trounin.ru

С каким удовольствием должен был современник читать произведение Семёна Бабаевского? И читал ли его с удовольствием? Или всё сложилось по причине вручения Сталинской премии? Особенность данного вида прозы в том, что она по наполнению ничем не отличалась от большинства литературных произведений тех лет, на которые следовало обратить внимание. Писал Бабаевский об обычном для советской действительности — о том, как жизнь на селе с каждым годом становится краше. В послевоенное время столь ответственное дело могли делать только люди, вернувшиеся с войны, и лучше будучи увешанными наградами. От читателя требовалось единственное, научиться понимать пыл военных людей, кому трудно сменить манеру управления. В этом плане книга Бабаевского оказывалась поучительной: рассказывала про становление села под руководством бравого вояки, теперь вынужденного сменить поле боя на поле для сельскохозяйственных работ. А как это будет делаться, о том и повествовал Бабаевский на протяжении всего произведения.

Хорошо, когда отважный человек берётся помогать в быту. Но как его терпеть, ежели ему милее иные порядки? Пусть он воевал, так разве то даёт право превозносить себя над окружающими? Разве будет толк, если дать топор человеку, который прежде с ним мог идти в атаку, либо отбивался от врага? Теперь топором следует созидать. Конечно, придётся выстоять перед напором. Правда, в советской литературе был приём, благодаря которому можно обучить самого несговорчивого оппонента. Требовалось пристыдить, показав достойный пример. Да, вернувшийся с войны заслуживает уважения. Вопрос в том: чем он лучше других, продолжающих жить, кто ещё раньше него не менее прославился в других событиях, как в той же гражданской войне. Может и те некогда желали наводить железные порядки, сгоряча заставляя подчиняться. Вот и ретивый герой Отечественной войны вынужден будет смирить нрав, так как никто в нём не видит объект, заслуживающий безоговорочного почитания. Понимал то и читатель, особенно отстоящий от писателя на многие десятилетия, успевший повидать своими глазами уже другие войны, а то и наслушаться про них от очевидцев.

Несмотря на размер произведения, ни один из моментов повествования не выделяется. Действующие лица предстанут благодетельными людьми, которым желается покорение новых горизонтов. В них нет отрицательных черт, они одинаково достойны достижения высоких результатов в сборе урожая, в обретении счастья для себя и страны в целом. То есть Бабаевский показал стандартное для советской литературы стремление отображать надежду на достижение лучшего, нежели есть, невзирая на то, что и без того всё было хорошо. Из этого возникает осуждение для действующих лиц, призванное не укорять, а демонстрировать, насколько широки перспективы: всегда есть к чему стремиться. Из этого исходит и понимание такого принципа, как выполнить пятилетку, допустим, в четыре или три года. Читатель волен сам в том убедиться, читая лауреатов Сталинской премии.

Читатель вправе возразить, сославшись на очевидное обстоятельство, должное быть ясным каждому: ни одна из премий не должна создавать мнения, будто она была настолько значительным явлением, чтобы с результатами соглашалось большинство, прежде всего знакомясь именно с её лауреатами. Не стоит забывать про реалии советского государства, где политика правительства становилась очевидной для населения не по речам чиновников, она смотрела на людей со страниц художественных произведений и с экранов, отражавших схожие по содержанию художественные киноленты. В том было благо страны, и в том же заключалось её горе, но не нужно об этом судить категорически, особенно опираясь на реалии текущего дня, далёкие от некогда происходивших событий.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Изучать творчество Мельникова легко и тяжело одновременно. Вроде бы всё находится на поверхности, бери и читай. Однако, деятельность Мельникова была многогранной, по большей части оставаясь уделом прошлого, так как он предпочитал писать для возглавляемых им периодических изданий. Конечно, со временем за его творчество возьмутся всерьёз, появятся монографии, вроде библиографического указателя, составленного Кудриной и Селезнёвой. Да и тот указатель будет служить скорее в качестве вспомогательного материала, так как практически нельзя разобраться в наследии писателя, не затратив времени сверх разумного. Просто нет смысла разбираться в том, чему сам Мельников не придавал значения. Конечно, читатель знает, чем писатель занимался в молодости, как служил стране и как после зарабатывал с помощью способности выражаться художественным слогом: несло бы то существенную важность. Нужно ещё определиться, насколько наследие отдельно взятого человека заслуживает внимания, когда оно так и не стало предметом общего интереса. Может быть в недалёком будущем всё-таки появится полное собрание сочинений Мельникова, после чего всё тут сказанное утратит значение. А до той поры можно познакомиться с чем-то вроде очерка жизни и творчества в исполнении Михаила Ерёмина.

О чём можно рассказать? И расскажет ли Ерёмин больше, нежели читателю известно? Говорить про годы ученичества? И о чём толковом поведаешь? Разве только укажешь на Пушкина, бывшего для студенчества тех лет за самого почтенного и уважаемого человека в Империи. Или рассказать, каким образом Мельников путешествовал? Или может про его изыскания на тему истории? Или сразу перейти к обозрению раскола русской церкви? Читатель знает, насколько Мельников посвятил себя изучению старообрядческих общин и сектантских культов, только не всем известно, как именно он реализовывал знания в действительности, если не вспоминать про знаменитую дилогию «В лесах» и «На горах». И для Ерёмина так оказывалось проще, основную часть повествования уделив разбору как раз дилогии, оставив остальное сугубо в качестве предисловия к этому.

Разбираться с содержанием дилогии Мельникова можно долго, имей к тому желание. Другое дело, что не каждый читатель готов уделить время столь большому объёму информации, особенно понимая, какова подлинная сущность изложенного писателем. Пусть не всякий читатель придаст тому внимание, но он всё равно будет знать о том, насколько Мельников стремился дорого продавать текст, всячески стараясь писать на как можно большем количестве страниц, отчего зависела его возможность заработать. Что же, для Ерёмина такая составляющая значения иметь не будет, он начнёт разбираться с текстом, ставя содержание выше рационального осмысления. С этим ничего не поделаешь, советское литературоведение старалось взращивать исследователей, стремившихся увидеть определённое в наборе предложений, не имея способности оценивать в общем, обязательно доходя до мелочности, когда, как у тех же пушкинистов, спор мог заходить о какой-нибудь запятой, которую автор применил в обозначенном для обсуждения месте. С творчеством Мельникова таким образом не совладаешь. Единственное, постараешься изучить быт староверов, не совсем оный поняв. Кому интересен Мельников с подобной стороны, тот сам ознакомится с его исследовательскими работами.

Остаётся добавить, очерк жизни и творчества в исполнении Михаила Ерёмина предназначался сугубо для собрания сочинений из восьми томов, предваряя тем знакомство с наследием писателя. Подходя к пониманию текста именно так, должен удовлетвориться проделанной работой. Для краткого знакомства с наследием порой хватит и такого труда. Но раз читатель собрался продолжать знакомиться, обязательно выберет моменты, на которых предстоит заострить внимание.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Венгеров подошёл к пониманию творчества Ивана Лажечникова со стороны взвешенной позиции, обойдясь без восхваления. Да и были ли такие особенности, за которые Лажечникова следовало превозносить? Говорить о том, что Иван участвовал в обороне страны от вторжения Наполеона? Так ведь тем прославился едва ли не каждый, ибо отсиживаться в стенах имения тогда было не принято. А вот рассказывать о заграничном походе — как раз труднее всего. Сам Лажечников неоднократно сокрушался о потерянных записях, которые вёл, будучи на службе. Венгеров заставил усомниться в словах Ивана. Подлинно ли Лажечников сокрушался? Или может Иван навсегда похоронил свидетельства о возможном постыдном прошлом? Кто читал «Походные записки русского офицера», тот видел, насколько текст лишён самого важного — описания жарких сеч. Пусть Иван писал, как однажды едва не погиб, спасённый по счастливой случайности, тогда как значительная часть текста касалась тем скорее бытовых. И вот с этим Венгеров полностью соглашался, добавляя от себя, каким на самом деле являлся для Лажечникова заграничный поход: бесконечные кутежи, танцы, обильные пиры и заигрывания с иностранными принцессами. Только вот читателя это не совсем должно интересовать, так как Лажечников всё-таки более памятен историческими произведениями в духе романтизма.

Венгеров посчитал обязательным сослаться на Белинского, будто тот очень ценил творчество Лажечникова, в чём-то хваля за патриотизм, в чём-то за отстаивание позиции по ненужности в России крепостного права. Собственно, говоря про патриотизм, Венгеров начинал повествование, стараясь отразить именно эту позицию. Как не воспринимай творчество писателя, его личность всё-таки имеет некоторое значение. В целом, Венгеров не стремился придерживаться ровной повествовательной линии, часто отступая от основного рассказа, свободно сбиваясь на описание вторжения Наполеона, либо о том, как французский император спешно отступал. Таким образом Венгеров продолжал повествовать, смело делая широкие отступления, о чём бы он не брался сообщать.

На первые литературные опыты Лажечникова Венгеров предложил закрыть глаза. С кем не бывает! Из-под пера Ивана вышла «Спасская лужайка»? Вроде бы нет никакой ценности в произведении, но и не за это Лажечникова оценили. Только отчего не увидеть, каким писатель станет впоследствии, стараясь с первых шагов проследить путь? Венгеров того делать не захотел. Он посчитал такую трату времени лишней, делая акцент на романах Ивана. К чему должно быть приковано внимание читателя? Пожалуй, к роману «Последний Новик» — к будто бы первому историческому роману в исполнении русского писателя. Так ли это? Видимо, Венгеров решил внушить последующим поколениям, будто это действительно так, совершенно позабыв про не менее примечательные литературные художественные труды, вроде «Юрия Милославского» за авторством Михаила Загоскина. Но мнение было высказано, возражений не последовало, и до сих пор не получается определиться, кого считать первым. Впрочем, того совершенно не требуется. Потомок в одинаковой степени никого из классиков исторического романа не ценит, имея на слуху лишь несколько имён писателей, творивших в начале XIX века.

Начав хвалить, Венгеров вскоре это делать прекращает. Он посчитал, что «Последний Новик», «Ледяной дом» и «Басурман» — вершина творчества Лажечникова, тогда как всё прочее не заслуживает внимания. С таким мнением можно согласиться, поскольку век романтизма в России закончился намного быстрее, чем того следовало ожидать. Русский реализм быстро вытеснил сентиментализм и романтизм, намного опередив мировую литературу, в том числе и ещё не скоро должный зародиться во Франции натурализм.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Произведение «Необыкновенное лето» стало логическим продолжением «Первых радостей». Федин переходил к событиям гражданской войны. В изложении Константин остался столь же сухим, малопонятным для читателя. Вероятно, в совокупности написанного материала, Федин и получил Сталинскую премию. Осталось определиться, как относиться к его литературному наследию, если повествование написано тяжёлым языком, сложным для восприятия. Константин нисколько не стался ближе, создавая текст в той же сложной манере, исключая равномерное раскрытие деталей, предпочитая наполнять произведение обрывочными свидетельствами. Глотком чистоты замысла станет только история отца, пожелавшего забрать сына из детского дома, поскольку был разделён с ребёнком не по своей причине, так как вёл противоправную деятельность против монархического правительства. Всё прочее, с чем читатель может ознакомится в тексте, авторская интерпретация прошлого.

Не стоит судить критика, взявшегося со своей колокольни судить о произведении Константина Федина. Прекрасно понимая, какие события могли происходить, он не до конца осведомлён о чувствах людей, те времена заставших. Не имеет толком и представления о мыслях таких людей, особенно в годы, когда говорить требовалось в определённых оттенках понимания былого, без допущения иного трактования. Впрочем, благодаря «Необыкновенному лету» можно выработать точку зрения о самом понимании цензурных рамок, возможных не только в обществе с признаками тиранической диктатуры, но и во вполне благостном для человека социуме, где само общество будет допускать право мысли на существование. При этом приходишь к мыслям, поражающим воображение, насколько свободное от цензуры общество является ограниченным в праве на выражение слова, поскольку возникают запреты от самого общества, что ставит идею дозволения любой мысли на уровень, сравнимый с самой беспринципной цензурой, возникающей по воле государства. Как итог, свобода превращается в добровольное рабство, но это должно казаться вовсе неуместным, если рассматривать сугубо произведение Федина. Однако, ежели говорить о творчестве Константина столь затруднительно, нужно продолжить рассуждение о насущном.

Вот описывает Федин Чапаева. Но как к сему историческому деятелю относиться? Сама его роль для гражданской войны — вопрос спорный. Так как Чапаев был идеализирован в советской культуре, не будешь находить предпосылки к иному его осмыслению. Достаточно того, что Чапаева следовало превозносить, его борьбу идеализировать, а смерть признавать мученической. Ведь умер Чапаев героически, пусть не встретив вражескую пулю грудью, так как утонул или был смертельно ранен при попытке спасения. Когда-нибудь деятельность Чапаева вновь подвергнется переосмыслению, если это будет хоть для кого-то интересным. На самом деле, прошлое не должно подвергаться интерпретации, осуществления чего добиться невозможно. Причина того в очевидном, люди в настоящем пытаются в суждениях опираться на некогда происходившее, так как не имеют иных инструментов для доказательства занимаемой позиции. При этом, само прошлое может быть иначе понимаемым, согласно текущего дня. Прекрасным примером является художественная литература по историческим мотивам, где былое трактуется согласно времени, в которое писатель создавал произведение. Соответственно и понимать описываемое надо не с позиции дня, когда происходило действие, или когда читатель взялся за его осмысление, а сугубо от времени написания.

Как тогда относиться к происходящему с человеком? Достаточно черпать мысли из доставшегося нам наследия. Каким бы произведение не казалось несносным, в нём всё равно содержатся умные мысли, до которых читатель должен додуматься самостоятельно. Нужно учесть и такое обстоятельство: мысль человека в любой момент остаётся эфемерной, должной быть разрушенной через мгновение, либо в ближайшее время, когда сменится иным осмыслением бытия.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Дозоры» | Книга №4

Изначальная идея вселенной Дозоров — существует договор, согласно которому всё находится в равновесии. Но из книги в книгу Лукьяненко старается показывать обратное — никто из действующих лиц не может окончательно смириться с мыслью, что нельзя предпринимать действия против договора, так как они обречены на провал. И вот, в очередной раз, у избранных членов общества иных появляется идея уничтожить один из элементов, дабы добиться неких целей, осмыслить которые до конца всё равно не получится. Дабы это наглядно показать, Лукьяненко в быстром темпе — для написания ему понадобилось сорок дней — создаёт три повести, объединённые общим названием «Последний Дозор». Отнюдь, завершать цикл этим произведением Сергей не планировал. Объяснение тут простое — Последним Дозором будет называться организация, решившая уничтожить сумрак. Кажется, суть повествования читателю стала ясна. Осталось разобраться, каким образом Лукьяненко её развивал.

По сюжету прежних книг читатель самостоятельно пришёл к выводу о замкнутости уровней сумрака. Любой из них может служить за отправную точку, чтобы одновременно являться самым высшим и самым низшим. Сами иные до этого додуматься не могли, живя смутными терзаниями, почему для многих из них третий уровень являлся пределом. Кому-то становилось понятным, насколько иные зависимы от людей, тем более теряя магические способности, чем сильнее отдалялись. Ярким примером являлось космическое пространство, где иные полностью теряли способности. Читателю становилось очевидным, насколько такая же ситуация сохраняется и при переходах с уровня на уровень. Однако, чем далее продвигаешься по уровням, тем больше теряешь силы, затем начиная оной наполняться. Получается, сумрак закольцован. Так зачем бороться с законами вселенной? Но о чём ещё повествовать, кроме как не о разрушительной деятельности, часто посещающей человека.

Читатель уже перестал удивляться, почему силы света и тьмы снова стремятся объединиться для общей борьбы с нежелательным развитием событий, при этом они лишены стремления разрушить влияние противоположной стороны, скорее прилагая усилия для сохранения баланса. На протяжении всего «Последнего Дозора» читатель ожидал появления зеркала (особого вида иного, возникающего для уравнивания сил). Только каким образом привести положение под равновесие, если оно толком не разрушалось? Лукьяненко позволил выделиться из светлых, тёмных и инквизиции по одному представителю, тем практически не разрушив баланс договора. Другое дело, что Последний Дозор стал действовать против заведённых порядков, планируя с помощью артефактов разрушить вселенную, либо добиться небывалого могущества. Их помыслы можно понять: над договором о равновесии должен быть поставлен триумвират, ибо иного быть не может, поскольку человечеству когда-нибудь предстоит выработать понимание этого. До той поры, как в мире Дозоров, так и в нашей с вами жизни, будут происходить конфликты на почве недопонимания общих целей, ведь равновесие должно существовать всегда, иначе возникают перекосы в мировоззрении, ведущие к уничтожению здравого смысла.

Но прав ли читатель, думая, насколько мир может быть закольцован слоями сумрака? Лукьяненко имеет право разрушить и данную идею, уподобиться Данте и представить собственную точку зрения на высшие и низшие слои реальности. В конце концов, человек привык верить, что сверху него небо, где за облаками место для вечного наслаждения, тогда как под ногами — огненное горнило, грозящее бесконечными страданиями. К сожалению, вселенная Дозоров уже начинала выходить из-под влияния Сергея, в её рамках собирались творить другие писатели. Если кто-то до того мог выступать соавтором, вроде Владимира Васильева, то отныне права на самостоятельное мышление обретали другие авторы. Поэтому, рассуждать о последующих книгах цикла даже в исполнении самого Лукьяненко, не зная о творениях прочих, становится чем-то вроде седьмой воды на киселе.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Когда-то у детей были совсем другие заботы. И так было долгие тысячелетия существования человечества. С совсем юных лет детей готовили к тяжёлым условиям жизни, ни в чём не давая послабления. Только ребёнок вставал на ноги, начинал осмыслять происходящее, он тут же получал для выполнения определённые обязанности. Не со всеми детьми подобное случалось, но подавляющее большинство обязывалось нести строгую повинность. Кому-то приходилось познавать ремесло крестьянина, иные осваивали кустарные ремёсла, но для каждого ребёнка находилось занятие, которое с ним оставалось до конца его дней и передавалось уже его детям. И брались дети за тяжёлый труд не силой побуждения, а с огромным желанием, стараясь быть лучше прочих, а то и ради доброго слова родителей. Читатель имеет право усомниться в сказанном. Но нельзя сомневаться в том, что в годы Отечественной войны дети стремились помогать взрослым, вести себя подобно им и выполнять любые задачи, исполнять которые брались в самый короткий срок с наилучшим результатом. Собственно, таковым оказывается главный герой произведения Иосифа Ликстанова — юноша с золотыми руками.

Только нельзя повествовать про то, каким главный герой являлся превосходным умельцем. Вернее, таковым его следовало показать с первых страниц. У парня был талант — забивать гвозди. С этим талантом он успеет прославиться на весь Крайний Север. И читатель за него радовался, видя, какой отличный советский гражданин — этот паренёк. Надо же, с таким азартом выполняет столь важное для строительства дело — управляется с молотком. Ведь сколько гвоздей у него получается сэкономить, насколько выросла эффективность труда, каким быстрым он оказывается мастером. С таким умельцем Советский Союз быстро освоит весь Крайний Север. Но мало уметь самому, главный герой начнёт передавать знания другим. Очень быстро забивать гвозди с первого раза научатся многие, пройдя не столь уж суровую школу. О чём же повествовать дальше? Вот тут-то перед читателем возникает основной замысел советской литературы, показывать, насколько отличный специалист легко низводится до хорошего, чтобы снова бороться за звание лучшего.

Поняв, насколько главный герой — отличный специалист, теперь он ставился автором на позицию догоняющего. Неважно, каких успехов ему удалось достигнуть, теперь должен начать заниматься квалифицированным трудом. Забивать гвозди — ремесло полезное, но куда важнее работать на станке. Вот это-то у главного героя и не будет получаться. Более того, другом у него окажется не до конца сознательный парень, предпочитающий от работы отлынивать. Зато в качестве примера будут девушки, в чьих руках дело спорится. Тут бы главному герою обидеться, всё-таки у девчонок получается лучше. Только автор с подобным отношением к повествованию подходить не стал. Наоборот, следовало заставить главного героя бороться с неумением освоить важное дело, шаг за шагом осваивая возможности станка. И у него обязательно получится выполнять норму, после чего рекорды придут сами собой.

Читатель может не понять, каким образом хватало средств для производства во время войны, если некоторые станки простаивали, на которых доверяли трудиться подросткам без постоянного надзора наставника. Ребята перепортят множество материала, до всего доходя собственным умом и с помощью подсказок сверстников. Всё повествование они будут находиться в стороне от общего производства, сохраняя ощущение важности делаемого. Так ли это важно для читателя? На страницах показаны люди с разным характером, обязанные делать общее дело, невзирая на проявление личных качеств. В итоге все начнут трудиться с отличным результатом, поскольку иного не могло быть в советском государстве.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Когда Салтыков начинал явно намекать на действительность, окрашивая описываемое в приятные для чтения современниками слова, тогда он становился совершенно невыносим для восприятия. И делать это он начал с 1877 года, когда за запрет на публикацию некоторых произведений, очень быстро создавал текст другого наполнения, где всё казалось прекрасным до излишества. Первым рассказом об этом стало повествование «Современная идиллия», созданное взамен запрещённого к публикации материала. Впоследствии Салтыков стал дополнять рассказ деталями, присоединяя под одно название новые части. Таким образом «Современная идиллия» разрасталась. Но в 1879 году Салтыков переключился на другие работы, тогда как благонадёжный цикл оставался без внимания до 1882 года. Можно сделать вывод, основанный на очевидном наблюдении, гласящий: всегда получится угодить власти, сбавь риторику с осуждающей на подначивающую. Подумаешь, есть проблемы в стране, так о них вполне допускается говорить, сообщай о том в менее категорических тонах.

Как говорить о дне сегодняшнем, явно намекая читателю на его несуразность? В том есть большая проблема, которую практически никак нельзя преодолеть. Понятным получится быть только для современника или человека, хорошо осведомлённого в происходящем, так как для потомков текст ни в какой мере не станет понятным, если человек не будет иметь конкретного интереса в определённый исторический момент, да и то для него многое останется непонятным. Если отдалиться от творчества Салтыкова, взять для примера советскую литературу времён Сталина или последующих руководителей государства, то не сможешь провести разницу между описанием идиллии трудового народа, даже имея свидетельства об обратном, зная о случаях грубого нарушения прав человека на личное мнение. В советских произведениях хорошее всегда уступало лучшему, тогда как прочего до художественных произведений не допускалось. Получалась идиллия, которую следовало принять, либо выразить сомнение. Опять же, никто не возьмётся утверждать, будто идиллии вовсе не существовало, так как для кого-то всё обстояло именно так, поскольку иное его минуло, может по счастливой случайности.

Теперь возвратимся во времена Салтыкова. Будучи недовольным реформами Александра II, видя их неправильность, связанную с плохим проведением, Михаил ещё больше оказывался недовольным, теперь видя, как начинания царя-реформатора сворачивались. Но говорить о том, насколько всё будто бы хорошо, уже поздно. Даже пытайся разглядеть благо, окажешься поднятым на смех. Понимая это, выберешь предпочтение критически осмысливать действительность. Может потому Салтыков так мало идеализировал обыденность, замолчав до 1882 года. После воцарения Александра III вновь возникла необходимость приукрашивать действительность, всем было ясно, реформы окончательно будут свёрнуты, так как убийство прежнего царя никогда не даст народу желаемых им вольностей в лице следующего монарха. По этой причине «Современная идиллия» продолжила выходить из-под пера Салтыкова.

Но о чём Михаил повествовал? Кажется, нужно внимательно разобраться с каждой составляющей частью, коих насчитывается двадцать девять, считая объединённые и вырезанные цензурой. Однако, получится говорить о пустом. Придётся расписаться в бессилии осуществления этого. Не поймёшь, каким образом понимать написанное, принимая всё скорее за насмешку. Да и Салтыков, несмотря на склонность к обилию слов, не давал мысли читателя сконцентрироваться на определённом моменте, так как оного чаще всего вовсе не наблюдалось. Если о чём и может судить читатель из текста, то насколько всё кругом прекрасно. А в чём подвох? О том следует спрашивать специалистов, хорошо разбирающихся в десятилетии конца царствования Александра II и начала царствования Александра III. В любом случае, былое поросло мраком, который теперь интерпретируется так, как того желается в угоду текущего дня.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как следует рассказать о романе Василия Ажаева? С одной стороны, он придерживался правильной позиции, поддерживая взятый государством курс на построение идеального общества. С другой, в чём его могли обвинять, он не говорил о том, что действительно происходит. Какое тогда выработать отношение? Впору вспомнить проблему литературы, возникшую на рубеже веков, когда писатели спорили, как именно доносить информацию до читателя. Часть стояла на позициях романтизма: литература — есть вымысел. Им противоречили реалисты: нужно говорить о насущном. Поэтому, следует навсегда с этим согласиться, писатель будет повествовать в том духе, каким образом сам того желает. И если он видит необходимость романтизировать действительность — осуждать его не следует. Так о чём же брался рассказывать Ажаев? Про то, как обстояли дела на Дальнем Востоке, где бравые советские граждане в годы Отечественной войны строили нефтепровод.

У Ажаева всё понятно — на стройку собрали лучших из лучших. Впрочем, лучших из лучших собирали на каждую стройку в каждом подобном произведении. И все они справлялись на отлично, всегда доводя начатое до успешного окончания. Главное при этом было показать, насколько трудно согласиться с условиями труда, особенно в годы войны. Чуть ли не с первых строк Ажаев заставляет людей преодолевать себя, не готовых соглашаться уезжать от войны в противоположную сторону. И пусть на Дальнем Востоке война имелась не менее опасная для государства, в понимании чувств людей то не имело значения. Их заставляли забыть о долге постоять за государство, сразиться с немцем на поле боя, вынуждая в относительно спокойной обстановке создать условия для прокладки нефтепровода. Они будут противиться, стремиться на войну и постоянно беспокоить начальство однотипными вопросами. Особенно тяготило это людей, для которых пока работы не находилось, так как они оказывались должными ожидать подходящих условий.

Ажаев только и мог, как бороться с героями своего же произведения. Он доносил до каждого важность борьбы не сколько с явно видимым врагом, но эффективность борьбы за счёт труда, направленность на эффективность войны. Нефтепровод обязательно нужно построить, без него победы может не случиться. Кто за это окажется в ответе? Понятно, значение борьбы в тылу мало кто оценит, но нужно знать, что легко быть героем на передовой, тогда как в тылу совершать подвиги труднее. Попробуй построить этот нефтепровод там, где не ступала нога человека, ещё и в предельно короткий срок. Построй там, где отказались строить лучшие специалисты, полные уверенности в невозможности осуществления этого. Опять же понятно, легко созидать на голом энтузиазме, осознавая обречённость начинаний. Однако, Ажаев рассказывал так, что всё возведённое обязательно устоит и принесёт победу государству в войне. Ежели так, то уже хорошо. В любом случае, автор имел на то право. Да ему бы иначе не позволили — всё-таки действовала самоцензура, подсказывавшая, чего именно от тебя ожидает читатель.

Теперь можно вернуться к вопросу о том, как следует писать произведения. Неужели, в самом деле, Ажаеву следовало писать про суровые будни строителей нефтепровода? Пусть их желания не спрашивали, не говорили им, будто они являются лучшими специалистами, им просто вменили в обязанность строить, может, к тому же, поместив в неотапливаемые бараки, не всегда вспоминая о необходимости покормить. И результат их труда — полный провал на всех этапах. Ажаеву нужно было писать именно об этом? Пусть правда горше редьки, важная для человека в любом виде, но никто не возьмётся утверждать, будто правда одних окажется столь же правдивой для других.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Пусть имя Суворова значительно поблёкло с прошедшими годами, что связано с малым знанием истории России после смерти Петра Великого и до падения династии Романовых, для ближайших потомков его имя ассоциировалось с величайшими военными заслугами, как и ассоциируется ныне, но без понимания подлинно им проделанного. Николай Полевой взялся рассказать про жизненный путь полководца, предваряя тем свои крупные исторические изыскания биографического толка. Но как поведать о человеке, чья слава не должна увянуть в веках? Полевой понимал, насколько ограничен в средствах. Несмотря на прошедшие сорок три года со смерти Суворова, не вся информация о нём была доступна: может о чём-то современники тех дней предпочли умолчать, или не обо всех обстоятельствах известно. Николай выражал уверенность, что в будущем о Суворове станет известно гораздо больше. Пока же, читатель должен был принять такой вариант, какой Николай для него измыслил.

Основным предком, связывающим Суворова с Россией, стал шведский дворянин, приехавший на Русь в 1622 году. Сложно представить, чем его прельстила страна, которая за десять лет до того возненавидела всё шведское, по причине интервенции в период Смутного времени. Тем не менее, Суворов вёл род от того дворянина. Читатель теперь должен проявить интерес, когда сам Суворов понял, что ему быть прославленным военным? Пожалуй, с юных лет никто его всерьёз не воспринимал. Отец, крестник Петра Великого, сам стяжавший славу на полях сражений, в оной сыну отказывал, видя явную неказистость отпрыска, к тому же Суворов был малого роста. Может поэтому, либо по традиции, пошедшей с Петра, отец с рождения не стал приписывать Суворова ни к одному полку, дабы он начал службу с самого малого звания. Из этого и станут впоследствии рассуждать о таланте полководца, воспитанного в солдатской среде, когда он научился понимать, каким образом нужно вести себя с людьми, вверенными ему под командование. Суворов вообще был способным к умению доводить слово до окружающих, легко овладевая любым иностранным языком, когда то требовалось для общения.

В Семилетнюю войну Суворов не мог проявить умений: не позволили. Зато в действиях против польских конфедератов он добился похвалы императрицы. Блистать же начал на очередной турецкой войне, откуда пошло его имя, присвоенное ему по успехам на реке Рымник, стал он прозываться Суворовым-Рымникским, поскольку сумел тогда одолеть стотысячную армию, располагая армией в четыре раза меньше, причём русских войск под его командовании было и того меньше. Об участии в подавлении восстания Пугачёва можно и не упоминать. Стоит промолчать и про женитьбу полководца, которая его тяготила, из-за чего он во все последующие годы предпочитал проводить в походах.

Что до тактики, Полевой предпочёл об этом умолчать. Поныне нет твёрдого мнения, как именно Суворов обретал возможность столь успешно воевать. Обычно ему приписывают внезапность действий, благодаря чему заставал противника врасплох. Николай лишь сообщил, насколько Суворов горячился, сам бросался в жар боя, терял под собою лошадей и только однажды был ранен в шею (при штурме Очакова). Со смертью Екатерины Великой, в силу сложившейся обстановки, Суворов вынужден был забыть про походы, но с почётом был удостоен при Павле звания генералиссимуса, пока в его помощи не появилось необходимости — следовало остужать пыл армий Наполеона. Во многом, благодаря бесстрашию в итальянских и швейцарских походах, имя Суворова зазвучало более громко.

Для полной справедливости всё-таки скажем, как звучит книга Полевого в полном её названии — «История князя Италийского, графа Суворова-Рымникского, генералиссимуса российских войск».

Автор: Константин Трунин

» Read more