trounin.ru

Противление — есть дорога без перспектив. Пока часть общества стремится поддерживать порядок, считая худой мир лучше доброй ссоры, другая часть всё делает, лишь бы разгорелась добрая ссора и похоронила худой мир, будто бы тем способствуя приближению к лучшему из возможного. В действительности получается так, что никто не желает уступать, усугубляя положение до критического. Исходя из этого и предстоит судить читателю, прав ли был Салтыков, активно выражая позицию или ему следовало умерить пыл, находя всевозможные средства, позволяющие трактовать настоящее хоть и не заслуживающим права на существование, но и не должным быть уничтоженным.

Собственно, Михаил с марта по октябрь 1864 года писал, явно не надеясь оказаться услышанным. Цензоры всё больше вносили правок в предлагаемые им для публикации очерки, делая невозможным их размещение в «Современнике». Либо положение сложилось, не дозволяя существования прежних воззрений. Общество развивалось, отказываясь от представлений вчерашнего дня. Нигилисты уже не воспринимались важной силой в России, уступая тем, кто и должен приходить на смену утомлённому от перемен поколению. Иначе быть и не могло. Бурное течение жизни требовало соответственного отношения. В России зарождалась сила, вроде бы полезная, и при том не способная самоорганизоваться. Отныне казалось глупым заявлять о непричастности. Как вывод: философия Пиррона умерла, пришла пора начать развитие мысли с самого начала.

Салтыков не публиковался. Ныне о им написанных очерках известно по проводившимся в советское время исследованиям его творчества. Восстанавливалась информация, поднималась документация, считывались сохранившиеся гранки, благодаря чему теперь становится ясным, о чём современники Михаила могли не догадываться. Вполне вероятно и суждение, согласно которому должно быть ясно очевидное — излишне придавать значение статьям в периодических изданиях. Ежели Салтыков о чём-то сказал, то с ним соглашались и отказывались принимать за объективную версию. И, скорее всего, редко когда писатель доносит мысли до всего общества, тем более если речь идёт о конкретном периоде, ограниченного сроком от месяца до полугода, и даже больше. Поэтому вполне разумно не придавать значения невысказанным суждениям, без существования которых общество смогло существовать, двигаясь к неизбежно должному наступить будущему.

Не получив страниц для публикации в марте, Михаил развивал мысль в апреле. Может тем он занимался вплоть до октября, о чём не сохранилось свидетельств. Но и октябрь не принёс нужного для Салтыкова результата: опубликоваться вновь не получилось. Активная линия противодействия лишала Михаила возможности доносить до читателя мысли об истинно происходящем, как то понимал непосредственно Салтыков. Да и не мог Михаил отказаться от убеждений, став на защиту царских реформ. Кажется, к чему не веди деятельность правительство во главе с Александром II, оно не сможет принести блага. А если и принесёт, то всегда найдутся противники избранного курса, находя в нём неблагоприятные последствия.

По крайней мере, стало ясно — Михаил осознавал слом эпохи. Уходили в прошлое нигилисты, уступая место деятельному поколению. Это должно радовать, только в словах Салтыкова не удастся заметить радужного подъёма чувств. Всё равно Россия катилась к упадку, как не пытайся с таковым явлением совладать. Почему-то не смущала Михаила цикличность подобного в истории государства: сперва становление, после достижение могущества, затем остановка в развитии и крушение, вплоть до смены всего имевшегося прежде. Оттого-то и нельзя добиться благополучия, способного существовать неопределённо долго, ибо за ним обязательно последует крах. Как не рассуждай, обязанного произойти избежать не получится. Думается, Салтыков просто о том говорил, не желая стать свидетелем истинного развала всего ему знакомого и понятного.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Никакое мнение не бывает полностью подтверждаемым. Всегда изыскиваются доказательства, трактуемые требуемым образом. В феврале 1864 года Салтыков ещё раз задумался о судьбах крепостных в раскрепостившейся России. Ему говорили, как стало плохо, как прежде было лучше, насколько стало невозможно жить, что очевидно согласно пониманию произошедшего и имевшего место быть несколько лет назад. Так-то оно так: подмечал Михаил, видя противоположное. Нет, не прост мужик, постоянно тянущий лямку и напивающийся вдрызг при первой возможности. Сей мужик таков же, каким является его барин. Разница лишь в том, что крестьян больше, их социальное положение хуже, вследствие чего и жизнь их заметнее глазу. Тогда как баре не менее пьянствуют, и на улицах в подобном состоянии если их и встретишь, то не придашь значения.

Но какой мужик в быту? Он не является грязной скотиной, мыслями пребывающий в питейном заведении. Отнюдь, русские — люди с чистой душой. Это в Европе садились принимать пищу, не озаботившись помыть рук. В России крестьянин всегда заботился о благости того, чем собирался заняться. Вкушение еды — особого рода действие. Такую же важность имела молитва, предшествующая трапезе. И разве всё так плохо в России, коли барин спокойно ел с крестьянином за одним столом? Тут читатель должен попросить Салтыкова остановиться, поскольку идеализация прошлого очевидна. Но Михаил всего лишь уравнивал крестьянина и дворянина, не видя в них различий, скорее акцентируя внимание на схожих стремлениях, в том числе и к греховным помышлениям.

И всё-таки одно особое различие имелось. Крестьянам всегда трудно давалось существование. Им никто ничего безвозмездно не давал, и за оказанные услуги порою предпочитали с ними не расплачиваться. Это кажется, будто извозчик с лошадью способен оказаться обеспеченным человеком, тогда как за минусом расходов, он оказывается на положении находящегося в нужде. Посему, хоть на десять раз пересчитывай чужой доход, всё-таки не скупись помочь, какими бы средствами ты сам не обладал: такие мысли пытался передать Салтыков на страницах «Современника».

На самом деле в Российской Империи происходил повсеместных упадок. Михаил не желал видеть иного, воспринимая действительность в мрачных тонах. Сто раз скажи, что всё зависит от личного мировосприятия, то не поможет тем, кто настроен видеть негатив. В любой отрезок времени находятся отрицательные моменты, заставляющие думать о деградации морали или закате государственной деятельности. Однако, пессимизм иначе поймут потомки, на иной лад трактуя события прошлого. Пока же для Салтыкова казалось очевидным: Россию ждёт неминуемый крах.

Объясняется такое суждение Михаила обыденно. Покуда обычные люди живут плохо, каждый день проводят в тяжёлом труде, до той поры положение не исправится к лучшему. Процветание государства создаётся за счёт общего подъема, начиная от рабочих и крестьян, заканчивая ростом экономики, совершенствованием инфраструктуры и налаживанием производства. Если где-то возникает слабое звено, то вся цепь, ведущая к благополучию, обрывается. Следовательно, нельзя построить процветающее государство на горе граждан, так как нужда не способствует возникновению благосостояния. Разве не так, уважаемый читатель?

Сделав несколько шагов вперёд, легко увидеть, отчего завершится история Российской Империи. И Салтыков, конечно, оказался прав. Только есть множество нюансов, не позволяющих столь утрированно рассуждать о протекающих процессах. Роль угнетения населения важна в ожидании грядущего краха, но и про другие факторы не следует забывать. Желаемое не следует принимать за действительное! И, всё равно, всякое суждение основывается на неверно понимаемых фактах. Не быть такому, чтобы возникало единое видение.

Перечень очерков за февраль 1864 года, опубликованных в «Современнике» таков: Деревня зимою; Впечатление, производимое деревней на путешественника; Мужицкое житьё, Тонкие обстоятельства помещиков, Заключительные размышления.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цензурная реформа ожидалась с нетерпением. Неужели в Российской Империи каждый сможет писать, не сталкиваясь с необходимостью преодолевать выстраиваемые против препоны? Салтыков мог то только приветствовать. О чём бы он не писал, то подвергалось обязательному исправлению, вследствие чего до читателя не доносились истинные суждения. Приходилось проявлять изобретательность, однако то служило во вред. Всякий намёк, даже если он таковым не являлся, подвергался настойчивому требованию быть исправленным, либо вычеркнутым. Кажется, упадок русской мысли и русской литературы был близок к завершению. Недалёк тот момент, когда русское слово снова окрасится в золотой цвет. Впрочем, оно итак отливало всеми красками, лишённое гнёта цензуры, какой она была при Николае I.

Литературная жизнь успокоилась. Острые выпады казались редкостью. И Салтыков ожидал перемен, не смея потревожить думы власть имущих. Как знать, продолжи Михаил осуждать, пиши на злобу дня, как Цензурной реформе не случиться. Вполне понятно, что лучше не допускать до внимания читателя опасных суждений, нежели за оные сурово наказывать, но осознавать бесполезность этого, так как люди ознакомились и выработали собственную позицию. Потому Салтыков предпочёл удалиться в рассуждения о литературе, в чём довольно затруднительно оказаться неугодным государству.

Внутренне ощущая необходимость снижения критики, таковое же Салтыков отмечал повсеместно. Впрочем, не так всё казалось просто. Ежели человек молчит, значит его заставляют молчать: такая логика казалась Михаилу наиболее правдоподобной. С чего активист перестанет занимать активную позицию? Ему несвойственно уходить в тень и выжидать. Однако, и Михаил ушёл в тень, вроде бы к тому никем не побуждаемый. Цензура его не щадила, но и он понимал необходимость сохранения здравомыслия. Какой толк выражать мнение, если за него в итоге пострадаешь? Не в том суть борьбы, чтобы оставить след, а в том, дабы твоё движение позволяло двигаться всему обществу разом. Ведь прежде Михаил становился легко преодолеваемой преградой, втаптываемой, дабы не мешал. И лучше уж быть втаптываемым в грязь, постоянно оставаясь на виду, нежели оказаться запертым в клетке или сосланным с глаз долой. Подобное Салтыков на себе испытал, и сомнительно его желание подобное повторить.

Затихнув сам, Михаил видел общее затишье. Чем он мог это объяснить? Разве только общей пассивностью русского народа. Но почему и каким образом? Самолично осуждая нигилизм в начале 1863 года, теперь — в начале 1864 года — он осуждал, наделяя русское общество общим критерием, не собираясь находить для него нового определения. А не мешала ли ему соринка в глазу, которую он принимал за бревно? С чего бы кто-то должен был успокоиться и сбавить накал страстей? Для того необходимы серьёзные меры воздействия, подобные применяемым Николаем I. Привыкнув к старым порядкам, мышление Михаила не принимало либерализм Александра II. Всё равно не мог утихнуть дух деятельного человека, получившего право выражать личную точку зрения. Так о каком затишье может идти речь, если общество бурлит, встречая реформу за реформой, обретая всё больше даруемых царём гражданских прав?

Январь — это следующие очерки Салтыкова в «Современнике»: Размышления по случаю нового года; Открытия, им принесённые; Нечто о понижении тона, Нечто о независимости, Нечто об изобилии гениев, Заключение и слово в мою собственную защиту. Как видно, мысль не позволяла остыть разуму. Дай писателю право выражать мнение, как он всегда найдёт о чём сказать. В том и состоит его призвание, чтобы о чём-то постоянно говорить.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Нападки Салтыкова на российскую действительность продолжались на протяжении всего 1863 года. Не для того «Современник» получил возможность выходить в свет, чтобы на его страницах размещались статьи в духе тех, автором которых выступал Михаил. Обсуждение польской ситуации сыграло своё значение, так как внимание цензоров усилилось, из-за чего Салтыков перестал писать на острые темы. Всё, за что он теперь брался, представляло малый интерес. Он оперировал материями — излишне спорными. Достаточно ознакомиться с попытками классификации общества, ни о чём конкретном не сообщавшим. Но страницы требовали заполнения, поэтому Михаил находил о чём писать. А так как лучше всего у него получалось размышлять о литературе, то к тому он и возвращался. Уж лучше осуждать нигилизм, нежели подвергать сомнению проводимую властями политику.

В литературе происходило следующее. Представленные вниманию читателя герои произведений мельчали. Они уже не представлялись чем-то значительным. Хотя откуда пошло мнение, будто русские авторы когда-то писала об ином? Зато Салтыков прав, указывая на отказ от следования идеалам. Патриотизм оказался противен русскому народу. От оного прежде отказались дворяне, предпочтя ценить заграничное. В том же направлении двигалась и мысль крестьян, терявших самоидентификацию, начиная забывать, к чему им требуется идти. Тут бы задуматься, насколько свойственно русским отказываться от своего, предпочитая чужое, вместо чего Салтыков вёл в иную сторону, выделяя русских в общем.

Впрочем, всё это взято из ниоткуда. Михаил рассуждал не так. Делал он это осторожно. За ноябрь от его пера были опубликованы следующие очерки: Картина Ге; Несколько размышлений о том, что искусство нередко вызывает на размышления; Милые шалуны, или «Наш арсенал мирных гражданских орудий»; Правда ли, дети, что вы плохо учитесь?; «Ну нет, прыгать я не согласен!»; Второго сорта политики. За декабрь: Несколько слов о современном состоянии русской литературы вообще и беллетристики в особенности, Оскудение творчества и причины этого явления, Почему самые гордые индейские петухи по временам являются фофанами, Примеры, Кашинские торжества, Что лучше?, Любопытный спор между двумя московскими публицистами, Прощание с читателем и надежды в будущем.

Если судить строго, то объективнее понять Салтыкова получается исходя из заголовков, тогда как содержание сквозит пустотой. Ожидая видеть острое, читатель внимал и без того прежде ему рассказанному. Всё Михаил опускал до зачаточного состояния, не давая права воспарить над обыденностью. Всякое стремление к чему-то, он трактовал обязательным упадком. В своих суждениях он прав, но при рассмотрении в определяющих чертах. Человеческая мысль и должна стремиться ввысь, дабы следом перейти точку невозможности постижения новых горизонтов, отчего вернуться в изначальное состояние. Собственно, русское общество, как и русская литература, находились в состоянии падения, чему будто бы и являлся свидетелем Салтыков.

Читатель понимает, пока одни находят оправдание неудачам, другие видят в том достижение успехов. Не имелось ничего, объясняемого угасанием. Просто много проще сослаться на реалии нынешнего дня, не способного дать значительный результат. Нет понимания, каким образом теперешнее положение обернётся значительностью. Но ведь как-то оказывалось так, что в былом имелось примечательное? К сожалению, разглядеть его не представляется возможным. Салтыков то должен был понимать, но почему-то отказывался.

Пока повсюду мерещится упадок, где-то происходит преображение. Михаил сам говорил, как тяжело угодить желаниям читательской публики. А дабы угодить — нужно создать то самое упадочное произведение, не дающее права человеку здравомыслящему то принимать за расцвет писательского мастерства. К сожалению, за ходом лет, в человеческом стремлении видеть ему прекрасное, навсегда исчезло истинно прекрасное, так и не став достойным внимания.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Почему прежде Салтыков замалчивал о событиях в Польше? Он говорил о русском нигилизме, сетовал на разное, только не о том, о чём следовало истинно сообщить на страницах «Современника». Может он старался придерживаться нейтральной позиции, не вмешиваясь в политику? Как известно, обсуждать политические процессы современности — последнее из необходимых человеку занятий. Когда сталкиваются интересы — глупо выражать собственную точку зрения, так как она ни на что повлиять не сможет, кроме возможности найти сторонников, и без того уверенных в занимаемой ими позиции. Но вот Польша — тогда одна из её частей относилась к Российской Империи — имела горячие головы, готовые поднять очередное восстание. Собственно, с января 1863 года оно и началось. Теперь пришла пора обсудить позиции русского народа, должного принять факт отторжения или найти средство для усмирения польской гордыни во имя идеи создания единого великославянского государства.

Основное, чем занимается правительство любого государства, — промывание мозгов. Для каких то делается целей? Естественно не ради достижения высоких идеалов. То совершается сугубо из гордости, из желания взять больше, нежели требуется. В перспективе то не несёт никаких положительных изменений. Скорее произойдёт обострение прежних противоречий. Собственно, извечный противник Руси — Польша — вследствие игры в демократию оказалась разорванной на три части, исчезнув с географической карты. Вполне логично видеть желание поляков вернуть утраченные позиции, ведь не может дух народа, некогда являвшегося представителем сильного государства, обладавшего равными возможностями с ордами кочевников, некогда одолевших Русь, взять и забыть о былом. Как не смирился русский народ с игом монголо-татар, так оное не собирались терпеть и поляки, выступая против власти России над собой.

Что оставалось Салтыкову? Он прекрасно понимал, как важно сплочение народов. Только каким образом это делалось? Ему приходилось сомневаться в проводимой русскими властями политике, не имеющей перспектив. Для решения любой проблемы требуется длительный отрезок времени. Нельзя за несколько десятилетий изменить то, что существовало веками. Удерживай Россия власть над Польшей в течение нескольких столетий, когда у поляков произойдёт изменение в самосознании, тогда может быть и существовать государству, где два народа живут и процветают сообща. Всё-таки, вспоминая времена Ивана Грозного, имелся в истории момент, за которым просматривалось объединение Речи Посполитой и Русского царства с центром в Москве. Как нечто подобное произошло в Смутное время, стоило Владиславу принять русские царские регалии. Да история всегда сложнее, нежели кажется на первый взгляд.

Салтыков признавал за русскими важную особенность попытки влиять на окружающие страны, заключающуюся в обаянии. Ничем другим русский народ не умеет пользоваться, кроме способности уговаривать, дабы малой кровью решать возникающие противоречия. И пока русские договариваются, против них поднимают оружие, не желая поддаваться уговорам. Разве было такое, чтобы Русь, Российская Империя, Советский Союз или Россия вторгались куда-то, не имея для того очевидных причин? Не эти государственные образования развязывали войны, тогда как лишь оберегали занимаемые ими территории или надеялись вернуть утраченное. Собственно, читатель может возразить, вспомнив агрессию государства Советов, будто бы поделившего Польшу с Третьим Рейхом в 1939 году, когда Германия начала свою собственную войну, обернувшуюся крупнейшим в истории человечества конфликтом. Только, опять же, речь идёт о Польше. И тут ничего не поделаешь. Польше, как и России, до скончания лет суждено становиться частью друг друга, покуда не произойдёт вмешательства более глобальных процессов, о чём размышлять — сравни домыслам на грани фантастических допущений.

И всё же нужно думать наперёд, к чему Салтыков не стремился подвести читателя. Глупо кого-то убеждать, объявляя невразумительные лозунги. Всем всё прекрасно понятно. Тут бы остановиться и сказать честно друг другу о претензиях, о невозможности их разрешения и постараться придти к какому угодно худому сотрудничеству, вместо полного разрыва, плодом чего станут новые противоречия, снова ставящие государства на грань вооружённого конфликта. Ведь почему Россия и Польша не сходятся во мнениях? Каждому народу кажется, что проще соперника душить изнутри, навязывая ему собственное представление о мироустройстве. Для того и желается свершить поглощение, оставив на планете всего один великий славянский народ. Пусть затея глупая и лишена смысла, но когда речь идёт об интересах людей — каждый будет добиваться воплощения в жизнь собственных представлений о должном быть, не стремясь понять, чего хотят другие.

За Салтыковым отмечены следующие статьи для сентябрьского выпуска «Современника»: Обращение к читателю, Проявления патриотизма, Заявление студентов Московского университета, Патриотические проекты; О красноречии, как о силе врождённой и независимой; Нечто о необходимости быть предусмотрительным, Литературный поход против современного молодого поколения, Как приходит старость, Одно слову хроникёру «Отечественных записок».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Не будите русского, пока он остаётся русским. Можете сколько угодно беспокоить любого другого человека, только если он не из русских. И где таковых можно найти? Где угодно, кроме власть имущих. Там нет относящихся к России людей, сплошь пришлое, нанесённое веками взаимодействия страны с политическими оппонентами. Теперь же, когда русский народ оказался освобождён от оков, перестал быть прикреплённым и получил право на самостоятельное существование, к нему требуется особый подход, иначе случится страшное — он взбунтуется и снесёт всё, до чего дотянутся его руки. Именно так мыслил Салтыков, ещё не понимая, насколько изменится самосознание получивших освобождение от зависимости людей.

Принято думать, будто Михаил видел в русском народе пробуждающуюся силу. Подобно Илье Муромцу, что оказывался лишённым способности встать и воздать за обиду, покуда не обрёл движение в конечностях и не нанёс сокрушительный удар по покусившимся на Русь злодеям. Но насколько это соответствовало действительности? Ещё много лет никто всерьёз не задумывался покуситься на определённый Богом миропорядок. Всё получилось таким неспроста, ибо к тому требовалась некая существенная необходимость. Только не могло проснуться в русском народе за несколько лет стремление повергать во прах устои. Всё это надуманно, в том числе и совершенно зря приписывается суждениям Салтыкова.

Правление Александра II само по себе показательно. Осуществив чаяния подданных, царь облегчал бремя населения повсеместно. Он и Цензурную реформу проведёт, разрешив публиковаться всякому, налагая наказание после, стоит найти непозволительные размышления. То есть получалось так, что позволяя чувствовать свободу, он заставлял каждого внутренне ожидать расставания с оной. Слишком тонкой оказывалась материя, позволявшая существовать без ограничений. Само по себе показательно, как начавшиеся реформы ударили по населению России, привыкшему за три десятилетия до того к суровому режиму правления Николая I. А ведь следуй Александр II политике отца, как продолжили бы молчать писатели, подобные Салтыкову. В том и урок всякому правителю: даёшь волю — ожидай революцию, коли сам таковую свершил для них.

Михаилу пришлось обосновывать своё представление о вольности русского человека описанием присущих ему черт. Получалось, что куда бы не пошёл русский, всюду он таковым останется. Ему не так важно, какие вокруг происходят процессы, он остаётся самим собой. Такого человека не сломишь — в силу невозможности сломить. И кто же русский народ: крепко держащийся корнями дуб или нагибаемая к земле ветром тростинка? Во все времена, каким бы то обидным не казалось, русский человек был нагибаем, за счёт чего и продолжал существовать, не подвергаясь изменениям. Зачем тогда ему приписывать крепость дуба? Понятно желание Салтыкова видеть близкое ему в приукрашенных тонах. Так гораздо приятнее.

Май для Михаила — это следующие очерки в «Современнике»: Горькие размышления о жизни и различных её проявлениях в обществе; Доказывается, что приходить в отчаяние ни в каком случае не следует; Добрые люди, Подвиги русских гулящих людей за границей, Где источник этих подвигов и кто герои их, Скверный анекдот с двумя русскими дамами в столице цивилизованного мира.

Оказывается, достаточно надавить на больное, как жизнь расцветает многообразием красок. Всегда можно говорить о том, что вызывает у читателя ответные чувства. Об этом вполне допустимо и книги писать, которые будут читать и непременно обсуждать. Иного писателю и не требуется. Если бы ещё не публицистика, отбиравшая силы и время, вместо чего следовало озаботиться самовыражением с помощью художественного слова.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Но почему всё так пусто, когда имеется богатый материал для творчества? В России случилось долгожданное, давно планируемое к осуществлению. Речь об освобождении крестьян от крепостной зависимости. Не передать словами, сколько человеческих жизней в одно мгновение надломилось. Терпели крах помещики и купцы, не могли найти себе применения и бывшие крепостные. Общество лихорадило, и ещё не скоро населявший Россию народ успокоится. Пиши именно об этом, забыв обо всё остальном. Возникала другая проблема — крестьяне не умели и не знали средств, дабы заявлять о творимых с ними несправедливостях. Бывшие владельцы крестьян понимали проблему иначе, находя неудовольствие от свершившегося. Приходилось сожалеть, наблюдая за отсутствием возможности придти к согласию. И Салтыков в той же мере негодовал, особенно обозлившись, ознакомившись с записками Фета.

Крепостничество — утраченный рай. Подобное суждение Михаил не мог терпеть. Ему опротивела поэзия, воспевающая в благостных тонах прежде существовавший порядок. Как можно говорить о происходившем, создавая романтические представления о том? И почему радужное восприятие былого оборачивалось человеконенавистничеством сейчас? Позиции Фета окончательно расшатались для Салтыкова, он уже не собирался мириться, высказывая прямо и без долгих размышлений. Осталось предложить поэтам принять вериги, дабы на личном примере показать благость утраченного для России крепостного рая.

Зачем потребовалось изливать столько яда? Михаил понимал, время для написания произведения о тяжести перехода крестьянина от крепостничества к вольной жизни ещё не пришло. Не имелось гарантий, будто такое время вообще наступит. Требовалось сперва провести Цензурную реформу, но пока продолжала действовать необходимость предварительного одобрения цензором планируемого к публикации текста. Может пыл Салтыкова к тому моменту остынет, пока же он не ограничивал себя в словах, продолжая использовать страницы «Современника» для выражения своего суждения, довольно спорного и не всегда верного.

Никто не может верно судить о происходящем, покуда не пройдёт некоторое количество лет. То должен был понимать и Михаил. Уже то заставляло ожидать развитие событий, опасаясь принятия скоропалительных решений. Каким бы всё виденное не оказалось очевидным — таковым оно могло вовсе не быть. Откуда знать Салтыкову, как тяжела доля крестьянина, ежели того не понимали бывшие крепостные? Они мыслили иным образом, порою ничего не требуя, так как редко кто из них умел принять и переосмыслить обыденность, легко отказавшись от казавшегося установленным раз и навсегда.

Требовалось понять, как применимо ко всему происходившему слово — справедливость. Должно быть ясно, нельзя создать нечто, способное всем оказаться по душе. Обязательно найдутся недовольные. Вполне оказывалось и так, что воспринимаемое справедливым для крестьянина, ежели говорить об освобождении от крепостной зависимости, то он сам это мог воспринимать за наказание. Оттого и замечания Фета оказывались справедливыми, когда он говорил о неудобствах новой формы общения с крестьянами. Ему вполне могли вторить сами крестьяне, сожалея об утраченном и желая вернуть крепостничество обратно.

Достаточно привести перечень очерков за апрель 1863 года, чтобы понять направление мысли Салтыкова: Несколько слов о справедливости, Случай с Петром и Иваном, Г-н Фет как публицист, Счастливые поселяне и угнетённые землевладельцы, Нечто о сближениях и общениях. Вполне очевидно, Михаил принимал за истину такое явление, как скорое размытие сословных различий. Не должен был быть далёк тот день, когда бывшие крепостные начнут добиваться прав третьего сословия, а то и вольются в число дворян. Всему своё время — осталось запастись терпением. Пока же приходилось впустую сотрясать воздух.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Какое не возьми время, современники постоянно сокрушаются над действительностью, лишённой смыслового содержания. Присуще это было и Салтыкову. Нигилизм служил ему в том основанием. Но иное беспокоило сильнее — толстый слой картона. Кажется после случилось переосмысление, но картон от того не перестал оным оставаться. Потому с уст Михаила всё чаще срывалась критика в адрес Фёдора Достоевского, чьи персонажи — тот же картон. Сама жизнь уподобилась картону. И коли так, то возможно ли создать достойное внимания литературное произведение, лишённого черт тогда бытовавшей обыденности? Предстояло это выяснить, только Салтыков сомневался, чтобы что-то смогли изменить вследствие ставшего очевидным мнения.

Что понимать под картонной литературой? В-первую очередь, она пуста содержанием. Во-вторых, сквозит бесплодием. В-третьих, пытается прикрываться взыванием к пробуждению благородства в чувствах читателя. Всё это усугубляется явной бесталанностью авторов и их искажённым мировоззрением. И сам Салтыков не видел необходимости создавать художественную литературу сегодняшнего дня — ему не было о чём писать. А если бы он пробовал, то заранее понимал бесполезность таковых попыток. Толк создавать нетленное, обречённое истлеть тут же, не встретив полагающегося интереса? Качественное на самом деле успешно создавалось, но тонуло от невостребованности.

Осталось трудиться на ниве публицистики. Да требовался ли сей труд читательской публике? Не приходится сомневаться, что Салтыков сомневался и в этом. Не нужна читателю качественная литература, гораздо приятнее ему нечто психопатическое, рассказанное на надрыве надуманных эмоций и представленное под видом очевидности. Даже критики и литературоведы всех мастей подвержены сомнительному восприятию действительности. Они озабочены удовлетворением желания видеть новизну, либо следование установившимся читательским вкусам. И так получается, что картон подходит одновременно одинаково для всех, готовых воспевать худшее из возможного, заражая таковым отношением даже здравомыслящих людей.

Михаил мог и имел право выражать частное мнение. Опираясь на прошлое, человек всегда пытается судить о настоящем. Салтыкову то казалось правильным подходом к понимаю литературы. Его не смущало, что мнение нынешних дней редко имеет значение для будущего. Получится, будто Михаил исходил желчью, требуя от общества чего-то, необходимость чего он сам не понимал. Может он стремился склоняться к реалистическому отражению действительности, отрицая всё прочее? Тогда он был человеком передовых взглядов. Во Франции тех лет только начало зарождаться литературное направление под названием натурализм. Видимо, внимай подобным трудам и Салтыков, произносимые им слова вовсе бы становились перенасыщенными нотками яда.

Мартовское присутствие в «Современнике» обозначилось для Михаила размышлениями над темами, чьё примерное соответствие тут приводится: Оговорка, Несколько слов о благородстве чувств вообще; Картонные кушанья, картонные копья, картонные речи; Благородство литературное в частности, и образчики оного; Примерные повести и примерные драмы, Ваня — белые перчатки и Маша — дырявое рубище, Полуобразованность и жадность — родные сёстры, Сын откупщика, Бедная племянница, Чего можно ожидать от благородства в будущем?, Несколько средств в видах оживления русской литературы, Заключение, Тревоги времени.

Воспринимая Салтыкова, неизменно приходишь к мысли об излишнем обилии слов. Сказав определённое суждение, он начинал расширять его понимание, тогда как этого не требовалось. Формат создаваемых им статей предполагал заполнение определённого объёма, поэтому не приходится удивляться плодотворности Михаила, в том числе и художественной литературе, специально им написанной для подтверждения ранее сказанных слов. Будучи правым в общем, был обязан раскрывать мнение с подробностями, что уже губило его публицистику, становившейся похожей на тот же картон, вроде бы приглядный снаружи, но большей частью с пустотой внутри.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1863 год Салтыков начинал с планов по погружению в общественную жизнь. Писать предстояло много о чём. Общество довольно бурлило, обозначив новое направление в мысли, коему Тургенев дал прозвание нигилизма. Имея корнем латинское слово, прямо обозначающее отсутствие какого-либо точного значения, поскольку само по себе переводится в качестве выражения «ничего». Но требовалось более размыслить, дабы понять, так ли ново данное увлечение подросшей молодёжи, или оно поддаётся объяснению пониманием прежде происходивших процессов. Именно этого преимущественно и касались думы Салтыкова, решившего исходить от самого болезненного — бывшего у всех на слуху.

Обвинений удостаивался прежде всего Тургенев. Не требовалось выдумывать термин для нигилизма. Он мог стать частью современного вольтерьянства или фармазонства. Но раз Тургенев опубликовал имевших успех «Отцов и детей», то приходится с данным фактом считаться. Нигилисты нашли новую опору для суждений, какой бы критике их воззрения не подвергались. Более яснее становится, если это течение понимать более прозаически — молодёжь стремится выделиться, заявив о праве на собственное мнение. В том нет ничего необычного — дети всегда идут против установленных отцами правил, какими бы те для них благими не являлись. Важнее казалось поступить от противного, к чему бы то не привело в итоге.

Ежели смотреть глубже, то русская философия выродилась. Приходится признать, наблюдая за отстранённостью молодого поколения, выросшего с разложившимся от слабых попыток думать умом. Хватило самого факта предоставившегося права на выражение мнения, как пошла обратная реакция, приведшая к отказу от каких-либо суждений вообще, кроме единственного, выраженного нежеланием брать на себя любую ответственность. Разве для того отцы бились за свободу взглядов, чтобы увидеть безразличие в глазах молодёжи? От понимания этого обстоятельства уйти не получится. И приходится всё же задуматься, так ли не прав оказался Тургенев, дав нигилистам их ёмкое прозвание?

Салтыков не собирался мириться, выражая собственную точку зрения. Он понимал временность сего явления. В будущем обязательно произойдёт переосмысление, пока же придётся внимать кислым лицам юнцов, которым всё равно предстоит столкнуться с непониманием уже своих детей, должных стать выше мнения отцов, обретя силы для борьбы за угасшие воззрения дедов. Потому-то он и сравнивал нигилизм с вольтерьянством и фармазонством. Как его не называй — истинная суть не изменится.

Теперь следует сказать про «Современник», где Салтыков публиковал очерки. Это периодическое издание в январе 1863 года возобновило работу, прежде не имевшее выпусков на протяжении чуть больше полугода. Как раз Михаил влился в ряды писателей, внёсших существенный вклад. А если быть точнее, то основная часть статей принадлежала перу непосредственно Салтыкова. Последовательно, сообщив вступление, он стал описывать самые беспокоящие общество темы, в первую очередь выделив нигилизм, нанизывая очерк за очерком: Благонамеренные и нигилисты, Сенечкин яд, Мальчишки, Современная эквилибристика, Происхождение и причины её.

Разбираться во всех нюансах мысли Салтыкова — не есть задача данного труда. Коли стремиться донести суждения Михаила в полном объёме, тогда проще ознакомиться с его очерками самостоятельно. Должны иметься и дополнительные исследования, полнее раскрывающие представления Салтыкова о тогда происходивших в обществе процессах. Нам же следует понять — прежде всего беспокойство вызывал нигилизм, не дающий осознать, к чему следует готовиться. Безусловно, поднимать шум из ничего не стоило, ведь как не нагнетай обстановку — всегда можно посмотреть на проблему с другой стороны, после чего успокоиться и мыслить о происходящем иначе. Салтыков сам подвёл читателя к мысли, что всё временное временно, постоянного же не бывает вовсе.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Чем ближе по времени история, тем более о ней свидетельств, тем труднее её интерпретация. Гораздо проще оперировать информацией, зная один или несколько фактов из жизни правителя. Там допустимо высказывать любые предположения. Но история русского народа усложнялась, происходившая между князьями борьба оказывалась лишённой здравого смысла. Всякий шёл на всякого, имея целью получить более имеющегося. В перспективе это грозило потерей всего, вплоть до утраты самостоятельности. Такое вскоре случится, пока же в руках читателя второй том истории от Полевого, где происходит самое тяжёлое в понимании канувшего в прошлое: множественные столкновения князей, проследить за которыми не представляется возможным.

Нужно хорошо знать былое, чтобы знакомиться с трудом Николая. Ежели Карамзин давал удобную разбивку по годам, планомерно рассказывая о повсеместно происходящих процессах, то Полевой постоянно спешил, редко на чём-то акцентируя внимание. В и без того сложный период требовался грамотный подход, позволяющий читателю выделить некую сюжетную линию. А так как сказ идёт о русском народе, то о его страданиях или радостях и нужно рассказывать. Так бы и следовало поступать, отстранившись от непрекращающихся княжеских дрязг. Николай почему-то забыл об этом, будто бы боялся упустить важные исторические моменты, всё равно до него рассказанные историками не один раз.

А есть ли о чём вообще рассказывать? Читатель жаждет мифотворчества, кое ему представлено от Рюрика до увязших в братоубийственной войне сыновей Владимира Крестителя. Следующий всплеск интереса происходит при лицезрении нашествия монголо-татарских орд, где вслед за угнетением обязательно произойдёт преображение в ожидаемое объединение русских земель под властью Москвы. А вот какие события происходили между двумя данными периодами — ни у кого в голове не откладывается. Редкий историк сумеет дать требуемое представление, не вызывая нареканий. У Полевого это не получилось. Основное нарекание понятно: как всё-таки русский народ себя чувствовал?

Чем занимались русские? Ныне говорят о богатстве доступных им технологий. Они стояли на вершине тогдашнего европейского прогресса, славные не одними делами, но и составляемыми ими законами. На первое место неизменно ставилась неприкосновенность человеческой личности. Важное значение отводилось и духовным качествам, где обязательно должно было быть нечто, заставляющее возносить тогдашний народ до уровня высокоморальных представителей когда-либо жившего человечества. Вот об этом следовало рассказывать Полевому, вместо чего он углубился в разбор бесплодных распрей властителей, забывших о необходимости являться грозной силой для соседей, тогда как воля случая не позволяла им кануть в небытие. Очень скоро всё встанет на свои места, а пока допустимо напрасно лишаться покоя, не позволяя жить в мире кому-либо.

За долгий срок преодоления внутренних противоречий созреет очевидное решение — будет выбран достойный правитель, воссевший на киевский стол не по праву старшинства, а согласно общего на то желания. Пусть казалось очевидным, что стоит ему умереть, как начнётся новая борьба за власть, ещё более разрушительная и менее полезная для русского народа. Владимир Мономах не отказался и правил достойно, не сумев изменить доставшегося ему во княжение разрозненного государственного образования. Ему требовалось озаботиться укреплением внутренних стен, помимо дружбы с обитавшими на границах кочевыми народами. Чего он не смог сделать, так как время для того ещё не пришло.

«История русского народа» ещё более растворилась в текстах летописей. У читателя возник вопрос: не лучше ли историю познавать непосредственно по сохранившимся хроникам? Самостоятельно их анализируя и определяясь с тем, что всё-таки на самом деле происходило в прошлом.

Автор: Константин Трунин

» Read more