trounin.ru

Всю жизнь бороться, и ничего не достичь, кроме писательской славы, и то забываемой потомками — таков жизненный путь Генри Райдера Хаггарда. Ныне он известен благодаря единственному произведению, рассказав про приключения на африканском континенте словами авантюриста Аллана Квотермейна. Не воспринимается Хаггард и в качестве серьёзного писателя, скорее ориентированным на детскую аудиторию. Он сам говорил, насколько оказался потрясён «Островом сокровищ» Стивенсона, после чего принял твёрдое решение — развлекать читателя интересными произведениями. Но не только к этому стремился Райдер, всё равно продолжая создавать произведения на опережение, указывая на общественные проблемы, делая на этом акцент в периодических статьях. Может кому-то творчество Хаггарда даже теперь способно показаться интересным, специально для такого читателя создан данный труд.

Чем ещё примечателен Райдер для потомка? Однажды он решил пойти в политику, проиграв выборы, оказавшись с ног до головы оболганным. После этого более к политике не возвращался, посчитав оказаться нужным в ином исполнении, беря на себя обязательства по сглаживанию острых углов. За деятельность во благо английской короны его удостоили рыцарского звания. Райдер проявлял заботу о бывших военнослужащих, разрабатывая варианты, каким образом для них обустроить пребывание в колониях, если они желали там остаться.

Другой аспект — интерес к сельскому хозяйству. Хаггард переживал за бедственное положение английского фермерства. Он лично опробовал на себе, что значит быть фермером и садоводом, разводил животных, о чём написал соответствующие труды. Особо выделился монографией «Сельская Англия», в мельчайших деталях изучив все аспекты каждой местности. Этим он думал оказаться востребованным у современников и потомков, отчасти таковым и оказавшись, так как впоследствии редкие проблемы сельского хозяйства обсуждались без его участия.

Но для нас сейчас Хаггард важен в качестве писателя. С первых строк его литературный путь тесно связан с Африкой. Райдер начинал с публицистических статей, не нашедших спроса. Пройдёт ещё порядка шести лет, прежде чем Хаггард приступит к написанию беллетристики, сделав то с соревновательным интересом. Он создаст несколько романов в стол, поскольку к ним читатель не проявит интереса. Какими были те произведения? Хаггард писал в привычном тогда стиле викторианского романа — очень словоохотливо, уделяя внимание абсолютно всему, с помощью чего получится нарастить объём. Третьим произведением станет роман «Копи царя Соломона», как раз и написанный под вдохновением от «Острова сокровищ». Затем история в мистических тонах про Айешу, и далее длинный писательский путь, никогда не ослабевавший.

Как сказать вкратце, о чём писал Хаггард? Он создавал легенды, где действовали сильные и удачливые мужчины, вдохновлённые на подвиги красивыми женщинами. Если кому-то сюжет о подобном покажется наивным, то не стоит спешить с выводами. Нужно вспомнить, каким образом до XX века в Европе воспринимали литературу, считая обязательным рассказывать про такое, чему нет места в жизни. Само понимание романтизма в том и заключается — рассказывать о небывалом. Находились люди, отказывавшиеся читать о дне насущном, поскольку такому они являются очевидцами без дополнительного напоминания. Впрочем, Хаггард писал даже такие произведения, где отражал текущую действительность, например, предупреждая о недопустимости малого количества спасательных шлюпок на кораблях, сказав так ещё до крушения «Титаника», или про необходимость вакцинации, когда в Англии бушевала эпидемия оспы.

Литературный путь Райдера Хаггарда нужно обязательно проследить и по его публицистическим статьям, на основе которых получится лучше понять, чем жил и мыслил писатель в действительности.

Данное издание распространяется бесплатно.

В двадцать четвёртом выпуске размещён некролог по Адаму Станиславовичу Ржевускому. Булгарину показалось важным рассказать про человека, чьим воспитателем был Нарушевич. Некогда начинавший послом Речи Посполитой в Дании, в 1808 году Ржевуский значился маршалом Киевской губернии, с 1817 — восседал в Сенате. Он достойно служил сперва одному отечеству, теперь другому. Обязательно следовало упомянуть в некрологе литературную деятельность Ржевуского, оставившему рукописи о современных ему польских событиях.

В двадцать пятом выпуске — «Ответ на письмо к издателю «Московского телеграфа», помещённое в 3 книжке сего журнала» можно оставить без комментария. В тридцатом выпуске заметка «Концерт г-жи Аделины Каталани, 8 марта» — восхищение талантом итальянской певицы. В тридцать втором выпуске рецензия на поэму «Войнаровский» за авторством Рылеева — очередное восхищение, Булгарину понравилось описание сибирской зимы и Якутска.

В тридцать шестом выпуске некролог по Михаилу Сергеевичу Кайсарову, первому переводчику на русский язык произведения Стерна «Тристам Шенди». В тридцать седьмом — рецензия на «Думы» Рылеева через воспоминания про польские и украинские песни. В четырёх выпусках с сорок седьмого по пятидесятый — рецензия на «Чернеца» Козлова с обильным цитированием авторских стихов.

В шестьдесят шестом и шестьдесят седьмом выпусках — рецензия на «Разбор трёх статей, помещённых в Записках Наполеона» Давыдова. Как должен знать читатель, Давыдов стался известен вкладом в разгром французов, придумавший способ быстрых рейдов в тыл врага и развивавший партизанское движение. Но надо знать и то, что сам Наполеон нигде не оговаривался, каким образом русским удавалось столь быстро снижать боеспособность французской армии.

В восемьдесят втором выпуске реакция на замечание в одинадцатой книжке «Московского телеграфа» — виток полемики с Полевым.

В восемьдесят седьмом — рецензия на труд Погодина «О происхождении Руси». Погодин защищал норманскую теорию, опираясь на доказательства безымянного немецкого автора, в которых тот искал корни русского народа среди тюрков.

В девяносто четвёртом и девяносто шестом выпусках письмо к Свиньину под заглавием «Скачка». Как понять, чьи кони лучше — английские или русские? Пока продолжили считать право на первенство за Англией, хотя не стоит отрицать хороших скакунов и в России.

В сто шестнадцатом выпуске — «Опыт сатирического словаря». У Булгарина накопился ряд наблюдений, которым он вновь спешил поделиться с читателем.

В сто восемнадцатом — некролог по Дмитрию Степановичу Бортнянскому. В следующем выпуске — вымышленная повесть «Чувствительное путешествие по передним». В сто двадцать седьмом — рецензия на четвёртое собрание сочинений в стихах и прозе «Мнемозина». В сто пятьдесят третьем — статья «Толки». В сто пятьдесят четвёртом — рецензия на произведение Жуи «Антенский пустынник, или Изображение французских нравов и обычаев в начале XIX столетия» в переводе де Шаплет. Обо всём этом комментарии будут лишними.

Говорить подробнее о заметках Булгарина из «Северной пчелы» не получится. Это схематические наброски, должные уведомить читателя о чём-то, без добавления информации к размышлению. Рецензии неизменно получались сухими, если не появлялось возможности рассуждать о праве народов на сопротивление и обособление от империй, либо не затрагивался вопрос польских и украинских земель. Часто использовалось чрезмерное цитирование, ничего не поясняющее, скорее убеждающее читателя самостоятельно обратиться к первоисточнику. В некрологах Фаддей раскрывался с новой стороны, показывая умение собирать сведения по крупицам, представляя короткий очерк о жизни человека, упоминая обо всём важном. Публиковаться в каждом выпуске «Северной пчелы» Булгарин не собирался, учитывая периодичность — три раза в неделю. Но курс был выбран верным — через шесть лет издание станет ежедневным, число экземпляров составит порядка десяти тысяч за выпуск.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Обвинения Булгариным «Отечественных записок» приводили к ответным публикациям, на которые опять приходилось писать возражения. Наблюдать за хождениями вокруг слов мог не каждый читатель. Но наблюдать приходилось, поскольку читатели периодических изданий понимали, насколько разнились позиции издателей. Если кто радел за Булгарина, тот выступал его сторонником. Да были ли у Фаддея соратники? Таковых имелось крайне мало. Тогда почему Булгарин продолжал находить спрос на свои издания? Видимо, читатель получал удовольствие от наблюдения за словесной перепалкой, обретая возможность обсудить в кругу друзей, выразив собственное понимание ситуации. Потомку до дрязг тех дней дела вовсе нет, отчего если и приходится внимать данной полемике, то с осмыслением разговора о пустом. В третьем выпуске «Северного архива» Фаддей разместил «Замечания на письмо, напечатанное в 1-й книжке «Отечественных записок» на 1825 год».

В тринадцатом выпуске публикация в виде отрывка из «Русского Жилблаза». Булгарин работал над романом «Иван Выжигин», предлагая читателю знакомиться с отдельными главами.

В четырнадцатом выпуске «Замечания на статью, помещенную в №11 «Вестника Европы», под заглавием «Исторические справки». Булгарин вновь отражал мнение о труде Карамзина. В шестнадцатом выпуске полемизировал Фаддей и с Николаем Полевым статьёй «Замечания на статью, напечатанную в 13 нумере «Московского телеграфа», под заглавием «Особенное прибавление и прочее», выразив неприятие чуждой ему точке зрения об его изданиях. Там же и о том же продолжил статьёй «Господину издателю «Московского телеграфа», на статью его в №14 сего журнала».

Публикации в «Сыне отечества» не отличались разнообразием содержания. Булгарин старался сугубо полемизировать. Вот перечисление статей: «Ответ господам Полевому и сотрудникам его, Я. Сидоренке и Матюше-Журналоучке, на статью, помещённую в «Московском телеграфе»; «Логическое заключение, выведенное из статьи, помещённой в №35 «Русского инвалида»; «Краткий ответ защитникам лечебника, изданного князем Енгалычевым, и указание некоторых ошибок, находящихся в сей книге».

С первых чисел 1825 года Греч и Булгарин начали совместный выпуск политико-литературного издания под названием «Северная пчела». В последующие годы публикации Фаддея размещались преимущественно на его страницах. Эта газета выходила на небольшом количестве листов, разделённая на две части, должная представлять интерес для читателя, поскольку в дальнейшем именно этому изданию высочайшим распоряжением будет дозволено первым публиковать известия из-за рубежа и театральные рецензии.

Первая заметка в «Северной пчеле» оказалась хвалебной. Во втором номере Булгарин написал рецензию на издание «Простонародные песни нынешних греков» за авторством Фориеля, переведённые Гнедичем. Фаддей предварительно уведомил читателя о сопротивлении греков властвовавшей над ними Османской империи, продолжающееся третий век. После рассыпался в благодарностях Гнедичу, радуясь возможности лицезреть столь удачный перевод двенадцати песен.

В четвёртом выпуске уже раздалась критика — «Провинциал в столице» с подзаголовком «Обед во французской ресторации». Суть заметки состояла в описании похождений приятеля, решившего приятно откушать, а ему выставили неоправданно большой счёт, будто он с товарищами съел стадо коров и овец, поскольку, заказывая часть животного, оплачивал стоимость, превышающую цену самого животного.

В пятом выпуске рецензия на «Записки полковника Вутье о нынешней войне греков» в переводе Сомова. Вместо критического осмысления содержания, Фаддей прокомментировал оглавление.

В седьмом выпуске читатель «Северной пчелы» уведомлялся «Полемической заметкой против «Русского инвалида» за подписью Греча и Булгарина. Оказывается, «Русский инвалид» перепечатал одну из статей, не удосужившись указать первоисточник.

В двадцать втором выпуске размещена рецензия на пьесу Дмитриева «Торжество муз. Пролог в стихах на открытие Императорского Московского Театра». Фаддей описал увиденное им представление.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Булгарин взялся внести коррективы в описание Карамзиным истории. Зачем? Рассуждая, насколько это тяжёлое ремесло, понимая, надо иметь солидный багаж знаний, всё же Фаддей посчитал допустимым внести ясность в изложение, опубликованное не кем-нибудь, а историографом, специально назначенным царём Александром. Булгарин сразу обозначил позицию — он отказывается признавать царствование Годунова за благо для страны. Ныне история тех дней более темна, нежели для современников Фаддея. В начале XIX века ещё имели представление о хронологии событий, как правил Иван Грозный, как умирали его сыновья, как воссел на царство Фёдор, а уже затем — при стечении обстоятельств — царские регалии достались Годунову. И всё же Булгарин не сменял тон, продолжая выражать отрицательное мнение, не пытаясь отыскать самую малость положительных моментов.

В чём основное неприятие Фаддеем Годунова? Он считал недопустимым проведение политики сугубо злыми поступками. Не следовало Годунову убивать царевича Дмитрия. После этого ничего не могло смягчить к нему отношения. Булгарин вспомнил и про Наполеона, собиравшегося добиться процветания Европы, перед этим утопив европейские народы в крови. Кажется, случись Фаддею родиться во времена Ивана Грозного, ход его мысли мог быть иным. Да и забыл Булгарин, что представляет из себя политика.

Сперва осуждая Карамзина за мягкость позиции, затем Фаддей требовал большего количества деталей, может забывая, какой труд брался читать. Всё же Карамзин писал историю государства, а не отдельных событий. Булгарина задело отсутствие интереса к основанию городов на севере и на Урале, каким образом при Фёдоре утёрли нос английскому купечеству, за счёт чего наполнялась казна. Так и возникает желание сказать Фаддею, чтобы писал историю самостоятельно, ежели считает себя более сведущим.

Тон становится совсем категорическим, стоило Булгарину ознакомиться с историей Польши за авторством Нарушевича. Примерно такого же труда Фаддей хотел ожидать от Карамзина. То есть нужно не просто описывать события, обязательно следует говорить, почему они произошли, на какие процессы в дальнейшем повлияли. Тем самым Булгарин не предлагал исправить упущения, он прямо требовал писать иначе, составляя не столько историю государства, сколько обширный труд, должный учитывать влияние сопутствующих дисциплин. Да вот пиши Карамзин столь подробно, проделывая всё в одиночку, может и не смог бы продвинуться далее нескольких томов.

Если всерьёз браться за историю, каждое событие являло бы собой отдельный том. Трудность заключается в другом — в способности читателя воспринимать сообщаемую ему информацию. Читатель и без того с удовольствием ознакомится с самым первым томом, более лёгким для понимания. Если ему подробно объяснять все особенности княжеских дрязг, то интерес к истории исчезнет сразу. Достаточно сослаться на события, имевшие место после смерти великого князя Владимира Крестителя, когда Русь буквально погрузилась в раздробленное состояние, в редкие моменты объединяясь вновь. Просто нужно осознать — обо всех процессах разом не расскажешь, нужно проводить отдельные изыскания, отказывая во внимании смежным по времени процессам.

Имел значение и фактор личного времени. Ещё никто не знал, годом позже Карамзин умрёт, не успев довести историю до воцарения династии Романовых. Ежели ему не удалось и этого, как тогда вообще суметь распределить имеющиеся возможности? Впрочем, всё это можно считать за отговорки. Всё-таки и до Карамзина хватало историков в России, и не его версия истории может считаться лучшей. Может она нравилась современникам и нравится потомкам, так как является доходчиво изложенной, объясняющей многое более ясным языком, чем то получалось у прочих историков.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Читая публицистику Булгарина, можно сделать наблюдение, казавшееся отражением отнюдь не века XIX, а скорее времени будущего. Но Булгарин может тем предвосхищал, а может подобное было всегда, только данного рода литературных изысканий осталось крайне мало. Впрочем, и в древности жили компиляторы, благодаря чьим стараниям нам доступны, как пример, труды Эпикура. Касательно занятия Фаддея схожего вклада в культуру человечества отметить не сможешь. Кому какое дело из потомков, какие ошибки допускали в периодических изданиях? Не станем излишне осуждать, понимая, каждый занимается тем, чем ему кажется нужным, полезным, либо он не имеет иного для себя выбора. Собственно, в семнадцатом выпуске «Литературных листков» Булгарин разместил рецензию на «Новости литературы», издаваемые Воейковым и Козловым, рассказав читателю, что он там вычитал, какие сделал выводы, в чём собирается уличить авторов.

В восемнадцатом выпуске опубликовано возражение на ответ господина Фёдорова, напечатанный в №53 «Отечественных записок». Фаддею не понравилось, как усомнились в правильности применённого им эпиграфа, но сказать об этом он считал необходимым, сохраняя на лице выражение спокойствия. Булгарин доводил до сведения читателя недовольство Фёдорова его высказыванием, посчитав нужным принять таковую точку зрения, поскольку его аналогично по многим вопросам не устраивает мнение оппонента.

Совмещённый двадцать первый и двадцать второй выпуск — это «Письмо к приятелю о наводнении, бывшем в С.-Петербурге 7 ноября 1824 года». Фаддей отобразил всё, чему довелось ему быть очевидцем. Наводнения словно никто не ждал, будто не случалось Неве выходить из берегов. Не насторожила горожан ночная буря, хотя стёкла вылетали из рам, не приняли всерьёз сигналов на Адмиралтейской башне. К утру каналы стали переполняться от воды, случилось то самое наводнение, стоившее горожанам нервов. И пока в Петербурге начинали беспокоиться за имущество, соседние деревни уже утонули: там люди спасались, каким только получалось образом. При вести об этом горожане побросали имущество и думали лишь о спасении. К вечеру вода отступила, что не означало спокойной ночи. Правительству требовалось принимать срочные меры, чтобы дать людям надежду и озаботиться устранением последствий и недопущением распространения болезней. Дополнительно к письму Булгарин привёл выкладки о наводнениях в Лондоне, Париже и самом Петербурге за последние века. Оказывалось, сие природное явление не является редким — оно случается излишне часто.

В том же выпуске Фаддей разместил «Краткие возражения на обвинения П.П. Свиньина, на иронию издателя «Дамского журнала», на притязания ко мне В.К. Кюхельбекера и на «Афоризмы любомудрия» князя В.Ф. Одоевского». Деятели от литературы всё более ополчались на Булгарина, вследствие чего ему приходилось с ещё большим усилием возражать.

В следующем выпуске опубликована сцена из общественной жизни «Подписка на журналы», являющаяся к тому же «Письмом к издателю из губернского города». Предлагалось ознакомиться с ситуацией — автор письма желал подписаться на всевозможные журналы, планируя быть в курсе всех событий. Знакомые на него посмотрели с недоумением, не считая за целесообразное напрасную трату такого количества средств. Лучше бы автор потратил деньги на благотворительность: говорили они ему. Оставалось ответить схожим предложением, пусть знакомые распродадут предметы роскоши, перенаправив вырученные средства на обеспечение нужд малоимущих. Зато жена автора письма радовалась — мужу останется время сугубо на чтение, он не будет выходить из дома, не станет играть в карты, а сами газеты можно потом пустить на выкройки. В том-то и беда, оставалось заключить, каждому важно знать дела ближнего круга, тогда как до проблем мира важности особой нет: не знай про происходящее вне страны, ничего не потеряешь.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В девятом-десятом выпуске «Литературных листков» Булгарин поместил повествование «Талисман, или Средство жить без денег». Действительно, как прожить, не имея гроша за душою? Очень просто — таким будет авторский вывод. Достаточно дружить с теми, кто располагает деньгами, благодаря чему получится существовать, будучи совершенно бедным. Приводимый на страницах человек отнюдь не слыл за бедняка, он осознанно отказался от родительских накоплений, ни разу не зарабатывал, зато за прожитые им тридцать лет он опрятно одевался, хорошо ел и жил при отличных условиях, при этом умело находил подход к людям, никому не дозволяя унижений в свой адрес, способный лично дерзить кому угодно, кроме, вполне очевидно, тех, кому следует в соответствующее мгновение упасть в ноги, либо иначе проявить участие. Впрочем, ума герою повествования не совсем хватило, так как гонора был излишне завышенного. А умей он подлинно находить общий язык — продолжал бы существовать самому себе в радость.

В том же выпуске опубликована статья «Разговор о Дамском журнале». Булгарин посчитал нужным сказать, насколько ценит каждого читателя «Литературных листков», с какими претензиями они к нему не обращайся. Оспаривать мнение такого читателя, влиять на него или как-то противопоставляться Фаддей отказывался.

В одиннадцатом-двенадцатом выпуске заметкой «Новое значение старых слов, или Беседа у человека прошедшего столетия» Булгарин возвращался к личности Архипа Фаддеевича, коему было уже за восемьдесят лет, будто бы имевшему дурную привычку говорить правду в глаза. Если к нему обращались «почтеннейший», то Архип Фаддеевич вздыхал, понимая, теперь в значение данного слова вкладывают совершенно иной смысл, нежели в его молодые годы. Поменялось буквально всё. Прежде порядочным называли человека, кто прилежен и честен, примерный сын и добрый отец. Ныне порядочным является тот, кто хорошо ведёт себя в обществе, умеет одеваться, поддерживает беседу. Воспитанными ранее считались учтивые люди. Ныне за воспитанного принимается всякий, способный говорить на французском языке и сочинять дурные французские стихи. Изменилось понимание доброго малого, доброго человека и прочего, и прочего.

В том же выпуске Фаддей составил ответ на замечание издателя «Дамского журнала», допустившего выражение «полемические битвы». Булгарин смело возразил, сославшись на синонимичность сих слов: полемика и битва являются довольно близкими понятиями. Там же Фаддей составил очередной перечень возражений отзывом издателя «Северного архива» и «Литературных листков» почтенному издателю «Отечественных записок» (ad interim) Б. М. Фёдорову.

В пятнадцатом выпуске продолжил обозревать «Мнемозину» и написал письмо Гречу, рассказав, как его позвали присутствовать на освещении корабля, должного отправиться в американские колонии (заметку об этом следует именовать «Поездкой в Кронштадт»).

В шестнадцатом выпуске Булгарин на полном серьёзе брался осуждать современных поэтов. Его заметка «Литературные призраки» повествует о якобы вымышленных лириках, бравшихся утверждать, насколько легко им удаётся творить. Среди них был единственный поэт, считавший необходимым учиться поэтическому ремеслу, дабы вкладывать в творения багаж накопленных знаний. И читатель понимал, к чему пытался его подвести Фаддей. Действительно, свободный стих настолько становился популярным, отчего академическое стихосложение уходило в прошлое. Оно и понятно — проще создать подобие, нежели полноценный труд, продуманный от и до.

В том же выпуске произведение «Очки». Для читателя показывались две точки зрения на один и тот же предмет. Отчего-то люди не могли сойтись во мнении. Позже выяснится, представленные вниманию обозреватели смотрели на им предлагаемое через очки. Только тот, кому нравилось, смотрел через прозрачные стёкла. А вот видевший всё в мрачных тонах, взирал соответственно через затемнённые стёкла.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В 1824 году публицистическая деятельность Булгарина свелась к работе над «Литературными листками». Более нигде он не оставлял заметок, сосредоточившись на собственном издании. Уже первый выпуск предваряли две статьи Фаддея: «Новый год» и «Нравственная математика». Булгарин говорил читателю о существовании традиции встречаться с друзьями накануне нового года, подобное случилось и на этот раз. А о чём говорить знакомым людям, особенно если речь про мужскую компанию? Вполне очевидно, они стремятся делиться свидетельствами и фактами. Например, Булгарин напомнил про летоисчисление, перенятое у византийцев, и объяснил, почему в ряде жизненных моментов новый отсчёт времени продолжает опираться на сентябрь — подобное повелось от римлян. Дополнительно Фаддей поведал про китайских математиков, подлинно считавших одинаково богатыми того человека, у которого есть несколько миллионов, и того, у кого столько же миллионов, но со знаком «минус».

Прежде чем говорить о статье из второго выпуска, названной «Свидание Зерова с самоучкою, или Разговор о всякой всячине», обязательно поясним — излюбленный Булгариным персонаж Архип Фаддеевич был по фамилии Зеров. В целом же, статья продолжила прошлогоднюю традицию уличать «Отечественные записки» в искажении фактов.

В том же втором номере опубликована рецензия на «Стихотворения» Ивана Дмитриева. Выступать с резкой критикой Булгарин не стал, вероятно по причине издания книги Николаем Гречем. Зато — касательно вступления от Вяземского — Фаддей позволил высказаться с более полным спектром эмоций.

В третьем номере статья «Опыт сатирического словаря для людей так называемого большого света» — часто встречающееся у русскоязычных авторов желание приметиться оригинальным определением для слов. Допустим, чем является «ложь»? Это то, что используется в логике вместо силлогизмов.

В четвёртом номере в разделе «Литература» изложение по поводу неприятия немецкого переводчика из Петербурга, бравшегося доводить до сведения своего читателя произведения русских писателей. Начинание следовало бы признать похвальным, если бы этот господин — фамилия его Ольдекоп — не приписывал в текст излишне много собственных вымыслов. В шестом номере эта критическая заметка получит продолжение в качестве «Ответа издателю «Благонамеренного» на его изъявление благодарности издателю «Литературных листков». У немецкого переводчика находились как защитники, так и хулители.

С пятого по шестой выпуск Булгарин описывал «Прогулку по тротуару Невского проспекта». Невский проспект он решил назвать лучшей улицей в мире. Да вот не получишь удовольствия, прогуливаясь среди толпы неизвестных людей. Ведь Петербург — не древний Рим и не античные Афины, где прохожие рассуждали о политике, гимнастике и искусстве пения, проводили словесные соревнования по софистике, именуемые ими за философию. Если в Петербурге прохожие чем-то заняты, то желанием на других посмотреть и себя показать.

Непосредственно в пятом номере помещена критическая заметка на собрание сочинений в стихах и прозе «Мнемозина», издаваемое Одоевским и Кюхельбекером.

Заметка «О прелести» с посвящением прекрасному полу — одна из статей в седьмом выпуске. Фаддей рассуждал, каким образом он понимает под прелестью грацию, находя оную в баснях Крылова и Дмитриева. Там же диалог «Человек и совесть» — про желание выходить из дома без совести, поскольку она будет мешать. В разделе «Литературные новости, замечания и прочее» Булгарин закрывал обсуждение басен Дмитриева, начиная воспевать вышедший трёхтомник сочинений Крылова.

В том же разделе, но уже в восьмом выпуске Фаддей хвалил Вячеслава Озерова за «Сочинения» в двух частях, посчитав нужным укорить Измайлова — ему не понравилось составленное им предисловие. Другая заметка из того же раздела — сухое уведомление о публикации перевода на польском языке книги Головнина «Замечания об Японии».

Ещё в восьмом выпуске помещена заметка «Прогулка в Екатерингоф». Булгарин хвалил русскую натуру, коли чего пожелавшую, тут же добивающуюся исполнения. Вот есть набережная в Петербурге, появившаяся сразу по надобности. О подобной мечтают в Париже не одно десятилетие, только ничего не делая для осуществления замысла.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1822 год был бедным на публицистические работы, возможно это связано с переосмыслением Булгариным своей деятельности. Всё-таки именно к этому году относятся первые выпуски «Северного архива» — издания, которое Фаддей самолично редактировал и выпускал. Возможно, одним из авторов текста двадцать третьего выпуска являлся сам Булгарин, но конкретно сказать невозможно, так как текст служил скорее предуведомлением для читателя о предстоящей на протяжении последующего времени публикации работ Лелевеля. Посему, негласно та статья называется «Предисловие к статье: Лелевель Иоахим. Рассмотрение «Истории государства Российского» господина Карамзина». Другая статья за тот же год — это возражения на ответ господина Анастасевича, помещённый в сорок первой книжке «Сына отечества».

В 1823 году Булгарин серьёзнее отнёсся к творческой деятельности. Он основательнее подошёл, работая над содержанием «Северного архива». Уже в пятом выпуске Фаддей публикует «Краткое обозрение русской литературы 1822 года». Булгарин предварительно оговаривался, выражая сочувствие русской литературе — презираемой едва ли не большинством, кто способен проявить к оной внимание. В России скорее предпочтут французскую беллетристику, нежели снизойдут до внимания слогу на русском языке. Художественными произведениями Фаддей не собирался ограничиваться, он смотрел шире.

Булгарин похвалил Греча за «Опыт краткой истории русской литературы», снисходительно принял «Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов» Раевского, затем более сухо отзываясь про «Краткое начертание всемирной истории» Ивана Кайданова, «Хронологическую историю всех путешествий в северные полярные страны» и «Древние государственные грамоты» Берха, «Памятники российской словесности XII века» Калайдановича. Далее шли переводы, информация о географических, статистических изданиях, про путешествия, словесность. Восхитился «Кавказским пленником» Пушкина и «Шильонским узником» Байрона в переводе Жуковского. Рассказал о новых журналах.

Другая статья из «Северного архива» — рецензия на польский перевод книги Николая Греча «Опыт краткой истории русской литературы». Вместо попытки осмысления перевода, Фаддей детально разобрал предисловие от переводчика, попутно объяснив, насколько поляки не имеют склонности видеть различие в словах «русский» и «российский», считая их за слова, имеющие одинаковое значение.

В качестве приложения к «Северному архиву» с 1823 года Булгарин выпускал издание «Литературные листки». В первом выпуске Фаддей разместил заметку «Ответ на статью, помещённую в №19 «Новостей литературных», издаваемых при «Русском инвалиде» под заглавием «Замечания на краткое обозрение русской литературы 1822 года», напечатанное в №5 «Северного архива». Булгарин вновь сетовал, насколько высший свет оторван от понимания русской литературы, насколько губительно писательское ремесло для человека, выбирающего для творчества именно русский язык. Дополнительно Фаддей привёл свидетельство, что из миллиона способных читать, большинство к книгам не прикасается. Иначе каким образом объяснишь тираж изданий, не превышающий пяти тысяч?

С первого по пятый выпуск в «Литературных листках» Булгарин публиковал цикл очерков «Письма о Петербурге». Фаддей составил нечто вроде путеводителя с размышлениями. Он обсуждал с читателем, почему в России настолько любят летом выбираться за город. Может по той причине, что лето умещается в три-четыре месяца, вследствие чего и нужно пользоваться моментом. Выйдя из города, Булгарин продолжил озирать Петербург с реки, про себя думая, как ещё за сто двадцать лет до сего момента в сих местах не имелось того града, теперь именуемого Северной Пальмирой. В последующих выпусках Фаддей рассказывал об увиденных им зданиях, описывал местность.

Статьёй-письмом от читателя «Отечественных записок» к издателю «Северного архива», Булгарин вступал в полемику с изданием «Отечественные записки», постоянно уличая его сотрудников в отсутствии профессионализма, они писали о том, чему в действительности не было подтверждения.

Пьесу «Несколько явлений из характерной комедии под заглавием Лотерейный билет, или Люди так как они есть» к числу статей относить не станем. Булгарин показал, как в семействе Мотиных не умеют жить по средствам. Ежели отец ещё как-то ощущает почву под ногами, то мать живёт мечтами о Париже, не желая смириться с действительностью, зато надеясь обрести счастье с помощью удачи в лотерейном розыгрыше.

Произведением «Самоучка, или Журнальное воспитание» Булгарин продолжал нравственно наставлять читателя. Теперь рассказывая про знакомого, живущего в восьмидесяти верстах от Петербурга. Знакомый воспитывает сына так, что тот не имел представления о России, не говоря уже о русской литературе и культуре. Да мало того, если о чём сын знакомого и ведает, то опирается сугубо на сведения из «Отечественных записок». Сделав такое предуведомление, Фаддей продолжил разносить содержание данного издания, конкретными примерами объясняя, насколько ошибочны сведения, приводимые в «Отечественных записках». Схожая по содержанию статья выйдет ещё раз, уже под названием «Поправка ошибок в №42 «Отечественных записок».

К сожалению, выпуски «Сына отечества» за 1823 год с публикациями Булгарина считаются библиографической редкостью, поэтому ограничимся перечислением опубликованных статей: ответ на антикритику в №66 «Русского инвалида», «Осада Сарагоссы» (отрывок из книги «Воспоминания об Испании»), письмо к издателю «Сына отечества» с исправлением опечаток в публикации «Осада Сарагоссы», ответ господину Воейкову на его критику, помещённую в №76 «Русского инвалида», «Смерть Лопатинского».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Публицистика Фаддея Булгарина не поразит читателя глубиной. Скорее она даст представление о том, каким человеком он являлся. И не получится найти положительных сторон. Наоборот, Булгарин никогда и ни с кем не собирался соглашаться, выступая против обвинений, готовый постоянно отвечать на выпады против него, согласный и нападать первым, если где видел заведомо ложные умозаключения или извращение фактов.

Первые публицистические работы на русском языке Фаддей помещал сперва в издании «Сын отечества». За 1820 год он опубликовал три статьи: «Краткое обозрение польской словесности», «О славнейших древних и новых библиотеках», в том числе замечания на статью, помещенную в №45 «Сына отечества» под названием «Возражения на некоторые места в статье «Академия художеств», сочинения господина Отто Игнациуса. Все эти работы ныне считаются библиографическими редкостями.

В 1821 году Булгарин продолжил сотрудничество с «Сыном отечества». Опубликовано всего три статьи, две из которых не могут быть найдены в свободном доступе: «Ответ на письмо к господину Марлинскому, писанное жителем Галерной гавани» и «Нечто о переводчиках Гомера». Третья статья публиковалась в нескольких выпусках издания, поскольку содержала обширный материал, суть которого ясна из названия — «Взгляд на историю испанской литературы».

Читатель «Сына отечества» ещё не имел представления, почему автор статьи с таким пристрастием относился к литературе с самого запада Европы. Кто знаком с Булгариным лучше, тот понимает, каким образом Фаддею довелось побывать в Испании. Описать содержание статьи можно просто — краткая характеристика литературы, практически неизвестной для русскоязычного читателя. Оттого становилось интересно, когда упоминался драматург Лопе де Вега, создатель двух тысяч двухсот пьес и двадцати одного миллиона стихотворных строк. Сообщалось и о творчестве другого значимого для Испании драматурга — Кальдерона де ла Барки. После следовало перечисление поэтов с упоминанием их лучших произведений. Булгарин всерьёз намеревался провести изыскания вплоть до современного ему дня.

В журнале «Благонамеренный» за тот же год опубликовано две статьи. Вернее, одна из статей являлась письмом к Александру Воейкову, представлявшая подобие критической заметки на «Учебную книгу российской словесности, или Избранные места из русских сочинений и переводов в стихах и прозе» за авторством Николая Греча. Булгарин заключал, что сия книга предназначалась для простых людей, должных овладеть умением грамотно писать на русском языке. Вторую статью для «Благонамеренного» проще назвать художественным произведением. Фаддей охарактеризовал сей труд историческим анекдотом, взятым из рукописи, приготовленной к печати под заглавием «Воспоминания об Испании». Сама статья называлась «Геройством испанки». Читатель подводился к пониманию того, почему испанский народ не стал мириться с властью французов, подняв общее восстание.

Упомянем ещё три статьи, опубликованные в журнале вольного общества любителей российской словесности «Соревнователь просвещения и благотворения». Сперва Фаддей брался судить за всех философов разом, составив заметку «О метафизике наук». Он брался серьёзно осуждать мыслителей древности и последних веков, не признавая авторитет Иммануила Канта, считая всякое упоминание метафизики за игру словами, будто философам совсем более нечем заняться было.

В этом же издании Фаддей опубликовал дополнительные отрывки из рукописи под заглавием «Воспоминания об Испании». Но основной труд того года для сего издания — статья «Известие о древнейших историках польских, и в особенности о Кадлубке, в опровержение Шлёцера, сочинения Лелевеля», должный приниматься более за перевод, нежели за самостоятельное сочинение Булгарина. Точка зрения Шлёцера не нравилась полякам, поскольку тот опирался более на Нестора, игнорируя непосредственно польских хронистов. Проблема заключалась ещё и в том, что поляки начали относительно поздно составлять летописи, если брать для рассмотрения того же Кадлубека, из-за чего их слова о древности как поляков, так и славян вообще, могут походить на вымысел. Опять же, есть мнение, будто Шлёцер приписывал польским хронистам то, о чём они никогда не сообщали.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Письма к тётеньке требовалось завершать. Салтыков итак устал говорить обществу про его недостатки. Опубликовав девять, а в общей сложности разделяющихся на пятнадцать посланий, не считая дополнительных редакций и замыслов снова вернуться к письмам, Михаил постепенно подводил итог выражению мысли, остановившись только на изданном письме, получившим название «Письмо девятое и последнее», оно же — пятнадцатое.

Жизнь продолжалась. О чём не рассуждай — всё это канет в небытие. Потомкам не будет интересно знать, чем жили в России времён Николая, Александра II, Александра III и даже до того дня, когда должный интересоваться родился. Если интерес и будет возникать, то для поиска ответа на проблемы текущего дня, дабы сообразоваться с имевшим место в прошлом, стремясь избежать повторения сегодня и в будущем. Но не всё так просто, поскольку трактовки вчерашнего дня разнятся уже в силу того, что вчера мыслили разным образом, не находя точек соприкосновения.

Вот Россия в восьмидесятые годы XIX века. Убит царь. Кем убит? Представителями народной воли. Кто этому виной? Сам царь, давший народу волю. Что теперь? Пожинать плоды деятельности. А разве нельзя отобрать волю у народа снова? Можно! Так почему этого не делается? И в какой срок это будет сделано? Вот когда в России появится сильный лидер, способный лишать людей воли, заставлять общество функционировать на благо страны, либо интересам определённого круга людей, тогда воля народа сменится волей господ, позволив обществу свободно вздохнуть, подпав в так им ненавистное рабство. Но вот Россия восьмидесятых годов XIX века, Салтыков с сожалением видит проявление народной воли, продолжающей разрастаться и отхватывать право на власть, в том числе и у государя. Но ежели в самой России ещё можно найти силы для обуздывания, то за пределами страны этого сделать нельзя.

Михаил лично видел, как за границей любят публиковаться русские. Он бы предпочёл отказаться от лицезрения этого. Вот оно то, к чему приведёт разрастание либерализма, если ему продолжать потворствовать. Русские публикуют в иностранных изданиях сущую нелепицу. Они выражают мысль, ни в чём её не подтверждая. Им ничего не стоит сослаться на слова Бисмарка, которые тот не произносил. Салтыков даже пытался взяться за одного из таких, думая о возможности перевоспитать. Быстро понял трудность взятого на себя ремесла. Требовалось начинать заставлять забыть всё, о чём тот человек смел знать, с нуля наполняя его голову знаниями. В том и проблема, что Салтыков один, а неграмотных — масса.

Осознавал ли Михаил, насколько бесполезно учить подрастающее поколение? Не его надо учить, ему нужно лишь передавать знания, тогда как оно само решит, какое применение им найти. В конечном счёте, как не сопротивляйся, знание о прошлом обязательно будет извращено в угоду конкретно сформированному мнению, где уже сам Салтыков, насколько иначе он не говори, будет интерпретирован так, чтобы стать близким к пониманию в требуемом для того ключе.

Заключая, Михаил отказался соглашаться с безнадёжностью попыток размышлять над претворением лучшей доли для человека. Он бы хотел сообщить читателю, насколько проще умереть, нежели продолжать существовать в этом безумном до никчёмности мире. В ходе размышлений к Салтыкову пришло переосмысление. Теперь он желал видеть население России, стремящееся к осуществлению высоких идеалов, имеющее стойкое убеждение о необходимости придерживаться соблюдения морали в мыслях и поступках. Если станется именно так, остальное придёт в схожее подобие.

Автор: Константин Трунин

» Read more