trounin.ru

Неожиданно вспомнил, что на подстанции был труп, а теперь его нет. Я ведь дедушку смотрел в той комнате, где этот самый труп лежал практически всю ночь. Только теперь мой нос стал различать запахи, отчего-то до этого никак на них не реагировавший. Специально прошёл туда ещё раз, посмотреть. Будто и не было здесь никого. Диспетчер точное время прибытия спецперевозки не назвал, но это было глубокой ночью. В принципе, это уже не имеет никакого значения. Для меня тем более.

Я смотрю на часы. Отдыхать смысла уже нет. Можно всё оборудование занести, надеясь на счастливое стечение обстоятельств. Очень не хочется получить вызов в последние минуты, из-за чего рабочие сутки станут ещё длиннее, нежели их хотелось бы иметь. Полностью всё доставать из салона автомобиля не требуется, достаточно перенести то, что следует поставить на зарядку, да ящик с медикаментами унести в комнату службы обеспечения, где его отмоют, заправят потраченными мной медикаментами и выдадут новой смене.

Минуло ещё пять минут. Время неожиданно замедлилось, хотя до этого момента оно будто пролетело. Не верится, что двадцать четыре рабочих часа позади. Сколько я обслужил вызовов? Мне кажется, очень много. Такой тяжёлой смены у меня никогда не было. Для личного интереса подсчитал в диспетчерской количество своих карт – двадцать штук. Красивое, ровное число. Остальные бригады обслужили не меньше, а кто-то больше. Только сейчас, когда я держу свои же карты, я наконец-то вспоминаю тех пациентов, которые меня вызывали, иначе не смог бы. Ладно пять человек запомнить, но не двадцать же.

Ещё двадцать-тридцать минут, и можно спокойно начать одеваться. Аккуратно сложил недоеденную еду в пакет, поживившись парой пряников. Вернул заимствованную постель на прежнее место. Застелил всё в наиболее удобоваримом виде. Посмотрел на своё отражение в зеркале: действительно, этот человек срочно нуждается в длительном отдыхе, желательно – в санаторно-курортном. Количество зевков за последние минуты подсчитать трудно. Проще не закрывать рот, а вдохнуть поглубже воздух да так и ходить.

На подстанции стали появляться свежие лица, готовые приняться за работу. Они уже сейчас с нетерпением ждут конец смены, не имея желания особо задерживаться. Раньше на работу люди приходили с удовольствием – теперь такого нет. Лишь один я всегда люблю говорить, что работаю не ради денег, а из желания помогать людям. Верю ли в это я сам? Иначе у меня не получается, покуда приходится переваривать все претензии, направленные только на процесс, исключающий из него живых людей, требующий лишь наличие документов и отсутствие осложнений в течение двадцати четырёх часов, а ещё лучше – отсутствие осложнений вообще.

Буду ли я думать о прошедшей смене? Нет. Она смешается в моей голове со всеми другими сменами, так что я не смогу отделить одного от другого. Изредка буду вспоминать что-то, но без конкретной привязки ко дню. Да и не было такого, что стоило запомнить. Я бы запомнил, но нечего. Обычная смена с самыми обычными вызовами, повторяющимися каждый раз. И если я где-то пытаюсь оправдаться, то стоит всё свести к моему отношению к жизни – я весьма позитивно смотрю на весь негатив, стараясь обезопасить себя от лишних потрясений. Может, после отдыха я буду более чётко осознавать последний рабочий день, а может, и не вспомню его вообще. Скорее – не вспомню. Ведь в этом нет необходимости.

Диспетчер встречает каждого сотрудника вестью об умершем коллеге – сперва все принимают это за жестокую шутку, но когда получают подтверждение, то пытаются найти хоть какие-то слова, опираясь на желание оправдаться за произошедшее лично или обвинить кого-то. Никто сразу не принимает событие как свершившийся факт. Человек сперва всё отрицает, потом торгуется и лишь в самом конце он смиряется с неизбежным. Ладно я, мне намного легче уходить. У меня будет возможность всё это переварить молча. Тяжелее, когда каждый пытается выразить свою мысль словами – что сделать хочется, но лучше постараться промолчать, не провоцируя дальнейшее повторение уже ранее сказанного другими.

Я стою в стороне от разговоров, уставившись в одну точку, ожидая момента конца смены. Нет никаких ощущений и нет никаких желаний. Желание спать давно улетучилось, есть тоже не хочу; идти домой – новая проблема. Можно на подстанции подождать бригаду, которая поедет попутно, но такое может и не случиться. Идти же на остановку, пытаясь найти себе место в автобусе – это выше моих сил, когда уставший организм готов принять только покой. Есть вариант дождаться попутного вызова до конечной автобуса – это тоже вероятно, иногда везёт. Нет ничего лучше, чем сесть в хвост автобуса, закрыть глаза и отключиться, хоть до следующей конечной остановки. Там уже будет безразлично. Получить целый час сна – настоящее счастье, бывшее недоступным последние двадцать семь часов… именно столько я нахожусь в состоянии бодрствования.

Наконец-то пришли мои сменщики. Они счастливчики – их ведь двое, а значит, работать будет легче. Раньше двум фельдшерам запрещалось работать вместе, хотя во всех приказах, наоборот, говорилось, что работать должны именно по двое. Всё переворачивается с ног на голову в нашей стране, где каждый приказ стараются понять в меру своих финансовых возможностей. Нет желания постоянно говорить об очевидном, но иначе не получается, покуда на больное место давят всё сильнее. Понимаю, когда от доктора требуют знаний доктора, но от фельдшера порой требуют квалификации заслуженного профессора, отлично знающего абсолютно все тонкости каждой узкой специальности, а таких практически не существует. Если на вызов едут две головы, то ситуация становится близкой к идеальной, когда пробелы в знаниях одного перекрывает второй медик.

Сменщики, по понятной причине, не торопятся принимать смену. Они приняли активное участие в обсуждении, покуда диспетчер не взревел, выгнав всех в коридор, чтобы не мешали ему устранять скопившийся затор карт, так обильно усеявших стол под самое утро. Только теперь сменщики дошли до меня, протянув руки для приветствия. Один пожал крепко, а второй ограничился лёгким касанием.

Поставив подписи во всевозможных журналах, могу считать себя свободным. Оделся, проверил, всё ли взял, попрощался и вышел с подстанции. Теплее на улице не стало.

В сторону остановки тянется вереница людей. Я решил идти пешком до конечной – нет никакого желания ехать стоя. Правда, идти до неё несколько километров, только привыкать ли мне к этому, особенно учитывая протоптанную дорожку, которая исключает возможность уйти в снег по пояс.

Молча идти, не обращая внимания на происходящее вокруг себя. Иногда приходится здороваться с сотрудниками, спешащими на подстанцию. Руку из перчатки я не достаю, ограничиваясь словами. Хватит с меня уже пыток морозом, нужно сохранять с таким трудом накопленное тепло. Интересно, как скоро в обществе отменят рукопожатия, более губительные для человеческого организма, нежели курение и алкоголизм вместе взятые. Если «вредные привычки» – это сознательный шаг, то сложившиеся устои общества перебороть будет гораздо труднее. Может, женщины поэтому дольше и живут – они редко здороваются за руку, а чаще ограничиваются устными приветствиями. Парадоксально так думать, но человек всегда губит человека, не задумываясь над этим.

Едва не соскальзываю под колёса проезжающего мимо автомобиля. Тому деваться некуда, приходится заезжать на тротуар, чтобы разъехаться со встречными автомобилями, ползущими по колее и оставляющими возможность маневрировать тем, кто догадался ехать не по ней. Выпавший вчера снег сегодня уже утоптали сотни, тысячи ног, бредущих на остановку, чтобы уехать отсюда на работу. Всё утоптано, а где-то отполировано, отчего я чуть и не упал, обнаружив подобный участок слишком поздно, растягиваясь и валясь на бок. Проходящие мимо люди подумают – пьяный… и подумают правильно. Накатившая суточная усталость не даёт бодро размахивать руками и активно передвигать ногами, дополняя общую картину остекленевшим взглядом.

Автомобиль давно уехал, а я всё пытался встать, чтобы отряхнуть от снега одежду. Встать мне никто не помог, предлагать помощь тоже не стали. Хоть скорую помощь не вызвали… уже за это спасибо. Впрочем, если бы вызвали, то чему удивляться. Приедут, а я уже ушёл. Так чаще всего и случается, когда добрые люди мимоходом достают телефон, сообщая о нуждающемся в медицинском вмешательстве человеке. Только мне не медики нужны, а полиция, если сочтут за пьяного. Нет желания смотреть вокруг, всё равно за мной наблюдают лишь с автобусной остановки, остальные устремляются туда, особо не приглядываясь к телу, сидящему в сугробе на обочине.

Главное, ничего не сломал. Всё остальное пройдёт и нормализуется. Я продолжил идти дальше. Кажется, никто на меня уже не обращает внимания. Да и не обращал его никто, усмехаясь себе в усы и глядя сквозь запотевшие стёкла очков, с мнимой уверенностью в собственном благополучии. Зачем я оправдываюсь перед собой? Слишком рано пришла ко мне мнительность, наложенная на депрессивное осознание окружающей действительности, что так жестоко мучит после каждой смены, сводящей восприятие мира до самой густой непроницаемой черноты.

Я отдышался, найдя ритм ходьбы, дарующий наибольший комфорт при движении. Аккуратно перешёл дорогу, миновав автобусную остановку, где собралось слишком много людей, чтобы надеяться занять сидячее место. Тут и в автобус не всегда можно залезть, повисая на последней ступеньке, выжимаемый дверьми, складывающими перед твоим носом. Я сейчас не в том состоянии, чтобы бороться за место под солнцем, мне бы более спокойную обстановку. Поэтому иду дальше, ускоряя шаг, наблюдая за пролетающими мимо перегруженными автобусами, уносящими счастливых пассажиров в сторону моего дома.

Следующая остановка – тоже много людей. Тут уже есть шанс зайти в автобус, но сесть получается у самых расторопных. Я было попытался оказаться в числе первых, но меня тут же оттолкнули, переместив из начала в конец очереди. Нет тех сил, которые должны быть присущи молодым. Впрочем, не мне говорить о молодости. Возраст не критичный, но он даёт о себе знать. Каких-то пять лет назад после смены можно было чувствовать себя совершенно адекватным, но теперь усталость всё чаще накатывает на организм, не позволяя ему восстанавливаться на ходу. Старость не за горизонтом! Опять в мою голову лезут депрессивные мысли. Похоже, я стал осознавать завершение рабочих суток… главное, выспаться, и выспаться ещё раз ночью. Только тогда я вновь стану способен видеть прекрасные стороны жизни, воспринимая всё в радужных оттенках. Сейчас такого нет, мне очень плохо на душе, о чём трудно рассказать человеку, что никогда не пытался смотреть на жизнь после затянувшегося столкновения с мрачным миром надуманных болезненных состояний.

Перехожу ещё одну дорогу, двигаясь дальше. Впереди километр пути по неровной, вытоптанной пешеходами обочине вдоль дороги. Иду туда только из-за конечной остановки. Можно махнуть рукой, останавливая автобус. Я так и сделал несколько раз – никто не остановился. Хочется упасть в сугроб и заснуть либо найти кучу снега побольше, выкопать в ней углубление да засыпать вход, чтобы уж там забыть о пробирающем холоде. Пустые желания для больной головы отметаются по мере поступления. Разламывающиеся от соприкосновения с солнечным светом глаза приходиться прятать в ногах, взирая не на дорогу вперёд, а на собственные ботинки, ровной поступью вышагивающие по хрустящему снегу.

Долгий путь домой никогда не бывает быстрым. Конечная остановка редко бывает пустой, тут такие же люди, что решили ехать сидя. Тут тоже могут оттолкнуть, но я постараюсь собрать все силы в кулак, пытаясь урвать свой кусок мягкого кресла.

Кажется, все автобусы уехали, поскольку ожидание затянулось, а количество людей стало заметно больше, нежели было к моменту моего прибытия. Конечно, в цивилизованных местах принято выстраиваться в очередь, но это такой больной для общества вопрос, что все давно решили брать всё штурмом. Вот и сейчас люди терпят, чтобы кинуться на автобус, раскачивая его из стороны в сторону. Кто окажется нерасторопным, того могут легко затоптать. Как-то не хочется оказаться под чьими-то ногами, да быть расплющенным о стены автобуса тоже нет желания. Я постараюсь влиться в центр потока, который меня сам занесёт в открытые двери.

Подъезжающий автобус толпа встретила волнообразным движением: каждый хотел оказаться поближе к тому месту, где остановится автобус, чтобы не лишиться заслуженного места. Мне повезло, когда двери распахнулись прямо передо мной, а подпирающая сзади толпа, помимо моей воли, всё-таки внесла меня внутрь. В узком проходе двое разойтись могут только при обоюдном согласии, поэтому тут я спокойно продвинулся в хвост салона, садясь в самый угол, где я не буду никого видеть, и меня не будут видеть. Я сжимаю пакет с остатками еды покрепче в руке, ощущая всё большее чувство покоя, вошедшего в моё тело со стороны подошвы ботинок, разливающееся постепенно, заполняющее сперва все суставы, погружающее мозг в расслабленное состояние.

Автобус тронулся с места. Не всем удалось сесть, им остаётся только посочувствовать. Дорожная тряска поможет мне скорее заснуть, но пока я взираю на улицу за стеклом, отвоевав у стекла крохотный кусочек, мгновенно затягиваемый снова. Далее бороться с изморозью уже не было сил. Я закрыл глаза…

В любом месте страны, в любом городе и в любом селении в данный момент трудятся сотрудники скорой помощи, сталкиваясь с клиентами разного рода, которые чаще всего не испытывают никаких чувств к тем людям, здоровье которым они готовы передоверить. Какие бы условия труда ни создавались и какие бы требования ни предъявлялись, нужно оставаться честным перед самим собой. Спасти жизнь всё равно невозможно… жизнь имеет свойство обрываться в самый неподходящий для этого момент. И с этим надо смириться.

Разделы книги:
— Оглавление