trounin.ru

О Флобере говорят, будто он стал открытием для французской литературы. Словно никогда до него никто не писал столь же реалистично. В это можно верить ровно до той поры, пока не начинаешь знакомиться с творчеством другого французского писателя. Возьмёшься за Золя — светоч натурализма, никто в подобном духе прежде не смел излагать. Или возьмёшься за Бальзака — сколь правдиво повествовал Оноре. Или даже возьмись за Гюго — сколь реалистичен сей романтик мрачных фантазий. Столь же реалистичен окажется Дюма, если не вдаваться в неуместные для таких рассуждений… рассуждения. Вот и Флобер — открытие для французской литературы. Всё кажется гораздо проще, объясняемое банальнее некуда — не так-то много читают французских авторов вне самой Франции. Тогда поистине каждый писатель становится подлинным открытием. Поэтому не стоит мудрствовать лукаво, ни в чём не пытаясь умалить заслуг Гюстава Флобера.

Эмиль Золя говорил — Флобер никуда не спешит. Читатель согласится с данным мнением. Флобер действительно пишет размеренно, взвешивая каждое слово. После к такой тяжеловесности станут прибегать абсолютно все писатели, в той или иной мере претендующие считаться за классиков литературы. Впрочем, столь тяжело писали и до Флобера, хотя бы в той же Англии. Да и в самой Франции редкий писатель не считал за нужное пройтись тяжёлым слогом. Но Золя говорил ещё и то, что причина у Флобера имелась собственная — ему так хотелось писать. Гюстав не знал нужды, отчего не гнался за количеством страниц, абзацев, строк или слов — за что обычно писатель получал плату от издателя-книгопродавца. Более того, Флобер писал для себя самого, сам же печатая написанные им произведения, вовсе готовый обходиться минимальным количеством экземпляров. Может потому он не считал нужным угождать вкусам читателя. И вероятно потому по его произведениям нещадно проходились разномастные критики. В чём только не обвиняли Флобера… а ему становилось безразлично до всякого слова против его творчества.

Позади «Мемуары безумца» и «Ноябрь», а впереди долго зревший замысел очередного произведения. Флобер делал новые попытки писать, пока не пришёл к мысли создать сюжет, от которого читатель точно бы пришёл в возмущение. Захотелось написать о женщине вольных нравов, готовой совершать угодное только её духу. Не сказать, чтобы нравы французов середины XIX века были чем-то особенным, памятуя о происходивших за пятьдесят до того лет. Просто открыто сообщать читателю, что сперва повествование ведётся о неудачнике, чья жизнь — череда из совпадений, большую часть которых следует отнести к неблагоприятным; затем погружать в мир, где каждый каждому предатель, — становилось испытанием для привыкших к литературе в духе романтизма. Однако, рассуждая так, читатель впадёт в самообман. Всему этому во французской литературе уже было место. Разве читатель не желал придушить порядочное количество персонажей от Бальзака? Другое дело, акт наложения рук, в редкие времена в какой-либо стране считаемый за недопустимый к упоминанию в художественных произведениях. Да и имейся на подобное запрет, он точно бы не остановил Флобера. Читательское внимание всегда интересовало его в самую последнюю очередь.

В итоге «Госпожа Бовари» опубликована. Читатель негодует, с отвращением смакуя содержание произведения. Он мечет стрелы недовольства, глаза сверкают от ярости, руки же скользят по строчкам и с волнением перелистывают страницы. Потом скажут о влиянии Флобера на последующие поколения писателей. Вполне может быть. Даже поговаривают, один писатель в России создаст роман про женщину вольных нравов, готовую совершать угодное только её духу, правда вместо мышьяка она предпочтёт поезд.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Читатель понимает пагубность Гонкуровской премии на примере Анри Беро. Имея в активе успешное произведение, каким стал «Лунный яд», писатель получает престижную награду за другой художественный труд, примечательный лишь тем, что он был написан в год, за который и была вручена премия. То есть как это следует понимать? Неважно, каким был прежний литературный путь — он будто перестаёт иметь значение. И в итоге награда находит обладателя, фиксируя в качестве лучшего из им написанного — просто им написанное в конкретный период времени. При этом становится неважным, какие книги будут написаны впоследствии. А в случае Беро, учитывая его дальнейшую судьбу, читатель волен думать разное, если знает о том, что Анри был приговорён к смертной казни в 1945 году за сотрудничество с немцами.

Пока же нужно остановить внимание на книге «Мучение тучных», исторически теперь считаемую за лучшую книгу на французском языке, впервые изданную в 1922 году. Главный герой — тучный человек. Таким он стал не в силу праздности, с его слов — уже таким родившись. Что бы он не делал — похудеть не получалось. Хуже стало, когда влюбился. Начались самоистязания в виде диет. Но все попытки сбросить вес оказывались безрезультатными. Это стало вводной для знакомства с произведением. Беро не думал описывать лишь страдания от избытка массы. В основу был положен сюжет о женщине, чья жизнь с мужем считалась ею за неудачную. Именно в неё влюбится главный герой. Затем последует кругосветное путешествие. Муж преследует убегающую жену, главный герой страдает от влюблённости и ожирения, а читатель внимает скатыванию повествования в полнейший сумбур.

Есть ли желание читать, как муж преследует жену? Акцент в происходящем прежде всего на толстяке. Пусть события стремительно развиваются, сменяясь очередным эпизодом путешествия и погони, главный герой наблюдает за несправедливостью мира. Ему кажется — везде он является объектом внимания. Так и считает — каждый смотрит на него, показывает в его сторону, смеётся и осуждает. При этом читатель понимает, страдания в самой малой части оправданы, тогда как в значительном количестве случаев никто не интересовался особенностями комплекции главного героя, вовсе их не замечая, поскольку и не думали на него смотреть.

Как тогда воспринимать описываемое автором? Тема им затронута актуальная. Даже можно сказать — важная тема на все времена. Людям с лишним весом тяжело жить при любых обстоятельствах, какими бы их не понимали в обществе. Это физиологически тяжело для организма, неприспособленного к такому количеству лишнего веса. Но если, как в случае с главным героем, он лишён способности повлиять на с ним происходящее, осуждения со стороны окружающих к нему быть не должно. Беро даже позволил ему обрести любовь. Другое дело, затеянная на страницах авантюра в виде кругосветного путешествия. Значит, иным образом Анри не мог раскрыть для читателя тему. Требовалось вывести главного героя из привычной ему обстановки, сконцентрировать на нём внимание в разных уголках мира. Иначе словно читатель не поймёт, что мучение тучных везде одинаково.

Как думает читатель, насколько оправдано вручение Гонкуровской премии за такое произведение? И как следует относиться к выбранному принципу награждения писателей? От ответа на эти вопросы суть всё равно не изменится. Просто нужно понять, насколько вручение премии должно побуждать к чтению самих награждённых произведений. Или лучше запоминать писателей, чей вклад во французскую литературу оценили, приписав в качестве основания какую-либо из их работ?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Читатель может встретить «Жизнь Иисуса» под названиями, вроде «Забавное Евангелие» или «Занимательное Евангелие», не сумев определиться с годом написания: 1882, 1884 или позже. Так и Лео Таксиль начинает рассказ про Христа, давая представление, что никто не может знать, каким образом жил Иисус, поскольку писать о нём начали лишь спустя двести лет. А теперь, спустя одну тысячу восемьсот лет уже он, Лео Таксиль, взялся изложить собственное представление, взяв за основу сложенные про Христа произведения. Осталось понять, как их воспринимать — за биографию, роман или за образчик чёрного юмора. Читатель это сразу поймёт, когда про действующих лиц Нового Завета автор начнёт говорить в панибратском отношении, будто речь не про почитаемых религией людей, скорее они являются обыкновенными созданиями из плоти и крови, кому ничего человеческое чуждым не было.

Таксиль не говорит о чём-либо, чего нет в дошедших до него текстах. Он мог проявить фантазию, обязательно используя имеющийся материал. Измышлять далее того он не имел необходимости. Зачем рассуждать про юные годы Христа, если про них ничего не сказано? Каких только домыслов не существует. Однако, Лео пишет про официально утверждённое религиозными воззрениями. Прочее не должно читателя интересовать. Всё-таки Таксиль показывал позицию презрения церковных взглядов, поддерживающих взятое за догматы. Если дело обстоит так — Лео посчитал необходимым рассуждать в свободных выражениях. Он просто смотрел на историю Христа с позиции здраво рассуждающего человека. В чём читатель с ним не согласится? Как-то требовалось объяснить беременность матери Иисуса, считаемую за непорочное зачатие. Разве не смеялись над Иосифом окружающие? И не считал ли он себя за рогоносца? И не требовал ли он жарить ему котлеты нормально, чтобы они не пригорали?

Интересующийся религией читатель знает, каким образом возникали догматы. Прежде за оные не считаемые, в определённый момент утверждались, более не должные быть оспариваемыми. Самый яркий пример — определение Троицы. Долгие шесть веков шли рассуждения, пока не был выработан данный догмат. И ещё два века понадобилось, прежде чем в легенде о рождении Иисуса стали фигурировать волхвы, введённые Бедой Достопочтенным. Как тогда к этому должен относиться верующий человек? Истинно принять за должное? Или есть необходимость выразить сомнение? Что в таком случае делать атеисту? Видеть утверждённые догматы, без возможности воззвать к очевидному? Вот и Лео Таксиль не понимает, принуждаемый с ними соглашаться, но показывая читателю в иной интерпретации.

Если и читать «Жизнь Иисуса», то без осуждения автора. Нужно понимать, всякое мнение может существовать, пока оно насильно не навязывается. Таксиль нисколько не опровергал сам факт веры человека в высшие существа, он только хотел внести ясность. Читатель ведь понимал, всякое Евангелие написано человеческой рукой, и все догматы выработаны человеческим умом. Вмешательства божественной сущности не было. Из этого следует, что человек верит только в то, во что верили люди до него, в определённый момент решившие поступать именно так. Других объяснений быть не должно. И если человек теперь желает верить в определённое, он будет прав ровно до того момента, пока не начнёт его насильно навязывать. В случае католической церкви известны примеры, когда вера насаждалась через страх применение насилия.

Кому же можно посоветовать данный труд? Желающим прочитать жизнеописание Иисуса Христа. Если Христос действительно когда-либо жил, о нём рассказано с позиции понимания его в качестве прежде всего человека.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Любой детектив нужно начинать читать с последней страницы. Но никто так не поступает. Читатель желает проследить за развитием сюжета, после чего получить удовольствие от разгадки. Однако, авторы детективов всегда славились тем, что водят читателя за нос. Делали бы то с чистыми помыслами. Увы, авторы детективов — всегда обманщики. Они постоянно подкидывают в сюжет детали, когда у них не сходятся сюжетные концы. И они же предпочитают умалчивать, словно злостные хулиганы потешаются над читателем. Иначе у них не получится, ведь рассказывай историю от начала до конца, без отклонений, обязательно упрёшься в стену. Да и читатель не пожелает более знакомиться с их произведениями. Так обстоит дело с детективным жанром. В век его зарождения, писатели всё-таки были более совестливыми. Классикой стал метод изложения, когда сперва сообщается факт события, после его расследование, затем долгая предыстория, давая под занавес некую мораль. Эмиль Габорио всему этому соответствует.

Не так важно, каким образом будет происходить разбирательство. Перед читателем следователь, ведущий дело официально, он же — рассказчик, повествующий о слабых своих способностях. К нему в помощники набивается другой знаменитый следователь, Лекок, служащий в качестве постоянного спасателя положения. Рассказ о них — самая удручающая часть повествования. Читатель будет постоянно зевать. Гораздо интереснее внимать мыслям и поступкам подозреваемых в преступлении людей. А случилось произойти ограблению одной из контор, занимающейся хранением денежных средств. Габорио будет склонять читателя к виновности хозяина или его помощника, найдутся и другие подозреваемые. Но кто по сути из них окажется виноват? Это станет ясно только после погружения в предысторию, написанную чуть хуже, нежели вступление. И совсем уж несуразным станет завершение повествования. Как теперь принято говорить — автор слился.

Кто не имел знакомства с творчеством Эмиля прежде, с первых строк может подумать о французской литературе XIX века, славной примечательными писателями, умело и притягательно излагавшими истории. Как не вспомнить про Дюма или Золя? Габорио будто воплощает в себе дух тех замечательных для литературы лет. К сожалению, писательское стремление к повествованию кончается едва ли не сразу, когда на место прибывает следователь. Придумав занимательную ситуацию, Эмиль начал добавлять детали, о которых он мог заранее и не думать. То есть читать данный детектив с конца не следует — ничего это для понимания произведения не даст. Тут нужно ловить каждое слово автора, особенно в самом начале. Всё прочее — сомнительного наполнения детали, не говоря уже о предыстории. Если же сказать честно, предыстории в детективах практически всегда написаны отвратительно, за очень редкими исключениями. Достаточно вспомнить, сколь неудачно они получались у Артура Конан Дойля, от них отказавшегося в угоду внимания к другим элементам повествования.

Что до попытки осмысления текста через критические размышления, сталкиваешься с сюжетным наполнением, о котором вовсе не имеешь права рассказывать прочим читателям. Это ещё одна особенность детективного жанра. Разве за тем случаем, когда произведение практически на сто процентов знакомо окружающим (каковых детективов практически не существует), либо заранее оговариваешься о наличии раскрытия сюжета. Но то требуется при критических размышлениях, выступающих в качестве исследования определённых произведений. Не исключено, существуют таковые, учитывая оглашаемую значимость для литературы такого персонажа, которым является Лекок, чьим прототипом послужил частный детектив Эжен Франсуа Видок. Может в следующих произведениях талант Габорио в качестве рассказчика станет крепче. Пока же читатель находился в недоумении, сперва испытав радость от знакомства, впоследствии огорчившись.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Ругон-Маккары в исполнении Мориса Дрюона. Перед читателем влиятельная семья благородного происхождения, должная мириться с отпрыском уважаемой дамы от второго брака — мезальянса. И читателю с первых страниц следует понять, насколько рационален подход к созиданию бытия в человеческом обществе. Имея ряд исключений, в основной своей части получается так, что будучи простого происхождения, получив с рождения хорошие перспективы, в редкий момент сможешь ими воспользоваться в должной мере, скорее оставшись без всего. Читатель может возразить, сказав, насколько люди благородного происхождения в той же мере не умеют управиться с им доставшимся положением. Однако, раз Морис Дрюон поставил для внимания проблему под определённым углом восприятия, придётся трактовать её таким образом. Во всяком прочем случае — разговор должен быть отдельным. Пока же читателю нужно проследить историю падения человека, не сумевшего справиться с доставшимся по праву рождения.

Имея огромную сумму, исследуемый автором персонаж потеряет две трети на падении стоимости акций, ещё часть вынужден будет отдать за рождение ему детей, и совсем уж незначительную сумму потратит на прихоти и нужды. Следует разбираться, почему всё произошло именно так, беря во внимание самого персонажа. Читатель волен создать психологический портрет, вывести характерные черты, определившись со склонностью к лёгкой жизни. Всё будет в точном соответствии с ожиданиями. Не мог такой человек владеть крупным состоянием, не умея с ним работать, способный только к безудержным тратам. На него с сожалением начнут смотреть родственники, живущие иным пониманием. Они потому и возвышаются над прочими, потому как способны умело распределять возможности. Читатель может сколько угодно сомневаться в их качествах, ругать за скупость, тогда как ему самому по натуре ближе облик представленного вниманию прожигателя жизни. Или читатель волен с этим не согласиться?

Атмосфера повествования — время между Мировыми войнами. Так ли важно, когда происходят события? Отчасти это способствует описываемым реалиям. В другое время могли жить иначе, особенно, если речь касается Франции. Если отмотать на сто с небольшим лет назад — Великая Французская революция, походы Наполеона. Если на двести лет — расцвет абсолютизма. Но не приходится сомневаться в том, что человек в сущности не слишком подвержен внутренним изменениям. Дай другие обстоятельства, сможешь рассказать практически идентичную историю. Поэтому можно браться за жизнь Франции при Наполеоне III, читая цикл из двадцати произведения от Эмиля Золя про семейство Ругон и Маккар, либо взяться за три книги Мориса Дрюона, первой из которых как раз является «Сильные мира сего».

Читатель всё же спросит, почему не упомянуты обстоятельства содержания. Морис Дрюон писал тяжёлым для восприятия слогом, отчего вникать в им описываемое не так просто. Не сразу получится разобраться, к чему он хотел подвести повествование. С начала и до конца приходится внимать за горестными событиями, где до счастья было не добраться. Но кто скажет, будто жизнь окажется прожитой напрасно?

Касательно влияния этой работы на творчество писателя. Прежде Дрюон не писал столь крупных произведений. А создав такое полотно, которое по наполнению разительно выделялось среди большинства до того получавших Гонкуровскую премию, Морис дал понимание способности оказать влияние на французскую литературу. Собственно, так и произойдёт. Читателю Дрюон более запомнится последующими произведениями, особенно входящими в цикл «Проклятые короли»; на короткий момент времени — в качестве министра культуры. Не получи Гонкуровскую премию за «Сильные мира сего», награда всё равно не обошла бы его стороной.

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Лунный яд» за авторством Анри Беро — одна из читаемых книг своего времени, большое количество распроданных экземпляров — практически полумиллионный тираж. Как не дать за такую книгу Гонкуровскую премию? Автора решено было наградить. И наградили. Но сразу же спохватились, когда поняли, что «Лунный яд» был издан в 1921 году, тогда как премию за тот год получило произведение Рене Марана «Батуала». Как быть? Можно было переголосовать, исключив Анри Беро из числа претендентов на премию. Только он уже в курсе своего награждения. Получалась неловкая ситуация. Знаете что, могло прозвучать всех устраивающее мнение, а давайте оставим всё как есть. Книгу написал Анри Беро хорошую, вполне достойную премирования, она нам всем понравилась. Что до явной несправедливости по отношению к другим писателям, то всем нам известно про книгу, которую Анри Беро как раз издал в 1922 году — «Мучение тучных». Пусть не все её ещё прочитали, премия ведь всё равно одна, поэтому Анри Беро премируется сразу за «Лунный яд» и «Мучение тучных». Всеобщее ликование!

О чём же Анри Беро решил рассказать в «Лунном яде»? Это историческое полотно о последних двадцати годах правления Людовика XV. Получивший французское королевство от отца, Людовика XIV, в возрасте пяти лет, он так до конца жизни и не научится управлять государством, перепоручая это другим. Но когда отойдёт в мир иной последний из влиятельных кардиналов Андре-Эркюль де Флёри, влияние на проводимую политику станут оказывать фаворитки, вроде маркизы де Помпадур, что в 1757 году обернётся покушением на жизнь. Вот вокруг последнего события и будет развиваться повествование от Анри Беро.

Покушавшийся был ровесником правления короля, действовал по собственному разумению, вероятно в порыве терзавших его чувств, он прорвался через стражников и нанёс королю удар ножом в правый бок. В тот день было холодно, пятое января, и король надел больше одежды на меху, благодаря чему получил только царапину. Но акт покушения был расценен в качестве явной угрозы. За это во все века приговаривали к смерти. Общественность, и без того недовольная происходившим в стране, с особым сожалением наблюдала за последовавшей в марте жестокой казнью. Сперва длительно прилюдно пытали, после кастрировали, затем четвертовали. Причём казнили согласно старым преданиям, чего никто не мог припомнить. Говорят, в конце лошади должны были разорвать тело на части, устремившись в разные стороны, для чего пришлось разрубать суставы. При этом все понимали — каким бы не являлся правитель, за покушение на него должно применяться именно подобного рода наказание.

Обо всём этом Анри Беро повествовал менее красочно. Или читатель привык ожидать другого изложения от писателя из Франции. Остаётся полагать, руку Анри Беро не успел набить. «Лунный яд» можно назвать его первым крупным литературным произведением. Изложение не оставляет приятного впечатления. Не проявив внимательности, вовсе не заметишь характерных особенностей. Сложишь мнение, будто автор писал о чём-то малопонятном. А может для понимания описываемого нужно иметь больше представлений о французской истории. Ведь не каждый способен упомнить исторические процессы собственной страны, не говоря уже об особенностях прочих государств, сколь бы их история не являлась примечательной. Конечно, читатель волен сказать, насколько именно правление Людовика XV способствовало тому, что наследовавший ему Людовик XVI не сумеет удержать власть, казнённый в начале Великой Французской революции.

Может оно и к лучшему, что Анри Беро был удостоен премии не только за это произведение.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Рене Маран — француз креольского происхождения. Родился близ Мартиники, одного из островов Карибского моря. Около четырёх лет совсем юношеского возраста провёл в Африке, после жил и учился во Франции. С 1910 года работал в колониальной администрации Убанги-Шари, в том же году вошедшей в состав Французской Экваториальной Африки. Он видел все изменения, коснувшиеся постоянного перечерчивания границ, учитывая активную роль Германии в колониальных процессах. Но не это его беспокоило. Рене Маран наблюдал за жизнью местного населения. И ничего хорошего он не мог отметить. В 1912 году задумал написать об этом книгу. Но как и о чём рассказывать? В течение последующих лет Рене Маран опирался прежде всего на собственное представление, будто показывая жизнь африканцев изнутри. Но насколько читатель был готов поверить именно такой манере изложения?

Тяжело проникнуться доверием к автору, если он с первых строк говорит о чернокожем населении Африки в негативных оттенках. Маран делится мнением, согласно которому африканцы лишены разума, живут по воле домыслов, ничего всерьёз не воспринимая. Вместе с тем Маран замечает, что так будет и впредь. То есть не видит ничего, что может повлиять на способность африканцев измениться. Читатель тогда захочет спросить: какие действия предпринимают европейцы? Совершенно никаких. Тогда почему Маран столь категоричен? Если бы читатель не знал о происхождении самого автора, мог сделать определённые выводы. Иначе не может возникнуть понимания, почему Рене Маран столь категоричен.

Героем повествования становится Батуала — вождь одного из племён, он почитаем окружением, в нём ценят умение хорошо бросать копьё. И вот глазами этого вождя уже сам Маран пытается понимать происходящее. Надо полагать, предстоит осознание действительности под давлением многочисленных домыслов. Маран не является в данном плане оригинальным писателем. Почему-то традиции других народов постоянно кажутся тем же европейцам за нечто дикое. Пусть африканцы верили в нечто своё — разве было в том плохое? Пусть не всегда рациональное, но таково их право. Сами европейцы несли в Африку христианство. Неужели в какой-то момент самих европейцев перестанут считать за людей с разумом, воспринимая их живущими в домыслах? Поэтому читатель должен усомниться в примитивизации проживавших в Африке людей, если как и воспринимая текст, то в качестве написанного на основании предубеждений.

Маран пишет, как любили африканцы алкоголь. У них даже считалось, что смерть от алкогольных возлияний — лучшая из возможных. Правда ли это? Тут же Маран рассказывает об отношении к европейцам, всегда недоверчивом. Доказательством тому станет исход жизни Батуалы. Получив ранение, он умирал от гангрены. Ему не помогали ни заговоры, ни собачья слюна. И тут читатель снова взывает к гуманности: а где же разумные европейцы? Почему они не стремятся оказать помощь вождю? Маран о том заранее предупредил читателя — помощи ждать не следует. Что же тогда делали европейцы в Африке? Читатель словно того не может понять. Или не те европейцы пришли в Африку, которые были там нужнее всего? К сожалению, даже Рене Маран этого не понимал, сам ни в чём не стремясь оказывать помощь африканцам.

Тогда какое мнение остаётся для читателя? Рене Маран показал важное в плане проведения французами колониальной политики. Если касательно других французских писателей, особенно писавших книги в духе приключений, создавалось скорее позитивное отношение о совершаемом французами, то Маран смотрел иначе. Но стоит ли судить о том именно по его книге?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Первая Мировая война завершена. За 1919 год Гонкуровскую премию вручили Марселю Прусту, невзирая на явную направленность его творчества в сторону модернизма. А в 1920 году отметили премией сельскую пастораль «Нен» за авторством Эрнеста Перошона. Но вероятно не сразу узнали, что данное произведение было написано шестью годами ранее, тогда же изданное. То есть премии удостоилось переиздание книги другим издательством. Читатель понимает, в военные годы Перошон не мог стать лауреатом, причина чего понятна и очевидна. Либо посчитали за возможное вручить задним числом. Конечно, это не совсем справедливо по отношению к произведениям, впервые изданным именно в 1920 году. Но что же из того? Ориентиры оказались утраченными. Заново вспоминать о войне могли не желать. А тут такая примечательная картина сельского быта. Впрочем, не всё там действительно хорошо — есть отягощение в виде сохраняющихся традиций прошлого, некогда пошедших против воли большинства.

Что есть Конкордат Наполеона? Суть его свелась к подписанию между Первой Французской республикой и папой Пием VII договора об отделении церкви от государства. В ряде мест Франции сохранились земли, где люди посчитали данный договор не считать за действительный. Возникла проблема с иерархами, по причине невозможности назначения оных из Рима. Разрешить это затруднение не удалось, вследствие чего появился ряд особенностей в толковании религии. Только насколько это важно в понимании произведения Эрнеста Перошона? Разве только в том плане, что главная героиня принадлежит как раз к такой группе. Более подробно в это вникать не требуется.

Читатель в свою очередь может возразить. Каким образом закрыть глаза на явный конфликт между католиками, протестантами и вот этой группой верующих? Разве только в виду необходимости найти объяснение, почему придётся выбирать между религиозными принципами и правом человека жить без оглядки на верования других. Как поступит главная героиня? Она останется тверда в убеждениях. В таком случае, как оно и должно по идее быть, придётся смирить гордыню и искать счастье в ином месте. Поэтому читателю только и остаётся, как наблюдать за ростом напряжения среди действующих лиц. Был ли шанс на более спокойное существование? Перошон посчитал такое за невозможное.

Читатель мог бы оспорить точку зрения автора. Зачем показывать столь принципиального человека? Для чего доказывать приоритет мировоззрения, когда окружающие смотрят на мир иначе? На том и строилось произведение. В любом другом случае о чём бы тогда читатель узнал? Про мирное сосуществование. Желательно, чтобы всё происходило в молчании. Тогда быть всем на страницах счастливыми. Только вот зачем читать про идиллию? Особенно, если речь идёт о Франции — стране, настолько противоречивых взглядов на жизнь, где каждый каждому на протяжении долгих предстоявших веков был скорее за врага. У Перошона получилась ещё одна книга, где хотя бы не случилось совсем уж печального разрешения.

Кровь на страницах всё равно прольётся. Речь о несчастном случае. Человеку оторвёт руку на производстве. Ему окажут помощь, покрывшую лишь больничные расходы. Как жить далее? Проблема самого человека. Пожалуй, это самый запоминающийся эпизод из всей книги. Остальное гораздо труднее к восприятию. Попробуйте найти хотя бы одну адекватную критическую статью — не найдёте. Все они описывают прекрасно обрисованный автором мир, тогда как не даётся никакой существенной конкретики. Остаётся полагать, тут написано достаточно для выработки определённого отношения к произведению, всё прочее — повод самостоятельно ознакомиться с книгой.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Война — самое ужасное горе, которое только может представить человек. Словно бы на законных основаниях одна часть людей решает себя достойной добиваться разрешения политического кризиса путём убийства и разрушения. Другая часть — не желает принимать то за допустимое, уже себя считая вправе наносить аналогичный урон противнику. А если таких частей более двух, разворачиваются масштабные боевые действия, в результате которых начинают гибнуть миллионы людей. Именно в Первую Мировую войну человечество отметило обострение данной проблемы. Вполне очевидно, почему укрепилось мнение, насколько необходимо избегать таких конфликтов. Но это всё мысли наперёд, когда за короткий срок между двумя Мировыми войнами случится время для осмысления недопустимости столь масштабного кровопролития. Пока же следовало показать, насколько опасными становятся именно современные войны. Жорж Дюамель отразил события с новой для читателя стороны, показав будни полевого хирурга.

Не успевший себя зарекомендовать в качестве деятельного писателя, Дюамель должно быть поразил читателя своих дней. Или тот читатель за четыре предыдущих года успел проникнуться ужасами боевых действий. Каждый знал, как за один день на полях сражений могло погибнуть не менее миллиона солдат. Разве это совместимые потери с возможностью их осмысления? Словно небольшое государство за одни сутки полностью теряло своё население. В 1914 году Адриан Бертран в «Зове земли» пытался осмыслить войну за неизбежное событие. Годом позже — Рене Бенжамен в «Гаспаре» описывал весь ужас боевых действий, пусть в столь же сухой манере изложения. А в 1916 — Анри Барбюс в «Огне» видел рост противоречий, должный обернуться крахом для втянутых в войну сторон. И даже Анри Малерб с книгой «Пламя в кулаке» возвращал читателя к осознанию войны в качестве непреодолимой силы. Оставалось глубже вникнуть в проблематику, посмотрев глазами медика, чем и стала «Цивилизация» за авторством Жоржа Дюамеля.

Дюамель замечает, что на поле боя все находятся в равном положении нависающей над ними смерти. Каждый может погибнуть. Какое бы человек не занимал место в обществе, он погибнет от тех же мук, разделив их с собратьями по оружию. А если не погибнет, будет доставлен в полевой госпиталь, где скорее всего ему не сумеют помочь. В случае опасных для жизни ранений, будут приниматься скорые решения. Кому требуется большой объём медицинской помощи, обойдутся в лучшем случае небольшим вмешательством. Например, никто не станет сохранять конечность, если её проще ампутировать. Но и тут нет гарантий способности человека после восстановиться. Скорее всего последует смертельный исход. Читатель даже не сможет представить, сколько таких солдат проходило через руки полевых хирургов, вроде бы оказывавших помощь, вместе с тем не способных уберечь от смерти.

В минуты покоя между операциями приходилось решать вопросы с захоронением. Главное затруднение — по каким обрядам это совершать. Умерший мог быть католиком или иудеем. Иногда решить на месте казалось невозможным. Приходилось доверять мнению сослуживцев, точно имевших представление, какой веры мог быть умерший.

И теперь читатель должен задаться ещё одним вопросом: что есть цивилизация? Получается, её отличие лишь в гораздо больших человеческих жертвах, и в способности осмыслить ужас непосредственно самих войн. Тогда почему подобное вообще допускается? Именно по причине способности проводить различие, видя в чём заключается смысл гуманности. Читатель скажет, насколько противоречивы данные суждения. Только вот закончится война, и все забудут об её ужасах. Появится смысл рассуждать об этом в случае начала новой.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Если посмотреть на лауреатов Гонкуровской премии за всё время её существования — видишь большой перечень фамилий. И не можешь понять, насколько все эти люди заслуживают внимания. Можно сказать иначе: а заслуживают ли произведения-лауреаты должного к ним внимания? Чаще всего Гонкуровская премия — это признание заслуг в общем. Хорошо, если в тот год было написано знаковое произведение. Иногда лауреаты только начинают входить в пик писательского мастерства… и словно бы премирование должно привлечь к ним внимание читателя. То есть всё это не так просто воспринимать, не имея соответствующей подготовки. Да и даже прочитай все произведения лауреатов Гонкуровской премии, насколько способен окажешься говорить о французской литературе, начиная с 1903 года? Определённые направления для дальнейшего ориентирования выделить для себя сможешь. Не более того. Однако, пришло время осмыслить «Пламя в кулаке» за авторством Анри Малерба.

Этот человек участвовал в Первой Мировой войне, после стал президентом писательской ассоциации ветеранов боевых действий. Говорят и про учреждённую премию его имени, вручаемую за лучшее эссе. Что до непосредственно выбранного в лауреаты произведения за 1917 год, им стала книга «Пламя в кулаке». Читателю предлагалось ознакомиться с бытом военного времени. И более ничего прочего за интерес к произведению не говорило. Насколько вообще оправдано было в те годы выделять среди прочих именно книги с сюжетом о войне? Особенно книги, где показывается преимущественно война, не всегда в каком-то определённом смысле, вроде пробуждения патриотических чувств или осуждения человеческого стремления сводить противоречия к физическому уничтожению представителей других стран. Разве читатель не видел прежде, насколько описание с натуры ставилось за приоритетное?

Конечно, читатель сошлётся на натурализм. Премия достойно заявляет о выборе произведений именно данного плана. Не раз были нападки со стороны критического или читательского сообщества. Ведь количество лауреатов велико, но некоторых именитых французских писателей в их числе нет. В том числе и именитых сторонников натурализма, чей век оказывался слишком короток. Что касается прочих направлений литературы — они игнорируются. Плохо ли это? Совсем нет. Однако, в некоторые времена выбор сводился к определённым писателям, быть может на совсем немного опережавших прочих номинантов. И вот перед читателем очередной лауреат Гонкуровской премии. В случае военного времени вполне очевидно — лучше выбрать современника событий. Но читатель тут бы снова возразил, указав на не столь уж обязательную категоричность в суждениях.

Нет смысла судить и рассуждать. Гонкуровская премия за 1917 год в очередной раз досталась писателю-фронтовику, и неважно — насколько это оправданно, если годом ранее был отмечен званием лауреата Анри Барбюс, более прочих искавший справедливости, не воспринимая необходимость войн для человечества. Положение приводило к необходимости раздуть «Огонь» до «Пламени в кулаке». А о чём именно будет повествовать Малерб — не самое главное. Лишь бы это произведение было о войне, воспринимающее её за важное явление.

Читателю может показаться, толком ничего не было рассказано. Так и есть на самом деле. Иные произведения не оставляют после себя памяти, кроме сохранившегося следа. Анри Малерб действительно писал о войне, но уступил в этом другим своим собратьям по перу, более умело подошедших к отражению событий с полей Первой Мировой войны. Но и они — как бы то не казалось странным — оказываются забытыми, особенно учитывая количество прошедших лет. У Франции впереди ожидались другие проблемы, и интересовать читателя будут уже другие сюжеты. Только бы вспоминали — пока Гонкуровская премия продолжает существовать, точно не забудут.

Автор: Константин Трунин

» Read more