trounin.ru

Островскому требовалось написать серое произведение, ничем не примечательное. Но и с ним ему не будет легко добиться разрешения театральной постановки. Будучи под наблюдением, ещё не решившийся сконцентрироваться на ремесле драматурга, Александр искал способ быть одобренным цензурой. И так сложилось, что «Утро молодого человека» — короткая пьеса, за оную не считаемая, подаваемая читателю в качестве сцен. Вникнуть в содержание не успеваешь, понимая близость завершения. Публикация состоялась в журнале «Москвитянин» Михаила Погодина, где ранее размещена пьеса «Свои люди – сочтёмся». Последовали одобрительные отклики, произведение понравилось критическому сообществу. За какую заслугу? Будем считать, за серость излагаемых событий. Что касается постановки на сцене, право первой пьесы было уступлено другому литературному труду Александра, которым стала комедия «Не в свои сани не садись».

Почти одновременно с «Утром молодого человека» шла работа над пьесой «Неожиданный случай», представленной в качестве драматического этюда. О постановке думать не приходилось — при жизни Александра таковой не состоялось. Потребуется ещё пятьдесят лет, и только тогда премьера случится, уже в следующем веке. Может подуматься, Островский писал о чём-то чрез меры кощунственном, раз понадобилось смениться поколениям, в том числе успели стать царями и умереть три монарха. Увы, далеко не так, имелись другие работы, представлявшие больший интерес для зрителя.

Островский писал на надрыве чувств. Он создавал ситуации, где всему придавалось излишнее внимание. При этом в действии пьесы не имелось азарта отражения пороков купеческого быта. Александр если о чём и повествовал, то о человеческих взаимоотношениях, далёких от признания оных за развратные. Читателю становилось ясно — перед ним два сердца, питающие друг к другу нежные чувства, а между ними посторонний человек, без интереса, но оказывающий разрушительное воздействие. Тот персонаж — посторонний — из любого обстоятельства делал вид бури в стакане. Не будь его среди действующих лиц, тогда видеть читателю любовную идиллию и зарождение подлинных отношений.

Как всё обстояло? Молодой человек питает нежные чувства, он имеет серьёзные планы, чего не скрывает, особо никому не рассказывая. К нему приходит товарищ, сразу начиная портить настроение, подозревая влюблённого во всевозможных допущениях. Он обязывал поведать ему обо всём, о чём человек и не задумывался даже. Товарищу требовалась исповедь о страстном увлечении, о готовности совершать безумство во имя любви. Ничего подобного в мыслях молодого человека не было, он лишь смотрел на отдалении, позволяя происходить общению между ним и возлюбленной. Причём, товарищ действовал так напористо, что читатель задумывался о другом — не было никакой любви. Как раз товарищ и заставил друга думать, что есть нечто, о чём тот боится признаться себе и другим.

Побуждая к одному, товарищ сам заставит молодого человека пересмотреть приоритеты. Зачем выбирать овдовевшую женщину, когда хватает юных невест? Новое сомнение поселится и в читателе. Останется разобраться с ещё одним участником повествования, появляющимся впоследствии, с той самой, кого молодой человек будто бы изначально возвышал. Ей будет неприятно узнать, как над её чувствами потешались, смея думать разное, но нисколько не необходимое. А ежели так, не бывать отношениям с ветреником, каким оказался молодой человек.

Остановимся на мнении, Островский пробовал силы в создании эмоциональных сцен. Требовалось, чтобы действующие лица говорили с жаром, готовые сгореть от произносимых слов. Так у Александра и получилось. Происходящее в произведении потому можно называть истериками, возникающими из ничего, заставляющими совершать поступки, становящиеся роковыми для последующих сцен.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Написав пьесу, возмутившую цензоров, Островский не изменил наполнения повествования. Опять Александр показывал купеческий быт, наглядно демонстрируя пороки. Уже не человеческие грехи, свойственные каждому, а проблематика установленного в государстве ведения дел. Ведь не из пустого побуждения Островский измышлял сюжет, к тому он склонялся в виду определённых процессов, происходивших в обществе. Так почему не рассказать читателю про аферистов, желающих жить хорошо, невзирая на обделяемое ими государство и населяющих его людей. Но требовалось воздать положенное. Поэтому, начиная с возвышенных мечтаний действующих лиц, Александр подвёл повествование к окончательному краху.

С первых строк Островский показывал быт натур, забывших о приземлённости. Вот Липочка — легкомысленная девушка, вся в размышлениях о красоте мужчин в военной форме. Её пленяет каждый, кто при шпорах и сабле. С такими она готова танцевать и крутить романы. Даже неважно, если сама танцует и выглядит дурно. К тому она не приходит в мыслях. Девушка настолько накручивает себя, что не думает угождать матери, считая позволительным говорить дерзости. И мать называет такую дочь иродом.

Вот отец Липочки — делец, не желающий отжать от сердца кроху накоплений. Ему станется думать, будто существует способ избавления от финансовых обязательств. Видимо, пошла в те годы мода на принудительное банкротство, благодаря чему остаёшься при своём. Затруднение есть иного свойства — на кого перевести накопления и дела, дабы забрать обратно, стоит быть признанным за банкрота.

Читатель должен понять, счастлив в пьесе только тот, кто пока нажился за счёт прочих. И если окончание повествования посчитать за промежуточное положение, тогда быть в следующих действиях развитию событий, поскольку обманываемый обманываться рад, каким не будь он хитрецом. Как это понимать? Думая остаться при своём, используя нечестные методы, человек обязан оказаться у разбитого корыта. По крайней мере, к такому выводу писатели желают подводить читателя, хоть так наставляя внимающего истории на путь истинный. Было бы оно так в действительности…

Зная о стремлении цензоров облагораживать культурную составляющую общественной жизни, читатель должен удивляться, почему к печати пьесу допустили, но запретили для постановки в театре. Разве только из мысли, что чтение — не пробуждает подлинно ответных чувств, тогда как театральное представление заставляет всерьёз принимать происходящее на сцене. Одно дело — книжная история, в традициях того времени, выдуманная от и до. Другое — наглядная демонстрация пороков. Всё-таки не водевиль Островский сочинил, над которым следует смеяться до слёз, заранее понимая нелепость представляемого, а стремился показать нечто, вызывающее опасение. Если бы рассказываемое на страницах пьесы можно было принять за фарс, то так бы и поступили. Значит, купечество заслуживало, чтобы его пороки пытались смягчать.

Как быть после очередного отказа в постановке? Островский занимал шаткое положение. Сам царь Николай дал распоряжение следить за драматургом. В течение пяти лет Александр находился под наблюдением. Говорить о постановке не приходилось, как и просить пересмотреть мнение о пьесе. Никак не вымараешь из рассказанной истории пороков, проще написать совсем иное произведение.

Оставалось ждать, пока Островский не начнёт создавать сюжеты на менее острые темы. Но имел ли к тому Александр склонность? Раз брался повествовать о дне сегодняшнем, тогда не сможешь закрывать глаза на повседневность. Однако, кому требуется стать кем-то, тот обязан находить пути для извлечения пользы из делаемого. Пока Островскому судьба не благоволила. Да и молод писатель ещё был.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Быть начинающим писателем тяжело. Не знаешь, с какого конца подойти к началу повествования. И как не пытайся, чаще результат получается неказистым. Впереди ожидают постоянные разочарования. И писатель принимает осуждение с пониманием, так как молод и не способен правильно повествовать. Иные писатели обижаются, не осознавая, насколько они заблуждаются. Нужно верить людям, советующим продолжать заниматься избранным ремеслом. Когда-нибудь и из посредственного человека получится умелый мастер. Вопрос только в том: сколько для этого потребуется времени? Иногда писатель так и не становится умелым повествователем. Но говоря об Александре Островском, знаешь, у него имелись талантливые работы, давшие право называться одним из лучших русских драматургов, но и он начинал с посредственных работ.

К двадцати трём годам Александр пробовал себя в написании бытовых сценок. Он создавал различные ситуации, ни к одной не проявляя пристального внимания. В 1847 году взялся доработать набросок «Исковое решение», получившийся вариант был назван «Картиной семейного счастья», тогда же опубликован. До 1856 года пьеса находилась без движения. Цензура не желала допускать произведение для постановки в театре. Обоснование сводилось к указанию на попрание автором ценностей семейного и купеческого быта. Излишне порочными получались под пером Островского действующие лица, чего не следует показывать. Попытки доказать необходимость постановки в театре каждый раз возобновлялись, заново отвергаемые. Цензура настаивала на своём даже тогда, когда Александр стал широко известным драматургом. Помочь могло единственное — внести изменения в текст, достигнув согласия с требованиями цензоров. Вот потому лишь в 1856 году, уже став «Семейной картиной», пьеса была повторно опубликована, затем наконец-то поставлена на сцене.

О пьесе говорили, как об опорочивании купеческого быта. Купцы у Островского пили алкоголь и обманывали людей, а их жёны заводили отношения на стороне. Александру указывали на недопустимость отражать действительность с цинизмом подобного размаха. Неужели, замечали ему, люди способны настолько быть лишены святого, чтобы вести подобный образ жизни? А если и так, то отчего сын не отличается от отца, имея с ним полное сходство? Пьеса с таким сюжетом не должна показываться зрителю, её и публиковать запрещается.

Можно пожурить цензоров тех лет за предвзятое отношение. А можно похвалить. Смотря с каких позиций трактовать необходимость литературных произведений. Если считать, что литература должна воспитывать, тогда необходимо отказывать всякому произведению, самую малость показывающему поведение действующих лиц, за которое должно быть стыдно. А если думать, будто читатель сам решит, насколько ему необходимо знакомиться с историями о развращении нравов, тогда цензоры тех лет, разумеется, заблуждались.

Зря в корень, в произведении Островского пытались увидеть черты, за которые пьесу следует допустить до театра или в том отказать. Произведение тщательно разбиралось и анализировалось. Давалась оценка происходящему на страницах, отдельно понималось каждое лицо, упоминаемое автором. Но насколько то являлось оправданным? Первый литературный опыт Островского не поражал внутренним нравом, скорее воспринимаемый блеклым трудом, где нет требуемой для понимания проблематики. Либо такое мнение сложится впоследствии, тогда как современник Александра смотрел на «Семейную картину» другим взглядом.

Надо учесть и то обстоятельство, что, известное потомкам, не всегда становилось предметом интереса современников писателя. Многие, интересующиеся литературой, знали о существовании пьесы, может кто-то ознакомился с её текстом, но с усердием ратовать за неё мало кто мог подлинно желать. Можно не слушать ценителей классической русской литературы, способных всему придать высокое значение. Отнюдь, Островский ещё не успел стать тем, кого оценят по достоинству и полюбят.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Своеобразие отражения войны продемонстрировал и Пётр Павленко. Тут более следует говорить про истории на военную тематику, из которых требовалось создавать статьи. Но Павленко решил остановиться на форме крупного прозаического произведения. Его герои постоянно рассказывают о себе, нисколько не собираясь прослыть за виновных. Все у Петра имеют право на оправдание. Действие так и протекает, показываемое через человеческие страдания. Ни в чём Павленко не ведал ограничений, свободно излагая самые болезненные темы, вместе с тем — часто забываемые. Так какой была всё-таки война?

Практически нет историй про тяжесть быта людей, оказавшихся не просто на оккупированной территории, а в тылу у немцев. Советские писатели обычно показывают сопротивление людей, не желающих быть записанными в ряды добровольцев, должных быть отправленными на работу в Германию. Павленко взял и показал, каким образом парни и девушки соглашались. Пётр сообщал словами девушки, не собиравшейся отказываться, по собственной воле записавшейся в добровольцы, несмотря на стойкие коммунистические убеждения. Оправдание в одном — в молодости. Ведь без лишних слов ясно — молодые стремятся объединяться. А раз товарищи и товарки собрались в Германию, не ей одной отказываться. Да не знала девушка, что не быть им вместе — всех разделят на самом первом этапе, распределив по разным местам. Чем тогда оправдываться? Разве только историей про побег из лагеря. Да не побег в одиночку, а ей же организованный, который согласились поддержать другие люди, вынужденные находиться в том же лагере. Как иначе Павленко мог рассказать? Не стал Пётр сообщать о продолжении. Ныне понятно, в какие места отправилась девушка уже в Советском Союзе, явно в течение восьми-десяти лет находясь в пределах схожего лагеря, но на территории родного государства.

Рассказывает Павленко и историю про Сталина. Показать мудрость вождя следовало обязательно. Лидер Советского Союза вышел волевым, способным всем доказать, что всего можно добиться, если проявить к тому старание. Он убеждал учёных-селекционеров, не имевших способности найти силы на культивирование винограда в условиях севера. Им то казалось невозможным. Слишком теплолюбивым они считали виноград. Вполне очевидно, Сталин дал явный намёк — раз человек способен приспособиться к любым условиям, тогда и для других форм жизни то не является ограничением. Следует искать и находить способы, поскольку в винограде нуждаются повсеместно. Если учёные смогут добиться требуемого результата — честь им и хвала. А если у них не получится? Павленко промолчал.

Особенно необходимой к обсуждению Павленко посчитал тему инвалидов, причём неважно — взрослых или ещё детей. Все они стали жертвами войны, обездоленные и искалеченные. Про них нужно много и долго рассказывать. Тем Пётр и занимался на страницах произведения.

Есть у Павленко тема раздумий над судьбой освобождаемых Красной Армией народов. Красноармейцы отдавали жизни, чтобы освободить оккупированные немцами земли, а там их встречали граждане сомнительных моральных качеств. Для примера даётся Австрия. Сей край — австрийский — желанный нацистами регион, переходил под контроль советских войск. И что увидели солдаты? Австрийцы им показались до омерзения противными. Почему? Когда им предлагали помогать давать отпор немецкой армии, либо вывешивать собственные флаги, начинать желать победы над захватчиком, австрийцы пожимали плечами. Они на то не решались, вполне склонные думать в сохранении сил у немцев, способных взять контроль над Австрией вновь. Другая черта, возмущавшая советских солдат, привычка австрийцев присваивать чужое, на глазах расхищая имущество, никогда им не принадлежавшее.

Это часть тем, затронутых Петром Павленко. С другими читатель может ознакомиться самостоятельно.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Всегда обращайте внимание на первый шаг — он говорит о будущем. Такой принцип применим и к литературным премиям. Посмотрите на первого лауреата Гонкуровской премии, коим стал Джон-Антуан Но с произведением «Враждебная сила». Уже аннотация заставляет задуматься — рассказ ведётся о психически неполноценном человеке, считающим, что в него вселился инопланетянин. Отнюдь, это не говорит дурно за премию. Наоборот, к чему и следует проявить внимание, то к поиску смены приоритетов во французском обществе, в очередной раз решившемся на болезненное расставание с прежде установившимися убеждениями. Школа натуралистов, сменившая мастеров романтизма, преображалась в сторону модернизма. А разве не является прекрасным, когда человек стремится открыть прежде неведомые горизонты?

Джон-Антуан Но, он же Эжен Леон Эдуар Торке, сын калифорнийских французских эмигрантов, шестилетним переехавший во Францию, учившийся в Гавре и в Париже, общавшийся с литераторами, склонявшимися опосредованно считать себя футуристами, первоначально выбрал в качестве профессионального призвания судьбу моряка, после первого испытания воспринятую им за опасную. Эжен стал заниматься другим делом, много путешествовал, долго нигде не останавливаясь. Он сам находился в постоянном поиске. К чему мог стремиться? Не имея пристрастия к литературе, всё-таки, будучи сорока трёх лет, Эжен пишет под псевдонимом «Враждебную силу», получая звание лауреата новой французской премии по литературе. Отныне он всеми воспринимается за Джона-Антуана Но, писателя, кто первым получил приз имени братьев Гонкур.

Насколько произведение достойно внимания? О том трудно судить. Следует рассматривать несколько вариантов. Первый: иных достойных работ в тот год французская литература не предоставила на суд читателя. Второй: было решено выделить новаторское стремление к иному осмыслению действительности. Третье: в произведении сокрыт пласт правды, показанный через трансформацию реальности в аллегорический сюжет. Какой из вариантов больше нравится? С тем читатель определится сам, если всерьёз решится познакомиться с произведением первого лауреата Гонкуровской премии.

Джона-Антуана не все современники воспринимали всерьёз. С твёрдой уверенностью говорили об отсутствии особенностей. Оценивать труд писателя сугубо за новаторство? Такое мнение не всякий человек поддержит. Разве Франция лишилась подлинно талантливых писателей? Или премия специально создана, чтобы отвлечь читателя от именитых беллетристов, дав читателю право узнать про писателей новой волны? Впрочем, судить получится разным образом. Да стоит ли забывать, как всякий писатель пробивался к вниманию читателя, стараясь того добиться усердием. Можно вспомнить того же Эмиля Золя, умершего за год до вручения первой премии. Даже немного жаль, получи оную Золя, быть премии братьев Гонкур иной.

Сложно представить, чтобы мастера натурализма предавались фантазиям. Может стоит подумать иначе, французский читатель устал от потоков описываемой действительности, желая утонуть в водопаде безудержной фантазии. И тут получается ознакомиться с историей, автором которой и стал Джон-Антуан Но. Получалось так, что натурализм, победивший романтизм, уступал первенство на литературном Олимпе тому же романтизму, только названному иначе — хоть тем же символизмом или футуризмом. Не станет ошибкой сказать наперёд, заявив о возвращении натурализма в неком другом виде. Такова особенность литературного процесса, как и восприятия человека вообще — чередовать неугодное на угодное, видя приятное в прежде неприятном.

Почему не сказано о самом произведении «Враждебная сила»? Оставим знакомство с ним для удовольствия читателя. Более сказанного не добавишь, поскольку тяжело смотреть на чуждый мир своими глазами, не понимая, о каких материях писатель брался рассказывать. Или иначе получится сказать — психопатические нарушения не всегда способны оказаться интересными, особенно тому, кто желает продолжать дружить с головой и дальше.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Право писателя на выражение мнения оспорить нельзя. Ему позволительно рассказывать так, как он считает нужным. Неважно, если читатель выскажет претензии. Это не имеет определяющего значения. Не каждый писатель способен писать интересно и для внимания других. Михаил Бубеннов таким умением не обладал. Считая необходимым рассказывать, он повествовал. А получив Сталинскую премию за первую часть романа «Белая берёза», окончательно убедился в правоте собственного мнения. Раз так, он брался за создание второй части, проникнутую пожирающим автора пафосом. Иного быть не могло, Бубеннову никто не запрещал показывать личное видение войны, пускай и выраженное, в большей части, околовоенной составляющей.

С чьей подачи начали появляться произведения, воспевающие войну без войны? Пожалуй, стоит говорить о творчестве Виктора Некрасова, показавшего пример всем, кто мог писать про участие советского народа в боевых действиях, старательно обходя сами бои. Так и Бубеннов. Где на страницах романа война? Конечно, иногда Михаил сбивался на описание жара схватки красноармейца с гитлеровцем, но делал то крайне редко. Казалось проще поступать, описывая и без того понятное. Разве не сумеешь дать представление о действиях армии вне боевых позиций? Трудности в том не встретил бы даже писатель, о войне слышавший со слов других.

Советские воины сражались храбро. Оспаривать это никто не будет. Но как сражались, особенно давая отпор в первые недели войны? Бубеннов не рассказывает, предпочитая показывать отход армии по сельской дороге. Движутся без спешки, осматривая окрестности. Вон там стоит берёза, и там… и даже там… и далеко-далеко там… и вот она — такая же рядом. Ещё много встречается читателю берёз на страницах произведения, по замыслу писателя — символически важного для Советского Союза дерева.

Но что видит читатель? Солдаты отступают, взирают на природу, говорят о домашних делах. Они проходят деревни. Случается быть и такому, что село на пути — родина одного из бойцов, он отпрашивается на побывку, все следуют за ним, далее на страницах разворачивается деревенская пастораль, широко описываемая автором. Впору забыть о нападении гитлеровца, словно данное затруднение является временным, нужно лишь занять иную правильную позицию, где держать оборону до победного.

Нет, Бубеннов не забывает про войну. Он показывает бои, чаще концентрируясь на индивидуальных схватках. Советский солдат принимает очередной бой с гитлеровцем, либо тот же солдат стремится бороться с немецким танком. Без подобного было нельзя обойтись, но и описать таковое — не особое затруднение.

Иногда Михаил отступал от войны Отечественной, вспоминая былые войны, чаще Гражданскую. Он позволял себе рассказывать о собственной молодости, пересказывать положение на родном ему Алтае, где первое красное движение оказалось жестоко подавлено белыми соединениями, усилившимися за счёт чехословацкого корпуса. Разве можно обойти вниманием фигуру красноармейца Мамонтова, известного по боям на Алтае? Про него обязательно следовало говорить, посчитав уместным промолчать, на скоро быстро он закончил жизненный путь, убитый власихинцами под Барнаулом.

«Белая берёза» — одно из произведений про Великую Отечественную войну, примечательное присуждением Сталинской премии за 1948 год. Других примечательных черт найти не получится, поэтому читательским интересом произведение не пользуется, оставаясь пылиться на книжных полках, если и становясь объектом внимания, то по определённым дням в году, когда любая книга о той войне оказывается востребованной.

Хотелось бы отделить первую книгу от второй, так как премию Бубеннов получил только за первую. Однако, сделать того невозможно. Продолжение написано с тем же ощущением пафоса. Но учтём, Михаил имел право говорить о войне, как ему казалось нужным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Роберт Лэнгдон» | Книга №1

Чему учит читателя Дэн Браун романом «Ангелы и демоны»? Самой главной в жизни человека истине — выслушивай собеседника до конца. Все беды на планете от того и случаются, что люди не желают слушать других, когда каждый в отдельности считает себя правым. Но человек возразит: Дэн Браун нисколько не прав, он — мистификатор, взявшийся совместить несовместимое, показавший красивое действие при полном расхождении с реальностью. Да, это так. Но читатель ведь должен был усвоить истину о необходимости выслушивать собеседника до конца. Разве не так? А если перебивать человека, никогда не узнаешь, о чём он вообще хотел тебе рассказать. Потому, совсем неважно, о чём повествовал Браун. Главное, им высказана основополагающая истина, пусть и представленная вниманию в непролазных дебрях. Можно дополнительно сказать: всякое мудрое слово лучше запоминается, если оно окружено большим количеством нелепостей.

Суть истории — совершено убийство учёного, работавшего с антивеществом. На теле оставлен знак ордена иллюминатов. Для расследования приглашается профессор, специализирующийся на данном тайном ордене. Неужели иллюминаты, о которых никто не слышал последние несколько веков, снова решили о себе заявить? Начиная с такой мысли, Дэн Браун повёл читателя по лабиринтам фантазии, подменяя действительность надуманностью, показывая способности человека много выше, нежели можно себе вообразить. Всё сведётся к противостоянию религии и науки — будто бы ведущими борьбу за право владеть умами человечества. Что же, квазилогика — есть умение мыслить силлогизмами, то есть ложными умозаключениями, основанными на существовании идеи, будто, если из А следует Б, а из Б — В, то и из А следует В.

Дэн Браун правильно поступает, подменяя действительное желаемым. Писателю требуется говорить не о том, что близко ему самому, а к чему проявляет склонность читатель. И если показать настоящее, присыпанное вымыслом, воспринимаемым за правду, успех обеспечен. Тем Браун и занимался, измышляя такое, к чему человек пока ещё не нашёл подход, но к чему он когда-нибудь обязательно подойдёт. Вроде того же антивещества или другого вещества, позволяющего вырабатывать огромное количество энергии. И перемещения в пространстве станут ещё быстрее, позволяя за короткий час или минуты оказываться в нужном месте. Почему бы не внушить читателю, будто это доступно уже сейчас?

Читатель смело возразит: происходящее является фарсом. Зачем католическим кардиналам слушать юнца, посмевшего молвить слово? Когда иерархи католической церкви прислушивались к голосу юности? Но самый большой фарс, — опять же скажет читатель, — описываемые Брауном события, когда действующие лица пытаются найти не бомбу, способную уничтожить Ватикан, а разгадывают тайны, пытаясь спасти похищенных пленников. Конечно, — дополнит читатель, — разгадывать тайны гораздо интереснее, нежели искать бомбу, находящуюся у всех на виду, но при этом никому неизвестно, где она находится. Собственно, — читатель выразит последнее суждение, — Дэн Браун только тем и занимается на страницах, что заставляет действующих лиц ошибаться, из-за чего они всегда будут опаздывать на пять секунд, уже не способные противостоять продолжению развития событий. Не смогут они и предотвратить взрыв бомбы, поскольку всё случится по заранее задуманному плану злодея, чьи желания в полном объёме осуществились, за исключением единственного — ему не была ведома истина о необходимости выслушивать собеседников до конца.

Что не говори, ежели хочется позволить голове отдохнуть, не придавая значения происходящему, то человеческая способность придумывать истории позволит с пользой для души провести время. И если покажется, будто в повествовании сокрыт подвох, зато с умным видом можно пожурить автора за авантюрное изложение… и тем возвыситься в собственных глазах.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Белорусский язык должен быть близким пониманию, иначе не старались понять, не считая нужным пробуждаться желанию, в переводе поэзию белорусов передать. Потому, крайне трудно, будем говорить честно, ведь знает белорусский язык русский человек скудно, как бы не было белорусам иное лестно. И вот Петруся Бровки стихи — Петра Устиновича, вернее. Не так трудно понять о чём они. Бровка писал, как стало в войну жить тяжелее. Берёшься за поэзию Петра, и открываешь мир белорусских надежд, но не проснётся в читателе муза творца, останется он среди прочих невежд. Трудно понять, ритм стихотворения не уловив, но если хоть немного желать, поймёшь, слегка ход мыслей утомив.

Трудность в понимании поэзии Бровки для потомка — не сыщешь стихов его на пространстве информационном. Так бы и не ведал, не видя в виде обломка, среди лауреатов Сталинской премии, в награждении имени дважды отражённом. Первую премию Бровка в сорок седьмом году получил, речь сейчас как раз про то, за ворох стихов, что он прежде сочинил, и две поэмы среди прочих были его. Но вот незадача, сыскать — не сыщешь, куда не пойди, к кому не взывай. Может, житель Беларуси, ты услышишь, тогда жаждущему стихи Петруся передай. Остались сиротинкой в стороне поэма «Думы про Москву», стихотворения «Народное спасибо» и «Если бы мне быть». Отразив печаль свою, посмотрим, чем ещё Бровка смог читателя советского пленить.

Поэма «Хлеб» — не слишком велика. Она про хлеб, так думать следует теперь. Каким поэтом показал Бровка себя? Пыл ханжества, читатель, выражая мнение, умерь. Рифму не видишь, есть рифмовка окончания строк. Да так ли всё в действительном осознании создавшего поэму поэта? Да, читатель по достоинству оценить труд Бровки не смог, ожидая пролитие боли за попрание немцем угасшего за тучами света. Понимание в том, что бушевала война, что хлеб на полях должен всё равно зреть, иначе останется голодной страна, но хлеб тот должен пойти на нужды советские ведь. А если нет хлеба, поля без колосьев стоят, нет жизни среди белорусских селян, волками немцы на поля те глядят, как некогда глядел Речи Посполитой пан.

Отражение боли — это и стихотворение «Брат и сестра», нет в мыслях воли, душа стерпеть не могла, как плакали родители, как горевала каждая семья, ведь приходили немцы-грабители, река тела убитых унесла. Покоится родная кровь, на дне речном её пробуй найти, в пустой злобе не злословь, не выражай эмоции свои. Выразить печаль, грусти предаться на долгие года — премного жаль, потеряны близкие люди теперь навсегда. Постарался Бровка о том рассказать, Днепр в том нисколько не укоряя, нет вины, если душу солдата река решила забрать, смерти человеку не желая.

Стихотворение «Встреча» — домой дорога открыта. Но идти туда, значит от боли душевной терзаться. Нет родной хаты… хата с землёю срыта, ничего после немца не смогло в Баларуси остаться. А мысли говорят — ничего не изменилось: хаты целые стоят, горе всеми забылось. Это предстоит увидеть, но пока душа терзаема печалью, белоруса смогли немцы обидеть, покрыв землю Беларуси из мрака вуалью. Как бы не было, радостью преисполнился поэт, смыло немца-грабителя с белорусской земли, остался теперь за местным населением ответ, ему силы восстанавливать родной край необходимо найти.

Таким Бровка предстал, оценить его поэзию читатель смог, такого видеть белоруса он желал, а для потомка то — истории урок.

Автор: Константин Трунин

» Read more

История человека — постоянная вражда. Не бывает дней, когда нет насилия над людьми. Такая, видимо судьба, примешь то или выразишь претензии свои. Как не поворачивай путь, увидишь необходимость о праве сильного заявлять, с того никогда человеку не свернуть, он же будет подобных себе убивать. Но это временная мера — сегодня враг, а завтра друг, вчера он — брат, после самих себя бьют. Ничего не поделаешь, не берёт человека мир, остаётся рассказывать о периодах вражды и дружбы. Некогда русский для грузина — кумир, чьи силы были очень нужны. О таком времени взялся Чиковани повествовать, про поэта Гурамишвили его рассказ, ушёл подданный Картли за Россию воевать, покинул изнывающий от междоусобиц Кавказ.

Жизнь Гурамишвили длинна, в боях с малых лет участие принимал, всегда его сопровождала война, покой он редко ощущал. Бился с лезгинами, оказывался пленён, бежал и жил среди дагестанских равнин, едва не погиб, стался спасён, помог ему тогда не грузин. Русский пахарь о Гурамишвили заботу взял, поставил на ноги поэта, пример дружбы русский пахарь подал, не надеясь получить за доброту ответа. Тогда понял Давид, русский картлийцу — брат: прав царь Вахтанг, отправившийся дружбу Петра искать. Жаль, мёртвые славных дел не вершат, с Имерети предстояло в распрях дальше пребывать.

Что было после с поэтом? Он отправился Вахтангу помочь. Чем только… советом? Судьбу грузин дано кому превозмочь? Грузию терзали, страна под игом Персии стонала. Сами грузины то знали, борьба внутри них ярче того бушевала. А Гурамишвили вне родины жил, такой же изгнанник — борьбу феодалов не поддержавший, он против Пруссии ходил, лавры воина за Россию принявший.

Как не сказать про славного мужа былых дней? Давид Гурамишвили стал за одно с русским народом. Ставил поэт картлийский целью жизни своей, стремясь породниться с православным Иваном, не с мусульманским Муродом. И если предстояло остановиться и задуматься о бывшем на долгий миг, соглашался Давид в малороссийском Миргороде жить, к содружеству с русским народом картлийский подданный привык. Казалось, того на Кавказ он уже не мог заменить.

Что до прочих стихов, которые брался Чиковани сочинять, про Картли слагать желал. Иного не собирался Симон измышлять, то стихотворениями он нам показал. О Гори вёл речь, что сам Давид Строитель основал, сумел читателя жаром мысли увлечь, лишь бы потом слов его не забывал. Про Картли больше говорил, возвышая данный край, не горами Чиковани его окружил, гораздо выше располагал Симон этот рай. От гор не деться, и горы в Картли величины небывалой, об этом душе не напеться, не скажешь о Картли как о земле малой. И торжеству победы воинов выразил Чиковани одобрение, праздником назвав, не мог он высказать тех лет впечатление, среди Грузии сынов победителем нацизма став.

Так в чём заслуга Чиковани? Писал о главном он тогда. К чему стремились советские люди сами, тому имелась большая цена. Не надо вражды, когда лучше слиться в едином порыве братства, это поможет избежать войны, станет возможно людям сбросить путы рабства. К чему доказывать превосходство? Ведь каждому мил край, ему родной. Разве скажешь про уродство, являющееся обратной стороной. Нет, на надо восхищаться краем, нельзя возносить собственный народ: этим мы друг друга возбуждаем, думая, быть предстоит на положении господ. Да, Чиковани с любовью Картли возвышал, видел в русских братьев на века, только разве против сего другой народ не воевал, кому краше прочих казалась его родная страна?

Автор: Константин Трунин

» Read more

У Саломеи Нерис понимание о судьбе Литвы своё, хотела поэтесса видеть возрождение народа. Но освободит страну от немца кто? Под чьей рукой наступит долгожданная свобода? Будучи в тисках, когда уже под немцем стонет край, видишь помощь на восточных берегах — туда взор и обращай. Придёт Красная Армия, освободит страну, иному не бывать: пора заканчивать с Третьим Рейхом войну. Чего ещё могла Саломея желать? В пафосе речи, ещё до начала мировой борьбы, видела Нерис залог успеха в советском идеале. Хотелось поэтессе по вольной Литве пройти, чтобы литовцы о праве на слово заявляли. И вот год сорок пятый, месяц летний, Саломея от болезни умирает, оставив след в поэзии приметный. И хорошо, если кто о её стихах вспоминает.

В России к творчеству поэтессы в сорок седьмом году приобщились — издан поэтический сборник. Будь жива Нерис, все её мечты тогда бы точно сбылись, оценён в стране советской за Литву поборник. Чего хотела Нерис? Под чистым небом жить, забыть о тяжести имперских лет. Пришлось Саломее чашу горя досуха испить, пережить достаточно бед. Она, ценившая заслуги вождей Союза, испытывавшая прочность равновесия шаткого, в поэзии отражала тяжесть ежедневного груза, для души каждого литовца гадкого. О том слагала, пыталась к соотечественникам воззвать, пока Литва у ног немца лежала, ей же свои говорили: не смей нас предать. Разошлись представления людей, иные хотели на положении рабов жить, оставалось в стихах отражать ожидание дней, ведь должен коммунизм победить.

В годы войны писала Саломея про тяжёлую долю солдат, про матерей, сыновей ожидающих. Знала поэтесса — воевать никто не рад, но отстоять родной дом было много желающих. О партизанах слагала Саломея, о героях, жизнь за благое дело отдавших, об утрате твёрдых духом жалея, символом отваги навечно ставших. Каждый бой вызывал у поэтессы трепет, важен стался и Сталинград. И вот перевес в сражении оказался заметен, вот армии Союза у границ Литвы стоят. И вот вернулась Нерис домой, кручина думы связала, крестов обилие сравнишь с полноводной рекой, но Литва освобождена — этого Саломея желала.

О чём говорить, к чему слагать? Достигнуто важное, сколько ещё достижений предстоит. Жаль, скоро от болезни умирать, кто-то другой о торжестве Литвы возгласит. Иного быть не могло, в твёрдости убеждений Нерис пребывала, пусть сейчас — нет кругом ничего, восстанет страна из руин — Нерис это понимала. Так почему не славить советский народ, к коему причислен будет и литовский житель? Более не край немецких господ, над Литвою литовец отныне правитель.

Есть среди работ Нерис «Поэма о Сталине», как отражение её представлений о сложении стихов, понимание о том можно уподобить проталине, когда разглядеть под снегом всю землю готов. Достаточно малого: общую картину вообразить, прочее полунамёку уподобить, проще многое забыть, красивым слогом молвить. Про мальчика сказать, отразить его рождение в горах Кавказа, представление о великом будущем дать — такая основа рассказа. Пусть Сталин клич борьбы провозгласит, отзовутся на оный народы, всякий мечту человека тем осуществит, преодолев капитализма невзгоды.

Какими бы убеждения Саломеи Нерис не казались, она жила в годину испытаний, с иллюзиями тогда литовцы расстались, уставшие от постоянных страданий. Славила она Сталина? Так и прочие славить были тогда обречены. Жизнь к тому Литву заставила, если не хотел народ новой войны. Зачем говорить о былом, достаточно себя в то время представить, не думая, что случится потом, тогда не сможешь советский строй ославить.

Автор: Константин Трунин

» Read more