trounin.ru

И всё-таки Запад разлагает людей, подстраивая их образ мыслей под себя. Если брать в качестве примера Сергея Кузнецова, то смысловое наполнение его произведений находится в разительном контрасте с творчеством прочих русскоязычных писателей, предпочитающих размышлять подобно советским и жившим во время Российской Империи авторам. Они ставят проблематику понимания себя для общества и общества для себя, не прибегая к призме вроде каких-либо ценностей. Для них важен человек, ибо он человек; а не из-за возможности представить его в виде слепого бревна, чьи умственные способности не вышли из пелёнок, а круг интересов сводится к выполнению заданной природой программы: питайся вкусно, живи для размножения, отстаивай территорию.

Сергей раскрывает суть «Калейдоскопа» словами одного из героев повествования. Возникла идея написать о многом разом, задействовав цепочку событий. Картинка будет постоянно меняться, стоит того пожелать автору. Литературный модернизм? Отнюдь. Читателю предлагается стандартное художественное произведение, только без центрального сюжета и с большим количеством персонажей; предстоит наблюдать за событиями, начиная с конца XIX века и вплоть до первых десятилетий XXI века. Автор взялся пересказать историю, используя для этого людей разных национальностей. Отчасти у него получилось отразить боль и страдания тех, кто прошёл через бурные социальные потрясения.

Почему всё-таки речь зашла о Западе? Кузнецов изрядное количество страниц исписал мыслями о сексе, самим сексом и новой порцией мыслей о сексе. Без подобных включений повествование могло сойти за добротную литературу, автор которой действительно озадачен проблемами человечества. А на деле выходит, что единственно важная проблема — это сексуальная неудовлетворённость. Девственники и нимфоманки, озабоченные обезьяны и подвергающиеся насилию женщины, гомосексуалисты, половые органы и прочее — всё это присутствует на страницах в огромном количестве.

Очень беспокоит Кузнецова гибель Бога, о чём некогда сообщил миру Ницше. Эта мысль настолько волнует Сергея, что значительная часть повествования постоянно сводится к напоминанию о гибели Бога. Видимо, данное обстоятельство побудило Кузнецова к обсуждению нацизма, упоминаемого к месту и не к месту. И будто не так важно, как на самом деле Запад воспринял философию Ницше, морально деградируя, чему наглядным примером служит содержание художественной работы Сергея.

А о чём само произведение? Кузнецов старается говорить преимущественно о человеческих обидах, порождённых самими же людьми. Когда плачет один об утерянном, он не понимает, что приобретённое им было потеряно кем-то другим, значит и тот плачет об утерянном, как будут плакать все предшествующие и все последующие поколения. Человечество старается уничтожить себя, но у него это не получается, вследствие чего люди вынуждены страдать и сетовать на судьбу, вспоминая прекрасное былое, сравнивая с ужасающим настоящим и с опасением вглядываясь в будущее. И пусть жизнь разбита на кусочки из ярких и блёклых осколков, одинаково ранящих, всё равно обратно склеить никогда не получится.

Перед читателем разные судьбы, ворох ошибок и разрушение надежд. Связывать воедино получается лишь в общих чертах, тогда как точки соприкосновения найти нельзя. Кузнецов создал ряд композиций, будто ловко подогнанных друг под друга, хотя ощущается сужение полей зрения и присутствуют пятна, мешающие разобрать детали. Суть вполне ясна, но сообщаемая автором информация ей противоречит. Стоит думать, Сергей хотел рассказать о важном, но не задумался, каким образом нынешнее похоже на прошлое, показав то, что следовало бы скрыть. Не по причине наличия оного, а по причине надуманности. И речь здесь сугубо о том, чего в жизни нет, но есть на экранах и на страницах Запада.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Построение отечественной прозы пропитано переживаниями прошедших периодов жизни. Владимир Кравченко делится с читателем сугубо личным, почти интимным. Он помнит себя проходящим армейскую службу на Байконуре, помнит себя и в качестве редактора в издательстве «Молодая гвардия». Минули годы и пришла пора рассказать о былом. Владимир считает, что это достойно внимания. Возможно и так, если полностью довериться автору и принять его воспоминания за исходные данные, где могут иметься вливания художественности. Не обошлось без переложения исторических фактов, также существенно значимой особенности российской прозы первых десятилетий XXI века.

Роман «Не поворачивай головы. Просто поверь мне…» пока не увидел свет в виде отдельно изданного произведения. Он продолжает покоиться на страницах журнала «Знамя» и, со слов автора, включает в себя ранее опубликованный рассказ «Тбилиси — Баку-86». Роман привлекает к себе благодаря вхождению в длинный список премии «Ясная поляна». Название происходит от игры, построенной на необходимости доверять словам собеседника, не проверяя их на правдивость. Поэтому не стоит искать в произведении Владимира Кравченко правдивого изложения прошлого — следует именно поверить.

Коли Кравченко настаивает на доверии, читатель безусловно верит, с лёгкостью принимая авторское трактование жестокости армейской жизни, отчасти уникальной — в виду службы на космодроме, но сохраняющей все особенности нахождения среди агрессивно настроенных людей, вымещающих накопившуюся злобу на молодых сослуживцах. Главному герою повествования от нападок всегда помогало жизнеописание замечательных людей, а именно Льва Толстого, поскольку не было ничего лучше, что могло смягчать удары.

Армия минует, но навсегда останется в душе, побуждая к ностальгии. Какими бы будни не запомнились, они всегда будут вызывать трепет, неся в себе больше приятных моментов, нежели отрицательных. Владимир с удовольствием возвращается в места службы, отмечая произошедшие изменения.

Ярких моментов в жизни Кравченко происходило достаточное количество. Разумеется, армия — самое яркое из них. Впрочем, и без армии ему есть о чём вспомнить. Касается ли это взаимоотношений с девушками или впечатлений от особенностей висельников — всем он делится в равной степени одинаково. Отчего-то Владимир в рассуждениях порой уходит в совсем уж далёкие от него события, словно пришедшиеся к слову, хотя никакого влияния на повествование не оказывающие.

Читатель с сочувствием принимает воспоминания Кравченко о советском времени, когда Владимиру приходилось лично перепечатывать запретную литературу, как вообще было тяжело доставать книги. С таким же сочувствием воспринимает укоры в сторону тех писателей, кому Кравченко позволил выделиться, а после был ими забыт или вовсе подвергался ими осуждению.

Рассказав про основное, Владимир начинает отдаляться, рассуждая не просто о чём-то, а совсем не о чём-то явном. Понятно, ему хотелось поделиться впечатлениями, он продолжает играть с читателем, не позволяя тому поворачивать голову. Пусть в повествовании усиливаются позиции Достоевского и Толстого, а то и их потомков, вполне себе Толстоевских; заново переосмысливается поступок Гаврилы Принципа в отношении эрцгерцога Франца Фердинанда; космонавты традиционно смотрят «Белое солнце пустыни» и мочатся на колесо по дороге перед взлётом; Параджанов оказывается в опале после неосмотрительных высказываний. От этих элементов повествования никуда не денешься.

Конечно, не расскажешь о подобном романе в ином ключе. Авторская точка зрения не может быть подвергнута сомнению, хотя бы на основании того, что каждый человек имеет право на собственное мнение, если оно не расходится с нормами морали. У Владимира Кравченко всё укладывается в рамки дозволенного. Его жизнь была такой — другой не будет. Может его современники будут заинтересованы им, тогда «Не поворачивай головы. Просто поверь мне…» будет иметь весомое значение для выработки отношения к автору.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Войну нельзя выиграть без крепкого тыла. Но кто думает о том, откуда поступает продовольствие на фронт? Солдаты обычно вынуждены голодать и не иметь должного снабжения, а значит и происходящее вне передовой не имеет значения. Если бы! Кому-то нужно думать и о тех, чьи заслуги оказались приниженными. В советское время отвагу колхозных тружеников воспевали соцреалисты, а спустя семьдесят лет после окончания Второй Мировой войны об этом же взялся рассказать Дмитрий Ермаков. Не сказать, чтобы у него это получилось превосходно, скорее он хотел хорошо сказать и избегнуть при этом острых углов. Вышло малоправдоподобно, зато без грубого искажения.

Когда деревень лишали способных парней, то работать оставшимся приходилось с большим усердием. Конечно, солдатам позволяли возвращаться домой, дабы поправить здоровье от ранений и вернуться на фронт здоровыми. При этом никто не отпускал с передовой в тыл на посевную и сбор урожая, как не отправлял в отпуск, проявляя заботу о будущих поколениях, что могло зародиться в ходе таких отлучек. К сожалению, Дмитрий Ермаков предпочёл обо всём умолчать, сосредоточив внимание читателя на не самых необходимых моментах, толком не давая прочувствовать настроение людей.

На страницах «Тайного острова» сцены быстро сменяются. Нужды колхоза мгновенно теряются, стоило автору показать ход войны. События крутятся, начиная от нападения Германии на Советский Союз, вплоть до нанесения ударов по японцам. Рука Ермакова носилась по карте, толкая на прорыв одних и отправляя на цирковое представление других. Между делом разговор заходит о становлении государства, раскулачивании, вплоть до сказок о посещении рая и ада. Вновь перед читателем возникает колхоз, словно и не было ничего до этого. И снова Дмитрий уходит от основной темы.

Повествование уподобилось хождению по верхам, вроде и имеющим сходство с реальностью, но вера в описываемое всё-таки не появляется. Не удаётся понять назначение произведения, объясняющего и без того ясные эпизоды истории. Ежели добавлять ещё что-то, то нужно было добавить или заново взглянуть на историю, иначе отразив казалось бы понятное. Дмитрий не делает и этого.

Обилие персонажей не улучшает восприятие «Тайного острова». Их чрезмерно много. При малом объёме произведения такое отношение к действующим лицам является пренебрежительным. Сопереживать героям читатель не станет — он не успевает их прочувствовать. Это и не требуется. Советские войска по хронологии происходящего быстро перейдут от обороны к нападению, отчасти облегчив нагрузку на тыл. Дальше лишь успехи и радующие вести, а посему вдохнуть спокойно сможет каждый.

«Тайный остров» не побуждает к размышлениям. Он такой же малопонятный, как и его название. Автор явно о чём-то хотел сказать, оставив это напоследок. Именно в конце повествования начинается раскрытие описанного ранее, грубо прерываемое финальной точкой. Всё произведение скорее воспринимается предисловием к грандиозному роману, обязанному последовать далее. Может Дмитрий Ермаков таковой как раз и пишет?

В тексте прослеживается куцая предыстория страны, но нет продолжения. Что стало с государством и как восстанавливался колхоз? С какими трудностями столкнулись люди, вернувшиеся к мирной жизни? Ермакову есть о чём рассказать. Да и войну следует пересмотреть заново, останавливаясь на сражениях и в духе мастеров пера прошлого отразить боль и чаяния воевавших. Покуда ничего такого в повествовании нет, то и отношение к прозе Дмитрия остаётся на низком уровне.

А не перечитать ли читателю произведения Анатолия Ананьева?

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Есть вещи поважнее футбола» Дмитрия Данилова никоим образом не являются художественной литературой. А если читателю хочется считать иначе, то лучше всего подойдёт определение псевдохудожественного лытдыбра. Основанием чему является авторская манера изложения, сходная по лёгкости повествования с газетными очерками, должными воссоздать определённую картину. Собственно, Данилов, вдохновившись одной из книг Стивена Кинга, решил на личном примере проделать аналогичный опыт. На тот момент он уже много лет являлся болельщиком московского футбольного клуба Динамо, поэтому дело осталось за малым.

Что есть московское Динамо? По состоянию на сезон 2014/2015 этот футбольный клуб был единственным, кто никогда не покидал высшую лигу. Данилов подробно рассказывает о причинах неудач, о карме и действенном поныне проклятии. Дмитрий не говорит в уничижительном тоне, он адекватно воспринимает происходящее и старается найти тому оправдания. Читатель так и не поймёт, что именно происходит на поле во время игры, но ему доподлинно станет известно об околофутбольных страстях, свойственных движению фанатов.

Автор книги не такой уж и завзятый фанат, отдающийся полностью своему увлечению. Он более писатель, предпочитающий посетить юбилей журнала «Октябрь» или книжную ярмарку в Красноярске. Но всё-таки он следит за игрой Динамо, старательно посещая домашние матчи, проводимые на стадионе в Химках, изредка позволяя себе посетить гостевые встречи и отчаянно рекламирует один из сайтов, на котором он читает онлайн-трансляции.

Для полноты футбольных будней Данилов посещает матчи команд из нижних дивизионов. Там тоже кипят нешуточные страсти, только лишённые каких-либо традиций. Если встреча Динамо и Спартака наполнена статистикой предыдущих встреч, едва ли не начиная с матчей столетней давности, то у клубов, образованных вчера, ничего подобного нет. Да и само Динамо является такой крупной машиной, об успехах которой принято говорить, обязательно размениваясь на сравнение зарплат футболистов. Странно видеть спортивный клуб, способный платить одному из игроков столько денег в месяц, сколько не получает вся команда соперника за год, и при этом умудряясь ей проигрывать.

Так почему могут существовать вещи поважнее футбола? Когда Данилов рассказал про футбол всё, что следовало, он задумался над жизнью вне спорта. У него есть жена, никак не разделяющая увлечение мужа футболом и иногда ставящая его перед выбором, вполне грозящим обернуться продолжением боления в статусе разведённого мужчины. Покуда футбол остаётся игрой на века, предающиеся болению люди склонны умирать, что тоже не остаётся вне внимания Данилова: вот человек страстно переживал за игру клуба, а теперь его похороны назначены на завтра, либо пылкий поэт снизошёл до осознания прекратить дышать воздухом, найдя успокоение в закрытии окна снаружи, закончившегося для него трагически.

Но Данилов болел и продолжит болеть за Динамо. Этому может помешать расформирование клуба. Малоправдоподобная перспектива, однако вполне реальная, учитывая периодические исчезновения футбольных командах рангом ниже. Вечен сам футбол, но не клубы: сменяются названия, города приписки, игроки и сами фанаты. И всё-таки нечто такое заставляет людей переживать за успехи и неудачи любимой ими команды, чьё существование, если говорить о клубах вроде Динамо, мало зависит от наличия болеющих за них фанатов, учитывая существование иных источников финансирования. Данилов и другие желают быть причастными — это их право.

Сезон закончился. Ряд клубов прекратил существование. Произошла перетряска в еврокубках. Появились новые причины для печали, перекрывающие любые радостные вести. Сезон 2015/2016 будет наполнен иными, но точно такими же страстями. И так из года в год. Главное помнить: не бывает истинно важного, поскольку важно всё… и даже футбол.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Необходимо помогать ближним своим, забыв про собственные нужды. Пусть ближний подобен свинье, от него смердит и он забыл о человеческом достоинстве. Если не проявлять заботу о таких, к чему придёт общество в итоге? Истинный гуманизм взывает к справедливости для всех, в том числе и для тех, кто о ней не думает.

Александр Григоренко в очередной раз взялся рассказать о нелюдимом человеке, но теперь без наделения божественным вниманием. Главный герой повести «Потерял слепой дуду» едва слышит, оставаясь в остальном обыкновенным человеком. Возникающие трудности его адаптации проистекают изнутри, так как нет объективных причин, объясняющих моральное разложение. Читателю предлагается история прозябания, без последующего возвышения и без должного случиться падения. Повествование строится на бытописании деграданта, не желавшего добиваться лучшей судьбы, предпочтя этому сконцентрироваться на низменных порывах к пьянству, что обязательно доведёт его до подобного растению состояния.

Главный герой может быть душевнобольным, что впрочем не прослеживается. Он отчасти юродивый, предпочитающий лишний раз помалкивать. Григоренко даёт ему право отойти от суеты, заложив в сознание героя идею смирения с действительностью, дающей право жить согласно отсутствию каких-либо желаний. Главный герой не поражает воображение читателя, скорее вызывая отвращение. Поскольку нет яркости в совершаемых им поступках, остаётся наблюдать за его существованием.

Люди действительно помогают главному герою. Они подбирают его пьяного на улицах и ведут в больницу, помогают получать документы, постоянно проявляя заботу. Их порывы сталкиваются с усталостью медиков и работников паспортного стола, которым на работе хватает аналогичных случаев; но и они являются людьми, готовыми оказать требуемую от них помощь. Только главному герою не нужно чужое внимание, настолько он ушёл в себя. Парадокс в том и заключается, что не прояви внимание к нему, как возникает ощущение внутреннего дискомфорта. Это странно, когда сам человек ничего не желает, зато за него желают другие, отчего и рушится мировосприятие человека, вынужденного принимать, чтобы доброхоты удовлетворились и перестали его беспокоить.

И всё-таки главному герою повествования чаще приходится сталкиваться с людским непониманием. От него тоже могут требовать выполнения определённых обязательств, за неисполнение которых с ним будут быстро прощаться. Григоренко не даёт ему шансов быть принятым обществом. Главный герой, своего рода, ушедший в себя человек, достигший того, чего никогда не добьются социально активные люди, а именно ему удалось придти к гармонии с самим собой. Такая интерпретация деградации обязательно встретит сопротивление — она расходится с понимаем общечеловеческих норм. Главному герою остаётся придерживаться достигнутых позиций, а после сгинуть и достигнуть окончательного согласия.

Он отличен и это его право. Не желает человек включаться в жизнь, значит станет добровольным отшельником. Он найдёт с кем разделить свои воззрения. Плохо слышит, слабо соображает, но ведь живёт: дышит, созерцает, внимает. Александр не дал ему ничего, наградив лишь способностью едва различать звуки, позволив говорить членораздельно, что снова радует читателя. Впрочем, лиши автор главного героя слуха, как, обречённый на глухоту, тот мог стать умственно полноценным человеком, понимающим своё горе и живущим мечтами, действуя во имя их осуществления.

Жалость Григоренко превратила главного героя в павшего человека. Имея малое, тот пришёл к понимаю бесперспективности существования и к бессмысленности борьбы за равное положение со здоровыми людьми. Именно так думается читателю. Обычно принято людей, наделённых недостатками, показывать жаждущими встать наравне с теми, кто недостатков лишён. И ведь получается у глухих и слепых находить своё место в обществе. У главного героя повести «Потерял слепой дуду» таких желаний вообще нет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Жизнь проходит, оставляя в душе человека след. И порою хочется ему рассказать о тревогах, переживаниях и выводах, направляя взор новых поколений на дела прошлого. Желание настолько сильное, что не имеет значения форма подачи, поскольку важнее своими словами отразить важнейшие из событий, какие могли произойти и повлиять на мировоззрение автора. В случае Анны Бердичевской на помощь пришла атмосфера клуба «Крук», посетители которого разговаривают между собой, покуда вспоминается некогда происходившее. Читателю стоит сразу определиться с отношением к произведению Бердичевской, учитывая малую художественную ценность при преобладании описательной исторической составляющей. Это не учебник, но книга к тому стремящаяся.

В самом деле, к чему старается подвести внимание читателя автор? Анна говорит про национальные особенности участников повествования, разводит толки вокруг азартных игр, вспоминает «11 сентября» и «Норд-Ост» , вдаётся в игровой процесс «тетриса» и «косынки», на пальцах объясняет «теорию струн», уходя в рассуждения о фотонах, вплоть до информации о пирамидах. Бердичевская исходит от необходимости оставить память о некогда имевшем значение и о чём-то, что будет иметь значение всегда. Чем при этом занимаются действующие лица не так-то уж и важно, ведь вся их жизнь на фоне воспоминаний не представляет никакой ценности, с кем бы они не контактировали и какой вес в обществе ныне не имели.

Убежать от действительности остаётся лишь в горы, причём швейцарские. Любой россиянин может себе это позволить, не испытывая особых проблем. А если не может — значит не хочет составить компанию героям повествования. И выбор падает на Юрские горы, в силу того, что автору необходимо показать эрудированность, привязав отсылку к Юрскому периоду, славному динозаврами. И чем действующие лица в горах будут заниматься — аналогично не так важно, как того бы хотелось читателю. Герои могут ждать, томиться, развлекаться или предаваться воспоминаниям — их быт уныл и не несёт ничего, кроме полезной информации, любезно поставляемой автором.

Герои повествования могут собраться за столом, продолжая вести умные речи. И снова читатель не будет понимать, к чему ведёт автор и какие выводы из прочитанного следует извлечь. Прошлое остаётся прошлым, каким образом не привязывай его к воспоминаниям. За давностью времени все прожитые некогда события претерпевают изменения и подаются в более мягком виде, вызывая сожаление и бесконечную грусть, в силу тяжести их восприятия, или вызывая сосущую сознание ностальгию по прекрасному, такому детскому и наивному, но всё равно желанному.

Так построен «Крук». В произведении нет ничего хулиганского, как можно подумать, проявив некоторые способности к лингвистике. Как нет и воронов, чьё прозвание в ряде славянских языков аналогично названию того клуба, в котором с первых страниц собираются действующие лица.

Кто бы не советовал «Крук» к чтению — должен представлять, зачем данное произведение советовать читать. Если вспомнить о былом, ещё раз взгрустнуть и податься куда-нибудь подальше от России — подойдёт идеально. Если прикоснуться к российской беллетристике, номинированной на литературную премию — уместно в рамках понимания текущего положения. Если просто развлечь себя на пару дней — только коли появится на то желание.

Допустим, желание появилось. Следует учесть склонность Анны Бердичевской к воспоминаниям, громким событиям, бытовым увлечениям. Всему этому уделено больше места на страницах, нежели сюжету вообще. А потом Швейцария, горы, посиделки за столом и ощущение недосказанности.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Квазиисторический роман Сухбата Афлатуни «Поклонение волхвов» позиционируется автором под определением серьёзного исторического романа. Он состоит из трёх частей, названных именами библейских царей, принёсших новорождённому Иисусу дары. Изначальное построение на предании уже служит отрицанием его историчности в угоду желания авантюрным образом рассказать о прошлом, опираясь на ряд достоверно-сомнительных источников. Описываемые Сухбатом события происходят в антураже некогда происходившего, но с тем условием, что описываемое автором на самом деле никогда не происходило, в силу отсутствия оного.

Сухбат выстроил линию одного рода, начиная с осуждения петрашевцев, минуя тему православия в Японии и заканчивая повествование слухами об инопланетянах в Узбекистане и постановкой пьесы Шекспира на театральной сцене Ташкента. Читатель может с интересом наблюдать за хитросплетениями сюжета и за склонностью автора к использованию софистических метафор, заметно разбавляющих общее повествование надуманной «дикостью». Сухбат предпочитает продвигать действие с помощью нагромождения фактов, преимущественно осуждающего толка, критически воспринимая некогда происходившее, чувствуя личную правоту. Автор гнобит российских царей и всячески очерняет русскую историю. Иногда кажется, Сухбат готов провозгласить оду империализму, отринув частные интересы Российской Империи.

Согласно преданию, три царя (волхва, мага) пришли вслед за Вифлеемской звездой, принеся Иисусу дары. Откуда они пришли и кем они являлись? Это не так важно, поскольку ближе их понимание с географической точки зрения, то есть стоит думать о пришествии одного с Запада, другого с Востока и третьего из близко располагающихся земель. Рассуждать можно разным образом, но суть сводится к построению Сухбатом сюжета, опираясь на необходимость рассказывать про определённые события, придав им хоть какое-то осмысление. Собственно, первая часть «Поклонения волхвов» исходит от имени Гаспара, вторая — от Мельхиора, последняя — от Балтасара. Происходящее выстроено в хронологической последовательности и имеет мало действительно имевших место черт.

Читатель согласится с суетой вокруг кружка петрашевцев, взятых Сухбатом за начальную точку повествования. Однако, пытаться уловить связь между действующими лицами и их прототипами не получится. Автор мог примерно опираться на чьё-то конкретное жизнеописание, что, впрочем, будет интересно людям заинтересованным. При использовании в сюжете высших государственных деятелей, Сухбат забывает про самих петрашевцев, в число которых входили примечательные личности. Автор проигнорировал многослойную составляющую, сконцентрировавшись на создании мнительных происшествий, соорудив тем близкое к реальности историческое полотно, испещрённое саморучными исправлениями.

Сухбат допускает очернение истории. Ему не угодил Николай I, он затаил обиду на Петра I, всячески находя подтверждения своим мыслям. Он встраивает в повествование факты, постоянно трактуя их удобной для него однобокостью. Стоит это оставить на его совести, как и «губы куриной попкой», и запутавшегося Льва Толстого в мужицкой бороде, и возникновение городов вроде прыщей, и «романовский дух Романовых».

Развитию повествования постоянно способствует новая информация, усвоенная автором из очередного источника. Читателю, конечно, интересно узнать подробности из инструкции о продаже рабов в Древнем Риме и об их эксплуатации или о буднях японского настоятеля. Уловить взаимосвязь в происходящем на страницах действительно трудно. Причина этого в чрезмерной умственной нагрузке из увязанных в единое произведение настоящих и выдуманных исторических деталей. Обо всём этом не стоило бы и думать, подай автор произведение без оговорок, напрасно настроивших читателя на знакомство с исторически достоверным трудом.

И когда Сухбат вводит в повествование фрагменты Вифлеемской звезды, то всё окончательно рушится. Поэтому «Поклонение волхвов» и стоит считать авантюрным квазиисторическим романом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Археологи отвергают необходимость создавать историю, предпочитая сохранять дошедшее до них. Их позиция понятна — в силу специфики профессии им нет нужды думать о будущем. На месте старых поселений всегда возводились новые, теперь же такое воспринимается попранием памяти. У истории никогда не будет прошлого: всегда будут существовать только домыслы. Предположения современных археологов останутся предположениями, порождая череду идей от последующих поколений. Правда навсегда останется скрытой в веках. Силу имеют летописные источники, но и они полнятся предвзятостью, некогда кому-то выгодной.

Подходить к чтению произведения Петра Алешковского «Крепость» нужно с осознанием, что автор предлагает набор историй, увязанных под одной обложкой. У читателя обязательно сложится мнение, будто Алешковский хотел написать исторический роман, но так и не сумел довести ни один из сюжетов до требуемого объёма. Спасением стало написание книги о честном археологе, который болеет за своё дело и не умеет находить общий язык с людьми, предпочитая отдаваться сугубо ему понятным устремлениям, имея целью желание сохранить развалины в имеющемся виде.

Главного героя не понимают на работе, даже близкие люди имеют склонность снисходить до уничижительных оскорблений. А ведь он хочет быть полезным, чтобы помочь людям разобраться в понимании прошлого. Сам герой сетует на новгородцев, умело откупавшихся от всех завоевателей, покуда московские князья не нашли на них управу. А что происходит сейчас? Деньги в приоритете: с их помощью улучшаются условия жизни, вплоть до выплаты зарплат археологам. Истина в том и заключается, что всё должно себя обеспечивать самостоятельно, иначе оно не имеет права на существование. Главный герой этого понимать не желает, предпочитая уповать на благоразумие и общественное осуждения для считающих иначе.

Алешковский разбавляет археологические будни историческими вставками, преподнося их под видом беллетризации прошлого. На страницах «Крепости» оживают события времён монгольских завоеваний и междоусобных войн. Читатель принимает участие в ханских походах, чаще наблюдая за передвижениями по местности к определённой конечной цели. Сюжетных особенностей при этом не происходит. Алешковский не сообщает желаемого, скорее отображая ему известные факты тех дней, отягощая повествование излишними описательными моментами. Подобные вставки больше придутся по душе юношеской аудитории, если бы «Крепость» подавалась именно в духе приключений, а не под видом попытки доказать постоянство человеческих желаний обогатиться.

Исторические вставки могут иметь собственное значение при должном желании обосновать то или иное включение в повествование. Они скорее дополняют текст, придавая «Крепости» объём. Алешковский более озадачен удручающим положением археологии, нуждающейся в субсидировании. Петру обидно за низкие зарплаты и за остальные аспекты, не позволяющие археологам чувствовать себя полноценными, когда они действительно трудятся согласно призванию. От этого и проистекают все те неурядицы, не позволяющие главному герою работать с полной отдачей. Алешковский его ставит перед пропастью, лишая опоры и толкая вперёд, обрекая на самый печальный из исходов, словно ставя крест на археологии вообще.

В России любят возводить потёмкинские деревни. И людям на краткий миг становится легче. Пусть всё потом будет разрушено едва ли не моментально. Тогда останется жить воспоминаниями. Алешковский предлагает не обманывать себя и не надеяться на улучшение имеющихся условий, в том числе и не тратить время на возведение иллюзий благополучия. Не требуется преображать разрушенное, нет нужды придавать лоск остову, можно обойтись без крыши над головой. Нужно иметь чистую душу и пламенное сердце — это морально возвысит и очистит кровь. И, само собой, не забыть про пряники на чёрный день для поддержания нужд телесной оболочки.

Автор: Константин Трунин

» Read more