trounin.ru

Когда Пушкин умер, Достоевский перешагнул семнадцатилетний рубеж, а Лев Толстой — десятилетний. Они жили и творили, находясь в зависимости от таланта почившего для них современника. К 1898 году Достоевского уже не было в живых, Лев Толстой продолжал жить и творить, став основной фигурой для критического взгляда Мережковского. Требовалось понять, о чём думали эти люди, как писали художественные произведения и какими были их религиозные воззрения. Об этом и размышлял Дмитрий, приоткрывая завесу над тайнами или придавая налёт таинственности.

Для начала Лев Толстой. Лучше о нём сразу сказать, как он боялся наложить на себя руки, о чём в молодости непрестанно думал. Муки заставили его убрать с глаз все предметы, способные прервать существование. И охотиться Толстой отказывался, опасаясь пасть случайной жертвой. Тогда же он установил определённые правила, которых старался строго придерживаться. Желая военной награды, Толстой отправится воевать, что входит в противоречие с ранее рассказанным. Создавая произведения, Лев удостоится хвалебный слов от Тургенева, сказал своё слово о нём и Достоевский, благодаря чему Мережковский получил возможность рассказать и о нём.

Манера изложения Дмитрия отличается непоследовательностью. Говоря о Толстом, он мог разбирать разные жизненные отрезки, порою связанные мимолётной единой чертой. Так же мог оказаться среди рассматриваемых писателей и Достоевский, о котором у Мережковского нашлось достаточное количество слов, чтобы Фёдор Михайлович оказался в названии рядом с Толстым. Такое же право могли получить Наполеон и Ницше, не скажи о них Дмитрий немного меньше.

Достоевский примечателен отношением к деньгам. Для него они были бумагой. Если бы не жена, влачить ему жалкое существование. Это не мешало оное всё-таки влачить, скрываясь от кредиторов за пределами России. Не обошёлся Дмитрий без упоминания эшафота и приступов падучей, как наложивших отпечаток на творчество Достоевского моментов. Осталось подумать, в чём Лев и Фёдор имели сходство. Для Мережковского то очевидно — Толстой и Достоевский многим обязаны жёнам, державшим семейным быт крепкой хваткой, не дозволяя пребывающим в мыслях мужьям ощутить полноту тяжести безнадёжного бедственного положения.

Будучи склонным к поиску смысла в деталях, Дмитрий старался отыскать подобное и в отношении произведений являвшихся для него современниками классиков. Казалось бы, нет существенной разницы, какой манеры придерживались писатели, описывая округлости или острые углы, придавая всему признаки больших предметов или низводя каждую вещь к мелочи, позволяя действующим лицам говорить разнообразно или придерживаясь однотипного способа выражения мыслей. Для Мережковского во всём этом есть нечто важное, о чём он спешит поделиться с читателем. «Анна Каренина», «Война и мир», «Братья Карамазовы», «Преступление и наказание» теряют всякое значение, поскольку Мережковский стремился увидеть в них ему близкое. Ведь было замечено, что Дмитрий при построении повествования в собственном художественном творчестве отталкивается прежде всего от деталей, таким же образом он стремится понять труды прочих писателей. Проще говоря, Дмитрий страдал от буквоедства.

Осталось разобраться с религией. Русская православная церковь оказалась парализованной после воцарения Петра, поставившего себя выше патриарха. Подобное случилось и с Наполеоном, желавшим отождествления с Богом, но боявшегося насмешек подданных. Информация об этом понадобилась Дмитрию, дабы он настроился на волну понимания толстовского Царства Божия. Как случилось, что Лев в воззрениях опустился до нигилизма Базарова из «Отцов и детей»? Он считал нужным утверждать мнение самого Христа, не считавшегося сыном Бога. Христос никогда подобного не говорил! Толстой видит лишь обман жрецов, создавших удобный для них инструмент для влияния на людей, именуемый религией. Потому не стоит удивляться, наблюдая за сравнением философии Толстого и Ницше, имеющих общее понимание, склоняющее их мысленный поток к буддистским представлениям о должном быть.

Всё написанное Мережковским, как он сам постоянно выражается: серединка на половинке. Дмитрию хотелось о чём-то говорить, и он не останавливался.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Если имя Валентина Катаева для читателя ничего не значит, не приобретёт оно веса и после знакомства с биографией в исполнении Сергея Шаргунова. Так и останется непонятным, почему этот человек возвеличивается потомками, когда к тому нет никаких веских причин, опираясь на тот же текст биографии «Катаев. Погоня за вечной весной». Но причины есть. Это не столько важное место среди советских литераторов, сколько влияние на мир печатного слова вообще. Исследуемый Шаргуновым человек никому не подчинялся, в том числе и Сталину. Особое значение он получил много позже, став «отцом шестидесятников».

Про Катаева ли данный труд? Такого не скажешь. Сергей описывал определённые события, где истории отводилась главная роль. Перед читателем постоянно мелькают люди, приходя и уходя, ничего не привнося и не оставляя следа. Связующим элементом выступил Валентин Катаев, внимавший этому потоку, редко оказывая не него влияние. О литературных заслугах можно не упоминать. Если они и были, то Шаргунов предпочёл цитировать стихи, будто показывая красоту слога и на свой лад излагая их уместность. Писатель из Катаева на страницах биографии никак не желал получаться.

Валентин воевал, он отравился при химической атаке немцев и был ранен, после жил в Одессе, стрелялся на дуэли, краснел, белел и снова краснел, сидел, мог быть расстрелянным. Существовал за счёт участия в литературном объединении, за присутствие на выступлениях которого зрители расплачивались продуктами. На жизненный путь повлияли встречи с Буниным, определившие дальнейший образ мышления. Только Катаев предпочитал уходить от прямых ответов, выбирая для действительности аллегоричные сюжеты. Дальнейшие события будут связаны уже с Москвой.

Где же слова о писательском ремесле? Оказавшись в столице, Валентин писал фельетоны под псевдонимом Оливер Твист. О чём они? Для Шаргунова то не имеет значения. Гораздо лучше показать прочих писателей, имевших с Катаевым дело. Их гораздо лучше получается понять. Сергей объясняет почему. Оказывается, Валентин не жалел сюжетов для других, делясь ими, оставаясь будто бы безучастным. Вот потому и ценится Катаев потомками, оцениваемый обычно через чьё-то творчество, но только не его самого.

Особенно Шаргунов отмечает роль Валентина в создании периодических изданий «Новый мир» и «Накануне», объединивших вокруг себя лучших литераторов тех дней. Ближе к окончанию биографии Сергей таким же образом станет упоминать про работу Катаева над журналом «Юность», повлиявшем на становление шестидесятников. Шаргунов готов причислить Валентина и к вдохновителям выпуска «Метрополя», настолько ему понравилось описывать образ человека, делавшего всё для развития литературной мысли. Один раз Сергей сказал, отчего для Катаева многое складывалось благоприятно, когда упомянул Сталина, считавшего полезным выпуск вредных для советского государства изданий, так как это помогает поскорее определиться с неблагонадёжными элементами общества.

Опять не писатель. Чем дальше продвигается по жизни Валентина Шаргунов, тем более описывает вольный нрав исследуемого им человека, забывшего о существовании берегов. Катаев любил выпить, забывая о правилах приличия, задевая чувства обращающихся к нему людей. Он спокойно перечил первым лицам страны, не опасаясь последствий. Его не трогали. Возможно, не считали того достойным. Даже в собственной биографии он получил роль сквозного персонажа, не находя возможности занять место ведущего исполнителя.

Годы пройдут и Валентина Катаева не станет. Он знал многих, чтобы через них теперь помнили и его. Остаётся надеяться, что кто-нибудь в необозримом будущем отложит дела в сторону и возьмётся понять, каким Катаев был писателем. Ведь прежде всего именно это интересовало читателя, взявшего в руки биографию. Но Шаргунов действительно писал много о чём, кроме самого важного.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Куприн оставил не так много очерков о писателях, как того хотелось. Говорил он кратко, затрагивая основные черты творчества. Чаще Александр отзывался в возвышенных тонах, с уважением относясь к людям, посвятившим жизнь литературной деятельности. Какие бы они не преследовали принципы, их убеждения заслуживали лишь уважения. Не нужно лишний раз говорить, что человеческое достоинство измеряется желанием создавать важный для общества продукт. Ни один писатель не работал в личных интересах, так или иначе воссоздавая на страницах надежды ограниченного круга. И ни один писатель не мог надеяться на признание, не ориентируй он присущие ему убеждения на могущих ими заинтересоваться. Приятно произносить такие слова в адрес и самого Куприна, пусть и устами человека, чьи заслуги перед литературой ничтожны.

Среди очерков в первую очередь стоит остановиться на восприятии Александром художественных творений Редьярда Киплинга. Первоначально этот английский писатель предстал Куприну в качестве превосходного детского писателя. Была предпринята попытка понять его произведение «Смелые мореплаватели». Ничего оригинального в сюжете не имелось. Обыкновенное повествование о герое, попавшем в непривычные ему условия существования. Известно, как отважным в литературе может стать каждый, главное — запастись благоволением рассказывающего о твоей судьбе. Но как бы не излагал Киплинг, он желал донести показываемую им историю до детей, пробуждая в них стремление казаться значительнее, нежели предопределено. В подобном духе требуется писать и русским писателям. Куприн с сожалением замечает об отсутствии в стране работников пера, специализирующихся на детской литературе. Лишь Мамин-Сибиряк является исключением, чьи истории одинаково интересны читателям разных возрастов.

Позже Александр вернётся к переосмыслению наследия Киплинга. Редьярд уже не детский писатель, а воинствующий джингоист, оправдывающий господство имперской политики Британии. Люди в его произведениях становятся расходным материалом, обеспечивающим могущество направляющей их власти: пусть процветает Англия — прочее не имеет значения, какими бы не были совершаемые сим государством действия. Приходится признать, до той поры, пока в стране есть люди с таким ходом мыслей, ей обеспечено процветание. Куприн ни к чему не подводит читателя, сообщая, каким образом следует понимать творчество Киплинга.

Смерть Антона Чехова побудила Александра написать ряд очерков. Необходимо отметить добрый нрав к окружающим. К Чехову тянулись все, особенно дети и животные. Если кто его пытался оскорбить действием, ему оказывалось достаточным укорить ответным словом, что заставляло обидчиков пылать от стыда. Особенно стоит отметить отношение Чехова к начинающим писателям — он всех убеждал в присущей им способности рассказывать. И каждый может писать, для этого нужно ежедневно трудиться, вырабатывая манеру изложения. Не всем дано сразу создавать удивительные по наполнению произведения, не всем дано быть подобными Льву Толстому, но каждый писатель должен стремиться добиться признания именно себя. Сам Чехов говорил, что благодаря ему журналы стали обращать внимание на короткие рассказы, до того никогда их всерьёз не воспринимая.

В качестве примера можно взять содержание очерка Куприна о Брешко-Брешковском. Данный писатель занял требуемую ему нишу, создавая произведения сомнительного наполнения. Александр даёт определение порнографии. У Брешко-Брешковского женщины всегда жаждут мужчин, уподобляясь низким созданиям с низменными желаниями. Если у такой литературы находился читатель, то её нельзя осуждать. Не всем читать о смелых героях Киплинга или юмористические рассказы Чехова, кому-то более требуется проводить время за вольными эротическими фантазиями, находя произведения с необходимым сюжетом.

Александр не раз выступал с очерками об умерших литераторах. Высказался он и о жизненных принципах Ангела Богдановича, чьё здоровье пострадало от революционной борьбы с сопутствующими ей наказаниями от правящего режима. Человек железной воли, Богданович имел тяжёлый характер. Он не проявлял симпатий, оставаясь скупым на эмоции. Если чьё-то произведение не устраивало, он его отвергал, просто сообщая, что оно не подходит. Если подходило, публиковал без лишний объяснений. В той же мере уважительно Куприн отозвался о творчестве умершего Гарина-Михайловского, жалея о скоропостижной смерти хорошего человека.

Есть у Александра очерк о литературном наследии Кнута Гамсуна. О нём самом он ничего не знал, кроме сведений о низкой популярности в родной для Кнута Норвегии и высокой оценке творчества Чеховым. Надо полагать, российский читатель знает о Гамсуне ещё меньше его соотечественников, поэтому Куприн посчитал нужным пересказать сюжеты произведений, заодно указав на невозможность иметь последователей. Ежели кто возьмётся писать подобно Кнуту, будет поднят на смех.

Иным писателям только смех и нужен. Как вариант, Марк Твен. Но какой ныне стал смех? Кажется, отношение к юмору изменилось после смерти Твена. Никаких высоких материй, сугубо посредственность. Когда на первое место выходят шутки о низменном, значит моральные качества людей пошли по неверному пути. Это уже называется не смехом, а ржанием, к чему следует проявлять печальное сочувствие. Лучше вспомнить творчество классиков, допустим Николая Гоголя, заново перечитывая и получая эстетическое удовольствие.

Куприн проявлял интерес к Джеку Лондону, называя самым успешным писателем. Он сожалел о его скоропостижной смерти, желая лучше понять через чтение «Мартина Идена». Александр отмечал богатый жизненный опыт, помогавший Лондону рассказывать истории о людях при тяжёлых жизненных обстоятельствах. Одно оказывалось плохо — малое количество произведений из наследия писателя доступно русскому читателю.

Довольно сумбурно и пространно Александр отозвался о Дюма-отце, восстанавливая по памяти утраченный текст. О нём он сочинил скорее беллетристику, нежели составил очерк. Сообщал Куприн и о Максиме Горьком в 1937 году, но оставим это без внимания.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Никто не способен разобраться в творчестве Льва Гумилёва: решил Сергей Беляков и написал его биографию. Позиция одиозная, вместе с тем и тенденциозная. Кем же был исследуемый Беляковым человек? Уж точно не тем, кем его ныне считают. Только так ли это? Видимо, в своём интересе Сергей не находил товарищей. К кому он не обращался, все не понимали, что их спрашивают про Льва, а не про Николая — Гумилёва-отца. Поэтому и название у биографии выглядит необычным образом, заранее поясняя, о ком будет идти речь. Но есть в таком подходе и связующая понимание наследия нить: Гумилёв ибн Гумилёв, Гумилёв Гумилёв-оглы.

Необходимо понять, откуда у Льва возникло желание изучать степные народы. Пытаясь в этом разобраться, Сергей постарался в кратких чертах дать характеристику его отцу. Николай Гумилёв бывал в Африке, с малых лет будоражил воображение сына рассказами о совершённых путешествиях. Обладая фантазией, он смешивал реальность с вымыслом, поражая Льва правдивыми и выдуманными историями. В том позже придётся искать отголоски измышлений об утраченных сведениях. Рассказывая правдиво, Лев мог сочинять детали, в чём его начнут обвинять современники и из-за чего продолжится отторжение сделанных им научных изысканий.

Стать учёным Льву мешало породившее его время. С другой стороны, заключает Беляков, Гумилёва-востоковеда могло и не быть. Окажись он вне России, живи вдали от советской обыденности, он мог проявить интерес скорее к индейцам, либо занялся совершенно иным делом. Но даже прояви пристрастие к степным народам Азии, то не суметь ему пробиться через созданную на Западе систему знаний. Льву тогда суждено было почить в безвестности.

Сломанная жизнь — лучшее доставшееся на долю Льва. Государство не позволяло получить образование, так как мешало дворянское происхождение. За происхождение же он вынужден был отбывать заключение в тюрьмах и лагерях, из-за чего не мог добиться желаемого продвижения в изучении языков. Беляков утверждает, что для занимающегося Востоком человека мало знать два-четыре языка, нужно хотя бы четырнадцать. Сколько же знал Гумилёв? Не более четырёх. Не знал он и тюркского, не владел китайским. А чем занимался? Изучением тюрко-китайский взаимоотношений. Значит, он никогда не читал оригинальных работ, неизменно прибегая к работам переводчиков. В том ещё одно нарекание Гумилёву от потомков. Но другого Лев не мог достигнуть — всё будто специально складывалось против него. Именно тюрьмы и лагеря позволили Льву размышлять. В Крестах он разработал теорию пассионарности, опираясь на «Закат Европы» Шпенглера. Позже восхищался идеями Шопенгауэра и Сыма Цяня.

Родившись в семье поэтов, его матерью была Анна Ахматова, Лев и сам писал вирши. К сожалению, многое не пережило советскую систему, уничтожаемое самим Гумилёвым, его родственниками или карательными органами. Не обделён Лев оказался искусством владения прозой. Его работы всегда отличались от сухих научных трактатов живостью представляемых воображению картин, он писал в научно-популярном стиле. За счёт умения доходчиво объяснять, на склоне лет станет обласкан читателями и слушателями. До того момента ещё предстояло дожить.

Молодость Лев провёл в экспедициях. Беляков перечисляет их, находя ряд несовпадений. Говоря прямо, вся биография состоит из двойственных фактов, выбирать нужный из вариантов предстоит самому читателю. В том урок древнекитайского историка Сыма Цяня, считавшего необходимым трактовать происходящее с разных точек зрения. Участвовал ли Гумилёв в приводимых на страницах раскопках? Порою он должен был быть в двух разных местах одновременно, а порою экспедиций в обозначенные места и вовсе не было. Странным выглядит и участие Гумилёва в войне. Есть уверенное мнение, что Лев дошёл до Берлина, но о том сохранилась информация только в письмах, причём без каких-либо фотографий. Не получал Гумилёв и наград, какие бы подвиги он не совершал.

Особой частью биографии Льва является тема его матери. Беляков обрисовывает ситуацию в таком виде, будто сын постоянно обижался за малое проявление к нему внимания с её стороны. Она посылала не те посылки, которые он желал видеть. Она почти всё делала не так, как ему хотелось. И наследства в итоге сына лишила, передав имущество и права на творчество другим людям. Семейные отношения — сложный предмет для изучения, поэтому не стоит на них делать акцент. Лучше понять творческое наследие Гумилёва это не поможет.

Главная заслуга Льва — исследование хазар. Об этом народе практически ничего не было известно. Существовали ли они вообще? Гумилёв доказал их историческую действительность, найдя столицу хазарского государства, к тому моменту уже давно затопленную водами. Второй заслугой Льва является стремление сплотить учёный мир, дабы географы, историки и археологи объединились. Ведь теперь известно, что ничего не стоит на месте: реки проложили другие русла, народы переменили места обитания, языки подверглись значительным трансформациям. Стоит ли говорить, подтвердил мысль Гумилёва Сергей Беляков, как мало схожи греки наших дней с греками Византии и тем более греками древности. Так и с «вульгарной латынью», вроде романских языков (английский, французский, немецкий и прочие), весьма далёкой от языка жителей Лациума, откуда началось шествие римлян.

А как же непосредственно взгляды Гумилёва? Как он понимал действительность? В чём особенности его мировоззрения? Об этом Бяляков тоже размышляет, местами пересказывая содержание написанных Львом трудов. Сергей укорил последователей, назвав их едва ли не невеждами, взявшими пропагандировать то, в чём не сумели разобраться. Как же поступить читателю? Лучший способ — самому ознакомиться с наследием Льва Гумилёва и сделать собственные выводы.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Все мы куём золотую розу, ради которой живём, а после умираем, оставляя вместо себя труд рук своих. Паустовский дал конкретный пример — он рассказал о писателях, то есть о людях, чья жизнь наполнена созданием текстов, продолжающих существовать бесконечно долго, продлевая жизнь покинувшего мир человека. Для лучшего понимания сего утверждения Константин привёл легенду о юноше и его любви к девушке, результатом чего стало изделие, созданное ради одной цели, в итоге нашедшее применение в другом. Так и писатели трудятся во имя личных представлений о должном быть, что трактуется потомками на разный лад, и редко на тот, который стремился вложить сам автор.

Слово родилось в устах человека для передачи информации. Письменному слову предназначалось оную закрепить. Художественное слово позволило иначе понимать происходящее, вплоть до отражения иных взглядов на действительность. Цивилизованный человек не должен делом демонстрировать устремления, когда достаточно об этом сказать. Побуждение к вооружённому сопротивлению всё равно пройдёт через слова. И когда потерпит крах устное слово, разгорится конфликт с применением силы, но когда и он исчерпает возможности, верх возьмёт слово письменное, преображающееся в художественное, в красках раскрывая представления, побуждая верить, сочувствовать и стремиться помочь. В идеале так, но на самом деле иначе. Покуда одни унижают других, противящиеся им стараются бороться как раз цивилизованными методами, только у Паустовского диким народом представлены европейцы, тогда как филиппинцы — нация благородных людей.

Оставим борьбу за права. Писатель, свободный от ограничивающих его творчество условий, должен стараться создавать новое. Это утверждение, отсылающее читателя к футуризму, понимается иначе, если об этом взялся судить Паустовский. Развивая мысль дальше, видя многое подобие подобий, уподобляющих литературу горе из без смысла исписанных страниц, начинаешь желать свежей порции слов, выделяющей писателей из потока графоманов. Лучше в течение десяти лет молчать, «уйдя в народ», дабы под впечатлениями творить на протяжении оставшихся лет. Таким образом поступали, допустим, Максим Горький и непосредственно Паустовский.

А как же писать так, чтобы оказаться востребованным у читателя? Единого рецепта не существует. Константин привёл в «Золотой розе» разных авторов, чей труд имел мало сходных черт, что не влияло на производимый ими продукт. Пиши хоть по заранее составленному плану или импровизируй. Твори утром, днём, а хочешь и ночью. Выводи слова на бумаге карандашом, ручкой, любым иным образом. Погрузись в тишину, шум или гам. Это не обеспечит успеха, важно содержание создаваемых произведений.

Паустовский мыслит масштабно, забывая про иные материи, которым читатель подвержен сильнее. Писателю важнее состояться в обществе, тогда к нему скорее придёт признание. Ежели он будет творить наедине с собой, никому не показываясь и делясь написанным только с друзьями, то чаще такие писатели ничего не добиваются при жизни (не считая редких исключений). И это при том, что творчество состоявшихся чаще ничего из себя не представляет, а труд обойдённых вниманием писателей способны оценить лишь потомки, не подверженные истерическим симпатиям прежних поколений, вследствие чего некогда популярные авторы уходят в тень и растворяются в безвестности.

Представленные на страницах «Золотой розы» портреты писателей не поражают воображение. Определившийся с собственным мнением читатель, скорее всего, не согласится с выводами Паустовского. Константин поделился собственным частным мнением, симпатизировать которому нужно с осторожностью, дабы не позволить сформироваться личным стереотипам, от чего представление о ком-то создаётся со слов других. Нужно самому вырабатывать мнение!

Автор: Константин Трунин

» Read more

В ходе бесед, записанных на диктофон, Александр Кабаков и Евгений Попов постарались припомнить самое важное, о чём бы они хотели рассказать об Аксёнове. Без какой-либо привязки непосредственно к раскрываемому ими человеку, они говорили о многом, поместив тем самым Аксёнова в мир собственных переживаний. Получилась книга не про определённое историческое лицо, а о событиях, некогда имевших место, волновавших непосредственно Кабакова и Попова.

Воспоминания не обходятся без упоминания родителей и юных лет. Оказывается, Аксёнов мог остаться казанским поэтом, не будь его семья разрушена советской властью. Разговоры об этом — вольное отступление. Кабакова и Попова интересовало прежде их личное знакомство с Аксёновым, через которое они будут показывать читателю присущее им мнение о минувшем. Важнее не работа врачом или проведённые в Магадане годы, а прочее, о чём сообщается в последующих главах.

О чём же в первую очередь следует говорить? Пристрастие авторов определяется сразу — речь пойдёт об отношении к вещам. Для советского человека это особенно волнующая тема. Аксёнов определяется словом «стиляга». Он всегда выделялся. Волновало ли это самого Аксёнова? Или тут стоит говорить о пристрастии именно авторов? Большая часть повествования будет касаться именно их мнения, читатель скорее узнает отношение как раз Кабакова и Попова, показывающих Аксёнова через желаемое быть увиденным.

В каждом человеке бывают отрицательные качества. В Аксёнове таких будто бы не было. Если он писал, то едва ли не гениально. Хотя, вспоминая его творчество, таковой характеристикой написанные им труды не наградишь. Кабаков и Попов даже не задумываются о возможности существования отличного от их мнения. Они упиваются разбором некоторых литературных произведений, неизменно находя на страницах отражение жизненных реалий самого Аксёнова. Получилось так, что всё сказанное было в действительности, лишь немного изменённое для создания должного художественного образа. Аксёнов возвышается на фоне каждого писателя. Он не создавал безликих персонажей, как тем не брезговал Катаев. А Шукшина Аксёнов во многом опережал, к тому же показывая более широкий размах представляемых в произведениях сюжетов.

Говоря об отношении к музыке, Кабаков и Попов вспоминают про джаз, воплощавший стремление к протесту. Они не сразу подводят ход беседы к пристрастиям непосредственно Аксёнова, разбираясь с музыкой в жизни других писателей. Только после Аксёнов предстаёт на страницах сей книги в качестве тонкого ценителя джаза.

Как же отразить рассказываемое Кабаковым и Поповым без пересказа? Это кажется невозможным. Их беседа перетекает от музыки к политике. Аксёнов представлен важной личностью, умевший разговаривать с властью, чётко обозначая пристрастия по тому или иному вопросу. После следует понимание определения «шестидесятники», из которого следует исключить писателей, не имеющих права ими называться, но по творчеству относящиеся к шестидесятым годам. Далее Кабаков и Попов переходят к важному эпизоду в жизни Аксёнова — к истории с «Метрополем».

Подумаешь, рассуждают авторы, советские деятели художественных ремёсел желали публиковать произведения без дозволения цензуры. Они не имели помыслов против советского государства, всего лишь желая самовыражаться. В таком безвинном виде Кабаков и Попов представляют «Метрополь», участие в печати которого означало для его участников крах возможности быть опубликованными после.

Какая же книга у Аксёнова главная? Кто такие подаксёновики? Как относились к творчеству Аксёнова в мире? Мог ли он получить Нобелевскую премию по литературе? Был ли настолько богатым, как это представляли советские граждане? Как относился к религии, алкоголю и женщинам? Чем болел в старости? Как воспринимал смерть?

Книга «Аксёнов» получилась беседой людей об умершем друге. Они могли о нём говорить бесконечно, но в один момент всё-таки решили навсегда остановить диктофон, посчитав сказанное прежде достаточным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Жорж Санд умерла в 1876 году. Эмиль Золя взялся написать о её жизни. Для этого он выделил место в сборнике «Литературные документы». Кем же была Жорж Санд? Человеком своего времени. Она достойна отдельного разговора, поскольку творила без устали и слава её к концу жизни почти угасла. Тому есть объяснение, но излишне плохо высказываться о Санд Золя не стал, в своём духе поведав обо всём, должным быть известным потомкам.

Изначально Жорж Санд раскрашивала коробочки в Париже. После случилось так, что она — дочь побочного сына польского короля Августа II — связала жизнь с литературным творчеством. Первый роман Жорж Санд создала в тот год, когда Бальзак опубликовал «Евгению Гранде». Вскоре она заключила договор с издательством, согласно которому писала по два романа в год. Тогда же, вместе с псевдонимом, Жорж Санд начала стараться походить на мужчин.

Эмиль не скрывает от читателя: не всякий роман Жорж Санд он мог дочитать до конца. Ему претило читать фантазии, лишённые какого-либо намёка на правдивость. Это не просто следование романтизму, тут даже нельзя подобрать нужное слово, кроме обвинения во лжи. Жорж Санд лгала читателю, не испытывая за то чувства угрызения совести. Но Золя не отрицает талант писательницы, предлагая судить о нём строго по роману «Мопра».

Мнение о Жорж Санд зрелого Эмиля отличается от его юношеских представлений. Будучи двадцатилетним, он писал в письмах друзьям, восхищаясь умением писательницы рассказывать увлекательные истории. Конечно, уже тогда Золя имел претензии к Жорж Санд, желая с ней полемизировать. Стоит предположить, что он так и поступил, о чём с твёрдой уверенностью теперь сказать не получится.

Юношеские впечатления важны для Эмиля. Он бережно хранил верность прежним увлечениям, опровергая прочее, ставшее ему известным как уже состоявшемуся в литературном мире человеку. Поэтому его выбор мог пасть именно на роман «Мопра», написанный за три года до его собственного рождения. И скорее всего прочитанный в раннем возрасте.

Золя видит угасание славы Жорж Санд по изданию, публиковавшему её произведения, терявшему читателей, а значит и интересующихся творчеством писательницы. Кто мог быть в курсе новый произведений? Интересовался ли ими вообще кто-нибудь? Отчётливо ясно, последователей у Жорж Санд от силы было трое. Стоит ли сравнивать с Бальзаком, по пути которого последовали многие? Вот Жорж Санд умерла… что за этим будет? Практически забвение. Потомки посчитают нужным читать несколько романов, оставляя прочее наследие писательницы без внимания.

Эмиль считал: читать Жорж Санд не будут. Он категоричен, но имел право так считать. Ежели слава Жорж Санд угасла у него на глазах, то с чего ей возродиться потом? Жизнь не настолько проста, как о том мог думать Золя. Для популярности требуется случайность, как то изредка происходит. Ведь заметили драматическое произведение Альфреда де Мюссе за пределами родной страны, так почему бы не обрести успех Жорж Санд где-нибудь вдали от Франции?

На этом о Жорж Санд можно прекратить рассказывать. Помимо статей о ней, в сборнике «Литературные документы» имеются очерки по следующим темам: «Шатобриан», «Современные поэты», «Дюма-сын», «Сент-Бёв», «Современная критика» и «О нравственности в литературе». Всё это осталось на языке оригинала, поэтому ещё раз пожалеем о имеющемся и пожелаем полного перевода творчества Золя. Впрочем, тут и без того достаточно сказано о мнении Эмиля, поистине ценного. Пусть и ценного согласно представлениям о конце XIX века.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Нельзя не сказать о Теофиле Готье, плодотворном авторе, собрание сочинений которого способно достигнуть содержания в триста томов, оставив далеко позади Оноре де Бальзака. Эмиль Золя постарался дать ему общую характеристику, рассказав в цикле статей за 1879 год о его творчестве, после представив на страницах сборника «Литературные документы».

Готье примечателен манерой изложения. Для Теофиля не существовало людей. Если он куда-то ехал, то описывал природу, архитектуру и прочее, отказываясь замечать присутствие человека. Рассказывая о театральной постановке, Готье видел декорации и костюмы, и только: ни о сюжете, ни об игре актёров, ни о самих актёрах он не упоминал. Таковое отношение к творчеству Золя приравняет к взгляду на действительность от лица художника. Теофиль переносил на бумагу им увиденное, не добавляя посторонних мыслей, способных задеть чужие чувства.

Современности для Готье словно не существовало. Эмиль утверждает: он питал к ней ненависть. Для него имело важность прошлое, тогда как настоящее и будущее не должны было тревожить его думы. Потому Теофиль относился к стану романтиков, воспевавших окружающее людей пространство, от себя добавляя миру красочность. И это хорошо, если писатель не соответствует определённым читательским ожиданиям, оставаясь верным свойственным ему одному убеждениям.

Одно точно было плохо в произведениях Готье. На протяжении сорока лет он создал множество литературных трудов, основная часть которых написана им механически. Невозможно проникнуться их содержанием, оценивая каждое отдельно. Вместе они дают определение, тогда как врозь навевают скуку от однотипности. Поэтому не получится сравнить Готье с Гюго, поскольку о Гюго потомки вспоминают, чего не скажешь о Готье.

В статьях о Теофиле Готье Золя позволил себе рассуждать о различии между классиками, романтиками и натуралистами. Со слов Эмиля следует, что классики искали сюжеты в античности, романтики — на востоке и в средневековье, а натуралисты — в настоящем дне. Следует сделать вывод: классики и романтики убегали от реальности в прошлое, потому им отведён короткий срок для существования в среде литературного к ним интереса. Не станем опровергать это мнение Золя, понимая, как далеко начнут убегать в фантазиях писатели следующих поколений, в прежней мере продолжая забывать о свойственных человечеству текущих затруднениях. Опровержение само спешит заявить о себе.

Возвращаясь к Готье, отдалявшему понимание человека от окружающей его действительности, не найдёшь иных слов, кроме похвальных. Если кому-то казалось правильным принимать за основу взглядов нечто иное, отличное от нам желаемого, то это не означает, будто его следует в том укорять. Кто-то обязан видеть мир отличным от разумного его понимания. Пытаясь разобраться, всё равно придёшь к выводу, что человек и его окружение — отличны друг от друга. Ежели людей красиво одеть и поселить в красивые дома, то сами они красивыми от того не станут. Человек останется человеком, сильнее обижаясь, когда затраты на антураж окажутся подвергнутыми критике. Уж лучше сказать, как красиво он одет и в каком красивом помещении живёт, нежели заглянуть ему в душу и увидеть в ней скопище грязи.

Теофиль Готье нашёл способ уйти от изложения полной правды, за демонстрацию которой стоял Эмиль Золя. Оба они являются противоположностями. Им не найти точек соприкосновения. Кому желается читать о неустроенности человека, тот выберет Золя, а желающему отойти от обыденности и окунуться в мир без напоминания о действительности, тот предпочтёт Готье и литературу от других представителей романтизма.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Молодому Золя нравилась поэзия Виктора Гюго, но когда он познакомился со стихотворениями Мюссе, они оказали на него более сильное впечатление. И не только Эмиль оказался пленён его слогом. Стихи Альфреда приходились по душе едва ли не каждому. Так думает Золя, и это его личная точка зрения. С 1877 года Эмиль писал статьи о творчестве Мюссе, объединив их для сборника «Литературные документы».

Золя отмечает особый подход Альфреда к творчеству. Важным аспектом художественного процесса являлось умиротворение музы. Мюссе находил для неё место рядом с собой, и когда принимал пишу, просил принести второе блюдо и столовые приборы, совершая такое подношение в дар вдохновению. Муза оставалась эфемерным созданием, никогда не заменяемым объектом во плоти.

Вдохновением для Мюссе могла стать Жорж Санд. И так бы оно и было, не веди та излишне вольную жизнь. Эмиль отмечает страдания Альфреда из-за измен сей кратковременной спутницы жизни. Каким бы образом она после не заглаживала вину, душевная рана Мюссе не отпускала. Весьма сложно говорить о данном аспекте личности поэта, учитывая запутанность взаимоотношений. Жорж Санд не могла изменить привычек, а женитьба на ней была невозможна, поэтому Мюссе уйдёт в запой и спустя время умрёт.

Для Золя Мюссе интересен не только как поэт. Альфред начинал литературный путь с критики, занимался он и драматургией. Эмиль приводит примечательный случай, согласно ему следует, что в России шла пьеса, посетить которую решилась одна примечательная в театральном деле француженка. Действие на сцене ей очень понравилось. Она решила упросить перевести пьесу. И то было бы сделано, не будь случайно выяснено — произведение изначально написано на французском языке и её автор Альфред де Мюссе. Окольными путями получается добиться благосклонности фортуны, тогда как желается видеть удачное стечение обстоятельств непосредственно лично. Хотя бы однажды в драматическом искусстве Мюссе сумел себя зарекомендовать с положительной стороны.

Золя добр к Альфреду. Рассказывая о нём, он опирается на юношеские впечатления. Безусловно, продолжи жить Мюссе в бытность повзрослевшего Эмиля, как от положительного отношения ничего бы не осталось. Примером тому является долгожитель Гюго, писавший в прежней манере, что и становилось причиной нападок на него. Так и Мюссе. Ведь ему не было суждено преодолеть судьбу, согласившуюся окончить его дни в возрасте сорока шести лет. Уже за то надо уважать Альфреда, много выстрадавшего и ушедшего в положенный ему срок, не становясь после причиной укоров в следовании устаревшим представлениям о действительности.

На основании мнения Золя можно сделать вывод о пристрастиях Эмиля, категорично относившегося к окружающим его людям. Взвешенного отношения к творчеству Альфреда читатель не видит. Наоборот, Золя безустанно хвалит Мюссе, вступая в противоречие с собственным мировоззрением. Оказывается, кому-то всё же позволялось иметь романтические представления о жизни, в отличие от прочих писателей. Конечно, Золя не имел цели разносить сторонников романтизма, выступить против которых он не имел соответствующего желания. Его устраивало то, что титаны пера умерли, поэтому о них можно говорить в сдержанных тонах. Им не дано влиять на продолжавшееся становление натурализма.

Прошлому следует отдавать дань уважения. Натурализм следует за романтизмом, а Золя следует за Мюссе. Он продолжает жить, а Мюссе умер. Значит, натурализму быть, а романтизму осталось жить среди представителей старшего поколения писателей. Понимая это, Эмиль мог позволить сказать приятное в адрес тех, кто ему никогда не сможет возразить.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Сборник “Литературные документы” стал одним из ряда опубликованных Золя в 1881 году. Его содержание касается писателей, чьё творчество Эмиль мог не одобрять, но значимость которого для литературы принимал с должным для того пониманием. Первым среди прочих выступил Виктор Гюго – о нём Золя писал много, поэтому не стоит удивляться, найдя о нём статью в ещё одном публицистическом сборнике.

С пятнадцати лет Гюго выделялся поэтическим талантом, с двадцати двух — создавал умелую прозу. Юный Золя с трепетом встречал его стихотворения. Даже будучи двадцати лет, Эмиль отправил ему письмо с просьбой ознакомиться со стихотворениями. Но всё меняется. Как мнение о людях, так и сами люди, более не способные соответствовать представлениям современников. Разочаровался в Гюго и Золя. Эмиль считал: разговоры о необходимости оказывать уважение старшим — это проявление невежества.

Почему же мнение старшего поколения не должно восприниматься следующими за ним поколениями? Допустим, есть романтизм. Он одержал верх над прежним литературным направлением и теперь душит натурализм. Это ли не отстаивание собственных интересов? Почему бы не позволить натурализму одолеть романтизм? Будет борьба, и уже новое поколение станет с тем же усердием защищать своё направление, опровергая прочие. Когда-нибудь и натурализм уступит ведущую роль. Поэтому нельзя доверять мнению старших, а самим старшим полагается смириться, потому как они некогда вели аналогичную борьбу.

А как же Гюго? Разве может фигура короля от литературы уступить позиции? Почему бы и нет. В Викторе ослаб пыл борьбы: Второй империи уже нет, следовательно и проникновенно писать на злобу дня он не может. Приходится браться за создание романтических образов, что у него всегда хорошо получалось. А как написать поэму, если допустить в ней отражение обыденности? На такое Гюго не мог согласиться, у него бы ничего не получилось. Посему Золя считает, что Виктор сдаёт позиции.

Бывает и так, когда популярный при жизни человек теряется для потомков. Само упоминание, будто бы он будоражил умы современников, его творчество расходилось большими тиражами, будет восприниматься желанием возвысить, чего никогда не происходило. Но Гюго истинно влиял на французов, он был их совестью и воплощал собой утраченную нацию, уступившую место людям, уставшим от революций и реставраций. Что для Виктора настоящая жизнь, то для Золя – банальное проявление склонности к романтизму.

Не стоит забывать и про проигранную французами войну, поставившую Париж на колени перед Пруссией. Величие Франции надолго оказалось поколебленным. Гюго обязан был возрождать в людях прежний дух, а не топить их во внимании к деталям всем и без того хорошо знакомых обстоятельств. Что же об этом думал Золя? Эмиль видел в том упадок великого человека, не согласного соответствовать новым представлениям о наполнении художественных произведений.

Кому предстоит победить: Гюго и романтизму или Золя и натурализму? Для Франции конца XIX века выбор должен был пасть скорее на Золя. Если же об этом забыть, то много после романтизм опять возродится, только будет называться он иначе, дабы снова проиграть и снова вернуть прежнее внимание. Пусть читатель сам решает, кто ему ближе. Не каждый может быть согласным видеть задевающую струны души действительность, если проще предаться представлениям о более радужном, тем поднимая дух и готовясь к прежде невозможным свершениям. Золя же видел слишком много горестных событий, желая напоминать лишь о них.

Автор: Константин Трунин

» Read more