Чарльз Диккенс «Лавка древностей» (1841)
Читатель Чарльза Диккенса в каждой книге именитого автора всегда ловит себя на одной и той же мысли, когда находит в тексте мастера большой формы фразы о том, что герои принимаются за чтение неинтересных и скучных книг — в такие моменты читатель и не понимает, либо Диккенс бревна в собственном глазу не видит, или намекает, будто уж ты, читатель, держишь в руках правильную, да очень интересную книгу, и именно это выделяет тебя из множества других читателей, решивших насладиться совсем не теми книгами, отчего и страдают. Из одного произведения в другое — Диккенс продолжает заставлять читать своих героев самые гадкие книги. Зачем это и почему… давайте попробуем разобраться.
Диккенс в более раннем творчестве старался разоблачать особо больные темы современного общества, которые облекались в шутки, всеми понимались, но ничего для исправления ситуации не делалось. Именно Диккенс, если верить множеству его критиков, стал тем человеком, чьи слова стали очень серьёзно восприниматься в обществе. Всё началось с «Записок Пиквикского клуба», где Диккенс не книгу писал, а скорее издавал журнал о своей жизни, стараясь отразить собственные мысли и наблюдения о свежих данных — а поскольку Диккенс изначально писал свои книги именно в форме журналов, где все выпуски подшивались и становились полноценным произведением, вес которого был довольно тяжёл, что не станет откровением для любого читателя, хоть раз державшего в руках одну из книг Диккенса. Были у него и небольшие произведения, вроде «Оливера Твиста», да и собственно «Лавки древностей», где Диккенс придумывал частичку сюжета, а потом выпуск за выпуском её раскрывал, наполняя разного рода приключениями. «Оливер Твист» касался строго проблемы беспризорных детей, а вот последовавший за ним «Николас Никльби» ещё более углубился в тему жестоких порядков при воспитании английского подрастающего поколения, которое, в набирающем обороты техническом прогрессе, становилось ненужным собственным родителям, терпя непотребства в зверских условиях специально созданных пансионов.
По идее, «Лавка древностей» должна была продолжить какую-либо тему, от которой Англия изнывала. Возможно, такую тему можно найти в сюжете, но чётко её выделить не получается, поскольку Диккенс сконцентрировался на множестве мелких, где-то им выисканных. Честное слово, больше толку читатель сможет для себя извлечь из цикла «Человеческая комедия» Оноре де Бальзака, описывавшего это всё со знанием дела, оставляя в душе читателя суровую печаль, если читатель осознавал всю проблему человеческой натуры. Хоть Диккенс и писал позже, но вдохновение, безусловно, он мог черпать и из творчества Бальзака тоже. Считать серьёзной историю девочки — чья жизнь зависит от дедушки картёжника и антиквара, старающегося даровать ей счастливую жизнь, уходя в запойное ощущение азарта, обрекая дитя на страдания — можно.
«Лавка древностей» становится отправной точкой в долгом пути страданий, которые предстоит преодолеть героям книги, где, не буду никого томить, счастья никто не обретёт — это тоже радикальное отличие от более ранних работ Диккенса, где справедливость просто обязана была восторжествовать. Слишком глубоко стал погружаться Диккенс, стараясь вызвать у читателя наибольшее количество неприятных впечатлений от суровой окружающей жизни, где, на самом-то деле, вообще нет никакой надежды на счастье, поэтому должны страдать все. Вот так и страдают хорошие и плохие. Достанется даже карлику-ростовщику, чья отвратительная сущность не стала подобной злой харизме счетовода-содержателя пансиона из «Николаса Никльби», но всё-таки кто-то должен был поддерживать девочку с дедом в тонусе, гоня их к логичному концу любых людей, решивших уйти от кредитора в бега.
Чарльз Диккенс мог лучше проработать сюжет, но что-то ему помешало, отчего «Лавка древностей» не даст читателю никаких новых знаний, и источником переживаний она тоже не станет. К ней внимание читателей привлекает только её малый объём, который идеально подходит для знакомства с творчеством Диккенса — на этом её достоинства заканчиваются.
Автор: Константин Трунин