trounin.ru

Великий человек достоин великих книг, где прославляется его величие. Отчасти Чингисхану повезло, ведь о нём взялся повествовать Василий Ян. Впрочем, везение это в том плане, что Василий желал описывать не исторические фигуры, а должное быть созданным о них представление. Раз Чингисхан сумел завоевать обширные пространства, подчинить государства, самих себя считавших центрами Вселенной, значит и говорить о нём нужно в возвышенных тонах. Пусть Чингисхан будет величественным старцем, сохраняющим бодрость духа и уверенность в завтрашнем дне. Пусть он думает о вечной жизни и ищет средства для овладения соответствующим источником. Вместе с тем, пусть он опасается сыновей, уже перешагивающих сорокалетний рубеж, готовых открыто выступить против отца, либо иным способом свести Чингисхана в могилу. Обыгрывая эти моменты, Василий напишет книгу, толком не дав представления о том, кто должен был быть главным героем повествования. Наоборот, Чингисхан от начала до конца представлен на второстепенных ролях.

В Хорезме ходил слух — монголы завоевали Китай. Но и теперь монголы не воспринимались за угрозу — их владения уступали по размерам Хорезму. Центральной фигурой первой половины произведения становится Джелал ад-Дин, наследник хорезмского шахиншаха. На его беду он родился от туркменки. Это означало, что стать правителем Хорезма он не сможет. Ему и самому милее было скакать на коне по степям и размахивать сверкающей на солнце саблей. Так и должен, в представлении Василия Яна, выглядеть человек, взявшийся организовывать сопротивление монгольскому вторжению. Только подобный по духу самим монголам на это должен был быть способен. В чём-то Джелал ад-Дин, повторял на страницах произведения судьбу Чингисхана, некогда такого же обделённого властью, вынужденного терпеть непотребства.

Как обстояло дело с самим Чингисханом? Он пребывал в думах о сыновьях, намереваясь сделать наследником третьего из них. Почему не четвёртого? — вопросит его жена-меркитка. Чингисхан сошлётся на смешанное происхождение. За это жена его укорит, напомнив, что матерью Чингисхана была такая же меркитка. И читатель находит в этом моменте ещё одну связующую нить, вспоминая о происхождении Джелал ад-Дина. Вскоре Василий описал убийство хорезмийцами монгольских послов, после чего вторжение окажется неизбежным.

Согласно советской традиции, в произведении показывается угнетение простого народа. Шахиншах Хорезма будет изыскивать средства на войну, устраивая дополнительные поборы. А как будут поступать с простым народом монголы? По справедливости они воздавать не станут, но и унижать простого человека не будут. Всякий крестьянин и рабочий найдут в их империи собственное место, пускай и вынужденные продолжать жить, будучи навсегда оторванными от родного дома и близких. Но Василий показывает и милость монголов к тем, кто склонял перед ними голову при первом их приближении, высылал щедрые дары и широко открывал двери — те поселения не подвергались разграблению, тогда как прочие сжигались дотла.

А как же сопротивление Чингисхану Джелал ад-Дина? Об этом Василий отделается скупым описанием схождение войск, сражением на реке Инд и бегством проигравшегося битву хорезмийца. В последующем Джелал ад-Дин угрозы для Чингисхана не представлял, если вообще мог быть угрозой прежде. О чём тогда продолжать писать во второй половине произведения, если главный соперник устранён? Разве только вспомнить про юного Бату, подобрать ему способного учителя, дабы обучил умению общаться с продолжающими оставаться без покорения народами западных пределов. Затем описать в подробностях битву на Калке, объяснив читателю, почему русские князья были разбиты. Оставалось единственное, представить Чингисхана верным идеалам борца с железной рукой. Василий Ян отправит его в последний поход, так как сам Чингисхан считал необходимым умереть на коне, и неважно, куда предстоит идти.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Африка Африкой, но и про Англию не следует забывать. Читателю может наскучить внимать за историями, где показывается жизнь, далёкая от обыденности. Либо Хаггард решил испытать, сможет ли он заинтересовать возвращением к уже позабытым им сюжетам, то есть к тем, с которых он некогда начинал. Теперь его героям предстояло обосноваться в сельской Англии. Повествовать он взялся о полковнике, разменивающим четвёртый десяток лет на пятый. Он успел побывать в Индии, участвовал в подавлении местного восстания. Теперь отбыл из тех земель и планирует обосноваться в более привычном для него климате Туманного Альбиона. Что же помешает ему насладиться миром и покоем? Разумеется, повинно в том будет его прошлое. И он успел в своё время совершить многое из того, что хотел бы позабыть.

Главный герой — не красавец. Пышностью бакенбард не блещет. А более и нет ничего в нём примечательного. Может в таком человеке живёт злодей? Он явно убивал, сможет убить ещё. Счастья будто не имел. Женщины на него не смотрели. Однако, в браке он побывать успел, пусть и один день. Брачная церемония сразу закончилась разрывом. Главный герой думал, будто на том былое исчерпано. Было бы оно так в действительности. На самом деле нужно не забывать — прошлое никогда не отпускает. Однажды свершённое — оно преследует до подлинного конца. А беллетрист, уровня Хаггарда, всегда сможет найти, чем заполнить лакуны сюжетной канвы.

Это кажется, когда-то легко было спрятаться от людей, оборвав старую жизнь и начав новую. Отнюдь, такое может и случалось с кем-то, но чаще оказывалось безуспешным. Особенно в случаях, если кому-то страстно желалось найти беглеца. Найдут и сбежавшего полковника, по замыслу Райдера — в сельской Англии, хотя бы скрылся он и в пустынях Африки, даже джунглям Южной Америки его не спрятать. Его найдут, ему прочитают мораль и пригрозят судом. Тем более укорят в том, что будучи в Англии, полковник задумал завести ещё одну брачную связь — уже сам по себе осуждающий поступок, поскольку он становился двоеженцем.

А есть ли о чём спрашивать с главного героя повествования? Живёт он бедно, влачит жалкое существование. Согласный влачить и дальше. Хаггард подмешает в его жизнь проблемы разного уровня, от некоторых из них действительно возникнет необходимость сводить счёты с жизнью, причём не собственные, а других. Будет и поиск сокровищ. Всему найдётся место на страницах. Всё-таки Хаггард понимал — пишет он не для себя, а для читателя. В том-то и отличие профессионального писателя — он берётся работать над темой, способной всколыхнуть общество, тогда как он сам может к затрагиваемой им проблематике оставаться равнодушным. Собственно, в том и заключается беда всех беллетристов. Тут бы провести разграничительную линию между беллетристикой и художественной литературой, но читатель и сам понимает, в чём суть подобного разделения.

Хаггард должен был размышлять над другими историями. Сельская Англия ещё послужит началом иных его произведений, не оставаясь основным местом действия. Лучше взор читателя переносить в иные пространства, особенно временные. Совсем скоро из-под пера Райдера выйдет рассказ жреца Гармахиса «Клеопатра», очередные похождения Квотермейна и даже скандинавская сага. Почему именно так? Этому даётся разумное объяснение. Повествование про сельскую Англию не вызвало того читательского отклика, который Хаггард получил от прежних романов, начиная от «Копей царя Соломона».

Что же, на достигнутом рано останавливаться. Предстоит следить за развитием творчества Райдера дальше.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Хаггард верен русской пословице: терпение и труд всё перетрут. Райдер продолжал пытаться сочинять, создавая художественные работы сомнительной полезности. Он только теперь начал определяться, к чему ему стоит склоняться в творчестве. Продолжать писать подобие викторианской литературы — не совсем его. Он, если выражаться точно, писал не так, как того требовалось. Вместо тщательной остановки на деталях, Хаггард всё-таки стремился к наполнению. Но как ему это делать? Вторгаться в личное пространство описываемых им действующих лиц вполне допустимо, было бы то интересно читателю. И читатель, как раз, совершенно не интересовался литературными изысканиями Райдера. Снова последовал крах писательских ожиданий, Хаггард оставался на мели. Куда же далее направлять взор? Неужели так и пришлось бы ему сочинять истории, не способные приковать интерес? Даже на страницах этого произведения, второго по счёту, не имелось так остро необходимого, пусть и затронул Райдер тему Африки. Что же, «Копи царя Соломона» он напишет следующими, пожнёт успех и до конца жизни будет создавать приключения, скорее ориентируясь на аудиторию, склонную верить фантазиям о том, что продолжало расцениваться таинственным и непонятным.

Стоит сказать и про стремление Хаггарда растекаться мыслью по древу. Викторианская литература требовала от писателей многословия. Чем больше глав будет в произведении, тем интереснее читателю следить за еженедельно выходящими выпусками, которые он ожидал в предвкушении прояснить до того остававшееся ему неизвестным. Райдер на подобное внимание рассчитывать не мог. Его просто не публиковали, соглашаясь издать в виде отдельной книжки, да и то за мизерные отчисления, не способные покрыть расходы. Райдер почти и не стремился к пространности, создавая средние произведения, их читатель мог осилить за два дня — при условии усидчивого и безотрывного чтения. И этого оказывалось много. Скука овладевала читателем, предпочитающим остановиться и найти более ему интересное. Как можно было исправить ситуацию? Сразу писать об Африке — до этой мысли Хаггард созреет после.

Пока же загадка происходящего проистекала от самой малой таинственности. Разбег повествования начинался с берегов Англии, далее пролегая на африканский континент. Повествование касалось зулусов и государства колонистов Наталь. Что и к чему вело — представляет малый интерес. Если спросить внимательно читавшего произведение, он скажет о запутанных связях между действующими лицами, упомнит голову некой колдуньи. Вот, пожалуй, и всё. Прочий читатель и вовсе не вспомнит, о чём ему пытался сообщить Хаггард. Литература выходила написанной на одно чтение, либо на невзыскательного книгочея, которому не так важно, что ему будет сообщено. Впрочем, заинтересоваться произведением мог и подросток. Всё-таки получалось прикоснуться к таинственной африканской земле. А куда ещё могли стремиться дети англичан, как не в пределы Африки? Ведь как раз там ныне разворачивались основные события колониальной политики. Англичанам приходилось участвовать в боевых действиях со всех сторон континента, насаждать право сильной державы с помощью вооружённого вмешательства. Понимая это, Хаггард мог вполне рассчитывать на успех. Пусть не сейчас, в следующем произведении он исправит допущенные им ошибки.

У Райдера уже должен был сложиться образ южноафриканского охотника за артефактами. Хаггард явно горел желанием дать ему жизнь. Требовался стимул. Стимул тот же, к коему Райдер прибегал прежде — писать книгу сообща с кем-то, но каждый создаёт при этом собственное произведение. Так будет и в случае «Копей царя Соломона», как возможно было с прежде написанными произведениями. Теперь точно можно утверждать, что в споре рождается ценное: Райдер Хаггард тому яркий пример.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Осуждать — этим заняты люди после событий. До их свершения — ничего, кроме метаний, не наблюдается. И Эренбург взялся осуждать! Парижа уже нет, как нет и Третьей Республики. И Франции нет, есть лишь режим Виши. Что с этим делать? Показать, как плохи метания. Пытаясь достигнуть лучшего, французы в очередной раз доказали отсутствие у них подлинной храбрости. Так получается судить о большинстве, может в том и совершенно неповинных. Но разве кто посмеет сказать, что слова политиков — не есть слова граждан? Какие чувства одолевали власть имущих, такие же терзали рядового жителя. Придти к единому мнению французы не могли. Одни страстно желали уничтожить социалистов Советского Союза социалистами Германского рейха, другие надеялись на линию Мажино и стойкость бельгийцев, третьи — смотрели на Англию. Как итог, Париж был сдан без боя. В который раз французы терпели поражение, неизменно оставаясь гордыми за величие, вновь внезапно оборванное силой немецкого оружия. Всему этому был очевидцем Илья Эренбург, и об этом он решил рассказать на страницах художественного произведения.

В Европе напряжение. Более двадцати лет назад отгремела Мировая война, монархия в России пала, обозначилось до того небывалое движение — социалистическое, истоки которого в привычном его понимании — порождение самих французов, с их же Великой революцией. Отчего же французы теперь стали этому противиться? Впрочем, всегда среди них находились ярые противники всякого стремления к построению коммун. Таковые обозначились и перед Второй Мировой войной. Совсем недавно умер Барбюс, так истово призывавший не допустить повторения кровавой бойни всех наций на всех континентах. Но разве это дело? Гитлер не воспринимается всерьёз. Кто он? Национал-социалист. Опаснее воспринималась Италия, где власть сосредоточил в руках Муссолини. Вот он действительно опасен, ведь он — поборник фашизма, возросшего на идеях футуристов. Это после придётся трезво взглянуть на прошлое, увидев, как ничтожен Муссолини, воспринимаемый угрозой, и как силён оказался Гитлер, просивший у Европы малое — отдать ему Судеты. Проще дать малое, так откупившись от большего. Французы исторически привыкли видеть власть над тем, что им никогда не принадлежало, особенно в областях центральной Европы.

Что представляла из себя Франция накануне Второй Мировой войны? На выборах победила партия Народный фронт. В стране воцарился олигархат, игравший на бедственном положении пролетариата. Когда дело стояло — рабочим уступок не давали. Были заказы — уступали крохи. По соседству, в Испании, разгорелась гражданская война, в которой верх одержали фашисты во главе с Франко. Занятые участием в судьбе испанского народа, французы не видели происходящего среди бельгийцев. А там, в 1940 году, бельгийский король Леопольд III объявил о капитуляции перед Германским рейхом. И тогда-то поняли французы — они обречены, они ничего не смогут противопоставить немцам, грозит более страшная катастрофа, нежели имела место при поражении под Седаном за семьдесят лет до того.

Эренбург не осуждал французов. В «Падении Парижа» они осудили себя сами. Вся их деятельность, направленная во благо, привела к полному поражению и утрате государственности. Франции не стало, будто её никогда не существовало. Голову подняли угнетаемые силы, только ставшие пособниками национал-социализма, достойные упоминания с презрением. Хотя, забегать вперёд не следует. Иначе придётся судить о произведении Эренбурга, исходя из опыта, которого у Ильи, к моменту написания, не имелось. Кто же знал, да и верил ли кто, что Германский рейх нападёт на Советский Союз? И среди советских граждан имелись различные предположения прежде…

Автор: Константин Трунин

» Read more

Французы! Что думать о них? Великим народом более никто и никогда их не назовёт. Прошло то время, когда о принадлежности к французскому народу человек мог заявлять гордо. Теперь давно уже не так. Одним из первых это подметил Виктор Гюго. Он обратился к французам, взывая к их славному прошлому, укоряя измельчавших современников, чьими предками являлись храбрецы. Потомки Гюго не стали изыскивать права сильного, продолжив утопать в болоте либеральности. Они опустились до того, что рядовой солдат отныне мог поливать грязью военное командование и высшие политические силы страны, оставаясь за то безнаказанным, к тому же, получая литературные премии, вроде Гонкуровской. Да, Анри Барбюс излил горечь на страницы «Огня», высказавшись о наболевшем. Данным поступком он лишь подтвердил тезис о слабости французской нации. Теперь точно ясно, что на планете существует единственный народ, способный без боя отдавать города, уповая на должное последовать мирное соглашение. И до той поры французы останутся слабыми, пока в них не проснутся львы, хотя бы времён Наполеона, а ещё лучше века Теодора д’Обинье, чтобы уметь отстаивать правду не книжными публикациями и не мирными акциями, а силой. Впрочем, храбрость в жилы французов вольют другие народы, подменив само понимание француза, уже не совсем европейца.

Как прежде воевали? Побеждала самая стойкая армия. Её солдаты уверенно маршировали под градом картечи, не замечая пушечных ядер и свиста пуль. Никто не прятался в окопах и не возводил укреплений, ежели к тому не имелось существенной необходимости. Сходились на местности, не рассыпаясь, строго удерживая позицию, находясь с боевыми товарищами плечом к плечу. Военная наука с той поры шагнула вперёд, вынудив искать иные способы борьбы. Отныне требовалось сохранять жизнь солдат, иначе в чистом поле они будут моментально уничтожены. Солдаты это понимали, отчего мельчал их моральный дух. Более не казалось нужным проявлять отвагу и заряжать уверенностью товарищей. Отнюдь, лучше укорять действительность и лить слёзы на беспомощность. Солдат стал опасаться абсолютно всего, особенно боясь потерять жизнь. Такова общая тенденция, но французы слишком дорого оценивали своё существование, что называется банально просто — трусостью.

Нет, французы держались стойко. Они лишь занимались бузотёрством. Они говорили, как им противно воевать. Они не хотели умирать за других, остающихся вне сражений. Ведь не каждый в армии воевал, многие специальности оставались вне войны, многие уклонялись от призыва на службу. В целом, месить грязь приходилось людям, которые не могли понять, зачем они это делают. Та Мировая война велась из не до конца выясненных причин. Но люди каждый день умирали, принимая смерть, приходящую к ним внезапно. Просто твой товарищ, с кем ты говоришь, оказывался разорван снарядом. Сохранить благоразумие в такой обстановке не представлялось возможным. Однако, прежде в войнах такие ситуации случались сплошь и рядом, вследствие чего никто не паниковал. Теперь солдат не мог осознать, как ему быть и для чего продолжать находиться на передовой. Виной тому и то обстоятельство, что командование отдалилось за пределы полей сражений, оставив солдат сражаться в одиночку. И это вызывало основное недовольство.

Барбюс дал ясно понять — он желает честной войны. Потому в нём и засела трусость — он не знает, чего ожидать от следующего мгновения. На честной войне не должно быть никакого другого оружия, кроме того, благодаря которому солдаты могут сходиться на поле боя лицом к лицу, добиваясь права на жизнь согласно собственных способностей. А ещё лучше и вовсе не допускать войн. Делясь подобными мыслями, Барбюс забыл о необходимости бороться любыми средствами, благодаря которым сможешь отстоять право на существование своего народа. Если постоянно лить слёзы и искать виноватых — война будет проиграна. Достаточно понять истину — кто ищет справедливость, оной никогда не найдёт, зато потеряет всё.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Есть ли у доктора право на ошибку? Говорят, что такого права быть не должно. За всякой неудачей неизменно следует остракизм. Возникает требование следовать определённому стандарту выполнения медицинских процедур, которые создают гарантию непогрешимости. Даже допусти доктор смерть пациента, не отступив от стандарта, к нему не получится применить наказание. И любой медик это понимает, хотя бы таким образом защищённый законом от гнева родственников умершего пациента, как и от самих пациентов, возможно искалеченных. Но как быть с будущим медицины? Уже не получится совершить прорыв, поскольку он не предусмотрен, строго наказываемый в денежном эквиваленте. Что же, прежде подобных ограничений не возводилось. Доктор оказывался волен сам решать, как именно ему лечить пациента. Платон Кречет из тех, кто брался за сложные случаи, ибо он один соглашался оперировать, когда другие хирурги отказывались. Он не боялся брать ответственность на себя, и вполне мог подвергнуться остракизму. Он обязательно был бы осуждён обществом, не случись удачи, заставившей высших лиц города увериться в необходимости существования специалиста, готового действовать вразрез с установленными в медицине правилами.

Зрителю сразу давалось представление о главном лице пьесы. Платон Кречет — хирург, горящий на работе. Действующие лица собрались на сцене и ожидают, когда Платон соизволит их посетить. Повод к тому весомый — у Кречета день рождения. Он бы и пришёл, не случись сложного случая. Все в операционной палате понимали — смерть пациента неизбежна, может только проживёт на день или два дольше. Да, если умрёт, вина ляжет непосредственно на хирурга, будто бы ему не хватило навыка, скорее всего совершившего ошибку, ведь обязательно должно было последовать выздоровление. Почему-то никто не желает понимать, что организм человека порою невозможно сделать обратно здоровым, и облегчить самочувствие никак не получится. Остаётся надеяться на талант доктора, берущемся из гуманных соображений совершить невозможное. Когда звёзды сходятся, пациент может быть избавлен от страдания. Однако, летальный исход неизбежен с равной долей вероятности.

Платона не пожелают понять. Он не вылечил, значит хладнокровно сделал всё для смерти пациента: таково мнение большинства. Удивительно в этом то, что его берутся осуждать даже коллеги. Кто просит Кречета выполнять операции, имеющие едва ли не нулевую надежду на благополучный результат? Из-за его деятельности в статистических отчётах за больницей числится высокая смертность. Значит, страдает репутация медицинского учреждения, пропадает доверие у будущих пациентов, сомневаться начинают и высшие лица города. Получается парадоксальная ситуация. Вроде Платон стремится помогать, но своим энтузиазмом он себя же и губит, вместе с коллегами. Оттого и осуждаем Кречет, от которого требуется браться за случаи, где операция будет с высокой доли вероятности успешной, а безнадёжным пациентам отказывать, находя для того стандартные отговорки. Так и сообщается: пусть люди живут оставшиеся им дни, не умирая под скальпелем.

Против Кречета восстанет медицинское общество, будет написана петиция об его отстранении от медицинской практики. Тучи сойдутся над Платоном, скорее всего грозящие неизбежным увольнением. Так оно обычно и случается, когда лучшие уступают под нажимом мнения менее успешных. Редко с кем случается возможность найти спасительное средство. Проведи Кречет ещё одну операцию со смертельным исходом, как участь его окажется предрешена. Под занавес пьесы водитель главы города попадёт в аварию, ему потребуется сложная операция, хирурги из Москвы не успеют приехать: становится понятно — человеку суждено умереть. Теперь всё в руках Платона. И зритель уверен в положительном завершении медицинского вмешательства. Всё-таки должен иметь доктор право на ошибку! Имея риск, он позволит жить одному из обречённых, что уже само по себе станет благом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Что Бога вспоминать, когда дела вершат земные боги? Исчезло божественное из государства, прежде называвшегося Россией. И боги в том государстве далеко не те, какими были небожители до них. Раньше власть считалась бессмертной, переходя от старшего поколения к младшему, чаще от отца к сыну. После всё изменилось — кому хватало больше наглости, тот и брал бразды правления. Было ли тем людям до забот о нуждах страны? А если было, то они понимали, для совершения им потребного у них есть единственный шанс. И насколько таковой шанс окажется оправданным, ежели потомки его запомнят просто в качестве тридцать седьмого года? Белов подвёл повествование трилогии к неизбежному — к кровавым чисткам. Гильотина запускалась!

Год великого перелома свершился. Свершился и надлом в мировоззрении Сталина. Вождь начитался учебников по Великой Французской революции, усмотрев в былом неприятные для себя моменты. Он смело сравнивал себя с королём, действуя на опережение. Он не собирался позволить евреям положить конец его начинаниям. Он не даст накинуть петлю на шею. Нет! Сталин сделает всё быстрее. Это он даст волю маховику. Это он разберётся со злопыхателями. Никто ему не помогал добиваться власти, и уж не евреев заслуга в свершившемся. Такой ход мыслей внушил Белов вождю, посчитав достаточным обоснованием для развернувшейся под Россией бездны.

Кто ныне становился за бога? Тот, кому жрецы будут приносить жертвы, кого будут хвалить и возносить миряне, за заступничество кого станет молиться большая часть населения. Люди не избавятся от веры в существование Вседержителя. Им не так важно, в каких высях он обитает, хоть является обыкновенным человеком из плоти, ничего божественного в себе не подразумевая. Вера творит чудеса, поэтому в государстве обязан быть бог, каких бы приношений во имя собственной славы он не требовал.

Иные граждане вспомнят — не должны они поступать против человеческих ценностей. Что им некто на Олимпе, когда им за богов сами люди, прославившиеся отвагой и решимостью. Если станут предлагать доносить, будут ли? Не будут. Тогда их заставят, пригрозив. И тогда не будут, зная о поступках предков, шедших на смерть во имя чести, а уже потом во имя Отечества. И может быть во имя Бога, что становилось всё меньше похожим на правду. Теперь всё менялось. Бога не было, но бог был. Отечества не было, но оно сохранялось в сердцах. Честь и вовсе исчезла, заменённая необходимостью принести её на алтарь победы ложного пролетариата. Это год тридцать седьмой — утрата смысла человеческого существования.

Так тяжело думал Белов, не допуская иных вариантов. Видел он сугубо мрак, сим мраком отражая канувшую в Лету действительность. Он брался судить за других, не всё помня о былом лично. Может он ведал о разговорах очевидцев, слушал настрадавшихся от сталинской власти. И он смотрел наперёд, зная о должном свершиться. И читатель ему поверит, пропитанный создавшимся вокруг Сталина антуражем. Оказались забыты радостные чаяния современников, довольных достигнутыми свершениями. Каковым бы не было их горе, они крепко держались друг за друга, не позволяя овладеть ими другим чувствам. Но тридцать седьмой год наступал — избавляя государство от старой мысли, поселяя в гражданах мысль новую. Не страхом наполнялись головы людей, да принято теперь думать, что наполнялись головы как раз страхом. Такова парадигма, упавшая на сторону однобокого восприятия.

Точка зрения Василием Беловым высказана. Новые поколения будут сказывать о былом уже иными словами.

Автор: Константин Трунин

» Read more

О чём писать, если не имеешь о том никакого представления? Это самое тяжёлое в жизни писателя, не умеющего ещё понять, о чём ему вообще следует рассказывать. Годного для художественной обработки много, а её достойного почему-то не находится. Следует поступить по рецепту Хаггарда. Находите человека, убеждаете его составить вам компанию. После находите другого человека, который о вашем замысле ничего не должен знать, в идеале ему не полагается узнать и после. Лучше, если им окажется постороннее лицо, совершенно неизвестное. Достаточно один раз его увидеть, чтобы в остальном додумать сюжетные детали самостоятельно. Теперь следует приступить к написанию истории, но не совместно, а раздельно. Потом проверите — у кого лучше получилось. В случае Хаггарда произошло следующее: он продолжил писать до финальной точки, а с кем он договаривался — сдался едва ли не сразу. Вполне можно сказать, кем приходился Райдеру тот человек — им была его жена.

Проблему начинающего писателя усугубляет неумение грамотно подходить к изложению. Хаггард этому не придавал значения. Пусть получится плохо — лишь бы получилось. Никому не понравится? Только бы набить руку. Совершенствоваться Райдер будет долго и плодотворно. Первые его художественные работы отличались стремлением к написанию полновесных романов, тогда как в последующем он чаще ограничивался созданием расширенных повестей.

Что происходило с первым художественным произведением Хаггарда? Говорят, Райдер увидел миловидную девушку в церкви, твёрдо утвердившись в желании написать о её жизни, пускай никогда её он больше не встречал. С какого конца браться? Представить девушку в церкви и продолжить жить за неё на страницах, либо вернуться назад, а может и вовсе писать о разных моментах её жизни? Довольно трудно определиться. Райдер хватался за всё. Пока ещё он не умел продумывать действие наперёд, поэтому сперва сообщал одно, после возвращался по хронологии персонажа назад, описывая, почему всё случилось именно так. Повествование получалось рваным. Зато оно получалось, какой бы читательский отклик не был получен. Впрочем, придавать значение читательскому вкусу явно не стоило. Хаггард был прав хотя бы в том, что набивал руку, для чего в беллетристике все средства хороши, вплоть до написания произведения по мотивам, либо вовсе переписывая знакомую историю своими словами.

Желательно добавить в сюжет печальное прошлое действующих лиц, связанное с проблемами их теперешнего быта. Обязательно зародить интригу ожидания развития событий. Ещё лучше бросать действующих лиц на совершение опрометчивых поступков, дабы они не сумели с ними никогда справиться, постоянно подавляемые морально. Чем круче будет перед читателем подъём по сюжетной канве, тем лучше. Да вот не скажешь, чтобы читатель настолько уж проникся вниманием к данному произведению Хаггарда. Чудо и то, что нашлось всё-таки издательство, согласившееся на публикацию. Не сразу Райдер смог таковое найти, понадобились доработки и смена названия. Прежнее звучало иначе — «There Remaineth a Rest».

Читатель может узнать о содержании произведения. Это викторианский роман с разнообразием задействованных персонажей и запутанностью родственных связей, поэтому это ещё и семейная сага. Такого описания достаточно, чтобы читатель им заинтересовался или отказался от знакомства с ним. Надо помнить и о слабости подачи материала. Вместе с тем, произведение требуется к осмыслению всяким, кто берётся понять рост творческого потенциала Хаггарда, кому интересно найти грань перехода от романтизма английских будней к романтизму сокрытых от человеческих глаз миров. Этого осталось ждать не так долго.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Ромен Гари, Эмиль Ажар, Фоско Синибальди, Шатан Бога — псевдонимы Романа Кацева. Этому человеку было тесно в рамках одного восприятия действительности, он брался смотреть на мир с разных сторон. И даже от своего имени он написал такой литературный труд, который человеку со здоровым рассудком не припишешь. Да и стал он известен читателю лишь в середине второго десятилетия XXI века, до того собиравший пыль. Требовалось ли давать ему жизнь? Роман писал об умертвиях, существующих в загробном мире, пребывающих в счастливом осознании своей мёртвой сущности. Их более не беспокоили прижизненные терзания, не имелось между ними причин для вражды. Они полностью отдались удовлетворению страстей истлевшей плоти. Такой сюжет — фантазия автора: скажет читатель. Что же, поправим читателя: такой сюжет отражает сообщённую Кацевым предысторию — главный герой допился до белой горячки, забрёл на кладбище и там стал очевидцем всему тому, о чём рассказано в «Вине мертвецов».

Нужно понять, каким образом среди экзистенциалистов Франции мог раскрыться талант Кацева. Тут можно подумать, и, вероятно, следует хорошо подумать, взявшись всё-таки за труды, написанные в качестве Ромена Гари. Сам Кацев начинал творческий путь с, как стало модно говорить, аллюзий. Сложно принять сообщаемый им сюжет, хотя бы в силу причины его наполняющих деталей. Умертвиям ведь ничего другого не требуется, кроме реализации базовых человеческих желаний, вроде необходимости удовлетворения самых основных потребностей. Таковым является всё, что поддерживает функционирование организма. Потому умертвиям нужно есть, причём насытить своё брюхо они никогда не смогут. Им нужно справлять физиологические потребности с особо звучным испусканием ветров. А про сексуальный аспект можно было бы и вовсе умолчать, не превалируй он в повествовании над всем. Знаете, кто самый счастливый в мире мёртвых? У кого сохранилась плоть на костях, ибо он может удовлетворять все представленные потребности в максимальном осуществимом для него количестве.

Пожар новой Мировой войны разгорался. Чего не хотел допускать Анри Барбюс, то казалось всё более близким к осуществлению. Третья Республика не предпринимала мер к спасению государства от жадных взоров немцев, которым опять мнился Седан. Юный Роман Кацев, будучи двадцатитрёхлетним человеком, на собственный манер старался остудить пыл бредящей социализмом Европы. Он показал, как в одной могиле спокойно уживаются немец и француз, убившие друг друга на прежней Мировой войне. Зачем им то понадобилось? Разве не мог смертельно раненный позволить продолжать жить другому? И теперь француза пожелали перезахоронить под Триумфальной аркой, но на злобу всем Роман выдаст за француза немца, ибо, будучи скелетами, никто не увидит между ними разницы, удовлетворившись каской, единственным отличающим француза от немца признаком. Так зачем враждовать, если перед смертью все одинаково равны? И читатель обязательно додумает, понимая, вечной жизни не существует.

За действительно важной стороной произведения не разглядишь её значения. Всё тонет в постоянно пускаемых ветрах и удовлетворении сексуального желания. В этом Роман в той же мере оказывался прав. Всему на планете удел — оказаться использованным для человеческого стремления оным обладать. И нет никакого значения, насколько всё это эфемерно. Кто поймёт «Вино мертвецов», тот вынесет самое полезное из его содержания. К сожалению, прочий читатель ничего не заметит, кроме фантасмагории, причём весьма отвратительного наполнения. Как может понравиться поведение столь распущенных персонажей?

Кажется, никто не задумывался, что к пьяному приходят черти, способные научить правильному восприятию бытия. Хотя, это надуманное мнение, поскольку чаще всё случается наоборот. Кацев вполне мог вместо скелетов изобразить жизнь белочек.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как Новиков-Прибой на «Орле» до Цусимы ходил? С величайшим презрением! Он — революционер, ратующий за справедливое распределение человеческих благ на планете, оказался вынужден поддерживать противное для него мероприятие: войну империалистических держав. Будучи социалистом, в 1903 году за пропаганду взглядов арестован и определён на броненосец «Орёл». Так ему случилось отправиться сражаться в японские воды, против чего он не мог предпринять никаких действий. Почему же он не взбунтовал матросов во время похода? Очень просто, дабы не допустить раньше времени противодействия правительства социалистическому движению. Именно так он оправдывался перед читателем. Новиков предпочёл стать участником Цусимского сражения и принять смерть, поскольку иного быть не могло, к чему он постоянно будет подводить повествование. Так уж сложилось, что армией и флотом в России со времён Александра III управляют бездарные командующие. Иного «полезного зерна» читатель из текста не вынесет.

Роман-воспоминание «Цусима» разделён на две книги. В первой рассказывается о событиях до и после Цусимского сражения. Начинает Новиков с извещения о печальной участи российских моряков, частью утонувших, частью взятых в плен. Среди пленных пребывал и он сам. Затем Новиков вернулся домой, уже не застав мать в живых. Однажды ему захотелось написать рассказ, что он и сделал. Полученного гонорара хватило на добрую пирушку с товарищами по флотской службе. Оказалось, писать у него получается, значит нужно браться за произведение большего размера. Да и была мечта у Новикова описать Цусимское сражение.

Никто не хотел воевать: утверждается в первой книге «Цусимы». Предпринимались всяческие попытки оградить себя от участия в будущих сражениях. Офицерский состав занимался порчей кораблей, из-за чего их приходилось ремонтировать, а значит и выйти в море они не могли. Матросы наносили урон своему организму более прозаическими способами, то есть могли ходить по кабакам в страстном желании обрести венерическое заболевание. Подобная характеристика предвоенного настроя никак не соответствует периодическим изданиям тех лет, описывавших обратную картину, говоря о широкой поддержке населения, готового снабжать армию и флот деньгами, в том числе и самолично отправляясь в место боевых действий. Следует учесть непосредственно взгляд самого Новикова, представляемого всюду на страницах политически подкованным человеком.

Поход — это зря затеянное мероприятие. Не те офицеры находились у командования эскадрой, дабы суметь провести флот до берегов Китая и Японии. Требовалось обогнуть Европу и Африку, чтобы выйти через Индийский океан к Порт-Артуру. На пути случится множество несуразностей, чему повинны окажутся как раз офицеры. То они примут за вражеские корабли рыбацкие лодки, то заставят трудиться под жарким африканским солнцем, то совершат иную оказию. Причём Новиков так часто на это обращает внимание, что немудрено задуматься о матросах, способных мыслить полезнее для флота, нежели обученные морскому искусству офицеры. Впрочем, на «Орле» будет единственный офицер, сочувствующий матросам и снабжающий их литературой, способной пробудить революционный настрой.

Плыть до Порт-Артура долго. За это время сам Порт-Артур падёт, эскадра вынужденно остановится на Мадагаскаре, пробыв у его берегов два месяца. В Новикове успеет проснуться писатель-натуралист, подмечающий особенности в движении солнца, сообщающий о диковинных фруктах, вплоть до вкусовых ощущений. Матросы и вовсе потеряют уважение к офицерам, открыто высказываясь о наболевшем прямо им в лицо.

Так бы закончились мытарства матросов, поскольку стало ясно — идти дальше в японские воды бессмысленно. Поддержку русские корабли в море не встретят, японский флот имеет значительное преимущество, но и оставаться на Мадагаскаре нельзя, ибо тогда придётся затопить всю эскадру, ведь на обратном пути углём их снабжать не станут. Сражения с японцами было не избежать, и двадцать пятого мая 1905 году в Цусимском проливе произошёл бой, описанный Новиковым во второй книге.

Автор: Константин Трунин

» Read more