Tag Archives: нон-фикшн

Фаддей Булгарин — Публицистика 1824. Часть II

Литературные листки

В девятом-десятом выпуске «Литературных листков» Булгарин поместил повествование «Талисман, или Средство жить без денег». Действительно, как прожить, не имея гроша за душою? Очень просто — таким будет авторский вывод. Достаточно дружить с теми, кто располагает деньгами, благодаря чему получится существовать, будучи совершенно бедным. Приводимый на страницах человек отнюдь не слыл за бедняка, он осознанно отказался от родительских накоплений, ни разу не зарабатывал, зато за прожитые им тридцать лет он опрятно одевался, хорошо ел и жил при отличных условиях, при этом умело находил подход к людям, никому не дозволяя унижений в свой адрес, способный лично дерзить кому угодно, кроме, вполне очевидно, тех, кому следует в соответствующее мгновение упасть в ноги, либо иначе проявить участие. Впрочем, ума герою повествования не совсем хватило, так как гонора был излишне завышенного. А умей он подлинно находить общий язык — продолжал бы существовать самому себе в радость.

В том же выпуске опубликована статья «Разговор о Дамском журнале». Булгарин посчитал нужным сказать, насколько ценит каждого читателя «Литературных листков», с какими претензиями они к нему не обращайся. Оспаривать мнение такого читателя, влиять на него или как-то противопоставляться Фаддей отказывался.

В одиннадцатом-двенадцатом выпуске заметкой «Новое значение старых слов, или Беседа у человека прошедшего столетия» Булгарин возвращался к личности Архипа Фаддеевича, коему было уже за восемьдесят лет, будто бы имевшему дурную привычку говорить правду в глаза. Если к нему обращались «почтеннейший», то Архип Фаддеевич вздыхал, понимая, теперь в значение данного слова вкладывают совершенно иной смысл, нежели в его молодые годы. Поменялось буквально всё. Прежде порядочным называли человека, кто прилежен и честен, примерный сын и добрый отец. Ныне порядочным является тот, кто хорошо ведёт себя в обществе, умеет одеваться, поддерживает беседу. Воспитанными ранее считались учтивые люди. Ныне за воспитанного принимается всякий, способный говорить на французском языке и сочинять дурные французские стихи. Изменилось понимание доброго малого, доброго человека и прочего, и прочего.

В том же выпуске Фаддей составил ответ на замечание издателя «Дамского журнала», допустившего выражение «полемические битвы». Булгарин смело возразил, сославшись на синонимичность сих слов: полемика и битва являются довольно близкими понятиями. Там же Фаддей составил очередной перечень возражений отзывом издателя «Северного архива» и «Литературных листков» почтенному издателю «Отечественных записок» (ad interim) Б. М. Фёдорову.

В пятнадцатом выпуске продолжил обозревать «Мнемозину» и написал письмо Гречу, рассказав, как его позвали присутствовать на освещении корабля, должного отправиться в американские колонии (заметку об этом следует именовать «Поездкой в Кронштадт»).

В шестнадцатом выпуске Булгарин на полном серьёзе брался осуждать современных поэтов. Его заметка «Литературные призраки» повествует о якобы вымышленных лириках, бравшихся утверждать, насколько легко им удаётся творить. Среди них был единственный поэт, считавший необходимым учиться поэтическому ремеслу, дабы вкладывать в творения багаж накопленных знаний. И читатель понимал, к чему пытался его подвести Фаддей. Действительно, свободный стих настолько становился популярным, отчего академическое стихосложение уходило в прошлое. Оно и понятно — проще создать подобие, нежели полноценный труд, продуманный от и до.

В том же выпуске произведение «Очки». Для читателя показывались две точки зрения на один и тот же предмет. Отчего-то люди не могли сойтись во мнении. Позже выяснится, представленные вниманию обозреватели смотрели на им предлагаемое через очки. Только тот, кому нравилось, смотрел через прозрачные стёкла. А вот видевший всё в мрачных тонах, взирал соответственно через затемнённые стёкла.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Фаддей Булгарин — Публицистика 1824. Часть I

Литературные листки

В 1824 году публицистическая деятельность Булгарина свелась к работе над «Литературными листками». Более нигде он не оставлял заметок, сосредоточившись на собственном издании. Уже первый выпуск предваряли две статьи Фаддея: «Новый год» и «Нравственная математика». Булгарин говорил читателю о существовании традиции встречаться с друзьями накануне нового года, подобное случилось и на этот раз. А о чём говорить знакомым людям, особенно если речь про мужскую компанию? Вполне очевидно, они стремятся делиться свидетельствами и фактами. Например, Булгарин напомнил про летоисчисление, перенятое у византийцев, и объяснил, почему в ряде жизненных моментов новый отсчёт времени продолжает опираться на сентябрь — подобное повелось от римлян. Дополнительно Фаддей поведал про китайских математиков, подлинно считавших одинаково богатыми того человека, у которого есть несколько миллионов, и того, у кого столько же миллионов, но со знаком «минус».

Прежде чем говорить о статье из второго выпуска, названной «Свидание Зерова с самоучкою, или Разговор о всякой всячине», обязательно поясним — излюбленный Булгариным персонаж Архип Фаддеевич был по фамилии Зеров. В целом же, статья продолжила прошлогоднюю традицию уличать «Отечественные записки» в искажении фактов.

В том же втором номере опубликована рецензия на «Стихотворения» Ивана Дмитриева. Выступать с резкой критикой Булгарин не стал, вероятно по причине издания книги Николаем Гречем. Зато — касательно вступления от Вяземского — Фаддей позволил высказаться с более полным спектром эмоций.

В третьем номере статья «Опыт сатирического словаря для людей так называемого большого света» — часто встречающееся у русскоязычных авторов желание приметиться оригинальным определением для слов. Допустим, чем является «ложь»? Это то, что используется в логике вместо силлогизмов.

В четвёртом номере в разделе «Литература» изложение по поводу неприятия немецкого переводчика из Петербурга, бравшегося доводить до сведения своего читателя произведения русских писателей. Начинание следовало бы признать похвальным, если бы этот господин — фамилия его Ольдекоп — не приписывал в текст излишне много собственных вымыслов. В шестом номере эта критическая заметка получит продолжение в качестве «Ответа издателю «Благонамеренного» на его изъявление благодарности издателю «Литературных листков». У немецкого переводчика находились как защитники, так и хулители.

С пятого по шестой выпуск Булгарин описывал «Прогулку по тротуару Невского проспекта». Невский проспект он решил назвать лучшей улицей в мире. Да вот не получишь удовольствия, прогуливаясь среди толпы неизвестных людей. Ведь Петербург — не древний Рим и не античные Афины, где прохожие рассуждали о политике, гимнастике и искусстве пения, проводили словесные соревнования по софистике, именуемые ими за философию. Если в Петербурге прохожие чем-то заняты, то желанием на других посмотреть и себя показать.

Непосредственно в пятом номере помещена критическая заметка на собрание сочинений в стихах и прозе «Мнемозина», издаваемое Одоевским и Кюхельбекером.

Заметка «О прелести» с посвящением прекрасному полу — одна из статей в седьмом выпуске. Фаддей рассуждал, каким образом он понимает под прелестью грацию, находя оную в баснях Крылова и Дмитриева. Там же диалог «Человек и совесть» — про желание выходить из дома без совести, поскольку она будет мешать. В разделе «Литературные новости, замечания и прочее» Булгарин закрывал обсуждение басен Дмитриева, начиная воспевать вышедший трёхтомник сочинений Крылова.

В том же разделе, но уже в восьмом выпуске Фаддей хвалил Вячеслава Озерова за «Сочинения» в двух частях, посчитав нужным укорить Измайлова — ему не понравилось составленное им предисловие. Другая заметка из того же раздела — сухое уведомление о публикации перевода на польском языке книги Головнина «Замечания об Японии».

Ещё в восьмом выпуске помещена заметка «Прогулка в Екатерингоф». Булгарин хвалил русскую натуру, коли чего пожелавшую, тут же добивающуюся исполнения. Вот есть набережная в Петербурге, появившаяся сразу по надобности. О подобной мечтают в Париже не одно десятилетие, только ничего не делая для осуществления замысла.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Фаддей Булгарин — Публицистика 1822-23

Литературные листки 1823

1822 год был бедным на публицистические работы, возможно это связано с переосмыслением Булгариным своей деятельности. Всё-таки именно к этому году относятся первые выпуски «Северного архива» — издания, которое Фаддей самолично редактировал и выпускал. Возможно, одним из авторов текста двадцать третьего выпуска являлся сам Булгарин, но конкретно сказать невозможно, так как текст служил скорее предуведомлением для читателя о предстоящей на протяжении последующего времени публикации работ Лелевеля. Посему, негласно та статья называется «Предисловие к статье: Лелевель Иоахим. Рассмотрение «Истории государства Российского» господина Карамзина». Другая статья за тот же год — это возражения на ответ господина Анастасевича, помещённый в сорок первой книжке «Сына отечества».

В 1823 году Булгарин серьёзнее отнёсся к творческой деятельности. Он основательнее подошёл, работая над содержанием «Северного архива». Уже в пятом выпуске Фаддей публикует «Краткое обозрение русской литературы 1822 года». Булгарин предварительно оговаривался, выражая сочувствие русской литературе — презираемой едва ли не большинством, кто способен проявить к оной внимание. В России скорее предпочтут французскую беллетристику, нежели снизойдут до внимания слогу на русском языке. Художественными произведениями Фаддей не собирался ограничиваться, он смотрел шире.

Булгарин похвалил Греча за «Опыт краткой истории русской литературы», снисходительно принял «Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов» Раевского, затем более сухо отзываясь про «Краткое начертание всемирной истории» Ивана Кайданова, «Хронологическую историю всех путешествий в северные полярные страны» и «Древние государственные грамоты» Берха, «Памятники российской словесности XII века» Калайдановича. Далее шли переводы, информация о географических, статистических изданиях, про путешествия, словесность. Восхитился «Кавказским пленником» Пушкина и «Шильонским узником» Байрона в переводе Жуковского. Рассказал о новых журналах.

Другая статья из «Северного архива» — рецензия на польский перевод книги Николая Греча «Опыт краткой истории русской литературы». Вместо попытки осмысления перевода, Фаддей детально разобрал предисловие от переводчика, попутно объяснив, насколько поляки не имеют склонности видеть различие в словах «русский» и «российский», считая их за слова, имеющие одинаковое значение.

В качестве приложения к «Северному архиву» с 1823 года Булгарин выпускал издание «Литературные листки». В первом выпуске Фаддей разместил заметку «Ответ на статью, помещённую в №19 «Новостей литературных», издаваемых при «Русском инвалиде» под заглавием «Замечания на краткое обозрение русской литературы 1822 года», напечатанное в №5 «Северного архива». Булгарин вновь сетовал, насколько высший свет оторван от понимания русской литературы, насколько губительно писательское ремесло для человека, выбирающего для творчества именно русский язык. Дополнительно Фаддей привёл свидетельство, что из миллиона способных читать, большинство к книгам не прикасается. Иначе каким образом объяснишь тираж изданий, не превышающий пяти тысяч?

С первого по пятый выпуск в «Литературных листках» Булгарин публиковал цикл очерков «Письма о Петербурге». Фаддей составил нечто вроде путеводителя с размышлениями. Он обсуждал с читателем, почему в России настолько любят летом выбираться за город. Может по той причине, что лето умещается в три-четыре месяца, вследствие чего и нужно пользоваться моментом. Выйдя из города, Булгарин продолжил озирать Петербург с реки, про себя думая, как ещё за сто двадцать лет до сего момента в сих местах не имелось того града, теперь именуемого Северной Пальмирой. В последующих выпусках Фаддей рассказывал об увиденных им зданиях, описывал местность.

Статьёй-письмом от читателя «Отечественных записок» к издателю «Северного архива», Булгарин вступал в полемику с изданием «Отечественные записки», постоянно уличая его сотрудников в отсутствии профессионализма, они писали о том, чему в действительности не было подтверждения.

Пьесу «Несколько явлений из характерной комедии под заглавием Лотерейный билет, или Люди так как они есть» к числу статей относить не станем. Булгарин показал, как в семействе Мотиных не умеют жить по средствам. Ежели отец ещё как-то ощущает почву под ногами, то мать живёт мечтами о Париже, не желая смириться с действительностью, зато надеясь обрести счастье с помощью удачи в лотерейном розыгрыше.

Произведением «Самоучка, или Журнальное воспитание» Булгарин продолжал нравственно наставлять читателя. Теперь рассказывая про знакомого, живущего в восьмидесяти верстах от Петербурга. Знакомый воспитывает сына так, что тот не имел представления о России, не говоря уже о русской литературе и культуре. Да мало того, если о чём сын знакомого и ведает, то опирается сугубо на сведения из «Отечественных записок». Сделав такое предуведомление, Фаддей продолжил разносить содержание данного издания, конкретными примерами объясняя, насколько ошибочны сведения, приводимые в «Отечественных записках». Схожая по содержанию статья выйдет ещё раз, уже под названием «Поправка ошибок в №42 «Отечественных записок».

К сожалению, выпуски «Сына отечества» за 1823 год с публикациями Булгарина считаются библиографической редкостью, поэтому ограничимся перечислением опубликованных статей: ответ на антикритику в №66 «Русского инвалида», «Осада Сарагоссы» (отрывок из книги «Воспоминания об Испании»), письмо к издателю «Сына отечества» с исправлением опечаток в публикации «Осада Сарагоссы», ответ господину Воейкову на его критику, помещённую в №76 «Русского инвалида», «Смерть Лопатинского».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Фаддей Булгарин — Публицистика 1820-21

Сын отечества 1821

Публицистика Фаддея Булгарина не поразит читателя глубиной. Скорее она даст представление о том, каким человеком он являлся. И не получится найти положительных сторон. Наоборот, Булгарин никогда и ни с кем не собирался соглашаться, выступая против обвинений, готовый постоянно отвечать на выпады против него, согласный и нападать первым, если где видел заведомо ложные умозаключения или извращение фактов.

Первые публицистические работы на русском языке Фаддей помещал сперва в издании «Сын отечества». За 1820 год он опубликовал три статьи: «Краткое обозрение польской словесности», «О славнейших древних и новых библиотеках», в том числе замечания на статью, помещенную в №45 «Сына отечества» под названием «Возражения на некоторые места в статье «Академия художеств», сочинения господина Отто Игнациуса. Все эти работы ныне считаются библиографическими редкостями.

В 1821 году Булгарин продолжил сотрудничество с «Сыном отечества». Опубликовано всего три статьи, две из которых не могут быть найдены в свободном доступе: «Ответ на письмо к господину Марлинскому, писанное жителем Галерной гавани» и «Нечто о переводчиках Гомера». Третья статья публиковалась в нескольких выпусках издания, поскольку содержала обширный материал, суть которого ясна из названия — «Взгляд на историю испанской литературы».

Читатель «Сына отечества» ещё не имел представления, почему автор статьи с таким пристрастием относился к литературе с самого запада Европы. Кто знаком с Булгариным лучше, тот понимает, каким образом Фаддею довелось побывать в Испании. Описать содержание статьи можно просто — краткая характеристика литературы, практически неизвестной для русскоязычного читателя. Оттого становилось интересно, когда упоминался драматург Лопе де Вега, создатель двух тысяч двухсот пьес и двадцати одного миллиона стихотворных строк. Сообщалось и о творчестве другого значимого для Испании драматурга — Кальдерона де ла Барки. После следовало перечисление поэтов с упоминанием их лучших произведений. Булгарин всерьёз намеревался провести изыскания вплоть до современного ему дня.

В журнале «Благонамеренный» за тот же год опубликовано две статьи. Вернее, одна из статей являлась письмом к Александру Воейкову, представлявшая подобие критической заметки на «Учебную книгу российской словесности, или Избранные места из русских сочинений и переводов в стихах и прозе» за авторством Николая Греча. Булгарин заключал, что сия книга предназначалась для простых людей, должных овладеть умением грамотно писать на русском языке. Вторую статью для «Благонамеренного» проще назвать художественным произведением. Фаддей охарактеризовал сей труд историческим анекдотом, взятым из рукописи, приготовленной к печати под заглавием «Воспоминания об Испании». Сама статья называлась «Геройством испанки». Читатель подводился к пониманию того, почему испанский народ не стал мириться с властью французов, подняв общее восстание.

Упомянем ещё три статьи, опубликованные в журнале вольного общества любителей российской словесности «Соревнователь просвещения и благотворения». Сперва Фаддей брался судить за всех философов разом, составив заметку «О метафизике наук». Он брался серьёзно осуждать мыслителей древности и последних веков, не признавая авторитет Иммануила Канта, считая всякое упоминание метафизики за игру словами, будто философам совсем более нечем заняться было.

В этом же издании Фаддей опубликовал дополнительные отрывки из рукописи под заглавием «Воспоминания об Испании». Но основной труд того года для сего издания — статья «Известие о древнейших историках польских, и в особенности о Кадлубке, в опровержение Шлёцера, сочинения Лелевеля», должный приниматься более за перевод, нежели за самостоятельное сочинение Булгарина. Точка зрения Шлёцера не нравилась полякам, поскольку тот опирался более на Нестора, игнорируя непосредственно польских хронистов. Проблема заключалась ещё и в том, что поляки начали относительно поздно составлять летописи, если брать для рассмотрения того же Кадлубека, из-за чего их слова о древности как поляков, так и славян вообще, могут походить на вымысел. Опять же, есть мнение, будто Шлёцер приписывал польским хронистам то, о чём они никогда не сообщали.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Наталья Кочеткова «Фонвизин в Петербурге» (1984)

Кочеткова Фонвизин в Петербурге

Про жизнь Дениса Фонвизина многого не расскажешь. Поэтому следует с удивлением подходить к труду Натальи Кочетковой, взявшейся раскрыть даже больше, чем некоторыми биографами. Однако, изыскания становятся одной из биографий, не имеющей чёткой привязки к столичному городу. Фонвизин представлен таким же, как о нём сказывали прочие, начиная с Петра Вяземского. Вполне уместным кажется извечная отсылка к словам Александра Пушкина, высоко ценившего творчество Фонвизина. Таким же уместным становится разговор о приставке «фон» к немецкой фамилии Визин, с годами слившиеся в единое целое. Вполне подойдёт рассказ о детских годах. Но Наталья не стала передавать абсолютно всего, посчитав достаточным создать благожелательное представление о Фонвизине, любившего Россию, не любившего Европу, при этом умершего в разгар гонений власти на литераторов.

Наталья называет Фонвизина одарённым с детских лет. Среди прочих его допустили до Шувалова, тогдашнего главного радетеля за просвещение и науку. Ни слова про посредственность, которой сам Фонвизин не чурался. Хрестоматийным стал его ответ на вопрос: куда течёт Волга? Тогда ещё юный — он посетовал на незнание. Биографы обставляли это редкое свидетельство о прошлом будущего литератора в духе честности и открытости, тогда как прочие ученики предлагали разные варианты, ничего не зная о море Хвалынском. Для Кочетковой этот факт важности не имел — пусть читатель думает об одарённости Фонвизина.

Впрочем, с ученической скамьи не берут в министры! А Фонвизин во время изучения иностранных языков стался заметен, вследствие чего был приглашён на государственную службу раньше сверстников. Отсюда можно начинать вести отсчёт годам, когда Фонвизин находился в Петербурге.

Что скажешь о пребывании в столичном городе? Практически ничего. Какие конкретно Фонвизин переводил тексты по служебным обязанностям — того история не сохранила. Говорить приходится о личном интересе Фонвизина. Так, основной его работой считается перевод басен Гольберга. Благодаря этому он и получил путёвку в жизнь. Этот факт его деятельности сослужит после для него особое значение, когда потребуются переводчики с литературными способностями.

Однако же, памятен нам Фонвизин по двум драматическим произведениям — по «Бригадиру» и «Недорослю». Наталья Кочеткова взялась отразить критический разбор сих произведений, как поступает на страницах и с некоторыми другими работами Фонвизина. Логично предположить, что современникам нравилось, когда к ним в дом входил автор произведений, читая текст на разные голоса, чем умилял и радовал внимающую публику. Собственно, если чем и удаётся связать Фонвизина с Петербургом, то этим фактом. Сказать бы больше, к кому и когда делал визиты Фонвизин, чем там запомнился. Ничего подобного Наталья не сообщит, потому как о том не сохранилось свидетельств.

Не забыто на страницах про письма Фонвизина из-за границы. Редкий читатель не задумается, каким оказалась представлена заграница для русского человека. Кажется, без Дениса так бы и закрепилось мнение, будто в Германии, Франции и Италии красиво, величественно и возвышенно. Увы, Кочеткова дополняет исторические свидетельства возмущениями Фонвизина. А читатель наконец-то задумывается: может всё так случилось из-за проблем со здоровьем у самого Дениса и у его жены, отчего приходилось более негодовать, чем видеть положительные стороны.

Не забывает Кочеткова про последние годы жизни Фонвизина — начало гонений на литераторов. Связывать это приходится с Радищевым, написавшим пагубную книгу. Сам Фонвизин гонения на себя испытывал из-за дружеских отношений с Паниным, потому он так никогда и не увидел опубликованным собрания собственных сочинений. Дополнительно Наталья рассказала про опалу Ивана Крылова с его «Почтой духов», отправился в заключение видный деятель от литературы — Новиков.

Автор: Константин Трунин

» Read more

«И. А. Крылов в воспоминаниях современников» (1982)

Крылов в воспоминаниях современников

Усилиями Аркадия Моисеевича и Михаила Аркадьевича Гординых создан труд «И. А. Крылов в воспоминаниях современников», способный заменить биографию, как и послужить основой для составления жизнеописания Ивана Андреевича. Был взят весь фактический материал, который составители монографии смогли найти. В значительной части — это повторение уже кем-то сказанного. Благодаря подобным свидетельствам и формировался определённый образ Крылова. Но, учитывая специфику жизненных обстоятельств, современникам Крылов запомнился в качестве баснописца, уже ставшего именитым литератором. Юные годы Ивана Андреевича до сих пор продолжают оставаться не до конца ясными, имеющими значительное количество пропусков. Составители монографии об этом обязательно скажут, упомянув и отношение самого Крылова, относившегося отрицательно к необходимости составить его биографию. Видимо, имелись для того причины, о чём нам уже никогда не узнать.

Самым первым для читателя предлагается воспоминание Александра Пушкина, связанное с интересом к бунту Пугачёва. Как известно, отец Ивана Андреевича погиб в ходе сопротивления крестьянскому восстанию. Пушкин выяснил, что по спискам от Пугачёва отца Крылова следовало подвергнуть казни.

Следующей заметкой стал исторический анекдот на тему математических способностей Ивана Андреевича, упоминаемый теперь всеми при всяком удобном случае — он про леность Крылова и картину, должную вот-вот упасть. Как говорил сам баснописец — согласно его расчётам картина не заденет его, так как он в курсе траектории её движения.

Не раз упоминается способность Ивана Андреевича к языкам. Зная основные европейские языки, к пятидесяти годам он выучил греческий, используя для обучения произведения древнегреческих авторов. Согласно одним воспоминаниям Крылов это сделал по прихоти, по другим — дабы помочь Гнедичу в переводе «Илиады». Определиться не получится, поскольку в части воспоминаний Крылов заставил Гнедича удивиться, выполняя для него перевод с листа разных произведений, тогда как иные современники видели сугубо совместную занятость двух поэтов.

Обязательным составители монографии посчитали провести параллельную линию между Лафонтеном и Крыловым. Но разве допустимо сравнивать способности французского переводчика басен, так и не сочинившего собственных, и человека, который любил создавать басни по происходившим в стране событиям, порою заставляя впадать во гнев цензоров, вплоть до негодования непосредственно царя Александра. Проводилась параллель с ещё одним баснописцем — с Дмитриевым. Становилось понятно, каждый из них сам по себе самородок.

Современники Крылова оставались единодушны во мнении — имя Ивана Андреевича будут помнить все потомки без исключения, пока существует русский язык. Их слова оказались верными. Крылову действительно повезло — народная любовь не ослабевала к его творениям. Оставим в стороне суждения, насколько в том заслуга самого баснописца, чья самая знаменитая басня — тут не покривим душой — пропитана слогом Сумарокова, причём в очень близких чертах.

На страницах монографии упоминается порок Ивана Андреевича — в молодые годы Крылов пристрастился к карточной игре. Действительно, в жизни Ивана Андреевича имелся отрезок времени, совершенно скрытый во прошлом, связанный с окончанием первого периода творчества — до концентрации на составлении басенных сюжетов. Чем тогда Крылов занимался — установить не представляется возможным. Скажем крайне просто — ушёл в народ. Вынырнув из омута страстей, Иван Андреевич более не возвращался к порочному образу жизни. Опять же, если мы не станем считать за пороки обжорство и леность.

Среди воспоминаний нашлось место выдержкам из писем. В них не сообщалось более, чем современниками говорилось в общем.

Придём к окончательному суждению по поводу монографии — образ Крылова стался монолитен, его невозможно разрушить, чего совершенно и не требуется.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Райдер Хаггард «Дни моей жизни» (1912)

Haggard The Days of My Life

Хаггард всегда искал корни в Дании, забывая о существенном — с начала XI века Англия подвергалась завоеваниям со стороны скандинавских государей, становясь единой частью то с Данией и Норвегией, то с Нормандией. Так или иначе, среди данов могут искать предков едва ли не все англичане. При этом, всегда мельком, Райдер говорил о жизни отца в России. Да и сам Хаггард на одну четверть являлся русским. Однако, причастность к русскому народу им не рассматривалась вовсе. Поэтому, ознакомившись с предками Райдера, нужно уделить внимание его годам до начала писательства, поскольку после, как начали выходить его романы, он себя уже не мыслил без деятельности беллетриста.

Но так ли необходимо для потомков литературное наследие? Хаггард в том сомневался. Он твёрдо верил, все его произведения будут забыты если не через несколько лет, то по его смерти точно. И в чём-то он оказался прав. Но, что он осознавал в той же мере, потомки не смогут оценить и самый главный труд жизни — изучение сельского хозяйства Англии. Райдер много сил потратил на изыскания в данной области, выпустил многостраничное двухтомное издание, существованию которого радовался значительно больше, нежели успехам самых продаваемых книг.

Став совершеннолетним, Хаггард отправился на юг Африки. Есть свидетельства, согласно которым Райдер занимал важное место в проводимой британскими властями политике. Несмотря на юность, он претендовал на должности, до которых ещё не доросли умом сверстники. Всё же, читатель знает, Африка оказала на Хаггарда другое — более сильное воздействие, значительно повлияв на творчество. Пока же Райдер примечал, почему зулусам ближе мусульманство, разрешающее иметь несколько жён и запрещающее пить алкоголь, нежели христианство, обязывавшее иметь всего одну жену, зато дозволявшее пить едва ли не без меры. К христианству не было веры ещё и по тому обстоятельству, что слова проповедей священников полностью противоречили жизнеописаниям участников библейских событий, среди которых многожёнство как раз и практиковалось.

Наблюдения Хаггарда послужили для написания документальных произведений, вроде «Кетчвайо и его белые соседи», к содержанию чего современники отнеслись со скепсисом. Райдер продолжал писать, уже беллетристику, публикуясь за собственный счёт. Первое художественное произведение он написал, поспорив с женой, у кого лучше получится. Однако, популярность к Райдеру пришла благодаря книге «Копи царя Соломона», написанной под вдохновением от «Острова сокровищ» Стивенсона. Особо Хаггард отметил, как, с радостью о чтении о похождениях Аллана Квотермейна, к нему составил письмо Уинстон Черчилль, тогда ещё будучи мальчиком одиннадцати лет.

В последующем Райдер побывал в разных местах, часто обращая наблюдения в литературные сюжеты. Как пример, результатом поездки в Исландию стало произведение «Эйрик Светлоокий» — самое лучшее из произведений Хаггарда, отчего-то редко вспоминаемое читателем. Поведал Райдер и про кораблекрушение, жертвой которого он мог стать — корабль налетел на скалу.

Пусть Хаггард не видел пользы от художественных произведений, вместе с тем, он говорил об их необходимости. Пусть писатели измышляют выдумки, но к этому обязательно должны прислушиваться, поскольку порою фантазия беллетриста опережает события. Самое наглядное доказательство — описанный в «Завещании мистера Мизона» случай с нехваткой шлюпок на корабле. Отчего-то британцы продолжали считать, будто корабль не должен содержать на борту столько спасательных судов, чтобы выжить получилось у всех. Как результат — поздно последовавшие правильные выводы после крушения «Титаника». Разве не могли британцы действовать предусмотрительнее? Почему-то это за них должна делать фантазия писателей. С тем же жаром говорил Хаггард про необходимость прививаться, приводя в доказательство сюжет из «Доктора Терна».

К 1912 году Райдер твёрдо решил, человечеству нужно бороться за лучшую долю для всех, ради чего и следует продолжать жить. К этому он подвёл читателя в воспоминаниях. Закончив трудиться над биографией, Хаггард дал указание на запрет публикации, согласившись на печать лишь после его смерти.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Рафаил Зотов «Исторические очерки царствования императора Николая I» (1858)

Зотов Исторические очерки царствования императора Николая I

Правление Николая I — неоднозначное для исторического процесса событие. Как воспринимать этого правителя? Ему досталось сильнейшее государство, оказавшее достойное сопротивление Наполеону, сыгравшее ключевое значение для успокоения бури, разыгравшейся в начале XIX века. Как Николай этим распорядился? Если не брать в рассмотрение годы правления, подойдя к заключительному этапу, то — печально. Показав желание оставаться сильным, не считаться с мнением прочих государств, Николай поставил Россию перед необходимостью пожать плоды такой политики — против выступили европейские державы, согласившиеся поддержать империю Османов. Оставим то для размышления историков, поймём другое — Зотов представил Николая в самом выгодном свете: в виде правителя, достойно державшем регалии монарха.

Николай был настолько добродетелен, что намеревался ослабить крепостное право, а то и вовсе его отменить. Почему того не осуществил? Рафаил сослался на революционные годы — 1847 и 1848, когда Европа уподобилась улью. Похожей вольницы в России, особенно от черни, Николай не должен был желать, особенно памятуя о восстании 1825 года на Сенатской площади, едва не стоившее ему трона.

Воцарение Николая всё равно неизменно связано с выступлением декабристов. Сам Зотов вспоминает, каким образом всё тогда обстояло. Никто всерьёз не думал, будто брат почившего царя Александра — Константин, — окажется вне прав на императорство. Спешно приносилась присяга, нисколько не разбираясь и не вникая в документы, ставшие вскоре известными общественности. Согласно им получалось, Константин отрёкся от престола незадолго до смерти Александра. Тогда присяга, пусть и произнесённая, становилась бесполезной. Но декабристы всё-таки восстали. Что до коронации Николая — она случится в августе 1826 года.

Как развивалась политика Николая? Произошло ухудшение отношений с Персией и империей Османов, последовали военные столкновения. Николай лично отправлялся на театр боевых действий. Зотов посчитал нужным добавить, как с турками опасно заключать мир, поскольку мусульмане, в силу заповедей мусульманской веры, не обязываются поддерживать соглашения с представителями других религий. Тому в подтверждение войны с империей Османов, утихавшие и снова разгоравшиеся. В ходе одной из них Николай остановил продвижение армии, бывшей в двух переходах от Константинополя, согласившись на мир.

Зотов отметил важность присутствия духа в Николае во время разразившейся в стране холеры. Государь не удалился от разгоравшейся эпидемии, лично посещая города, внушая людям уверенность в скором избавлении от хвори. Таким шагом Николай словно показывал, насколько способен справляться с трудностями, не отдаляясь от нужд народа. После Зотов приведёт ещё один пример, когда Николай увидел телегу с гробом, за которой никто не шёл, тогда государь стал тем, кто возглавил похоронную процессия, невзирая на то, что хоронили бедняка.

На долю Николая выпало семнадцать лет непрерывного правления без войн. Зотов отметил создание первого свода законов в России. Остальное — возведение монументов и архитектурных сооружений, вроде столба на площади перед Зимним дворцом, памятника на Бородинском поле, Николаевского моста, и, конечно же, железной дороги от Петербурга до Москвы.

Как не говори, завершать повествование обяжешься Крымской войной, в разгар которой Николай заболел и умер. Из-за этого, как не правь Николай до того, память о нём омрачилась. Получалось, что не сделано важного для процветания государства, Россия терпела поражение, чему не должно было быть места. Так сталось, страна ослабла и оказалась лишена способности противостоять политическим соперникам. Та война закончится поражением, сын Николая — царь Александр II, — закончит войну, ставшую для России позорным пятном. Впрочем, это пятно позора не раз ещё будет смыто, всё равно проявляясь вновь.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Андрей Танасейчук «Джек Лондон: Одиночное плавание» (2017)

Танасейчук Джек Лондон

Невероятно трудно рассказывать про писателей, сумевших сообщить о себе достаточно при жизни. Это порождает невозможность интерпретации фактов, должных подаваться в авторской редакции. Остаётся затрагивать моменты, которые писатель обсуждать не стал. О чём умолчал Лондон? Он мало говорил о детстве, о семейной жизни, но информация об этом находится в его письмах. Зато о юношестве, писательском ремесле, путешествиях, тяготах — им сказано предостаточно. Порядком сказали и биографы, в меру довольно изложив от них требуемое. Что оставалось Андрею Танасейчуку? Грамотно скомпоновать, представив текст на читательский суд.

Андрей Танасейчук — специалист в области американской литературы, особенно её периода с XIX по начало XX века. Составив жизнеописания Амброза Бирса, Майн Рида, О. Генри и Эдгара По, Андрей принялся рассказывать о наиболее именитом американце — про Джека Лондона. Вероятно, иначе не приходится судить, как раз потому Джек Лондон и приковал интерес Танасейчука. Быть специалистом в области и обойти столь именитого писателя — непозволительное упущение.

Говоря о Лондоне, все вспоминают обстоятельства рождения писателя. Но лишь Андрей брался утверждать однозначно — Джек не знал, кто является его отцом. Танасейчук посчитал нужным упомянуть пристрастие писать на астрологические темы у человека, которого традиционно принято считать за отца Лондона. Об отчиме Андрей практически ничего не говорил, лишь обозначив обстоятельства, почему тот стался немощен помогать семье, вследствие чего Джек с юных лет оказался вынужден постоянно зарабатывать деньги, находя слишком мало свободного времени на увлечения.

Традиционно Танасейчук рассказывает про следующие обстоятельства: как Джек был устричным пиратом и борцом с ними, как плавал к Курильским островам, где бил котиков, как трудился на джутовой фабрике, про первые рассказы, об армии Келли, Аляске, про появление устойчивого желания писать, про Анну Струнскую, про пристрастие к алкоголю, о неудачах, связанных с горемычным путешествием на Снарке, про постоянный крах надежд. Кроме того, Андрей сообщил про первые увлечения девушками, охлаждение отношений с первой женой, подробно про корреспонденции с Японской войны.

В целом надо признать, ряд любопытных обстоятельств читатель всё же узнавал. Кто не был знаком с письмами Джека Лондона, находил интересные подробности. Преимущественно это касалось пребывания на Японской войне, где нашлось место недопониманию. Джек никак не видел в японцах людей, способных быть близкими американцам, что во многом связано со стойким комплексом величия белого человека, причём с упором на англосаксонское происхождение. Но Танасейчук посчитал возможным представить русских гораздо ближе по духу, должных быть понимаемыми Лондоном за белых людей.

Другой любопытный факт — объяснение пожара в Доме Волка, в строительство которого Джек Лондон вложил наибольшее количество средств и сил. Версия о завистниках была отвергнута, так как американцами было проведено расследование, пусть и через восемьдесят лет после происшествия, были высказаны домыслы о способности некоторых материалов самовозгораться, того же скипидара. Версия вполне способна иметь право на жизнь, что не исключает более прозаических причин, к чему Танасейчук внимания не проявил.

И, как всегда, берясь за биографию Джека Лондона, ожидаешь увидеть очередное мнение о смерти писателя. Сам ли он пожелал умереть или то явилось роковой случайностью? Или всё-таки у Джека закончилось здоровье? В словах Андрея нет явной уверенности, он скорее согласился с точкой зрения Ирвинга Стоуна. Однако, раз Танасейчук упомянул скипидар ранее, мог развить тему далее, поскольку говоря о чрезмерной пропитке строившегося дома данным веществом, Андрей мог поинтересоваться, какое воздействие оказывается на организм, вроде развития почечной недостаточности, которая и стала основной дисфункцией, заставившей Лондона принимать наркотические анальгетики.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Люстров «Фонвизин» (2013)

Люстров Фонвизин

Чтобы перестать воодушевляться деяниями Запада, нужно проникнуться жизнью и представлениями Дениса Фонвизна — об этом в очередной раз, в числе прочих, решил напомнить Михаил Люстров. Не измышляя дополнительных объяснений, биограф пошёл по пути наименьшего сопротивления, позволив самому Фонвизину о себе рассказывать. Для этого Люстров взял произведения Дениса и его письма, строя повествование более на пересказе, нежели на обработке текста. Иначе не могло получиться, учитывая небольшой срок жизнь Фонвизина, с довольно мизерным количеством произведений, которые допускается написать за предоставленное для того время. Раз так, Михаил приступил к рассказу о Фонвизине, ничего сверх ожидаемого сообщить не сумев.

Но читателя нужно заинтриговать с первых строк, ведь следует дать надежду на интересное содержание. Люстров обратился за помощью к Гоголю. Есть такое произведение у Николая Васильевича «Ночь перед Рождеством» (из цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки»), и есть в оном произведении главный герой повествования — кузнец Вакула, и совершает тот кузнец фантастический вояж в столичный град, и встречает там, помимо прочих, причём на приёме у императрицы, самого Фонвизина. К сожалению, данный любопытный факт является последним, прежде биографами практически не упоминавшийся. Раз так, то и продолжение у биографии должно было быть соответствующим. Однако…

Люстров представил Дениса Фонвизина в качестве честного и раздражительного человека. Срывал ли злость Фонвизин? Сведений о том Михаил не предоставил. Наоборот, Денис предпочитал негодовать в мыслях, либо в письмах, самолично не дозволяя гневных высказываний. Метать стрелы он себе дозволял, никогда не давая гневу материализоваться. Понимание честности выражалось и вовсе через свидетельство об одном эпизоде лет ученичества, когда Фонвизин решил ответить о незнании ответа на вопрос о море, в которое впадает Волга.

У Дениса была склонность к изучению иностранных языков, в чём он себя хорошо зарекомендовал, благодаря чему поступил на службу в качестве переводчика. Следовательно, наследие Фонвизина на самом деле велико, только как теперь установить, какие конкретно тексты переводил Фонвизин? Свидетельства сохранились лишь в отношении художественной литературы, тогда как прочее потонуло в безвестности.

Люстров упоминает умение Дениса говорить разными голосами, благодаря чему был вхож в многие дома, особенно для чтения им же написанных произведений. Может потому его комедиям удалось стать достоянием русской литературы, чему способствовал декламаторский талант.

И всё же правильным будет говорить о становлении взглядов Дениса. Что оказало наибольшее влияние? Михаил уверен — в том заслуга Гольберга и его басен. Именно за них Фонвизин брался, ещё не зная о выбранном пути литератора. Прочтённое возымело должный эффект, из-за чего Денис в дальнейшем не терпел любых ложных умствований. Вероятно, оттого отрицательно Фонвизин относился к масонству.

Самое полезное для читателя начинается с внимания к письмам Дениса — к кладези отрицательного отношения к европейским нравам. Михаил постарался в полной мере отразить ненависть Фонвизина. Европа предстала перед Денисом в худшем обличье, населённая противными русскому духу людьми. На улицах Европы им отмечалась грязь и нечистоты, пение французов сравнил с блеянием, итальянцев назвал прохиндеями. И это вполне оправдано, если самостоятельно ознакомиться с письмами Дениса, подробно разъясняющими, чем именно ему не понравилась Европа.

Вполне можно подумать про пристрастие русских к европейским порядкам, лишённые действительно полезного содержания. Ежели так, тогда понятна обида Фонвизина на пристрастие русских к французским, итальянским и, вполне, немецким традициям. Таким и вышел Денис у Михаила Люстрова, не способным примириться с чуждыми порядками.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 3 4 5 6 7 45