trounin.ru

Стремление советских писателей к героизации участников Великой Отечественной войны понятно, как и желание отуплять и лишать человеческого достоинства противника. На поле брани сходятся силы добра и зла, иного в такого рода сюжетах быть не может. Причём добро настолько берёт за душу, что хочется сочувствовать действующим лицам, для которых жизнь сложилась столь печальным образом, и теперь им предстоит с потерями одолеть врага или погибнуть, причём погибнуть смертью достойной их отваги. Для усиления впечатления лучше взять женщин, кому, казалось бы, на войне делать нечего. Так Васильевым была создана повесть «А зори здесь тихие».

В центре повествования тридцатидвухлетний старшина, с малых лет росший без отца и потому не получивший нужного образования. Он чах вдали от фронта, боролся с пьянством солдат и не чаял обрести гармонию с требованиями совести, покуда к нему в распоряжение не поступили девушки-зенитчицы, внёсшие в его будни диссонанс. Но время для шуток закончилось, стоило обнаружить в окрестностях диверсантов, чьё продвижение требуется остановить любой ценой. Произведение, изначально поданное с позитивным отражением военных дней, всё более обрастает трагическими подробностями. Шалости остались позади, впереди мужество, самопожертвование и спокойствие Родины.

Выше всяких похвал проработав характеры главных героев, Васильев поставил штамп на противодействующей силе. Враг лишь с виду имеет сходные с человеком черты. На самом деле он бездушное существо, запрограммированное на прямолинейное следование к определённому месту с целью выполнения конкретного задания. Им не учитываются возможные помехи, таковые препятствия ему не полагается замечать. Хрустнет ветка, кого-то из своих убьют, хоть случились иная оказия — ему всё равно. Он даже спокойно ляжет спать, не думая ни о чём другом, кроме необходимости проснуться и продолжить движение.

В чём проблема для беллетриста расправиться со статичными фигурами? Это делается легко, благо враг не ожидает засад, сопротивления, подставляя горло под удар ножа и поворачиваясь спиной к опасности. Другое дело, подача материала в таком виде не вызовет у читателя ответных чувств. Требуется добавить драматизма и заключить мышление погибающих в обрамление их неудач, словно пустить снежный ком с покатой поверхности к неминуемой пропасти. Не враг станет причиной гибели, тому виной окажется желание автора, ибо топить в болоте, пускать пулю в голову и в порыве истерики бросать на штыки — не есть отражение героизма, а есть придание происходящему сходных с героизмом черт.

На создание повести Васильева подтолкнула реальная история, когда мужественные защитники Родины оказали сопротивление противнику. Данный случай был переработан писателем: сохранился антураж, остальное полностью изменено. Осталось необходимым показать самоотверженность людей перед опасностью, мотивированных на противодействие желанием охранить Родину от врага. Это Васильев, безусловно, сделал, но излишне легко у него умирают люди, просто умирая ради необходимости умереть. Слёзно жалко, до злости обидно девчонок, но не к тому беллетристу они попали в руки, не дал он им действительной геройской смерти.

Не губит человека героизм — смерть не повод гордиться поступком. Не губит человека отвага — это следствие вынужденной необходимости стать выше неблагоприятных факторов. Не губит человека самопожертвование — оно показатель для принятия крайней меры. Прежде всего губят обстоятельства, прочее надумано. Надумано ради роста сознательности, формирования необходимых гражданских качеств и готовности пойти на смерть в требуемый момент. И если кто будет отрицать, стоит таким человеком восхищаться, ибо он образец лучших представителей человечества, пускай и выращенный для воплощения чьих-то политических амбиций, всего-то.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Ранние пьесы Метерлинка навевают скуку. Трудно представить, чтобы описываемое действо возымело благоприятный эффект на театрального зрителя: Морис редко ограничивался кратким изложением событий, предпочитая разойтись на пять актов, в течение которых действующие лица говорят пустыми словами и совершают ни к чему не обязывающие поступки. Сам Метерлинк хорошо относится к подобной подаче материала, упирая на его собственное понимание отношения к смерти. Говоря проще, в пьесах Морис раскрывает тему смерти для общества. Один из персонажей обязательно умирает к окончанию повествования или действие строится непосредственно вокруг остывающего трупа. Таковы пьесы: «Принцесса Мален», «Вторжение смерти», «Аглавена и Селизета», «Слепые», «Interieur».

Композиционно привлекает внимание пьеса «Слепые». Действующие лица лишены зрения, в текущий момент представлены сами себе — это их настораживает. Они вынуждены предполагать, отчего они остались без опеки священника. Текст наполнен воплями. Читатель погружается в мрачное осознание довлеющей темноты. Будучи писателем наблюдательным, Метерлинк постарался переложить на страницы отчаяние людей, не готовых к существованию без посторонней помощи. Среди них есть глухие и психически нездоровые, оказывающие на происходящее опосредованное действие. Брошенные на произвол судьбы вынуждены определять не только время суток, но и то место, где они находятся. Действие происходит не в закрытом помещении, а на открытой местности.

Создав интересную ситуацию, Метерлинк в своей манере старательно заполнил повествование малосодержательными высказываниями. Основное, что читатель начинает понимать, происходит под занавес, усугубляя и без того мрачную обстановку. Беспомощность слепых читателю очевидна, как понятно и желание слепых цепляться за жизнь. На благоприятный исход надеяться не приходится.

Аналогично «Слепым» выделяется пьеса «Interieur». На этот раз Метерлинк преподносит понимание смерти, как неизбежное явление, к которому нельзя подготовиться. Два человека на сцене наблюдают за поведением семьи через распахнутые окна их дома. Семья не знает, что она лишилась одного из своих членов, поэтому продолжает страдать от мелких дрязг и прочих несуразных мелочей, будто истинное горе никогда их не коснётся. Именно об этом говорят действующие лица, уже зная о найденном за рекой трупе молодой девушки.

Метерлинк ясно обрисовывает детали, снова давая читателю необходимую информацию для размышлений, не подразумевая собственных выводов. Происходящее в пьесе ясно без слов, как и эмоции действующих лиц, чьи силуэты возникают в окне. Надо полагать, для актёров театра подобная пьеса стала бы отличной возможностью показать своё мастерство, не прибегая к излишней игре, которой они обыкновенно грешат. Персонажи Метерлинка говорят больше на отвлечённые темы, порой уходя в неоправданно длинные монологи. Со стороны такое поведение воспринимается бухтением под нос.

Пьесы «Принцесса Мален», «Вторжение смерти», «Аглавена и Селизета» лишены привлекательности, вследствие своего затяжного характера. Разыгрываемые в них трагедии подводят к осознанию обязательного печального конца. Наигранность речей действующих лиц оптимально подходит для театральной игры, как и возникающие из ничего надуманные страсти. Персонажи могут страдать ради страданий, либо предполагать нелепости ради предположения нелепостей. Разворачивающееся на страницах, действие призвано дать читателю понимание необходимости взвешивать слова и поступки ради ухода от неблагоприятных последствий.

Свою роль играет и интриганка-любовь, никак не проявляясь, всё равно внося собственный вклад. Будь то привязанность юных представителей враждующих царских домов Голландии или очевидная измена дотоле порядочного мужа. Возникающий разлад позволяет Метерлинку выразить собственную точку зрения словами придуманных им персонажей. Через печальные последствия будет строиться счастье продолжающих жить.

Иначе воспринимается творчество Метерлинка, когда дело касается его сказок. Морис раскрывается с неожиданной стороны, за что ему и вручили Нобелевскую премию по литературе. Сказка «Ариана и Синяя Борода, или Бесполезное освобождение» обыгрывается в восточном антураже. Девушка пришла выручать сестёр от властного мужа, запершего их в подземелье. Желание дать свободу невольникам кажется разумным — не должен человек страдать и претерпевать лишения. Эта сказка должна быть поставлена в пример всем людям, желающим нести собственное понимание добра туда, где, по их мнению, творится несправедливость. Насильно мил не будешь, гласит русская пословица. Читатель приходит к такому же выводу, наблюдая за символическим антуражем Метерлинка.

Нет необходимости в пересказывании сказки. Её наполнение всего лишь подводит читателя к финалу, к которому его ведёт автор. Поддерживать интерес на протяжении всего повествования у Метерлинка редко получается, не получилось и в этой сказке. Зато финал снова радует. Мораль на этот раз такова: свободному противно рабство. рабу противна свобода.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Когда-то, относительно недавно, Паскаль Киньяр стал лауреатом престижной французской премии в области литературы. С той поры минуло достаточное количество лет, но звание лауреата той премии к нему приклеилось основательно, будто сообщая читателю о положительных моментах творчества Киньяра. Вполне может оказаться и так, если верить благостному назначению премий вообще, вручаемых порой просто от безысходности, когда надо кому-то её дать. Безусловно, изредка премии уходят в достойные руки. Но чаще… чаще их на самом деле надо именно кому-то отдать, иначе быть не может. И это оправданно, ведь не может человечество постоянно генерировать нечто уникальное, а если и может, то порой настоящие ценности не принимаются никем в расчёт. Ещё одной особенностью премий является стремление лиц, за неё ответственных, найти нечто новое. И не беда, ежели это новое задвинет в своих изысканиях дела ушедших в прошлое футуристов. Может быть лучше футуристы, чем настолько раскрепощённые писатели, как Киньяр?

Абсолютно во всём Паскаль видит сексуальный подтекст. Читатель сомневается — о смерти ли повествует взятая для ознакомления им книга? Присутствующие на страницах действующие лица сплошь страдают от необходимости сообщить о своих половых органах, жаждут их заполнить должными жидкостями и иногда побеседовать с говорящей отрубленной головой. Это же так обыденно. Есть в «Ладье Харона» и отвлекающие внимание зарисовки, в которых автор с твёрдой уверенностью знает, как именно Александра Македонского приняли в раю, от каких мук страдал кардинал Мазарини и отчего некий персонаж полз к папе римскому на коленях через всю Европу. Киньяр шьёт книгу из разных фактов, скорее всего придуманных им лично.

Магический реализм? Модернизм, постмодернизм? Беллетристика, нон-фикшн? Философия XXI века? Невозможно определиться с принадлежностью «Ладьи Харона» хоть к чему-то. Определяться и не нужно. Достаточно сослаться на сумбур, как всё встаёт на свои места. Но сумбур особенной, основательно заправленный потоком сознания, отчего сразу становится понятным ход рассуждений автора. Чаще всего, когда желаешь писать, а не знаешь о чём, то пишешь обо всём подряд. Собственно, если и есть в «Ладье Харона» глубоко спрятанный смысл, то искать его бесполезно. Киньяр разбил его на множество частей и закопал их в разных местах. Даже в случае нахождения оных, сопоставить их не получится, поскольку нет гарантий, что это части единого целого. Просто не было изначально этого самого целого.

Есть мнение, говорящее, будто литературе не требуется цензура. Пусть читатель сам ознакомится с произведением и сделает соответствующие выводы. Коли ему понравятся развратные сюжеты Киньяра, значит будет ему счастье. Если не понравятся, значит больше к книгам Киньяра он не притронется. Удручает излишнее привлечение Паскалем внимания к проблемам, о существовании которых можно узнать только из литературы, кинематографа и средств массовой информации. Человека пытаются убедить — человек принимает на веру и считает данное положение нормальным явлением. Может оттого и ныряет Киньяр глубоко в историю, стараясь рассказать читателю о далёком прошлом и возможных событиях. Впрочем, прошлое существует только в наших воспоминаниях, а они могут трактоваться разным образом.

Киньяр разлил семенную жидкость и прилип. Хочет оторваться — прилип насмерть. Насмерть! А если плыть по семенной жидкости? Тогда уж на ладье. Коли насмерть, то на ладье Харона. Отчего не позвать Гелиоса, чья колесница позволит оторваться от семенной жидкости? Сомнительно. Затея обречена на провал: небо — это вместилище для семенной жидкости. Значит… Значит ли это хоть что-нибудь, кроме наличия у писателя хаотично скачущих мыслей?

Автор: Константин Трунин

» Read more

У Владимира Короленко есть рассказ «Сон Макара». Там одноимённого персонажа судит после смерти нойон, взвешивая на весах плохие и хорошие поступки, в результате чего жизнь начинает восприниматься исходя не от стремления поступать согласно нормам общепринятой морали, а согласно личным убеждениям и желанию прожить без лишних мучений. О чём-то подобном рассказал и Александр Григоренко. Его «Мэбэт» — это сказ о любимце богов, что жил без мучений согласно личным убеждениям, пренебрегая нормами общепринятой морали.

Мэбэт — ненец, ничем на ненца не похожий. Он будто пришёл из других мест, настолько он отличается от местного населения. Сама судьба дала ему в руки способность совершать невозможное, осталось найти жену и обзавестись потомством. Не замечает Мэбэт, как в погоне за крупным зверем он всё чаще сталкивается с плохими сопутствующими условиями для охоты. За счастьем кроется горе, но постичь понимание этого можно только в момент, когда вернуться назад будет слишком поздно.

Григоренко показывает главного героя своевольным человеком, плюющим на законы и живущим в своё удовольствие. Он постоянно конфликтует с соседями и никогда никому не уступает. Он бы и от жены отказался, не роди она ему долгожданного сына. И сына готов был из дома изгнать, поскольку тот дерзнул сказать собственное слово касательно своих предпочтений. Человечности в Мэбэте нет, будто он не от мира сего.

В литературе принято плохих ставить на путь исправления. Так поступает и Григоренко, открывая глаза Мэбэту на неправильность мыслей и поступков. Возвращаться обратно будет мучительно больно, даже автор теряет прежний задор, сбавляя накал повествования. Прежде героический эпос переходит в скитания по границе реальности ради взывания к справедливости, которой главный герой не заслуживает.

Возвращение Мэбэта назад — отдельная история, контрастно выглядящая по отношению к остальным эпизодам повествования. Действительно ли так представляют себе загробную жизнь ненцы? Если так, то в своих представлениях они не ушли далеко от представлений других народов. Ненец может переродиться, но прежде ему предстоит пройти через ряд испытаний, от успешного прохождения которых зависит благосклонность потусторонних сил или продолжение мучений. Так и не узнает читатель, отчего всё происходит именно таким образом, как это рассказывает Григоренко, но справедливость должна восторжествовать. Иначе откуда берутся свято верящие люди?

Может Григоренко желает сказать читателю, что нужно внимательнее относиться к свой жизни и хорошо обдумывать планируемые или спонтанные действия? Ничего не происходит просто так: за всем кто-то стоит. Совершив множество ошибок за недолгую жизнь, человек вступает в стадию рефлексии, заново осмысливая им совершённое и упущенное. Для Мэбэта такая ситуация становится возможной только благодаря критическому повороту сюжета, ставящим его перед необходимостью понять ошибки прошлого. Вторую часть повествования Григоренко как раз и отводит под осознание главным героем его заблуждений.

Мэбэт является человеком, а потом уже ненцем — он стремится оставить след после себя, воспитав детей и внуков. Ему необходимо бороться с собой. Пускай на первых порах Мэбэт едва ли не воплощение бога на земле, прозванный любимцем божьим — у всех этот период проходит, когда дело начинает касаться проблем со здоровьем. Мэбэт же просто умер, но это начало нового пути.

В качестве дебютного произведения в художественной литературе «Мэбэт» можно признать удавшейся работой. Тему Александр Григоренко выбрал также примечательную — быт народов Севера. Сразу вспоминается многоликий Советский Союз, радовавший раскрытием культур входивших в его состав республик. Теперь пришла пора обратить взор на народы, что непосредственно населяют Россию.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Каким бы Алексей Константинович Толстой не пытался казаться серьёзным, всё равно в нём крепко засел дух Козьмы Пруткова. Опосредованно, но вместе с тем и весьма явно, им была написана повесть о временах Ивана IV Грозного, когда тому уже минуло за тридцать пять лет и царь обезумел, решив быть частью народа, находясь при этом во главе его: на Русь пришла опричнина. Заглянуть в недалёкое прошлое Толстой решил не любопытства ради, а лишь бы обличить режим Николая I. Выбранный пример вышел чересчур кровавым — кровь лилась рекой и о благоразумии никто не думал. Иван Грозный обновлял дворянство, а Русь погрузилась во мрак.

В антураже опричнины Толстой строит довольно правдивый сюжет. Из похода на Литву возвращается домой князь Никита Романович Серебряный и сразу сталкивается с узаконенными бесчинствами. Он пытается внести ясность — в ответ получает внушение о бесполезности попыток взывать к совести. Опричники грабили и убивали, не пытаясь оправдать свои действия. Их жертвой мог стать и Никита Романович, но на беду, не разобравшись, посмел противодействовать исполнителям царской воли. Как теперь это воспримет грозный правитель? Казнит сразу или даст право оправдаться?

Личность Серебряного придумана автором. На Руси был род Серебряных-Оболенских, а имя и отчество для главного героя Толстой мог взять от основателя династии Романовых Никиты Романовича Захарьина, жившего в одно время с Грозным, но не так как это приводится в сюжете произведения «Князь Серебряный». Не стоит забывать, что во время написания в литературе бытовал романтизм, чьи вольности в описании исторических процессов дозволяли широкие отступления от действительности. Поэтому читатель может недоумевать от ужасов опричнины и сочувствовать пострадавшим от писательской воли, но не рассчитывать на серьёзное погружения в дела тех дней.

Одна из сюжетных линий касается вымышленного сына Малюты Скуратова, через которого Толстой показал человечность потерявших чувство совести людей. Сам Малюта готов за сына принять любое наказание от царя. Жестокость исчезает и уступает место родительскому состраданию, которое не понимает, почему должны страдать родные дети. Толстой во многих сюжетных линиях искал оправдания для бесчинствующих действующих лиц. Не только Скуратов может быть мягким, таковым может быть и сам царь, в чьи уста Толстой вкладывает слова оправдания. И ведь со страниц звучит убедительная речь, заставляющая задуматься над мрачной стороной сложившихся условий: они поступали из благих побуждений.

На казнь люди шли со светлыми мыслями, открыто говоря царю и собравшимся о своём видении ситуации. Им было больно жить, но они знали, что будущие поколения запомнят и не простят Грозному его прегрешений. С открытым сердцем они клали голову на плаху, не боясь расстаться с жизнью.

Немного по другому вели себя юродивые, их же на Руси называли блаженными. Они пользовались тем, что принимая на себя роль безумцев, могли спокойно говорить о творимых царём бесчинствах. Народ прощал Грозному многое, но никогда бы не простил ему казнь юродивых. Толстой получает ещё одну возможность донести до читателя свою точку зрения.

Про Грозного Толстой писал и в стихотворной форме, продолжая тему жестокости нравов.

Если говорить о стихотворениях отдельно, то стоит признать — весь талант Толстой отдал, созданному вместе с братьями Жемчужниковыми, Козьме Пруткову, что явился читателю в образе юродивого. Это творчество нужно рассматривать отдельно. Непосредственно под своим именем Алексей Толстой писал на исторические темы, поэтично описывал природу и говорил о тяжестях крестьянского труда.

Думается, Толстой с болью воспринимал прошлое своей страны и аналогично болезненно реагировал на режим Николая I. Смерть последнего дала шанс на публикацию «Князя Серебряного».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Прозревший в мире слепых не будет понят обществом: забеременевшая на курорте для бесплодных не встретит понимания у окружающих её людей. И если кто-то скажет, что нужно радоваться представившейся возможности начать новую жизнь, то он не до конца понимает трагедию вышедших за рамки людей. Так ли хорошо отличаться от других? Какие трагедии могут разыграться, стоит одному выйти из замкнутого круга? Да, человеку свойственно стремление прозреть, как и — продолжать род. Но как поступить, если желание вступает в противоречие с действительностью? Выколоть себя глаза и совершить аборт, либо прекратить физическое существование? Вариантов бесконечное множество — всё в очередной раз зависит от воли писателя.

Милан Кундера выбрал необычное место для описываемых событий. Читатель следует за автором в лечебницу, пациенты которой обеспокоены от имеющихся у них проблем со здоровьем: женщины не могут забеременеть, мужчины — оплодотворить. А раз повествование касается пребывания вдали от вторых половинок, то никто не брезгует завести курортный роман. К тому же, никаких проблем возникнуть не должно, ведь постояльцы едва ли не стерильны. Конечно, у них могут быть венерические заболевания, но в своих рассуждениях Кундера не станет оговаривать этот момент. Кроме болезных в медицинском учреждении присутствует медперсонал и прочие действующие лица, способные повлиять на сюжет. Такова основная канва, в остальном же практически Ремарк.

Читатель не просто погружается в любовные страсти действующих лиц, но и постоянно находится в диалоге с писателем. Разворачивающееся действие лишь одна из возможностей для выражения автором мыслей. Не так важно происходящее, как философия Кундеры. Милан поднимает серьёзные вопросы для всего человечества, предлагая не самые приятные ответы, которых следовало бы избегать, не задевая столь острых тем.

Центральная повествовательная линия касается лечения бесплодия. Так ли необходимо помогать страдающим данным недугом людям? Разве они могут потом дать здоровое потомство? И если смогут, то к чему это приведёт? Непросто складывается у Кундеры. Там, где не может справиться природа, на помощь приходит медицина и медперсонал в частности. Как смотреть на ситуацию, когда доктор собственноручно оплодотворяет пациенток без их согласия, прибегая к помощи шприца с семенной жидкостью? Причём используя не чью-то, а свою собственную? В его голове зреет евгенистический подход — он придерживается взглядов селекции человеческого генофонда, для чего и претворяет задуманное в жизнь.

Когда один оказывает помощь безвозмездно с далеко идущими планами, то другой может оказаться жертвой обстоятельств. В качестве противоположности Кундера вводит в сюжет проблематику деонтологии, расширяя границы курортного романа, усложняя повествование взаимоотношениями пациентов и медперсонала. Если опосредованное оплодотворение не поддаётся обнаружению, то об интимной связи медсестры с находящимся на излечении мужчиной известно всем. И вот возникает новое недопонимание происходящего — могла ли женщина забеременеть от бесплодного? Может тут стоит искать третьего или даже четвёртого, коим в итоге окажется доктор со шприцем?

Повернуть время вспять не представляется возможным. Когда беременность наступает, нужно заново переосмысливать жизнь. Любовный треугольник может иметь гораздо больше углов и содержать внутри себя столько же противоречий. Герои мечутся по страницам, стараясь найти удобный выход из сложившейся ситуации. Ведь кому-то предстоит развестись с женой, либо разрушить благое, дабы желаемое подвергнуть сомнению. Зачем пытаться изменить себя, если не готов принять результат?

Суждения у Кундеры вырастают из суждений — проблемы решаются по мере их возникновения. Писатель волен вершить судьбы героев по своему усмотрению, но он также легко трактует жизнь вообще. В повествовании имеются отсылки к библейским сюжетам и к «Преступлению и наказанию» Фёдора Достоевского, основываясь на которых Кундера приходит к весьма неординарным выводам.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Поскольку реальность одного неотличима от реальности других — следует понимание общей реальности для всех. Предлагается для рассмотрения данного утверждения сборник рассказов нобелевского лауреата по литературе за 2013 год канадской писательницы Элис Манро. За основу будет взята канва приводимых ей историй, следуя которым устанавливается реальность главных действующих лиц относительно реальности других в большем и реальности самой писательницы в малом. Проводится итоговая чарта под идентификацией личности, согласно чему любой рассказ от первого лица воспринимается рассказанным от лица Элис Манро. Следуя этим размышлениям, нужно понимать реальность в общем.

В жизни Элис происходило много интересного. И она, как талантливый рассказчик, имела огромное желание применить свой дар с малых лет. Потребовались долгие годы, пока она смогла преодолеть авторитет отца. Именно отец запрещал ей о чём-либо рассказывать матери, предлагая всё оставить в тайне. Более тридцати пяти лет Манро боролась с собой, подавляя желание к самовыражению. Надо ли говорить, что однажды берега реки сомнений были размыты, а бурный поток решительно снёс все преграды. Элис начала уверенно излагать мысли, получая одну премию за другой, покуда не добралась до одной из самых престижных. Всё это случилось благодаря отцу, что умело подавлял её стремление к самовыражению, позволив осуществиться им задуманному через заложенную в человека борьбу за право нарушать запреты.

Чем же так поразила читателя манера изложения Элис Манро? Если судить по её первому сборнику «Танец блаженных теней», то можно выделить два приёма построения историй: пересказ событий без лишней драматизации и пересказ событий с драматизацией до состояния тотальной трагедии. В обоих случаях Манро начинает издалека, оставляя читателя гадать, когда всё-таки наступит переломный момент или он так и не наступит. Шокировать читателя у Элис получается превосходно — это особенность её творчества. Однако, учитывая короткий размер произведений и их обилие, подобное однообразие начинает утомлять. Иной раз заранее знаешь, что вот этот персонаж сойдёт с ума, а вот тот неожиданно скончается. И когда так и происходит, то остаётся ударить себя в грудь и укорить ту жизнь, которая подсказывает писательнице сюжеты.

Очень часто Манро возвращается к воспоминаниям об отце. Он был для неё самым главным человеком, чьи поступки достойны многократных упоминаний. Его обаятельная харизма и уверенность в поступках вызывают трепет у юной девушки, сопровождающей отца не только на работе, когда тот наподобие торпеды рассекал по канадским дорогам, но и во время походов в лес, чтобы содрогнуться от мужественности родителя, умеющего оценить обстановку и найти правильные слова для неадекватных встречных. Она всегда была в нём уверена. И каждый раз продолжала получать от него внушения, касательно умалчивания обо всём с ними случившимся. Отсюда и стоит искать обстоятельства для идеализации, усилившиеся за давностью лет и в связи с особенностью воспринимать детство с позитивной стороны, если оно не омрачалось горестными событиями.

По рассказам Манро не сразу удаётся понять, почему такое значение придаётся трагедиям. Радужное детство резко контрастирует с вхождением во взрослую жизнь. Будто Элис пробудилась от заблуждений, увидев боль и страдания окружающих её людей, дотоле не ведая о смерти. Единожды с ней случилась неприятность, опять же связанная с отцом. Может именно в этом травмирующем психику эпизоде стоит искать причины для кровавых развязок, так необходимых для повествования, будто они являются залогом продолжения существования. Дело касалось лошадей, которых отец держал для прокорма лисиц, чьи шкуры давали средства для пропитания. Тогда сердце Манро треснуло, а разум восторжествовал. И она больше не задавалась вопросами касательно гуманности. С этой поры происходящие события начинают блекнуть по мере движения вперёд, имея изначально яркие радующие оттенки.

Манро есть о чём рассказать. Она только начала это делать. Сборник за сборником. Но косу от крови не отмыть, она нужна Элис для отражения собственных чувств. Можно бояться. Можно читать. А шок — это нормально. Организм требует встряски. Главное пригибаться, дабы коса Манро никого не задела, а чья-то смерть так и осталась запечатанной в текст.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Любить литературу можно, но сложно. Любить литературу о литературе ещё сложнее. Когда повествование строится вокруг книг и текстов, то у бывалого читателя должны слёзы наворачиваться. Вот он — идеал их бессонных ночей и наглядный пример жертвы чтения. Дело остаётся за антуражем. Чем будет загадочнее, тем лучше. Даже принимаются заезженные темы и избитые сюжеты. Слезы застилают возможность различать действительную полезность. Если брать для рассмотрения книгу Маркуса Зузака, то видишь в ней скабрёзность и игру на эмоциях, тогда как автор не старается с толком рассказать свою историю. Он повесил на главную героиню клеймо книжного вора и весьма своеобразно заново рассказал про Золушку.

Как известно, Золушку мачеха и её дочери не любили. Аналогично главной героини книги Зузака достаётся и от приёмной семьи. Девочку при этом никто не станет жалеть. Кажется, от неё разит нечистотами, а она сама ничем не отличается от пугала. Внимательный читатель так это и понимает, коли автор от начала до конца книги называет её Свинюхой, обосновывая прозвище нежеланием девочки наконец-то сходить помыться. Никто не может на неё повлиять, включая Гитлерюгенд, членом которого ей пришлось стать. Живёт сама по себе, полностью погружённая в чтение, покуда кругом происходят трагические события. Казалось бы, соседство с Дахау даст определённую повествовательную линию, но вместо этого Зузак смело поливает евреев уничижительными выражениями, ища себе оправдание в именно таком отношении к представителям иудейской веры. И тут самое большое недоумение — «Книжного вора» Зузак писал по воспоминаниям людей, самостоятельно не представляя себе того в действительности, о чём он взялся донести.

Текст книги изобилует немецкими выражениями. Логично, в Германии говорят на немецком языке. Но получается, немцы же свой родной язык используют только для брани и выражения негативных мыслей, тогда как всё остальное время говорят на другом языке, в случае Зузака — на английском. Повествование настолько пропитано отрицательными эмоциями, что о сочувствии говорить не приходится. Веры в описываемое автором не возникает. Печально, что гибнет брат главной героини, что она учится читать по книге «Наставления могильщикам», что была непосредственным очевидцем деяний Гитлера, что изредка воровала книги. Кстати, так ли часто главная героиня воровала книги? И можно ли называть её действия воровством? Зузак лукавит, постоянно давя на жалость: не так всё плохо было в жизни главной героини.

«Книжный вор» написан. Он является таким, каким его задумал автор. Не даётся Зузаку слог — не такая большая беда. Время справедливо оценит труд людей, чтобы ещё много раз пересмотреть устаревающие воззрения. Воспоминаний современников потомкам уже не хватает, им нужно заново смотреть на прошлое с позиций сегодняшнего дня. И так получается, что годы идут, а гитлеровская Германия продолжает восприниматься всё с тех же позиций. Другое мнение о тех днях если и возникнет, то не скоро. Вот и пишут авторы на приевшиеся темы, не думая дать читателю нечто новое. Впрочем, читатель сам желает многократного повторения ранее пройдённого материала. Поэтому история Зузака ещё долго будет бередить душу людей, какой бы по качеству она не была. А качество исполнения хромает!

Не раз бывало так, что пробыв в топе рейтингов некое литературное произведение навсегда сходило с полок и читательский интерес к нему больше никогда не возвращался. Этому есть много объяснений — всё зависит от сопутствующих факторов. «Книжному вору» повезло — он сумел чем-то затронуть читателя.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Больная девушка, пансион, наивность главного героя, всепоглощающая влюблённость. Именно об этом писал классик немецкой литературы XX века Эрих Мария Ремарк. В очень схожей манере пишет и японец Харуки Мураками. Только его герои не надломлены утратами бессмысленной человеческой жестокости. Потерянное поколение возможно и без войны. Ремарк жалел о войне, а Мураками жалеет о мире. Люди теряют себя всегда — им для этого не надо искать причину. Иллюзии утрачены, впереди зрелость и осознание прожитых лет. Идеального общества никогда не будет — человек всегда будет себя есть. Мураками не пытается понять и переосмыслить, предлагая читателю присоединиться к тем метаниям души, которые доступны ему самому. И печаль ситуации заключается в том, что сочувствовать описываемым событиям невозможно.

Что делать? Как разнообразить пребывание в этом мире, чтобы не задохнуться от скуки? Дни тянутся бесконечно, а ты можешь безучастно созерцать происходящие события. Чаще они тебя не касаются. Ты тонешь в суете очередного дня. Друзья не выдерживают, исчезая: кто-то сводит счёты с жизнью, кто-то растворяется в безвестности. И вот ты стоишь на краю пропасти, думая раньше срока прекратить дышать: всё обрыдло. Осталось подстроиться под течение, безропотно принимая удары судьбы. Задохнуться или дать возможность облегчить муки другим? Повернуться к людям лицом или подставить спину? Охладеть или гореть ярко? Жизнь пройдёт — уйдут в прошлое и твое поступки. Какие бы меры не принимал, что-то изменить не в твоих силах. Надо помнить — ты нужен другим. Они не мыслят себя без тебя.

Появляется ощущение аморфности: онемение стягивается голову обручем, взгляд стекленеет, руки тебе не принадлежат, тело тяжелеет. Можно послушать совет знакомого, взбудоражив душу нетипичными для тебя поступками. Броситься в жерло страстей, не придавая им никакого значения. Где черпал Мураками вдохновение для подобных сюжетов? Почему главный герой любит одну единственную, изменяя ей едва ли не с каждой встречной, пока окончательно не запутывается в чувствах? Он чуть ли не покрывает всех действующих лиц противоположного пола, не делая между ними различий. В его силах покрыть и мужчин, благо Мураками не настолько был раскрепощён в начале творческого пути. Но подобное просматривается между строк. Аморфность довлеет всё сильнее. При нарастающей драматичности сюжета сохраняется отрешенность главного героя. Ему безразличен даже он сам. Его ублажают, а он смотрит сквозь партнёров, будто он и не рождался, являясь при этом призрачной сущностью.

В «Норвежском лесу» легко заблудиться. Мураками не предлагает проторенных дорог. Читателю нужно самостоятельно прокладывать путь. Одно событие порождает другое, пока главный герой пытается вспомнить что-то ещё из когда-то с ним произошедшего. Он ничего не переосмысливает, предлагая таким, каким оно некогда было. Рассказчик без меры откровенен. Мельчайшие детали крепко засели в его памяти, но преимущественно это касается интимных сцен: отчего приоритет отдавался рукам и рту, почему девушки жаловались на сухость слизистой там. Если на глазах главного героя не погибали люди от пуль на войне, то не его в этом вина. Он сталкивался только с самоубийствами друзей и старался жить так, как жили остальные люди. Дитя своего времени — не более того. Он тоже часть потерянного поколения, но того, что оказалось потерянным от бесцельности прожитых лет.

Каждому отпущено своё. И жить нужно с осознанием себя здесь и сейчас. Остальное не имеет значения.

Автор: Константин Трунин

» Read more