творчества первейшей высоты… но для кого? Листок всё равно останется пресыщен белезны, не оценит никто. Нужно обладать особым даром, оным редкий поэт обладал, писал и Дмитрий Мережковский даром, талант в себе не развивал.

Творить он рано стал — в пятнадцать в печати первые стихи. Но кто бы о том знал. Кто бы ведал — куда ведут поэта пути. Им Достоевский пробовал внимать — духом поник: оставалось Дмитрия порыв осуждать, благо делать это привык. Но вот ещё года три пройдёт, Мережковский возьмётся творить, музу вроде найдёт, осознавать с лирою жизнь.

Молод поэт? А уже берётся судить. Молод мобед? Говорит другим, как им жить. Наставление «Поэту» сообщал, указывая мысли направление. Сам ли так он поступал? Или красиво слагалось стихотворение? Говорил Дмитрий — идите в народ, пишите об увиденном только, этого читатель с жаждой ждёт, через лирику осознать как прочим горько. Продолжил Дмитрий стихом «Герой, певец», видя в поэтах мудрецов. Разве лирик не правды жнец? Разве говорить правду он не готов?

Ежели поэты не такие, зачем тогда лиру терзать? «На распутье» показаны люди иные, привыкшие жизнь созерцать. Хорошо быть в стороне, ни к чему не прилагая сил, не вести коня на бороне, чтобы ветер семя носил. Нельзя так, негоже без участия зреть, поднять нужно кулак, заявить о праве на лучшее сметь. Следует вызов бросать небесам, о ниспослании влаги не моля, когда добиваешься нужного сам, собственную заслугу потому и ценя. Раз такая мысль возникла, значит «В борьбе» следует пребывать, пусть разразится битва, поэт её будет жар раздувать.

Что до мира — темнотой переполнен он. Вот раздувает жар лира, слышен мелодичный звон. Встаёт в «Осеннее утро» светило, освещает беспросветность дня. Да разве оно восходило, за собою темень ночную неся? Начал «К смерти» Дмитрий взывать: приди желанная, — говорил. К мрачному оставалось призывать, на другое ещё не хватало сил. Оттого стих нарождался — «Весь этот жалкий мир»: Мережковский бытием не наслаждался, рвал скорее струны лир.

«Природа» — есть такое стихотворение. О человеке, не способном переломить вещей ход. Если и получалось у людей чего-то сотворение, то из тех же низменных побуждений исходил человеческий род. «О дайте мне забыть туманы и метели», «Молитва природы» — на схожую тему стихи. Значит, угрюмые музы Дмитрию на ухо пели, несмотря на громкость содержания — песни были плохи.

Думал Дмитрий — природа умеет величаво умирать. «Если розы тихо осыпаются» — его доказательство. Человеку бы, думал Дмитрий, так жизнь красиво кончать, заменяя бесполезность прожитой суеты искательство. Да разве умирает природа? Никогда не умирала. Ведь человек не встаёт из могилы в краткий срок. Того муза поэта слушать не желала, главное — красивым вышел слог.

«Я никогда так не был одинок», «Из Альфреда Мюссэ» — ещё стихотворения. Вот стих «Эрот», про младенца с луком приключения. Кому позволит Зевс молнии свои ломать? Тем, кто разумом слаб. Получается, так и надо поступать, совершая опасное, крича громко: я — раб.

«Из Горация», «Детям», «Легенда из Тассо», «В царстве солнца и роз» — последнее за восемьдесят третий год. Разное Дмитрий слагал, от красивых сказок о былом до нынешних угроз. Говорил сам, чужими словами: как мог. Разве оставалось легенду перевести, как с сарацинами рыцари вышли на бой, ко всему были готовы, но не любовь во враге обрести, погружаясь в омут страсти с головой. Случилось такое — девица под одеянием сарацина. Растопила она сердце к нехристям злое, так чувство общее наконец-то победило.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Интерес никогда не проявляется на пустом месте, он всегда чем-то обоснован. Уже к двадцати годам Мережковский тяготел к знаниям иного рода, нежели он мог желать. Ему хотелось познавать мир таким, каким он является в действительности — со всей присущей ему сложностью. Вместе с тем, каких бы успехов человек не добивался, он остаётся таким же, каким был пять и более тысяч лет назад, словно продолжает быть одолеваем пещерными предрассудками. А раз так, значит есть правда в мифологии древних греков, взращенной трагиками тех далёких лет. Сама нравственность формировалась на почве из общественного осуждения, каковое становилось понятным по тем же трагедиям, вроде наиболее классических из них. Как раз с двадцати лет Дмитрий проявил интерес к Орестее — протяжённому сказанию от событий Троянской войны и вплоть до скитаний, в попытках убежать от мук совести.

За 1885 год отмечен перевод мотива из трагедии Еврипида «Смерть Клитемнестры». Мережковский составил скорее набросок, толком не решившись, стоит ли ему браться за столь значительное произведение, в котором жена помогает убить мужа, и за этот поступок её саму убивает сын.

В 1890 году Мережковский перевёл трагедию Эсхила «Скованный Прометей». У Дмитрия формировалось иное представление о богах — как о радетелях за себялюбие. Зевс представал в образе тирана, вознамерившегося уничтожить людей, чему помешал титан Прометей, за что его и обрекли на мучения, приковав к скале, поскольку позволил Прометей людям иметь слепые надежды и поселил в них чувство забвения смерти. А так как Прометей отказался сказать, кто и когда будет покушаться на власть Зевса, то Зевс повелел птице ежедневно клевать его печень. Только это усваивается из содержания трагедии, поскольку прочая составляющая не столь сильно интересовала Дмитрия.

К 1892 году Мережковский созрел для перевода Эдипианы, начав с трагедии Софокла «Антигона». Дабы читатель лучше понимал, о чём рассказывает повествование, Дмитрий написал предисловие, пересказав события, начиная от воцарения Эдипа и вплоть до смерти его дочери — Антигоны. Дополнительно рассказывалось о мести Креонту, что не прислушался к чужим мольбам, за это потерял сына, убившегося, не стерпев воли отца против отношений с горячо любимой им девушкой. Сложность взаимоотношений усугублялась трудностью понимания происходящих процессов в древнегреческих трагедиях, поскольку самые родные люди становились друга для друга врагами, легко лишая себя и их жизни.

В том же году переведена трагедия Еврипида «Ипполит», было составлено вступительное слово, именованное как «О новом значении древней трагедии». Не сказать, чтобы Мережковский радовал читателя переводческим талантом, более он способен оказывался отвратить от чтения, поскольку не имел тогда умения доходчиво довести до сведения содержание, облекая повествование в тяжёлые для восприятия формы.

В 1893 году переведена трагедия «Эдип-царь», чьё авторство принадлежит Софоклу. Драматичность произведения Дмитрий раскрыть не сумел, оставив читателя недоумевать от происходящего. А ведь там, всем то известно, Эдип женится на матери, пока ему не становится очевидным — он стал жертвой пророчества, которому суждено было свершиться, каким образом не пытайся предрешённому воспротивиться.

Годом позже Дмитрий составил предисловие к «Эдипу-царю». Показав себя тем самым критиком, каковым он навсегда останется. То есть вся ценность его литературоведческих работ — подробный пересказ сюжета собственными словами.

В 1895 году переведена трагедия Еврипида «Медея». Сложность родственных связей в древнегреческих произведениях вновь ставилась на первое место. Теперь мать убивала детей, не сумев стерпеть измен мужа.

К 1896 году переведена трагедия Софокла «Эдип в Колоне». Лишивший себя зрения, Эдип брёл в сторону Афин. Он не желал видеть позор, каким наградил детей. Не желал он слушать и про борьбу сыновей за обладание Фивами. Сам он был обречён лечь костьми в землю. Но смутно мог знать о пророчестве, вновь предрешающим его жизнь, где будут храниться его мощи, то место окажется процветающим.

Отразив столь кратко переводы древнегреческих трагиков, нужно сказать — проводить сравнительный анализ с другими переводами данных произведений не требуется. Нужно просто понять, из каких побуждений Дмитрий обретёт себя. Пока выходило, что будет он черпать вдохновение из самого мрачного, возможного к свершению с человеком.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Повесть переведена Дмитрием Мережковским в 1896 году

Каков он — классический греческий роман? Наверное, на его страницах боги живут людскими страстями, делая всякого человека игрушкой в своих руках. Так следует из древнейших эпических сказаний, такими предстают и труды древнегреческих трагиков. Но иным стало сказание Лонга — некоего писателя, возможно грека, жившего может быть во II веке, либо позднее. О нём нет никаких данных, он — таинственная личность. По нему осталась память в виде произведения «Дафнис и Хлоя», пропитанного пасторалью настолько, что удивляешься, каким образом с его идиллическими сценами мирилась католическая церковь. Да и каким образом сей роман сумел пролежать втайне от папских прелатов? Не зря ведь он становится широко известным в Европе аккурат к XVI веку. Что до мнения римского понтифика, ежели европейцы нуждались в раскрепощении? В России этот сюжет решил раскрыть Мережковский, питавший особое отношение к религии.

«Дафнис и Хлоя» — это история любви простых сердец, чьему счастью постоянно мешали. Кто они? Отнюдь, не пастухи. Дети богатых родителей, в силу разных причин бывших вынужденными избавиться от чад. Но воспитаны они были в одной бедной крестьянской семье, считая друг друга братом и сестрой. Названные родители не поскупились и дали детям образование. У детей появилась возможность говорить на высокие темы, неизменно чувствуя неразрывную взаимную связь. И они понимали — быть вместе им не суждено, поскольку жизнь разведёт по разным домам. Пока же они находились в окружении полей и лугов, чувствуя хотя бы такое счастье.

Сюжет наполнится горестными событиями. Отношения между Дафнисом и Хлоей укрепятся. Однажды они пожелают сблизиться, не понимая, каким образом удовлетворить возникшее чувство. С этого момента читатель ощутит главное отличие от всего, благодаря чему имел представление о произведениях древних греков — он увидит эротические мотивы. До самого конца произведения Дафнис с Хлоей будут биться над разрешением задачи, чего им не хватает для подлинной близости. Подражание животным не сможет донести до них суть человеческих отношений. Да и содержание произведения скорее выдаёт фривольность авторских взглядов, отчего читатель непременно задумается: а был ли Лонг древним греком? Может и греком, но древним ли?

Разобраться с плотскими утехами Дафнис сможет, только без Хлои. Его соблазнит девица, таким вот способом нашедшая возможность удовлетворить собственную похоть. Что до Дафниса, он толком и не поймёт, правильно ли поступал. Наивность в его глазах нисколько не убавится. Наоборот, он ничего безнравственного в том не найдёт, скорее поблагодарит за преподнесённый урок. Почему же до такового не додумалась Хлоя? Или её саму никто не соблазнил? Остаётся думать, что некоторые ограничения всё-таки владели Лонгом, вполне осознававшим, как мужская неверность малозначительна, зато женская — недопустимый край во взаимоотношениях. Впрочем, пастораль может быть разной. Однако, столь развратной — никогда.

Чем же заканчивается произведение? Всё встанет на свои места. Окажется, родители, отказавшиеся от детей, успели за прошедшие годы претерпеть лишения. Теперь они с радостью согласны принять их назад. И даже сыграют между Дафнисом и Хлоей свадьбу, дадут солидные средства на существование, сделав наследниками. Останется единственное — разрешить интимную сторону повествования. Думается, читатель понимает, каким событием автор сделает завершение сказания. Истинно так! Во имя европейской раскрепощённости, позабыв о допустимости и недопустимости некоторых аспектов человеческого существования на страницах художественных произведений, всему венцом станет соитие. Конечно, это естественно и жизненно. Да кто говорит, будто литература должна вторить всему, имеющему отношение к действительности?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Разве власть существует не для противления? Ещё ни одна власть не сумела сохранить своих позиций, неизменно вырождаясь заслугами потомков. Какие бы светлые идеалы не вкладывались, они неизменно принимают вид человеческого стремления к осуществлению личного благополучия. Такое случается не только со светскими правителями, но и с религиозными деятелями. Взять для примера римских пап, греховными помыслами которых издревле ужасаются. И ежели папская власть в средневековье могла не иметь ограничений, то с Возрождением должен был наступить конец и пафосу католической веры. Пока ещё не грянуло реформационное брожение, но воле пап смели высказывать противодействие. Не обошёл оного и Микеланджело Буонарроти, сперва робко противившийся, а после и вовсе знавший, чему стоит следовать, а от чего воздерживаться. Собственно, Мережковский взялся отразить порыв первого противодействия, случившийся против папы Юлия II.

Микеланджело понимал необходимость угождать папе. Но разве оправдано протягивать руку помощи тому, кто желает брать, ничего не предлагая взамен? Юлий II настойчиво требовал исполнения поручений, забывая выполнять договорённости. Должный созидать гробницу, Микеланджело терпел финансовые убытки. Он создавал творение за собственный счёт, приближаясь к банкротству. Если бы так и дальше пошло, влачить ему жалкое существование, пребывая в услужении у римского папы, забывшего о том, что люди могут нуждаться в еде и крове. Продолжать творить в подобных условиях Микеланджело не мог, вследствие чего он пошёл на разрыв отношений с Юлием. Возможно ли такое? Оказывалось, да.

Что же печалиться римскому папе? Не будет одного творца, на его место придёт другой. Благо Италия не бедна талантами. Так и случится. На освободившееся место придёт Рафаэль Санти. И пусть Рафаэлю не суждено прожить столь же долгую жизнь, каковая досталась Микеланджело, в сущности его роль не так важна, ежели её соотносить с дальнейшей жизнью Буонарроти. Как будет понимать себя Микеланджело после конфликта с Юлием, такого же рода неважность. За главное воспринимается само противление, поставившее римским пап в положение сторонних сил, способных призывать к себе на службу, но не являющихся большим, нежели они могли бы быть. После Юлия II — до самой смерти Буонарроти — пап сменится порядочно, и мало кому из них должна отводиться хоть какая-то роль. Да и помнят добрую их часть постольку-поскольку, чаще и не зная вовсе, зато имея твёрдое представление о самом Микеланджело, хотя бы опосредованно представляя, кем тот являлся.

Микеланджело поступил твёрдо и решительно. Осознав крах личного благосостояния, потеряв надежду получения от Юлия заслуженной платы, он развяжется с Римом, предпочтя ему Флоренцию. Оттуда он не станет соглашаться возвращаться назад, какими бы карами ему не грозил римский понтифик. Даже более, скорее Микеланджело покинет Италию вовсе, уехав помогать османам возводить мосты. Снести подобного Юлий не мог. Достаточно прецедента, как влиятельность католического священства окажется под сомнением. Микеланджело не требовал значительного вознаграждения, он лишь хотел располагать правом на получение ему положенного. Оттого и противился папским требованиям.

Как жил и существовал Микеланджело при следующих папах, Мережковского не интересовало. Реализовывая замысел по написанию цикла романов о рождении религии, её смерти и нивелировании, Дмитрий подводил читателя к осознанию истинной стороны человеческого бытия. Становилось очевидным, ежели кто трактует власть Бога, дозволяя себе говорить от имени Творца, тот скорее поступает от лукавого, являясь пособником дьявола, чей мрак души не может слыть за излучающий свет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1895 год — не только первое крупное произведение «Юлиан Отступник», но и начало работы над циклом итальянских новелл. К таковым стоит отнести «Рыцаря за прялкой» и «Святого сатира», следуя за данными им Мережковским подзаголовками, обозначив как «Новеллу XV века» и «Флорентийскую легенду из Анатоля Франса» соответственно. Их публикация состоялась в журналах «Нива» и «Северный Вестник». Содержание «Святого сатира» представляет опосредованный интерес, спустя четыре года в схожей манере будет составлять рассказы о чёрте Максим Горький, выдавая содержание за будто бы истину, изысканную путём общения с мистическим созданием.

Другого рода интерес — описываемое в «Рыцаре за прялкой». Суть новеллы сводится к её же названию. Дав длинную предысторию повествования, Дмитрий подведёт читателя к небывальщине, будто бы не свойственной лицам, к труду не должных быть склонными. Впору вспомнить русское дворянство, поставленное в сходные условия, последовавшие за отменой крепостного права. С той поры всё становилось зависимым от них самих — они более не могли перекладывать необходимость собственного обеспечения на чужие плечи.

Так случается и на страницах новеллы Мережковского. Как известно, рыцари любили добиваться внимания дам, совершая храбрые поступки. Порою дамы не желали, чтобы кто-либо беспокоил их покой. Оригинальное решение нашла одна из них. Поступила радикально! Велела рыцаря заключить в темницу, посадив на голодный рацион, дозволяя питаться водой и хлебом. Но всякое наказание должно служить к исправлению оступившегося. И нет ничего лучше, нежели труд. Неужели рыцарь начнёт работать? Ежели хочет разнообразить рацион, он будет это делать. От него потребуют изготовлять пряжу. Рыцарю предстоит преодолеть нравственные муки, поскольку не может дворянин, подобный ему, овладевать ручным трудом: словно это постыдное занятие. Вполне очевидно, имелось три пути. Рыцарь мог смириться и сесть за прялку, мог питаться хлебом с водой, либо выступить с протестом и умереть от голода.

Для пущей надёжности, Мережковский дополнил повествование ещё одним гордецом, позволив даме наладить вполне стабильное производство. Если один из рыцарей изготавливает пряжу, другой из оной начнёт вязать, допустим, носки, тем помогая даме проявить заботу о прислуге, в данной продукции нуждающейся. Получалось так, что, заключённые в темницу, рыцари работали за еду, теперь подобные тем, кого они всегда презирали. Опять же, за труд им платили вином, сладостями и дворянской пищей, тогда как крестьянам такого и не снились, ибо работали они с тем же усердием, однако за хлеб и воду, которыми рыцари могли располагать, ничего вовсе не делая.

На этом можно поставить точку в понимании итальянских новелл Мережковского за 1895 год, если бы не необходимость внести в повествование дополнительные детали. Как установить, измыслил Дмитрий сюжеты сам или опирался на ставшее известным ему из заграничного путешествия? Прежде он писал статьи, заметки и стихи, редко нисходя до беллетристики. Теперь же он, скорее всего, набивал руку. Читатель должен понимать — не каждый писатель способен из ничего начать созидать текст. Большей части приходится учиться на опытах других, своими словами пересказывая кем-то уже сообщённые истории. В том нет ничего плохого, как бы то не показалось странным. Всё-таки литература древности потому и сохранилась, что имела множественные пересказы. Про иные литературные труды можно судить не по ним самим, а по тому материалу, которым делились современники или потомки. Примеров тому множество, хоть тот же «Золотой осёл» Апулея, либо «Дафнис и Хлоя» Лонга. Разве не так?

Автор: Константин Трунин

» Read more