trounin.ru

Фронда в представлении Ивана Тургенева — это нечто большее, нежели просто оригинальное понимание Фронды, имевшей место во французской истории, обогатившей русский язык словом фрондёрство, что означает предпринимать какие-то действия, но ограничиваться при этом словесной угрозой их выполнения. Именно из понимания громкоголосого пустозвонства проистекает характер главного героя романа «Накануне» болгарина Инсарова. Читателю предлагается пребывать в ожидании важных событий, должных вскоре развернуться. Но книга подходит к концу, а действия Инсарова продолжают удерживать всё накануне должного произойти. Элементы недосказанности отсутствуют, а истинно тургеневская манера изложения в единой канве повествовательной линии больше напоминает мелодраму, где все родственники, только уже под другими именами. Жизненный путь героя Тургенева постоянно сводится к внутренней борьбе за собственные идеалы, жертвой которых он обязан в итоге пасть, причём не самой разумной смертью. Тургенев фрондёрствует от начала и до конца, оставив читателя наедине с собственными мыслями.

Тургенев начинает вводить читателя в курс дела издалека, останавливаясь на диспуте двух философов с разным взглядом на мир. Из их диалога можно сделать множество разноуровневых выводов, пока в мирную жизнь творческих людей не врывается буйный Инсаров, пребывающий в мечтах об освобождении родной Болгарии от влияния Османской Империи. Его просто переполняет желание оказать помощь угнетённому народу. Одиозная идея в очередной раз заслоняет разум главного героя тургеневских книг: несостоятельность мироощущения и бунтарский дух Рудина хорошо известны читателю. Инсаров практически ничем не отличается, кроме высокопарных призывов к необходимости начать борьбу прямо сейчас. У болгарина горят глаза, и он не ограничивается одними словами, чтобы потом в безликой массе пасть под случайной пулей француза. Но Инсаров и не равняется чуть запоздалому образу Базарова, родившемуся почти в одно с ним время. Всех героев Тургенева постоянно что-то гложет изнутри, не давая им покоя. Их энергию надо было направлять в созидательное русло, чтобы вместо хаотических перемещений дать шанс на реализацию других потенциалов, безнадёжно убитых влиянием политики.

Найти объяснение метаниям главного героя не получится. Это надо принять как должное. Болгарин необязательно должен стремиться принести себя на алтарь победы Родины. Впрочем, всегда были люди — одержимые идеями, чем пользуются более дальновидные интриганы, возмущающие определённую группу индивидуумов, чтобы в нужный момент выхватить призовой флаг из их рук. Не расквитайся Тургенев с главным героем таким типичным для себя образом, то пришлось бы показывать более печальную картину краха идеалов затуманенного разума Инсарова, чей молодой пыл так легко остудить, но только по прошествии времени и дав ему возможность насладиться стеной из обломанных человеческих рогов, о которую он сам лично сломал перед этим свои.

«Накануне» изобилует диалогами и монологами. Можно от них спастись подобно немцу, оскорблявшему в этой книге дам: уйди с головой под воду от вмешательства грубой силы. Однако, Тургенев всё равно показал читателю ещё один образ истинного революционера, каким бы печальным он не был. Задор Инсарова будет долго стоять перед глазами, как наиболее объективный и достоверный. Человек будет бороться за иллюзорную истину, так до конца и не осознав, что вся его жизнь была по сути наполнена пустотой на фоне общих народных волнений, имевших истинную разрушительную силу. Взяв за основу тысячи пустышек — рождается новый уклад жизни. И так из противоречий создаётся временная историческая истина.

Огня в глазах мало, жара в сердце недостаточно: нужно иметь крепкое здоровье, иначе пожар начнётся с головы, заразив кровь и вызвав неизбежный крах надежд.

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Тридцатилетняя женщина» — вымученное произведение от Бальзака. Книга писалась с 1830 по 1842 год, постоянно претерпевая изменения. Единой сюжетной линии нет, общее впечатление исходит от кислого привкуса солянки. Текст, порезанный большими кусками, помещён автором под одну обложку, — это не выдержанная для придания благородного вкуса книга, а залитая соусом жизненного опыта цепь из нотаций, в которых Бальзак раскрывается перед читателем, показывая отрицательные стороны семейной жизни и присущие каждому поколению ошибки молодости. Мудрость старшего поколения редко находит отклик в сердцах молодых людей — вот и главная героиня не сдержалась, пойдя против воли отца, желавшего счастья и обо всём предупреждавшего заранее.

На первых страницах Бальзак выдерживает общую повествовательную линию, сразу начиная со сцены парада войск Наполеона перед очередным военным походом, где юная девушка с отцом смотрят на процессию. Каждый из них имеет в голове разные мысли, и отцу не нравятся взгляды дочери в сторону статного мужчины. Опытный старик знает о нём всё наперёд, о чём и говорит дочери без попыток украсить действительность. За это получает только укор в нежелании даровать собственному ребёнку счастье, желая иметь выгоды только для себя. Таким образом, Бальзак максимально охватывает спектр возможных развитий повествовательных линий, подводя читателя к единственно возможной для европейского менталитета, не привыкшего ставить мнение родителей выше собственного.

Постановочность «Тридцатилетней женщины» — шаткая конструкция. Создав исходную точку, Бальзак за последующие двенадцать лет так и не определился с её продолжением, изредка выпуская фрагменты новых коротких произведений, позже сведённых в одно. Сюжет тает на глазах, появляются новые герои, общей идеи уже не существует. Читатель видит не только крах надежд юности, но и цикличность этого процесса, подкрепляемый соответствующими сценами.

Заслуга книги заключается главным образом в сформировавшемся выражении «женщина бальзаковского возраста», изначально относившегося к свободолюбивым особам, умеющим твёрдо заявить о собственном мнении и имеющим возможность принимать самостоятельные решения. Для Бальзака было проблематично описать состояние людей, в душе оставшихся детьми; он сожалеет, что не придумали ещё слова для обозначения подобного состояния. Ныне оно имеет название — инфантилизм. И когда главная героиня его преодолеет, тогда ей и становится присущ бальзаковский возраст, а не просто достижение тридцати лет, на самом деле не имеющих с ним ничего общего.

Сломанные судьбы не раз возникают перед читателем, пройдя период относительного счастья. Бальзак даёт установку, что женщине всё равно придётся страдать и брать инициативу на себе, как бы она не искала защиту за спиной мужчины. Когда-нибудь обязательно наступит перелом в ситуации, будь жена бесконечно счастливой в браке или осознавшей приближающийся крах — мужчина просто вынужден будет сломаться перед обстоятельствами, не справившись с ними или проявив упрямство барана, повлекшую его гибель.

Бальзак щедро делится с читателем своим мировоззрением, остающимся спорным. Конечно, многое зависит от человека, взявшего книгу в руки в тот или иной отрезок своей жизни, когда для него выражение «Брак — это узаконенная проституция» может стать откровением, а может и просто пройти мимо, поскольку не для каждой семьи приоритетной чертой взаимоотношений становится именно половая сфера, ей может быть и духовная — самая идеальная среда для долгих и крепких отношений.

Своя правда в «Тридцатилетней женщине» есть, но её надо хорошо искать, иначе найти будет трудно. В одном Бальзак прав — только с позиций нажитого опыта можно сделать более-менее правильный выбор, но для этого необходимо хлебнуть горя, позабыв о необходимости просто быть счастливым.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Ругон-Маккары» | Книга №1

Тёмное мрачное время, наполненное депрессивными нотками с налётом вековечной печали за человеческий род — таким предстаёт Эмиль Золя перед читателем. Натурализм автора воспринимается удручающе, поскольку живой и великолепно поставленный язык повествования ведёт по закоулкам людских душ. Там, где глыбой встаёт фигура Виктора Гюго, создавшего свою собственную реальность, Золя выглядит таким же впечатляющим гигантом. Если смотреть на «Карьеру Ругонов» под углом современного понимания, то легко понять, что достаточно одного шага в сторону, чтобы получилось подобие магического реализма Габриэля Маркеса. Талант колумбийского писателя легко может быть оспорен, если с ним рядом поставить Эмиля Золя, создававшего сюжеты без фантастических элементов, но в той же безысходной атмосфере, в которой отражена боль за обыденную реальность, вдохновляющую авторов на глубокую философию. Реализм возможен, но отчего-то он постоянно прячется за высокими стенами, попасть за которые невозможно; остаётся смотреть с высоты собственного роста, пытаясь заглянуть в сокрытые недра, перебирая страницу за страницей, пока революция героев не станет твоей собственной. Вчера ты был никем, а уже сейчас вершишь судьбы тысяч людей. Протяните руку к Золя: никогда не пожалеете.

Волнение в обществе — знаковая тема, позволяющая рассказать о своих чувствах. Франции в XIX веке хватило событий, отчего многие поколения пожинали плоды политической нестабильности. Империи рушились, потом приходил крах Республик, снова возводились Империи: так было долгие годы, полные безысходности, заставившие людей жить без надежды на стабильность. Читателю может показаться, что в такой обстановке просто невозможно найти тихий уголок, где человек будет человеком, лишённым представлений о творящихся вокруг переменах. Золя даёт такой городок, до сих пор окружённый стенами и имеющий только один вход, через который гости запускаются внутрь только после тщательного досмотра. И не городок это, а скорее большая деревня; там каждый знает каждого. Слухами полнятся дома. Среди всего этого читатель начинает знакомство с единственной наследницей богатого поместья Фуков. Угасающий род получил новую кровь в виде батрака Ругона, а потом и пьяницы Маккара. И пока читатель трепетно следит за поступками героев книги, вырастают дети, рождаются внуки, происходят критические политические события. В один момент становится ясно — отныне не так просто следить за всеми героями, настолько Золя раскинул ветви одного рода, да дал каждому столько пороков, что возникает головокружение. Вокруг всего разворачивается революция, становясь частью людей, разделяя семьи на враждебные лагеря и неся одним радость, а другим горе.

Золя не всегда балует читателя ладным слогом, устраивая себе отдых. Если читателю удастся преодолеть сумбурное начало книги, наполненное символами и образами, будто цыгане поют марсельезу, вышагивая маршем, то он будет вознаграждён погружением в историю небольшой семьи, для которой любовные переживания не являются определяющими, как и взаимоотношения. Внимание читателя захватывают общественные события, которые становятся более важными, нежели разборки родственников. Конечно, судьбы людей постоянно переплетаются, позволяя за кого-то переживать, а иному желать скорейшей и мучительной смерти, настолько он противно себя ведёт. Золя показывает всё довольно реалистично, не позволяя себе наполнять книгу лишними красками. Изначальная мрачная атмосфера сопровождает «Карьеру Ругонов» до самого конца. Не может сын предприимчивого батрака стать рохлей, а отпрыск деградировавшего человека обрести благородные черты. Везде бывают исключения, и они обязательно должны случиться. Всему уделит Золя внимание, но именно негативные черты он будет ставить во главу всего, предпочитая из них исходить при построении повествования.

Малый объём книги раздут чрезмерным вниманием к революции, особенно к её молодым участникам и их взаимной любви. Сущая мелочь в истории семьи, но Золя делает на ней чрезмерный акцент: для него является трагедией, если девственная душа не смогла познать любовь. Стремление к единству с другим человеком — важная составляющая отношений молодых людей, не испытавших на себе горечь разрушения идеалов. Для них всё прекрасно, даже война и желание заявить миру о своём мнении. Эта многостраничная история становится отдушиной для Золя, поскольку является единственным светлым пятном в почерневшей от скорби истории рода. Развитие отношений может напомнить «Двенадцать башен» Ли Юя, лишённые налёта сказочности. При этом реализма в книге не прибавляется — всё по прежнему пребывает в тумане, а может и в думе от пожара в сердцах трёх тысяч людей, восставших против порядка, либо от пара, когда сорок храбрецов заткнули жерло вулкана страстей, обеспечив себе краткие моменты сладостного долгожданного покоя.

На широко раскинувшейся повествовательной линии непривычно встречать жирные точки важных событий, облаготельствованных вниманием Золя. Гораздо проще воспринимается ускоренный вариант повествования, развивающийся стремительными шагами вперёд. Очень быстро кажутся далёкими чужие судьбы, когда перед читателем возникают совсем другие персонажи, также обречённые вскорости отойти в прошлое. В перемене отдельных жизней строится сюжет, но иногда герои возвращаются, давая читателю новую порцию эмоций. Практически невозможно пересилить себя и не проявить симпатии даже к самым отчаянным злодеям, однако всё смотрится настолько органично, что нельзя кого-то лишить возможности быть участником повествования.

Они были никем, желая иметь только кусок хлеба и стакан воды для продления своих дней, а Золя дал им шанс оседлать лошадей и взбудоражить общественность, исподволь построив карьеру Ругонов в том ключе, который был для этого необходим. Франция окрасилась в тёмные тона, и Золя этому помог. Книга наполнена импрессией — довольно мрачной и до жути притягательной.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Былинный богатырь лежал на печи тридцать лет и три года, чтобы в один момент встать, да разогнать супостатов, посмевших вторгнуться на землю русскую. Этот богатырь мог лежать и дольше, если бы не коварный враг, посмевший нарушить стародавний уклад жизни. Герой Гончарова Обломов тоже лежал тридцать лет, пока его не потревожили обстоятельства, вследствие которых в его крови взыграла накопленная сила, лениво растёкшаяся по пыльным углам. Если герой древности вскочил на коня, то в случае с Обломовым произошла оказия. Поизносился русский народ со времён ристалищ — ему всё обрыдло, Накануне важных государственных реформ в стране активно бурлило население, впитавшее в себя накопившееся отчуждение, соединив его с жаждой оставить всё на своих местах, когда случайный человек наконец-то сможет за достойные дела согласно сказаниям посягнуть на царскую власть, которой государь с удовольствием поделится. Пока Тургенев прорабатывал особенности нигилизма, Гончаров пропел оду уходящим в прошлое иллюзиям.

В образе Обломова можно увидеть обыкновенного русского человека, которому присуща лень и надежда на авось. А в образе его слуги Захара читатель может найти характеристику для всей русской нации, что постоянно ворчит, ворочается и ворует у самого себя, погрязнув при этом в толстом слое пыли, постоянно отлынивая от любых обязанностей, сохраняя твёрдый стержень и непомерное чувство собственных амбиций, чаще выражаемых в виде сетования на обидчиков, покуда судьба не лишает способности видеть происходящее вокруг. Гончаров едко и цинично показывает объективную реальность, скрывая её за юмористическими сценами.

Видеть в Обломове лишь ленивого человека не следует. Таков его образ жизни и таковы обстоятельства. Он имеет стабильный доход, а значит умеет зарабатывать деньги. Обстоятельства, воспитание и условия жизни сделали из него того, кем Обломов должен был стать в итоге. Гончаров показывает не только становление этого человека, но и его душевные метания, до которых он долго зрел, чтобы именно перед читателем предстать во всей красоте. Только невозможно пойти против себя, будучи именно таким, какими были твои родители. Обломов мог ходить на светские рауты, страдать от любви и весело танцевать с дамами, коли была бы на то его воля, но застывшее развитие на уровне провинциального жителя сделало для него совершенно чуждой атмосферу большого города. А может и не было той светской жизни, о которой так любил писать Лев Толстой, а всё было строго по Александру Островскому, не видевшем для юмора иных причин, кроме высмеивания социального неравенства, воспитания девиц и будней аферистов. Гончаров не посчитал нужным делать из Обомова общительного человека, построив сюжет книги на нравоучительных тонах, показав возможность грозных осложнений при неосмотрительности.

Повествование «Обломова» переносит читателя от действительно важных моментов к надуманным эпизодам, утяжеляющим книгу. Любовь главного героя и его сновидения могут заинтересовать только тех, кто предпочитает искать смысл в любом предложении, даже в местах его отсутствия. Некоторым читателям книга не нравится именно за счёт подобных глав, в которых Гончаров подвергал сюжет сумбурной обработке без задействования какого-либо смысла. Не рассказывает Гончаров и о печальном окончании книги, давая читателю повод подумать о превратностях судьбы, когда все телодвижения неминуемо приводят к смерти. А сама смерть скорее наступает от упоения достигнутым результатом, если больше нет движения вперёд: жизнь уже не приносит никаких удовольствий.

Кажется, нигилизм — это полностью русское понятие: человек ни в чём не нуждается, ему ничего не надо, он не размышляет о своей жизни, существуя ради существования, чтобы в какой-то момент задуматься над происходящим, а потом опять погрузиться в извечный круговорот одних и тех же событий, которые абсолютно ничего не несут, стремительно укорачивая прожитые дни, пока одни другим не вобьют гвоздь в крышку гроба. Обломовский сон на самом деле чудесен, а его мир — прекрасен. И не надо кривить душой — там, где Обломов лежал на диване, современный человек лежит на работе, думая, что он работает, а на самом деле — совершает точно тоже самое, накапливая за плечами груз проблем, не имея шансов их когда-нибудь окончательно решить.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Обернуться назад и заново воспроизвести прожитую жизнь — основное занятие главного героя «Посредника» Лесли Хартли. Ему шестьдесят лет, и ему неинтересно то, что окружает его в моменты дум, постоянно заставляющих вспоминать один и тот же эпизод из прошлого, сделавшим воспоминания о нём весьма болезненными. Хартли берётся описать чьё-то детство, совершая путешествие на пятьдесят три года назад в 1900 год. Не так важен год происходящих событий, как описываемое детство. Язык Хартли тяжёл, а некоторые сцены он описывает с рьяной фанатичностью, сообщая читателю много деталей, которые для книги становятся лишними. Главному герою будет море по колено, но это море состоит из чужих проблем, а его собственные способности не позволят спокойно стоять под воздействием сильного ветра обстоятельств. «Посредник» — это восприятие детства с позиций опыта шестидесятилетнего человека, взявшегося посмотреть на себя глупого двенадцатилетнего. И образ возник перед ним слишком наивным, чтобы читатель стал за него переживать.

Отец главного героя был против школьного образования, предпочитая ему частные занятия в домашней обстановке.В Англии это было выбором для обеспеченных семей, не испытывавших необходимости отослать ребёнка подальше с глаз долой. Проблема образования в пансионах всегда вызывала у англичан чувство трепетного ужаса перед строгой дисциплиной и незащищённостью перед учителями, когда воля родителя имела весьма незначительное влияние. С первых страниц читатель заметит в главном герое оторванность от действительности, в чём повинна будет тяга к фантазиям и постоянному желанию спрятаться от всех. Для главного героя фигуры родителей не имеют никакого значения, а раннюю смерть отца он воспринимает результатом подсознательного желания устранить мешающую преграду. Хартли опосредованно наполняет книгу мистикой, делая для главного героя реальной возможность задействовать скрытый потенциал осуществления желаний.

Главный герой увлекается астрологией — любит составлять гороскопы. Иногда о чём-то сильно задумавшись, он воплощает фантазии в жизнь. Вспышка эпидемии кори служит основным подтверждением способностей главного героя, но Хартли будет это отрицать, наполняя голову мальчика мыслями о случайном совпадении. Однако, никак иначе не получается объяснить, когда читатель замечает цепь совпадений, помогающих главному герою жить согласно своим желаниям. Он пошёл против отца, а теперь ему захотелось устроить внеплановые каникулы, и именно в этот момент начинает распространяться корь. Читатель скажет, что это всё незначительные эпизоды книги, поскольку «Посредник» совсем о другом. Частично читатель оказывается прав.

Повествование оставляет ощущение сумбурного изложения. Хартли может надолго растянуть описание крикетного матча, знакомя с правилами игры и позволяя читателю проникнуться духом этого командного вида спорта. Не брезгует Хартли и шансом поведать про особенности милования лошадей, о чём он в том же духе рассказывает чрезмерно долго, издали подготавливая главного героя к суровой действительности, где под милованием нужно понимать совсем другое, а также то, что подобное возможно и среди людей. Главный герой не рос в уличной среде, поэтому он довольно изнежен, что также сказалось на его сообразительности и умственном развитии. У него нет богатого багажа знаний, чем Хартли бессовестно пользуется, на каждой странице объясняя ему что-то новое (едва ли не с энциклопедической точностью). Задавать разъясняющие вопросы — это яркая черта авторского стиля изложения. К сожалению, ответы не смогут удовлетворить главного героя, для которого в каждом ответе находится возможность задать ещё более глупый вопрос.

«Посредник» не поможет лучше понять особенности британских нравов начала XX века, но покажет рост интереса к оккультным практикам.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Идти в ногу со временем можно по разному: одни выбирают мерную поступь, подстраиваясь под изменения; другие устраивают встряску обществу, подменяя одни понятия другими. При этом не возникает конфликта между поколениями, а повторяется старое, что было давно пройдено и забыто. В суматохе желания найти себя, каждый человек выбирает собственную линию поведения, отталкиваясь от окружающей действительности. История человечества знает много примеров радетелей за скорые изменения в привычном укладе жизни, либо трактующих всё исходя от внутреннего стремления быть в числе оппозиционеров. Правда есть за каждым человеком, а революция — это повторение былого. Тургенев предложил читателю книгу об одном из одиозных направлений философии, выраженном в отрицании всего, чем-то родственным анархизму, но всё-таки придерживающегося определённых рамок, которые позволяют отрицать причастность к анархизму и сам анархизм вообще.

Причудливые формы может принимать человеческая мысль, не имея изначально ничего отрицательного, — всё в итоге извращается, и через промежуточные формы уподобляется абсурду. Люди были скептиками, павликианами, агностиками и атеистами. Они ими и продолжают оставаться, только называются другими словами. «Отцы и дети» посвящены Белинскому, придерживавшегося в своих взглядах гегельянства. При этом сам нигилизм зародился скорее в русской среде, чей бунт действительно во все времена принимал бессмысленный и беспощадный вид. Стоит довести общество до кипения, как оно взрывается в один момент. Именно подобное брожение показал Тургенев, разглядев в «гегелистах» предвестник социальных потрясений. Одного не знал Тургенев, не видя в отрицающих всё ступень к отрицающим прошлое человечества, а после отрицающим прошлое отдельных народов: ещё не пришло время для итальянских футуризма и фашизма.

Русская классическая литература твёрдо стоит в ряду человеческих творений XIX века, имея своё собственное неповторимое лицо. Ей не был присущ французский романтизм и английский реализм, либо зарождающийся в немецкой среде абсурдизм. Русские писатели работали над волнующими общество темами, раскрывая каждую из них, не предлагая никаких выводов, но ставя целью нравственно воспитать читателей. Тургенев отражал одну из сторон, которой был присущ образ людей новой волны, желавших видеть иное общество. Что когда-то делал Пётр Великий, то же захотел сделать и воспитанный им народ, уставший от разрушений, порождённых непониманием потомками замысла последнего русского царя. Хотелось бы всё представлять именно так, но Тургенев даёт читателю далеко не такие радужные выводы. Когда-то описанный Тургеневым «Рудин» благополучно почил на баррикадах Великой Французской революции, принеся облегчение своим нравственным страданиям. В «Дворянском гнезде» закостеневшие понятия о правильной жизни довели главного героя до печальной старости, оставив также у разбитого корыта. Из столь противоположных людей должен был родиться Базаров, отринувший всё, но по прежнему далёкий от истинного флегматизма.

Центральная фигура «Отцов и детей» — это Васильев-сын Евгений Базаров: он — человек нового времени, сквозь зубы говорящий о пристрастиях к нигилизму, не видя смысла в жизни вообще и отрицая любые обстоятельства, постоянно вступая в противоречия с самим собой. Базаров может отрицать иностранную речь, но всем советует зарубежных авторов, изредка вставляя в разговор чужеродные русскому языку слова. Он будет отрицать абсолютно всё, предпочитая спорить ради спора, апеллируя к важности прогресса, который всё равно следует отрицать. Кажется, для Базарова существует только тот момент, когда он себя осознаёт, а сказанное секунду назад — это уже прошлое, а значит подвергается сомнению. Будущее исходит для него от людей науки, к которым он сам стремится быть причисленным, а лучшим сборником поэзии для такого человека может быть только монография по определённому физическому явлению или разбору математической формулы. Удивительно, отчего во всём современном Базаров не видел уже устаревшее и мешающее развитию технической мысли? Со страниц книги на читателя смотрит не славянофил и не западник, а отрицающий и то и другое. В его жилах застыла флегма, а мозг с малых лет подвержен скептическому отношению к жизни. Просто Базаров ещё молод, и его максимализм видит в белом белое, а в чёрном чёрное.

В чём новаторство взглядов Базарова? Тургенев сам усмехается, едко замечая про таких людей, что ныне они нигилисты, а вчера они же были гегелистами. Существенной разницы не произошло, а общество при этом переживает потрясение за потрясением. Не зря Тургенев даёт Базарову возможность пообщаться с отцом одного из своих друзей, являющегося помещиком старой закалки. Читатель скажет, что помещик — это, обязанная уйти в прошлое, фигура надзора за крестьянами, поставленная Петром Великим для лучшего сбора налогов. А Базаров — это помещик следующего дня, уподобившийся простому русскому мужику, что понимает все потребности народа. Но Базаров совершенно не знает жизнь людей, для него даже родной отец ничего не представляет, хотя именно тот является человеком старого закала, для которого отстегать крестьянина — обыкновенное дело. Именно отец друга Базарова становится для Тургенева образцом завтрашнего дня, который без перегибов совершенствует хозяйство.

«Отцы и дети» — книга об абсурдном понимании жизни, когда хочется самоутвердиться, а адекватных действий предпринять не можешь, говоря другим прямо, что они — дураки, а ты — умный. Если бы не халатность главного героя ко всему, то и его могла поглотить Великая Французская революция, только ему всё настолько безразлично, что он обязан был умереть от опротивевшего воздуха. Пока же население Земли в ожидании первых представителей, что выразят протест против жизни вообще… И такие будут.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Человеческое общество любит играть в разные игры, и чаще всего эти игры подобны фиговому листку, чьё главное назначение — скрывать постыдное. Лев Толстой, как и другие русские классики, любил в своём творчестве обнажать плохо заживающие раны, посыпая их солью и причиняя нестерпимую боль. В очередной раз читатель сможет заняться самобичеванием, не имея возможности переработать внутри себя пройденный материал, лишь согласившись с доводами писателя или вступив с ним в вечную полемику о недопустимости делать тайное явным. «Крейцерова соната» пропитана проблемами нравственности, института брака и мытарств человеческих душ вокруг неразрешимой дилеммы счастья и страданий под предлогом необходимой составляющей семейного благополучия. Во многом Лев Толстой оказывается прав: его мысли близки по духу и нашему времени, но проблематика осознания значения остаётся, поскольку разрешения не наступает, а ханжеское отношение призывает туже затягивать пояс морали.

Достаточно взять несколько газетных заголовков, чтобы увидеть направление развития человеческой мысли, стремящейся создать идеальную среду для жизни. Все желают вкусно и полезно питаться, грамотно и правильно жить, плодотворно и безболезненно работать, создавать уютный микроклимат вокруг себя и вокруг других. Именно желание навязать своё мировоззрение другим — краеугольный камень проблем. Когда одни кричат, что куры и свиньи мрут от таинственной хвори, то надо живность поскорее истребить, дабы ненароком не пострадал человек. Всем при этом нет дела до важности поддерживать организм в тонусе, который может иметь место только благодаря подобного рода заболеваниям. А то, что куры и свиньи таким же образом и раньше умирали от точно таких же эпидемий — никого не интересует. Говорить о мифическом глобальном потеплении вследствие выхлопных газов или таком же мифическом вреде химических добавок в пищевой продукции, что разрушают озоновый слой или пагубно влияют на самочувствие, накапливаясь в атмосфере или организме — всё это имеет место быть. Но стоит один раз предложить ознакомиться с финалом «Войны миров» Герберта Уэллса, чтобы сбросить вуаль скудоумия и стать чуточку мудрее, задвинув подальше чувство подверженности массовым истерикам.

Льву Толстому не были известны глобальные катаклизмы, от которых могло вымереть всё человечество. Но знай он о них, то вынес бы одно решение — закрывание глаз на адекватное понимание проблемы не является благом. Толстого больше беспокоили проблемы семейного благополучия, из-за которых не было покоя по всей земле. Каждая семья несчастна по своему — этот афоризм Льва Николаевича является широко известным. Повлиять на это очень трудно, а решить и вовсе невозможно. Толстой видит главное в том, что всё делается ради гуманности и в притворном представлении всего в свете невинности. Никогда не будет положительного эффекта от воспитания, если человек с детства лишается информации об окружающем его мире. Во времена Толстого ограничения по большей части касались женщин, выращиваемых в теплицах, подобно Будде, когда до них не доходит ничего, кроме рассказов матерей о прелестях окружающего мира и о необходимости готовиться к замужеству. Достижение совершеннолетия омрачается едва ли не мгновенным браком на удачно выбранной родителями партии. Хорошо, когда партия не имеет изъянов, но это редкость. Чаще партия оказывается с признаками обветшалости и внутренней пустоты, что уже само по себе говорит за некачественный товар.

Обвинять общество Толстой не пытается, показывая всю неприглядную истину сложившихся традиций. Столкнувшийся с агрессивным воздействием мира на себя лично, цветок может зачахнуть и погибнуть, если вовремя не адаптируется к изменившимся условиям вне теплицы. Кажется, мир жесток и в нём выжить трудно. За это стоит сказать спасибо родителям, всеми силами закрывавших стёкла теплицы розовыми фанерными листами, не позволяя проникнуть внутрь развращающему элементу реального мира. Питаясь ранее доброкачественными удобрениями, цветок резко лишается подпитки, вновь и вновь адаптируясь к новым реалиям. Именно об этом старался донести до читателя Лев Толстой, оставив всё остальное в качестве дополнительных составляющих, обязанных существовать совместно.

Кто в «Крейцеровой сонате» жертва — понять трудно. Проблема гораздо шире, её невозможно охарактеризовать односложными предложениями. Можно отвернуться и бросить в адрес Толстому пару уничижающих писателя выражений, обвиняя его в надуманности ситуаций и передёргиваниях. Только так ли далеко ушёл от действительности Толстой, имевший желание просто показать реальное положение дел? Стоит абстрагироваться от дня сегодняшнего, да сорвать бантик и подарочную упаковку, как помятая коробка уже не даёт того иллюзорного отношения к предмету. Ссылаться можно не только на проблемы воспитания, но и на всё остальное, что делает из человека тепличное растение. Бороться за чистоту нравов, уничтожать пороки, да отстаивать авторское право — это важные составляющие цивилизованного общества, в котором часто возникают кризисы вследствие надуманного благополучия и истерики из-за аналогично надуманных ожиданий катастроф.

Гвозди в крышку гроба человек вгоняет сам без чужого участия. И там где воспитание не готовит человека к тяготам жизни — там любое желание закрепить за каждым право на личную неприкосновенность интеллектуального труда является точно таким же поводом к регрессии, если не толкая назад, то заставляя топтаться на месте.

Автор: Константин Трунин

» Read more

По книгам Ремарка можно изучать нравы европейских народов первой половины XX века, настолько пронзительными они получались: читателю представляется возможность пройти путь от рядового солдата Первой Мировой войны до прожигателя жизни на руинах войны последующей. «Ночь в Лиссабоне» — это мостик между началом экспансии Германии и дорогой в Америку, когда позади остались годы скитаний через границы разных государств, пока не возникла острая необходимость навсегда оставить Европу. Ремарк не станет говорить о новом — он в своей любимой манере расскажет историю несчастной любви и поведает об утраченном гуманизме, вынуждающем людей не искать надежду в завтрашнем дне, борясь за существование в секунду осознания действительности. А если предстоит провести всего одну ночь, которая может подарить билет в новую жизнь, то стоит ли отбросить все свои дела, чтобы получить доступ на корабль?

Произведения Ремарка всегда предсказуемы. Остаётся только понять, что и когда наконец-то произойдёт. Меняются декорации, а люди остаются точно такими же загнанными созданиями, как и в доброй части книг до этого. Депрессия стоит в стороне, если это пройдено бессчётное количество раз. Откровения стороннего человека всегда можно принять за чистую монету, особенно, если они написаны автором художественной литературы, которой читатели имеют склонность доверять. Другое дело, что происходящие события могут быть чистой беллетристикой, лишённой каких-либо связей с настоящими событиями. Ремарку довелось пережить лишь малую часть из того, о чём он постоянно писал. Ему помогали беседы с людьми и пресса, из которой было очень легко черпать темы, смешивая их с собственным внутренним миром, способным очернить и придать вид окончательного беспросветного бытия.

Жить ради любви, быть готовым на всё ради любви — такое в жизни вполне случается сплошь и рядом. Любовь не может угаснуть, у Ремарка она никогда не угасает. Тускнеют герои, но любовь навсегда остаётся в их сердцах. Совместные скитания укрепляют привязанность, а трудности закаляют чувства, давая Ремарку очередную возможность написать пронзительную историю, где сольются воедино политическая недальновидность глав государств, халатное отношение к работе надзорных служб и слепая вера в светлое будущее каждого, кто не относится к эмигрантам. Ремарк не раз говорил про счастье быть рождённым гражданином любого государства, кроме германского, в котором нацистская идеология вытеснила разумность из озверевших от злокачественной гиперинфляции людей, готовых поверить любому человеку, что пообещает воздать обидчикам за все притеснения.

В такой ситуации ничего кроме алкоголя употреблять невозможно, поэтому не стоит удивляться тому, что герои Ремарка могут пить без закуски. А если они решат рассказать историю, то остаётся лишь слушать и со всем соглашаться. «Ночь в Лиссабоне» интересна описаниями Германии времён начала Второй Мировой войны, перемен отношения властей к немецким эмигрантам и неожиданной свободы передвижения при выработанной привычке быть всегда и везде напористым. Ремарк остался Ремарком, ни в чём себе не изменив, пронося одну вечную историю через все свои книги, поражая читателя отсутствием радужных перспектив. Читая первый раз, будешь под впечатлением. Читая в n-ный раз, скорее вздохнёшь.

После чужих историй пора создавать свои. Так и поступят герои книги, но уже в Америке, и только если верить другим книгам Ремарка. Не так много у них вариантов — они боролись за жизнь долгие годы до этого, будут бороться и дальше. Их поступками руководит отчаяние, а моральная составляющая каждого действия не позволяет поступать в разрез с основными человеческими ценностями. Остаётся пожелать, чтобы больше не случалось такого, когда твоя Родина объявляет тебя изгоем, и ты уже никогда и нигде не найдёшь ей замену. Чьи-то амбиции могут кардинальным образом изменять уклад жизни. Только является ли это безусловным благом и гарантией благополучия в будущем?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Грузия — страна с богатейшей историей. Своё начало она берёт из библейских преданий, продолжая сохранять самобытность и по наше время. Можно сказать, что Грузия — государство, затерянное в горах, нашедшее в них свою главную защиту, обособившись от соседей, став уникальной культурой, не имея близкого подобия. Всё это так, и всё это заставляет удивляться стойкости традиций, заложенных тысячелетия назад. Григол Абашидзе предлагает читателю познакомиться с коротким отрезком грузинской истории XIII века, когда страна расцвела после реформ Давида Строителя и победоносных войн царицы Тамар; когда всё досталось в руки последнему из великих грузинских царей — Георгию IV Лаша, в чьей власти было устроить крестовый поход на Иерусалим и брать дань с окружающих народов, битых грузинами на протяжении столетия, не имевших шанса избежать разграбления. В то время с мнением Грузии считались Венеция, Византия, Русь и другие государства, когда-то имевшие важное значение на политической арене — Адарбаган, Икония, Рум, Хорезм и Хлат. Многое сопутствовало успеху экспансии грузин на соседние государства, но им суждено было уйти в тень в тот момент, когда монголы стали наращивать потенциал своего могущества, сокрушая абсолютно всё.

Были у Грузии вассалы, исправно платящие дань, мечтавшие в один прекрасный момент сбросить с себя ненавистное иго горного народа. Сама Грузия не очень дружелюбно относилась к Византии, откуда была изгнана династия Комнинов, нашедшая приют в Трапезунде, созданном Тамар специально для них. Бывшие греки, а ныне грузинские данники — вот кем представляет Абашидзе читателю потомков некогда великого рода, для которых отныне культура Грузии становится родной вместе с грузинским языком. Стремились ли когда-нибудь грузины найти частицу себя вне своей страны? Абашидзе не раз показывает читателю бесконечную грусть народа, оторванного от всех культур, чей язык понятен только им самим. Трудно читателю будут даваться имена исторических лиц, перенасыщенных согласными звуками, но это не является проблемой, если хочется узнать о Грузии больше — такая мелочь становится приятной изюминкой, когда на следующей странице ты ловишь себя за милым уху нагромождением букв, так мелодично слившихся в единое слово, будто перед тобою часть скалы, о которую можно сломать язык, но лучше благосклонно принять, находя удовольствие в непривычном.

Для «Лашарелы» Абашидзе решил избрать в качестве основного момента один из эпизодов жизни царя Григория, влюбившегося в невероятно красивую девушку, коих в Грузии очень много, а истинно красивых ещё больше. Стоит ли винить автора, наполнившего книгу романтизмом и трагедией, смешав вымысел с реальностью, предоставив на суд читателя исход противостояния грузинских и армянских древних царствовших родов, давшего возможность появиться на свет единому наследнику, объединившему в себе былых врагов. Всё это остаётся на совести Абашидзе, поскольку точных исторических свидетельств не сохранилось. Верно одно — народ не одобрял поведение царя, ставившегося себя выше государственных нужд, предпочитая разрешать в первую очередь личные проблемы. Грузинский царь не мог руководить твёрдой рукой, вынужденный искать поддержку среди множества племён, представители которых могли с ним не соглашаться. Шаткое равновесие не нарушилось из-за ранней смерти царя, а после уже было не так важно, когда начался период «Долгой ночи»: хорезмский шахиншах Джелал-Эд-Дин, убегая от монголов, взял приступом Грузию, слишком уверовавшую в свою непобедимость.

У Абашидзе хорошо получается сплетать радость и горе, наполняя сердце читателя нотами счастья, чтобы в следующий момент вытравить их навсегда, показав беспросветность любых благих начинаний. Человеческая жизнь — бесценна: ей нет цены по той причине, что она ничего не стоит. Если сами грузины этого не понимали, предаваясь воспоминаниям, распевая стихи Шота Руставели, то окончательно осознали, когда пришлось дотла сжечь Тбилиси, лишь бы не дать противнику возможность спокойно перезимовать. Всё былое могущество было уничтожено за несколько дней, а сама Грузия разделилась на два государства, обречённая на долгие годы смуты, вынужденная терпеть власть монголов, не знавших снисхождения ни к царям, ни к крестьянам.

Если тема любви переплетается с дворцовыми интригами, когда первые лица государства больше заботятся о собственном благополучии, то тема краха надежд — основной момент «Долгой ночи». Абашидзе показал действительно талантливых людей, способных творить и создавать прекрасные вещи. Читатель будет долго скорбеть, видя жестокости Джелал-Эд-Дина, вынуждавшего топтать икону Божией Матери, но всё это будет лишь подготовительным этапом к более страшному порабощению. Абашидзе не станет развивать тему, сосредоточив внимание на начинающемся упадке страны, показав судьбы сановников и рядовых людей, где не будет никаких позитивных моментов, кроме осознания упущенного времени для противодействия враждебным захватчикам. Человеческая история всегда будет повторяться: достигнув могущества силой предков, потомки начинают пребывать в святой уверенности вечности сложившегося положения, не прилагая усилий к его сохранению. Грузия могла устоять; возможно, смогла бы одолеть монголов, но она уже была поставлена на колени шахиншахом Хорезма.

Долгих лет грузинскому народу, волей судьбы живущему между Западом и Востоком, но сохраняющему свой собственный уклад, не позволяя себе смотреть по сторонам. Хорошо, когда горы закрывают часть картины мира, давая шанс созерцать самого себя вне широких степей. Главное — оставаться самим собой, не позволяя никому диктовать условия. Что было когда-то может повториться снова, и тогда уже ничего не спасёт от новой «Долгой ночи».

Автор: Константин Трунин

» Read more

И было парню тридцать с лишним лет, когда он решил взяться за голову, собравшись с мыслями для настоящей любви. Рядовой читатель скажет, что Тургенев, описывая своих современников, далёк от нашего времени. Но если задуматься, то за прошедшие года ничего не изменилось. Редко какой человек начинает понимать себя, пока ему не исполнятся те самые тридцать с лишним лет. Всё до этого момента — сплошная суета; кто-то уже успел наделать ошибок. И главный герой тут тоже на коне, первую часть жизни просуществовав ровно в той степени, чтобы успеть совершить ряд критических поступков, которые ему испортят всё остальное время пребывания на белом свете. Можно много и нудно вчитываться в пространные события «Дворянского гнезда», однако до конца их осознать не получается, поскольку истинное понимание приходит только одновременно с попыткой проанализировать собственную жизнь: достаточно оглянуться назад, и вот ты видишь глупого себя, а если вновь посмотреть вперёд, то уже нет тех радужных перспектив, поскольку они отягощены грузом прожитых лет.

Всегда можно исправить свою жизнь, направив её по нужному пути. Никогда не поздно получить специальное или высшее образование, а также найти достойную тебя пару, чтобы нарожать детей и встретить старость по всем полагающимся традиционным представлениям с морем внуков и, наверное, всё-таки счастливым домашним очагом. К сожалению, всегда приходится натыкаться на раскиданные самим собой камни, разбивая нос в кровь; результатом чего становится, в лучшем случае, испорченное настроение. Тургенев верен классическим канонам русской литературы, предложив читателю ознакомиться со становлением человека, воспитанного в старых традициях, прирождённого ленивца и прожигателя доставшегося ему состояния. Обязательно такой человек столкнётся с неприятностями, из которых ему редко удаётся выйти добросердечным человеком, скорее его сердце превратится в камень, а душа примет иссиня чёрный цвет.

Не зря детям в школах стараются преподавать именно классическую литературу, лишённую шелухи и пустых сюжетов. Истинное назначение, правда, не до конца осознают все преподаватели литературы, чаще предлагая понимание произведения, кем-то когда-то где-то тщательно изученное, с выданным в итоге стандартом в качестве базовой трактовки. «Дворянское гнездо» отчасти избежало этой участи, толком не войдя в школьную программу. Насладиться текстом у читателя всё равно не получится, пока не будут проведены параллели с самим собой, а до тех пор эта книга Тургенева может проходить мимо, не получая должной оценки.

«Дворянское гнездо» не убережёт подрастающее поколение от ошибок, не научит и более мудрым вещам. В центре сюжета показывается далеко не тот человек, которого можно считать идеалом, за чьими поступками следовать, кем гордиться. Его образ идентичен образам классических представлений о высшем свете и образованном русском человеке вообще: их рук не касается тяжёлая и грязная работа, а голова занята только бесконечными беседами на бесконечных посиделках у кого-нибудь в гостях. Хорошо, когда не надо думать о завтрашнем дне, когда твоё положение изначально считается обеспеченным. В такой идеальной среде остаётся страдать только душевно, подвергая свою психику всем тем страданиям, что возникают от незнания куда себя деть. Сейчас такое называется болезнью богатых людей, а тогда считалось типичным состоянием души. Это, конечно, не та загадочная русская душа, о которой сломано много копий, но один из её типов точно.

Молодым девушкам намного проще было ориентироваться в жизни. Их положение чаще всего определялось родителями, где любви место было, но на одном из последних мест. Тургенев опустил сей печальный факт, придав отношениям героев книги добрый налёт романтики, в котором обе стороны будут страдать из-за лёгкого понимания течения жизненных процессов. Всё настолько рафинировано, что достаточно слегка поджечь события, как налаженный ход вещей обваливается, погребая под собой всё доброе и вечное, ради чего человек старается жить. И вот остаются только обугленные руины, на которых уже никогда ничего не построишь: сердце-камень, душа-черна.

Бесконечная печаль от чужой трагедии. Счастлив тот, кому удаётся прожить жизнь в сладком сиропе.

Автор: Константин Трунин

» Read more