trounin.ru

Терпения Михаил не имел, не собираясь считаться с чуждыми ему литературными экспериментами. Некогда он сам вступал в писательскую жизнь, допуская погрешности в творчестве. Теперь казался строг, не дозволяя другим ошибаться. Не задалась у него и поэзия, может потому он особо подходил к разбору поэтических сборников, высказывая своё мнение, будто имел на то дозволение. Конечно, критика не подразумевает умения писать беллетристику или поэзию, однако взвешенный подход не помешает. Но к чему не стремился Салтыков, о том остаётся лишь сожалеть.

Под рассмотрение попало издание стихотворений Всеволода Крестовского, начинавшего тогда литературный путь. Вместо поддержки, ибо находил место проявлению таланта, Михаил предпочёл разговаривать о людях второго сорта. Таковых он находил везде, как в поэзии, так в прозе и само собой среди публицистов. Зачем они сотрясают воздух им одним нужными рассуждениями? Приходится злиться за бесполезно проведённое время. Может уже потому Салтыков вновь негодовал, уставший искать действительно интересное, находя хотя бы нечто, о чём он мог худо-бедно рассказать. Крестовский — не совсем шантрапа, молод он и истинно имеет талант: примерно так говорил Салтыков. Где тут не пасть духом, отказавшись писать стихотворения вообще. С другой стороны, негативные эмоции — лучший источник для пламенных стихов. Может потому Михаил и ругал Крестовского?

Касательно Каролины Павловой и ей подобных поэтов современности, Салтыков придумал термин «мотыльковая поэзия». Сие трепетное существо живёт, будто не живя, встречает на пути преграды, не собираясь их преодолевать, порхает крылья и упивается ощущением окружающей существование близко прогуливающейся смерти, уподобляя ныне живущее — мёртвому, а мёртвое воспринимая должным жить. Такие существа боятся обыденности, не готовы принимать происходящее в реальности, стремясь от этого отдалиться и жить в иллюзорных мирах. Взгляд Михаила строг, но вместе с тем и в чём-то правдив.

Слогом писателей Скавронских была проза. Следует сказать особо, существовали два автора-однофамильца, причём взявшие данную фамилию в качестве псевдонима. Собственно, с точки зрения Михаила, посредственный Н. Скавронский (псевдоним Александра Ушакова) и в меру талантливый А. Скавронский (псевдоним Григория Данилевского). А так как читатель постоянно путался, Салтыков провёл небольшое расследование, стремясь выяснить, кто именно пользуется личной подписью Скавронского. Объяснение необходимости использования однотипных имён понятно — так проще найти случайного читателя, не узнавшего в любимом писателе подмену. Может тут стоит говорить о Бобчинском и Добчинском из «Ревизора» Гоголя? Вдруг окажется, что оба писателя — суть один автор, прибегающий к своеобразной мистификации, а то и просто запутавшийся, какой именно у него псевдоним.

В 1864 году Михаил подольёт масла в огонь, вспомнив прежде неписанную заметку, когда ему нужно будет рецензировать роман А. Скавронского «Воля». Будто бы восхищаясь, Салтыков наконец-то придёт к выводу, почему взятый для рассмотрения им автор довольно забывчив. Окажется, Скавронский не помнит, о чём писал на предыдущих страницах. Сюжет превращается в чехарду событий, где по логике не получится свести концы с концами, осознавая противоречивость рассказанного читателю. При этом Н. Скавронский уже не вспоминается, если он вообще имел хоть какое-то значение.

Сомневаться не приходится, Салтыков вдохновлялся критикой. Судя по объёму прочитанных книг, на собственное творчество у него почти не оставалось времени. В таком потоке информации, не самой радующей, Михаил находил место взвешенным словам, делясь с читателем результатами размышлений. И за это его тоже следует поблагодарить. С какой бы категоричностью он не подходил к писателям-современникам, их имена заслужили более пристальное внимание.

Автор: Константин Трунин

» Read more