trounin.ru

Немецкий народ, проигравший решающую войну, должен был быть уничтожен, не заслуживая права на существование, даже на уровне первобытной общины — так думал Гитлер, со слов Тимура Вермеша, когда понял, что поражения не избежать. Удивительные мысли приходили в голову опального фюрера, если приходилось двигать стеллажи в газетной лавке, особенно памятуя, что, буквально вчера, он передвигал 12-ую армию, вершил судьбы миллионов людей и строил свою собственную Третью Империю, возникшую на обломках старых традиций, чрезмерно униженных всем миром. Гитлеру помогали уничтожать инфраструктуры страны, а он сам этому не противился, внутренне осознав и приняв крах неудавшейся попытки реабилитироваться перед угнетателями. Германии суждено было со временем обрести прежнее положение, преодолев годы раздробленности, чтобы получилось подобие Четвёртого Рейха. И в годину социальных потрясений в такую страну может придти новый Гитлер, для которого вместо евреев насущной проблемой станут турки, а престиж национального вопроса будет заключаться в обретении лидирующих позиций в объединённой Европе. И вот Гитлер открывает глаза…

Гитлер мог совершить скачок во времени, его могут клонировать в любой момент, и этот человек никогда не признается самому себе, что он отныне другой и ему надо измениться в угоду нынешнему дню. В нём могут играть амбиции, но он дитя тяжёлой эпохи, взращенный всем миром, от чего в его душе навсегда прочно засела неутолимая злоба, взывающая к кровавой жатве. Он — часть потерянного поколения; он — растративший жизнь на амбиции человек. Гитлер до тридцати лет — это не тот, за кого его принято считать. Именно после тридцати лет люди начинают находить себя, достигнув определённой внутренней установки и твёрдых мировоззрений. Вермеш понимал многое из этого, когда решил дать новую жизнь человеку, чья деятельность была направлена на возвеличивание немецкой нации. Поэтому в нашем времени очнулся не Бисмарк, хотя Вермеш и рассматривал такую возможность.

«Он снова здесь» — книга-аллегория, содержащая в себе критику современной Германии, сдобренная порцией юмора. Это развлекательное чтение, призывающее задуматься. Известна истина о народе, который шутит от плохой жизни, и кажется, что в Германии всё должно быть хорошо, но каждая страна несчастлива по своему — это практически неоспоримая истина. Вермеш показывает детали современного мира, казалось бы всем привычные, но на самом дикие: особенности модных течений, политических тенденций, деградации людей, забывчивости исторических процессов, вытеснения одних народов другими и размытия культурных ценностей. В центр всего этого ставится фигура одиозного лидера, способная переосмыслить многое и даже кое-что поменять. Конечно, взгляды Гитлера в мире XXI века никогда не приживутся, как бы не били себя пяткой в грудь сторонники цикличности истории. Философия довольно тонкий предмет, постоянно двигающийся вперёд. Изжили себя нигилисты, футуристы и нацисты, уступив своё место разложению общества на примитивные составляющие, в которых единство заключается только в том, чтобы прожить новый день с минимальными потерями для собственного эго, забыв обо всём остальном.

Гитлер Тимура Вермеша — забавный чудаковатый персонаж. Его жизнь направлена для создания хорошего настроения, а крикливые замашки всплывают эхом отдалённого прошлого. Нет ныне гитлерюгенда и фольксгеноссе — только пропаганда может вестись всё теми же методами, что отчасти сделает возможным реабилитацию любых преступлений против человечества. Гитлер может быть слоном в газетной лавке, а может прослыть талантливым комиком на сцене — всё упирается в талант притягивать к себе внимание людей. Одно будет мешать националистическим высказыванием — это неприятие их обществом. Может Вермеш и кривит душой, показывая общее стремление людей к отторжению любых ультранаправленных идей при сохранении у человека сознательного принятия ура-движения в каждой стране, что само по себе уже противоречит друг другу. Говорить о самоидентификации каждого народа не приходится, поскольку интеграция культур происходит на всех уровнях: где-то слишком явно, вызывая недовольство коренного населения.

Знаете, почему Гитлер смог возродиться спустя много лет? Он был вегетарианцем, убеждённым трезвенником и, возможно, не имел интимной близости. Ницше говорил, что настоящий философ должен быть холостым и избегать внимания женщин. Гитлер вёл здоровый образ жизни и желал сделать здоровой немецкую нацию. Только осуществлял это античеловеческими методами, прибегая к непопулярным ныне мерам. Поэтому занимательно представить себе Гитлера где-нибудь на Октоберфесте в окружении привлекательных женщин в национальных нарядах, чтобы оценить реакцию на такое попрание его представлений о правильном мире. Гитлер ценил немецкую нацию (можно сказать — арийцев) ещё и за то, что она способна создавать уникальные вещи, но для этого ей надо оказаться в более тёплом климате. Вермеш приводит для примера пирамиды, акрополь, компьютерную мышь, ракеты и атомную бомбу. После смерти Гитлера в 1945 году немцы сделали многое для жителей Земли, чтобы предоставить ему в 2011 году ещё одну возможность для нового витка возвеличивания.

«Не всё было так плохо» — говорит Вермеш, подводя итог своей версии возвращения Гитлера. Он не дал ему пройти огнём и мечом ещё раз, чтобы потом сослать на остров Святой Елены, а просто показал невозможность повторения событий, что дадут Гитлеру шанс придти к власти и воплотить в жизнь все свои устремления. Через призму фигуры этого человека показаны проблемы Германии, о которых теперь знает каждый читатель, а не только рядовой житель Четвёртого Рейха.

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Дон Кихот» — это книга об умении уважать себя при любых обстоятельствах.

Сервантес написал две части с промежутком в десять лет; да так, что между ними пролегла вековая пропасть. Читателю предстоит лично убедиться в данном факте, оценив скабрезный юмор одной части и фэнтезийную составляющую другой, насквозь пропитанной тем, о чём Сервантес довольно едко писал с начала приключений рыцаря Печального образа, подвергая подобные книги общественному порицанию и сжиганию на костре. Отдельные периоды истории человечества выделялись теми или иными пристрастиями людей, вынуждая книготорговцев потакать толпе, выдавая в больших объёмах произведения сомнительного качества. Во времена Сервантеса подобной язвой считались романы о странствующих рыцарях, не нёсших в себе ничего, кроме развлекательного элемента. Казалось бы, к началу XVII века уже пора забыть о рыцарях, но книги продолжали выходить. Сервантес выступил с прямо противоположным трудом, высмеяв многое из популярного тогда жанра, дав возможность вдыхать полной грудью одному из таких почитателей, изучившего едва ли не все истории о странствующих рыцарях: из-за чего у него слегка помутился разум. В один прекрасный день Алонсо Кихано стал называться Доном Кихотом, а остальное он просто вообразил.

Главного героя нельзя назвать сумасшедшим. Для этого должны быть веские основания, но их нет. Дон Кихот сознательно воображает, понимая нелепость собственных представлений. Об этом он не один раз поведает окружающим, однако всё равно будет вести себя в рамках странствующего рыцаря, восседающим на верном жеребце, сжимающим в руке холодное оружие, облачённым в доспехи и совершающим подвиги ради любимой дамы и во имя справедливости, чтобы когда-нибудь добраться до злого волшебника, расставляющего преграды на пути. Дон Кихот прибегает только к тому, что им было усвоено из книг, а обыденность реальной жизни его не слишком беспокоит. Только добрые советы окружающих помогают рыцарю обрести твёрдую почву под ногами. С огромным сомнением главный герой принимает на веру информацию о жестокости мира и необходимости тех или иных элементов, без которых путешествие немыслимо. Одно Дон Кихот усвоил основательно — нужно всему придавать определённый вид, разыгрывая ситуацию до конца, тогда всё обязательно будет в рамках сложившихся стереотипов.

Может показаться удивительным, но «Дон Кихот» не является высокоморальным произведением, хотя и содержит важные мировоззренческие установки. В книге есть сатира на общество в тех дозах, чтобы современный автору читатель не затаил обиду. Гораздо больше в книге «туалетного» юмора, когда автор создавал нелепые ситуации — отчего смеёшься над дуростью, а не над забавными ситуациями, которые могли быть порождены нелепостью: у кого-то понос, героев тошнит друг на друга, Санчо нуждается в порке и так далее в подобном духе. Сервантес изыскивал самое низкое, что могло вызвать улыбку: в своём желании создать антирыцарский роман он всё-таки дал миру бульварное произведение, в котором изредка проглядывают моменты серьёзной философии.

Когда Дон Кихот сталкивается с чем-то, то его воображение даёт жизнь очередному витку фантазии, максимально приближая ситуацию к сказочной. Он мог вообразить вместо мельниц великанов, а публичный дом принять за замок, где находятся не женщины лёгкого поведения, а благородные дамы. Нам ним откровенно смеются: для Дона Кихота это является проявлением благодарности. Люди потакают его причудам, когда их социальное положение становится выше в глазах такого человека, делившегося умением уважать свою личность. В окружении Дона Кихота люди сами преображаются, принимая положенные почести. Но и рыцарь требовал изменяться в угоду его представлениям. Любое обстоятельство получает правильную интерпретацию. Читатель легко понимает историю происхождения определения «рыцарь печального образа» после того, как Дон Кихот теряет чуть ли не все зубы в одном из сражений между двумя «могущественными армиями», сошедшихся в ратном поединке в окрестностях Ламанчи.

Сдержанность главного героя позволяет ему избегать необдуманных поступков, если они могут разрушить его представление о мире. Доводы Сервантеса о возможности Дона Кихота податься в услужение важному лицу, а то и посягнуть на трон государя, постоянно разбиваются о нежелание рыцаря менять обстановку, отправляясь на поиски действительно опасных приключений. Алонсо Кихано умело оценивает свои шансы, поэтому остаётся Доном Кихотом в строго отведённых ему границах.

Вторая часть «Дона Кихота» не несёт никакой ценности, являясь пустой по содержанию. Главный герой выходит из психиатрической лечебницы, чтобы стяжать славу, сражаясь с другими подобными ему рыцарями, передвигаясь из одной локации в другую, покуда не доберётся до ристалища, где будет сражаться бесконечно долго, покуда смерть не даст ему окончательного покоя. Набив руку, Сервантес щедро создаёт сцены, сообщая читателю чрезмерное количество подробностей на отвлечённые темы, превращая повествование в подобие энциклопедии особенностей жизни в Испании. Большое количество разговоров при минимальном действии — автор старался поделиться своими взглядами на политику и устройство страны, для чего и воспользовался продолжением приключений о «Доне Кихоте».

Если Дон Кихот «подвигов не совершил, но погиб — идя на подвиг», то и читателю следует иной раз вооружиться тазом для бритья, чтобы уверенно встретить агрессию внешнего мира. На самом деле — гораздо проще противостоять неприятностям, когда они воспринимаются в другом виде. Необязательно из нахамившего человека делать тролля, достаточно представить его Доном Кихотом, неадекватно воспринимающим действительное положение дел.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Будучи себе на уме, герои «Вафельного сердца» не принимают никаких возражений, не слушают нотаций взрослых и продолжают пребывать в счастливом осознании мира через орально-анальную стадию развития. Про таких детей Фрейд не смог бы сказать ничего плохого, но и хорошего тоже, заинтересовавшись только ради уникальности случая выполнить анализ на задержавшихся в развитии детях. Марию Парр стоит похвалить за создание сугубо развлекательной литературы, но стоит пожурить за чрезмерное использование туалетного юмора. Тяжело читать про похождения вокруг всего, что так или иначе связано с навозом и прочими продуктами окончания процесса пищеварения. Всё в книге начинается с престарелых трансвеститов, которые прибегают к помощи тех самых масс, распыляя их по округе для тушения огня. В итоге — все в …, и все довольны. Только читатель сидит в недоумении, будто со страниц и на него тоже брызнуло.

Конечно, дети — это сущая головная боль для родителей. Попробуй уследить за подростками, когда их мозг отключается напрочь, а инстинкт самосохранения исчезает с той скоростью, с которой возрастает шанс расстаться с жизнью. Удивительно, но Парр не наделяет нарратора, мальчика девяти-десяти лет, гиперактивностью, отдав все качества заводилы девчонке, что в силу отсутствия участия папы в воспитании и постоянной занятости мамы, испытывает окружающий мир на прочность, легко забираясь на дерево и без боязни отправляясь в плавание на лодке. Разумеется, много позже всю эту ситуацию можно будет трактовать иначе, вроде постоянно возникающих суицидальных мыслей от социальной неустроенности, связанной с необходимостью следовать нормам общества, порицающего излишнюю активность в самоопределении, если при этом твоими усилиями разрушаются основы порядка. Детство прощает многое, во многом именно поэтому Парр создаёт такого персонажа, в котором, вполне возможно, есть частица её самой: хорошо вспомнить лихие годы, моменты хождения на грани между жизнью и смертью, а также всё то, от чего вообще становится приятно на душе, но при дальнейшем погружении в воспоминания обязательно похолодеет на уровне сердца, когда понимаешь простую истину — как ещё выжить-то получилось.

И ладно, когда главная героиня проказничает, но у неё иногда возникают мысли о неполноценности собственной семьи, особенно при сравнении с большой семьёй нарратора, где мама и папа уделяют достаточно времени воспитанию детей, а остальные родственники прямо-таки ангелы без крыльев, но с всегда добрыми побуждениями. В большой семье клювом не щёлкают, однако нарратор, он же мальчик лет девяти-десяти (если кто забыл), вырос в виде комнатного растения, для которого участие в чём-то шокирующем для восприятия других — невинная неосознаваемая забава, вызывающая кратковременный восторг. «Вафельное сердце» Марией Парр писалось по принципу, что с детьми нужно разговаривать, утрируя любые проблемы, больше списывая всё на саморассасываемость, а вот наказывать детей в Норвегии, похоже, не умеют, поскольку родители лишь улыбаются от шалостей детей, не идя дальше. Может поэтому и пребывает скандинавская страна в мире и покое, живя беззаботным детством, шутя на самом приниженно-бытовом уровне, не претендуя на возможность юмора по поводу более серьёзных проблем, не видя для этого необходимости.

Норвегия — это место, где дети не пытаются быть похожими на взрослых. «Вафельное сердце» это наглядно демонстрирует. Норвегия отныне воспринимается уникальной страной, где живут обыкновенные люди, но со своим собственным миропониманием. Оторванность от Европы, вытянутая форма, богатая природа и не самое спокойное прошлое, считая склонность норвежцев к самоутверждению через раскрытие индивидуальности и общий благополучный фон при сравнении с другими странами — всё это частично сквозит между строк «Вафельного сердца». А может просто нет инстинкта самосохранения… да навоз с полей девать некуда: всё-таки из этих мест тоже происходили воинственные викинги.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Плоский мир» — книга №27 | Подцикл «Ринсвинд» — книга №7

Собрать всё в кучу, да послать всех на покорение божественного Олимпа, имея лишь одну цель, связанную с навязыванием своей воли высшим созданиям, заигравшимся с человеческими судьбами, бросившими самим себе очередной вызов, сравнимый по масштабам с ребусами вероисповедания «Мелких богов», а по размаху не уступающий завоеванию противовесного континента престарелыми варварами. Пратчетт попытался создать практически эпическое фэнтези, дав читателю возможность наблюдать одновременно за Ринсвиндом, Коэном, Моркоу, Леонардом, Витинари, волшебниками и богами — все они сойдутся в схватке за право быть тем, за кем останется последнее слово. Казалось бы, всё просто отлично, но 2001 года был слишком обильным на книги для Пратчетта, что отразилось на качестве. Безусловно, «Последний герой» поражает довольно малым количеством текста, куцей философией и совсем угнетающим воображение стремлением свести всё к иллюстрированной книге.

Цикл о «Ринсвинде» во вселенной Плоского мира всегда имел и будет иметь определяющее значение. Хотя бы из-за того, что благодаря трусливому волшебнику-неудачнику, чья жизненная установка гласит бежать куда глаза глядят от любой опасности, в голове Пратчетта возникла идея о серии книг, пародирующих фэнтези и некоторые иные наболевшие аспекты из окружающей писателя жизни. Именно Ринсвинд каждый раз знакомил читателя с расширяющейся географией мира. Только все исследовательские изыскания постепенно начали скатываться в пропасть, не давая толком ничего. А присоединившиеся на этом пути к Ринсвинду варвары и волшебники — лишь попытка немного разбавить постоянные бега в ту или иную сторону. Если волшебники являются достойными отдельного повествования со своей самобытной примечательной магией, то старые «пенсионеры» варвары всё никак не могут почить на достойном отдыхе, сотрясая Плоский мир своими непомерными амбициями. Ладно было, когда их бойкая ватага ринулась на захват ориентальной страны, отчасти повторяя исторические моменты. Но отчего Пратчетт решился отправить их на покорение Олимпа, дабы вернуть огонь туда, откуда он был взят изначально, да не просто вернуть, а возвратить в той степени умения обращаться с огнём, которого удалось достигнуть последующим поколениям?

Конечно, любые шутки с богами могут закончиться банальным уничтожением мира, что, впрочем, не может пугать стариков, прожигавших жизнь, разбрасывая снопы искр, так почему бы теперь на зажечь напоследок в виде огромного фейерверка? Так и решил Пратчетт, отправляя последнего героя на место воровства первого героя, посылая следом группу здравых людей, чтобы не допустить непоправимого. В такой недоваренной каше и предстоит разобраться читателю.

А теперь стоит остановиться, чтобы немного подумать о Плоском мире вообще. Хочется хвалить Пратчетта за бесконечные усовершенствования, пускай и не такие блестящие, каким всё было раньше. Хотя, не стоит отрицать, что Пратчетт пишет крайне неравномерно, играя стилями. Может кому-то действительно пришлись по душе приключения Ринсвинда, пока остальные хвалили любой другой цикл кроме этого. Ринсвинд — должен быть любимым детищем Пратчетта. В конце-то концов, именно Ринсвинд сделал Плоский мир тем, чем теперь восхищается армия поклонников творчества писателя, внёсшего свою частичку в удивительный английский юмор. Если вдуматься, то Плоский мир — это тот самый вид издевательства над обыденностью, которого порой не хватает людям, чтобы сказать серьёзно об очень серьёзном.

Почему-то, читая Пратчетта, всегда веришь, что перед тобой лежит действительно интересная книга, пока не прочитываешь первую четверть, когда ты приходишь к однозначному выводу — книга шедевр, либо так себе, либо видишь утиль. «Последний герой» получился так себе. Пусть фанаты Пратчетта обижаются, но ведь каждый из нас понимает, что нельзя обо всём говорить хорошо! Что-то просто нуждается в справедливой критике.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Плоский мир» — книга №26 | Подцикл «Смерть» — книга №5

Итак, плывёт себе черепаха по вселенной, никого не трогает, никому не мешает; четыре слона топчутся по панцирю черепахи да боятся подскользнуться, дабы не повторить судьбу пятого, сорвавшего да по дуговой орбите врезавшегося в поверхность Плоского мира; сам Плоский мир мирно передвигается по космическому пространству, также абсолютно спокоен и не испытывает никаких потрясений, кроме расшалившихся жителей Убервальда, коим нашлось много места в голове Пратчетта; а вот и Пратчетт, потирающий руки, введя в свой придуманный мир оборотней, вампиров и Игорей, прямо таки паразитируя на этой идее, не собираясь как-то двигаться в новом направлении.

Всё было бы хорошо, но всё плохо. 2001 год ознаменовался сразу тремя книгами о Плоском мире, а при таком подходе — качества ожидать не приходится. Слишком водянисты слова, а многие диалоги и поступки героев призваны закрыть белые пятна на страницах — иначе такое количество сумбура не объяснишь. Отчего цикл относится к Смерти — трудно понять. Тут превалируют аудиторы и некие монахи истории, как представители даосизма в понимании Пратчетта. Идея создать часы, способные законсервировать время, чтобы этим как-то разрушить мир — не выдерживает никакой критики. Попытка аудиторов вмешаться в происходящее — тоже никак не объясняется Пратчеттом. Зачем всемогущественным созданиям вмешиваться в жизненные процессы одного из миров да пытаться познать все прелести бытья человеческого, когда это может им грозить безвозвратной гибелью? Может захотелось поиграть в эмоции да вкусовые ощущения, но таким не балуются даже тысячелетние вампиры… уж Пратчетт-то об этом должен знать. Нет, он не тысячелетний вампир, но данную тему он хорошо описал по сказаниям об Убервальде.

Если воспринимать книгу отдельно от цикла, то может читатель здесь и найдёт что-то интересное, а знакомые с творчеством Пратчетта будут бесконечно жаловаться на измельчание харизмы главных героев. Смерть уже не тот, его внучка — не та, Смерть крыс — тоже, лошадь Смерти — едва ли не испарилась, ворон же… да что тут говорить. При этом Пратчетт продолжает наполнять книгу афоризмами, взирая на жизнь взглядом англичанина с его позиций юмора, пытаясь всё это занести в книгу. Но весь подобный текст моментально тонет в водяном потоке остального, от чего становится только грустно — хотелось взять качественный материал, а в итоге натыкаешься на желание автора что-то высказать да придать этому слишком большой объём, облекающий повествование в форму романа.

Однако, не зря в своё время с Пратчеттом сотрудничал Нил Гейман, собирая материал для своих книг. Если вы помните «Американских богов», увидевших свет в том же 2001 году, то они во многом аккумулируют ранние идеи Пратчетта, получившие развитие не только в книгах Геймана, но и например в «Воре времени». Понятно — Смерть, понятно — аудиторы, понятно — монахи истории, держащие в своих руках ключи для управления временем, но Время… это уже само по себе странно. Всё это уходит корнями в мифологию древних народов, обожествлявших практически каждое природное явление, а то и абсолютно эфемерные понятия. Пратчетт в этой книге вообще ничего не желает объяснять, давая читателю право лишь читать. И дети Времени — это тоже непонятное ответвление для эпизодических персонажей.

Об одном сожалеет читатель. Сквозной персонаж — Смерть, отныне лишь сквозной персонаж. «Вор времени» был последней книгой о Смерти, а о продолжении его похождений остаётся только мечтать. Впрочем, Смерть настолько утратил свой прежний блеск, что уж лучше пусть он наконец-то обретёт покой.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Чёрный юмор, что чернее чёрного, где шутки ниже пояса, а тема расизма сама себя прожигает терпким благоуханием создания парадоксальности из ничего. Возвести белую расу на ступень небожителей, пришедших на юг Африки раньше аборигенов — это ещё одно вполне допустимое дело, но повернуть к читателю задом ворох связанных с этим проблем — самое увлекательное занятие. Читая Шарпа, в первую очередь видишь абсурдность всего. Кажется, зачем автор об этом пишет, и действительно ли всё так плохо в ЮАР, некогда погрязшей в апартеиде, когда видишь создание таких идиотских ситуаций, от которых привык исходить смехом во время просмотра французских комедий. Том Шарп начинает не с английского юмора, а с изрядной доли французского, только осталось понять какую роль в этом юморе сыграли чернокожие африканцы, буры и голландцы.

«Оскорбление нравственности» встречает читателя категоричным заявлением, что концентрационные лагеря придумали англичане. Казалось бы, довольно занятный факт, от которого человечеству пришлось позже хлебнуть изрядную долю горя. Только Шарп ничего так просто на страницы книги не заносит, раскрывая тему подобных лагерей всеми последующими событиями. Волосы встают на головы дыбом, ведь Шарп создаёт такие ситуации, где о человечности и гуманности говорить не приходится. Сплошной махровый садизм, ставящий всех персонажей книги в весьма деликатные обстоятельства, от которых невозможно убежать, поскольку всё вокруг против тебя. Само оскорбление нравственности — это сексуальные контакты белых и чёрных людей. Вокруг этого будет крутиться вся книга. Нельзя сказать, что тут есть над чем смеяться, ибо это довольно грубо будет со стороны читателя. Но как повод посмотреть на печальное положение дел под прикрытием якобы идиотских выходок — самое верное средство.

Том Шарп лишь начинает писать, но проявление абсурдности происходящего похоже стало особенностью его творчества с самых первых книг. Абсурден главный герой, абсурдны его поступки, абсурдна каждая отдельно взятая ситуация. Но стоит заглянуть хотя бы раз на пустое пространство между строк, то радость от чьего-то идиотизма моментально сменяется глубокой задумчивостью о действительно страшных вещах. Если начальник творит непотребства, измываясь над сотрудниками, то это продолжают делать его помощники, спуская накал страстей всё ниже и ниже, пока не назреет социальный взрыв, от которого добра ждать не следует. Шарп планомерно разовьёт историю, вполне тихо закрывая одно действие за другим, но не изменяя ничего в корне.

Конечно, когда начальник полиции одного города получает поручение по искоренению любых форм оскорбления нравственности, то во всех его попытках изначально виден провал любого начинания. Обращение к психиатру за помощью, что предлагает просто кастрировать мужчин, находит более адекватный способ лечения, на котором Шарп будет паразитировать до самых последних страниц. Предлагаемый читателю опросник по выявлению склонности к сексуальным контактам с чернокожими женщинами — это отдельная уморительная история, показывающая проявление бюрократизма на расовом уровне, где одни не понимают других, а отвечающий человек просто не может найти нужный ему пункт, выбирая совершенно противоположный вариант, до которого он весьма далёк.

Но вот те зверства, чинимые полицейскими в тюрьмах, что испытывают опасные методы на заключённых, от чего те умирают без лишних возражений — весьма ощутимый перегиб Шарпа. Впрочем, перегибает Шарп во всём, каждый раз доводя ситуацию до бесконтрольного абсурда, где уже перестаёшь верить в действительно такое плохое положение дел. Просто у писателя где-то чесалось больше, нежели это беспокоило кого-то ещё кроме него.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Плоский мир» — книга №25 | Вне подциклов

Когда Терри Пратчетт берётся за что-то нам знакомое, да пытается это пристроить в Плоском мире, заставляя читателя искать аллюзии и прочие отсылки к событиям реальности, то возникает определённое чувство отторжения. Может это связано с тем, что такой подход более понятен англоязычному читателю, который видит в сюжете очередной книги горькую сатиру на наболевшие проблемы. Мы от западного мира отгорожены психологической стеной, понимая величавую поступь родной страны, не желая и не пытаясь пожелать делать подвижки в ту сторону. Сожалеть об этом не стоит — пусть каждый варится в своём котле. Терри Пратчетт в двадцать пятой книге решил заняться журналистикой и связанными с ней расследованиями. Стоит отметить, что это у него получилось намного лучше, нежели до этого читатель наблюдал издевательские шутки над киноиндустрией, роковой музыкой и оперой, не считая переиначивания классических произведений вроде «Фауста» и многих других. Нет на этот раз и привязки к какому-либо циклу, хотя многие персонажи тут будут задействованы, кроме Ринсвинда и ведьм.

Затеяв в Плоском мире систему быстрой передачи информации на дальние расстояния с помощью клик-башен, Терри Пратчетт доходит до идеи об издании анк-морпоркской газеты, где будут отражаться последние новости города, а позже и всего континента, дрейфующего в звёздном пространстве на черепахе и четырёх слонах. Для этой цели Пратчетт берёт новых персонажей и старается сделать нужные увязки, чтобы сюжет выглядел как можно более массивным. Взять для этого сына влиятельного рода, чьи руки тянутся к власти, а нынешний порядок их не устраивает — это клише последних книг Пратчетта, твёрдо решившего описывать политические процессы. Тенденция прослеживается с семнадцатой книги, когда под удар варваров была поставлена противовесная Агатовая империя, далее последовали несколько заговоров против власти и мирового порядка, эволюционировавшие в прямую военную экспансию на земли Клатча из-за ничейного острова, вплоть до игры со временем и созданием удобного для себя тайного далёкого континента; после появляются слухи об Убервальде, чья аристократия вознамерилась взять государственные дела Ланкра под свой контроль, чтобы в следующей книге уже сам Убервальд стал жертвой политических интриг Анк-Морпорка. Остановится или на этом Пратчетт? Когда «Правда» вскрывает накопившиеся внутренние издержки самого Анк-Морпорка, где последовавшие за изданием газеты события по сведениям сведущих людей — явное заимствование по мотивам Уотергейтского скандала.

В книге удивляет некоторая атрофированность ранее полюбившихся героев, что теперь предстают читателю в каком-то непонятном усреднённом виде, утратив свои основные черты поведения. Не похож на себя патриций Витинари, выступивший в книге как автор гениальных фраз, но далее ставший тряпичной игрушкой перед обстоятельствами, которые раньше одолевал очень легко. Командор стражи Ваймс и его основной помощник Моркоу ныне не те бойкие находчивые ребята, а представители издёвок чёрных юмористов на силовые ведомства. Не находят покоя говорящий пёс и нищенская братия, напрочь утратившие свои прежние идеалы. Все они уступают своё место главным журналистам — Вильяму де Словву и Сахарисе Резник, чьи жизненные принципы разнятся, но их объединяет желание быть полезными для общества.

Пратчетт не теряет прежней формы, как можно было бы подумать. Он также продолжает вскрывать самые больные темы общества, облекая их в форму глубоко скрытого юмора, доступного обычным копателям из-за поверхностного залегания. Сравнение государства с галерой, где гребцам совсем не обязательно знать о каждой мели на пути их плавания, но надо знать о заслугах и умелом руководстве их капитана — выше всяких похвал. В остальном, Терри тоже умело создаёт образы, но всё-таки весьма странные, что вполне понятно — к двадцать пятой книге читатель должен знать привычки писателя со всех сторон. Придать налёт мистики в виде загадочного метода фотографирования прошлых событий и вампира-фотографа, рассыпающегося в пыль после каждого снимка — это надо обладать весьма сильной фантазией. Не оставят читателя в покое и два главных злодея, речь одного из которых будет резать слух своей ненавязчивой манерой материться дореформенной буквой русского алфавита.

«Правда» оставляет после себя благоприятное впечатление. Не истощим талант Пратчетта, и это радует!

Автор: Константин Трунин

» Read more

Мир литературы огромен, поэтому проблема выбора книги для чтения будет существовать всегда. Но зачем особенно задумываться, когда есть специалисты в данной области — они точно должны знать об этом мире всё, особенно о новинках. Они смело предлагают к чтению ту или иную книгу, особенно, если автор новый и до сих пор никому неизвестный. Наивный читатель верит рецензиям, да мнению людей, старающихся не отставать от общего потока хвалить или ругать, причём — безразлично к самому наполнению книги. В целях сиюминутной наживы — такой подход допустим. Но вспомнит ли кто-нибудь в будущем о раскрученном авторе, давно потерявшем свои позиции за спиной умерших от голода и депрессий авторов, после смерти восхваляемых. В таком жестоком мире Том Шарп и предлагает оказаться читателю.

К сожалению, безудержного юмора тут нет, а есть небольшое количество нелепых ситуаций, в которых предстоит оказаться каждому герою. Пострадают все, начиная от анонимных писателей до подставных лиц и маститых издателей. Шарп не остановится на одном главном герое, им в «Дальнем умысле» оказывается каждое лицо, связанное со всей чехардой вокруг скандального бестселлера о любви юноши к очень старой женщине. При этом — содержание книги никого не интересует, Шарп более о сюжете сего скандального романа ничего не скажет, кроме возводящих на Олимп славы эпитетов, призванных подогревать интерес у людей, ещё не решившихся приобрести сию книгу. Верно замечает издатель, что он не обязан читать книги — его дело их продавать, с чем он отлично и справляется, возводя вокруг своего труда мощную рекламную поддержку из интриг, сплетен и, порой, смертельных исходов, связанных с работой над книгой лиц.

Во всей суматохе происходящих событий читатель изредка может выдавить у себя эмоцию, способную породить смех. Если при чтении «Уилта» заливаешься без стеснения, то «Дальний умысел» — совсем не тот образец для подражания в области чёрного юмора. Остаётся всё списывать на английский юмор, который отличается крайним примитивизмом, высмеивающим самые обыденные ситуации, давая им налёт чего-то дикого и извращённого, становясь в переводе на русский язык подобием игры в слова, где всё переворачивается с ног на голову, а новая истина оказывается игнорируемой, поскольку думать подобным образом надо уметь с рождения.

Том Шарп создаёт своего рода детективное расследование, направленное на выяснение всех обстоятельств вокруг книгопечатного искусства. Вопросы возникают не только к анонимному автору, решившему издать книгу на условиях издателя, но и к издателю, рискнувшему затеять пиар книги на слишком тонких началах, когда вся ситуация начинает выходить из-под контроля из-за спешных попыток действовать быстрее, стараясь урвать кусок пожирнее. Беда дальше всего одна — «Дальний умысел» превращается в какое-то роудмуви, направленное на продвижение вперёд, где Том Шарп не желает оглядываться назад, гоня действие семимильными шагами, не стараясь основательно сконцентрироваться на каком-то определённом моменте, распыляя свои силы на описание всего и сразу.

Недаром на обложке читатель видит котёл-чернильницу и поварёнка-писателя, что сразу должно настраивать на мысли о кухне. Всё будет сварено в должных пропорциях, только на скорую руку, да не слишком вкусно. Впрочем, так в нашем мире всё и делается.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Плоский мир» — книга №24 | Подцикл «Городская стража» — книга №5

Сорвавшийся с орбиты, Слон разносит Плоский мир к чертям, заново формируя весь ландшафт и наполняя недра первоклассными залежами жира — такое печальное описание судьбы Пятого Элефанта сообщает нам Терри Пратчетт. До этой книги читатель твёрдо был уверен в четырёх слонах и черепахе, но изначально всё было несколько иначе, чем и решил воспользоваться Пратчетт, заново перекраивая космогонию. После вступления, о Слоне можно смело забыть, поскольку на первое место выходит дипломатия, экшн, юмор и бесценное влияние Пратчетта на изменение фэнтезийных устоев.

Полюбившиеся читателю герои городской стражи всегда были самыми живыми и харизматичными, будто списанными с живых людей. Каждое из действующих лиц — драгоценная находка. Начиная от начальника стражи Ваймса — человека, желающего пребывать в спокойствии, плывущего по волнам жизни, но все неприятности встречая с поднятым забралом; заканчивая сержантом Колоном — чьи отсутствующие амбиции показывают всю мелочную сущность человека, добравшегося до управления людьми, да так, что тут применимо только определение самодура, исправляющего в поступках других свои собственные привычки, отнюдь не «новая метла метёт по новому», комплекс маленького тирана способен перерасти в кость, застрявшую на уровне голосовых связок, выдающую истинность с головой.

С каждой последующей книгой, Пратчетт всё больше уходит в описание экшн-сцен с краткими всплесками повышенной активности среди забродившего болота хождений персонажей, которым он уделяет очень много внимания, давая читателю непрерывный текст в десятки страниц, чем раньше Пратчетт никогда себя не утруждал, формируя момент за моментом, поддерживая читателя в тонусе, готового прерваться в любой момент, чтобы отойти по насущным делам. Теперь такого нет. Тенденция прослеживается с «Последнего континента», где набор героев был сильно ограничен, и они были задействованы по полной. От этого немного не по себе. Хочется большего разнообразия, но такого теперь нет. Хорошо это или плохо? Пусть об этом читатель судит самостоятельно.

Начав повествование с легенды о Пятом Элефанте, перейдя к быту Анк-Морпорка, мегаполиса-государства, этакого прообраза демократии под прикрытием твёрдой руки управленца Витинари, чей девиз быть нужным обществу человеком, не требующим устранить все старые традиции, насаждая для этого новые. Нет, этот человек предпочитает формировать свою политику с низов общества, создавая таким образом среду идеального города, в котором живут всевозможные создания, включая гномов, троллей, вампиров, зомби и прочих — все существуют спокойно, занимаясь своими личными делами под зорким присмотром гильдий. Продолжает Пратчетт книгу вестями о модернизации застоявшегося общества — штрафы за парковку и превышение скорости повозок, создание телеграфа по всему Плоскому миру, возникновение новой гильдии для стражников. Таким образом, скоро вода в Анке станет действительно водой, а не субстанцией — похожей на твёрдое несвежее желе. Только в книге про стражу хотелось именно видеть стражу, а не путешествие Ваймса в Убервальд, куда его послал Витинари с целью установления выгодных дипломатических отношений, попутно расследуя дело о пропавшей лепёшке, восседая на которой и правит король Убервальда. В водовороте происшествий будет уничтожена не одна человеческая жизнь, ведь Пратчетт активно задействует в книге вервольфов и вампиров, позволяя читателю ощутить весь потенциал сэра Терри, обладателя бесподобной способности создавать интересное из, казалось бы, самых обыденных вещей.

Читатель привык к гномам и троллям Пратчетта. Эти создания фэнтезийного мира всегда были на последних ролях, чья социальная сторона жизни никак не отражалась. Гномы у Пратчетта — однополые создания, где говорить о половой принадлежности не принято. Порой, отец не знает пол своего ребёнка. Что уж говорить про других гномов, живущих согласно старым традициям, мечтая о золоте и отправляясь на разведку новых месторождений. В «Пятом Элефанте» Пратчетт пробует перевернуть устоявшиеся стереотипы, открывая завесу тайны и внося революционные взгляды во многие аспекты. Троллей Пратчетт дальше менять не будет — они всё такие же, состоящие из разных пород, с полным набором драгоценных камней во рту, теряющие способность к мышлению с повышением температуры окружающей среды и абсолютно спокойные к солнечному свету.

Стоит ли говорить об остальном? Думаю, что можно обойтись без этого. В книге поразило наличие трёх чеховских сестёр, вишнёвого сада и штанов дяди Вани. Вот чего-чего, а этого совсем не ожидал.

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Уилт» Тома Шарпа — прекрасный образец чёрного юмора, где автор старается показать всю возможную абсурдность строго заданных ситуаций, от которых пробивает до слёз. Разумеется, для этого надо откинуть всю свою интеллигентность, никому не цитировать даже малейших отрезков из текста, сославшись на свои собственные мысли, никак не связанные с книгой, ибо придётся просто-напросто перечитать интересующемуся книгу с начала до конца. Сюжет летит вперёд, сметая всё на своём пути, заставляя смеяться над происходящим. Чёрный юмор — весьма специфическое понятие, где присутствует мат, издевательства над человеческими телами и здоровая порция сексуальных извращений. Это всё можно найти под одной обложкой, на которой крупными буквами, кроме фамилии автора, стоит фамилия главного героя. Знакомьтесь, Генри Уилт.

Не хочется говорить о герое ничего. Он преподаватель гуманитарных наук в техническом колледже. Что такое гуманитарные науки в таком колледже никто не представляет. Поэтому учитель всюду таскает с собой «Повелителя мух» Голдинга, заменяющего студентам единственную в жизни настольную книгу. В семье также не ладится, поскольку жена является форменной извращенкой, от которой был бы в полном восторге Владимир Набоков, если и он снисходил до чёрного юмора, то «Лолитой» и «Камерой обскура» дело просто так не смогло бы ограничиться. Энтомолога понесло бы куда дальше, чем просто посиделки вокруг чернушной темы, волновавшей Набокова на протяжении всего его творчества. Нет, Том Шарп — более тонкий человек, способный из любой ситуации выжать максимум возможного. Ему помогает владение английским юмором, который сам по себе специфическая вещь, выводящая из тумана все тайные стороны очевидности. Покуда читатель смеётся над «Тремя в лодке, не считая собаки» Джерома, он может превозносить английский юмор до небес, веселясь над тем, как герой книги рассуждает о любимой работе и о том, как ему нравится со стороны смотреть на кипы бумаг на столе. Покуда читатель пребывает в восторге от очередных похождений персонажей из цикла о Плоском мире Терри Пратчетта, ловя себя на мысли, что Генри Уилт — это скорее всего сержант Колон — непроходимо тупой, но знающий себе цену, которого ничто не может сломить, кроме мощного удара по голове. Таким предстаёт нам и Уилт, вобравший в себя всю отрицательную сущность английского гражданина. Не зря ведь говорят, что более отчаянных, нежели английские футбольные фанаты, людей не существует. Только тут нет футбола, а есть резиновая кукла, мысли об её уничтожении и страсти в изоляторе, от которых пребываешь в восторге.

Книга не сразу позволяет читателю ощутить всю свою прелесть. Она как хорошая комедия в нескольких актах, где от первого акта зеваешь, желая в антракте покинуть театр, но во втором акте все начальные события переворачиваются таким образом, что смеёшься над каждой репликой актёров. Так и в «Уилте» — сперва содрогаешься от скабрезного юмора, жены-нимфоманки, страстей в преподавательской аудитории, мыслей главного героя о лучшей попытке для пересечения железнодорожных путей, когда он просто выгуливает собаку и размышляет обо всём подряд, вплоть до того, как лучше отправить жену на тот свет. Не секрет, что Шарп писал книгу буквально с себя — а это лучший способ передать терзающие тебя чувства. Не знаю, насколько он подробно выложился в книге, но что-то он точно взял из головы, поскольку надо быть отчаянным психом, если такое будешь способен пережить. Автор также преподавал гуманитарные науки, поэтому максимально постарался отразить трудность предмета. Думаете, только у нас в стране ученики отбились от рук? Наши просто задержались в развитии… в Англии уже в семидесятых годах они спокойно могли дать учителю кулаком по носу, оставаясь правыми в своих действиях. Не только образование гложет Шарпа — он проедется по развращённым американским привычкам и предвзятости родных полицейских.

Пять минут смеха заменяют стакан сметаны… такое вполне можно допустить. Но если подавишься слюной во время смеха, то жизнь длиннее не станет. Впрочем, не жалко умереть в момент наивысшей точки счастья. Пускай даже, если в твоих руках на этот момент будет «Уилт» Тома Шарпа, где на обложке мужчина в форме заключённого тащит куда-то надувную женщину.

Автор: Константин Трунин

» Read more