trounin.ru

Все вызовы собираются в едином центре, куда люди звонят и откуда идет распределение по подстанциям либо напрямую бригадам, если они находятся вне подстанций. Сейчас вызов пришёл через компьютер. Было бы любопытно наблюдать работу колл-центров банков или сотовых операторов, когда после поступления вашего запроса к вам сразу выезжал бы специалист, чтобы на месте устранить все неполадки и угодить любому вашему желанию. Там всё решают дистанционно, но на скорой помощи считается, что пациента нужно видеть лично. Возможно, в каких-то городах всё решается по телефону, а не как у нас, когда посылается бригада, хотя человек всего лишь хотел узнать адрес дежурного стационара, куда собирался поехать самостоятельно. Его попросили подождать медиков, которые приедут и сами разберутся в ситуации. Случай кажется неправдоподобным, но такое случается регулярно, отчего удивляться не приходится.

Усталость начинает сказываться всё больше. Поднимаясь на пятый этаж зашарпанной высотки, я испытываю внутри себя борьбу гнева с благоразумием. Надо помогать людям, несмотря на их свинское к тебе отношение. Хочется каким-либо образом напакостить или вообще ничего не делать, а развернуться и уйти. Только заранее знаешь об обстановке, когда вокруг соберутся все соседи, да начнут на тебя давить, упирая на плохое самочувствие человека. Как бы не так, думаешь про себя, если бы только ему действительно было плохо. Как может быть ему плохо, опять думаешь про себя, если в лёгких всё чисто, дышит он нормально, приступа никакого нет, а просто человек ловит кайф от укола, который ему приятно получать в состоянии алкогольного опьянения. Вколоть и уехать спокойно – иначе невозможно.

Входная дверь в секцию дырявая в районе замка, поэтому она легко открывается изнутри. Но я всё равно стучу, ведь негоже вторгаться на чужую территорию, даже если тебя там ждут. Дверь пациента сразу прямо. Он сидит в привычной позе астматика, с усилием выдыхает воздух, глаза широко открыты, запах свежего алкоголя в воздухе, несколько впечатлительных соседей, находящихся всё в том же алкогольном опьянении. Я постарался было собрать анамнез, да где же разговаривать с человеком, пытаясь узнать о проблемах с его здоровьем, когда благожелатели готовы тебя разорвать, видя спокойного медика, не желающего раскрывать ящик, чтобы вколоть целебное снадобье.

Прошу всех покинуть помещение и не мешать работать, отчего удостаиваюсь грубых выражений, а один из выходящих специально пошатнулся, чтобы задеть меня плечом. Пациент продолжает сохранять удручённый вид, иногда вздыхая, поддерживая образ болезного. Не знаю почему, но пациенты любят показывать себя более больными, на чём их иногда ловили. Сейчас от меня требуют только укол. Ехать в больницу отказывается – причина в отсутствии денег на обратную дорогу. Купить лекарства для каждодневного приёма отказывается – причина снова в отсутствии денег. Разумный выход имеется, когда на алкоголь надо откладывать, а скорая помощь всегда под рукой.

Отмечаю в себе некоторую агрессивность, которую стараюсь всеми силами погасить: я не принадлежу себе, я сейчас на работе, я – никто, я – инструмент, я – помыкаемое создание, я сам обрёк себя на такую жизнь, никто меня не уважает, никому я не важен, я – номер на компьютере, я – оранжевый ящик с медикаментами, я – шприц с раствором.

Присесть мне некуда – еле пристроился в углу, где стоит маленький обеденный столик, куда я посмел поставить ящик с медикаментами, чтобы постоянно не наклоняться. Безусловно, можно выстроить ампулы на полу и уже с него набирать всё это в шприц, только в комнате, мягко говоря, срач.

Когда я набрал лекарство и подошёл со шприцем к пациенту, то он недовольно посмотрел на мою обувь, а потом на меня, одаривая презрением, переводя взгляд на свои ноги. Он, как бы, разутый, так почему я не разулся. Не стал ему говорить про опасности разувания на вызове, что можно наступить на иголку либо в чью-нибудь мочу, а то и грибок подхватить. Я проигнорировал его намёк, продолжая молча устраивать его руку в удобном для меня положении, перетягивая плечо жгутом, начиная искать вену. Приглушенное освещение, сонливость, отсутствие всякого желания быть полезным – всё это продлило мучения пациента, пока я продолжал иглой искать вену и никак не мог её найти. Мужчина скрипел зубами, но терпел. Выбирать ему не из чего.

Сторонний наблюдатель обязательно меня бы уже съел, но я вовремя удалил всех доброжелателей из помещения, поэтому теперь могу работать без отвлекающих факторов. Не найдя вен в одной руке, стал их искать в другой. Может, мои руки не хотели мне помочь – такое вполне реально. Во второй руке вены оказались ещё хуже: они либо сразу лопались, либо оказывались забитыми. Переключил внимание на кисти, куда ставить гораздо больнее. Думаю, пациент потерпит. Сейчас он сидит, зажав ватки в локтевых впадинах, пытается меня обругать да укорить в неумении ставить уколы. Его право так считать. Только я его сразу обрадовал, что пока не найду у него нормальную вену, то от него не уеду.

Взял иглу калибром поменьше – такой проще осуществлять инъекцию на небольшом оперативном просторе. Пока пациент держит жгут на предплечье, я всё-таки нахожу вену и начинаю вводить лекарство. Пациент отпускает жгут и замирает в неподвижности. Пока ставил укол, заболела спина. Вот я стою над пациентом, попеременно глядя на место инъекции и на лицо человека, чтобы не было ухудшения самочувствия и лекарство не пошло мимо сосуда. Можно было бы, конечно, немного промахнуться, надув под кожу, только я не форменный садист: во мне присутствует что-то от человека, чего нет в моём пациенте, пребывающем в пьяном угаре, ссылающемся на свою бронхиальную астму.

Честное слово, ни разу не видел у него приступ. Всегда вижу пьяным да с однотипными жалобами. Приступа нет и сейчас, его можно называть полностью здоровым, только в состоянии алкогольного опьянения, но просто так человека не оставишь, поскольку за дверью поджидают добрые люди, готовые на мне оторваться, если я человеку откажусь оказывать помощь по причине её ненужности. Такое называется – по социальным показаниям. То есть если хочешь остаться целым, тогда подчиняйся желаниям толпы.

На выходе доброжелатели задают ожидаемый вопрос, причём с характерной улыбочкой в виде форменной издёвки, спрашивают, будет ли жить этот человек. Могу ответить только, что он будет жить, но только если пить перестанет, а иначе это трудно назвать жизнью, когда день за днём твой организм зависит от новой порции алкоголя, пребывая в неприятной тряске всё остальное время, ожидая и предвкушая следующий стакан.

Каждый живёт согласно своему убеждению. Моё не совпадает с интересами таких людей по причине легко объяснимой – не употребляю. Версий о пользе и вреде алкоголя много – все они упираются в главный закон медицины: поступайся чем-то другим ради более важного. Понимаю, мой мозг к старости станет напоминать что-то хрустящее и забитое, мои мысли потеряют былую остроту, а способность осознавать окружающий мир притупится, только с печенью у меня проблем точно не будет, да и лицо останется цветущим, не обременённым морщинистыми складками, вплоть до сочного цвета волос, куда не должна попасть седина, если стрессы на этой работе меня не доведут окончательно.

После инъекции пациент лучше дышать не стал – лучше дышать невозможно. Предложил ему поехать в больницу – отказался. Предложил я не просто так, а заранее зная о возможности повторного вызова – когда этому человеку захочется получить новую порцию лекарственного раствора, он не задумываясь вызовет скорую помощь снова. Для меня же это обернётся испорченной статистикой, о которой я сильно не переживаю, поскольку всё это входит в возможные погрешности за счёт неадекватной клиентуры, однако неприятно становиться источником испорченного настроения других людей.

Паспортную часть переписал, сигнальный лист оставил, попрощался и вышел. Можно смело спускаться на первый этаж, чтобы вдохнуть свежего воздуха вне пропитанных перегаром стен дома. Мне не чинили препятствий – все разбежались по своим комнатам. Время позднее, пора всем спать. Отметил для себя начало нового дня, проведённое в столь скверных условиях. Обиднее бывает в смену на Новый год, когда страна сидит за праздничным столом, а ты едешь на вызов, где тебя не встречают, так как сами заняты застольем, лишь случайно вспоминают о том, что кто-то из присутствующих вызвал скорую помощь, попросят сделать звук телевизора потише да услышат надрывающуюся трель звонка от человека, стоящего в полном недоумении под дверью более десяти минут. Что случилось? Знаете, сегодня днём вот его избили – надо снять побои. И совсем неважно, что скорая помощь таким не занимается, что избит человек был ещё ранним утром. Праздник продолжается, уже никто не вспомнит о том, зачем всё-таки вызвали именно в это время.

Как хорошо осознавать, что в нашем мире нет всей той мистики, которой так ловко пытаются запугивать человека. Сплошные выдумки и ни слова правды – именно так можно охарактеризовать всё мистическое и ужасное. Кто-то борется с полтергейстами, кому-то по ночам мерещатся вампиры и оборотни, а иные люди патологически не могут находиться в темноте, потому что их воображение в слабо различимом пространстве начинает рисовать фантастические образы, чаще всего наполненные кошмарными воображаемыми созданиями, для которых существует лишь одна цель – растерзать человеческую оболочку. Даже тараканы устремляются прочь от человека, стараясь приближаться только ночью, да не с целью забраться в ухо или нос, а заползти под одеяло и прижаться к вам поплотнее, согреваясь и получая свою порцию пользы от тесного общения. Безусловно, страшно ходить одному по тёмным подъездам – вне работы такое боязно совершать, а вот на работе организм принимает факт неизбежности, полностью подчиняясь необходимости.

До машины я дошёл практически на автопилоте, пытаясь справиться с единственным в мире проявлением мистики – желанием спать. Большую часть жизни человек отдыхает. Так устроен организм, позволяющий равномерно распределять силы. А может, это специально заложенная в нас программа, ограничивающая потенциал возможностей, много теряющий из-за таких ограничений. Вне работы сокрушаешься малому количеству часов в сутках, на работе, наоборот, был бы рад, если бы они были хоть на несколько часов покороче. Идёт постоянная борьба двух противоположных желаний: обладать неограниченным временем и по максимуму сократить время. Обычный человек, работающий по пятидневной схеме, зовёт пятницу для окончания рабочей недели, зовёт конец месяца для получения заработной платы, зовёт скорейшее начало пенсии – но такое подразумевается, об этом мечтается, но в действительности этот момент хотят оттянуть.

Сотрудники скорой помощи тоже ждут день получения заработной платы, для них жизнь также пролетает от получки до получки. Годы идут… и вот она, заслуженная пенсия. Если, конечно, она будет. Моя бабушка говорит, что в годы её молодости постоянно пугали увеличением возраста выхода на пенсию. Современное положение дел даёт представление о бесполезности выплат в пенсионный фонд, поскольку пенсионеры больше от этого не получают, а пенсионный фонд строит себе дворец за дворцом – это всего лишь спонсирование государственной структуры, а не надежда на собственную пенсию по старости. Вот взяли бы, да позволили человеку самостоятельно решать – откладывать себе на старость или добровольно платить ежемесячные пенсионные отчисления, которые, кстати говоря, всё равно растают в неизвестности.

Согласен, пока спускался по лестнице, мне снился сон о сне, захотелось добраться до постели, отдохнуть несколько часов. Водитель по-прежнему спит, навалившись на руль. Я поставил ящик с медикаментами в салон, а сам запрыгнул в кабину, где все так же холодно. Разбудил водителя, отзвонился диспетчеру. Нового вызова не последовало, значит, мы возвращаемся на подстанцию, где на подъезде с удивлением обнаруживаем трактор, расчищающий подъезд к гаражу.

Поужинавшие бригады так никуда и не уезжали. Несколько человек развлекают диспетчера, грея руки о кофейные кружки. Остальные разошлись отдыхать – нужно пользоваться возможностью. Я спросил людей в диспетчерской о том, почему они не спят. Они лишь с вымученной улыбкой категорически помотали головами из стороны в сторону – зачем издеваться над организмом, всё равно скоро вызов придёт. А если не придёт? Они уверены, что обязательно будет, иначе не может быть. Но всякое случается.

Я из тех, кто надеется до последнего на благополучный исход. Прилягу отдохнуть да утром встану, радуясь солнечным лучам. Почему бы и нет. Каким бы я ни был – оптимистом или фаталистом, флегматиком или доверчивым человеком, – главное, не унывать. Что-то держит меня на этой работе: при всех минусах вижу только плюсы. Иные скажут, что живут одним днём, а другим ближе понятие неизбежного исхода, можно получать удовольствие или не задавать себе глупых вопросов. Достаточно почувствовать себя каплей в водоёме, и уже от осознания характера общего потока строить свои собственные выводы. Если болото, то выбраться невозможно. Если бурная горная река – вперёд к новым горизонтам. Если океан – пришло время перемен: испариться и начать всё заново.

Хорошо чувствовать себя каплей в окружении себе подобных. Только сейчас мне предстоит упасть обессиленным на кушетку, закрыть глаза и постараться себя сохранить, не поддаваясь влиянию пробирающего холода. Оставить частницу тепла, не позволив организму переступить порог нуля.

Несуразный сумбур играет с моим разумом в странные игры. Я снимаю обувь, забираюсь под одеяло, чувствую холодную поверхность, меня бьёт озноб, пальцев на ногах будто коснулся ментол, жду отдачи организмом тепла окружающей среде. Возникает ощущение провала в пустоту.

Разделы книги:
— Оглавление