trounin.ru

Льву Толстому не было ещё тех тридцати лет, по достижению которых люди, решившие себя посвятить писательству, начинают делать робкие шаги. У него было желание делиться мыслями на бумаге, чем он успешно и занимался. Ранний Толстой — это скорее жизнеописание, нежели художественная литература. Он излагал свершившиеся моменты: в частности делился с читателем эпизодами своего детства и юности, после чего создал цикл заметок о посещении им Крымского театра войны с Турцией. Многое оказало влияние на впечатлительного молодого человека, подмечавшего все мельчайшие детали происходящих событий. Толстой не просто созерцал, но и философствовал. Благодаря поездке в Севастополь он понял, что с людьми надо разговаривать не лично, а с помощью литературы. В год написания «Севастопольских рассказов» из под его пера вышли «Записки маркёра», а немного погодя «Альберт», где проявился тот самый Лев Толстой, произведениями которого будут зачитываться последующие поколения.

Рассказы про Севастополь — это сборник очерков, даже миниатюр. Толстой не стремился превращать короткие истории в многотомные произведения. В каждом из них есть идея, стремительное развитие и моментальный финал. По сути, их можно назваться выдержками из личного дневника, который Лев Толстой обязан был вести; иначе он не смог бы воссоздать из ничего такое количество разных сюжетов. Думается, эти рассказы могли быть заказаны каким-то определённым печатным изданием, отображавшим ход войны. В таком случае становится понятным и малая форма произведений, а также сухость повествования. Текст полностью умещается на одной, реже на двух полосах. Сначала читатель знакомится с первыми впечатлениями прибывшего на фронт человека, и только потом Толстой начинает раскрывать характеры людей. К сожалению, Севастополь был сдан врагу, поэтому страдания людей на войне очень огорчили писателя, и без того переживавшего за случайные и нелепые смерти, происходившие изо дня в день, пока он пребывал в оборонявшемся городе.

«Альберт» для Толстого — эксперимент над собой. Писатель старается придумывать образы, как и раньше опираясь на жизненные наблюдения. Толстой создаёт перед читателем портрет пропащего музыканта, злоупотребляющего алкоголем. Драматический сюжет понятен читателю, но сам стиль повествования оставляет желать лучшего. Ясно, что Толстой не просто рассказывает — он желает донести важную мысль. Но мысль тонет вследствие неумения грамотно построить текст. Получается сумбур. И это не так критично, так как Толстой успешно совершенствовался, для чего ему нужно было пробовать себя снова и снова. Беда, конечно, заключается в нежелании писателя признаться в том, что он плохой беллетрист. И его проба пера не должна была становиться достоянием общественности. Впрочем, критика читателя тоже важна: без неё нельзя понять, что именно избегать, а чему уделять больше внимания.

Драгоценный камень среди малой формы — «Записки маркёра». В этом рассказе присутствует Нехлюдов — сквозной персонажей нескольких произведений Льва Толстого. Писатель продолжает раскрываться. Он даёт представление о нравах в высшем свете, погрязшем в скуке. Люди не знают чем себя занять, прожигая жизнь игрой в карты и на бильярде, спуская состояния буквально за один вечер. Этот сюжет позволил Толстому поделиться собственными представлениями о жизни с читателем. Писатель открыто не осуждает, но он ярко намекает на ожидаемое завершение земного пути для всех тех, кто не приспособлен жить в мирной обстановке. Согласно Толстому получается, что война является отличной разрядкой для многих людей, занимая всё их свободное время и используя по прямому назначению: для дурости в головах не остаётся места, а значит никто не будет накладывать на себя руки. Толстой умело воззвал к совести. В наши дни «Записки маркёра» можно адаптировать под разные реалии от банальных банковских проблем до насущной скуки в ожидании больших потрясений.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Модель мира, где всё основывается на постоянном бездумном потреблении, обязательно будет преобладающей над всеми остальными вариантами бытия. Жизнь человека слишком скоротечна, чтобы можно было задумываться о будущем, а когда незаметно подкрадывается старость — тогда уже поздно оглядываться назад и анализировать прожитые годы. Краткие двадцать-тридцать лет мнимого экономического благополучия оборачиваются тяжёлыми буднями других людей. До Джона Стейнбека с реалиями американской жизни читателя знакомили Теодор Драйзер, отлично показавший действительную правду о перетягивании одеяла на себя, и Джек Лондон, открыто описывавший грядущий крах современного ему общества. Железная пята действительно накрыла мир, когда капиталисты наступили на горло пролетариату, не собираясь сдавать позиций в набирающей обороты технической революции. До массовый столкновений дело в итоге не дошло, хотя всё к тому располагало. Совесть приниженных людей редко находит дорогу к справедливости — её подменяют всем чем угодно, только не действительной справедливостью в угоду всё той же приниженной совести. Стейнбек предложил читателю совершить экскурс в мир разорённых банками американских фермеров тридцатых годов XX века, вынужденных глотать пыль, пожиная гроздья гнева вследствие продолжительной многолетней засухи; впереди их ждёт надежда, глаза закрыты верой в лучшую жизнь, а волк в душе отчаянно не желает просыпаться, заглушая голодным воем разумное побуждение начать бунт.

Стейнбек не спешит, начиная повествование. Он долго и основательно останавливается на каждой сцене. Страницы книги больше напоминают газетные наброски, где за ярким заголовком следует интервью, сопровождаемое размышлениями автора статьи. Именно таким образом встречает читателя роман «Гроздья гнева». Стейнбек не жалеет места, красочно описывая засуху, гибель урожая, толстый слой пыли, даже приключения черепахи не останутся в стороне. Из мелких деталей Стейнбек создаёт масштабное полотно надвигающейся социальной катастрофы. За обличительными фактами человеческой глупости разворачивается депрессивная составляющая романа, погружающая читателя в многостраничные страдания главных героев, вынужденных мириться с бедностью, унижениями и подлым стечением обстоятельств. Не их вина, что они брали деньги в долг, а теперь не имеют средств для восполнения банковских издержек. Их деды и отцы боролись со змеями и индейцами, закрепляя право на землю за собой, а теперь против них выступили кредиторы, забирающие даром всё нажитое имущество.

Можно бесконечно обвинять банковскую систему в её способности ростовщичеством доводить людей до банкротства. Они умело заставляют брать у них кредиты, якобы предлагая выгодные условия. Стейнбек ещё не знал, на какие хитрости пойдут банки в будущем, обрекая на долговую яму людей заранее, заочно оформляя на них кредиты в виде пластиковых карт, отказ от которых вызывает неподдельное удивление в глазах банковских работников. Сомнительно, чтобы в начале XX века был реальный контроль за их деятельностью. Люди совершили неразумный шаг, понадеявшись прикупить больше земли и лучше обрабатывать участок с помощью спецтехники, не ожидая стихийных бедствий. В итоге, они потеряли всё, оставшись наедине с листовкой из Калифорнии, обещающей райскую жизнь и солидный заработок. Почти в один момент со своих мест снялись триста тысяч человек и отправились собирать апельсины с персиками.

Слишком честных людей предложил Стейнбек на суд читателя. Даже убийца в романе совершил преступление, вынужденный защищаться от нападающего на него человека. Остальные просто готовы падать в ноги, чтобы наконец-то обрести счастье. Ни у одного из них нет чувства самоуважения, даже в зачаточном состоянии. Они могли сомневаться в самом начале, но и тогда Стейнбек ничего подобного не описывал, просто сорвав всех с насиженных мест и бросив на поиски лучшей жизни. Что это за рабская покорность? Откуда она могла возникнуть в крови тех, чьи предки совсем недавно захватили эти земли для себя? Может показаться удивительным, но рабами оказываются именно белые люди, а про чёрных Стейнбек не говорит вообще ничего. Может их не было никогда в западных штатах, иначе на длительном пути героев книги кто-нибудь должен был вспомнить о расовых предрассудках. Однако, тяжесть повествования настолько кружит голову читателю, что созерцание людского горя выбивает из колеи и не даёт опомниться, покуда не придёт время обдумать прочитанное.

Стиль Стейнбека довольно резок. Предложения под его рукой получаются обрывистыми. Этюды и эссе о сельской пасторали воспринимаются терпимо, но далее Стейнбек расцветает, наполняя словами большое количество диалогов, где беседующие не всегда говорят по делу, а чаще в иных выражениях повторяют общую идею книги. В мире нет справедливости — она подобна кладу из сгнивших фруктов, выброшенных на помойку, чтобы никто не смог утолить свой голод. Стейнбек основательно твердит об одном и том же, не позволяя читателю расслабиться. Радостных моментов от «Гроздьев гнева» ждать не стоит: повествование подразумевает только надувательство обедневших слоёв населения средним классом, смерть в пути и постоянный поиск работы и пропитания.

Пока по Европе бродили осиротевшие немцы и евреи, выдворенные из Германии режимом нацистов, точно также бродили по Америке фермеры. Но фермеры были в родной стране, а не на чужбине. Однако, какая это родина, если тебе не позволяют свободно передвигаться, устраивая полицейские кордоны, пропускающие только обеспеченных людей? При этом, Америка воспринималась немцами подобием рая, где их ждёт долгожданный покой и худо-бедная возможность почувствовать себя человеком. Разве это не является наглядным доказательством выражения, что лучше там, где нас нет? Всё можно познать только в сравнении. Стейнбек не выжимал слёз из читательских глаз, а констатировал реальное положение дел. В едином порыве триста тысяч человек могли сотворить собственную революцию, но Стейнбек не стал распространяться дальше заданных им рамок, не создавая предпосылок для народных волнений. И всё равно непонятно, почему не стали гореть плантации в Калифорнии, а критическая масса не накалилась до предела, затопив в крови дерзких капиталистов, открыто пользующихся дармовым трудом, постоянно занимаясь демпингом заработной платы.

«Гроздья гнева» оставляют ощущение недосказанности. Человек никому ничего не должен, а значит когда-нибудь произойдёт переосмысление ценностей, где не будет места экономическим моделям, основанным на денежном эквиваленте стоимости товаров и услуг. Упрощение вступит в противоречие с очередным витком конфликта. Учитывая, что уже сейчас понятие денег принимает эфемерный вид, то они останутся даже не бумагой, а будут пустотой, которая точно не заслуживает участия в бартерных сделках. Разумного выхода из ситуации всё равно никогда не найти — человек не может жить без конфликтов. А значит гроздья гнева никуда не денутся.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В воображении «Овод» был чем-то важным и маститым, а Войнич — чем-то родным и своим. Так было до прочтения. После прочтения — «Овод» стал пустым, а Войнич навсегда задвинута в дальний ящик. Роман оказался книгой об отношениях, юношеском максимализме, нереализованных возможностях, сломанных амбициях, несчастной любви и нереалистичном описании человеческих поступков. Бурное начало XX века на писательском фронте оставило большое количество работ, направленных на описание социальной несправедливости капиталистов к рабочим. На общем фоне под удар попали империи, где возродились революционные чувства людей, пожелавших свободы для своего народа. Объединение заканчивается дроблением — процесс постоянный. Такой же постоянный, как раздробление приводит к объединению. Чувство внутреннего неприятия своего времени толкает отчаянных людей на необдуманные поступки, которые должны принести положительные результаты в будущем. Пассионарии несут благо и свежую струю в остановившуюся социальную жизнь, не принимая факта страдания народа уже от других причин.

Тема революции многогранна. Можно сказать много слов, но остаться при своём мнении. Оно никому неинтересно, каждый будет прав в меру своего жизненного пути. Каждый желает блага, но все его добиваются разными способами. Понять человека невозможно, он не любит сам себя и не любит тех, кто его окружает. Немудрено, что главным героем книги Войнич делает острого на язык парня, чей жизненный путь прописан не совсем как надо. Читать-то книгу можно, но не веришь событиям. Таких дерзких людей жизнь либо убивает в молодом возрасте, либо делает из них крайне циничных людей, и как бы они не ратовали за общее благо, но кто же им поверит, особенно при острых выпадах в сторону конкурентов. Мне кажется, что не может быть любим человек, капающий ядом на своё окружение, которому плевать на чувства союзников и кто не видит никого вокруг кроме себя. Самовлюблённый нарцисс — ничего более.

Доброго слова из меня не вытянешь. Просто нет веры, значит нет и интереса. Окончательно портит книгу финал. Происходящие под занавес события не вызовут слёз, они заставят улыбаться идеализации происходящего. Тем, кто желает прочитать действительно стоящую книгу о борьбе, да вынести что-то стоящее и нужное, беритесь скорее за Джека Лондона и его «Железную пяту». Более яркого и экспрессивного повествования о революционной борьбе, с обоснованием подоплёки, вы не найдёте.

» Read more