trounin.ru

О славе прошлого пора бы спеть, и петь, сил не жалея, душа должна от слов рифмованных взлететь: такая у Карамзина затея. Он был в пути, он вдохновлён, подвластны сердцу Франции мотивы, он сказками жонглёров окружён, не мог унять свои порывы. Про Гвариноса-графа услышан был рассказ, как за короля отважно бился, о том поведал Карамзин в тот самый час, пока героя образ не забылся. И вот теперь, когда остыло время, когда истёрлись деяния мужей, мы вспомним, что несла Испания недавно бремя — от арабских не могла избавиться цепей. В те годы граф Гваринос гарцевал, познавший горечь Ронсеваля, но не за то героем после стал — его судьба совсем другая.

В цепях Гваринос — разделил участь Испании граф, среди мусульман пленником стал. Он не бился за свободу, считая, что в убеждениях прав — от благородства, а не потому как устал. Бежит только трус или нарушающий клятву преступник, Гваринос не мог согласиться на подобный шаг — он слову верен, от слов он не отступник, уважения друзей достоин, и уважает за то его враг. В цепях Гваринос — не мнит о побеге. Цепи мешают свободно дышать. В мыслях граф на Родины бреге, во сне его обнимает любимая мать. Останется в тюрьме — решётка мила, свет скудный позволяет зреть, такова пока Гвариноса судьба, об иной доле лучше думать не сметь.

Откупись Гваринос! И скачи домой! Смирись Гваринос! Не противься! Аой! Или женись на девушке из дома арабских царей, тебе не раз предлагали жениться, скинешь тяжесть сковавших твоё тело цепей, сможешь прелестью востока насладиться. Нельзя! Не согласится Гваринос предать Франции идеалы. Он рыцарь от Бога — на милость Всевышнего он уповает. Не нужны ему красавицы-арабки, злато и лалы. Объятия ждущей его дома девушки — лишь это сердца смягчает.

Семь лет Гваринос скрежет слышал за спиной, вдыхал он запах душных казематов, он песню напевал — аой! — и тело сотрясалось от в молчании душой излитых песенных раскатов. И вот услышал звуки голосов арабских, о чём-то спорили они, забавы обсуждали деяний царских, их выполнить- бессильные — никак арабы не могли. Тогда всё понял граф, увидел руку Бога, ведь если выкупа всё нет и нет согласия иного, нужна тогда другого образа подмога, а способов к тому не так уж много. Пусть меч дадут, посадят на коня! Готов Гваринос к подвигам опять. Никому не уступая, и цепью больше не звеня, готов французский рыцарь удаль показать.

Таков примерный сказ, поведанный Карамзиным. Гваринос-граф не просто удаль показал, он разметал врагов и устремился вдаль. Героем во Франции стало больше одним. О том сообщает неведомый жонглёр, пропевший то, что сохранила старь. Может и не случалось такого, узнать теперь не дано. Карамзин вдохновился на строчек сложение, прочее не имеет важности теперь всё равно. Главное, есть о графе Гвариносе стихотворение.

О славе прошлого приятно петь — наследие такое у французов сохранилось. Испанцам суждено такое же дарование иметь — с ними много разных событий интересных случилось. Что же, отчего и русским, благо пример предстал пред ними, расширить мир, не дав остаться ему узким, наполнить в духе поэзии сказами своими? Идея появилась, осталось реализовать. Так гражданам России мысль явилась, которая дала им смысл самих себя познать. И было бы прекрасно, если жажда прошлое поэтизировать цвела. Это очень важно, и это не пустые слова.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Творить душа желает. Дано задание: писать. Да вот никто не знает, как лучше текст располагать. Сказать ли в рифму или прозой изложить? Описать прошлое, настоящее или ожидание перемен? Можно порыв сей в ящик долгий отложить. А можно пересмотреть перечень желанных тем. И ежели душа устала от поиска необходимых сюжетов античных дней, восточная тематика готова быть взятой к рассмотрению, либо описать возникло желание будни странствующих людей, пора приступать к очередному пространному стихотворению.

Говорить о пустоте строк у Хераскова устаёшь, надеешься важную для сюжета деталь найти, хотя бы тогда наконец-то поймёшь, с какой стороны к рассмотрению любой поэмы Михаила подойти. Что «Селим и Селима», что «Пилигримы» его, написанные с промежутком в двадцать пять лет, слов много, а по сути — ничего, не составишь при ознакомлении даже куцых замет. Не вяжется строка, или большего ожидал. Привыкший видеть размах фантазии, развёрнутой обильно. Херасков в поэмах краткую выжимку мыслей давал. А требовалось сказать… и сказать обязательно сильно.

И при малом объёме получается увлечь, что у Хераскова не получалось, для того нужно уметь, дабы окончание с началом связалось. Отнюдь, задав ход, устремившись рифмовать, должных быть важными эпизодов выискивая разнообразие, Михаил желал о чём-то нужном сказать, подбирая хотя бы какое-то слов сочетание. Читатель подумает, и на аналогичное критику намекнёт, замечание сделав справедливое: не важно, кто в итоге поймёт, нужно всегда сохранять отношение к творчеству терпеливое. Но нет причин для негодования, Херасков не принижается, остаётся сослать на дефицит к Михаила стихам внимания, он чаще литературоведам для их мучений является.

Скажем отдельно, Херасков творил по мере необходимости. К какой бы теме он не подходил, излагал в пределах допустимости. Не ведая точно, предполагая, в общих чертах изложив, складывая строки — с рифмой играя, частично основную идею забыв, он брался, конца не обозначив, рифму к словам подбирая, опять смысл содержания утратив, но к завершению повествования необходимое всё же вспоминая. Куда бы не шли действующие лица, о чём бы не думали они. Чувствительности в их поступках мало, реализуют души стремления автора, а не свои, причём не бодро, скорее вяло.

Читатель устал. Желал ли он браться за поэмы Михаила? Он точно не знал, не думая, какая воли потребуется сила. Корпеть над строчками… зачем? Внимать серьёзно и находить сокрытое где-то между? Чаще приходится разбираться со списком данных свыше тем, воплощая поселившуюся некогда прежде надежду. Терпения и понимания, коли узок интерес. Гораздо лучше отвлечься, внимание переключив, в драматургии Херасков имел больший вес — взбудораженные успокоятся, остыв.

Понятно, излив чарку воды, про избранные поэмы не дав представления, допущения высказав свои, дай и разбор хотя бы одного требуемого стихотворения. Придётся разочаровать, призвав к чтению самостоятельному, потому как если и подходить к творчества Хераскова изучению, не абы какому, а основательному, пройтись предстоит не по одному стихотворению.

Говоря доступнее: не всё то имеет важность, чему оная придаётся. Ко всему написанному не следует относиться серьёзно. На критически относящегося по-другому критически относящийся найдётся. Лучше избегать острых углов, если это возможно. Потому в общих чертах, к конкретике не прибегая, толком путного не изложив, частично разговора о некоторых произведения избегая, подобием кошмарного сна забыв, оставим хотя бы это без рассмотрения, встречая читающей братии насмешки, увидевшей литературный труд в виде прозаического стихотворения, написанного без какой-либо спешки.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Академизм — он чем-то страшен, всегда он чем-то приукрашен, он отчего-то каждый раз похож, и потому отличий не найдёшь. Написано порою так, что скуку навевает. Автор произведений бесконечно схожее читать нам предлагает. Во-первых, стремится прославить начинания нынешних дней. Во-вторых, показать, что достойные ныне живут средь людей. А дабы было с чем сравнить, к античным сюжетам стремится близким быть. Будто не прошло тысячелетий, жить продолжают олимпийцы-боги, прежние пробуждая в человеке тревоги. Равнение на прошлое, устремляя взгляд вперёд, такой в академизме выбран подход. Благо просвещение коснулось учёных умов, можно без фальши говорить, не жалея для украшательства слов.

Один титан мысли всеми хвалим — царь Пётр, славный преобразованием своим. Тому объяснение существует — оно очевидно. За него нисколько не будет стыдно. Наоборот, кто не хвалил Петра на протяжении тех лет, тому не добиться признания, какой бы не был он поэт. Благо академизм позволял сочинять по схеме определённой, делая разницу между правдой и вымыслом условной. А может от незнания то происходило, ибо никто не докажет, что имевшее место раньше на самом деле было. Но власть монарха — особый резон: больше нужен сладкоголосый поэт-пустозвон. По правде сказать, подобные поэты всякой власти нужны, только их имена забудут, ежели перемены коснутся страны.

И вот Херасков — эстет от академизма. Ему нисколько не завидно. Он вправе сочинять, знает толк в прославленьи определённых лиц, готов он падать перед ними ниц. Не так их много, чтобы каждого не учесть. Важнее прочего — сказать в адрес всякого лесть. Не позволяет академизм умалить чужих заслуг, не для того он есть, чтобы оскорблять деянья чьих-то рук. Всегда на помощь приходит античное нечто, позволяя сочинять стихи бесконечно. Херасков в тех же красках, как писали до и после него, отразил в первой поэме признанье своё. Сразу о Петре он возгласил, описав, каким сей муж наиславнейшим был.

Поднять страну, с Европой на один уровень встав, необходимые науки в требуемом объёме приняв. В отдалённых перспективах то поспособствует России преображению, при Хераскове заметных, не поддающихся сомнению. Как оду славным делам не пропеть? Задуманное Петром реализовано ведь. Поднялось государство, устрашает врагов, не допустят более посрамления достоинства её сынов. Поднял Пётр и флот, грозу омывающих Россию морей, сделав край россиян гораздо сильней. Не только на суше теперь позиции предстоит закреплять, водная гладь позволит соперника в страхе держать.

По традиции, создавая оду, говоря о чём-то и не говоря ничего, Херасков изливал строчки поэмы легко. Рифма цеплялась за античность, куда устремлял Михаил взгляд, находя сравнения, чаще невпопад. Основную линию повествования он всё-таки раскрыл, не вызвав удивления, для того он сей стих и сложил. Краткость — не по академизма запросам, не дозволяющим возникнуть вопросам. Заранее понятно, с чего начнёт и к чему поведёт повествование автор строк, иного он никак сделать не мог. Такое в литературе царило тогда направление, потому к творчеству Хераскова не может быть применено сомнение.

Воздавая хвалу, находя причину для поднятия духа, Михаил находил выражения для услаждения читательского слуха. Не чернил и не ругал, к высшим материям обращаясь, прибегая к словам, собственной прозорливостью восхищаясь. Но так писали все, кто приближен к монаршим особам был, отчего каждый из них за талантливого поэта слыл. И Херасков творил, не дозволяя себе лишнего произносить. Вот потому потомки легко смогут его имя быстро забыть.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Случилось громкое! Россия! В порыве духа! Победила!!! И пали Турции сыны — османов сыновей волна нахлынувшая смыла. Потоплен флот, в том есть заслуга россиян. Им для того властитель оказался сильный дан. Ума блистание сподвижников сияло. Они вонзили в сердце турков жало. И разнеслась о том повсюду весть — Россия победила. Когда-то помнила о том страна — теперь забыла. Но вот Херасков, внявший духу славы. Он сочинил не стих! Он дал поэмы главы. Ожили заново герои, опять гремит Чесмесский бой. Сказать о том пусть будет велено рифмованной строкой.

Нет, не о том Михайло взялся сообщить. Воды уж больно много он решил излить. Не ведая подробностей, пропитанный вестями. Он написал, о чём поведать можем сами. Сказать положено о мужестве героев — не мог тогда трусливо избежать сражения никто. О них — о храбрецах — поведать можно, не упоминая из героев никого. Отдельно выделить, кто бою давал ход. Их имена любой теперь в источниках найдёт. Придать всему возвышенность, пропеть погромче об успехе. И не заикнётся читатель никогда о смехе.

Что с турками сражение? С чем сравнивать его? Лучше с Троей, если об Илионе ещё помнит кто. Тогда ахейцы воевать пошли на малоазиатов, у них украли красоту. А ныне бьются люди за иное — о свободе за мечту. Им мнится нужное, чего желает каждый из живущих. Зачем лишь непонятно — забывших о событиях грядущих. Долой печаль, коль ода сложена почёта ради, не для того погибли соотечественники на водной глади. Во славу русского оружия, во славу справедливости и за уважение к себе, как всегда бывало с русскими на всякой их коснувшейся войне.

Так почему гремели пушки, зачем проливалась кровь? Отчего сражаться вне родной страны пришлось? О том молчит Херасков, не для того писал. Об этом и о многом важном не сказал. Он упустил развитие сражения, слов нужных не найдя. Может своё время излишне ценя. Он всё-таки поэт, ему нужнее воспевать, и без различия, как будет строки он слагать. Ему важнее отразить победы общий дух, дабы читали другим его поэму вслух. А лучше наизусть, не ведая иного, не понимая, сколь павших было много. Тот поединок в водах дальних берегов — достоин самых громких слов. Но не за тем почёт, кто двигал корабли и отдавал приказы, и не за тем, кто о необходимости войны подписывал указы. Хоть это лирика, зато… победа в настоящем приносит завтра только зло.

Пока же нужно воспевать. Иначе могут не понять. Херасков в те года о славе больше прочего писал. Он уважение тем в русских пробуждал. И на таком подъёме национальных чувств, в отражении присущих россиянам буйств, где нету подлости, и вроде прежде не бывало, там успехов громких остро не хватало. И стоило случиться бою, одержав победу в нём, о том теперь мы у Хераскова прочтём. Есть повод возгордиться, забыв причину для гордости той. Не думается, кто в те дни был самый славный герой. Важна победа, ибо случилась она. И теперь быть ей важной, но в памяти потомков иная война.

Помнят люди короткой памятью о былом. Не думают они, что будет нужным для прошлого потом. Как обесценятся герои, погибавшие за утрачиваемые для будущего идеалы. Какой бы не добивались они для государства славы. В памяти останутся одни строчки поэм, но и тех вскоре не вспомнят совсем.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Что было до того, как создан Богом оказался человек? Те семь известных дней, нам данных Священного писания согласно. На какие страдания Высший разум тогда себя и всю Вселенную обрек? Не поняв сразу, какой угрозы возникает призрак ежечасно. Их было трое: Бог-отец, Бог-сын и Дух Святой. Они парили где-то вне доступных сфер. Носились ли они по воздуху или парили над водой? То предмет для различия известных ныне вер. Но вот Херасков Михаил задумал показать, раскрыть глаза на мира происхождение. В поэме он то отразил. Сочинил пространное стихотворение. И тем, конечно, удивил. Пусть хромает рифма, не до красоты слога сейчас. Так всегда случается в годы разбитых ожиданий. Светоч надежды стихал, пока не погас. Человек познал причину душевных метаний.

Вот Бог, что из хаоса порядок задумал создать. Он подобию песка придал материи вид. Не об атомах теперь размышлять. В монадах суть — на них всё стоит. Такого Херасков не говорил, ибо о подобном подумать не смел. Ему виделось иное, понятное для тех лет. Михаил, без лишней фантазии, писал как умел. Пролил на былое привычно знакомый нам свет. О сиянии повёл сказ Херасков во строках стиха, ослепившем Бога раба верного. Сатанаилом некогда называемый восстал. Обозначилось падение самого первого. Бог сам врага себе тогда создал.

Драматизма с избытком в сюжете таком. Бери и пиши, о чём пожелает душа. Разъяснишь читателю — что почём. Раскрывая в подробностях, не спеша. Не абы какие герои — о Боге пойдёт сказ. О чём думал Бог, какие события с ним происходили. Не отвода ради глаз. Чтобы никогда того не забыли. И Херасков взялся, в общих чертах говоря. Не обеляя и не очерняя, обходясь без сомнений. Оправдания поступку Сатанаила не ища. Не допуская религиозных прений. Зависть погубит, бунт подавлен окажется. Лишь померкнет свет, ибо Светоносный в мрачные чертоги снизойдёт. Всё обязательно в единое повествование свяжется. Да вот смелость о подобном писать кто найдёт?

В общих чертах, дав представление без конкретики. Забыв, с чего начинал. Херасков углубился в недра поэтики. Чему читатель внимать сразу устал. Поднимать глаза, вглядываясь в пустоту строк. Такое не под силу дьяволу даже. Изливались слова, оформляясь в поток. Цензуры словно не было на страже. Слишком остро, опасную затронув тему. Задумавшись о проступке, полном греха. Неизбежную осознав дилемму. Херасков не остановил развитие стиха. Заставил читателя внимать, глубже в хаосе погрязая. Затягивая в Сатанаила обитель. Сам продолжения сказа не зная. От сражения с рифмой опальный воитель.

Начиная за здравие, кончая за упокой. Берясь за важное, скатившись к мимолётной суете. Желая владеть умами многих, уже не владея собой. Человек погрязает в ему одному ведомой мечте. Кажется, протяни руку, откроется истина враз. Дай глазам зрение, правду увидишь в момент. Сочини об этом собственный рассказ. И принимай ангажемент. Почёт и слава, уважение и блеск. Нищета не грозит постаревшему телу. Раздастся разве только плеск. Ибо не сказал по существу и по делу.

Вселенная есть — как её не принимай. Исходи от высших материй, от себя или от окружающего мира. Свою точку зрения держи, не утверждай. Ведь не докажешь, что из струнных лучше звучит лира. Так не докажешь и прочего, поскольку нельзя ничего доказать. Хоть приводи доводы, запугивай хоть. Но и руки не надо из-за того опускать. Сможешь общество всё равно расколоть.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Мысль Хераскова сюжет искала, «Владимира возрождённого» очередь настала. Пусть Грозный взял Казань, тем Русь прославил, но не он на путь истинный страну поставил. То был Владимир, что Крестителем зовётся, его деяние поныне в сердцах россов отдаётся. Живя без дум о Боге, не мысля об ином, пока не спустился к нему с небес посланник в дом. Вошёл херувим, взывая ересь отбросить и веру принять, хватит тысячу наложниц и пять жён при себе держать. Задумался Владимир, не способный поколебаться, ибо не мог с языческими богами он просто расстаться. Того не стерпят люди, прольётся кровь, опять вражду испытывать народу, ведь и через реку не идут, не зная броду. В долгий путь отправится читатель, Михаилом ведомый, в восемнадцати песнях с подобным размахом знакомый.

Минуло десять веков, не знали россы христианства, не ведали о Боге едином, не понимали смысл церковного убранства. Их вера об иных печалях тосковала, знали они, чья рука гром и молнии метала, понимали, кто за любовь в ответе, и жили твёрдо с убеждением этим. Поклонялись кумирам, всякого норовя убить, никому не позволяя хулу на идолов возводить. Не принимали и не хотели видеть рядом с собой, ежели кто имел представление о вере иной. И вот Владимир стал таким, он в пользе от кумиров усомнился, почти с верою предков в душе простился.

Борьба начнётся. Биться будут боги. Они полны уже сейчас тревоги. Смутить Владимира, напеть во сне ему сказаний, как падёт Русь, страною станет из преданий. Разрушит христианство княжеский удел, Бог христиан разрушать всегда умел. Он города заливал огнём, до неба топил водою, не оставляя земель, и с Русью то будет, и с целым миром: не сомневайся, поверь. Не желают такого жрецы, сопротивляясь Владимира воле, поют ему они об ожидающей его скорой доле.

Кто скажет о вере праведной тогда? Пошлёт Владимир к чужакам гонца. Явятся к нему хазары, иудеев слово неся, вознося выше прочих только себя. Да есть в них пребольшой изъян, о чём бы не поведали — сплошной туман. Придут рабы сластей, строители палат, в чьи планы входит полонить российский каганат, кто почитает Магомета, книгой книг зовёт Коран: послы из мусульманских стран. В них усомнится Владимир, приметив в каждом слове спесь, словно мир исламу должен принадлежать весь. На силу отвернувшись от в руке зажатого кинжала, Владимир остерёгся — и мусульман не стало. От латинян ещё послы явились, но увидев недовольство князя — испарились.

Так говорил Херасков, отвратив взор княжеский от Бога, других страстей коснуться он решил немного. Куда же без любви, она послужит для движенья, заодно наполнив строчки сего стихотворенья. В христианку влюбится Владимир, определив итог, сделает теперь всё, от чего прежде отказаться мог. Но та история тягуча, она скорее утомит, подумается, будто Херасков больше не спешит. Он остановится на месте, наполнит словесами стих, и растворится всё, про нужное читателю забыв. Начнутся испытанья, а позже явится, когда совсем уж сломлен дух, посланник злого мира, чья речь наивных услаждает слух. То сатана, то червь, что сердце человека точит, ещё до принятия христианства он делает с людьми, что хочет.

Херасков много говорит, утратив нить сказанья, в конце концов князь силы отправит, претворять в жизнь свои желанья. Ему нужна царевна греческих кровей, ради неё он Херсонес возьмёт, подарит ей. А после крестится, в купели он омылся, так князь Владимир возродился.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Что движет человеком? Почему переменчив он? Утром никого не любит — страстно к вечеру влюблён. Понять его мотивы невозможно, о том иное измышляют. Всякое думают, считая, будто верно понимают. Но вот случилось, вот взыграли чувства, спокойный прежде, ныне он — источник буйства. Вчера — союзник, верный сын Отчизны. Через мгновение — причина дружбы крепкой тризны. Мазепа! Чем нам не пример? Мазепа — выбравший предательства удел. К Петру спиною повернулся, под стяги шведа Карла перейдя, в том нечто важное для казачества и для себя найдя. В чём того причина? Отчего Мазепа стал такой? Разменял он к Полтавскому сражению почти десяток восьмой. Пушкин посчитал, что старый казак был влюблён, именно об этом в поэме «Полтава» прочтём.

Судьбами стран, их народов и каждого отдельного лица управляет воля храброго мужа и воля подлеца. Храбрым мужем Мазепа был? Или всё же предателем слыть заслужил? То рассудят потомки, решая о том по угодному им: в политике всякий чем-то ему важным томим. Пушкину вера — пусть споры рассудит он. Покажет, почему Мазепы бой стал предрешён. Не по решению рассудочной мысли совершил гетман поступок, не желал он от Петра для края своего уступок, ему и шведы ничего не сулили, о послаблениях Мазепа с Карлом не говорили. Дело в крестнице оказалось, любил её он, потому и предал Петра: иные мнения — лишь пустой звон.

Как взять желаемое, коли не позволяют обладать? С силой выступить и с силой отобрать? Локти кусает противник пусть твой, тешится пусть своей горькой судьбой. А если конфликт от того, что тем обидишь царя? Но ты освещал ему путь, себя не щадя. Ты достоин любви, тебя могут любить. И предать тебя могут, тебя могут казнить. Предателем станешь, никого не предав, и предав, предателем станешь, оным так и не став. Голова пойдёт кругом, была не была! Не простит тебя Пётр? Вольного казака, значит, такая судьба. Чувство взаимное, любим ты любимой своей, пусть не с русским царём, решил ты: «Со шведами язык общий найдём».

Не стоит думать, будто одного Мазепы жизнь сложна: каждого человека жизнь затруднений избытком полна. Решение всегда найти можно, забыв о нуждах своих, ведь думать надо прежде о людей нуждах других. Как не ищи оправданий, о чём Пушкин писал, не всякий из-за любви друзей предавал. И ладно бы юнца любовь, что жизни ещё не познал, но любовь старика… Маразм, пожалуй, крепчал.

За новый стан гетман поведёт в битву войска, заполнит бреши шведов: казакам укажет в полках шведов места. И грянет залп, сойдутся армии, прольётся кровь. А всему причина, как бы не звучало странно, гетмана любовь. Любил он сильно, и ту битву за любовь он проиграл, под Полтавою сражаясь, об одном он всё же крепко знал. В том сражении пал враг его, убитый лично им, из-за кого он был со шведами разгромлен и прочь из Сечи был гоним. И успокоилась душа Мазепы разом, отец любимой не ответит более отказом. Не ответит, ибо пал в битве за Петра. И Мазепа падёт через год, не дождавшись в Бендерах утра.

Закончит сказ Пушкин. Довольно сказал он. Мазепу другим мы представим, сказанное о нём мы учтём. Любил человек, желал любимым быть, всё сделанное он посчитал нужным забыть, не для других старался, для себя одного. Если не сам, о тебе не позаботится никто.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Кто сочинил про Трою песнь, как ахейцы Трою брали? Имя Гомера забудут потомки едва ли. Кто про Энея рассказал, чьи предки Трою покидали? То был Вергилий, его имя предки никогда не забывали. А что же Россы? Русь когда они завоевали? Хазаров били? У хазаров Русь отвоевали? О том не ведает Россия, предки о том Россов не знали. Они от другой напасти за века ига устали. Монголо-татары на Русь пришли, Русь силой взяли. Судьбами Россов ханов потомки повелевали. Не горя звёзды, не комет, что по небу пролетали, знаков освобождения от беды какой только не искали. И вот свобода, её долго ждали! Воины Грозного Ивана Казань осадою отняли. В том Херасков увидел, как Россы силою обладать стали, более над собою чужой власти они видеть не желали.

Первая поэма, в величии которой не возникает сомнений. Её автор — Херасков. Разве Херасков не гений? Двенадцать песен, десять тысяч стихов, Михаил показал — он на многое готов. Пусть дух России славен в веках, «Россиаду» его не постигнул бы крах. Но знает история, крах свершён оказался, русский читатель с поэмой Хераскова расстался. И как же России претендовать на величие, если величие попрано было? Если поколение следующих Россов былое забыло? Коли нет памяти, так что говорить? Славное прошлое, оказалось, можно забыть.

Оставить пафос нужно, разобрать по существу: о чём написал Херасков поэму свою. Российские болгары, чтобы потомки знали, издревле пожары раздували. Жили те болгары и на земле казанской, ныне считаемой всеми татарской. Болгары или татары? Волжские они. Читая это, не спорь, просто прими. Случился в их кругах очередной разлад, стольный их в распрях погряз Казань-град. Не имел успеха Грозный Иван под стенами того града пока, но к смятению в стане болгар не его ли приложилась рука?

Оставим Ивана, он важен, но не он главный в сюжете. За падение Казани ханша Сююмбике должна быть в ответе. Она не держала в узде народ, не знала она, какой итог её ждёт. Она выбирала хана, ища поддержку замужеством своим, дабы Россов отвадить, вожделевших градом казанским обладать одним. Не Ивана в мужья, ибо так падёт скорее Казань, раскинется над Казанью снова Россов тогда длань. Некогда владела сим ханством Москва, власть и тогда была не легка, годы прошли, край неспокойный отпал, чего владетель крымский страстно желал.

Отступление Херасков позволил себе. Оно понятно, слов на столько песен найти где? Он экскурс дал, прошлое обрисовав, с давнишнего набега орд Батыя начав. Показалось мало ему, посему погрузился в историю глубже он, месть Ольги во строках расцвела древлян Искоростеня спалённого огнём. Дальше некуда, потому Михаил обратил взор на события последующих за взятием Казани лет, о горькой доли, о Смутном времени, обо всём, чем должен Росса дух быть задет. О Пожарском вспомнил, от трона как тот отказался, о воцарении Романовых, чей род на веки владетелем России оказался.

И битва будет. Грянет бой! Сам Курбский станет биться злой. Во красках, ибо как ещё сказать, за Казань Россы жизнь решат отдать. Победа ожидаема, тем славен сей поход, имя Грозного Ивана потому в сердцах живёт. Он добивался цели, он её добился, народ казанский Россам покорился. Херасков рад тому, тому рад всякий должен быть, ежели не желает столь славное деяние просто взять и забыть. Да что Казань, забыт тот пятьдесят второй год, иными заботами Россия после живёт. На ином проявляет заботу о воспитании патриотизма у своих детей, чей патриотизм оборачивается к стране ожиданием мрака в скором из дней.

Вот в пример «Россиада», какова не была бы она. Если такое забывать, то о чём помнить тогда?

Автор: Константин Трунин

» Read more

В горах Кавказа или не в горах, но где Кавказ и где Кавказа воздух горный, там жил в тиши и в кандалах изгнанник молодой — изгнанник гордый. Он принял дар судьбы, тому случиться суждено, мир большой не принадлежал ему, теперь же всё кругом его. Не думал о побеге, пленён он духом красоты, забыв, как стал участником войны. В забвении сей пленник, не видит далее оков, не у людей в плену — с людьми он разделяет кров. Питается тем, что посылает небо, земля дарует пищу для его услад, такой у Пушкина герой — он самой малости всегда бывает рад. Бежать не нужно, ибо некуда бежать, везде он человек, и более ему никем не стать.

Но где же радость между строк? Почему пленник столь угрюм? Уж не девушка ли стала причиной мыслей его и его дум? О чём мыслить, когда кругом все радостью полны? Счастливы ли люди, не познавшие известной ему суеты? Никто не спешит, век человека на Кавказе долог, и даже старик в здешних местах с глубокими морщинами на лице остаётся в душе молод. Печалят нравы местных, обычаев народа изменить нельзя, как может кровь родная в аул соседний быть против воли отдана? О том судить поэту или пленнику в горах Кавказа, а не читателю — свидетелю сего рассказа.

Иного нет, есть данное на веки естество, как не желай, сменить нам не дано его. И не проникнуться нам пониманием чуждого уклада, другая нам для услады ушей дана награда. Кто не видал Кавказ, не ощущал аромат ветра с вершин, тот его увидит, уловив дуновение, не будет жаждой томим. Опишет для него Пушкин красоты тех мест. Опишет уныло красоты тех мест. Где радость для глаз, почему сквозит поэма тягостной грустью? Готов читатель внимать, и не видит красот. Потому он не видит, забывая о грузе нависших над главным героем забот.

Сидит тот привязанный, не может уйти. Желал бы, не встал бы, с ума б не сойти. Идти ему разве положено? Кто о том ведает? Один Пушкин о том расскажет-поведает. Но нет жара в душе, не пылает сердце пожаром, пленник не желает быть свободным, не желает свободу получать он задаром. Он не знает, зачем дан ему подарок судьбы, нет за ним правды, нет за ним лжи. Велено ждать, ибо русские идут, ибо Ермолова они ведут за собою. Будет битва меж гор, не покорятся горцы, на века не дадут установиться покою. Главный герой, пленник не гор и не пленник страны родной, он — пленник выбора, не знающий дома, потому он угрюмый такой.

Пушкин позволит бежать, даст пилу для того он девице, пусть пилит герой, разомнёт ослабшую силу в деснице. Станет пилить и падут цепи с него. И куда он пойдёт, ждёт его кто? К русскими идти, так с ним дочь Кавказа, он сын Кавказа отныне, не гор обитатель, найти обиталище сможет в низине. Найдёт себе место, оковы снять ему не дано, он с оковами сросся, всё неволей стало давно.

Таково понимание, оно спорно и ладно бы так, человек всюду не человек, всюду он, словно бы, злак. Прорасти бы ему, дать богатые всходы, усеять земли плодами, которыми станут народы. Да беда в том другая, не уйти от неё, сколько не желай счастья обресть, века пройдут, дети твои станут братьям своим о вражде ими задуманной нести весть. Свободы ведь нет — хоть пили цепь, хоть не пили. Ты, читатель, наконец-то это пойми.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Под небом сумрачным России, африканской страсти жаром пылая, о нравах общества писал поэт, их смело осуждая. Он взялся говорить, тому не устыдившись — обвиняющих уняв, заранее оговорившись: не он герой романа, клеветать не смейте, на себя смотрите, должное принять умейте. Сказать поэт решил о молодом повесе, подобных коему не счесть, посему стихи о нём полагается принимать с благосклонностью за лесть. Евгений Онегин — имя франтоватому юнцу, о его деяниях слагал поэт за строкой строку. Но не о нём одном — о себе поболее сказал поэт: о развязных помыслах, присущих ему во цвете данных свыше лет. Потому, читатель, общество во времена Николая гнило, поверь, коли Пушкин светлое чувство обратил в ничто.

Любовь! Какая блажь. Любить — не важное желание. Тридцатые годы — смена эпох, иное у молодых почитание. Девичья краса и девушек круг не пленит, то в былое ушло, время мужчин-краснобаев в двери стучит. Откройте Пушкину, пусть скажет о девицах, расскажет о ножках их, не разбираясь в чужих лицах. Собьётся он, забыв о чём сначала говорил, после вспомнит, продолжив, будто кто его остановил. Что до повествования, оно всплывает кое-где, когда поэт вспоминает — взялся он говорить не о себе. Итак, читатель, Онегин снова во главе сюжета, он переменчив, запомни до конца повествования это.

Сегодня мнится красота одна, на завтра красота другая. Решать положено теперь. Но как решать, не зная? Не красота, всё завтра обращается в другое. Поступок нынешний, спустя годы, обращается в смешное. Нравы общества, как их сейчас не осуждай, смирись и без возражений принимай. Некогда мужчины искали встречи, после дамы пребывали в поисках причин, спустя десятилетие опять иначе — мужчинам снова искать встречу самим. Заложником сего даже Пушкин оказался, зря над прежними порядками смеялся.

Меняются вкусы у людей, так им кажется приятней, кто вчера был на слуху, того сегодня нет отвратней. Онегину не мил его умерший дядя, презренна в девушке краса, он это знает: он молод. Молодым — всё навсегда. Как бы не казалось поведение Онегина зазорным, не стоит быть таким притворным. Вокруг онегиных не счесть — о том ранее упоминание в первом абзаце сего текста есть. Меняется всё в мире, чтобы к прежнему началу вернуться, вот и страдает человек, позволяя в который раз обмануться.

Зачем тогда гадания и вещие сны? В них будущее сокрыто? Пойми, читатель, для человечества предстоящее — дырявое корыто. Понятно всякому, человека краток век. Ему мнится такое — чему тысячи лет. Не он один — все через подобное прошли, и смерть свою в конце жизни обрели. О частностях осталось судить каждому из нас, как Пушкин, описавший эпизод, как говорится, без прикрас. Показан фрагмент былого, нравы тех дней, Онегин в строках — первый злодей. Злодеи меньшего ранга — все прочие. Тут бы пора и поставить пространное многоточие.

Ничего не сказано о романе в стихах. Кто так решил? Встаньте из-за парт, обозначьтесь в рядах! Скажите, стоит за творца судить, прав он или нет? Творцу судить о том, таков должен был прозвучать ответ. Главное озвучено: детали — человека мелкое суждение, решившего с другими обсудить поэта стихотворение. О творчестве возвышенного мнения следует быть, пожалуй, это стоит подрастающему поколению навсегда заучить. Но если творец — человек, и если писал о простом, значит ему хотелось говорить и о том. Прочее — эфемерный поток бытия. И тут как раз место для многоточия.

Автор: Константин Трунин

» Read more