Отрицательная субстанция | 3:40

Девушка больше активности проявлять не стала, снова впав в некое состояние схожее с оцепенением. Инфекционист ещё раз попрощался и вышел из салона автомобиля. Мы едем в токсикологию, там обязаны принять нашего пациента, дома её всё равно не ждут. Я остался сидеть там же, где сидел до этого, стараясь не терять связь с реальностью, продолжая бороться со сном.

Довольно скоро меня разбудил водитель, сделав рацию громче. Весьма примечательное происшествие стряслось на этой смене – одному из докторов нашей подстанции стало плохо прямо в машине во время осмотра пациента. Его заикающийся водитель срочно попросил прислать к нему специализированную бригаду, поскольку доктор, похоже, теряет сознание. Надо будет позже узнать на подстанции все обстоятельства данного дела. Ведь именно этот доктор во время моего ужина рассказывал те самые любопытные случаи из сегодняшней практики, и он же был улыбчив до ушей, и ему же было свойственно постоянное хорошее настроение. Что с ним могло случиться? Остаётся только гадать.

Больше эфир рации никто не тревожил, будто город заснул. На помощь могла выехать бригада, которая работает на другой волне, поэтому мы с водителем остались без новых подробностей. Я снова погрузился в сон, потом моментально проснулся, бросив взгляд на девушку, чьё аморфное пребывание в автомобиле было практически незаметным.

Печка работает из рук вон плохо. Носом я уткнулся в застёгнутый воротник куртки, согревая его своим дыханием. Руки прижал к подмышкам, втянув кисти в рукава. Пальцами на ногах изредка шевелил, стараясь уловить хоть какую-то их чувствительность. Ничего приятного в этом нет, тут самому бы здоровым быть, что же говорить о других людях, которым часто бывает плохо.

Токсикологическое отделение располагается в старом-старом здании, которое больше напоминает вампирскую обитель с готическими элементами в архитектуре. Такое здание проще снести, нежели пытаться ремонтировать. Только сносить жаль – культурная ценность в его облике всё равно сохраняется. Ещё эта больница отличается самым крутым подъездом к дверям приёмного покоя, причём крутость составляет порядка сорока пяти градусов, так что с наскока не залететь, ведь заезжать нужно после поворота в узком пространстве. Не каждому автомобилю скорой помощи это удаётся, но наш и тут может себя хорошо проявить, прокрутив колёсами по льду, найдя нужную точку для опоры, толчком рванув вверх, аккуратно подвозя к самому входу.

Внутри, вполне ожидаемо, стоит запах перегара, а вдоль коридорных стен всё так же отдыхают люди, нагруженные изрядной долей алкоголя. Рядом с ними на скамейке кумарит охранник, опьяневший из-за исходящих от окружения паров. В этом помещении нет нужды устанавливать отопление, тут и так будет тепло, если не трогать живые батареи, способные отдавать его даром лучше любого старого доброго чугуна. С батареями же получается слишком жарко, но сон от этого будет ещё крепче. И сон охранника тоже. Он, похоже, не охраняет, а спит в сидячем положении, поскольку не обратил на вошедших ни малейшего внимания.

Девушка идёт за мной следом, никак не реагируя на окружающую обстановку. Дверь в приёмный покой открыта, там сидят две женщины в белых халатах, одна из которых встречает нас весьма громким голосом, в котором тёплых ноток уловить не получилось, скорее, стало сразу ясно, что нам тут не рады.

К женщине справа больше всего подошло бы определение халда. Таких наглых и оскорбляющих вопросов ещё стоит поискать. Ладно бы она всё это говорила мне, но она больше обращалась к моей пациентке, угрюмо присевшей на край кушетки. Начав с собирания всяких глупостей о внешнем виде и заканчивая сомнениями насчёт моей собственной адекватности, коли вожу к ним наркоманов, когда им работы и так хватает, достаточно взглянуть на заполненный коридор.

Не сразу она позвонила в отделение, откуда позвала доктора. В отдалении послышался лязг механизмов, приводящих лифт в движение. Я продолжал сносить поношения женщины, пока в приёмный покой не зашёл доктор. Халда и при его появлении не сбавила темп потока уничижающих выражений. Доктор на неё даже смотреть не стал, наверное, привык к невозможности приструнить подобное проявление агрессии. Он сразу приступил к осмотру пациента, внимательно вчитываясь в мой сопроводительный лист.

Каким-то образом он исключил отравление наркотическими препаратами, ещё при мне отказав девушке в госпитализации. Оставлять ее у себя более пяти минут он не собирался, никаких анализов делать тоже. В карточке у меня он всё равно расписался. Надеясь на его благоразумие, я пошёл к автомобилю. Практически сразу за мной следом вышла и девушка. Тот доктор ей не поверил, хотя пыталась ли она сама что-то толком ему рассказать? Может, и рассказала, из-за этого и была сразу отправлена из приёмного покоя в сторону дверей.

Девушка стала более разговорчивой. Про инфекцию ей доктор не поверил. Наоборот, указал на отсутствие каких-либо отметок об осмотре инфекционистом в моём сопроводительном листе. Он ей предложил вернуть меня обратно да переправить в инфекционное отделение, чтобы у него не было никаких сомнений. Кто во всей этой ситуации оказался виноватым? Скорее всего, я. Не позвонил старшему врачу тогда, не сделал этого и сейчас. Впрочем, я понимаю, что девушку всё равно нигде не примут, и куда её сейчас девать, не имею никакого представления.

Проехать мимо дома родителей? Девушка отказалась. У неё есть хороший знакомый, что живёт недалеко от больницы, который ей точно не откажет в ночлеге. Я всё-таки не зверь, чтобы оставить человека на морозе без всяких перспектив, поэтому согласился довезти.

Снова я переместился в салон. Теперь уже не из-за боязни неадекватных реакций, а сугубо из прозаических соображений – как бы у меня из салона ничего с собой в качестве полезной для перепродажи вещи не прихватили. Может, и нет у неё никакого друга. Всего лишь лапшу на уши вешает. Я решил в очередной раз помочь нуждающемуся человеку. Совсем неважно, что она будет делать дальше, главное – достойно проводить за двери, да со спокойной душой.

Её друг живёт практически по пути на подстанцию. Буду надеяться, вызов нам за это время не дадут. Отзвонившись диспетчеру, мы тронулись в обратный путь. Я уже не засыпал – всё как-то улетучилось. Всё-таки я на ногах двадцать четыре часа, значит, пора заново вставать – организм всегда подстраивается под режим. Хорошо ты себя чувствуешь или плохо – всё регулируется за тебя. Вне сна осталось следить за девушкой. Она уже не была тем аморфным созданием, теперь её взгляд ожил, а тело изредка вздрагивало от пробирающего холода. Значит, в жизни у неё появилась новая цель.

В голову лезут мысли о бесперспективности жизни вообще и о тщетности бытия: от праха до праха, оставляя после себя свободное место. Каждый может жизнь прожить на своё усмотрение. Я стараюсь приносить пользу людям, девушка передо мной не задумывается о следующем дне – разный подход, а итог всё равно один. Будет это раньше, будет это позже – не такая уж и великая разница. Человек может лишь оставить после себя воспоминания, но и они не будут жить вечно, сгинув в бездне миллиарда новых лиц. Всё – суета, всё – тлен, всё – краткий миг на отрезке мироздания. Остаются при тебе только моральные установки и этические принципы, навязанные обществом. Трудно истребить внутри себя чувство фатализма, но это лучшее средство от любых проявлений депрессии. Завтра не наступит никогда – такой девиз для каждого отдельного человека; верить в счастливое будущее – для общества в целом.

Совсем ребёнок – крохотное создание, запутавшееся в своих мыслях. О себе ли я думаю или думаю о других? Погружаясь в ночные размышления, стараешься в уставшем от работы мозге найти немного мудрости для поддержки себя лично, а не кого-то рядом. Отчего я пытаюсь оправдываться, когда передо мной сидит яркий пример эпикурейца, поставившего себя выше общественной морали, наплевав на жизнь вообще, подпав под власть химической формулы. Его образ не является целью подражания – он при любом раскладе будет отрицательным примером для отражения событий текущего момента.

Человек всегда берёт на себя слишком большую ответственность, стараясь обвинить себя во всех грехах, тогда как он всего лишь животное, пользующееся единственным средством защиты, которое дала ему природа, а именно сообразительностью. Борьба за существование идёт по всем фронтам и будет идти бесконечно долго. Нельзя помирить всех людей, когда даже звери в дикой природе в смертельных схватках отстаивают границы своих владений. Обществу такое поведение не требуется, оно всё больше старается сделать каждого человека мирным созданием – покуда разработанные законы становятся стоп-сигналами для выбросов агрессии, мы всё более будем походить на безропотных овец, мирно жующих траву, пока их охраняет пастух с собакой от голодных хищников. Во многом сейчас такое уже наблюдается. Достаточно немного открыть сознание, отключив средства массовой информации, засоряющих мозг ростками внутренней агрессии. Перелом наступит тогда, когда вся информация будет вычищена от черноты и станет подобна радужным облакам – тогда действительно зазвонит колокол, а мост для отступления будет варварски разрушен.

Сидящая передо мной девушка когда-то была членом общества, выполняя все возложенные на неё функции: посещала школу, возможно, работала, а позже сорвалась. Для неё мост разрушен, и она по другую его сторону, доступ к которой когда-нибудь будет закрыт для всех. Но если задуматься, то лучше быть с одной из сторон уже сейчас, а не находиться на самом мосту, как поступает большинство, медленно продвигаясь по прямым рельсам, изредка откатываясь назад. Бесконечно длинный мост несёт в себе угрозу в любой отрезок времени. Утрировано: с одной стороны чёрт, с другой – ангел. Антиутопия и утопия… Только вечная жизнь сможет дать ответы на все мои вопросы. Но зачем жить вечно? Чтобы во время одного из космических перелётов, сбегая с планеты, рассыпаться в пыль. Опять прах.

Все мои мысли привели только к одному для меня очевидному выводу – прожигатель жизни не поймёт фаталиста, хоть их взгляд на мир практически идентичен. Только один берёт всё, что ему доступно, а другой – всё отвергает. Получается бег в разные стороны иллюзорного моста, который отчего-то плотно засел в моей голове, создавая в воображении паровоз. Было бы теплее, да не шёл бы пар у меня изо рта, и не было бы сейчас ни паровоза, ни моста, ни всего этого вообще.

Девушка встрепенулась, говоря о повороте на следующем перекрёстке. Я сразу вступил в роль посредника, передавая всю нужную для движения информацию водителю. Ехать тут недалеко – так продолжала убеждать меня девушка. И действительно, через три минуты на её лице заиграла улыбка, и она в первый раз посмотрела мне в глаза, отчего я даже ямочки на её щеках увидел. Такой радужный, приятный, жизнерадостный человек сейчас был напротив меня. Мне даже стало тепло внутри, видя такое проявление простого человеческого счастья в том человеке, о котором я совсем недавно не мог предположить ничего хорошего. Забитое дома создание теперь преобразилось в пышущую цветом розу, спрятавшую острые шипы за прозрачной нежностью лепестков.

Детское наивное лицо быстро потеряло радостное выражение, когда дом оказался не тем, который ей нужен. Но оптимизм в ней не пропадал, она жадно выхватывала глазами каждое последующее здание, стараясь соскрести лёд со стекла ногтями, грея ладони и прикладывая их на затягивающие морозом места. Ещё пять минут мы продолжали неторопливое движение, теряя всякую надежду, а девушка всё чаще озиралась по сторонам, пытаясь хоть где-нибудь увидеть нужный ей дом. Наконец-то она попросила остановиться, затем поблагодарила и, уверив нас в том, что нашла нужный дом, вышла, аккуратно закрыв дверь. Мы немного постояли, наблюдая, как она перебирается по сугробам, прокладывая путь к одной из высоток, где, видимо, и ждёт её тот самый лучший в мире друг. Я вышел из салона и сел в кабину. Теперь можно ехать на подстанцию.

Знаю, что нельзя никогда делать добро – оно всегда обернётся злом. Каждая смена служит тому подтверждением, но как перебороть себя, если изначально являешься таким человеком, что не может никогда поступить плохо, даже из чувства мести и при любых обстоятельствах, портящих настроение. Могу лишь хлопнуть дверью, ударить стол кулаком, слегка повысить голос – вот и все мои способы выброса эмоций. Могу ронять слёзы… но от этого хуже будет только мне. Как бы вся эта история боком не вышла. Надеюсь, не обвинят меня ни в чём. Знаю – когда придёт пора, то спросят за всё, забыв о хорошем. Говорят, после смерти человека ждёт суд, где взвесят все хорошие и плохие дела, чтобы определиться с раем или адом. Не стоит верить таким словам – для весов будет заготовлен только негатив, ведь о добре быстро забывают.

Диспетчер по-прежнему сохраняет молчание – может, всё-таки доедем до подстанции, где ляжем на кушетку, вытянем ноги, укроемся с головой да забудемся до утра. Осталось совсем немного времени до конца смены, и это время хочется провести в абсолютном спокойствии без происшествий. Хватит терзать душу, она и так продолжает метаться. Все пациенты этой смены забыты, осталась в памяти лишь радостная девушка-наркоманка, ушедшая по сугробам в сторону чернеющих дворов. Да и она в памяти не задержится, когда настанет пора идти домой.

…из провала меня вытряхнул водитель, хлопая рукой по плечу. Диспетчер не дал осуществиться мечте.

Разделы книги:
Оглавление

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *