trounin.ru

Владимир Дорошевич писал заметки о своей работе на протяжении всей жизни, облекая их в художественную форму. Все действующие лица реальны, но некоторые имена были автором изменены. Ряд особо интересных и поучительных случаев лёг в основу книги «Грехи и судьи». Владимир рассказывает о буднях белорусской милиции и прокуратуры, постоянно разводя руками от бессилия, не имея шансов отстоять справедливость до конца. На читателя постоянно давит мораль, с которой нужно соглашаться. Не так далёк от правды Дорошевич, показывая отношение сотрудников внутренних органов к преступлениям, а также попустительство со стороны всех причастных людей к осуществлению правосудия.

Неужели кто-то до сих пор верит, что добро действительно существует? Книга Владимира Дорошевича в очередной раз подтверждает истину о греховной сущности человека. Люди таковыми остаются с пещерных времён, не желая меняться в лучшую сторону. Постоянная пропаганда добрых дел является лишь самообманом, на котором кто-то нагревает себе руки. Справедливость если и существует, то не в этом мире. Сомнительно, чтобы она имелась хоть где-нибудь. Допустим, преступник всегда может подкупить ответственного человека, чтобы избежать наказания. Кажется, увеличение зарплат людям, что ответственны за раскрытие преступлений, позволяет свести риск взяток к минимуму. Только врачебная комиссия за вознаграждение признает любого человека смертельно больным, каким бы его здоровье не было на самом деле. Одно из дел Дорошевича является этому наглядным доказательством .

Не забывает Дорошевич и о проблемах внутри правоохранительной системы. Если медики лечат не больного, а диагноз, то и милиция с прокуратурой больше озабочены статистикой своей работы, нежели заинтересованы в благополучии собственной страны. Не так легко добиться пересмотра дела, когда следователю становятся доступными ранее неизвестные обстоятельства. Пробиться и добиться своего — затруднительное дело. И пока Владимир Дорошевич стремится возобновить расследование, ему никто не даёт гарантий, что он сможет довести дело до справедливого наказания для виновного. Конечно, примеры автора книги не являются отражением той действительности, что случалась с каждым его делом. Он взялся рассказать о самом поучительном.

Мелькают судьбы людей на страницах. Кому-то читатель сочувствует, а иных он порицает. Преступления не всегда совершаются по злому умыслу, тогда как к наказанию за проступки правосудие всегда подходит с одинаково строгой меркой. Понятно, никто в здравом уме не пойдёт виниться, ломая оставшуюся жизнь. Это затрудняет работу следователям. Им необходимо дойти умом до таких суждений, до которых простой человек никогда не догадается. Наравне с закоренелыми преступниками Дорошевич осуждает и цыган, не понимая попустительства государства к существованию подобной преступной среды.

Книга «Грехи и судьи» повествует не только о советском отрезке службы автора, но и о том, чем он жил и зарабатывал после. Самое интересное в его практике относится к молодости, тогда как более позднее повествование не несёт в себе того заряда морали, за который Дорошевича стоит похвалить. Может он свыкся с пониманием иной справедливости, существующей на самом деле. Произошёл перелом в жизненных ценностях: пропал пыл юности и исчезла жажда добиваться правды. Интересовать его стали другие дела, где амурные отношения получили больший вес, да исчезла необходимость расследовать преступления.

Рассказы Дорошевича содержательны. Автор не сосредоточен на одном конкретном сюжете, предлагая читателю наблюдать за жизнью так, как она складывается на самом деле. Действующие лица действительно настоящие. Если в их поступках и присутствует фальшь — она реальна.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Особое уважение должны заслуживать только те писатели, которые повествуют об окружающей их действительности. Они становятся летописцами своего времени, оставляя в памяти потомков реалии прошлого. Против их слов ничего не возразишь, так как именно они были очевидцами описываемых событий. Лучше, если писатели говорят о том, что касалось их непосредственно, тогда их работы становятся действительно бесценными. Прекрасным примером такого утверждения является творчество Льва Николаевича Толстого, оставившего не только собственное видение ситуации недалёкого прошлого, но и тех событий, в которых довелось ему поучаствовать.

Кроме репортажных газетных рассказов об отстаивании Севастополя перед лицом агрессии турецкого государства, у Толстого есть цикл произведений, посвящённых его службе в другой горячей точке — в Чечне, на Кавказе. Об этом он писал более плодотворно, практически с самых первых литературных опытов и вплоть до кончины. Рост таланта Толстого хорошо заметен. «Набег» (1853) и «Рубка леса» (1855) подобны «Севастопольским рассказам»: они написаны с разницей в несколько лет. Лев Николаевич пока ещё предпочитает говорить коротко, но уже заметно его стремление анализировать. Так читатель участвует не только в налётах на аулы, но и понимает, какие люди окружали писателя, поскольку тот не стесняется их классифицировать. У Толстого судьбы людей подобны спичкам, подвергшихся воздействию огня. Трудно установить всю картину боевых действий, для понимания доступны только отдельные эпизоды.

Одним из примечательных произведений Толстого является «Кавказский пленник» (1872). Некогда и сам Лев Николаевич мог попасть в плен, да избежал сей горькой участи. Не стоит спешить обвинять автора в выдуманности истории. Людей безусловно похищали ради выкупа в те времена, как это делают и в наши дни. Подобный эпизод мог произойти на самом деле, тем более, что в нём нет ничего особенного для событий военного времени. Единственное о чём можно судить, так это об изменении нравов. Сюжет «Кавказского пленника» давно стал классическим. По подобной схеме было написано множество произведений, где человек попадает в стесняющую его свободу ситуацию, претерпевает страдания и иногда даже спасается, когда ему помогает пленительная незнакомка. Толстого можно пожурить за излишнюю гуманность — в его произведениях представители русской армии постоянно благородные и великодушные, тогда как противники оказываются глупыми и наивными.

Опубликованная после смерти Толстого повесть «Хаджи-Мурат» (1904) — образец его позднего творчества. Льву Николаевичу так понравилось рассказывать истории от начала до конца, что он от этой модели изложения отходил крайне редко. Причём, повествование начинается с некоего эпизода, послужившего причиной для воспоминаний. После чего следует знакомство с главным героем. И только потом Толстой рассказывает предысторию. Надо понимать, Хаджи-Мурат был реальным историческим лицом, поэтому его история — это попытка Льва Николаевича посмотреть на Россию глазами врага. Да и то сказать, какой из Хаджи-Мурата враг? Читатель не сразу проникается сочувствием к горцу, но когда узнаёт его поближе, то понимает — у Кавказа и России должно существовать общее будущее. Бесспорно, Толстой снова излагает события, поделив воюющие стороны на хорошую и плохую. Снова благородные русские и коварные противники. Коварные настолько, что держат в страхе собственных союзников. Читатель сочувствует Хаджи-Мурату и верит Толстому.

Что касается рассказа «После бала» (1903), то он не относится к циклу военных заметок автора. Толстым взят случай из молодости, в котором может и есть примечательные моменты, но определить их трудно. Изложение на редкость сумбурное, толком сюжет не просматривается. Этот рассказ был издан уже после смерти писателя, как и «Хаджи-Мурат». Ему тоже чего-то не хватает. О завершённости говорить не приходится. Толстого оборвали на полуслове, либо он сам не захотел говорить более того, что им уже было сказано.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Написать роман трудно, проще — повесть. А если трудно написать повесть, то нет ничего легче рассказа. Так кажется со стороны. На самом деле всё иначе. Что представляет из себя рассказ? Это короткая ёмкая история, несущая некий случай или ситуацию, не требующая для изложения много страниц. На деле получается, что написать рассказ довольно трудно. Несмотря на это, писатели часто прибегают к рассказу, как к отправной точке, из которой может получиться если не роман, так повесть, либо история в итоге останется всего лишь рассказом. Когда же желание писать присутствует, если оно к тому же навязано подписанным контрактом с издательством, то автор начинает изыскивать всевозможные средства ради выполнения обязательств. Расплачиваться за такой подход приходится читателю, в чьи руки попадает сборник рассказов, представленный набором коротких историй. Не рассказов, а именно историй.

Изданный в 2014 году сборник «Сволочей тоже жалко» Виктории Токаревой не зря носит название одного из вложенных в него рассказов. По той причине, что тот является отличным представителем краткой литературной формы. Есть сюжет, присутствует мораль, читатель же может сделать собственные выводы. Виктория не отходит в сторону, компактно излагая основную мысль. Остальные произведения добавлены в сборник для придания книге законченного вида. Таким способом обычно любят пользоваться музыкальные исполнители, имеющие одну яркую композицию, добавляя к ней с десяток работ низкой ценности, вследствие чего на прилавки выпускается альбом. Слушатели рады и довольны. В случае Токаревой читатели тоже рады и довольны. Есть один дельный рассказ — остальное не имеет значения. Его запомнят по той причине, что информацию лучше подавать в обрамлении хоть каких-то слов, тогда человеческий мозг отсеет лишнее, оставив нужное. В ином же случае он забудет и нужное.

Истории Токаревой представляют из себя жизненные зарисовки. Всё в них перемешано до состояния каши. Действующие лица не отличаются последовательностью, часто резко умирая в середине повествования. Резкость вообще присуща Токаревой. Ход истории вместо плавности напоминает быстрые хаотические перемещения. Физики такое явление называют Броуновским движением. В художественной литературе подобное можно смело назвать «приёмом Токаревой». К концу истории читатель так и не делает выводов, оставаясь с ощущением впустую проведённого времени.

Есть у Токаревой и разделение на плохих и хороших. Причём, главное действующее лицо является положительным персонажем. И именно ему предстоит глотнуть порцию невзгод. Проблемы оказываются сугубо бытовыми. Их причиной могут быть жадные родственники знакомого человека, либо собственная собака, таскающая мусор с соседней стройки на огород хозяина. Начиная с одних неурядиц, Токарева переходит к другим. Это случается снова и снова. Опять же непонятно, к чему читателя подведёт автор. И на последней странице снова ощущение пустоты. Живут ли люди так спонтанно, как происходит в историях Токаревой? Вполне может быть. Однако, крайне сомнительно.

Стоит вернуться к сволочам, которых автору жалко. Не зря этот рассказ является единственным достойным внимания произведением из всего сборника. От «приёма Токаревой» Виктория Токарева разумеется не отходила, вместив в повествование все свои излюбленные элементы. Нет только каши, да и автор на удивление лаконичен. Может эта история действительно взята из её собственной жизни, тогда понятны злость Токаревой и её умение сострадать. Читатель тоже сочувствует героине, душу которой растоптал врач, поставив ребёнку смертельный диагноз. Мораль же приведённой истории ждёт читателя в конце, когда возмездие наконец-то наступает. Сволочей и вправду жалко. Только правду ли рассказала читателю Токарева? Вот самый большой вопрос.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Образованные люди сочтут кощунством, если кто-то посмеет сказать о том, что сжигание книг является благом. А если задуматься, то так ли это плохо, когда книги горят? Действительно написанное достойно сохранения, чтобы потомки могли с ним ознакомиться? Или это всего лишь следствие боязни, поскольку вместе с пустыми текстами могут быть уничтожены важные? Как понять настоящую необходимость той или иной информации? Неужели в далёком будущем, когда наш мир сгорит в пламени обоюдной ненависти, найдутся археологи, способные докопаться до истины, находя загадочные микросхемы, содержащие в себе важную информацию о днях былых? Найдена ими будет «Илиада» и «Одиссея» Гомера, может быть «Эпос о Гильгамеше», а то и нечто несуразное от писателей XXI века — всё это сразу будет признано культурным достоянием и начнёт восприниматься с почитанием. Никаких кривотолков и сомнений.

Когда разговор заходит о Древнем мире, то сразу вспоминается Александрийская библиотека, где хранилось многое из того, что могло дожить до наших дней. Горела библиотека часто, то от военных действий римлян, то от агрессии христиан, а то и вовсе вследствие арабского завоевания. В итоге почти всё было уничтожено. Хорошо это или плохо? Скорее хорошо. Ведь если это случилось, значит иного быть не могло. Знания были утрачены, а вместе с ними и те труды, которые достойны были сожжения. Большой обузой мог стать для потомков груз из графоманских словосложений древних писателей. И если проанализировать уцелевшее — не видишь в нём никакой художественной ценности. Есть несколько счастливо избежавших забвения образцов, ныне радующих вкусы эстетов. Остальное же интересно только истинным ценителям древности, которые могут оценить то, на что обыкновенный обыватель не будет обращать внимания.

Античная лирика дошла до нас отрывками. Повезло отдельным греческим поэтам и большинству римских. Но тем и другим редко везло с адаптацией в последующем. Стихотворная форма очень трудно поддаётся переводу. Необходимо не только знание языка, но и чувство ритма у самого переводчика. Это-то и усугубляет и без того незавидное положение авторов древности. Кто-то ныне берётся адаптировать их стихи на современный язык, редко переводя удачно. Есть свои трудности — с ними никто мириться не хочет. Переводили на собственное усмотрение. Так и получилось, что из дошедших отрывков на выходе получились ещё более несуразные переводные отрывки. Об этом ли говорил древний автор, может его строки имели восхитительную певучесть? Всё разбилось о реалии. Донести их труды хотели в любом случае, да делали это спешно и без души. Редкие античные стихотворения достойны внимания — значит над ними действительно работали. Основная же часть превращена в несуразность.

Греческая античная поэзия на удивление однообразна. В каждой строчке восхваление божества или сил природы. Никаких жизненных наблюдений. Людям греки скорее писали эпитафии, чем находили для них ободряющие слова. Римляне полностью унаследовали форму греков. Знакомя своего слушателя с тем же самым, будто не прошло тысячелетия, за время которого мысль не раз трансформировалась. Может быть всё было не так плохо, просто до внимания читателя не были доведены достойные работы. Римские лирики творили до падения Империи. И, опять же удивительно, они продолжали восхвалять античных божеств, не вспоминая о едином боге. В том-то и проблема сборников Античной лирики — их составители стараются придерживаться определённых критериев, не давая читателю осознать полноценность поэзии древних. А хвалить ущербность не получается.

Изданный «Художественной литературой» сборник «Античная лирика» включает в себя отрывки из произведений следующих поэтов: Гомер, Терпандр Лесбосский, Алкей, Сапфо, Анакреонт, Алкман, Стесихор, Ивик, Коринна, Пиндар, Бакхилид, Праксилла, Архилох, Семонид Аморгский, Симонид Кеосский, Симонид Магнесийский, Гиппонакт, Каллин, Тиртей, Солон, Мимнерм Колофонский, Феогнид, Ксенофан, Паррасий, Херил, Эвен Аскалонский, Эвен Паросский, Антимах, Ион Хиосский, Ион Эфесский, Платон, Гегесипп, Демодок, Кратет Фиванский, Менандр, Эринна, Адей, Фалек, Филет Косский, Посидипп, Феокрит, Каллимах, Гедил, Асклепиад Самосский, Александр Этолийский, Леонид Тарентский, Симмий, Диоскорид, Анита, Алкей Мессенский, Бион, Мосх, Антипатр Сидонский, Антипатр Фессалоникский, Филодем, Мелеагр Гадарский, Архий Митиленский, Галл, Алфей, Руфин, Антифил Византийский, Онест, Автомедонт, Филипп Фессалоникский, Аполлонид, Лоллий Басс, Лукиллий, Никарх, Дионисий Софист, Лукиан, Метродор, император Юлиан, Паллад, Феон Александрийский, Мариан Схоластик, Юлиан Египетский, Агафий, Македоний, Павел Силенциарий; Валерий Катулл, Квинт Гораций Флакк, император Октавиан, Альбий Тибулл, Секст Проперций, Публий Овидий Назон, Луций Анней Сенека, Марк Валерий Марциал, Децим Магн Авсоний, Клавдий Клавдиан, Пентадий, Модестин, Линдин, Тибериан, Луксорий, Витал. Вергилия нет, к сожалению.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Первым шагом Джека Лондона на стезе писательства стал сборник рассказов «Сын Волка», повествующий о суровых условиях Севера. Удивительно отмечаешь насколько автор был реалистичен в начале творческого пути. Нет и капли идеализации происходящего. Север действительно становится испытанием для людей, решивших там обосноваться. Это касается не только белых людей, но и коренного индейского населения. Причём больше Лондона интересовали именно индейцы, на описании трудностей их быта он делает значительный акцент. Читателю предстоит от рассказа к рассказу раскрывать для себя новые моменты, касающиеся выживания в неприспособленном для человека климате. По сути, это не сборник, а повесть, где все события взаимосвязаны.

Покорители Севера смертны. Это становится ясно с самого первого рассказа, когда один из белых людей гибнет нелепой смертью, поджидавшей его задолго до его рождения. Он был обречён покинуть этот мир именно в тот момент, когда для этого сложились обстоятельства. И сколько бы силы в нём не было, каким бы уважением он не пользовался, но против природы человек всё равно бессилен. С печальных аккордов начинает Лондон, давая читателю ощущение погружения с головой в бурные перипетии событий. Белые люди пришли на Север, не собираясь уходить. Они взяли себе в жёны местных женщин, завели детей — обосновались всерьёз и надолго. Именно в этом стоит искать отправную точку для «Сына Волка», рассказа, что озаглавил весь сборник. Лондон делает робкие попытки создать прообраз будущих героев — отчасти у него это получается. Но Север никому не уступит, взяв полагающееся ему по праву.

Реализм зашкаливает. Кожа на руках лопается, мясо слезает с костей, обнажая кости. Гангрена в ненасытной жажде пожирает плоть, калеча людей. Такого Джека Лондона читатель видит в первый и последний раз. Писатель будет в последующих произведениях воспевать культ тевтонской расы, морализировать и ставить природу на колени перед смекалкой находчивых людей. Героев не испугает пятидесятиградусный мороз, они зажуют цингу картофелем и справятся с любыми трудностями. Пока же они загоняют до смерти собак, пуская их на еду, когда другого выбора не остаётся. Тяжесть быта ощущается постоянно — такое положение угнетает, возникая на страницах вновь и вновь.

Джек Лондон позволяет себе усомниться в коренном населении. В его время практически не осталось тех, кто мог со стопроцентной уверенностью утверждать отсутствие примесей в крови. Чаще оказывалось, что так называемыми индейцами на Севере были потомки белых людей, издавна забредших в глухие места, да оставивших потомство. Позиция получается неоднозначной. И Джек Лондон рисует едва ли не эпохальные картины, бросая людей не только на выживание в родной земле, но и давая им шанс бороздить океаны в поисках себе подобных, уплывших до лучшей жизни. Получилась настоящая северная Одиссея, хоть и обошлась она без мифических чудовищ, зато хватило безобразий дня нынешнего.

В целом, сборник вышел удачным. Есть в нём доля сумбура и частица авторской несостоятельности, делающих процесс чтения немного затруднительным. Такое положение простительно. Джек Лондон будет наращивать обороты. За шесть лет он добьётся признания. Он всегда с упорством боролся за желаемое, чему был приучен неблагоприятными буднями, говорившему ему каким именно образом плыть по течению. Бредут по гладкой поверхности и герои первого сборника, уже готовые уступить своё место тем, кто все невзгоды будет использовать для собственной выгоды.

Приятно прикоснуться к началу начал знаменитого американского писателя. Не каждый осилит всё то, что он оставил потомкам.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Хорошего писателя рождают обстоятельства. И чем они хуже — тем лучше он выражает свои мысли. Погружаться в историю Ирана затруднительно, особенно Ирана XX века, хлебнувшего достаточное количество перемен, чтобы смело о них рассуждать с поверхностным уровнем знаний. Читателю достаточно понять следующее: непростая политическая обстановка способствовала тому, что в 1918 году территорию Ирана оккупировали британские войска. Именно это обстоятельство становится превалирующим в творчестве Садека Чубека, решившим показать страну в период очередного надлома. Старые традиции отмирают, а новые ещё не установились. Жизнь не отличается сладостью, какие бы восточные деликатесы автор не описывал.

В сборник вышли рассказы: «Обезьяна», «Почему взбунтовалось море?», «Яхья», «В конце осени, после полудня», «Деревянная лошадка», «Вор», «Справедливость», «Человек из Тангестана».

Чубек ставит во главу вопрос свободы и чести. С первых страниц становится понятно — нет выхода из сложившихся обстоятельств. С неблагоприятными моментами можно бороться, но человек заранее обречён на бегство. Не хватает собственных сил, чужих взять неоткуда — приходится справляться самостоятельно. И хорошо, когда ты это способен сделать сам. Животные, допустим, не могут: они привязаны цепью, все их желания тщетны, выйти из замкнутого круга у них никогда не получится. Можно аллегорично воспринимать «Обезьяну» Чубека, представляя в образе свободного от обязательств создания угнетённого человека, всю жизнь проведшего в ограниченной для понимания условной свободе, находясь всё время на привязи. Он получал удовольствия и пропитание, ему были обеспечены сон и развлечения, всё это приходилось отрабатывать незамысловатым трудом. Как бы жизнь не шла, но что-то требовать дополнительно не имело смысла. И вот когда такое создание получило свободу, то оно её не осознало. В животном взыграла его природа, правила которой более суровые, нежели установки поведения для человеческого общества. Получается, Чубек сразу даёт понимание тщетности. Человек тоже крутится подобно обезьяне, но он в отличии от неё стремится к чему-то, лучше представляя себе состояние свободного от цепи создания. Так ему, человеку, кажется. На самом деле, любая свобода — это самоубийство.

Иран, описываемый Чубеком, не поражает воображение. Складывается впечатление, что в этой стране живут одни наркоманы, принимающие возбуждающие вещества: герои постоянно раскуривают гашиш и жуют известь. При этом нет никакого ощущения Востока. Скорее читатель представляет «вшивое» средневековье, когда ничего благоприятного не было, как об этом после воодушевлённо писали представители романтизма. Сам Чубек подчёркивает такое положение дел. Для наглядности он в «Деревянной лошадке» предлагает посмотреть на ситуацию со стороны француженки, влюбившейся в иранца и переехавшей жить в Тегеран. Как же она была опечалена, войдя в дом мужа. Её разум затуманили невыносимая вонь и отвратительные родственники, оказавшиеся не такими, какими она их видела на фотографиях. Ехать в тот Иран ей не следовало. Судьба оказалась жестокой, а представления о Востоке разрушенными раз и навсегда.

Нищета и бедность процветают. Нет великомудрого Бирбала, способного защитить угнетаемых. Люди осознают своё положение, чаще с ним смиряясь, чем планируя пойти на бунт. Для чего им выражать своё недовольство? Разве есть разница, кто сверху. Будь то персидские шейхи или наместники британской короны. У них в подсознании с рождения присутствует рабская покорность. Они рады подстраиваться, принимая заданную модель поведения. Так мальчик Яхья из одноимённого рассказа готов выполнять любую работу, произнося заученный текст. И даже если он его забудет, то беды особой не случится. Ему не так важно, что он именно делает, главное — ему за это платят. Обучать грамоте таких детей никто не планирует, да и нет в этом необходимости. А тех детей, которых родители готовы отдать в школу, ожидает суровая муштра с упором на религиозное обучение. «В конце осени, после полудня» даёт Чубеку шанс показать систему образования, а заодно и различие между бедными и богатыми. Радужных перспектив читатель не увидит. Автор скорее желал показать особенность сложившихся обстоятельств, а не какие-либо отличия людей. Многое зависит от того, в какой семье родился человек. Только и это не принципиально — свободы на самом деле нет.

Аналогично Чубек подходит к понимаю справедливости. Казалось бы, разве не издевательство в подобном обществе думать о таком явлении, как справедливость. Откуда ему там быть? Вора забьют до смерти, не задумываясь над побуждающими того мотивами. Также не станут доставать из канавы лошадь, что оступилась и сломала ногу. Люди смотрят со стороны, позволяя себе лишь рассуждать и сокрушаться над случившимся. Есть в них ощущение желания помочь, но агрессивное начало при этом является преобладающим. Собственно, рассказы «Вор» и «Справедливость» очень похожи друг на друга, но рассматривают происходящее с разных сторон, предлагая при этом одно решение. Виновен ты или просто жертва обстоятельств, должен знать одно — тебе никто не поможет, могут лишь скорее прекратить мучения… не более.

Поселить надежду на лучшую жизнь Чубек себе позволил в рассказе «Человек из Тангестана». Это удивительное произведение, наполненное высокими идеалами, самоуважением, показывающее читателю того, кто может подать пример. Главный герой честен, уважаем и обладает должной силой, отчего может изловить свирепого быка голыми руками. Он вырос на юге Ирана, где особо зверствовали британцы, унижая достоинство местных жителей. Тангестан всегда славился тем, что этот край давал миру честных людей, наделённых хорошими физическими данными, вследствие тяжёлых природных условий. Именно там мог родиться настоящий Лев, готовый убивать, если его достоинство роняют в глазах людей. Чубек не стал направлять выход его агрессии против поработителей — они, при всех их недостатках, всё-таки относились к иранцам как к людям — он задумал расправиться со «всеми уважаемыми» жителями, что отобрали у него честно заработанные деньги, выставив его при этом дураком. Где тут смиришься с обстоятельствами. Вот и вышел человек на тропу войны, вооружившись ружьём и жаждой испить крови обидчиков.

Так есть ли свобода? Кажется, это эфемерное понятие. Сегодня она имеет одно определение, завтра — другое.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Тургенев «Записок охотника» похож на лекаря, описанного им в одном из рассказов. Он осознаёт важность своего ремесла, понимает нужность обществу, делает всё от него возможное, но продолжает понимать, что он весьма посредственно исполняет порученные ему обязанности, отчего доверчивый читатель готов ему всё простить, да к тому же и полюбить. Пока ещё Тургенев не стал знаковой фигурой, набираясь впечатлений, щедро исписывая ими бумагу. Никаких революционных порывов и излишней любви во имя призрачного идеала. Он смотрит на действительность глазами прохожего, подмечая новое в том, чего не замечают местные жители. Примечательное можно найти в любой истории, чем Тургенев и занимается. Правда, описательная литература не поражает воображение. А ведь поражать воображение она просто обязана.

Вот шёл Тургенев с собакой, по пути зашёл в едальню, а там чудесные певцы исполняют неподражаемые партии; вот шёл Тургенев без собаки, по пути зашёл в хату, а там разыгралась семейная трагедия; вот шёл Тургенев без собаки, но с ружьём, по пути зашёл в ещё какое-то место, приметив нужные ему детали. Вот Тургенев вернулся домой, взял перо и начертал историю для ещё одного рассказа. Вот Тургенев получил ворох лестных ему отзывов, да решил издать сборник единой книгой, озаглавив их согласно первому рассказу, так и гласившему, что он относится к запискам охотника.

Читателя «Записки охотника» должны порадовать. Тургенев в ранние годы творчества не был подвержен однотипности. Сюжеты ему подкидывала сама жизнь, поэтому описанное им воспринимается близким к реальности. Герои — обычные люди, способные осознавать собственные ошибки, принимая их неизбежность. Практически никто из действующих лиц не борется с обстоятельствами и не идёт на открытый бунт, предпочитая тайное оставлять тайным. Ежели где потребуется проявить характер, тогда там обязательно разыгрывается драма. Тургенев не передёргивает и не позволяет себе сообщать читателю лишней информации, оставляя своё мнение при себе. Однако, «Записки охотника» получились провокационными. Слишком остро реагируют действующие лица на несправедливость, на которую в обществе принято закрывать глаза.

Каждый рассказ — это чья-то обида на обстоятельства. Не на кого-то, а именно на ход вещей, отчего виноватым оказывается сам человек. Всё принимается без возражений. Иных вариантов быть не может. Не по праву рождённого, но по другой закономерности. Под обстоятельства нужно подстраиваться, находя в этом смысл существования. Тургенев не рассуждает над вариантами изменения ситуаций к лучшему, стараясь построить повествование так, чтобы читатель без чьих-то подсказок осознал неправильность издавна сложившихся устоев. Может возникнуть впечатление, будто человек сам куёт себе счастье или горе, но это является заблуждением. Вырваться за пределы допустимого нельзя — нужно осознать произошедшее, надеясь, что больше не будет причин для переживаний.

При огромных пространствах России, каждая местность является уникальной. Общие черты присутствуют, но есть и отличительные моменты. Тургенев всё это подмечает, изредка давая читателю возможность также понять данную закономерность. Но где бы не происходило действие рассказа из цикла «Записок охотника», всё равно не получается найти повод для радости. Лишь меланхолическое созерцание, когда руки опускаются, а голова отказывается верить в происходящее; только душа пребывает в трепетном ожидании положительного исхода. Тургенев действительно слишком меланхоличен. Не видит он прелести в хорошем окончании, раз за разом предлагая хлебнуть ещё одну порцию чей-то утраты.

Разрушение надежд — это и есть главная особенность творчества Тургенева.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Писатели такие же мастера своего дела, как и все остальные люди. Некоторые из них создают гениальное произведение, чтобы всю оставшуюся жизнь пытаться написать что-то более монументальное. А есть такие — талант которых растёт от произведения к произведению. Лев Толстой был как раз из таких. Его первые творения не вызывают восторга у читателя. Но поздние произведения обязательно приводят в трепет. В нём не сразу пробудился философ. Стиль его сложился спустя года. Он находился в творческих метаниях, не зная о чём именно писать, и с какой стороны читатель будет трактовать его труды. Среди современников его умение создавать истории заметили сразу, да не все по достоинству оценили. Лев Толстой не бросил увлечение художественной литературой, подпитываемый одобрением единиц, разглядевших в нём зачатки мастера слова. Конечно, Толстой стал маститой фигурой своего дела. Стоит у него поучиться простой истине — нужно ценить себя и свой труд, дабы в перспективе добиться всеобщего признания.

Если брать раннее творчество Льва Толстого, то смысл в нём есть, только нет определённой точки для опоры. Писатель старался рассказывать и наполнять текст словами, порой неумело добавляя дополнительные штрихи или уводя повествование далеко в сторону. Не сразу Толстой понял свою ошибку. Однако, есть прелесть именно в его ранних работах. Описываемое Толстым хоть и расплывается, но продолжает сохранять форму. Писатель не позволял себе допускать в тексте лишних рассуждений, стараясь донести обыденные детали. Не давят «Три смерти» и «Люцерн» философией Толстого. Происходящее в них проще понять, читая объяснения самого писателя, рассказывающего какие именно замыслы тот реализовывал. Не хватало Толстому умения грамотно донести историю до читателя, поэтому не стоит удивляться сумбурному изложению.

«Поликушка» — одно из первых серьёзных произведений автора, где начал проглядываться всем хорошо известный писатель. Заметны элементы, которые будут использоваться в «Войне и мире», а также в «Анне Карениной». Толстой взялся за масштабное полотно, снабдив историю широкими отступлениями, уводя внимание читателя от сюжетной линии. Писателю хотелось показать больше, чем он мог изобразить. Читатель знакомится с историей простого человека, чья жизнь могла закончиться хорошо, не будь он костью в горле. Настолько ярко Толстой описывает его личность, что авторское сочувствие заставляет читателя изменить мнение о незадачливом крестьянине, который не стесняется брать плохо лежащее, подработать лихих денег и исходить слезами при неблагоприятном стечении обстоятельств. И когда пришла пора отправлять поселян в армию, то лучшего кандидата, нежели Поликей, не нашлось.

Не отказывается себе Толстой в иронии. Для него Поликей — занятная фигура. При всех своих отрицательных качествах, он продолжает оставаться нужным обществу человеком. За какое бы дело не брался, как бы её не исполнял — люди ему верили. И не важно, что Поликей никогда не добивался успеха, скорее умудряясь испортить всё, до чего дотягивались руки. Если профессия коновала доставалась именно ему, то он полностью оправдывал название этого рода деятельности, имеющее противоположный смысл. Коней Поликей массово убивал, не умея оказать им помощь. И так было со всем, вплоть до смерти незадачливого лекаря.

Драматизировать Лев Толстой полюбил чуть ли не с первых своих рассказов. Происходящее на страницах его произведений — это боль и слёзы, без надежды на светлое будущее. Можно допустить, что Поликей свои дни закончит плохо. И, казалось бы, пора ставить точку в повести. Правда, мастеру захотелось гораздо больше, для чего он продолжил повествование «Поликушки», превратив сказ о крестьянине в очернение заведённых государством порядков. Не видит Толстой смысла в сложившейся системе призыва людей на военную службу, связав её с бюрократизмом. От армии необходимо было откупаться. И именно про это Толстой будет рассказывать, подводя черту под жизнью Поликея, чьё существование принесло одним счастье, а другим разочарование. Но персонажи умирали и будут умирать. Похоже, Толстому понравилось знакомить читателя с действующими лицами, а потом на глазах сводить их в могилу.

Нечто подобное происходит в «Смерти Ивана Ильича». Толстой продолжает костерить устройство государства и чиновничьего аппарата. Больше всего писателя не устраивает наличие ненужных должностей, к тому же переходящих по наследству. Главный герой произведения — как раз представитель оной. Жизнь его скучна, радость доставляет лишь игра в карты. Он уезжает в провинцию, женится… и с той поры его существование стало катиться к неизбежному концу. С первых страниц Толстой даёт вводную, показывая бесполезность главного действующего лица. Его смерть — это чьё-то нежданное повышение по служебной лестнице. Его похороны — ритуал, являющийся обязательством выражения пустословной скорби. С этого начал Толстой, чтобы, по заведённой традиции, после рассказать об умершем.

Толстой часто даёт общее представление, через несколько глав предлагая читателю переместиться на десятилетия назад. Как рос Иван Ильич, отчего стал государственным человеком, каким образом складывалась его жизнь: обо всём рассказывается подробно. Но большее удовольствие для Толстого — описание мучений перед смертью и самой смерти. Складывается впечатление, будто писатель умирал тысячу раз, примеряя на себя чужой саван. Так замечательно у него это получалось. Вот и вместе с Иваном Ильичом он будет мучиться животом, понимая бессилие медицины, совершая визиты от одного специалиста к другому, минуя тех, которые действительно понимают в своей профессии и просят за подобные знания непомерно дорогую плату.

Муки, муки, муки! Право, Толстой — живодёр.

Животные от людей ничем не отличаются. У них также должны быть мысли, они чего-то желают и куда-то стремятся. Однажды, Толстому предложили написать историю о коне. Задумка оказалась интересной. Граф согласился. «Холстомер» — назван в честь главного действующего лица, коим является жеребец Мужик первый. Разумеется, постаревшему коню всё обрыдло, он смотрит на молодых лошадей, не понимая их ржания и суеты, не делая попыток пойти к ними на сближение. Нет в его душе и зависти к другим, поскольку вся его жизнь — череда несчастий. Главное из которых — он родился пегим, хоть и с отличной родословной. Вследствие этого оказался ненужным, имея отличные исходные характеристики. Цены бы ему не было, да людская недальновидность пустила его существование в путешествие по нечистотам.

Толстой в своих лучших традициях берётся рассказать о Холстомере с его появления на свет. Читатель будет сопереживать, сочувствовать, но изменять происходящее не захочет. Автор произведения не предусмотрел для этого страниц. Интересно наблюдать за мыслями писателя, примерившего на себе уже не саван, но закусившим удила. Шоры надевать на себя Толстой не стал, чтобы видеть и чувствовать больше, нежели это доступно одной отдельно взятой лошади. Читатель сможет увидеть действительность такой, о какой он никогда не задумывался. Думается, надо чаще смотреть на происходящее вокруг глазами животных, тогда многое будет восприниматься иначе.

Толстой — настоящий талант от русской литературы. Его малая форма более выразительна, нежели крупная.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Малая заинтересованность творчеством Генри Джеймса за пределами англоязычного мира легко объясняется своеобразным стилем писателя. Его произведения обязательно содержат в себе глубокую суть, до которой очень трудно добраться. Переваривать внутри себя загадочные хитросплетения сюжета — непосильная задача Складывается впечатление, будто Генри Джеймс писал для интеллектуалов, на досуге почитывающих нетривиальные книги, способные пролить каплю бальзама на их трепетное неприятие к увлечению масс литературой сомнительного качества. Только вот быть выше других — не значит писать достойные общества произведения. Джеймс не желает делиться с читателем линейным сюжетом, постоянно предлагая вместо этого подобие сумбура: есть определённая история, она не будет полностью раскрыта перед читателем, персонажи о чём-то говорят, внимание читателя парит в стороне от происходящих событий… И вот занавес опускается. Не хватает Джеймсу места, поэтому рассказы не являются важной стороной его творчества.

Генри Джеймс писал много. И большая часть не переводилась. Всё это пылится на полках британских библиотек. Остаётся внимать тому, что доступно на языке читателя. Сомнительно, чтобы переведены были именно те труды, за которые Генри Джеймса принято уважать. Особняком стоит книга «Трофеи Пойнтона», такое же важное значение имеет произведение «Мадонна будущего». А вот всё остальное — для эстетов, не имеющих ничего лучше, чем изобразить из себя ценителей хорошей литературы, выискивая в рассказах писателя смысл, при отсутствии оного там вообще. Однако, поймать важное можно в любом произведении. Кое-что действительно есть и у Джеймса. Правда для этого надо много раз его перечитывать, если у кого есть такое желание.

Русскоязычному читателю доступно малое. А именно сейчас лишь три рассказа «Урок мастера», «Ученик» и «В клетке». Не сказать, чтобы в них было то самое зерно, способное дать ответ на важные вопросы. Ничего особенного найти в них точно не получится. Даже можно смело сказать — Генри Джеймс чересчур сумбурен. Слагать буквы в слова — это одно, но нужно и делать это не ради самого процесса, а именно для чего-то определённого. Чтобы хоть мораль какую-нибудь читатель вынес. Поскольку развлечь себя рассказами Джеймса невозможно, то что-то обязано приковывать читательский интерес. Да вот не приковывает. Бесконечные диалоги всё дальше уводят мысли читателя от первых строк произведений, в итоге обрываясь там, где внимающий тексту человек уже заблудился в хитросплетениях повествовательной линии. Возвращаешься назад и идёшь тем же путём снова. Вновь потерялся.

Беда малой формы Генри Джеймса ещё и в том, что читатель может нащупать почву сюжета, да вот сам сюжет стабильностью не отличается. И было бы дело в диалогах действующих лиц. Отнюдь. Джеймс старается построить многомерное полотно, часто сбрасывая читателя на разные его уровни. Казалось бы, внимая одной истории, неожиданно оказываешься при развитии других происшествий. Генри Джеймс хаотичен. С этим уже ничего не сделаешь.

Заслугой Джеймса является его особый взгляд на британскую действительность. Будучи от рождения американцем, он переехал на Туманный Альбион, сменив гражданство. Возможно, в родной стране ему не хватало того, что он для себя нашёл в новом краю. Взгляд иностранца всегда важен — при всей своей предвзятости он остаётся объективным отражением того, о чём люди не задумываются, принимая происходящее за нормальный ход вещей. И опять же, такой подход Джеймса может оценить только англичанин, в чей огород бросают камень. Иные наблюдатели просто не поймут, если не знают о Британии больше, нежели общеизвестно.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Ведьмак» | Книга №2

Говорят, надо называть вещи теми именами, которыми их обычно называют. Не все люди могут себе такое позволить. А что делать, если фантазии человека улетают к выдуманным им странам и персонажам? И при этом он желает называть вещи теми именами, которыми как раз и называют? Даже учитывая, что фантазии данного человека не просто отражают его пристрастие к низменным увлечениям, сколько проецируются на бумагу без прикрас. Анджей Сапковский может считаться замечательным автором в жанре фэнтези, но его произведения навсегда останутся пристрастием людей с аналогичным образом мысли. И чаще всего Сапковского интересует половая сфера и всё, что с ней связано. Поэтому читатель должен быть готов и к вольным словам героини касательно её забав с детородным органом тролля на спине единорога, как и к тому, что остальные герои на протяжении доброй части книги ведут похабные речи, сидя в трактире, где всё сводится к сортирной тематике.

Казалось бы, первый сборник рассказов о Ведьмаке был написан Сапковским с видимым желанием поделиться с людьми интересным взглядом на славянскую мифологию в разрезе сказок других народов. Откровенные мысли автора стали уникальным явлением, хоть и не несли в себе ничего такого, что могло заставить задуматься. Сапковский пересмотрел стандартное отношение, предложив собственное видение. Последовавший за этим сборник «Меч предназначения» уже не содержал ничего из того, что было ранее. Автор посчитал тему Ведьмака раскрытой, а значит пришла пора поговорить о других проблемах борца с нечистью. Пока непонятно, куда Сапковский планирует вести повествование, поскольку все рассказы о Ведьмаке — это глумлением над обстоятельствами, в которых главный герой разбирается согласно способностям, но чаще разводит руками, сводя всё к осуждению глупых человеческих заблуждений.

Сапковский в «Мече предназначения» решил добавить то, что интересует женскую аудиторию. То есть раскрыть перед читателем слабость главного героя в отношении представительниц прекрасного пола. В сюжете появляются ревности и переживания, а фигура Ведьмака совсем уж становится незначительной. Постоянный плач об ожидающем времени заката его самого и всех тех, кто является таким же борцом с нечистью, как и он сам, на фоне всего этого только усугубляет положение. Опять в повествование влезает сортирная тематика, заставляющая забыть о ревности и послать все проблемы в соответствующую сторону. В самом деле, какие могут быть неполадки, если главный герой полностью подходит к своей пассии, тогда как та не требует от него, подобно русалке, отказаться от ног и заиметь хвост, чтобы наконец-то слиться в единое целое, да удалиться на нерест.

Сказочные принцессы снова будут потревожены Сапковским. И читатель может догадаться, что именно их не будет устраивать в суженых. Разумеется, те им не нравятся и, грубо говоря, они их не хотят. Каждый последующий рассказ крутится вокруг половых отношений персонажей, причём тем нужно лишь удовлетворить похоть и желательно поскорее. Самое удивительное, почти всем читателям цикл о Ведьмаке нравится, либо если кому не нравится, тот его не читает и предпочитает о нём не говорить. Всё сказанное ранее может показаться несуразным лепетом, но у всего должна быть своя мера. У Сапковского её нет.

В одном Сапковский прав — мир меняется. В будущем не будет места всему тому, что в нём присутствует на данный момент. Надо ли опускать руки и начинать подстраиваться под перемены? Это каждый решит самостоятельно. Очередной новый день несёт изменения, стирая и переписывая понимание прошлого на иной лад. Если и мыслить, то нестандартным способом, прибегая к, казалось бы, несуразным методам. Сапковский посмотрел на фэнтези с высоты собственной колокольни. Таково его право. Другие будут смотреть иначе.

Автор: Константин Трунин

» Read more